Страница:
Но не знал Мазепа, что вместо Левенца комендантом Полтавы назначен был полковник Келин, а Левенц полтавчанами изгнан из города и скрылся неведомо куда.
Полтава стояла на правом берегу реки Ворсклы, образующей своими рукавами в окрестностях города довольно обширное болото. Хотя и называли Полтаву крепостью, но вокруг нее не было прочных каменных стен, и лишь невысокий земляной вал с деревянным частоколом опоясывал ее. Укрепления эти были слабы и предназначались для защиты от набегов крымских татар, но в течение последней зимы русские войска несколько обновили и усилили крепость дополнительными пристройками, которые обнесли высоким палисадом. Гарнизон крепости Полтавы состоял из четырех тысяч регулярных войск и двух с половиной тысяч вооруженных мещан.
Узнав, какова эта крепость, Карл XII посмеялся. Не нужно помощи какого-то Левенца; в Польше и Саксонии были старинные замки, защищенные высокими и толстыми стенами с глубокими рвами перед ними, и он, король Карл XII, штурмом брал эти замки, а с убогой Полтавой покончит в два счета.
Он вызвал генерал-квартирмейстера Гилленкрока и приказал ему, чтобы все было приготовлено к штурму Полтавы.
– Вы, генерал, должны сказать, в какой день мы возьмем эту крепость. Вобан всегда указывал срок, – вспомнил Карл об услужливом французском инженере и, чтобы польстить Гилленкроку, добавил: – А вы – наш маленький Вобан.
Гилленкрок не вдохновился этими словами, а уныло заметил:
– Думаю, что и сам Вобан призадумался бы, если бы увидел, какой у нас недостаток во всем, что нужно для осады.
– Вы говорите о такой ничтожной крепости? – усмехнулся король. – Ее гарнизон сдастся при первом же нашем выстреле.
Гилленкрок не увещевался.
– А я думаю, что находящиеся в крепости люди будут защищаться до последней крайности, и пехоте вашего величества сильно достанется при продолжительности осадных работ.
– Для этого у нас есть запорожцы, – отмахнулся Карл от его слов.
Но Гилленкрок продолжал возражать:
– Разве можно привлекать к осадной работе людей, не имеющих об этом никакого понятия, с которыми надо объясняться через толмачей и которые тотчас разбегутся, как скоро работа им покажется тяжелой и товарищи их начнут падать от русских пуль?
Карл начинал терять терпение убеждать этого вдруг струсившего генерала. Что такое с ним? Словно вызвался быть ходатаем русских, засевших в этой Полтаве.
А Гилленкрок продолжал:
– С нашими пушками ничего нельзя сделать, и придется захватывать крепость пехотою, которая при этом вся погибнет.
– Успокойтесь, генерал. Я вас уверяю, что штурм не понадобится. Отлично обойдемся и без этого.
Гилленкрок недоумевающе пожал плечами.
– В таком случае совершенно непонятно, каким образом город будет взят, если только необыкновенное счастье нам не поспособствует.
– Вот-вот, – не задумываясь, подхватил Карл его слова. – Мы совершим необыкновенное и за это пожнем честь и славу.
Гилленкрок ему уже надоел. Надо кончать этот никчемный разговор. Генералы, к которым принадлежит и этот квартирмейстер, настоятельно советуют перейти за Днепр и постараться снова войти в Польшу, но не понимают того, что это будет похоже на бегство и только вдохновит неприятеля. Заканчивая неприятный разговор с Гилленкроком, Карл сказал:
– Если бы бог послал ангела небесного с приказанием отступить от Полтавы, то я бы и тогда не отступил.
Все. Разговор окончен. Генерал Гилленкрок может удалиться. Девять пехотных полков легко и скоро справятся с Полтавой, и командовать этими полками Карл поручил генералу Шпарру.
– Действуйте, генерал. Виктория в ваших руках.
Под грохот ружейной пальбы шведские солдаты, предвкушая в городе хорошую поживу, волоча за собой штурмовые лестницы, ринулись на приступ. Вот уже несколько удальцов устремились к валу, уже забрались на него, но в ту же минуту с еще большей стремительностью полетели вниз. Все жители, вооруженные кто чем, стояли на крепостном валу рядом с воинами полтавского гарнизона. Воинскому опыту шведов противостояла отвага русских солдат и горожан. Жаркий двухдневный бой не принес шведам победы, и никто не сумел проникнуть за частокол палисада.
К неудовольствию Карла, дело с захватом Полтавы принимало затяжной оборот, и король распорядился предпринять правильную, а потому и надежную осаду города. Шведская разведка выяснила, что наиболее уязвимой частью полтавских укреплений оказывается их западная сторона, куда и следовало направить главный удар. Удар направили, но он оказался безуспешным. Тогда, пригнав большую партию запорожских казаков, сторонников Мазепы, шведские солдаты стали вместе с ними рыть широкую траншею, по которой можно было бы добраться до рва и вала, а оттуда неожиданно напасть на крепость. Но как было осуществить намеченную внезапную атаку, когда защитники Полтавы из своих укрытий зорко следили за всеми действиями неприятеля, и рытье траншеи, как начало осадных работ, сразу же было замечено. Полковник Келин решил внести в планы шведов свою поправку: в полночь бесшумно раскрылись крепостные ворота, когда шведские солдаты из сторожевого охранения видели свои шведские сны, и никто из них не сумел проснуться, продолжив свой смертный сон уже навечно. Солдаты крепостного гарнизона ворвались в траншею и наделали большой переполох среди работавших там землекопов. Неожиданность нападения была совершена не шведами, а русскими, которые, захватив весь шанцевый инструмент – кирки, лопаты, и мотыги, а также забрав пленных, возвратились в крепость.
Генерал Шпарр негодовал, чувствуя себя опозоренным перед всем генералитетом и перед самим королем. Были усилены ночные караулы, но Келин делал боевые вылазки и продолжал нарушать землеройную работу. В схватках убывали силы защитников крепости, но и шведы несли немалые потери и оказывались в большом затруднении с продолжением осадных работ. Вести глубокие подкопы они заставляли находившихся в их войске запорожцев и в сделанные ими подкопы устанавливали пороховые бочки. Со дня на день следовало ожидать, что будет взорван крепостной вал и через образовавшуюся после этого брешь шведы ворвутся в город, а потому Келин спешил принять срочные меры для предотвращения такой беды. Из крепости были прорыты встречные ходы к подкопам и из бочек выбран весь порох. Взрыва так и не произошло, а предпринятая озлобленными шведами атака была отбита.
«Дневник военных действий под Полтавой» так излагал происшедшее: «В третьем часу пополудни зажгли неприятели подкопные рукава и по зажжении с 3.000 пехоты спешно бежали к Полтавской крепости в том направлении, чтобы по взорвании через полые места вбежать в Полтаву. Когда приближались к стенам полтавским, а подкопов ни одного не взорвало, то, не имея при себе лестниц, ничего для своего спасения не изобрели другого, кроме того, что бегством спасать живот, коих на побеге из мелкого ружья и из пушек картечами, а потом и ядрами трактовали».
Осада Полтавы затягивалась. Необходимо было усилить ее уменьшившийся гарнизон, и Меншиков взял это на себя. Он беспокоил шведов со своего левого берега Ворсклы и, улучив однажды возможность, сумел переправить в Полтаву два батальона солдат.
Карлу приходилось держать город в осаде, не предпринимая больше никаких атак, и все внимание сосредоточить на передвижениях русских войск.
Русские полки генерал-майора Беллинга отправились в низовье Ворсклы, чтобы обойти шведов у местечка Опошни. Меншиков со своими полками двинулся прямо на неприятеля, для чего в ночь были перекинуты через Ворсклу три наплавных моста, по которым прошла пехота, а конница переправилась через реку вплавь. Беллинг напал на шведов у Опошни, а Меншиков – на укрепления шведского лагеря, в котором находилось четыре эскадрона и триста человек пехоты. Без стрельбы, без шума, применяя лишь холодное оружие, русские вытеснили шведов из их лагеря и обратили в бегство. На помощь бежавшим выступили было три конных и два пехотных полка, но русские часть из них перебили, а остальные тоже нашли свое спасение в бегстве. Тогда на выручку своим вышел сам Карл XII с семью отборными полками, но Меншиков в полном порядке уже сумел отступить, остановившись снова за Ворсклой, против Полтавы и главного неприятельского лагеря.
Карл с явным неудовольствием тогда проговорил:
– Вижу, что мы научили москвитян воинскому искусству.
VIII
IX
Полтава стояла на правом берегу реки Ворсклы, образующей своими рукавами в окрестностях города довольно обширное болото. Хотя и называли Полтаву крепостью, но вокруг нее не было прочных каменных стен, и лишь невысокий земляной вал с деревянным частоколом опоясывал ее. Укрепления эти были слабы и предназначались для защиты от набегов крымских татар, но в течение последней зимы русские войска несколько обновили и усилили крепость дополнительными пристройками, которые обнесли высоким палисадом. Гарнизон крепости Полтавы состоял из четырех тысяч регулярных войск и двух с половиной тысяч вооруженных мещан.
Узнав, какова эта крепость, Карл XII посмеялся. Не нужно помощи какого-то Левенца; в Польше и Саксонии были старинные замки, защищенные высокими и толстыми стенами с глубокими рвами перед ними, и он, король Карл XII, штурмом брал эти замки, а с убогой Полтавой покончит в два счета.
Он вызвал генерал-квартирмейстера Гилленкрока и приказал ему, чтобы все было приготовлено к штурму Полтавы.
– Вы, генерал, должны сказать, в какой день мы возьмем эту крепость. Вобан всегда указывал срок, – вспомнил Карл об услужливом французском инженере и, чтобы польстить Гилленкроку, добавил: – А вы – наш маленький Вобан.
Гилленкрок не вдохновился этими словами, а уныло заметил:
– Думаю, что и сам Вобан призадумался бы, если бы увидел, какой у нас недостаток во всем, что нужно для осады.
– Вы говорите о такой ничтожной крепости? – усмехнулся король. – Ее гарнизон сдастся при первом же нашем выстреле.
Гилленкрок не увещевался.
– А я думаю, что находящиеся в крепости люди будут защищаться до последней крайности, и пехоте вашего величества сильно достанется при продолжительности осадных работ.
– Для этого у нас есть запорожцы, – отмахнулся Карл от его слов.
Но Гилленкрок продолжал возражать:
– Разве можно привлекать к осадной работе людей, не имеющих об этом никакого понятия, с которыми надо объясняться через толмачей и которые тотчас разбегутся, как скоро работа им покажется тяжелой и товарищи их начнут падать от русских пуль?
Карл начинал терять терпение убеждать этого вдруг струсившего генерала. Что такое с ним? Словно вызвался быть ходатаем русских, засевших в этой Полтаве.
А Гилленкрок продолжал:
– С нашими пушками ничего нельзя сделать, и придется захватывать крепость пехотою, которая при этом вся погибнет.
– Успокойтесь, генерал. Я вас уверяю, что штурм не понадобится. Отлично обойдемся и без этого.
Гилленкрок недоумевающе пожал плечами.
– В таком случае совершенно непонятно, каким образом город будет взят, если только необыкновенное счастье нам не поспособствует.
– Вот-вот, – не задумываясь, подхватил Карл его слова. – Мы совершим необыкновенное и за это пожнем честь и славу.
Гилленкрок ему уже надоел. Надо кончать этот никчемный разговор. Генералы, к которым принадлежит и этот квартирмейстер, настоятельно советуют перейти за Днепр и постараться снова войти в Польшу, но не понимают того, что это будет похоже на бегство и только вдохновит неприятеля. Заканчивая неприятный разговор с Гилленкроком, Карл сказал:
– Если бы бог послал ангела небесного с приказанием отступить от Полтавы, то я бы и тогда не отступил.
Все. Разговор окончен. Генерал Гилленкрок может удалиться. Девять пехотных полков легко и скоро справятся с Полтавой, и командовать этими полками Карл поручил генералу Шпарру.
– Действуйте, генерал. Виктория в ваших руках.
Под грохот ружейной пальбы шведские солдаты, предвкушая в городе хорошую поживу, волоча за собой штурмовые лестницы, ринулись на приступ. Вот уже несколько удальцов устремились к валу, уже забрались на него, но в ту же минуту с еще большей стремительностью полетели вниз. Все жители, вооруженные кто чем, стояли на крепостном валу рядом с воинами полтавского гарнизона. Воинскому опыту шведов противостояла отвага русских солдат и горожан. Жаркий двухдневный бой не принес шведам победы, и никто не сумел проникнуть за частокол палисада.
К неудовольствию Карла, дело с захватом Полтавы принимало затяжной оборот, и король распорядился предпринять правильную, а потому и надежную осаду города. Шведская разведка выяснила, что наиболее уязвимой частью полтавских укреплений оказывается их западная сторона, куда и следовало направить главный удар. Удар направили, но он оказался безуспешным. Тогда, пригнав большую партию запорожских казаков, сторонников Мазепы, шведские солдаты стали вместе с ними рыть широкую траншею, по которой можно было бы добраться до рва и вала, а оттуда неожиданно напасть на крепость. Но как было осуществить намеченную внезапную атаку, когда защитники Полтавы из своих укрытий зорко следили за всеми действиями неприятеля, и рытье траншеи, как начало осадных работ, сразу же было замечено. Полковник Келин решил внести в планы шведов свою поправку: в полночь бесшумно раскрылись крепостные ворота, когда шведские солдаты из сторожевого охранения видели свои шведские сны, и никто из них не сумел проснуться, продолжив свой смертный сон уже навечно. Солдаты крепостного гарнизона ворвались в траншею и наделали большой переполох среди работавших там землекопов. Неожиданность нападения была совершена не шведами, а русскими, которые, захватив весь шанцевый инструмент – кирки, лопаты, и мотыги, а также забрав пленных, возвратились в крепость.
Генерал Шпарр негодовал, чувствуя себя опозоренным перед всем генералитетом и перед самим королем. Были усилены ночные караулы, но Келин делал боевые вылазки и продолжал нарушать землеройную работу. В схватках убывали силы защитников крепости, но и шведы несли немалые потери и оказывались в большом затруднении с продолжением осадных работ. Вести глубокие подкопы они заставляли находившихся в их войске запорожцев и в сделанные ими подкопы устанавливали пороховые бочки. Со дня на день следовало ожидать, что будет взорван крепостной вал и через образовавшуюся после этого брешь шведы ворвутся в город, а потому Келин спешил принять срочные меры для предотвращения такой беды. Из крепости были прорыты встречные ходы к подкопам и из бочек выбран весь порох. Взрыва так и не произошло, а предпринятая озлобленными шведами атака была отбита.
«Дневник военных действий под Полтавой» так излагал происшедшее: «В третьем часу пополудни зажгли неприятели подкопные рукава и по зажжении с 3.000 пехоты спешно бежали к Полтавской крепости в том направлении, чтобы по взорвании через полые места вбежать в Полтаву. Когда приближались к стенам полтавским, а подкопов ни одного не взорвало, то, не имея при себе лестниц, ничего для своего спасения не изобрели другого, кроме того, что бегством спасать живот, коих на побеге из мелкого ружья и из пушек картечами, а потом и ядрами трактовали».
Осада Полтавы затягивалась. Необходимо было усилить ее уменьшившийся гарнизон, и Меншиков взял это на себя. Он беспокоил шведов со своего левого берега Ворсклы и, улучив однажды возможность, сумел переправить в Полтаву два батальона солдат.
Карлу приходилось держать город в осаде, не предпринимая больше никаких атак, и все внимание сосредоточить на передвижениях русских войск.
Русские полки генерал-майора Беллинга отправились в низовье Ворсклы, чтобы обойти шведов у местечка Опошни. Меншиков со своими полками двинулся прямо на неприятеля, для чего в ночь были перекинуты через Ворсклу три наплавных моста, по которым прошла пехота, а конница переправилась через реку вплавь. Беллинг напал на шведов у Опошни, а Меншиков – на укрепления шведского лагеря, в котором находилось четыре эскадрона и триста человек пехоты. Без стрельбы, без шума, применяя лишь холодное оружие, русские вытеснили шведов из их лагеря и обратили в бегство. На помощь бежавшим выступили было три конных и два пехотных полка, но русские часть из них перебили, а остальные тоже нашли свое спасение в бегстве. Тогда на выручку своим вышел сам Карл XII с семью отборными полками, но Меншиков в полном порядке уже сумел отступить, остановившись снова за Ворсклой, против Полтавы и главного неприятельского лагеря.
Карл с явным неудовольствием тогда проговорил:
– Вижу, что мы научили москвитян воинскому искусству.
VIII
Будучи в Азове, Петр получил в конце мая известие, что Полтава находится в осаде и шведы уже несколько раз приступали к штурму города.
Все сводилось к тому, что приближались дни решительной битвы, и Петр поспешил к своей армии.
4 июня 1709 года в лагере Меншикова многотысячные голоса громко прокричали «ура» – прибыл царь Петр.
О своем прибытии он известил коменданта Келина письмом, вложенным в пустую бомбу, которую выстрелили в осажденный город. Крики «ура» слышались и там.
До этого дня защитники Полтавы письмами, перебрасываемыми в пустых бомбах через Ворсклу, давали знать о себе, о своих нуждах, – теперь сам государь заводит с ними такую же «переписку», благодарит за стойкость и обнадеживает, что все будет хорошо.
«На что решится Карл? – раздумывал Петр. – Будет снова и снова пытаться взять Полтаву или уйдет за Днепр?.. И в том, и в другом случае надо помешать ему».
У Петра была надежда освободить от шведской осады Полтаву, не вступая в генеральное сражение. Он послал отряд под командованием генерала Ренне занять позицию на правом берегу Ворсклы выше Полтавы у деревни Петровки, а отряд генерала Алларта – тоже по правому берегу, но несколько ниже города. Узнав об этом, Карл направил фельдмаршала Рейншильда с частью войск против генерала Ренне, а сам с другим отрядом направился противостоять Алларту. Королю самому захотелось разведать расположение русских войск. Сойдя с лошади, он крадучись приблизился в вечерней темноте к русскому пикету из четырех казаков, сидевших у полузатухшего костра, прислушался к их говору, но ничего понять не мог, кроме единственного слова «свей». Догадался, что говорят о них, о шведах, и один казак произносил это слово с презрительно-насмешливой интонацией. У Карла в руке был наготове пистолет. Ненавистно взглянув на казака, он выстрелил в него из темноты и отскочил назад.
– Антипка, ты чего?.. – всполошились казаки, глядя на своего товарища, ткнувшегося головой к самому костру. – Глянь-ка, ребята, Антипку проклятый свей убил!..
Три ружейных выстрела грянули в сторону быстро удалявшегося Карла, которому вдруг почувствовалось, что он всей ступней правой ноги напоролся на что-то острое, но, не придав этому никакого значения, вскочил на свою лошадь и пришпорил ее.
Намерение Карла проследить за продвижением русских отрядов было нарушено. Рана, полученная им в пятку правой ноги, с каждой минутой становилась все ощутимее, и усилившаяся боль вынуждала короля прибегнуть к врачебной помощи. Оказалось, что пуля, пробив пятку, скользнула по подошве и застряла у большого пальца. Распухавшая нога затрудняла передвижение, и, принужденный к бездействию, Карл упустил минуты переправы русских через Ворсклу.
Шведы предприняли еще одну попытку штурмом овладеть Полтавой, но она окончилась так же безуспешно, принеся лишь новые потери. Но и положение защитников Полтавы, выдержавших семинедельную осаду, становилось весьма тягостным. Письма полковника Келина, перебрасываемые в пустых бомбах, были все тревожнее. Он сообщал, что, несмотря на причиняемые шведам помехи, их осадные работы все же продвигаются и они могут ворваться в крепость, защитники которой понесли немалые потери, а те, что еще продолжают сопротивляться, истомлены; продовольствия осталось мало, а боевые припасы, особенно порох, совсем на исходе. Еще день, другой – и уже нечем будет защищаться.
Промедление становилось все опаснее, и Петр на военном совете предложил в ближайшие же дни начать решительную битву.
Некоторое замешательство, происшедшее в шведском стане, связанное с ранением короля, помогло Петру беспрепятственно осмотреть поле предстоящего сражения. Это была довольно большая равнина, прегражденная с севера Будищенским и на юге – Яновчанским лесом. Изрезанная ручьями, балками, рытвинами, частично покрытая болотами, эта местность могла затруднять действия кавалерии – лучшей части шведской армии, а в предвидении лобовой атаки шведов Петр решил применить свое нововведение. Он не придерживался непременного соблюдения линейной тактики для боевого строя, полагая, что построение войск к бою не должно определяться ровным распределением сил и прямолинейным движением их на встречу с противником. Должно считаться целесообразным только то, что приносит явный успех, независимо от установленного прежде порядка. От артиллерии требовал, чтобы она была такой же подвижной, как пехота и конница, и действовала совместно с ними, хотя это и шло вразрез с былыми воинскими канонами.
В предстоящем сражении шведам нужно будет пересечь равнину, а на ней Петр приказал соорудить десять редутов – укреплений со рвом и валом. Находящиеся один от другого на расстоянии ружейного выстрела, эти редуты должны будут затруднить продвижение шведов, которым придется прорываться под ружейным и артиллерийским огнем либо стараться завладеть каждым редутом. В любом из этих случаев боевой порядок противника должен расстроиться и стремительность наступления окажется ослабленной. Сооруженные редуты Петр намечал занять батальонами пехоты Белгородского полка с приданной им артиллерией.
Основные силы русской армии находились в укрепленном лагере. Там было пятьсот восемь батальонов пехоты и семьдесят две пушки, да по наведенному у деревни Петровки мосту через Ворсклу и тремя бродами переправились на правый берег двадцать драгунских полков.
Последний, самый отчаянный штурм Полтавы был отбит, и шведы прекратили атаки. Взять Полтаву им невозможно, но и отступать от нее уже нельзя – некуда. Шведская армия находилась в окружении. Посланные в Польшу курьеры возвратились, не отъехав и десяти верст, – не могли дальше прорваться. Карл видел спасение только в генеральном сражении, чтобы, разгромив русские войска, ему можно было бы снова обрести свое величие. У него тридцать тысяч солдат, из которых почти двадцать тысяч ветеранов, победителей датчан, саксонцев и поляков. Девять лет назад эти воины так славно разбили русских под Нарвой. В новой, решительной битве займется заря победы короля Карла XII, и наступит закат, поражение царя Петра.
Шведы – рыцари. Им ли страшиться вести открытый бой?! Они не станут нападать исподтишка, а по давнему благородному обычаю заранее объявят противнику о дне и часе предстоящего сражения.
Шведский фельдмаршал Рейншильд через парламентеров предложил русскому фельдмаршалу Шереметеву встречу, и они «утвердили за паролем военным», то есть своим честным словом военачальников, что генеральное сражение произойдет у них 29 июня, а до того дня никаких набегов никем совершено не будет.
Шереметев доложил царю об этой договоренности.
– Двадцать девятого июня. В ваш, Петров, день, – многозначительно добавил он.
– Пусть так, – согласно кивнул Петр.
Все сводилось к тому, что приближались дни решительной битвы, и Петр поспешил к своей армии.
4 июня 1709 года в лагере Меншикова многотысячные голоса громко прокричали «ура» – прибыл царь Петр.
О своем прибытии он известил коменданта Келина письмом, вложенным в пустую бомбу, которую выстрелили в осажденный город. Крики «ура» слышались и там.
До этого дня защитники Полтавы письмами, перебрасываемыми в пустых бомбах через Ворсклу, давали знать о себе, о своих нуждах, – теперь сам государь заводит с ними такую же «переписку», благодарит за стойкость и обнадеживает, что все будет хорошо.
«На что решится Карл? – раздумывал Петр. – Будет снова и снова пытаться взять Полтаву или уйдет за Днепр?.. И в том, и в другом случае надо помешать ему».
У Петра была надежда освободить от шведской осады Полтаву, не вступая в генеральное сражение. Он послал отряд под командованием генерала Ренне занять позицию на правом берегу Ворсклы выше Полтавы у деревни Петровки, а отряд генерала Алларта – тоже по правому берегу, но несколько ниже города. Узнав об этом, Карл направил фельдмаршала Рейншильда с частью войск против генерала Ренне, а сам с другим отрядом направился противостоять Алларту. Королю самому захотелось разведать расположение русских войск. Сойдя с лошади, он крадучись приблизился в вечерней темноте к русскому пикету из четырех казаков, сидевших у полузатухшего костра, прислушался к их говору, но ничего понять не мог, кроме единственного слова «свей». Догадался, что говорят о них, о шведах, и один казак произносил это слово с презрительно-насмешливой интонацией. У Карла в руке был наготове пистолет. Ненавистно взглянув на казака, он выстрелил в него из темноты и отскочил назад.
– Антипка, ты чего?.. – всполошились казаки, глядя на своего товарища, ткнувшегося головой к самому костру. – Глянь-ка, ребята, Антипку проклятый свей убил!..
Три ружейных выстрела грянули в сторону быстро удалявшегося Карла, которому вдруг почувствовалось, что он всей ступней правой ноги напоролся на что-то острое, но, не придав этому никакого значения, вскочил на свою лошадь и пришпорил ее.
Намерение Карла проследить за продвижением русских отрядов было нарушено. Рана, полученная им в пятку правой ноги, с каждой минутой становилась все ощутимее, и усилившаяся боль вынуждала короля прибегнуть к врачебной помощи. Оказалось, что пуля, пробив пятку, скользнула по подошве и застряла у большого пальца. Распухавшая нога затрудняла передвижение, и, принужденный к бездействию, Карл упустил минуты переправы русских через Ворсклу.
Шведы предприняли еще одну попытку штурмом овладеть Полтавой, но она окончилась так же безуспешно, принеся лишь новые потери. Но и положение защитников Полтавы, выдержавших семинедельную осаду, становилось весьма тягостным. Письма полковника Келина, перебрасываемые в пустых бомбах, были все тревожнее. Он сообщал, что, несмотря на причиняемые шведам помехи, их осадные работы все же продвигаются и они могут ворваться в крепость, защитники которой понесли немалые потери, а те, что еще продолжают сопротивляться, истомлены; продовольствия осталось мало, а боевые припасы, особенно порох, совсем на исходе. Еще день, другой – и уже нечем будет защищаться.
Промедление становилось все опаснее, и Петр на военном совете предложил в ближайшие же дни начать решительную битву.
Некоторое замешательство, происшедшее в шведском стане, связанное с ранением короля, помогло Петру беспрепятственно осмотреть поле предстоящего сражения. Это была довольно большая равнина, прегражденная с севера Будищенским и на юге – Яновчанским лесом. Изрезанная ручьями, балками, рытвинами, частично покрытая болотами, эта местность могла затруднять действия кавалерии – лучшей части шведской армии, а в предвидении лобовой атаки шведов Петр решил применить свое нововведение. Он не придерживался непременного соблюдения линейной тактики для боевого строя, полагая, что построение войск к бою не должно определяться ровным распределением сил и прямолинейным движением их на встречу с противником. Должно считаться целесообразным только то, что приносит явный успех, независимо от установленного прежде порядка. От артиллерии требовал, чтобы она была такой же подвижной, как пехота и конница, и действовала совместно с ними, хотя это и шло вразрез с былыми воинскими канонами.
В предстоящем сражении шведам нужно будет пересечь равнину, а на ней Петр приказал соорудить десять редутов – укреплений со рвом и валом. Находящиеся один от другого на расстоянии ружейного выстрела, эти редуты должны будут затруднить продвижение шведов, которым придется прорываться под ружейным и артиллерийским огнем либо стараться завладеть каждым редутом. В любом из этих случаев боевой порядок противника должен расстроиться и стремительность наступления окажется ослабленной. Сооруженные редуты Петр намечал занять батальонами пехоты Белгородского полка с приданной им артиллерией.
Основные силы русской армии находились в укрепленном лагере. Там было пятьсот восемь батальонов пехоты и семьдесят две пушки, да по наведенному у деревни Петровки мосту через Ворсклу и тремя бродами переправились на правый берег двадцать драгунских полков.
Последний, самый отчаянный штурм Полтавы был отбит, и шведы прекратили атаки. Взять Полтаву им невозможно, но и отступать от нее уже нельзя – некуда. Шведская армия находилась в окружении. Посланные в Польшу курьеры возвратились, не отъехав и десяти верст, – не могли дальше прорваться. Карл видел спасение только в генеральном сражении, чтобы, разгромив русские войска, ему можно было бы снова обрести свое величие. У него тридцать тысяч солдат, из которых почти двадцать тысяч ветеранов, победителей датчан, саксонцев и поляков. Девять лет назад эти воины так славно разбили русских под Нарвой. В новой, решительной битве займется заря победы короля Карла XII, и наступит закат, поражение царя Петра.
Шведы – рыцари. Им ли страшиться вести открытый бой?! Они не станут нападать исподтишка, а по давнему благородному обычаю заранее объявят противнику о дне и часе предстоящего сражения.
Шведский фельдмаршал Рейншильд через парламентеров предложил русскому фельдмаршалу Шереметеву встречу, и они «утвердили за паролем военным», то есть своим честным словом военачальников, что генеральное сражение произойдет у них 29 июня, а до того дня никаких набегов никем совершено не будет.
Шереметев доложил царю об этой договоренности.
– Двадцать девятого июня. В ваш, Петров, день, – многозначительно добавил он.
– Пусть так, – согласно кивнул Петр.
IX
Одна за другой потянулись к намеченным позициям двуконные телеги с кожаными кулями, наполненными порохом и затянутыми ремнями наподобие кисетов; длинные упряжки, каждая в пятнадцать – двадцать лошадей, тянули за собой двенадцатифунтовые пушки, весившие с лафетом и передком сто пятьдесят пудов. Чтобы они легче запоминались, пушкари по-своему называли их: одну пушку – «кума», другую – «сваха», «теща», «повитуха», «тетка», «просвирня», «сестренка», – каждая имела свое имя. Продвигалась по ухабистой земле полковая артиллерия и занимала свои места в редутах и на других укрытиях. Подвозились ядра и картечь.
На 29 июня назначено сражение. Царь Петр готовится к нему, стараясь все предусмотреть, и Карл XII готов над ним посмеяться.
29-го… А если… если бой начать 27-го?.. Пусть это будет вероломно, не по-рыцарски, неблагородно, – победителей не судят, а внезапность нападения вернее принесет победу. Пусть царь Петр думает, что до начала битвы еще два дня, а завтра он уже окажется пленником и будет стоять с поникшей головой.
Убежденный, что застанет русскую армию врасплох, Карл назначил атаку на очень ранний час.
– Скажите солдатам, чтобы они не брали еду с собой, – отдавал приказания король. – Обедать будем в русском лагере. Пусть наши храбрецы идут туда, куда зовет их слава. Виват! Виктория! Вот прекрасный их удел!
А генералов приглашал на обед в шатре самого царя Петра.
В ночь на 27 июня шведы были готовы двинуться к русским позициям. В четыре колонны выстроилась пехота; за нею – в шести колоннах – конница. У артиллеристов имелось только четыре пушки, но короля Карла это не смущало. Он не раз одерживал победы, совершенно не имея артиллерии, и считал ее лишь средством вспомогательным. У него была отличная конница и героями всех прошлых битв – испытанные и прославленные пехотинцы.
Чтобы ободрить своих воинов, Карл приказал пронести его перед ними при свете факелов. Его несли в удобной качалке; раненая нога была обложена подушками. В руке у короля – шпага, а рядом с ним на подушке – пистолет. Двадцать четыре драбанта из личной гвардии короля окружали качалку, и генерал Лагеркрун был в этот день дежурным королевским адъютантом.
– Счастливого боя! Вас ожидает слава! – напутствовал король свои войска.
В третьем часу ночи с русских аванпостов донесли, что шведская армия двинулась в наступление, и русские полки были подняты по тревоге. Солдаты, подхватив ружья с примкнутыми к ним штыками, торопливо строились в ряды, прислушиваясь к доносившейся ружейной стрельбе от дозорных постов.
– Опередить свей захотел, не терпится ему.
– Он под Лесной так рвался, да нарвался.
Конным русским полкам предстояло задержать шведов, пока пехота как следует построится. В центре ее находился фельдмаршал Шереметев, правым крылом командовал генерал Ренне, левым – Меншиков, артиллерией – Брюс.
Вооружение русских солдат состояло из шпаги с портупеей и фузеи – ружья с насаженным штыком. Замок у фузеи был кремневый, патроны хранились в кожаных сумках, прикрепленных к перевязи, на которой была еще и роговая «натруска» с порохом. Кроме фузеи Петр ввел кремневые штуцеры, называемые еще винтовальными пищалями. Уральский заводчик Демидов изготовлял эти русские ружья, ставшие огнестрельнее, и были они много дешевле привозимых из-за границы. Драгуны для конного боя вооружены были палашом и пистолью. Русская армия, находившаяся под Полтавой, имела сорок две тысячи человек. Объезжая войска, Петр останавливался среди любимых им преображенцев и говорил:
– Кичливый шведский король уже наметил, по каким домам в Москве разместит свое войско, а генерала Шпарра назначил быть московским губернатором. Отечество наше определил разбить на малые княжества и многих жителей истребить совсем. Порадеем же, любимые сыны, для ради дорогой отчизны нашей.
Он желал солдатам воинского подвига и для острастки предостерегал:
– Если проявившие малодушие и робость на бою уступят место неприятелю, то таковые почтутся за нечестных, в компанию их не должно принимать и надлежит всячески гнушаться ими.
Но предостережения эти были излишними. Все солдаты знали, что в случае поражения русскому народу грозят тяжкие беды, и были полны решимости сокрушить врага. Среди шведов имелись ветераны, отличившиеся в прежних боях, испытанными воинами были и многие русские, помнившие об одержанных ими победах под Орешком-Шлиссельбургом и на других невских берегах.
– Не опасайся, государь, не оробеем, – заверяли они Петра. – Пулей биты, штыком колоты, вся лютость свейская нам не в диковину.
– Солдат – есть имя честное, он – душа армии, – говорил Петр. – От последнего рядового до первого генерала – всякий суть солдат.
Солдат – это русская силушка, нелегок его ратный труд, но в битве с врагом стоит он насмерть за свою землю, за родину, за Россию.
Плотнее надвигалась тьма в предрассветную пору. Ночную устоявшуюся тишину нарушали шаги тронувшейся с места многотысячной пехоты, топот конских копыт, отрывистые возгласы команды.
Карл решил все время следить за ходом предстоящего сражения и, удобнее поместившись в качалке с больной ногой, обложенной подушками, приказал фельдмаршалу Рейншильду быть неотлучно, чтобы давать ему распоряжения.
В рассветном небе размывалась синева. Неопавшим дождем обильной росы увлажнились травы. В заревой час, напоследок своих певчих дней в разноголосом посвисте и щебете пробовали птицы свои голоса. На Петров день первой из них кукушка подавится ржаной или ячменной остью в колосе и замолчит до новой весны.
Многим и многим из бодро шагавших в этот ранний утренний час судьба отсчитывала последние минуты их жизни. Еще шаг, другой, еще один остатний вздох, и перед ними навсегда сгинет росное свежее утро, пахучесть трав и птичий посвист. В оглушительных разрывах одного, а следом за ним и другого ядра, влетевшего в колонны шведских пехотинцев, глохли отчаянные вопли, стоны, вскрики смертного изумления, запоздавшие мольбы о спасении. Храпели и визжали раненые кони; все громче, все сильнее разражалась эта внезапно налетевшая гроза, неистово грянув с заалевшего безоблачного неба. Гром пушечной пальбы, надсадная ружейная трескотня сминали выкрики команды, и солдаты не сразу уясняли приказы командиров.
Шведская пехота устремилась к редутам, чтобы захватить их, и за ней пошла кавалерия, готовая атаковать русскую конницу. Стоявший за редутами генерал Ренне с семнадцатью драгунскими полками задерживал противника, и начался кавалерийский бой. В это время шведской пехоте удалось овладеть двумя передними редутами, которые в ночь перед боем остались недоделанными. Шведский фельдмаршал Рейншильд приказал атаковать еще два следующих редута, но в них все работы были вовремя закончены и гарнизон сумел отбить атаки, нанеся шведам большой урон. В этом бою был тяжело ранен генерал Ренне, и его заменил генерал Боур. Шведы подкрепляли свою конницу, а русские драгуны не получали пополнения, и Петр приказал отвести драгунские полки на другую сторону поля, подальше от редутов, чтобы дать возможность пехоте выйти из своих укреплений и подвергнуть неприятеля огню находившейся в русском лагере артиллерии.
Карл истолковал отход русской конницы как признак ее слабости, а может, даже и смятения.
– Еще один напор – и русская армия дрогнет, – уже торжествовал он. – Следует сейчас же перейти в общее наступление. Поднимите меня повыше, – приказал он своим драбантам. – Я хочу видеть, как побегут они, как побежит их царь.
Решив, что конница русских отступает из опасения неминуемого поражения, Карл, по совету Рейншильда, приказал своей пехоте прекратить атаку других редутов и, построившись плотнее, протиснуться между ними, но новая волна усилившегося боя не давала возможности шведам добиться успеха. Рой летящих пуль смертоносно жалил их, в тесно сомкнутых рядах рвалась картечь.
Шедшая на правом фланге колонна шведской пехоты генералов Росса и Шлиппенбаха направилась было все же атаковать еще один редут, но, попав под перекрестный огонь пяти других редутов, в беспорядке рванулась к ближайшему укрытию, которым мог служить Яновчанский лес. Карл и Рейншильд видели опасность, угрожавшую этой колонне: если она оторвется от главных сил своей армии, то будет настигнута полками русской конницы и уничтожена. Посланные на выручку Россу эскадроны встретили яростную стрельбу, снова начавшуюся из редутов, и повернули обратно. Гибель колонны Росса была неизбежной.
События развивались стремительно и неотвратимо. Поверив в успех преследования русской конницы генерала Боура, шведы оказались перед русскими окопами, откуда на них был обрушен ураганный шквал ружейного и картечного огня. За несколько минут до этого почти уверенная в своем успехе шведская пехота, понеся тяжелые потери, пришла в полное расстройство и отступила к Будищенскому лесу, где офицеры стали восстанавливать хотя бы относительный порядок в спутавшихся и поредевших полках.
Заметив ошибочное движение шведов, кинувшихся к Будищенскому лесу, Петр отрядил под командованием Меншикова и полковника Ренцеля пять кавалерийских полков и пять батальонов пехоты, чтобы они настигли в лесу шведов, оторвавшихся от главных своих сил. Налет на них оказался настолько устрашающим, что ни о каком сопротивлении Росс и Шлиппенбах не могли и думать. Росс искал спасения с частью своих войск в лесу, а Шлиппенбах принужден был сразу же сдаться.
Поручив полковнику Ренцелю окончательное уничтожение разгромленной шведской колонны, Меншиков с кавалерийскими полками поспешил вернуться к главным силам своей армии, а Ренцель с пятью батальонами пехоты преследовал шведов и начинал их окружать. Растерявшийся Росс не знал, куда ему пробиваться – к своей сражающейся армии или к Полтаве, поблизости от которой был укрепленный шведский лагерь.
– Скачи во весь опор, проси указаний короля, – приказал он капитану Функу.
И Функ поскакал.
– Слава всевышнему, мы спасены! – радостно воскликнул он, увидев в приближающемся по лесной дороге войске генерала Шлиппенбаха. – Король выслал нам подмогу, – и пришпорил коня, чтобы на быстром аллюре подскакать к отряду.
На 29 июня назначено сражение. Царь Петр готовится к нему, стараясь все предусмотреть, и Карл XII готов над ним посмеяться.
29-го… А если… если бой начать 27-го?.. Пусть это будет вероломно, не по-рыцарски, неблагородно, – победителей не судят, а внезапность нападения вернее принесет победу. Пусть царь Петр думает, что до начала битвы еще два дня, а завтра он уже окажется пленником и будет стоять с поникшей головой.
Убежденный, что застанет русскую армию врасплох, Карл назначил атаку на очень ранний час.
– Скажите солдатам, чтобы они не брали еду с собой, – отдавал приказания король. – Обедать будем в русском лагере. Пусть наши храбрецы идут туда, куда зовет их слава. Виват! Виктория! Вот прекрасный их удел!
А генералов приглашал на обед в шатре самого царя Петра.
В ночь на 27 июня шведы были готовы двинуться к русским позициям. В четыре колонны выстроилась пехота; за нею – в шести колоннах – конница. У артиллеристов имелось только четыре пушки, но короля Карла это не смущало. Он не раз одерживал победы, совершенно не имея артиллерии, и считал ее лишь средством вспомогательным. У него была отличная конница и героями всех прошлых битв – испытанные и прославленные пехотинцы.
Чтобы ободрить своих воинов, Карл приказал пронести его перед ними при свете факелов. Его несли в удобной качалке; раненая нога была обложена подушками. В руке у короля – шпага, а рядом с ним на подушке – пистолет. Двадцать четыре драбанта из личной гвардии короля окружали качалку, и генерал Лагеркрун был в этот день дежурным королевским адъютантом.
– Счастливого боя! Вас ожидает слава! – напутствовал король свои войска.
В третьем часу ночи с русских аванпостов донесли, что шведская армия двинулась в наступление, и русские полки были подняты по тревоге. Солдаты, подхватив ружья с примкнутыми к ним штыками, торопливо строились в ряды, прислушиваясь к доносившейся ружейной стрельбе от дозорных постов.
– Опередить свей захотел, не терпится ему.
– Он под Лесной так рвался, да нарвался.
Конным русским полкам предстояло задержать шведов, пока пехота как следует построится. В центре ее находился фельдмаршал Шереметев, правым крылом командовал генерал Ренне, левым – Меншиков, артиллерией – Брюс.
Вооружение русских солдат состояло из шпаги с портупеей и фузеи – ружья с насаженным штыком. Замок у фузеи был кремневый, патроны хранились в кожаных сумках, прикрепленных к перевязи, на которой была еще и роговая «натруска» с порохом. Кроме фузеи Петр ввел кремневые штуцеры, называемые еще винтовальными пищалями. Уральский заводчик Демидов изготовлял эти русские ружья, ставшие огнестрельнее, и были они много дешевле привозимых из-за границы. Драгуны для конного боя вооружены были палашом и пистолью. Русская армия, находившаяся под Полтавой, имела сорок две тысячи человек. Объезжая войска, Петр останавливался среди любимых им преображенцев и говорил:
– Кичливый шведский король уже наметил, по каким домам в Москве разместит свое войско, а генерала Шпарра назначил быть московским губернатором. Отечество наше определил разбить на малые княжества и многих жителей истребить совсем. Порадеем же, любимые сыны, для ради дорогой отчизны нашей.
Он желал солдатам воинского подвига и для острастки предостерегал:
– Если проявившие малодушие и робость на бою уступят место неприятелю, то таковые почтутся за нечестных, в компанию их не должно принимать и надлежит всячески гнушаться ими.
Но предостережения эти были излишними. Все солдаты знали, что в случае поражения русскому народу грозят тяжкие беды, и были полны решимости сокрушить врага. Среди шведов имелись ветераны, отличившиеся в прежних боях, испытанными воинами были и многие русские, помнившие об одержанных ими победах под Орешком-Шлиссельбургом и на других невских берегах.
– Не опасайся, государь, не оробеем, – заверяли они Петра. – Пулей биты, штыком колоты, вся лютость свейская нам не в диковину.
– Солдат – есть имя честное, он – душа армии, – говорил Петр. – От последнего рядового до первого генерала – всякий суть солдат.
Солдат – это русская силушка, нелегок его ратный труд, но в битве с врагом стоит он насмерть за свою землю, за родину, за Россию.
Плотнее надвигалась тьма в предрассветную пору. Ночную устоявшуюся тишину нарушали шаги тронувшейся с места многотысячной пехоты, топот конских копыт, отрывистые возгласы команды.
Карл решил все время следить за ходом предстоящего сражения и, удобнее поместившись в качалке с больной ногой, обложенной подушками, приказал фельдмаршалу Рейншильду быть неотлучно, чтобы давать ему распоряжения.
В рассветном небе размывалась синева. Неопавшим дождем обильной росы увлажнились травы. В заревой час, напоследок своих певчих дней в разноголосом посвисте и щебете пробовали птицы свои голоса. На Петров день первой из них кукушка подавится ржаной или ячменной остью в колосе и замолчит до новой весны.
Многим и многим из бодро шагавших в этот ранний утренний час судьба отсчитывала последние минуты их жизни. Еще шаг, другой, еще один остатний вздох, и перед ними навсегда сгинет росное свежее утро, пахучесть трав и птичий посвист. В оглушительных разрывах одного, а следом за ним и другого ядра, влетевшего в колонны шведских пехотинцев, глохли отчаянные вопли, стоны, вскрики смертного изумления, запоздавшие мольбы о спасении. Храпели и визжали раненые кони; все громче, все сильнее разражалась эта внезапно налетевшая гроза, неистово грянув с заалевшего безоблачного неба. Гром пушечной пальбы, надсадная ружейная трескотня сминали выкрики команды, и солдаты не сразу уясняли приказы командиров.
Шведская пехота устремилась к редутам, чтобы захватить их, и за ней пошла кавалерия, готовая атаковать русскую конницу. Стоявший за редутами генерал Ренне с семнадцатью драгунскими полками задерживал противника, и начался кавалерийский бой. В это время шведской пехоте удалось овладеть двумя передними редутами, которые в ночь перед боем остались недоделанными. Шведский фельдмаршал Рейншильд приказал атаковать еще два следующих редута, но в них все работы были вовремя закончены и гарнизон сумел отбить атаки, нанеся шведам большой урон. В этом бою был тяжело ранен генерал Ренне, и его заменил генерал Боур. Шведы подкрепляли свою конницу, а русские драгуны не получали пополнения, и Петр приказал отвести драгунские полки на другую сторону поля, подальше от редутов, чтобы дать возможность пехоте выйти из своих укреплений и подвергнуть неприятеля огню находившейся в русском лагере артиллерии.
Карл истолковал отход русской конницы как признак ее слабости, а может, даже и смятения.
– Еще один напор – и русская армия дрогнет, – уже торжествовал он. – Следует сейчас же перейти в общее наступление. Поднимите меня повыше, – приказал он своим драбантам. – Я хочу видеть, как побегут они, как побежит их царь.
Решив, что конница русских отступает из опасения неминуемого поражения, Карл, по совету Рейншильда, приказал своей пехоте прекратить атаку других редутов и, построившись плотнее, протиснуться между ними, но новая волна усилившегося боя не давала возможности шведам добиться успеха. Рой летящих пуль смертоносно жалил их, в тесно сомкнутых рядах рвалась картечь.
Шедшая на правом фланге колонна шведской пехоты генералов Росса и Шлиппенбаха направилась было все же атаковать еще один редут, но, попав под перекрестный огонь пяти других редутов, в беспорядке рванулась к ближайшему укрытию, которым мог служить Яновчанский лес. Карл и Рейншильд видели опасность, угрожавшую этой колонне: если она оторвется от главных сил своей армии, то будет настигнута полками русской конницы и уничтожена. Посланные на выручку Россу эскадроны встретили яростную стрельбу, снова начавшуюся из редутов, и повернули обратно. Гибель колонны Росса была неизбежной.
События развивались стремительно и неотвратимо. Поверив в успех преследования русской конницы генерала Боура, шведы оказались перед русскими окопами, откуда на них был обрушен ураганный шквал ружейного и картечного огня. За несколько минут до этого почти уверенная в своем успехе шведская пехота, понеся тяжелые потери, пришла в полное расстройство и отступила к Будищенскому лесу, где офицеры стали восстанавливать хотя бы относительный порядок в спутавшихся и поредевших полках.
Заметив ошибочное движение шведов, кинувшихся к Будищенскому лесу, Петр отрядил под командованием Меншикова и полковника Ренцеля пять кавалерийских полков и пять батальонов пехоты, чтобы они настигли в лесу шведов, оторвавшихся от главных своих сил. Налет на них оказался настолько устрашающим, что ни о каком сопротивлении Росс и Шлиппенбах не могли и думать. Росс искал спасения с частью своих войск в лесу, а Шлиппенбах принужден был сразу же сдаться.
Поручив полковнику Ренцелю окончательное уничтожение разгромленной шведской колонны, Меншиков с кавалерийскими полками поспешил вернуться к главным силам своей армии, а Ренцель с пятью батальонами пехоты преследовал шведов и начинал их окружать. Растерявшийся Росс не знал, куда ему пробиваться – к своей сражающейся армии или к Полтаве, поблизости от которой был укрепленный шведский лагерь.
– Скачи во весь опор, проси указаний короля, – приказал он капитану Функу.
И Функ поскакал.
– Слава всевышнему, мы спасены! – радостно воскликнул он, увидев в приближающемся по лесной дороге войске генерала Шлиппенбаха. – Король выслал нам подмогу, – и пришпорил коня, чтобы на быстром аллюре подскакать к отряду.