Страница:
– Заступники… Отцы родные, благодетели, не выдайте нас, бедных… Не дайте пропасть… – просили казацких старшин встревоженные беглецы, предугадывая, под какие батоги и кнутобойство попадут они при появлении у своих прежних хозяев.
Ну что ж, вот и подошла пора помериться силами донскому казаку Кондратию Булавину с полковником-князем, – кто кого одолеет? У Долгорукого намерение разрушить, пожечь новопоставленные казацкие городки, а у Булавина с товарищами – закрепить независимость Дона и, собрав многотысячное войско, повести его на Москву, чтобы истребить бояр, немцев и прибыльщиков. Ради этого вместе с рядовыми казаками дружно поднимется вся голытьба и, конечно, сами беглецы, из-за которых и разгорается весь сыр-бор.
У людей, откликнувшихся на булавинский зов, были одни и те же враги: помещики, не дававшие жизни крестьянам и торговавшие ими наравне со скотом; немцы, которых немало значилось среди жестоких начальных людей; прибыльщики, помогавшие царю выколачивать из народа последние копейки; воеводы-взяточники; дьяки и подьячие, потерявшие всякий стыд и совесть при своем вымогательстве, – есть с кем давние счеты свести.
В начале сентября 1707 года Долгорукий прибыл со своим отрядом в казацкий городок Черкасск и предъявил войсковому атаману Лукьяну Максимову царский указ, по которому войсковому атаману предписывалось безотлагательно пополнить отряд Долгорукого местными казаками для сыска беглых людей.
Что греха таить, у самого атамана в его хозяйстве работали беглые; были они у всех местных старшин и у других домовитых казаков, но грех этот Максимов все же решил потаить, а направить облаву на беглых в верховые городки по Дону, Хопру и Медведице.
– Гоже вам и в городки по реке Бузулуку наведаться, там много пришлых обосновалось, – указывал еще один адрес Максимов, чтобы Долгорукий был подальше от Черкасска.
Первый розыск каратели произвели в четырех ближних казацких поселениях, где обнаружили около тридцати новопришлых, а оттуда, как указывал атаман Максимов, отряды Долгорукого направились в верховые городки по Дону, Хопру и Медведице, и словно по быстрине этих рек донеслись до низовьев вопли и стоны истязуемых беглецов. Но только в самом начале своего розыска заставали каратели новопришлых людей на местах, а потом при приближении долгоруковского отряда городки словно вдруг вымирали. Новопришлые прятались по лесам и оврагам, уплывали по рекам в камышовые заросли, отсиживались в воде. Так, в Новоайдарском городке Долгорукий отыскал лишь двенадцать престарелых казаков, а все остальные жители, среди которых было большинство новопришлых, разбежались загодя, и след их простыл.
Жестокий розыск вел князь. Были все основания у Булавина сообщить кубанским казакам о том, что творилось в те дни на Дону и на его притоках: «И они, князь Долгорукий со своими старшинами, будучи в городках, многие из них и станицы многие огнем выжгли и многих старожилых казаков кнутом били, губы и носы резали и младенцев по деревьям вешали».
Связанных, скованных беглецов около двух тысяч человек было возвращено в прежние места на расправу. И тогда Булавин задался неотложной целью скорее расправиться с самим Юрием Долгоруким.
7 октября отряд карателей прибыл в Шульгин городок. Желая выслужиться перед князем, станичный атаман предупредил его, что недалеко от городка в лесу собрался отряд вооруженных беглых во главе с бывшим бахмутским атаманом Кондратом Булавиным и казаком Новоайдарского городка Григорием Банниковым. Сведения были верные, но Долгорукий пренебрег этим предостережением, решив провести два дня в Шульгине на отдыхе.
8 октября он отдыхал, а в ночь на 9-е отряд Булавина, насчитывающий полтораста человек, ворвался в Шульгин. Бой у станичной избы был короткий. На крики и внезапно начавшуюся стрельбу выскочил сам Долгорукий и тут же был убит. Было перебито много офицеров из его свиты и солдат-карателей, не успевших очухаться от сна, сморившего их после вечерней гульбы. Лишь немногие войсковые старшины сумели в одном исподнем вскочить на неоседланных лошадей и умчаться в ночную степь.
Убийство Долгорукого и разгром его отряда в Шульгине-городке воодушевили донских казаков, побудили их во множестве присоединиться к отряду Булавина, и это знаменовало собой начало широкого восстания на Дону. Еще несколько дней тому назад в отряде, напавшем на стан Долгорукого, было у Булавина сто пятьдесят человек, а теперь в Боровском городке собралось уже близко к двум тысячам, и с каждым днем повстанческое войско пополнялось все новыми людьми. Большинство офицеров и солдат, оставленных Долгоруким для розыска беглых по рекам Хопру и Медведице, было перебито.
Донской войсковой атаман Лукьян Максимов оставался покорным царю и действовал с вверенным ему отрядом против своих возмутившихся земляков. Недалеко от городка Закотного произошла его встреча с повстанцами, предводительствуемыми Булавиным. Направив отряд старшины Ефремова перегородить булавинцам дорогу к Закотному городку, Максимов приготовился вести бой «из всего ружья». Булавинцы узнали, что в помощь Максимову движется воинская часть от Азова, и решили укрепиться у реки Айдара, недалеко от леса. Не начиная боя, они послали к противнику парламентеров с предложением вступить в переговоры. Максимов выдвинул непременное условие – выдать ему зачинщиков восстания: Булавина, Банникова и Лоскута. Возмущенные этим, булавинцы открыли стрельбу, и начался бой вначале с переменным успехом, но, убедившись, что к Максимову подошло большое подкрепление правительственных войск, повстанцы решили ночью отступить и скрыться в лесу. На рассвете Максимов увидел их опустошенный лагерь с частью брошенных лошадей, и кинулся на розыски бежавших. В то же утро было поймано более двухсот тридцати человек. Восемь из них повесили вниз головой; у ста тридцати отрезали носы; двадцать четыре было отправлено на расправу к валуйскому воеводе, а десять человек – в Москву на пытки и смертную казнь. Среди пойманных не оказалось никого из зачинщиков возмущения, и Максимов разослал по казацким городкам письма с обещанием выдать из войсковой казны двести рублей за поимку Булавина. Шульгинский городок, где убили князя Долгорукого, был сравнен с землей.
Но переменчиво военное счастье. Вскоре привелось отряду Лукьяна Максимова снова встретиться с отрядом Кондрата Булавина. Произошло это на речке Лисковатке, у Красной Дубравы, где отряд Максимова и отряд азовского полковника Васильева были разбиты повстанцами. Васильев едва успел уйти обратно в Азов, а Максимов – в Черкасск. После этого победного сражения булавинцы раздуванили захваченную денежную казну и поделили ее между собой: досталось по два рубля с гривною на человека. Победа при Лисковатке привела к булавинцам поднявшихся поселенцев трех рек – Хопра, Бузулука и Большой Медведицы.
– Заполыхало на нашем Дону, и теперь уже не затушишь, – говорил староборовский атаман, сидя в станичной избе с Булавиным и с его полковниками. – Но только что будешь делать, батька атаман, если придет большое войско из Руси? Гляди, тогда и сам пропадешь и всем нам, кто вместе с тобой, пропасть будет.
– А то и буду делать, что стану принимать к себе охотников с Запорожья и с Терека, – тряхнув головой, отвечал Булавин, и закачалась большая позолоченная серьга в его левом ухе. – Не все астраханцы Шереметевым перебиты, а те, что остались, тоже придут ко мне. На первых порах пойду с войском на Бахмут, и, как все поместные городки ко мне склонятся, пойдем дальше. Станем ружьем и одеждой пополняться и наладим свой путь на Азов да на Таганрог, каторжных и ссылочных там освободим, и они станут верные нам товарищи. А далее, с весны, пойдем на Воронеж и до самой Москвы. Обязательно достигнем ее. А ежели своего намерения не исполню, то… – выхватил он из ножен саблю и взмахнул ею, – то мне этой саблей голову отсеките.
И эти слова прозвучали у него как клятва.
Главным местом для сбора булавинских войск избран был Пристанский городок на реке Хопре, и на созванном там кругу Булавин заявил, что намеревается идти на Черкасск и побить в нем старшин. Суждения на кругу были разные и вызывали спор. Одни предлагали идти на Воронеж, другие – на Тамбов и Козлов. Победила в этих спорах сторона, согласная с планом Булавина идти на Черкасск и тем самым не повторить ошибки разинцев, не оставлять в тылу у себя низовых старшинских казаков, которые могли бы предать.
– Побить всех старшин!
– Под корень их! – шумели на кругу. – А взяв Черкасск, идтить разорять Озов.
– И не токмо Озов, а и самую Москву разорить, всех бояр в ней и всех немцев с прибыльщиками за их злые дела до последнего изничтожить.
– А уж прибыльщиков окаянных – беспременно всех!
Множество недовольных царскими властями собралось в Пристанском городке. Из Тамбовского уезда в один день пришло более тысячи крестьян, убежавших от набора в солдаты; из многих отдаленных мест явились и молодые и старые мужики; присоединились к булавинцам лесорубы и сгонщики плотов по Хопру.
В «прелестных письмах», рассылаемых Булавиным и его полковниками, говорилось: «От нас всякие посадские, торговые и всякие черные люди обиды никакой ни в чем не понесут. Не опасайтесь и не сумлевайтесь отнюдь». И письма эти не оставались без внимания. Крестьяне с примкнувшими к ним посадскими людьми, не дожидаясь булавинской команды, самовольно громили помещичьи имения в Тамбовском, Козловском, Борисоглебском, Усманском и других уездах. Отрядом булавинца Хохлача были пригнаны с государевых конных заводов табуны лошадей, а другой его отряд из-под самого Тамбова угнал много лошадей с драгунского двора. Перепуганный воевода Данилов велел бить в набат и стрелять из пушек. На этот переполох сбежались сотни жителей, которым воевода роздал свинец и порох, а потом, жалуясь, писал в Москву: «И они из города вышли и знатно те тамбовцы к их воровству склонились и на отпор им, бунтовщикам, не только люди из сел, но и городские не идут».
Один из отрядов повстанцев ворвался в Борисоглебск, перебил там начальных людей и вместо них во главе уезда поставил избранным народом атаманов и есаулов; были выпущены из тюрьмы колодники и захвачено много военного снаряжения. К булавинцам присоединились крестьяне из Большой и Малой Грибановки, Корочана, Русской Поляны – из сел, принадлежавших Меншикову. На реке Битюге в селе Боровском булавинцы «великого государя денежную казну разграбили и лошадей увели, и указы и всякие приказные письма изодрали, и многие дома разорили, а колодников распустили, а иных взяли с собою». В Боброве «тамошнего воеводу и подьячих и бурмистров били и грабили, и лошадей государевых отогнали и колодников распустили».
«В Придонье булавинцы множатся и хотят идти к Острогожску», – сообщал в Москву настоятель Донецкого монастыря, а Из Козлова полковник Гулиц с тревогой доносил, что «воров и бунтовщиков много близится к Тамбову». Козловский воевода князь Волконский, испрашивая солдат, писал царю: «Если в Козлове и в Тамбове простого народа полками не охранять и не удержать, то чаю, государь, что их воровство размножится». Не зря опасался этого воевода: жители Козлова и Тамбова, ожидая прихода булавинцев, «стали на переправах и ловили царских людей, из которых иные были ими посажены в воду».
Писал Волконский в Москву и царевичу Алексею: «Если с Москвы присланы будут полки из рекрутов, которые из волостных и с помещичьих крестьян и тамошних краев, и побраны в те полки не в давних временах, то чаю, государь, что они к отпору изменников будут ненадежны».
Царевич Алексей сделал из этого свой вывод: никого не надо посылать, и, может, если не шведы, то взбунтовавшиеся казаки по-своему с отцом расправятся. Скорее бы!..
Отряды казацкой и российской голытьбы подходили к Нижнему Новгороду, и воевода Леонтьев сообщал царю: «А в Нижнем ныне на сухом пути и на воде, на Оке и на Волге, вверху и нанизу от воровских людей в трех верстах проезду нет и превеликое воровство идет, многие дома и вотчины разорены, и стругам и лодкам проезду нет же. А главным у воров Ганка Старченок, и по ведомостям в одной с ним артели со ста человек ходят с знаменами и с барабаном». За булавинцами шли жители степных краев, в целях предосторожности они выжгли степь, выставляли на курганах дозорных и высылали конные разъезды по окрестным местам.
При переходе городов к повстанцам там, по казацкому обычаю, избирался круг для управления всеми делами, освобождались все колодники из тюрем, а ненавистных воевод, офицеров и других начальных людей «сажали в воду». Казна и имущество казненных «водяной смертью» делились между всеми повстанцами.
Атаман Хохлач призвал в булавинское войско много жителей Борисоглебска. С Волги к восставшим пришло человек пятьсот бурлаков, и среди них оказалось немало подвергавшихся гонению раскольников. Главарями у них были расстрига Филимон Иванов сын Поспелов, что жил в Симбирске чернецом, да еще расстрига, бывший в миру Тимофеем Игнатьевым сыном Добриным, а во иноках ему имя было Тарасий, да еще черный поп Мелентий. Были среди булавинцев русские, украинцы, башкиры, черемисы, чуваши, мордва, татары, ротяки, выступавшие не только против царя Петра, но и против своих богатеев.
В Пристанском городке ко времени выступления булавинцев в поход на Черкасск было двадцать тысяч повстанцев. Булавин создал из них большие отряды, назначив командирами надежных и бывалых людей. Для всадников имелись кони, захваченные на государевых заводах и в помещичьих имениях, а пехота продвигалась по реке на судах, отобранных у торговых людей. Не хватало только для всех оружия и мало было продовольствия.
В Черкасске прихода Булавина ждали многие его сторонники; вся подневольная беднота была на его стороне, и слух о том, что казаки-повстанцы двинулись к Черкасску, взбудоражил поселенцев на землях Северского Донца. Волнения захватили Палатовский, Усердский и Валуйский уезды. Из их жителей атаман Старо-айдарского городка Семен Драный собрал отряд в тысячу человек и без боя захватил Луганский городок, многие жители которого наряду с поселенцами Ямполя и ближних хуторов пополнили собой отряд Семена Драного. По землям Слободской Украины к Булавину сотнями тянулись запорожцы и украинцы с днепровского левобережья. На своем пути они разоряли богатеев, захватывали плывущие по рекам купеческие будары и лодки. По всему Придонью, почти до Тамбова и Козлова, отважно действовали все новые и новые отряды непокорных, в которых были и калмыки, отказавшиеся выступать на стороне правительственных войск. Откочевавшие из своих степей к Дону, эти калмыцкие племена находились в дружеских отношениях с донскими казаками и вместе с ними подходили на Орловщине к стенам города Мценска.
VIII
Ну что ж, вот и подошла пора помериться силами донскому казаку Кондратию Булавину с полковником-князем, – кто кого одолеет? У Долгорукого намерение разрушить, пожечь новопоставленные казацкие городки, а у Булавина с товарищами – закрепить независимость Дона и, собрав многотысячное войско, повести его на Москву, чтобы истребить бояр, немцев и прибыльщиков. Ради этого вместе с рядовыми казаками дружно поднимется вся голытьба и, конечно, сами беглецы, из-за которых и разгорается весь сыр-бор.
У людей, откликнувшихся на булавинский зов, были одни и те же враги: помещики, не дававшие жизни крестьянам и торговавшие ими наравне со скотом; немцы, которых немало значилось среди жестоких начальных людей; прибыльщики, помогавшие царю выколачивать из народа последние копейки; воеводы-взяточники; дьяки и подьячие, потерявшие всякий стыд и совесть при своем вымогательстве, – есть с кем давние счеты свести.
В начале сентября 1707 года Долгорукий прибыл со своим отрядом в казацкий городок Черкасск и предъявил войсковому атаману Лукьяну Максимову царский указ, по которому войсковому атаману предписывалось безотлагательно пополнить отряд Долгорукого местными казаками для сыска беглых людей.
Что греха таить, у самого атамана в его хозяйстве работали беглые; были они у всех местных старшин и у других домовитых казаков, но грех этот Максимов все же решил потаить, а направить облаву на беглых в верховые городки по Дону, Хопру и Медведице.
– Гоже вам и в городки по реке Бузулуку наведаться, там много пришлых обосновалось, – указывал еще один адрес Максимов, чтобы Долгорукий был подальше от Черкасска.
Первый розыск каратели произвели в четырех ближних казацких поселениях, где обнаружили около тридцати новопришлых, а оттуда, как указывал атаман Максимов, отряды Долгорукого направились в верховые городки по Дону, Хопру и Медведице, и словно по быстрине этих рек донеслись до низовьев вопли и стоны истязуемых беглецов. Но только в самом начале своего розыска заставали каратели новопришлых людей на местах, а потом при приближении долгоруковского отряда городки словно вдруг вымирали. Новопришлые прятались по лесам и оврагам, уплывали по рекам в камышовые заросли, отсиживались в воде. Так, в Новоайдарском городке Долгорукий отыскал лишь двенадцать престарелых казаков, а все остальные жители, среди которых было большинство новопришлых, разбежались загодя, и след их простыл.
Жестокий розыск вел князь. Были все основания у Булавина сообщить кубанским казакам о том, что творилось в те дни на Дону и на его притоках: «И они, князь Долгорукий со своими старшинами, будучи в городках, многие из них и станицы многие огнем выжгли и многих старожилых казаков кнутом били, губы и носы резали и младенцев по деревьям вешали».
Связанных, скованных беглецов около двух тысяч человек было возвращено в прежние места на расправу. И тогда Булавин задался неотложной целью скорее расправиться с самим Юрием Долгоруким.
7 октября отряд карателей прибыл в Шульгин городок. Желая выслужиться перед князем, станичный атаман предупредил его, что недалеко от городка в лесу собрался отряд вооруженных беглых во главе с бывшим бахмутским атаманом Кондратом Булавиным и казаком Новоайдарского городка Григорием Банниковым. Сведения были верные, но Долгорукий пренебрег этим предостережением, решив провести два дня в Шульгине на отдыхе.
8 октября он отдыхал, а в ночь на 9-е отряд Булавина, насчитывающий полтораста человек, ворвался в Шульгин. Бой у станичной избы был короткий. На крики и внезапно начавшуюся стрельбу выскочил сам Долгорукий и тут же был убит. Было перебито много офицеров из его свиты и солдат-карателей, не успевших очухаться от сна, сморившего их после вечерней гульбы. Лишь немногие войсковые старшины сумели в одном исподнем вскочить на неоседланных лошадей и умчаться в ночную степь.
Убийство Долгорукого и разгром его отряда в Шульгине-городке воодушевили донских казаков, побудили их во множестве присоединиться к отряду Булавина, и это знаменовало собой начало широкого восстания на Дону. Еще несколько дней тому назад в отряде, напавшем на стан Долгорукого, было у Булавина сто пятьдесят человек, а теперь в Боровском городке собралось уже близко к двум тысячам, и с каждым днем повстанческое войско пополнялось все новыми людьми. Большинство офицеров и солдат, оставленных Долгоруким для розыска беглых по рекам Хопру и Медведице, было перебито.
Донской войсковой атаман Лукьян Максимов оставался покорным царю и действовал с вверенным ему отрядом против своих возмутившихся земляков. Недалеко от городка Закотного произошла его встреча с повстанцами, предводительствуемыми Булавиным. Направив отряд старшины Ефремова перегородить булавинцам дорогу к Закотному городку, Максимов приготовился вести бой «из всего ружья». Булавинцы узнали, что в помощь Максимову движется воинская часть от Азова, и решили укрепиться у реки Айдара, недалеко от леса. Не начиная боя, они послали к противнику парламентеров с предложением вступить в переговоры. Максимов выдвинул непременное условие – выдать ему зачинщиков восстания: Булавина, Банникова и Лоскута. Возмущенные этим, булавинцы открыли стрельбу, и начался бой вначале с переменным успехом, но, убедившись, что к Максимову подошло большое подкрепление правительственных войск, повстанцы решили ночью отступить и скрыться в лесу. На рассвете Максимов увидел их опустошенный лагерь с частью брошенных лошадей, и кинулся на розыски бежавших. В то же утро было поймано более двухсот тридцати человек. Восемь из них повесили вниз головой; у ста тридцати отрезали носы; двадцать четыре было отправлено на расправу к валуйскому воеводе, а десять человек – в Москву на пытки и смертную казнь. Среди пойманных не оказалось никого из зачинщиков возмущения, и Максимов разослал по казацким городкам письма с обещанием выдать из войсковой казны двести рублей за поимку Булавина. Шульгинский городок, где убили князя Долгорукого, был сравнен с землей.
Но переменчиво военное счастье. Вскоре привелось отряду Лукьяна Максимова снова встретиться с отрядом Кондрата Булавина. Произошло это на речке Лисковатке, у Красной Дубравы, где отряд Максимова и отряд азовского полковника Васильева были разбиты повстанцами. Васильев едва успел уйти обратно в Азов, а Максимов – в Черкасск. После этого победного сражения булавинцы раздуванили захваченную денежную казну и поделили ее между собой: досталось по два рубля с гривною на человека. Победа при Лисковатке привела к булавинцам поднявшихся поселенцев трех рек – Хопра, Бузулука и Большой Медведицы.
– Заполыхало на нашем Дону, и теперь уже не затушишь, – говорил староборовский атаман, сидя в станичной избе с Булавиным и с его полковниками. – Но только что будешь делать, батька атаман, если придет большое войско из Руси? Гляди, тогда и сам пропадешь и всем нам, кто вместе с тобой, пропасть будет.
– А то и буду делать, что стану принимать к себе охотников с Запорожья и с Терека, – тряхнув головой, отвечал Булавин, и закачалась большая позолоченная серьга в его левом ухе. – Не все астраханцы Шереметевым перебиты, а те, что остались, тоже придут ко мне. На первых порах пойду с войском на Бахмут, и, как все поместные городки ко мне склонятся, пойдем дальше. Станем ружьем и одеждой пополняться и наладим свой путь на Азов да на Таганрог, каторжных и ссылочных там освободим, и они станут верные нам товарищи. А далее, с весны, пойдем на Воронеж и до самой Москвы. Обязательно достигнем ее. А ежели своего намерения не исполню, то… – выхватил он из ножен саблю и взмахнул ею, – то мне этой саблей голову отсеките.
И эти слова прозвучали у него как клятва.
Главным местом для сбора булавинских войск избран был Пристанский городок на реке Хопре, и на созванном там кругу Булавин заявил, что намеревается идти на Черкасск и побить в нем старшин. Суждения на кругу были разные и вызывали спор. Одни предлагали идти на Воронеж, другие – на Тамбов и Козлов. Победила в этих спорах сторона, согласная с планом Булавина идти на Черкасск и тем самым не повторить ошибки разинцев, не оставлять в тылу у себя низовых старшинских казаков, которые могли бы предать.
– Побить всех старшин!
– Под корень их! – шумели на кругу. – А взяв Черкасск, идтить разорять Озов.
– И не токмо Озов, а и самую Москву разорить, всех бояр в ней и всех немцев с прибыльщиками за их злые дела до последнего изничтожить.
– А уж прибыльщиков окаянных – беспременно всех!
Множество недовольных царскими властями собралось в Пристанском городке. Из Тамбовского уезда в один день пришло более тысячи крестьян, убежавших от набора в солдаты; из многих отдаленных мест явились и молодые и старые мужики; присоединились к булавинцам лесорубы и сгонщики плотов по Хопру.
В «прелестных письмах», рассылаемых Булавиным и его полковниками, говорилось: «От нас всякие посадские, торговые и всякие черные люди обиды никакой ни в чем не понесут. Не опасайтесь и не сумлевайтесь отнюдь». И письма эти не оставались без внимания. Крестьяне с примкнувшими к ним посадскими людьми, не дожидаясь булавинской команды, самовольно громили помещичьи имения в Тамбовском, Козловском, Борисоглебском, Усманском и других уездах. Отрядом булавинца Хохлача были пригнаны с государевых конных заводов табуны лошадей, а другой его отряд из-под самого Тамбова угнал много лошадей с драгунского двора. Перепуганный воевода Данилов велел бить в набат и стрелять из пушек. На этот переполох сбежались сотни жителей, которым воевода роздал свинец и порох, а потом, жалуясь, писал в Москву: «И они из города вышли и знатно те тамбовцы к их воровству склонились и на отпор им, бунтовщикам, не только люди из сел, но и городские не идут».
Один из отрядов повстанцев ворвался в Борисоглебск, перебил там начальных людей и вместо них во главе уезда поставил избранным народом атаманов и есаулов; были выпущены из тюрьмы колодники и захвачено много военного снаряжения. К булавинцам присоединились крестьяне из Большой и Малой Грибановки, Корочана, Русской Поляны – из сел, принадлежавших Меншикову. На реке Битюге в селе Боровском булавинцы «великого государя денежную казну разграбили и лошадей увели, и указы и всякие приказные письма изодрали, и многие дома разорили, а колодников распустили, а иных взяли с собою». В Боброве «тамошнего воеводу и подьячих и бурмистров били и грабили, и лошадей государевых отогнали и колодников распустили».
«В Придонье булавинцы множатся и хотят идти к Острогожску», – сообщал в Москву настоятель Донецкого монастыря, а Из Козлова полковник Гулиц с тревогой доносил, что «воров и бунтовщиков много близится к Тамбову». Козловский воевода князь Волконский, испрашивая солдат, писал царю: «Если в Козлове и в Тамбове простого народа полками не охранять и не удержать, то чаю, государь, что их воровство размножится». Не зря опасался этого воевода: жители Козлова и Тамбова, ожидая прихода булавинцев, «стали на переправах и ловили царских людей, из которых иные были ими посажены в воду».
Писал Волконский в Москву и царевичу Алексею: «Если с Москвы присланы будут полки из рекрутов, которые из волостных и с помещичьих крестьян и тамошних краев, и побраны в те полки не в давних временах, то чаю, государь, что они к отпору изменников будут ненадежны».
Царевич Алексей сделал из этого свой вывод: никого не надо посылать, и, может, если не шведы, то взбунтовавшиеся казаки по-своему с отцом расправятся. Скорее бы!..
Отряды казацкой и российской голытьбы подходили к Нижнему Новгороду, и воевода Леонтьев сообщал царю: «А в Нижнем ныне на сухом пути и на воде, на Оке и на Волге, вверху и нанизу от воровских людей в трех верстах проезду нет и превеликое воровство идет, многие дома и вотчины разорены, и стругам и лодкам проезду нет же. А главным у воров Ганка Старченок, и по ведомостям в одной с ним артели со ста человек ходят с знаменами и с барабаном». За булавинцами шли жители степных краев, в целях предосторожности они выжгли степь, выставляли на курганах дозорных и высылали конные разъезды по окрестным местам.
При переходе городов к повстанцам там, по казацкому обычаю, избирался круг для управления всеми делами, освобождались все колодники из тюрем, а ненавистных воевод, офицеров и других начальных людей «сажали в воду». Казна и имущество казненных «водяной смертью» делились между всеми повстанцами.
Атаман Хохлач призвал в булавинское войско много жителей Борисоглебска. С Волги к восставшим пришло человек пятьсот бурлаков, и среди них оказалось немало подвергавшихся гонению раскольников. Главарями у них были расстрига Филимон Иванов сын Поспелов, что жил в Симбирске чернецом, да еще расстрига, бывший в миру Тимофеем Игнатьевым сыном Добриным, а во иноках ему имя было Тарасий, да еще черный поп Мелентий. Были среди булавинцев русские, украинцы, башкиры, черемисы, чуваши, мордва, татары, ротяки, выступавшие не только против царя Петра, но и против своих богатеев.
В Пристанском городке ко времени выступления булавинцев в поход на Черкасск было двадцать тысяч повстанцев. Булавин создал из них большие отряды, назначив командирами надежных и бывалых людей. Для всадников имелись кони, захваченные на государевых заводах и в помещичьих имениях, а пехота продвигалась по реке на судах, отобранных у торговых людей. Не хватало только для всех оружия и мало было продовольствия.
В Черкасске прихода Булавина ждали многие его сторонники; вся подневольная беднота была на его стороне, и слух о том, что казаки-повстанцы двинулись к Черкасску, взбудоражил поселенцев на землях Северского Донца. Волнения захватили Палатовский, Усердский и Валуйский уезды. Из их жителей атаман Старо-айдарского городка Семен Драный собрал отряд в тысячу человек и без боя захватил Луганский городок, многие жители которого наряду с поселенцами Ямполя и ближних хуторов пополнили собой отряд Семена Драного. По землям Слободской Украины к Булавину сотнями тянулись запорожцы и украинцы с днепровского левобережья. На своем пути они разоряли богатеев, захватывали плывущие по рекам купеческие будары и лодки. По всему Придонью, почти до Тамбова и Козлова, отважно действовали все новые и новые отряды непокорных, в которых были и калмыки, отказавшиеся выступать на стороне правительственных войск. Откочевавшие из своих степей к Дону, эти калмыцкие племена находились в дружеских отношениях с донскими казаками и вместе с ними подходили на Орловщине к стенам города Мценска.
VIII
Добравшись по непогодным дорогам до Петербурга, нарочный гонец донес царю Петру весть об убийстве князя Юрия Долгорукого и о разгроме его отряда. Обеспокоенный Петр обратился к Меншикову, под началом которого было много конных казаков, призывая его «иметь осторожность от тех казаков, которые у вас есть в армии; и не худо, чтоб у них у всех лошадей отобрать до времени, чтобы не ушли туда ж».
А киевскому воеводе князю Димитрию Голицыну было приказано снарядить казаков харьковского и других полков для подавления восставших, «разбить и переловить и до расширения сего их воровства не допустить».
Стольник Бахметев, отличившийся при подавлении башкирского бунтовства, получил от Петра назначение возглавить отряд карателей, подобранных из царедворцев-помещиков: такие люди примут все меры для устранения и усмирения непокорных, не считаясь ни с чем.
Но, прибыв глубокой осенью в город Острогожск, бахметевский отряд до потеплевших апрельских дней отсиживался там, накаляя против восставших свою ярость. И Петр понял сделанную им промашку: нет, не сможет быть в должной мере Бахметев решительным и беспощадным. Брат убитого князя Долгорукого гвардии майор князь Василий будет надежным мстителем и за убитого единокровного родича и за преступное самовольство донских казаков. И Василию Долгорукому с приданными ему полками из семи тысяч человек предписано было незамедлительно направиться к Воронежу и Козлову, «чтобы огонь сей потушить, ходить по городкам и станицам, какие пристают к воровству, и оные жечь без остатку, а людей рубить».
Размах восстания убеждал Петра, что нельзя ограничиваться оборонительными мерами и следовало воспользоваться тем, что в войне со шведами наступила передышка: Карл XII двинулся в Саксонию, – следовательно, можно было использовать дополнительно некоторые воинские части для разгрома донских повстанцев.
А известие о движении Булавина к Черкасску еще более встревожило царя. Азовский воевода стольник Иван Толстой сообщил ему о разгроме старшинского войска атамана Максимова и успешном продвижении мятежников. Петр опасался, что они захватят Азов и Таганрог, где согнанные из разных мест для возведения укреплении крестьяне и сосланные в эти города стрельцы таили давнюю ненависть к установленным царем новым порядкам и могли в любой день и час примкнуть к восставшим.
В дополнение к отряду Бахметева и полкам Василия Долгорукого Петр приказал Меншикову срочно послать еще и драгунские полки – «иттить степью прямо на Таганрог.» Царь сам хотел отправиться на Дон и лично руководить подавлением булавинского мятежа, но его от этого похода удерживала внезапно обострившаяся простудная болезнь.
«Нам до черни дела нет; нам дело до бояр и которые неправду делают, а вы голутьба все идите со всех городов, конные и пешие, нагие и босые! Идите! Не опасайтесь! Будут вам кони и ружья, и платье, и денежное довольствие», – щедро обещал Булавин, продолжая рассылать свои «прелестные письма» по русским городам. И предупреждал, грозил: «А вы, стольники и воеводы и всякие приказные люди! Не держите чернь и по городам не хватайте и пропускайте всех к нам в донские городки, а кто будет держать чернь и не отпускать, и тем людям смертная казнь!»
Из Пристанского городка пришел в Тамбов церковный дьячок села Княжова и рассказывал: «Воры говорят, чтоб им достать козловского воеводу князя Волконского. А в Тамбов придет сам Булавин и при нем семнадцать тысяч войска, да еще с ним же каракалпаки, и намерение всех, воровски собравшись, идти по городам, чтоб всех старшин побить».
По признанию воронежского воеводы, «воровские казаки неволею никого к себе не брали». Бежали солдаты и драгуны из правительственных полков, но не было беглецов из повстанческих отрядов, и когда булавинцы захватывали в плен противников, то расправлялись с начальными людьми, солдатам же предоставляли выбор: присоединиться к повстанцам или уходить, куда хотят. А куда тем было уходить? Домой? Там их снова заберут да еще заставят отведать батогов, – лучше идти с булавинцами, обещающими вольную жизнь. Не знакомых с военным делом солдаты и драгуны обучали простейшим приемам обращения с оружием, и всегда они были желанными людьми в повстанческих отрядах.
Атаманы станиц, находившихся на пути Булавина к Черкасску, писали ему: «Хотя ты и пойдешь мимо нашей станицы и мы по тебе будем бить пыжами из мелкого ружья. А ты також вели своему войску бить по нас пыжами. И буде ты скоро управишься, и ты скорей приступай к Черкасскому».
Из песни слова не выкинешь, и, как сказано в ней, отдавали казаки за Булавина свои буйны головы.
Стольник Бахметев, отстоявшись до весны в Острогожске, пошел со своим войском на Битюг, соединился близ селенья Чиглы с войсками полковника Тевяшева и воронежским отрядом Рыкмана, да недалеко от переправы через Битюг дали они бой тысячному отряду повстанцев, командиром которых был Лукьян Хохлач. Бой длился три часа, и исход его решило численное превосходство правительственных войск, сломивших ожесточенное сопротивление повстанцев. Лишь небольшая часть их спаслась, укрывшись в прибрежных лесах.
Зато в походе на Черкасск булавинцы не понесли никаких потерь, хотя город был хорошо укреплен. Более полусотни орудий стояло на бастионах его крепости, и они могли в любую минуту открыть стрельбу. Гарнизон Черкасска состоял из четырех тысяч человек, но быстрому захвату города как раз и способствовали сами его защитники.
Чтобы расположить к себе Булавина, черкасские домовитые казаки выдали ему войскового атамана Лукьяна Максимова с несколькими старшинами, и Булавин не замедлил расправиться с ними, предав их смертной казни. После этого следовало решить, кого выбрать новым атаманом Войска Донского, и домовитые казаки, все воины-повстанцы и казацкая голытьба в один голос назвали Кондрата Булавина.
Огляделась после овладения Черкасском повстанческая беднота и уже намерилась было побить местных «природных» казаков, – сам Булавин говорил об этом как об одной из главных целей своего похода сюда. Все помыслы голытьбы сводились к тому, как бы поскорей раздуванить имущество домовитых, но атаман все еще не давал знака к этому.
Улавливая на себе косые взгляды неимущих, зажиточные казаки поняли грозившую им опасность оказаться не только разоренными, но и лишенными живота. Это куда страшнее, нежели держать ответ за свои вольнодумные намерения перед кем-либо из царских правителей, и начался отход домовитых, еще так недавно охотно сопутствовавших восстанию. Имея у себя большие запасы хлеба, они припрятали его, надеясь вынудить голодающую бедноту уйти из городка. Своих голутвенных казаков можно было бы окоротить, а российскую голытьбу не так-то просто утихомирить и лучше поскорее избавиться от нее, наказав здешней бескормицей.
– У гольтепы атаманы Драный, Голый, Лоскут, – по самим этим кличкам видно, что нищеброды, – презрительно отзывались о них домовитые казаки.
– Чего нам об ихних вольностях беспокоиться, нам только бы хлеба добыть, зипунов да хоть малого жалованья, – заявляли гультяи. – Нечего тут прохлаждаться боле, пойдем Азов добывать.
так, что, оставаясь в Черкасске, Булавин раздробил свои силы; сборы войска для похода на Азов были поспешны, и действия их непродуманы. С уходом же из Черкасска главных повстанческих войск стали поднимать голову заговорщики из числа домовитых. Не верили они, что хорошо укрепленный Азов будет повстанцами взят, и некоторые домовитые сами бежали туда под укрытие. Азов действительно был сильной крепостью со множеством пушек и хорошо вооруженными полками солдат. А Булавин надеялся, что и Азов будет захвачен также без боя, как это произошло с Черкасском. Там ведь тоже немало людей, недовольных установленными царем порядками. Непривычна да и непристойна коренным казакам солдатская гарнизонная служба, а в Азове и во вновь поставленном Троицком городке их заставляют солдатскую службу нести. Обязали казаков принять на себя тяжелую и тоже постыдную для них «почтовую гоньбу» от Азова до Валуек и Острогожска. Ямщиками, в услужении у проезжающих, сделал царь казаков, – это ли не позор?! И для того на новые шляхи переселено с Дона около тысячи казацких семейств. Да и насильно согнанных работных людей много стало в Азове. Обрадуются они случаю воспротивиться своему подневолью и откроют повстанцам городские ворота.
Но не сбылась примстившаяся Булавину такая удача.
Ринулась пехота и конница на штурм Азова, но сильный пушечный и ружейный огонь с крепостных раскатов заставил повстанцев отступить и засесть у Делового двора под прикрытием штабелей из лесных припасов. Сидели там, ждали удобного часа, чтобы проникнуть в Матросскую слободу и постараться с той стороны овладеть укреплениями. Случилось же так, что первыми сделали вылазку правительственные войска под командой полковника Николая Васильева, не так давно побитого при сражении у реки Лисковатки. Теперь Васильев оправился от того поражения, и у Делового двора произошел бой. С обеих сторон было много убитых и раненых, но на помощь Васильеву подошли четыре роты солдат, и перевес оказался на его стороне. Штурм Азова повстанцам не удался, и пришлось им отступить к реке Каланче.
Не удалось и задержать наступавшего на них карательного войска князя Василия Долгорукова. Не посчастливилось взять Азов, но у повстанцев появилась надежда осадить и захватить городок Тор. Приступ к нему осуществлялся по плану самого отважного булавинского атамана Семена Драного. «Прелестными письмами» и другими словесными обещаниями он переманивал на свою сторону жителей Тора, и те, возможно, переметнулись бы к осаждавшим, если бы к тому времени не подошли к Тору же правительственные войска Василия Долгорукого.,
Несколько отойдя от городка, в урочище Кривая Лука Семен Драный завел в лес обоз, и лицом к полю выставил жерла своих пушек и приготовился встречать неприятеля.
– А ну, подходи, князь!
И Долгорукий со своим войском и приданными к нему тремя полками бригадира Шидловского подошел к месту сражения.
Оно началось в вечернюю пору. Драгунским полкам Долгорукого и коннице Шидловского удалось разметать выдвинутые вперед отряды повстанцев, для которых верными друзьями и защитниками оставались лишь темная ночь да густой лес. В этом бою было убито полторы тысячи булавинцев и погиб сам атаман Семен Драный. Уцелевшим людям ничего больше не оставалось, как бежать к Черкасску, и на пути к нему многие потонули в Дону.
А киевскому воеводе князю Димитрию Голицыну было приказано снарядить казаков харьковского и других полков для подавления восставших, «разбить и переловить и до расширения сего их воровства не допустить».
Стольник Бахметев, отличившийся при подавлении башкирского бунтовства, получил от Петра назначение возглавить отряд карателей, подобранных из царедворцев-помещиков: такие люди примут все меры для устранения и усмирения непокорных, не считаясь ни с чем.
Но, прибыв глубокой осенью в город Острогожск, бахметевский отряд до потеплевших апрельских дней отсиживался там, накаляя против восставших свою ярость. И Петр понял сделанную им промашку: нет, не сможет быть в должной мере Бахметев решительным и беспощадным. Брат убитого князя Долгорукого гвардии майор князь Василий будет надежным мстителем и за убитого единокровного родича и за преступное самовольство донских казаков. И Василию Долгорукому с приданными ему полками из семи тысяч человек предписано было незамедлительно направиться к Воронежу и Козлову, «чтобы огонь сей потушить, ходить по городкам и станицам, какие пристают к воровству, и оные жечь без остатку, а людей рубить».
Размах восстания убеждал Петра, что нельзя ограничиваться оборонительными мерами и следовало воспользоваться тем, что в войне со шведами наступила передышка: Карл XII двинулся в Саксонию, – следовательно, можно было использовать дополнительно некоторые воинские части для разгрома донских повстанцев.
А известие о движении Булавина к Черкасску еще более встревожило царя. Азовский воевода стольник Иван Толстой сообщил ему о разгроме старшинского войска атамана Максимова и успешном продвижении мятежников. Петр опасался, что они захватят Азов и Таганрог, где согнанные из разных мест для возведения укреплении крестьяне и сосланные в эти города стрельцы таили давнюю ненависть к установленным царем новым порядкам и могли в любой день и час примкнуть к восставшим.
В дополнение к отряду Бахметева и полкам Василия Долгорукого Петр приказал Меншикову срочно послать еще и драгунские полки – «иттить степью прямо на Таганрог.» Царь сам хотел отправиться на Дон и лично руководить подавлением булавинского мятежа, но его от этого похода удерживала внезапно обострившаяся простудная болезнь.
«Нам до черни дела нет; нам дело до бояр и которые неправду делают, а вы голутьба все идите со всех городов, конные и пешие, нагие и босые! Идите! Не опасайтесь! Будут вам кони и ружья, и платье, и денежное довольствие», – щедро обещал Булавин, продолжая рассылать свои «прелестные письма» по русским городам. И предупреждал, грозил: «А вы, стольники и воеводы и всякие приказные люди! Не держите чернь и по городам не хватайте и пропускайте всех к нам в донские городки, а кто будет держать чернь и не отпускать, и тем людям смертная казнь!»
Из Пристанского городка пришел в Тамбов церковный дьячок села Княжова и рассказывал: «Воры говорят, чтоб им достать козловского воеводу князя Волконского. А в Тамбов придет сам Булавин и при нем семнадцать тысяч войска, да еще с ним же каракалпаки, и намерение всех, воровски собравшись, идти по городам, чтоб всех старшин побить».
По признанию воронежского воеводы, «воровские казаки неволею никого к себе не брали». Бежали солдаты и драгуны из правительственных полков, но не было беглецов из повстанческих отрядов, и когда булавинцы захватывали в плен противников, то расправлялись с начальными людьми, солдатам же предоставляли выбор: присоединиться к повстанцам или уходить, куда хотят. А куда тем было уходить? Домой? Там их снова заберут да еще заставят отведать батогов, – лучше идти с булавинцами, обещающими вольную жизнь. Не знакомых с военным делом солдаты и драгуны обучали простейшим приемам обращения с оружием, и всегда они были желанными людьми в повстанческих отрядах.
Атаманы станиц, находившихся на пути Булавина к Черкасску, писали ему: «Хотя ты и пойдешь мимо нашей станицы и мы по тебе будем бить пыжами из мелкого ружья. А ты також вели своему войску бить по нас пыжами. И буде ты скоро управишься, и ты скорей приступай к Черкасскому».
пели по Придонью.
А и привыкать нам, донским казакам, к бою-подвигу,
Ой да привыкать нам нападать на царевы полчища, —
Да мы царю же не сдадим своей вольной вольницы,
Ой да за Булавина отдадим свои буйны головы.
Да не убить-то царю славный род людской,
Ой да постоим же за правду грудью-кровью мы, —
Из песни слова не выкинешь, и, как сказано в ней, отдавали казаки за Булавина свои буйны головы.
Стольник Бахметев, отстоявшись до весны в Острогожске, пошел со своим войском на Битюг, соединился близ селенья Чиглы с войсками полковника Тевяшева и воронежским отрядом Рыкмана, да недалеко от переправы через Битюг дали они бой тысячному отряду повстанцев, командиром которых был Лукьян Хохлач. Бой длился три часа, и исход его решило численное превосходство правительственных войск, сломивших ожесточенное сопротивление повстанцев. Лишь небольшая часть их спаслась, укрывшись в прибрежных лесах.
Зато в походе на Черкасск булавинцы не понесли никаких потерь, хотя город был хорошо укреплен. Более полусотни орудий стояло на бастионах его крепости, и они могли в любую минуту открыть стрельбу. Гарнизон Черкасска состоял из четырех тысяч человек, но быстрому захвату города как раз и способствовали сами его защитники.
Чтобы расположить к себе Булавина, черкасские домовитые казаки выдали ему войскового атамана Лукьяна Максимова с несколькими старшинами, и Булавин не замедлил расправиться с ними, предав их смертной казни. После этого следовало решить, кого выбрать новым атаманом Войска Донского, и домовитые казаки, все воины-повстанцы и казацкая голытьба в один голос назвали Кондрата Булавина.
Огляделась после овладения Черкасском повстанческая беднота и уже намерилась было побить местных «природных» казаков, – сам Булавин говорил об этом как об одной из главных целей своего похода сюда. Все помыслы голытьбы сводились к тому, как бы поскорей раздуванить имущество домовитых, но атаман все еще не давал знака к этому.
Улавливая на себе косые взгляды неимущих, зажиточные казаки поняли грозившую им опасность оказаться не только разоренными, но и лишенными живота. Это куда страшнее, нежели держать ответ за свои вольнодумные намерения перед кем-либо из царских правителей, и начался отход домовитых, еще так недавно охотно сопутствовавших восстанию. Имея у себя большие запасы хлеба, они припрятали его, надеясь вынудить голодающую бедноту уйти из городка. Своих голутвенных казаков можно было бы окоротить, а российскую голытьбу не так-то просто утихомирить и лучше поскорее избавиться от нее, наказав здешней бескормицей.
– У гольтепы атаманы Драный, Голый, Лоскут, – по самим этим кличкам видно, что нищеброды, – презрительно отзывались о них домовитые казаки.
– Чего нам об ихних вольностях беспокоиться, нам только бы хлеба добыть, зипунов да хоть малого жалованья, – заявляли гультяи. – Нечего тут прохлаждаться боле, пойдем Азов добывать.
так, что, оставаясь в Черкасске, Булавин раздробил свои силы; сборы войска для похода на Азов были поспешны, и действия их непродуманы. С уходом же из Черкасска главных повстанческих войск стали поднимать голову заговорщики из числа домовитых. Не верили они, что хорошо укрепленный Азов будет повстанцами взят, и некоторые домовитые сами бежали туда под укрытие. Азов действительно был сильной крепостью со множеством пушек и хорошо вооруженными полками солдат. А Булавин надеялся, что и Азов будет захвачен также без боя, как это произошло с Черкасском. Там ведь тоже немало людей, недовольных установленными царем порядками. Непривычна да и непристойна коренным казакам солдатская гарнизонная служба, а в Азове и во вновь поставленном Троицком городке их заставляют солдатскую службу нести. Обязали казаков принять на себя тяжелую и тоже постыдную для них «почтовую гоньбу» от Азова до Валуек и Острогожска. Ямщиками, в услужении у проезжающих, сделал царь казаков, – это ли не позор?! И для того на новые шляхи переселено с Дона около тысячи казацких семейств. Да и насильно согнанных работных людей много стало в Азове. Обрадуются они случаю воспротивиться своему подневолью и откроют повстанцам городские ворота.
Но не сбылась примстившаяся Булавину такая удача.
Ринулась пехота и конница на штурм Азова, но сильный пушечный и ружейный огонь с крепостных раскатов заставил повстанцев отступить и засесть у Делового двора под прикрытием штабелей из лесных припасов. Сидели там, ждали удобного часа, чтобы проникнуть в Матросскую слободу и постараться с той стороны овладеть укреплениями. Случилось же так, что первыми сделали вылазку правительственные войска под командой полковника Николая Васильева, не так давно побитого при сражении у реки Лисковатки. Теперь Васильев оправился от того поражения, и у Делового двора произошел бой. С обеих сторон было много убитых и раненых, но на помощь Васильеву подошли четыре роты солдат, и перевес оказался на его стороне. Штурм Азова повстанцам не удался, и пришлось им отступить к реке Каланче.
Не удалось и задержать наступавшего на них карательного войска князя Василия Долгорукова. Не посчастливилось взять Азов, но у повстанцев появилась надежда осадить и захватить городок Тор. Приступ к нему осуществлялся по плану самого отважного булавинского атамана Семена Драного. «Прелестными письмами» и другими словесными обещаниями он переманивал на свою сторону жителей Тора, и те, возможно, переметнулись бы к осаждавшим, если бы к тому времени не подошли к Тору же правительственные войска Василия Долгорукого.,
Несколько отойдя от городка, в урочище Кривая Лука Семен Драный завел в лес обоз, и лицом к полю выставил жерла своих пушек и приготовился встречать неприятеля.
– А ну, подходи, князь!
И Долгорукий со своим войском и приданными к нему тремя полками бригадира Шидловского подошел к месту сражения.
Оно началось в вечернюю пору. Драгунским полкам Долгорукого и коннице Шидловского удалось разметать выдвинутые вперед отряды повстанцев, для которых верными друзьями и защитниками оставались лишь темная ночь да густой лес. В этом бою было убито полторы тысячи булавинцев и погиб сам атаман Семен Драный. Уцелевшим людям ничего больше не оставалось, как бежать к Черкасску, и на пути к нему многие потонули в Дону.