Кликин Михаил Геннадьевич. Малыш и Буйвол

   Горела полураздавленная гортань.
   Как горел дом ведьмы…
   И чудилось:
   Бьется в петле не желающий умирать висельник. Извивается, будто червь на крючке, такой же слепой и беспомощный, жалкий, ничего не соображающий.
   Толпа ревет.
   Палач ждет чего-то…
   “…ни перед кем не вставал на колени…” — последняя мысль.
   Он захлебнулся обдирающим горло воздухом. Захлебнулся невыносимой болью.
   Странный сон.
   Страшный…
   Было холодно. Глаза не открывались — веки словно смерзлись. Руки не слушались.
   Буйвол подумал, что пора вставать, растапливать печь. Но не пошевелился.
   Не мог.
   Заболел, должно быть. Горло дерет — ангина. Слабость во всем теле, ломота. Озноб.
   Простудился.
   Как некстати!
   Но подниматься все равно надо. И в деревню надо идти…
   Он тяжело перевалился на левый бок, заполз с головой под одеяло, под брошенный сверху полушубок. Подтянул колени к груди, сжался, чувствуя, как отходят онемевшие руки. Полежал, дыша в ладони, прижатые к лицу.
   Случайно коснулся ногой печи — теплая!
   Значит, уже вставал, растапливал. Но когда?
   И почему так холодно?
   Или это просто озноб?
   Он прислонился к теплой печной кладке, высунул из-под одеяла голову и долго тер глаза кулаками, зевая до ломоты в скулах, морщась от колючей боли в горле.
   Никак не получалось разобраться с наложившимися сновидениями. Где-то между ними был кусочек реальности, когда он вставал и разводил огонь в печи. Может быть, и еще что-то делал.
   Никак не вспомнить…
   Надо вставать.
   Надо!..
   И в тот момент, когда Буйвол окончательно решился вылезти из постели, на крыльце вдруг послышались шаги. Почему-то дверь оказалась не заперта — скрипнули петли, и ледяной воздух ворвался в дом.
   Буйвол отшвырнув одеяло, мгновенно скатился с постели на пол. Топора не было! В комнате царил хаос. Стол был отодвинут, лавки перевернуты, полки сорваны со стен. Возле печи грудой валялись сброшенные сверху дрова, и Буйвол схватил первое попавшееся полено, приготовился метнуть его в сторону медленно отворяющейся двери.
   — Вот и я! — объявил вошедший и ловко увернулся от пущенного точно в лоб полена. Торопливо скинув с головы башлык, он присвистнул и крикнул весело: — Да что это с тобой?!
   Буйвол понял, что опять видит сон, и выругался.
   На пороге стоял Малыш в долгополом деревенском малахае и валенках. С колчаном на животе и луком за спиной. Нелепый и смешной.
   — Неужели не рад меня видеть? — спросил лучник, разведя руки словно для объятий. — И это после того, как я вновь спас тебе жизнь?
   “Не сон!” — с облегчением подумал Буйвол.
   — Проклятье! — пророкотал он, вытаращив глаза и глупо улыбаясь.
   — Оно самое!
   Друзья шагнули друг к другу, неловко обнялись — зимняя одежда мешала.
   — Как ты? — спросил Малыш.
   — Уже лучше.
   — Еще бы! — хохотнул Малыш. — Если б не я, висел бы сейчас на суку.
   — Что произошло?
   — Ничего особенного. Три бандита смотрели, как ты дергаешься в петле, но я испортил им зрелище. Представляешь, перебил веревку с пятидесяти шагов!
   — А они сами? Где?
   — Там, — Малыш махнул рукой за спину. — Лежат рядком в сугробе. Я их обыскал и кое-что нашел. Ты только посмотри!.. — Он сунул руку в полупустой колчан и вытащил тряпичный сверток. Подошел к столу, распеленал мешковину, провел ладонью над кучкой монет:
   — Я разбогател!
   Буйвол ухмыльнулся. Сказал:
   — Это мои деньги.
   — Я не жадный, поделюсь, — подмигнул ему Малыш.
   — Это мои деньги. Та троица ограбила меня.
   — Твои? — Малыш удивился. — Откуда столько? Ты чем тут занимался без меня?
   — Лес рубил.
   — Да? — Малыш почесал затылок. — А может, мы не тем всю жизнь занимались? Представь, сколько бы мы заработали вдвоем!
   — Думаю, не многим больше этого. Лес валить — это тебе не стрелы пускать. Тут головой работать надо.
   — Это ж какая голова нужна, — сострил Малыш, — чтобы ей лес валить!
   Они сдержанно рассмеялись — Буйвол морщился от боли в горле, Малыш внимательно разглядывал товарища, покачивая головой.
   — Изрядно тебя помяли.
   — Да? Ничего, поправлюсь. Не в первый раз.
   — Оно, конечно, так… — согласился Малыш. — Поправишься… Только вот вид у тебя сейчас… Совсем не представительный…
   — Ты на себя посмотри. Где ты так вырядился?
   — А что? — Малыш подергал малахай, поправил висящий на шее колпак башлыка, притопнул валенками. — Мне нравится. Тепло.
   Буйвол хмыкнул, сел на лежак, привалился к печи.
   — И похудел ты сильно, — сказал Малыш. — Осунулся.
   — Ну это ты зря, — почти обиделся Буйвол. — Просто жирок согнал. Я же каждый день тут топором махал, с утра до ночи. У меня удар сейчас — быка кулаком убью.
   — Уже пробовал? — Малыш пододвинул к себе опрокинутую лавку, поставил ее, уселся.
   — Я и не пробуя знаю… Дверь прикрой.
   — Что?.. — Малыш оглянулся. — А, сейчас… — Он поднялся, подошел к двери, высунулся на улицу. Осмотревшись, плотно ее затворил. Удовлетворенно сказал, вернувшись:
   — Лежат. Красиво… Ну, ты готов идти?
   — Куда?
   — В деревню.
   — Зачем?
   — А вот это отдельный долгий разговор. Кое-кто ждет тебя там. Так что давай, собирайся.
   — Так ты нашел его! — Буйвол подался вперед. — Ты говорил с ним? Это правда, что он рассказывал, как думаешь? Можно ему верить?
   — Ничего тебе не скажу, — отмахнулся Малыш. — Будет тебе сюрприз.
   — Сюрприз, — повторил Буйвол, передразнивая товарища. — Где только слов таких набрался?
   — Да уж не в этом лесу!..
   Собирать вроде бы было нечего. Буйвол надел полушубок, прошелся по комнате, заглядывая в углы, под печку, под лежак.
   — Лыжи мои не видел?
   — На улице, возле крыльца. Целых пять пар.
   — А топор где?
   — Кажется, там в снегу валяется. Ты потерял?
   — Они меня оглушили, — Буйвол потрогал опухшую макушку, ощупал онемевшую челюсть. — Стерегли на крыльце. Я вышел — они и ударили.
   — Раньше тебя врасплох было не застать.
   — Тогда я был бойцом. А теперь? — Он хмыкнул. — Обычный лесоруб.
   — Который может кулаком свалить быка.
   — Ну да.
   — Так, может, нам податься на бойню?..
   Они вышли на улицу. Солнце стояло высоко, и Буйвол, глянув на него,спросил:
   — Сколько же я пролежал?
   — Не очень много. Пока ты отдыхал, я успел втащить тебя в дом, положить на кровать, обыскать тех троих бандюг и вернуться. Тут-то ты и встретил меня поленом.
   — Совсем немного.
   — Ну, это как сказать. Я долго волочил тебя по сугробам. А потом еще дольше пытался поднять тебя на кровать…
   Пять пар лыж лежали на снегу возле крыльца. Буйвол, не раздумывая, взял себе трофейные — подбитые мехом. Малыш надел обычные — широкие доски с чуть загнутыми мысками, широкие, тяжелые, неудобные. Ответил на немой вопрос Буйвола:
   — Чужие. В деревне взял. Обещался вернуть в целости.
   Топор утонул в сугробе рядом со ступенями — одно топорище торчало. Буйвол поднял его, постучал обухом о бревна сруба, сбивая снег, сунул за пояс. Притворил дверь, подпер ее своими старыми лыжами. Спросил:
   — Мы ведь еще вернемся?
   — Решай сам, — сказал Малыш.
   И Буйвол подумал, что, быть может, теперь он действительно способен все решать сам…
   Они ненадолго остановились возле тел грабителей. Буйвол разглядывал оскаленные лица окоченевших трупов, смотрел на взрытый просевший снег, на разбросанные обрывки пут, на веревку, висящую на суку. Он пытался представить, что тут происходило. Сейчас он видел себя со стороны, связанного, оглушенного, полузадушенного… Он заново переживал случившееся. “…ни перед кем не вставал на колени…”
   — Вон оттуда я стрелял, — поднял руку Малыш. — От того куста.
   Буйвол посмотрел, куда показывал товарищ, и вдруг отчетливо вспомнил свой недавний сон — возле этого самого рябинового куста стояла Айхия и чужим голосом звала его к себе.
   — Ладно, пошли, — сказал Буйвол и сердито потер переносицу.
   В лесу было тихо. Под лыжами похрустывал снег. Со вздрагивающих веток, тихо шурша, сыпалась на головы проходящим людям невесомая искрящаяся пыль.
   — Я ведь еле тебя нашел, — говорил Малыш. — Торопился, всю округу обежал, деревень десять, наверное. Никто толком ничего не сказал. А я, дурак, все выспрашивал про мечника, про бойца. А надо было спрашивать о дровосеке…
   Они шли по старому следу, по лыжне Малыша.
   — Только-только… — пробормотал задумавшийся о чем-то Буйвол.
   — Что?
   — Ты успел в самый последний момент.
   — Это точно.
   — Еще несколько мгновений, и было бы поздно.
   — Висел бы на суку, холодный, как сосулька, — хмыкнул Малыш.
   — Но я не умер. Не успел. Ты перебил веревку.
   — Отличный выстрел! Жаль, ты не видел.
   — Слишком много совпадений.
   Малыш наконец-то догадался, чем так озабочен Буйвол. Замолчал, нахмурился. Потом не выдержал, сказал сердито:
   — Ты все о том же! А я-то надеялся, что в этой глуши ты обо всем забудешь.
   Буйвол не слышал товарища, размышлял:
   — Я нужен Локайоху. Моя жизнь важна для него. Неужели и сейчас… Неужели ничего не изменилось?..
   — Прекрати! — Малыш толкнул напарника. — Бормочешь, словно ведьмак.
   — Что? — встрепенулся Буйвол.
   — Хватит тебе бубнить под нос… Одичал ты совсем.
   — А… Да… Бывает… Привык разговаривать сам с собой. Не обращай внимания.
   Малыш покачал головой.
   — Надо тебе уходить отсюда. Перебираться ближе к людям. А то ведь совсем разучишься говорить. Сам не заметишь — покроешься шерстью, когти отрастишь. Поселишься в берлоге с какой-нибудь медведицей. Будешь охотников пугать… — Малыш пытался хохмить. Ему казалось, что друг внимательно его слушает. И даже улыбается. — А я время от времени буду тебя навещать, стричь шерсть и заново учить разговаривать…
   — Это бог поставил меня на колени, — вдруг громко сказал Буйвол, и Малыш осекся.
   Лес редел.
   Друзья вышли на укатанную дорогу — блестели обледеневшие санные колеи, такие гладкие, что хотелось остановиться, присесть и провести по ним ладонью. А то и лизнуть, словно леденец. На обочинах рыжели соломенные скальпы. Крикливые галки и сороки расклевывали комья смерзшегося лошадиного навоза.
   Вскоре за деревьями показались жидкие струйки дымов. Выглянули заснеженные крыши — будто нахлобученные меховые шапки на темных срубах изб.
   Вымахнула из-за поворота лошадь, фыркнула, заметив людей, выпустила струи пара из заиндевевших ноздрей. Возница, прячущий лицо в воротнике, приветливо махнул кнутом Буйволу. А может, пригрозил? Сани, скрипя, промчались мимо. Пахнуло животным потом, навозом и овчиной.
   — Знаешь его? — обернувшись, зачем-то спросил Малыш.
   — Наверное, — отозвался Буйвол. — Не разглядел.
   Из высоких сугробов торчали неровные гребни похороненных под снегом изгородей. Острыми куполами высились крутые стога, кое-где уже изрядно распотрошенные диким зверьем — оленями, кабанами да лосями. В деревне кого-то облаивала собака, беззлобно и весело, слышались детские голоса, визг и задорные крики.
   — Здесь ты родился? — спросил Малыш.
   — Да… Но не совсем.
   — Как это? Не совсем родился?
   — Не совсем здесь. Будто бы… Все очень сильно изменилось. Даже люди, которых я еще помню, стали другими.
   — А может, дело в тебе? Может, это ты изменился, а не они?
   — Может быть… Не все ли равно?
   В деревню они вошли, неся лыжи на плече. Под ноги им бросилась собачонка, заметалась, сердито облаивая и одновременно приветливо мотая хвостом. Дети играли в войну — рубили деревянными мечами снежные комья и куски наста, из рябиновых луков стреляли сухими прутиками, бегали по улице, прятались за домами. Собирались кучками, крались по пятам за путниками, делали вид, что собираются напасть, и тогда Малыш, вдруг обернувшись, хватался за лук, выдергивал из колчана стрелу, страшно вращал глазами, и дети, радостно визжа, разбегались.
   Вышел из-за избы селянин с вилами наперевес. От него валил пар, хотя одет он был легко — видимо, работал на дворе, чистил стойла, но услышал шум и решил проверить, все ли в порядке. Увидев Буйвола, узнав его, он кивнул и ушел заниматься своими делами.
   Нестарая женщина, мелко семеня на обледеневшей дорожке, напряженно глядя под ноги, несла воду с колодца. Остановилась, поставила в снег ведра, уважительно поздоровалась с Буйволом, улыбнулась Малышу.
   На дальнем конце деревни в нескольких шагах от дороги три человека кололи дрова. Один подтаскивал тяжелые чурбаки, другой непрерывно махал тяжелым колуном, а третий, с оглядкой, подбирал разлетающиеся поленья и перекидывал через забор к дому.
   Друзья немного не дошли до них. Остановились перед маленькой, словно бы приплюснутой, вдавленной в землю избой.
   — Здесь нас и приютили, — сказал Малыш.
   — Этот дом я хорошо знаю, — сказал Буйвол. — Он совсем не изменился.
   По расчищенной дорожке они прошли к крыльцу. Прислонили лыжи к бревенчатой стене. На ступенях долго и усердно обметали ноги веником-голиком, отскабливали намерзшие комья.
   — Побрить бы тебя да причесать как следует, — усмехаясь, сказал Малыш. — Да и вымыть не помешало бы.
   — Недавно мылся, — оставаясь серьезным, отшутился Буйвол. — Осенью.
   — И причесывался, должно быть, тогда же.
   — Ну да.
   Малыш передал веник товарищу, потопал ногами, потянулся к дверной ручке, и тут дверь сама отворилась. Из полумрака сеней, кутаясь в шубу, опустив голову, нерешительно выступила девушка. Замерла на пороге, словно чего-то смутившись, не зная, как приветствовать гостей.
   Онемела.
   — Вот вы и встретились вновь, — сказал Малыш вместо нее.
   Буйвол недоуменно скользнул взглядом по фигуре девушки. Посмотрел в лицо. Вздрогнул.
   Снова ему почудилось, что происходящее — лишь сон.
   Он попятился, словно от вдруг явившегося ему призрака. Оступился на краю крыльца, взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие, зацепил лыжи и вместе с ними свалился в снег, утонул задом в сугробе, завяз крепко.
   Малыш удивленно посмотрел на товарища, потом весело глянул на вспыхнувшую девушку и, хмыкнув, удовлетворенно произнес:
   — Вот это я и называю настоящей любовью. В натопленной комнате было жарко и душно. От раскаленной печи веяло горячей сушью. На закопченном потолке колыхались черные тенета.
   Старый Тек — хозяин избы — сидел и, блаженно щурясь, разглядывал обедающих гостей. Он был туг на ухо и ничего не мог разобрать в их негромком разговоре. Но ему нравилась собравшаяся у него компания. Ему казалось, что в его дом вместе с молодыми людьми вернулось и доброе прошлое.
   — …Они пришли ночью, когда их никто не ждал… — Айхий ничего не ела, она смотрела в тарелку и тискала ложку, словно хотела ее сломать. — Если бы у нас были собаки, то, может быть, все вышло бы по-другому. Может, мы успели бы… Но… Сначала загорелся дом Тарума. Кто-то выкрикнул — “Меченый!”, и люди проснулись. Выбежали тушить пожар и попали под стрелы. Они закричали страшно, с хрипом, успели предупредить остальных о нападении. Но никто ничего не видел. Было темно. Мы бегали, а огонь тушить было нечем. Кидали снег, но его было так мало. Дети бегали. Кричали. И стрелы. Летели. Из темноты. Никто ничего не видел…
   Мрачный Буйвол слушал, помешивая в своей миске уже остывший загустевший суп. Малыш постукивал пальцами по краю стола.
   — …Потом стало светло — загорелись еще четыре дома. Люди бежали в степь. С оружием. И без. Дети бежали. Кричали. Скотина ревела. Горела. Люди горели. Страшно было. Хал-тет стоял у своего дерева, кричал. Он их видел. Показывал на них. Потом упал. Многие падали. Стрелы все летели. Ничего было не разобрать. Но кто-то уже дрался. Вилами, топорами. Голыми руками. А стрелы летели… Потом загорелся наш дом. Вся деревня горела. Было светло как днем… А все бежали в ночь. Прямо на стрелы… — Девушка замолчала, тихонько всхлипнула.
   — Весельчак вернулся, — сказал Малыш. — Набрал новых людей и вернулся мстить. А нас там не было.
   Буйвол отодвинул миску. Посмотрел на притихшего паренька, что когда-то провожал их до горного перевала.
   — Кто остался жив?
   — Я, — сказала Айхия, — мой дядя и Хатук. Еще с нами шел Кахим, но его ранили. В бок. И он умер. В горах.
   — И все?
   — Не знаю… Не знаю… Деревня сгорела… И было холодно…
   Я больше никого не видела… Мы бежали вчетвером. А тот человек все кричал из ночи: “Меченый! Меченый!” Это очень страшно…
   — Шалрой ранен, — сказал Малыш. — И сейчас прячется…
   — Они нагнали нас у самых гор, — Айхия подняла голову, посмотрела в лицо Буйволу, и он заметил, что глаза у нее теперь совсем другие. — Они стреляли в нас, когда мы лезли по камням вверх. Они попали в дядю. В руку и в ногу. И он упал, покатился по склону. Провалился в расщелину и раздробил ступню. А тот человек все кричал: “Меченый! Меченый!” И смеялся… Потом они полезли за нами. Но было уже темно. И мы ушли от них. Но ненадолго.
   — Они вдвоем несли на себе Шалроя, — сказал Малыш. — Кахим сам едва шел.
   — Кахим умер на следующий день, — сказала девушка. — Упал на снег. И больше не шевелился. Он умер, а мы сняли с него верхнюю одежду. Все сняли. И пошли дальше. Дяде было плохо. Он хотел, чтобы мы его оставили. Потом ему стало еще хуже. Он уже ничего не хотел…
   — Они тащили его вдвоем, представляешь? — Малыш покачал головой. — Волочили по снегу. Через горы. Там, где зимой никто не ходит.
   — Было страшно. А те люди все шли за нами. Мы много раз видели их. И мы не останавливались. Шли и шли…
   — Я знал дорогу, — негромко, не поднимая головы, сказал Хатук. — Я знал, что там можно пройти. Мне говорил об этом Халтет.
   — И мы прошли, — сказала Айхия. — Мы, трое…
   — И знаешь, где они оказались? — спросил Малыш.
   — В монастыре, — угрюмо предположил Буйвол.
   — Именно! В пещерном храме Локайоха. Там, где вылечили твою руку.
   — Монахи подобрали нас. Мы замерзали, мы страшно устали и не могли больше сделать ни шагу. А они привели нас к себе, накормили, согрели. Три дня мы не думали о разбойниках. Мы надеялись, что все кончилось. Но потом они все-таки появились. Они нас нашли…
   — Чет Весельчак не сунется в храм, — сказал Буйвол. — За его голову монахи дают пять тысяч серебром.
   — Уже восемь тысяч, — поправил товарища Малыш.
   — Тем более.
   — Чет не собирается лезть в логово монахов, — сказал Малыш. — Да и непросто это сделать. Туда не пускают кого попало… Но Весельчаку нужен Шалрой. Меченый.
   — И они стерегут вход, — сказала Айхия. — Они ждут.
   — А в монастырь ведет единственная дорога, — добавил Хатук.
   — Лазутчики Чета стерегут подступы к храму, — сказал Малыш. — Его люди живут в соседних селениях. Весельчак не отступится, пока не убьет Шалроя.
   — Он окончательно сошел с ума, — сказал Буйвол. — Ну какое ему дело до пастуха?
   — Просто… — Малыш замялся, словно не зная, стоит ли произносить вслух то, что крутится на языке. Буйвол вопросительно глянул на товарища:
   — Что?
   — Просто… Он ни перед кем не опускался на колени… Он упрям… Понимаешь, о чем я?..
   Надолго установилось молчание. Заерзал на скамье глухой Тек, видя, что не все ладно у гостей, закряхтел, заулыбался беззубо и неуверенно. Прошамкал что-то, должно быть, пошутил, засмеялся, словно раскашлялся.
   — Как вы ушли из храма? — спросил Буйвол у Айхии.
   — Нам помогли монахи.
   — Они вывезли их обоих, — сказал Малыш, — с продуктовым обозом.
   — Надо было уходить всем троим, — сказал Буйвол.
   — Уходить… — Малыш было усмехнулся, но глянул в сторону девушки и поспешно стер с лица неуместную ухмылку. — Шалрою отрезали ступню. Теперь он плохой ходок.
   — У него нет пальцев на ноге. И он все еще болен, — сказала девушка. — Монахи говорят, что у него гниет кровь. Но он выздоравливает. Его мучают видения, и он постоянно бредит.
   Буйвол покачал головой, удивляясь наивности Хатука и Айхии:
   — Неужели вы надеялись найти нас?
   — Да, — сказала Айхия. Помолчав, она добавила смущенно: — Мы не думали, что мир такой большой. Нам казалось, что отыскать вас будет несложно.
   — Действительно, это оказалось совсем несложно, — сказал Малыш. — Они покинули монастырь и уже через два дня встретили меня. Представляешь?
   — Вполне, — пробормотал Буйвол.
   — Вот я удивился! Но с крыльца в снег я не падал!
   — И теперь, — угрюмо сказал Буйвол, — мы должны отправиться в храм Локайоха, чтобы спасти Шалроя.
   — Ты сам все понял! — воскликнул Малыш, стараясь выглядеть веселым, но с тревогой посматривая на товарища. — Определенно, одиночество пошло тебе на пользу!
   — Мы оба понимаем, что это значит, — холодно сказал Буйвол.
   Снова все замолчали. Айхия смотрела в свою тарелку, казалось, что она боится поднять глаза. Неразговорчивый Хатук грыз ноги. Он сильно переменился с последней их встречи — осунулся, повзрослел. Будто бы даже несколько одичал… Малыш катал в ладонях упругий хлебный шарик. Буйвол с силой тер переносицу, морщился, словно у него болела голова.
   — Я не знаю! — процедил он сквозь зубы, будто простонал. — Не знаю! Значит, опять я все делал не так! Ничто не изменилось! — Он стукнул кулаком по столу. Потом еще раз, сильнее, злее. Посуда, подпрыгнув, звякнула. Встревоженно завозился глухой Тек, пригрозил пальцем разбушевавшемуся гостю, прокряхтел что-то сердитое.
   — Как мне теперь поступить?! Ну что молчите?!
   — Спаси его… — прошептала Айхия. Голос ее дрожал. — Помоги… Пожалуйста…
   — Ты упрям, — раздраженно сказал Малыш. — Упрям, но не как бык. Ты упрям как осел. Кажется, этого я тебе еще не говорил.
   Буйвол глянул на напарника, тяжело, исподлобья. Поиграл скулами. Сказал:
   — Я хочу подумать… Дайте мне время… Оставьте меня!..
   Он посмотрел на девушку, и лицо его вдруг смягчилось. Он почувствовал это и, испугавшись своей слабости, смутившись, закрылся ладонью, сделал вид, что вытирает рот, поспешно встал.
   — Я ухожу… Не надо меня провожать… Ждите здесь…
   — Некогда ждать, — сказал Малыш.
   Буйвол отмахнулся, подхватил одежду под мышку и вышел из комнаты, хлопнув дверью так, что даже глухой Тек услышал.
   — Что же теперь будет? — вздрогнув, спросила Айхия. Малыш кисло ей улыбнулся:
   — Меня самого это очень сильно занимает.

Глава 28

   Буйвол, скрестив ноги, сидел на полу и кормил свою мышь.
   — Ну же… Бери… Боишься меня, что ли?.. — Он протягивал ей кусочек черствого хлеба, но из рук еду она не брала. Смотрела блестящими глазками на гороподобного человека, шевелила паутинками усов, принюхивалась, но близко не подходила, словно чувствовала какой-то подвох.
   — Так что будем теперь делать, а?.. — разговаривал с мышью Буйвол. — Я, наверное, напугал ее. Как-то все нехорошо вышло. Неудачно… — Он хмурился, потирал переносицу свободной рукой. — Что же делать? Остаться здесь? Уже не могу. Они пришли, и все сразу перевернулось. Тут перевернулось, понимаешь… — Он постучал кулаком в грудь, покачал головой. — Не знаю… Устал я. От всего. И от себя устал… Идти в храм? В самое божье логово?.. — Буйвол усмехнулся. — Эх, знать бы, зачем еще я нужен Локайоху! Чего он от меня ждет?.. Не знаешь? Не знаешь…
   Прошлую ночь Буйвол не спал. Сидел перед печью, смотрел в огонь и думал.
   Но все было передумано уже давно.
   Ничего нового в голову не шло…
   — Вот говорю тут с тобой, размышляю, и ведь чудится, что не мои это мысли… — Буйвол медленно клонился вперед, тянул руку. — Я сейчас прямо как ты — приманивают меня сухарем, а я подойти боюсь. Только ты свой сухарь видишь, а я — нет…
   На улице заскрипел снег. Буйвол поднял голову, вытянул шею, посмотрел в заиндевевшее окно, ничего не разглядел.
   — Пришел кто-то, — сказал он мыши и бросил сухарь в темный угол.
   На крыльце затопали ноги. Потом раздался стук в дверь, робкий, неуверенный.
   — Открыто, — сказал Буйвол, но его, видимо, не услышали. Все стучали.
   — Заходи! — крикнул Буйвол, наблюдая, как мышь тащит сухарь к своей норке.
   Дверь приоткрылась. С порога потекли в комнату седые полотна, потянуло бодрящей свежестью.
   — Можно? — спросил девичий голосок, и Буйвол почувствовал, как остановилось на мгновение сердце.
   — Да, — сказал он поспешно, досадуя на себя за эту поспешность. — Конечно.
   Айхия вошла, притворила дверь, прислонилась к косяку.
   Поздоровалась.
   — Ты одна? — удивился Буйвол, поднимаясь с пола.
   — Да, — девушка кивнула. — Малыш объяснил, как к тебе дойти. Проводил до вашей вчерашней лыжни.
   — Как же он! Отправил тебя одну через весь лес!
   — Я сама так хотела.
   Буйвол посмотрел девушке в глаза. Пробормотал:
   — Послушай… вчера…
   — Не надо. Я все знаю. Все понимаю.
   — Знаешь?
   — Малыш мне все рассказал.
   — И?
   — И я пришла к тебе.
   — Чтобы продолжить разговор?
   — Чтобы просто быть рядом…
   Буйвол вспомнил, что в сугробе на улице лежат три трупа. Вспомнил, что ночью возле дома раздавались жуткие звуки.
   — Там эти тела, — сказал он, словно извиняясь за то, что не прибрался.
   — Я не глядела на них.
   Они оба чувствовали себя неловко. Смотрели друг на друга и не могли отвести глаза.
   — Проходи, — спохватился Буйвол. — Есть хочешь?
   — Нет, мы недавно завтракали.
   — Это хорошо. У меня, кроме сухарей, ничего нет. Девушка обошла комнату, села на край скамьи.
   — Тепло у тебя здесь.
   — Топил всю ночь.
   — Не спал?
   — Не мог заснуть. Вроде бы никогда раньше не страдал от бессонницы. И вот…