Страница:
— Последнее время я тоже плохо сплю. Мне часто снится горящая деревня. И люди. Никак забыть не могу. Все вижу их.
— А мне снишься ты, — сказал Буйвол, помолчав. — Малыш и об этом тебе говорил?
— Нет, — девушка смутилась. — Но я это знала.
— Летом я собирался идти к вам в деревню.
— Но я пришла раньше.
— И я рад тебя видеть. Она покачала головой.
— Нас свело горе.
— Судьба свела нас.
— Так что же теперь будет?
Буйвол опустился на корточки перед девушкой. Он хотел взять ее за руки, но не решился.
— Что бы ни случилось.,. — слова давались ему с трудом. — Что бы ни произошло… Где бы я ни оказался… Я хочу… Хочу, чтобы ты была рядом. — Он произнес это и уже не мог остановиться. Он говорил и говорил поспешно, словно боялся, что Айхия, испугавшись его страстной откровенности, убежит, не дослушав: — Я не знаю, что со мной творится, боги ли в этом виноваты или же я сам, но я повсюду тебя вижу. Идущая мимо девушка вдруг делает твой жест, и я вздрагиваю, оборачиваюсь ее вслед. В толпе мелькает похожая на тебя фигура, и я, забыв обо всем, спешу туда. Ты везде! Перо ворона блестит, словно твои волосы. Два маленьких темных камня на дне ручья — словно зрачки твоих глаз. Изгиб березы — словно поворот шеи. Журчание воды — твой смех. И губы… Я постоянно думаю о тебе. Я не могу забыть тебя. Никому никогда не признавался я в этом. Даже, наверное, и себе. Время идет, а ничто не меняется. Ты повсюду — наяву и во сне. И когда вчера я увидел тебя в деревне, на пороге дома, я подумал, что сошел с ума. Я решил, что во мне все окончательно перемешалось, и никогда уже я не разберу, где настоящее, а где кажущееся.
Буйвол замолчал, выговорившись, словно вывернувшись наизнанку. Все слова вдруг куда-то делись, пропали. В голове звенела совершенная пустота.
И в комнате было тихо.
Айхия, неестественно ровно выпрямив спину, сидела на краешке лавки. Глаза девушки были закрыты, но веки дрожали, и трепетали ресницы. Казалось, она сейчас расплачется.
— Зачем все это? — прошептала она. — Неужели лишь для того, чтобы направить тебя в храм? Буйвол стиснул зубы.
— Я сделаю то, что считаю нужным, — отчеканил он каждое слово. — И судьба тут будет ни при чем.
Айхия посмотрела на него. Она ни о чем не спросила, но Буйвол знал, ответ на какой вопрос хочет услышать девушка. И он сказал:
— Я попробую спасти Шалроя. Я пойду в монастырь, если этого так хочет Локайох. Но я сделаю все возможное, чтобы бог пожалел об этом.
Айхия вдруг порывисто наклонилась к нему и поцеловала в губы.
Буйвол на мгновение растерялся, но тут же поймал ускользающую девушку за руку, привлек к себе, усадил, обнял, ссутулился устало, обмяк, положил голову ей на плечо, вдохнул запах ее волос.
Ему показалось, что на этот раз он принял верное решение.
Самостоятельное…
Они еще долго сидели на полу, обнявшись, чуть покачиваясь, и слушали, как бьются их сердца.
А потом Буйвол заметил движение в темном углу и улыбнулся.
— Смотри, — прошептал он девушке на ухо. — Это моя безымянная соседка.
— Почему безымянная? — тихо спросила Айхия.
— А зачем ей имя?
— Ей-то оно, наверное, не нужно… Но ее имя нужно нам.
Буйвол достал из кармана сухарь, вытянул руку. Пожаловался шепотом:
— Она словно боится меня. А ведь мы знаем друг друга с осени.
— Можно я попробую? — Айхия взяла с ладони Буйвола сухую корочку. Зажав ее двумя пальцами, наклонилась вперед, медленно выпрямила руку. Мышь глянула на подношение и…
Буйвол чуть слышно присвистнул от удивления.
— Щекотно, — засмеялась девушка.
Мышь бесстрашно забралась на подставленную ладонь и вела себя так, словно ей здесь нравилось.
— Что же, будем собираться, — сказал Буйвол и тяжело вздохнул.
В деревню они пришли только под вечер.
Буйвол нес на плече три пары лыж, придерживая их правой рукой. В другой руке он держал меч, который снял с погрызенного ночными хищниками мертвеца. Клинок был неказистый, тонкий, слишком легкий, но лучшего оружия у Буйвола не было. Разве только топор, с которым он не расстался и сейчас.
Айхия двигалась следом. Она не привыкла ходить на лыжах и потому постоянно отставала. Буйвол останавливался и поджидал ее, а когда девушка его нагоняла, он ободряюще ей улыбался.
Малыш, должно быть, высматривал их. Он вышел из избы, едва они появились перед окнами.
— Ну что? — спросил он, пытливо вглядываясь в их разрумянившиеся лица.
— Готовься, — сказал Буйвол, снимая лыжи. — Утром выходим.
— Идем в монастырь? — на всякий случай уточнил Малыш.
— А куда же еще?
— В самое логово?
— Прямиком к богу. Хватит от него бегать!
— Вот это разговор!
Они вошли в дом. Со своего места улыбнулся им глухой Тек — казалось, что он так и сидит здесь со вчерашнего дня, не вставая, не меняя позы. Поднялся из-за стола Хатук.
— Завтра отправляемся в путь, — сказал ему Малыш, и паренек просиял.
Немного отогревшись, Айхия и Буйвол сели завтракать. Хатук и Малыш от трапезы отказались, сказали, что сыты. А Тек вроде бы и вовсе никогда не ел.
Еды было немного — горелая каша, черствый хлеб и комковатый кисель. Но после долгой прогулки на свежем воздухе и эта простая пища казалась сказочно вкусной.
Настроение у всех поднялось. Голоса стали звонче. Заблестели глаза, ожили лица. Даже грязный неухоженный дом, наполняющийся предвечерними сумерками, казалось, сделался чище и уютней.
— Сколько прошло времени с того дня, как вы ушли из храма? — спросил Буйвол.
— Дней десять, — сказала Айхия.
— Да, ровно декада, — подтвердил Малыш.
— Сколько у Чета людей?
— Я не знаю, — сказала девушка.
— Ну, хотя бы примерно. Ты же видела их.
— Когда они преследовали нас в горах, их было человек пятнадцать. Но не все прошли через перевал.
— Что ж, пятнадцать человек — это совсем немного для двух отличных бойцов, — сказал Буйвол.
— Для двух бойцов? — хмыкнул Малыш. — Для одного бойца и одного лесоруба.
— Отличного лесоруба!
— Что ж, завалим врага дровами. Изощренный метод убийства!
Старый Тек, хоть и не слышал, над чем смеются его гости, смеялся вместе с ними.
— Да, чуть не забыл! — Буйвол хлопнул себя по лбу. — Здесь есть кошка?
— Кошка? — удивился Малыш. — Зачем это? Мучить будешь? Совсем одичал, уж не ведовство ли какое задумал?
— Так есть или нет?
— А мне откуда знать? — Малыш пожал плечами.
— Я не видел, — сказал Хатук.
— Эй! — Буйвол подошел к глухому хозяину, слегка подвинул его, сел рядом. — У тебя кошка есть?! — Он кричал в самое ухо, но Тек, похоже, ничего не слышал. — Кошка! Слышишь? Кошка!
— Ложка? — Старик, страшно довольный тем, что с ним разговаривают, закивал. — Есть ложка, да, там, есть! — Он говорил громко, наклоняясь к собеседнику, словно думал, что и Буйвол туг на ухо.
— Нет же! — Буйвол помотал головой. — Кошка, кошка! — Он приставил к вискам ладони, изображая кошачьи уши, пошевелил пальцами. Для особенной выразительности несколько раз мяукнул.
— Плошка? — неуверенно переспросил старик. — Сошка? Дорожка?..
Буйвол досадливо махнул на него. Опустился на пол, встав на четвереньки. Взъерошил волосы, выгнул спину, фыркнул, наморщив нос. Посмотрел искоса на старика — догадался ли тот, о чем идет речь? Ударил перед собой скрюченной лапой.
Малыш хохотал, от избытка чувств хлопая по столу ладонью. Смеялась Айхия, спрятав лицо в ладонях. Хатук хотел казаться взрослым и серьезным, он покраснел и давился, стараясь сдержать рвущийся хохот.
Буйвол, не обращая внимания на веселье товарищей, потерся головой о ножку стола, пытаясь мурлыкать своим басом.
— Кошка! — обрадованно выкрикнул Тек, и Буйвол, обрадовавшись не меньше старика, кивнул так, что едва не стукнулся лбом о пол.
— Кошка! Есть у тебя?!
— Нет, нету кошки, съел… — Старик, устав от умственных усилий, сбился, забормотал что-то невнятное. Буйвол не стал уточнять, кто именно съел несчастную кошку. Он подозревал, что ничего хорошего не услышит.
— Ну, раз кошки нет… — Буйвол подмигнул девушке, она кивнула в ответ. Он подошел к стене, где висела одежда, запустил руку в карман своего полушубка, достал небольшую коробочку, сплетенную из лыка.
Малыш все смеялся, мотая головой и утирая слезы. И Буйвол, вспомнив об одной слабости товарища, решил его слегка проучить.
— Я принес тут кое-что, — сказал он, поглаживая пальцами плоскую крышку шкатулки. — Нечто такое, что ты никогда не держал в руках. — Он подошел к напарнику, положил свободную руку ему на трясущееся плечо, надавил, словно надеялся таким образом удержать рвущийся смех. И это действительно помогло — Малыш всхлипнул, поперхнулся, закашлялся.
— Я нашел это в избушке бортника, — сказал Буйвол. Малыш, откашлявшись, отхрипевщись, с любопытством заглянул в руку товарищу.
— Что там у тебя? Неужели очередной кусок Артефакта? Буйвол сел рядом с напарником, положил шкатулку на стол. Сказал:
— Открой.
Айхия и Хатук с любопытством следили за происходящим. Ссутулившийся Тек бормотал что-то, не замечая ничего вокруг, должно быть, рассказывал историю про свою съеденную кошку.
— Что же этакое можно найти в доме у бортника? — хмыкнул Малыш, пододвигая к себе шкатулку. — Рой пчел?
Буйвол из котелка наскреб себе в тарелку каши, облизал ложку.
Малыш чуть-чуть приподнял крышку, будто действительно думал, что под ней могут оказаться пчелы. Изогнувшись, заглянул в щелку.
— Видишь? — спросил Буйвол.
— Что я там должен увидеть? — Малыш заподозрил неладное. Было что-то неестественное в поведении напарника.
— Ну ладно, посмотрел и хватит, — сказал Буйвол. — Давай сюда.
— Ничего я не посмотрел!
— Все равно, давай сюда. Это мое…
Малыш недоверчиво покосился на товарища. Придержал его тянущуюся руку, повернулся боком. Откинул крышку шкатулки. Наклонился к ней. И вдруг подскочил, выпрыгнул из-за стола, заплясал посреди комнаты, витиевато ругаясь.
Буйвол хохотал так, что глухой Тек очнулся, вскинул голову, недоуменно оглядываясь, пытаясь понять, откуда в его тихом доме взялся этот шум.
Смеющаяся Айхия вынула из коробочки живой серый комочек, показала Хатуку, погладила усатую мордочку мизинцем.
— Ладно! — теперь уже и Малыш смеялся, грозил пальцем Буйволу. — Следующий ход за мной! Подпущу тебе в постель десяток пауков!..
Они успокоились нескоро, все переругивались шутливо, обзывали друг друга по-всякому, припоминали несерьезные обиды, перечисляли старые прегрешения.
Они встретились после небывало долгой разлуки и были рады этому.
— Я отпускаю ее, — сказала Айхия, обращаясь к Буйволу.
— Да, да, — кивнул он. — Для того мы ее и принесли. Выпускай, пока старик не видит… Хотя нет!
Девушка выпрямилась, вновь прижала руку к груди.
— Что?
— Дай я сам ее отпущу.
Буйвол из рук Айхии взял мышь, поднес к лицу, посмотрел в черные бусинки глаз. Малыш поморщился — он не любил грызунов. Не то чтобы боялся, нет, просто была у него к ним какая-то неприязнь. Отвращение.
— Вот, — сказал Буйвол. — Твой новый дом. Здесь грязно, так что еду всегда можно будет найти. И кошки тут нет. Ее съели… — Он присел на корточки, опустил руку, разжал кулак. Мышь какое-то время лежала на его ладони не двигаясь, и Буйвол испугался, что невзначай ее придушил.
— Ну же!
Малыш хмыкнул, подумав, что все-таки друг очень сильно изменился за время, пока они не виделись. Одиночество что-то с ним сделало, то ли надломило в нем что-то где-то, то ли, напротив, укрепило. Неясно пока, к лучшему эти изменения, или же к худшему.
Время покажет…
Мышь ожила. Она скатилась с ладони Буйвола, широким полукругом обежала комнату и скрылась в самом темном углу.
— Ну вот, — выдохнул Буйвол. — Теперь вроде бы ничто меня здесь не держит.
Ночью их всех мучили кошмары.
Айхия вновь видела полыхающую деревню, пылающие дома и мечущихся людей. Летели стрелы, шипя, словно змеи. Ревел горящий заживо скот. Отовсюду неслось — “Меченый!”. Совсем рядом прятались во мраке безликие тени. И сколько их там — не разобрать…
Хатук снова шел через перевал, тащил на себе Шалроя. Пастух едва переставлял ноги и требовал, чтобы его оставили, бросили прямо здесь. За спиной Айхия, плача, уговаривала обессилевшего Кахима не останавливаться. Выл ветер, стегал поземкой лица. Красное солнце опускалось за край вздыбившейся земли, и где-то далеко позади пробивались через сугробы преследователи — серые тени — словно стая волков. Сколько их — не разглядеть…
Малышу чудилось, что он окружен неведомыми врагами. В густом тумане двигались их фигуры, он стрелял в них, но промахивался. Колчан стремительно пустел, а он все промахивался и промахивался. И все больше становилось врагов — сколько их там — не сосчитать…
Буйвол видел ненавистный сон. Он стоял на коленях, не имея возможности пошевелиться, и ходила кругами во мгле безобразная тень, ползала, словно паук по своей паутине. Одна-единственная тень, но тысячеликая, многоголосая. И звенел издевательский девичий смех…
А старому Теку снилось, что дом его вновь опустел, и он тихо плакал, понимая, что никому больше не нужен…
Они ушли с крестьянским обозом.
Было раннее утро, тусклое и морозное. Под полозьями саней скрипел, взвизгивал снег. Укрытые задубевшими попонами лошади выдыхали пар. Бряцало заиндевевшее железо упряжи. С хомутов и оглоблей сыпался иней.
Деревня еще спала. Лишь несколько человек вышли проводить обоз, в основном женщины — жены и матери. На ступенях своего дома стоял глухой Тек, полураздетый, с непокрытой головой, и махал рукой вслед уходящим постояльцам. Он говорил что-то, шевелил губами, но никто его не слышал. И никто не видел, как на его небритых вялых щеках обжигающие слезы превращаются в ледяные шарики.
Рассвело.
Сани мягко скользили по накатанной дороге. Лошади бежали резво без понуканий, возницы дремали, опустив кнуты, кутаясь в шубы, пряча носы и щеки в поднятых воротниках.
— Почему вы искали именно нас? — спросил Буйвол. — Почему не наняли других бойцов?
— У них не было денег, — объяснил очевидное Малыш.
— Да, — согласилась Айхия. — Денег у нас не было, но не потому именно вас мы искали.
— Вот как? — хмыкнул Малыш.
— Когда я разговаривала с самым главным монахом…
— Его зовут Суайох, — напомнил Хатук.
— …и рассказывала обо всем, с нами приключившемся, он, услышав ваши имена, сказал, что знаком с вами. И это он посоветовал найти вас, чтобы просить о помощи. Никакие другие воины, сказал он, в храм не войдут.
— Проклятый монах! — процедил сквозь зубы Буйвол.
— Но я и сама, — торопливо добавила девушка, — хотела найти вас… — Она заглянула Буйволу в глаза. — Я хотела снова вас увидеть… Увидеть тебя…
Хатук раскашлялся, отвернувшись в сторону. Малыш усмехнулся, похлопал паренька по спине.
Было скучно.
Однообразно тянулась ровная дорога. Проплывали мимо заснеженные перелески, отступали назад, им на смену приходили другие — точно такие же. Скакали по снегу серые белки, оставляя за собой ниточки следов. Иногда из-за сугробов выпрыгивал заяц, бежал с обозом наперегонки, потом вилял в сторону и исчезал. Изредка можно было увидеть лисиц — эти держались от людей подальше, заслышав шум, торопились скрыться в кустах.
Одно только солнце стояло на месте.
Долгому дню не было конца.
Глухой Тек сидел перед печью, свесив руки. Он смотрел в огонь и пытался вспомнить, как трещат, сгорая, дрова.
Он многое позабыл. Позабыл, как шумит лес в бурю, как плещет на речных перекатах вода, как стучит в окна дождь, как скрипят ступени крыльца под ногами гостей.
У старика не было родственников. Кто-то умер, кто-то уехал далеко и навсегда — все равно что умер, а кто-то просто исчез. Редко-редко заглядывали к нему соседи: проверяли, все ли в порядке. Иногда заходили знакомые старики — он еще помнил их, и они вспоминали о нем. Он кивал, когда они что-то ему го-
ворили, улыбался, но ничего не слышал — их старческие голоса были подобны шуму листвы, плеску воды, шелесту дождя.
Он не помнил их голосов.
И они уходили, на прощание немо шевеля губами.
Порой он все-таки что-то слышал. Вздрагивал, вздергивал голову, оглядывался, пытаясь понять, откуда донесся шум. Встре-воженно выглядывал в окно. Если ничего там не видел, выходил на улицу.
Возможно, ему чудились эти звуки.
А быть может, он слышал нечто, недоступное остальным.
Он не знал.
Иногда на улице к нему подкрадывались со спины дети, кричали на ухо что-нибудь, заливались смехом, убегали. И он радовался их веселью. Радовался тому, что еще что-то слышит. Что-то помнит…
За окнами только еще вечерело, а в комнате было уже совершенно темно. Лишь перед самой печью лежало на полу светящееся алое пятно, словно лужа света. И пылало лицо старика.
Он вдруг уловил какое-то движение на периферии зрения. Показалось, что во тьме рядом ходит кругами безликая тень. Он вздрогнул, резко повернул голову.
Из угла таращились на него с пола блестящие бусинки любопытных глаз.
Старик осторожно приподнялся, стараясь не спугнуть гостью. С шестка, где у него сушились сухари, взял двумя пальцами жесткую колючую крошку. Опустился на колени, медленно протянул руку. Сказал, не слыша себя, но помня, как должны звучать эти слова:
— Смотри, что у меня есть… Ну же… Бери… Боишься меня, что ли?..
Крохотный серый комочек выкатился на свет. Тек улыбнулся.
— Откуда ты тут взялась? А зовут тебя как?.. Наверное, нет у тебя имени. Но я придумаю. Обязательно придумаю…
Он тянулся вперед, медленно клонился, упираясь в пол свободной рукой. Он уже почти лег на живот, и тут мышь, набравшись смелости, взбежала ему на ладонь, одним махом сгрызла скромное подношение и бросилась наутек в свой угол.
— Вот и хорошо… — Старик улыбался. — Хорошо… Приходи еще… Обязательно приходи…
Ему казалось, что он слышал, как тихонько цокали по половицам крохотные коготки.
Глава 29
— А мне снишься ты, — сказал Буйвол, помолчав. — Малыш и об этом тебе говорил?
— Нет, — девушка смутилась. — Но я это знала.
— Летом я собирался идти к вам в деревню.
— Но я пришла раньше.
— И я рад тебя видеть. Она покачала головой.
— Нас свело горе.
— Судьба свела нас.
— Так что же теперь будет?
Буйвол опустился на корточки перед девушкой. Он хотел взять ее за руки, но не решился.
— Что бы ни случилось.,. — слова давались ему с трудом. — Что бы ни произошло… Где бы я ни оказался… Я хочу… Хочу, чтобы ты была рядом. — Он произнес это и уже не мог остановиться. Он говорил и говорил поспешно, словно боялся, что Айхия, испугавшись его страстной откровенности, убежит, не дослушав: — Я не знаю, что со мной творится, боги ли в этом виноваты или же я сам, но я повсюду тебя вижу. Идущая мимо девушка вдруг делает твой жест, и я вздрагиваю, оборачиваюсь ее вслед. В толпе мелькает похожая на тебя фигура, и я, забыв обо всем, спешу туда. Ты везде! Перо ворона блестит, словно твои волосы. Два маленьких темных камня на дне ручья — словно зрачки твоих глаз. Изгиб березы — словно поворот шеи. Журчание воды — твой смех. И губы… Я постоянно думаю о тебе. Я не могу забыть тебя. Никому никогда не признавался я в этом. Даже, наверное, и себе. Время идет, а ничто не меняется. Ты повсюду — наяву и во сне. И когда вчера я увидел тебя в деревне, на пороге дома, я подумал, что сошел с ума. Я решил, что во мне все окончательно перемешалось, и никогда уже я не разберу, где настоящее, а где кажущееся.
Буйвол замолчал, выговорившись, словно вывернувшись наизнанку. Все слова вдруг куда-то делись, пропали. В голове звенела совершенная пустота.
И в комнате было тихо.
Айхия, неестественно ровно выпрямив спину, сидела на краешке лавки. Глаза девушки были закрыты, но веки дрожали, и трепетали ресницы. Казалось, она сейчас расплачется.
— Зачем все это? — прошептала она. — Неужели лишь для того, чтобы направить тебя в храм? Буйвол стиснул зубы.
— Я сделаю то, что считаю нужным, — отчеканил он каждое слово. — И судьба тут будет ни при чем.
Айхия посмотрела на него. Она ни о чем не спросила, но Буйвол знал, ответ на какой вопрос хочет услышать девушка. И он сказал:
— Я попробую спасти Шалроя. Я пойду в монастырь, если этого так хочет Локайох. Но я сделаю все возможное, чтобы бог пожалел об этом.
Айхия вдруг порывисто наклонилась к нему и поцеловала в губы.
Буйвол на мгновение растерялся, но тут же поймал ускользающую девушку за руку, привлек к себе, усадил, обнял, ссутулился устало, обмяк, положил голову ей на плечо, вдохнул запах ее волос.
Ему показалось, что на этот раз он принял верное решение.
Самостоятельное…
Они еще долго сидели на полу, обнявшись, чуть покачиваясь, и слушали, как бьются их сердца.
А потом Буйвол заметил движение в темном углу и улыбнулся.
— Смотри, — прошептал он девушке на ухо. — Это моя безымянная соседка.
— Почему безымянная? — тихо спросила Айхия.
— А зачем ей имя?
— Ей-то оно, наверное, не нужно… Но ее имя нужно нам.
Буйвол достал из кармана сухарь, вытянул руку. Пожаловался шепотом:
— Она словно боится меня. А ведь мы знаем друг друга с осени.
— Можно я попробую? — Айхия взяла с ладони Буйвола сухую корочку. Зажав ее двумя пальцами, наклонилась вперед, медленно выпрямила руку. Мышь глянула на подношение и…
Буйвол чуть слышно присвистнул от удивления.
— Щекотно, — засмеялась девушка.
Мышь бесстрашно забралась на подставленную ладонь и вела себя так, словно ей здесь нравилось.
— Что же, будем собираться, — сказал Буйвол и тяжело вздохнул.
В деревню они пришли только под вечер.
Буйвол нес на плече три пары лыж, придерживая их правой рукой. В другой руке он держал меч, который снял с погрызенного ночными хищниками мертвеца. Клинок был неказистый, тонкий, слишком легкий, но лучшего оружия у Буйвола не было. Разве только топор, с которым он не расстался и сейчас.
Айхия двигалась следом. Она не привыкла ходить на лыжах и потому постоянно отставала. Буйвол останавливался и поджидал ее, а когда девушка его нагоняла, он ободряюще ей улыбался.
Малыш, должно быть, высматривал их. Он вышел из избы, едва они появились перед окнами.
— Ну что? — спросил он, пытливо вглядываясь в их разрумянившиеся лица.
— Готовься, — сказал Буйвол, снимая лыжи. — Утром выходим.
— Идем в монастырь? — на всякий случай уточнил Малыш.
— А куда же еще?
— В самое логово?
— Прямиком к богу. Хватит от него бегать!
— Вот это разговор!
Они вошли в дом. Со своего места улыбнулся им глухой Тек — казалось, что он так и сидит здесь со вчерашнего дня, не вставая, не меняя позы. Поднялся из-за стола Хатук.
— Завтра отправляемся в путь, — сказал ему Малыш, и паренек просиял.
Немного отогревшись, Айхия и Буйвол сели завтракать. Хатук и Малыш от трапезы отказались, сказали, что сыты. А Тек вроде бы и вовсе никогда не ел.
Еды было немного — горелая каша, черствый хлеб и комковатый кисель. Но после долгой прогулки на свежем воздухе и эта простая пища казалась сказочно вкусной.
Настроение у всех поднялось. Голоса стали звонче. Заблестели глаза, ожили лица. Даже грязный неухоженный дом, наполняющийся предвечерними сумерками, казалось, сделался чище и уютней.
— Сколько прошло времени с того дня, как вы ушли из храма? — спросил Буйвол.
— Дней десять, — сказала Айхия.
— Да, ровно декада, — подтвердил Малыш.
— Сколько у Чета людей?
— Я не знаю, — сказала девушка.
— Ну, хотя бы примерно. Ты же видела их.
— Когда они преследовали нас в горах, их было человек пятнадцать. Но не все прошли через перевал.
— Что ж, пятнадцать человек — это совсем немного для двух отличных бойцов, — сказал Буйвол.
— Для двух бойцов? — хмыкнул Малыш. — Для одного бойца и одного лесоруба.
— Отличного лесоруба!
— Что ж, завалим врага дровами. Изощренный метод убийства!
Старый Тек, хоть и не слышал, над чем смеются его гости, смеялся вместе с ними.
— Да, чуть не забыл! — Буйвол хлопнул себя по лбу. — Здесь есть кошка?
— Кошка? — удивился Малыш. — Зачем это? Мучить будешь? Совсем одичал, уж не ведовство ли какое задумал?
— Так есть или нет?
— А мне откуда знать? — Малыш пожал плечами.
— Я не видел, — сказал Хатук.
— Эй! — Буйвол подошел к глухому хозяину, слегка подвинул его, сел рядом. — У тебя кошка есть?! — Он кричал в самое ухо, но Тек, похоже, ничего не слышал. — Кошка! Слышишь? Кошка!
— Ложка? — Старик, страшно довольный тем, что с ним разговаривают, закивал. — Есть ложка, да, там, есть! — Он говорил громко, наклоняясь к собеседнику, словно думал, что и Буйвол туг на ухо.
— Нет же! — Буйвол помотал головой. — Кошка, кошка! — Он приставил к вискам ладони, изображая кошачьи уши, пошевелил пальцами. Для особенной выразительности несколько раз мяукнул.
— Плошка? — неуверенно переспросил старик. — Сошка? Дорожка?..
Буйвол досадливо махнул на него. Опустился на пол, встав на четвереньки. Взъерошил волосы, выгнул спину, фыркнул, наморщив нос. Посмотрел искоса на старика — догадался ли тот, о чем идет речь? Ударил перед собой скрюченной лапой.
Малыш хохотал, от избытка чувств хлопая по столу ладонью. Смеялась Айхия, спрятав лицо в ладонях. Хатук хотел казаться взрослым и серьезным, он покраснел и давился, стараясь сдержать рвущийся хохот.
Буйвол, не обращая внимания на веселье товарищей, потерся головой о ножку стола, пытаясь мурлыкать своим басом.
— Кошка! — обрадованно выкрикнул Тек, и Буйвол, обрадовавшись не меньше старика, кивнул так, что едва не стукнулся лбом о пол.
— Кошка! Есть у тебя?!
— Нет, нету кошки, съел… — Старик, устав от умственных усилий, сбился, забормотал что-то невнятное. Буйвол не стал уточнять, кто именно съел несчастную кошку. Он подозревал, что ничего хорошего не услышит.
— Ну, раз кошки нет… — Буйвол подмигнул девушке, она кивнула в ответ. Он подошел к стене, где висела одежда, запустил руку в карман своего полушубка, достал небольшую коробочку, сплетенную из лыка.
Малыш все смеялся, мотая головой и утирая слезы. И Буйвол, вспомнив об одной слабости товарища, решил его слегка проучить.
— Я принес тут кое-что, — сказал он, поглаживая пальцами плоскую крышку шкатулки. — Нечто такое, что ты никогда не держал в руках. — Он подошел к напарнику, положил свободную руку ему на трясущееся плечо, надавил, словно надеялся таким образом удержать рвущийся смех. И это действительно помогло — Малыш всхлипнул, поперхнулся, закашлялся.
— Я нашел это в избушке бортника, — сказал Буйвол. Малыш, откашлявшись, отхрипевщись, с любопытством заглянул в руку товарищу.
— Что там у тебя? Неужели очередной кусок Артефакта? Буйвол сел рядом с напарником, положил шкатулку на стол. Сказал:
— Открой.
Айхия и Хатук с любопытством следили за происходящим. Ссутулившийся Тек бормотал что-то, не замечая ничего вокруг, должно быть, рассказывал историю про свою съеденную кошку.
— Что же этакое можно найти в доме у бортника? — хмыкнул Малыш, пододвигая к себе шкатулку. — Рой пчел?
Буйвол из котелка наскреб себе в тарелку каши, облизал ложку.
Малыш чуть-чуть приподнял крышку, будто действительно думал, что под ней могут оказаться пчелы. Изогнувшись, заглянул в щелку.
— Видишь? — спросил Буйвол.
— Что я там должен увидеть? — Малыш заподозрил неладное. Было что-то неестественное в поведении напарника.
— Ну ладно, посмотрел и хватит, — сказал Буйвол. — Давай сюда.
— Ничего я не посмотрел!
— Все равно, давай сюда. Это мое…
Малыш недоверчиво покосился на товарища. Придержал его тянущуюся руку, повернулся боком. Откинул крышку шкатулки. Наклонился к ней. И вдруг подскочил, выпрыгнул из-за стола, заплясал посреди комнаты, витиевато ругаясь.
Буйвол хохотал так, что глухой Тек очнулся, вскинул голову, недоуменно оглядываясь, пытаясь понять, откуда в его тихом доме взялся этот шум.
Смеющаяся Айхия вынула из коробочки живой серый комочек, показала Хатуку, погладила усатую мордочку мизинцем.
— Ладно! — теперь уже и Малыш смеялся, грозил пальцем Буйволу. — Следующий ход за мной! Подпущу тебе в постель десяток пауков!..
Они успокоились нескоро, все переругивались шутливо, обзывали друг друга по-всякому, припоминали несерьезные обиды, перечисляли старые прегрешения.
Они встретились после небывало долгой разлуки и были рады этому.
— Я отпускаю ее, — сказала Айхия, обращаясь к Буйволу.
— Да, да, — кивнул он. — Для того мы ее и принесли. Выпускай, пока старик не видит… Хотя нет!
Девушка выпрямилась, вновь прижала руку к груди.
— Что?
— Дай я сам ее отпущу.
Буйвол из рук Айхии взял мышь, поднес к лицу, посмотрел в черные бусинки глаз. Малыш поморщился — он не любил грызунов. Не то чтобы боялся, нет, просто была у него к ним какая-то неприязнь. Отвращение.
— Вот, — сказал Буйвол. — Твой новый дом. Здесь грязно, так что еду всегда можно будет найти. И кошки тут нет. Ее съели… — Он присел на корточки, опустил руку, разжал кулак. Мышь какое-то время лежала на его ладони не двигаясь, и Буйвол испугался, что невзначай ее придушил.
— Ну же!
Малыш хмыкнул, подумав, что все-таки друг очень сильно изменился за время, пока они не виделись. Одиночество что-то с ним сделало, то ли надломило в нем что-то где-то, то ли, напротив, укрепило. Неясно пока, к лучшему эти изменения, или же к худшему.
Время покажет…
Мышь ожила. Она скатилась с ладони Буйвола, широким полукругом обежала комнату и скрылась в самом темном углу.
— Ну вот, — выдохнул Буйвол. — Теперь вроде бы ничто меня здесь не держит.
Ночью их всех мучили кошмары.
Айхия вновь видела полыхающую деревню, пылающие дома и мечущихся людей. Летели стрелы, шипя, словно змеи. Ревел горящий заживо скот. Отовсюду неслось — “Меченый!”. Совсем рядом прятались во мраке безликие тени. И сколько их там — не разобрать…
Хатук снова шел через перевал, тащил на себе Шалроя. Пастух едва переставлял ноги и требовал, чтобы его оставили, бросили прямо здесь. За спиной Айхия, плача, уговаривала обессилевшего Кахима не останавливаться. Выл ветер, стегал поземкой лица. Красное солнце опускалось за край вздыбившейся земли, и где-то далеко позади пробивались через сугробы преследователи — серые тени — словно стая волков. Сколько их — не разглядеть…
Малышу чудилось, что он окружен неведомыми врагами. В густом тумане двигались их фигуры, он стрелял в них, но промахивался. Колчан стремительно пустел, а он все промахивался и промахивался. И все больше становилось врагов — сколько их там — не сосчитать…
Буйвол видел ненавистный сон. Он стоял на коленях, не имея возможности пошевелиться, и ходила кругами во мгле безобразная тень, ползала, словно паук по своей паутине. Одна-единственная тень, но тысячеликая, многоголосая. И звенел издевательский девичий смех…
А старому Теку снилось, что дом его вновь опустел, и он тихо плакал, понимая, что никому больше не нужен…
Они ушли с крестьянским обозом.
Было раннее утро, тусклое и морозное. Под полозьями саней скрипел, взвизгивал снег. Укрытые задубевшими попонами лошади выдыхали пар. Бряцало заиндевевшее железо упряжи. С хомутов и оглоблей сыпался иней.
Деревня еще спала. Лишь несколько человек вышли проводить обоз, в основном женщины — жены и матери. На ступенях своего дома стоял глухой Тек, полураздетый, с непокрытой головой, и махал рукой вслед уходящим постояльцам. Он говорил что-то, шевелил губами, но никто его не слышал. И никто не видел, как на его небритых вялых щеках обжигающие слезы превращаются в ледяные шарики.
Рассвело.
Сани мягко скользили по накатанной дороге. Лошади бежали резво без понуканий, возницы дремали, опустив кнуты, кутаясь в шубы, пряча носы и щеки в поднятых воротниках.
— Почему вы искали именно нас? — спросил Буйвол. — Почему не наняли других бойцов?
— У них не было денег, — объяснил очевидное Малыш.
— Да, — согласилась Айхия. — Денег у нас не было, но не потому именно вас мы искали.
— Вот как? — хмыкнул Малыш.
— Когда я разговаривала с самым главным монахом…
— Его зовут Суайох, — напомнил Хатук.
— …и рассказывала обо всем, с нами приключившемся, он, услышав ваши имена, сказал, что знаком с вами. И это он посоветовал найти вас, чтобы просить о помощи. Никакие другие воины, сказал он, в храм не войдут.
— Проклятый монах! — процедил сквозь зубы Буйвол.
— Но я и сама, — торопливо добавила девушка, — хотела найти вас… — Она заглянула Буйволу в глаза. — Я хотела снова вас увидеть… Увидеть тебя…
Хатук раскашлялся, отвернувшись в сторону. Малыш усмехнулся, похлопал паренька по спине.
Было скучно.
Однообразно тянулась ровная дорога. Проплывали мимо заснеженные перелески, отступали назад, им на смену приходили другие — точно такие же. Скакали по снегу серые белки, оставляя за собой ниточки следов. Иногда из-за сугробов выпрыгивал заяц, бежал с обозом наперегонки, потом вилял в сторону и исчезал. Изредка можно было увидеть лисиц — эти держались от людей подальше, заслышав шум, торопились скрыться в кустах.
Одно только солнце стояло на месте.
Долгому дню не было конца.
Глухой Тек сидел перед печью, свесив руки. Он смотрел в огонь и пытался вспомнить, как трещат, сгорая, дрова.
Он многое позабыл. Позабыл, как шумит лес в бурю, как плещет на речных перекатах вода, как стучит в окна дождь, как скрипят ступени крыльца под ногами гостей.
У старика не было родственников. Кто-то умер, кто-то уехал далеко и навсегда — все равно что умер, а кто-то просто исчез. Редко-редко заглядывали к нему соседи: проверяли, все ли в порядке. Иногда заходили знакомые старики — он еще помнил их, и они вспоминали о нем. Он кивал, когда они что-то ему го-
ворили, улыбался, но ничего не слышал — их старческие голоса были подобны шуму листвы, плеску воды, шелесту дождя.
Он не помнил их голосов.
И они уходили, на прощание немо шевеля губами.
Порой он все-таки что-то слышал. Вздрагивал, вздергивал голову, оглядывался, пытаясь понять, откуда донесся шум. Встре-воженно выглядывал в окно. Если ничего там не видел, выходил на улицу.
Возможно, ему чудились эти звуки.
А быть может, он слышал нечто, недоступное остальным.
Он не знал.
Иногда на улице к нему подкрадывались со спины дети, кричали на ухо что-нибудь, заливались смехом, убегали. И он радовался их веселью. Радовался тому, что еще что-то слышит. Что-то помнит…
За окнами только еще вечерело, а в комнате было уже совершенно темно. Лишь перед самой печью лежало на полу светящееся алое пятно, словно лужа света. И пылало лицо старика.
Он вдруг уловил какое-то движение на периферии зрения. Показалось, что во тьме рядом ходит кругами безликая тень. Он вздрогнул, резко повернул голову.
Из угла таращились на него с пола блестящие бусинки любопытных глаз.
Старик осторожно приподнялся, стараясь не спугнуть гостью. С шестка, где у него сушились сухари, взял двумя пальцами жесткую колючую крошку. Опустился на колени, медленно протянул руку. Сказал, не слыша себя, но помня, как должны звучать эти слова:
— Смотри, что у меня есть… Ну же… Бери… Боишься меня, что ли?..
Крохотный серый комочек выкатился на свет. Тек улыбнулся.
— Откуда ты тут взялась? А зовут тебя как?.. Наверное, нет у тебя имени. Но я придумаю. Обязательно придумаю…
Он тянулся вперед, медленно клонился, упираясь в пол свободной рукой. Он уже почти лег на живот, и тут мышь, набравшись смелости, взбежала ему на ладонь, одним махом сгрызла скромное подношение и бросилась наутек в свой угол.
— Вот и хорошо… — Старик улыбался. — Хорошо… Приходи еще… Обязательно приходи…
Ему казалось, что он слышал, как тихонько цокали по половицам крохотные коготки.
Глава 29
Обоз разрастался.
В начале пути он состоял лишь из трех санных упряжек, но уже через два дня возов стало втрое больше. Крестьяне, встретившись на дороге, старались держаться вместе. Так и путь становился веселей, и — случись что — сподручней было управляться с неприятностями: починить некстати сломавшиеся сани, сдвинуть рухнувшее, перегородившее дорогу дерево, проторить засыпанный вьюгой путь, отбиться от стаи волков или от лихих людей.
Везли всякое — разрубленные мороженые туши, свиные и говяжьи, звериные меха и птичий пух, зерно и овощи, разное тряпье, корзины, рыбачьи сети, сено, муку. Кое-кто, не добравшись до базара, уже торговался. Прямо в пути заключались первые сделки — хлеб меняли на мясо, шкуры — на рыбу, сети — на стальные ловчие петли.
Денег почти ни у кого не было. За ними-то и ехали в город. Но не только деньги нужны были крестьянам. Также требовались лопаты, топоры, косы, серпы, ножи, всякая домашняя утварь — творения рук городских ремесленников и кузнецов. Думали накупить всякой материи, а если торговля будет удачная, то и готовой одежды — у городской одежи покрой модный.
На вооруженных Малыша и Буйвола крестьяне посматривали с уважением. На привалах всегда первыми приглашали к костру, к трапезе. Не требовали ни денег, ни участия в повседневных делах, таких, как сбор дров или мытье посуды, обязательных для всех прочих.
Айхия не могла бездельничать. Она постоянно что-то делала, кому-то помогала — разводила огонь, готовила еду, подтягивала упряжь. Даже в пути она находила для себя какое-нибудь Дело — держа иглу в зябнущих пальцах, штопала чью-нибудь одежду, точила ножи, перебирала крупу. Крестьяне уважали ее. И не только за трудолюбие, но и потому, что не раз замечали, с каким обожанием смотрит на нее воин с мечом.
Оживившийся Хатук успел перезнакомиться со всем обозом. Даже лошади узнавали паренька, тянули к нему морды, когда он оказывался поблизости, и у него всегда находилось угощение для животных — подсоленная корочка хлеба, или огрызок подмороженной моркови, или что-то другое, не менее лакомое…
Размеренно двигался обоз по санной дороге, ровной, словно отутюженной.
Только зимой, по крепкому льду, могли местные крестьяне большим обозом перейти Великую Реку. Только зимой открывался для них прямой путь в большой мир.
Под вечер остановились на ночлег. Собрали лошадей вместе, выпрягать не стали. Поставили животных в круг, мордами друг к другу, санями наружу — отгородились. Боялись — в недалеком лесу, тянущемся вдоль дороги, то приближаясь, то отступая, весь день напролет мелькали тени, а как стало темнеть, поплыл над деревьями вой и засверкали меж стволов зеленые искры волчьих глаз.
Дров натаскали много, запалили три больших костра с разных сторон. Но собрались возле одного, там, где сидели молчаливые бойцы, где тихая девушка деревянным черпаком помешивала в котле кашу и где улыбчивый паренек, мотая на указательный палец прядь седых волос, рассказывал веселые истории про рыжих степных волков.
— …Все это правда, — приговаривал Хатук. — Так мне рассказывал наш всезнающий староста, Халтет…
Крестьяне сдержанно посмеивались. Вспоминали свои сказки про длинноухого оленя и рогатого зайца, про слепого филина и сороку-обманщицу.
А волки все выли в лесу, собираясь в стаю. Только огонь и громкие человеческие голоса удерживали их от нападения.
— Сегодня спать не будем, — переговаривались меж собой люди, посматривая на воинов, тихо что-то обсуждающих. — Выспимся в дороге. Днем…
Мутная пелена, словно густая паутина, заволокла небо. Тусклое пятно попавшей в тенета луны колыхалось над черной полосой леса. Звезд не было видно.
Айхия объявила, что каша готова. Потянулись к котлу руки с медными мисками и деревянными тарелками. Застучал черпак. Сначала еду передали бойцам. Потом к трапезе приступили все остальные. Стихли разговоры, только слышалось сопение и чавканье. И шепот двух воинов:
— …верный способ обмануть судьбу — покончить с собой. Но я так не могу.
— Значит, ты не отступился?
— Нет.
— И что ты задумал?
— Увидишь.
— Ты уверен, что поступаешь верно?
— Да… Теперь я все продумал. Все должно получиться. Я отберу у Локайоха то, что так ему необходимо. И тогда наконец-то все закончится. Можно будет спокойно жить и ни о чем не думать.
— И жил бы себе спокойно. Но ты сам себя этим мучаешь.
— Скоро… Совсем скоро… Отступиться я уже не могу. Не могу сдаться.
— Ты упрям.
— Как осел?
— Еще упрямей. Еще хуже…
Айхия присела рядом с Буйволом, спросила:
— Вкусно?
— Да, — ответил он, хотя совсем не чувствовал вкуса. — Очень.
— Завтра я сделаю гуляш, — пообещала девушка.
— Завтра мы будем в городе, — заметил один из крестьян.
— Когда именно? — посмотрел на него Малыш.
— Примерно в это же время. Поздним вечером.
— Еще целый день, — вздохнул Буйвол. — А потом надо будет идти к храму. Мне не терпится…
— Что же такое ты задумал? — искоса, прищурясь, глянул на друга Малыш.
Лошади вдруг тревожно заржали, забили копытами. Зазвенела сбруя, заскрипел снег под полозьями стронувшихся саней. Люди, забыв о еде, вскочили, вытянулись.
— Волки!
Крестьяне мгновенно расхватали пылающие головни — от костра осталась лишь черная, вытаявшая в снегу яма, на дне которой рдели угли. Кому не хватило огня — бежали к другим кострам.
Цепочка зеленых глаз, двигающаяся от леса, вроде бы приостановилась.
Загудел воздух — люди, крича, размахивали головнями, рисуя в ночи пылающие, брызжущие искрами петли. Взвились в небо горящие поленья, прочертили огненные дуги, упали в снег, зашипели, чуть-чуть не долетев до замершей линии едва различимых теней.
В стороне раздался долгий жуткий вой, и волчья цепь распалась.
— Они не отступятся, — сказал Малыш, перебирая стрелы в колчане. Буйвол вытащил легкий меч из деревянных ножен, для пробы махнул им пару раз. Покачал головой, швырнул на сани, взялся за свой топор.
— Тем хуже для них.
Крестьяне собирались небольшими группами — по трое, по четверо. Лошади, связанные меж собой, дрожали, взбрыкивали, лягались, попадали копытами по оглоблям, по передкам саней.
Айхия кидала хворост в ямы гаснущих костров. Хатук, подобрав брошенный Буйволом меч, встал рядом с бойцами. Ему было жарко, но он дрожал.
— Стрел мало, — сказал, сожалея, Малыш. И отпустил натянутую тетиву.
Визг зверя потонул в рычании. Волки набросились на раненого товарища, в одно мгновение растерзали его. И вновь разбежались в стороны, снова двинулись к лошадям, к людям. Огонь гас, и волки чувствовали себя все уверенней. Они двигались полукругом, охватывая обоз с флангов. Далеко в стороне звучал вой, и люди не сомневались, что это вожак, держась на безопасном расстоянии, управляет своей стаей.
Крестьяне швыряли в сторону волков гаснущие бесполезные головешки, брались за отточенные рогатины и топоры.
Теперь понимали все — без схватки не обойдется. Волки так просто не уйдут.
Малыш выпустил еще две стрелы, оба раза попал. Но слишком мало оставалось в колчане стрел. И лучник выжидал, решив стрелять лишь в тех зверей, что бросятся на него.
Долго ждать не пришлось.
Возле леса взвыл вожак, и в ту же секунду волки атаковали. Они напали всем скопом, одновременно — словно волна накатилась. Сколько их было — никто не считал.
В начале пути он состоял лишь из трех санных упряжек, но уже через два дня возов стало втрое больше. Крестьяне, встретившись на дороге, старались держаться вместе. Так и путь становился веселей, и — случись что — сподручней было управляться с неприятностями: починить некстати сломавшиеся сани, сдвинуть рухнувшее, перегородившее дорогу дерево, проторить засыпанный вьюгой путь, отбиться от стаи волков или от лихих людей.
Везли всякое — разрубленные мороженые туши, свиные и говяжьи, звериные меха и птичий пух, зерно и овощи, разное тряпье, корзины, рыбачьи сети, сено, муку. Кое-кто, не добравшись до базара, уже торговался. Прямо в пути заключались первые сделки — хлеб меняли на мясо, шкуры — на рыбу, сети — на стальные ловчие петли.
Денег почти ни у кого не было. За ними-то и ехали в город. Но не только деньги нужны были крестьянам. Также требовались лопаты, топоры, косы, серпы, ножи, всякая домашняя утварь — творения рук городских ремесленников и кузнецов. Думали накупить всякой материи, а если торговля будет удачная, то и готовой одежды — у городской одежи покрой модный.
На вооруженных Малыша и Буйвола крестьяне посматривали с уважением. На привалах всегда первыми приглашали к костру, к трапезе. Не требовали ни денег, ни участия в повседневных делах, таких, как сбор дров или мытье посуды, обязательных для всех прочих.
Айхия не могла бездельничать. Она постоянно что-то делала, кому-то помогала — разводила огонь, готовила еду, подтягивала упряжь. Даже в пути она находила для себя какое-нибудь Дело — держа иглу в зябнущих пальцах, штопала чью-нибудь одежду, точила ножи, перебирала крупу. Крестьяне уважали ее. И не только за трудолюбие, но и потому, что не раз замечали, с каким обожанием смотрит на нее воин с мечом.
Оживившийся Хатук успел перезнакомиться со всем обозом. Даже лошади узнавали паренька, тянули к нему морды, когда он оказывался поблизости, и у него всегда находилось угощение для животных — подсоленная корочка хлеба, или огрызок подмороженной моркови, или что-то другое, не менее лакомое…
Размеренно двигался обоз по санной дороге, ровной, словно отутюженной.
Только зимой, по крепкому льду, могли местные крестьяне большим обозом перейти Великую Реку. Только зимой открывался для них прямой путь в большой мир.
Под вечер остановились на ночлег. Собрали лошадей вместе, выпрягать не стали. Поставили животных в круг, мордами друг к другу, санями наружу — отгородились. Боялись — в недалеком лесу, тянущемся вдоль дороги, то приближаясь, то отступая, весь день напролет мелькали тени, а как стало темнеть, поплыл над деревьями вой и засверкали меж стволов зеленые искры волчьих глаз.
Дров натаскали много, запалили три больших костра с разных сторон. Но собрались возле одного, там, где сидели молчаливые бойцы, где тихая девушка деревянным черпаком помешивала в котле кашу и где улыбчивый паренек, мотая на указательный палец прядь седых волос, рассказывал веселые истории про рыжих степных волков.
— …Все это правда, — приговаривал Хатук. — Так мне рассказывал наш всезнающий староста, Халтет…
Крестьяне сдержанно посмеивались. Вспоминали свои сказки про длинноухого оленя и рогатого зайца, про слепого филина и сороку-обманщицу.
А волки все выли в лесу, собираясь в стаю. Только огонь и громкие человеческие голоса удерживали их от нападения.
— Сегодня спать не будем, — переговаривались меж собой люди, посматривая на воинов, тихо что-то обсуждающих. — Выспимся в дороге. Днем…
Мутная пелена, словно густая паутина, заволокла небо. Тусклое пятно попавшей в тенета луны колыхалось над черной полосой леса. Звезд не было видно.
Айхия объявила, что каша готова. Потянулись к котлу руки с медными мисками и деревянными тарелками. Застучал черпак. Сначала еду передали бойцам. Потом к трапезе приступили все остальные. Стихли разговоры, только слышалось сопение и чавканье. И шепот двух воинов:
— …верный способ обмануть судьбу — покончить с собой. Но я так не могу.
— Значит, ты не отступился?
— Нет.
— И что ты задумал?
— Увидишь.
— Ты уверен, что поступаешь верно?
— Да… Теперь я все продумал. Все должно получиться. Я отберу у Локайоха то, что так ему необходимо. И тогда наконец-то все закончится. Можно будет спокойно жить и ни о чем не думать.
— И жил бы себе спокойно. Но ты сам себя этим мучаешь.
— Скоро… Совсем скоро… Отступиться я уже не могу. Не могу сдаться.
— Ты упрям.
— Как осел?
— Еще упрямей. Еще хуже…
Айхия присела рядом с Буйволом, спросила:
— Вкусно?
— Да, — ответил он, хотя совсем не чувствовал вкуса. — Очень.
— Завтра я сделаю гуляш, — пообещала девушка.
— Завтра мы будем в городе, — заметил один из крестьян.
— Когда именно? — посмотрел на него Малыш.
— Примерно в это же время. Поздним вечером.
— Еще целый день, — вздохнул Буйвол. — А потом надо будет идти к храму. Мне не терпится…
— Что же такое ты задумал? — искоса, прищурясь, глянул на друга Малыш.
Лошади вдруг тревожно заржали, забили копытами. Зазвенела сбруя, заскрипел снег под полозьями стронувшихся саней. Люди, забыв о еде, вскочили, вытянулись.
— Волки!
Крестьяне мгновенно расхватали пылающие головни — от костра осталась лишь черная, вытаявшая в снегу яма, на дне которой рдели угли. Кому не хватило огня — бежали к другим кострам.
Цепочка зеленых глаз, двигающаяся от леса, вроде бы приостановилась.
Загудел воздух — люди, крича, размахивали головнями, рисуя в ночи пылающие, брызжущие искрами петли. Взвились в небо горящие поленья, прочертили огненные дуги, упали в снег, зашипели, чуть-чуть не долетев до замершей линии едва различимых теней.
В стороне раздался долгий жуткий вой, и волчья цепь распалась.
— Они не отступятся, — сказал Малыш, перебирая стрелы в колчане. Буйвол вытащил легкий меч из деревянных ножен, для пробы махнул им пару раз. Покачал головой, швырнул на сани, взялся за свой топор.
— Тем хуже для них.
Крестьяне собирались небольшими группами — по трое, по четверо. Лошади, связанные меж собой, дрожали, взбрыкивали, лягались, попадали копытами по оглоблям, по передкам саней.
Айхия кидала хворост в ямы гаснущих костров. Хатук, подобрав брошенный Буйволом меч, встал рядом с бойцами. Ему было жарко, но он дрожал.
— Стрел мало, — сказал, сожалея, Малыш. И отпустил натянутую тетиву.
Визг зверя потонул в рычании. Волки набросились на раненого товарища, в одно мгновение растерзали его. И вновь разбежались в стороны, снова двинулись к лошадям, к людям. Огонь гас, и волки чувствовали себя все уверенней. Они двигались полукругом, охватывая обоз с флангов. Далеко в стороне звучал вой, и люди не сомневались, что это вожак, держась на безопасном расстоянии, управляет своей стаей.
Крестьяне швыряли в сторону волков гаснущие бесполезные головешки, брались за отточенные рогатины и топоры.
Теперь понимали все — без схватки не обойдется. Волки так просто не уйдут.
Малыш выпустил еще две стрелы, оба раза попал. Но слишком мало оставалось в колчане стрел. И лучник выжидал, решив стрелять лишь в тех зверей, что бросятся на него.
Долго ждать не пришлось.
Возле леса взвыл вожак, и в ту же секунду волки атаковали. Они напали всем скопом, одновременно — словно волна накатилась. Сколько их было — никто не считал.