Мей Лев Александрович. Виргинцы (книга 1)

прочим, что умеет петь с листа, после чего камердинер-швейцарец принес ему
какие-то ноты, а мистер Гамбо перевернул их вверх ногами. Эти уклонения от
истины случались чуть ли не ежедневно и были очевидны для всех каслвудских
слуг. Они знали, что Гамбо - лжец, и, возможно, эта слабость ничуть не
роняла его в их глазах, но они не знали, какой он отчаянный лжец, и верили
ему больше, чем следовало бы, потому, я полагаю, что им хотелось ему верить.
Какое бы изумление и зависть он ни ощутил, впервые узрев роскошь и
комфорт Каслвуда, мистер Гамбо сумел скрыть свои чувства и осматривал дом,
парк, службы и конюшню с полной невозмутимостью. Лошади, объявил он, очень
недурны, но их маловато, а вот у них в виргинском Каслвуде их вшестеро
больше, а ходят за ними четырнадцать - нет, восемнадцать конюхов. Кареты
госпожи Эсмонд куда лучше, чем у милорда - много больше позолоты на стенках.
А ее сады занимают много акров, и растут в них все цветы и плоды, какие
только есть на свете. Ананасы и персики? Да в его стране ананасов и персиков
столько, что ими кормят свиней. У них двадцать, нет, сорок садовников, и не
белые, а только черные джентльмены вроде него. И в доме еще столько же
ливрейных джентльменов, не считая служанок - а этих разве упомнишь, сколько
их там, но как будто бы пятьдесят служанок - все собственность госпожи
Эсмонд, и каждая стоит сотни и сотни дублонов. А сколько это - дублон? Да
много больше гинеи, дублон-то. Дохода госпожа Эсмонд в год получает
двадцать, нет, тридцать тысяч - у нее целые комнаты набиты золотом и
серебряной посудой. В Англию они приехали на одном из ее кораблей, а
кораблей этих у нее - не сосчитать, Гамбо их нипочем не сосчитать; а ее
земли все сплошь под табаком и неграми, и чтобы объехать их, нужно не меньше
недели. Наследник ли масса Гарри всего этого имущества? Конечно, раз массу
Джорджа убили и скальпировали индейцы. Гамбо поубивал очень много индейцев,
чтобы спасти массу Джорджа, но только он слуга массы Гарри, а масса Гарри
такой богатый, такой богатый... ну, сколько ему денег нужно, столько у него
и есть. Он сейчас ходит в черном, потому что масса Джордж умер, но видели бы
вы его сундуки, которые остались в Бристоле, - сколько в них парчовой
одежды, кружев и всяких драгоценностей. Конечно, масса Гарри самый богатый
человек в Виргинии и мог бы иметь хоть двадцать, хоть шестьдесят слуг, но
только путешествовать он любит с одним слугой, самым лучшим - а самым лучшим
слугой (едва ли стоит это пояснять) был, конечно, Гамбо.
Эта сказка была сочинена не сразу, а сплеталась постепенно из ответов
на вопросы, и мистер Гамбо, который в своем повествовании, возможно,
допускал сначала некоторые незначительные противоречия, к тому времени,
когда он два или три раза повторил ее в людской и в личных апартаментах
дворецкого, уже знал ее назубок, не путался и точно помнил число рабов
госпожи Эсмонд и цифру ее доходов. Впрочем, поскольку работу одного белого
выполняют четверо, а то и пятеро чернокожих, слуг в американских домах
гораздо больше, чем у нас, и дом госпожи Эсмонд действительно кишел неграми.
Рассказ Гамбо о богатстве и великолепии его хозяйки был сообщен милорду
камердинером его сиятельства, а госпоже де Бернштейн, графине и барышням -
их камеристками, разумеется, ничего не потеряв при передаче, В Англии к
молодым джентльменам никто не начинает относиться хуже, если проходит слух,
что им предстоит унаследовать огромные богатства и имения; когда леди
Каслвуд было доложено о блистательном будущем Гарри, она раскаялась в том,
что сначала приняла его столь холодно, и в том, что исщипала руку дочери до
синяков за слишком дружеское с ним обращение. Но, может быть, еще не поздно
вернуть его в объятия этих прекрасных рук? Леди Фанни получила настойчивое
разрешение возобновить уроки танцев. Графиня готова была аккомпанировать им
с искреннейшим удовольствием. Но ах, какая досада! Эта ужасная
сентиментальная Мария никак не желала покидать комнату, где происходили
уроки, а стоило Фанни выйти в сад или в парк, как ее сестрица упрямо
следовала за ней. Что до госпожи де Бернштейн, то она весело смеялась над
рассказом о великих богатствах ее виргинских родственников. Она была знакома
с лондонским поверенным своей сводной сестры и, весьма возможно, имела
достаточно верное представление о денежных делах госпожи Эсмонд. Однако она
не опровергала слухи, пущенные Гамбо и каслвудскими слугами, и только
развлекалась, наблюдая, как меняется под влиянием этих слухов отношение
Каслвудского семейства к их юному родственнику.
- Черт побери! Неужели он так богат, Молли? - сказал милорд старшей
сестре. - Тогда мы можем распрощаться со всеми надеждами на тетушку.
Баронесса, конечно, оставит все свои деньги ему назло нам и потому, что он в
них не нуждается. Тем не менее он довольно милый юноша, и не его вина, что
он богат.
- Для такого богача он очень прост и скромен в привычках, - заметила
Мария.
- С богатыми людьми так часто бывает, - ответил милорд. - Мне не раз
казалось, что будь я богат, я был бы величайшим скрягой, ходил бы в
лохмотьях и ел бы сухие корки. Поверь, нет удовольствия более непреходящего,
чем копить деньги. Оно становится все более приятным, особенно к старости.
Но потому, что я нищ, как Лазарь, я одеваюсь в пурпур и тонкое полотно и
каждый день пирую.
Мария направилась в библиотеку, взяла "Историю Виргинии" Р. Гента и
прочла про то, сколь благодетелен климат этой провинции, как там
произрастают в изобилии всяческие плоды и кукуруза и как величавы и богаты
рыбой реки Потомак и Раппаханок. И она задумывалась над тем, окажется ли
этот климат ей полезен и понравится ли она своей тетке. Гарри же не
сомневался, что его мать сразу же нежно ее полюбит, и Маунтин тоже. А когда
его спросили, сколько слуг у его матери, он сказал, что, во всяком случае,
много больше, чем ему приходилось видеть в английских домах, но сколько
именно, он не знает. Но ведь от негров толку куда меньше, чем от английских
слуг, потому-то и приходится держать их десятки. Когда же ему сообщили еще
некоторые подробности, почерпнутые у Гамбо, он засмеялся, сказал, что его
лакей - удивительный выдумщик и рассказывает подобные вещи, полагая, будто
таким образом он поддерживает честь семьи своего господина.
Так, значит, Гарри не только богат, но и скромен! Его возражения лишь
утвердили его родственников в убеждении, что ему предстоит унаследовать
огромное состояние. Графиня и барышни становились с ним все нежнее и
ласковее. Мистер Уилл все чаще предлагал ему пари и очень выгодные сделки.
Простая одежда и экипаж Гарри лишь укрепляли веру его кузена в виргинское
богатство. Молодой человек его положения, с его средствами - и обходится
одним слугой, путешествует без собственной кареты и лошадей! Какая
скромность! Ну, а хоть в Лондоне намерен он показать себя как следует? О,
конечно. Каслвуд введет его в лучшее общество столицы, и ко двору он явится
в надлежащем виде.
Трудно было бы найти другого столь любезного, остроумного, веселого и
услужливого человека, как достойный капеллан мистер Сэмпсон. И он был бы
счастлив познакомить своего юного друга со столичной жизнью - остерегать его
от разных негодяев, оборонять от зла! Мистер Сэмпсон был очень мил с ним.
Все были очень милы. Гарри весьма нравилось внимание, которое ему оказывали.
Будучи сыном госпожи Эсмонд, он, возможно, принимал это как должное и
считал, что родные видят в нем именно ту важную персону, какой он и является
на самом деле. Как мог он догадаться об истине, впервые покинув пределы
своей провинции, и как мог не гордиться своим положением, когда другие люди
выражали ему всяческое почтение? И вот тесный кружок обитателей Каслвуда, а
за ними вся деревня, а потом и все графство вообразили, будто мистер Гарри
Уорингтон - наследник сказочного богатства и весьма важная особа: и все
потому, что его негру вздумалось плести о нем небылицы в людской.
Тетушке Гарри, госпоже де Бернштейн, недели через полторы уже успели
сильно надоесть и Каслвуд, и его обитатели, и наезжающие в гости соседи.
Этой умной женщине рано или поздно надоедало все и вся. Теперь она стала
клевать носом и засыпать под пикантные истории капеллана, дремала за вистом
и за обедом, стала очень резка со своими племянниками и племянницами
Эсмондами, приняла с ними самый саркастический тон и постоянно нападала на
милорда, на его брата-лошадника и на благородных обитательниц замка, как
вдовствующих, так и незамужних, а они изнемогали под ее презрительными
насмешками и сносили их со всем смирением, на какое были способны. Повар,
которого она в первые дни так хвалила, теперь никак не мог ей угодить, вино
отдавало пробкой, дом был сырым, унылым, отовсюду дуло, двери не
закрывались, а камины дымили. Она пришла к заключению, что полезней всего ей
сейчас были бы Танбриджские воды, и предписала доктору, приехавшему к ней из
Хекстона, предписать ей для поправления здоровья эти воды.
- Только бы она поскорее уехала, - ворчал милорд, самый независимый
среди них всех. - Пусть убирается хоть в Танбридж, хоть в Бат, хоть в
преисподнюю, мне все равно.
- Может быть, мы с Фанни проводим вас в Танбридж, дорогая баронесса? -
спросила золовку леди Каслвуд,
- Ни в коем случае, дорогая! Доктор предписал мне полный покой, а если
вы поедете со мной, дверной молоток не перестанет стучать весь день и в доме
будет тесно от вздыхателей Фанни, - ответила баронесса, которой уже сильно
приелось общество леди Каслвуд.
- Ах, если бы я могла быть вам чем-нибудь полезной, тетушка! -
вздохнула сентиментальная леди Мария.
- Но чем же, милое дитя? В пикет ты играешь хуже моей горничной, а все
твои песенки я слышала столько раз, что они мне невыносимо надоели! Вот
кто-нибудь из молодых людей мог бы со мной поехать - хотя бы только
проводить до Танбриджа, чтобы охранять меня от разбойников.
- Я, сударыня, буду очень рад проводить вас, - заявил мистер Уилл.
- Нет, только не ты! Ты мне ни к чему, Уильям! - воскликнула его
тетушка. - А почему ты молчишь и не предлагаешь меня проводить, нелюбезный
Гарри Уорингтон? Где же твои американские манеры? Не ругайся, Уилл! Гарри
куда более приятный собеседник, не говоря уж про его ton {Тон (франц.).}.
- Черт бы побрал его тон! - проворчал про себя Уилл, полный зависти.
- Наверное, и он мне со временем надоест, как и все прочие, -
продолжала баронесса. - Но в последние дни я Гарри почти совсем не видела.
Ты проводишь меня до Танбриджа, Гарри?
К большому удивлению всех, а главное, его тетушки, в ответ на это
прямое обращение мистер Гарри Уорингтон покраснел, помялся и наконец сказал:
- Я обещал кузену Каслвуду поехать с ним завтра в Хекстон на судебное
заседание. Он считает, что мне следует ознакомиться со здешним
судопроизводством... и... и... скоро начнется охота на куропаток, а я обещал
быть тогда здесь, сударыня.
Произнося эти слова, Гарри покраснел как мак, а леди Мария, низко
опустив свое кроткое лицо, прилежно делала стежок за стежком.
- Ты и в самом деле отказываешься поехать со мной в Танбридж-Уэлз? -
вскричала госпожа Бернштейн, и ее глаза вспыхнули, а лицо тоже побагровело,
но от гнева.
- Не проводить вас, сударыня, - это я буду рад сделать от всего сердца.
Но вот остаться там... я ведь обещал...
- Довольно, довольно, сударь! Я могу поехать одна и не нуждаюсь в вашей
охране! - гневно воскликнула старая дама и вышла, из комнаты, шурша юбками.
Ее каслвудские родственники в изумлении переглянулись. Уилл
присвистнул. Леди Каслвуд взглянула на Фанни, словно говоря: с ним все
кончено. Леди Мария так и не подняла глаз от пялец.


^TГлава XVII^U
По следу

Бунт юного Гарри Уорингтона застал госпожу де Бернштейн настолько
врасплох, что она смогла ответить на него лишь вспышкой гнева, как мы видели
это, прощаясь с ней в предыдущей главе. Но прежде чем она удалилась, ее
глаза метнули две злобные молнии в леди Фанни и в ее маменьку. Леди Мария за
своими пяльцами осталась незамеченной и даже не подняла голову, чтобы
посмотреть вслед тетушке или перехватить взгляды, которыми обменялись ее
сестра и мачеха.
"Так, значит, сударыня, несмотря ни на что, вы все-таки?.." - словно
вопрошал материнский взгляд.
"Что - все-таки?" - спрашивали глаза леди Фанни.
Но что толку от невинного вида? Она казалась просто растерянной. И вид
у нее был далеко не такой невинный, как у леди Марии. Будь она виновата, она
сумела бы придать себе невинное выражение с гораздо большей ловкостью,
заранее позаботившись отрепетировать его для нужной минуты. Но каким бы ни
было выражение глаз Фанни, маменька смотрела на нее так грозно, словно
хотела их вырвать.
Однако леди Каслвуд не стала производить означенную операцию тут же на
месте, точно гнусные варвары в авторской ремарке "Короля Лира". Если ее
сиятельству бывает угодно вырвать глаза дочери, она удаляется с улыбкой,
обнимая свою дорогую девочку за талию, и выцарапывает их, когда остается с
ней наедине.
- О, так вы не желаете поехать с баронессой в Танбридж-Уэлз? - вот все,
что она сказала кузену Уорингтону, ни на секунду не переставая сиять
светской улыбкой.
- И наш кузен совершенно прав, - вмешался милорд, (Глаза, опущенные на
пяльцы, вдруг на миг поднялись.) - Молодой человек не должен только
бездельничать и развлекаться. Иногда ему следует перемежать забавы
чем-нибудь полезным, а слушать скрипки и прогуливаться по курзалам в
Танбридж-Уэлзе или Бате он еще успеет. Мистеру Уорингтону предстоит
управлять большим поместьем в Америке, так пусть он ознакомится с тем, как
ведется хозяйство в наших английских имениях... Уилл показал ему конюшню и
псарню, а также модные игры, в которые, мне кажется, кузен, вы играете не
хуже своих учителей. После уборки урожая мы покажем ему английскую охоту на
птиц, а зимой пригласим на лисью травлю. Хотя между нами и нашей виргинской
тетушкой было некоторое охлаждение, мы все-таки кровные родственники. Прежде
чем мы позволим кузену вернуться к его матушке, надо поближе познакомить его
с домашней жизнью английского джентльмена. Я хотел бы не только охотиться с
ним, но и читать: вот почему я приглашал его остаться у нас подольше и
составить мне компанию в моих занятиях.
Милорд говорил с такой подкупающей искренностью, что его мачеха,
сводный брат и сводная сестра сразу же спросили себя, какие тайные замыслы
он лелеет. Трое последних часто устраивали небольшие комплоты, составляли
оппозицию или роптали против главы дома. Когда он пускал в ход этот
искренний тон, догадаться о том, что под ним скрывалось, было невозможно:
нередко проходили месяцы, прежде чем тайное становилось явным. Милорд не
утверждал - "это истина", но только - "я хочу, чтобы мои домашние
согласились с этими словами и поверили Им". Следовательно, отныне считалось,
что у милорда Каслвуда появилось похвальное желание лелеять семейные
привязанности, а также просвещать, развлекать и наставлять своего юного
родственника, и что он очень полюбил юношу и желает, чтобы Гарри некоторое
время оставался вблизи его особы.
- Что затевает Каслвуд? - осведомился Уильям у матери и сестры, когда
они вышли в коридор. - Стойте! Ей-богу, знаю!
- Ну, Уильям?
- Он намерен втянуть его в игру и отыграть у него виргинское поместье.
Вот что!
- Но ведь у мальчика нет виргинского поместья, чтобы его проигрывать, -
возразила маменька.
- Если мой братец не задумал чего-нибудь, так пусть меня...
- Перестань! Конечно, он что-то задумал. Но что?
- Не надеется же он, что Мария... Мария же Гарри в матери годится, -
задумчиво произнес мистер Уильям.
- Чепуха! С ее-то старушечьим лицом, белобрысыми волосами и веснушками!
Невозможно! - воскликнула леди Фанни и как будто вздохнула.
- Разумеется, ваша милость тоже чувствует склонность к ирокезу! -
вскричала маменька.
- Право, сударыня, я не способна настолько забыть свой ранг и
обязанности! Если он мне и нравится, это еще не значит, что я выйду за него.
Этому, ваше сиятельство, вы меня, во всяком случае, научили.
- Леди Фанни!
- Но ведь вы вышли за папа, не питая к нему ни малейшей склонности. Вы
мне тысячу раз это повторяли!
- А если вы не любили отца до брака, то уж потом и вовсе его не
обожали, - со смехом вмешался Уильям. - Мы с Фан хорошо помним, как наши
досточтимые родители изволили браниться. Верно, Фан? А наш братец Эсмонд
поддерживал мир в семье.
- Ах, не напоминай мне об этих ужасных, вульгарных сценах, Уильям! -
вскричала маменька. - Когда ваш отец пил слишком много, он превращался в
безумца, что должно бы послужить вам предостережением, сударь, ибо и вы
приобретаете эту мерзкую привычку.
- Вы, сударыня, не нашли счастья, выйдя замуж за человека, который вам
не нравился, и титул вашего сиятельства вам ничего с собой не принес, -
всхлипывая, сказала леди Фанни. - Что толку от графской короны, если
приданого у тебя не больше, чем у жены какого-нибудь лавочника? Да и многие
из них гораздо богаче нас! Недавно на нашей площади в Кенсингтоне поселилась
вдова бакалейщика с Лондонского моста, и у ее дочек втрое больше платьев,
чем у меня. И хотя им прислуживает только один слуга и две горничные, я
знаю, что они едят и пьют в тысячу раз лучше нас, а не довольствуются, как
мы, остатками холодного жаркого, пусть его и подают на серебре и в доме у
нас полно наглых, ленивых бездельников-лакеев!
- Ха-ха! Я рад, что обедаю во дворце, а не дома! - сказал мистер Уилл.
(Мистер Уилл благодаря протекции тетушки получил через графа Пуффендорфа,
Хранителя Королевской (и Высочайшей Курфюрстовой) Пудреной комнаты, одну из
мелких придворных должностей - помощника хранителя пудры.)
- Почему я не могу быть счастливой, обходясь только моим собственным
титулом? - продолжала леди Фанни. - Ведь таких людей очень много. Наверное,
они счастливы даже в Америке.
- Да-с! Со свекровью, которая, судя по тому, что мне о ней известно,
сущая мегера, с завывающими индейцами, и с опасностью лишиться скальпа или
попасть на обед диким зверям всякий раз, когда ты идешь в церковь.
- Ну, так я не пойду в церковь, - сказала леди Фанни.
- Пойдешь, пойдешь - и с первым, кто тебя об этом попросит, Фан! -
захохотал мистер Уилл. - И старушка Мария тоже, да и любая женщина - все вы
на один лад! - И Уилл продолжал смеяться, очень довольный своим остроумием.
- Чему это вы смеетесь, любезные мои? - осведомилась госпожа Бернштейн,
выглядывая из-за гобелена, которым была занавешена дверь на галерею, где они
беседовали.
Уилл уведомил ее, что его матушка и сестрица грызутся (что отнюдь не
было редкостью, как отлично знала госпожа Бернштейн), потому что Фанни
решила выйти за кузена - за дикого индейца, а ее сиятельство ей не
разрешает. Фанни возмутилась. С самого первого дня, когда маменька запретила
ей разговаривать с этим молодым человеком, она и двумя словами с ним не
обменялась. Она помнит, что приличествует ее положению. И она не хочет,
чтобы ее скальпировали индейцы или съели медведи.
Лицо госпожи де Бернштейн выразило недоумение.
- Если он остается не из-за тебя, то из-за кого же? - спросила она. -
Возя его по гостям, вы старались выбирать такие дома, где все женщины или
уроды, или еще не вышли из младенчества, а мне кажется, что мальчик
достаточно горд и в молочницу не влюбится, а, Уилл?
- Гм! Это дело вкуса, сударыня, - ответил Уилл, пожимая плечами.
- Вкуса мистера Уильяма Эсмонда - верно. Но не этого мальчика. Эсмонды,
воспитанные его дедом, не строят куры на кухне.
- Что же, сударыня, могу только сказать, что вкусы бывают разные. И
людская моего брата - совсем не плохое место для таких похождений. А если
это не Фан, то остаются только горничные и старушка Мария.
- Мария! Невозможно! - Но госпожа Бернштейн не успела еще договорить,
как ей внезапно пришло в голову, что "та перезрелая Калипсо и вправду могла
пленить ее юного Телемака. Она припомнила десятки известных ей случаев,
когда молодые люди влюблялись в пожилых женщин. Она вспомнила, как часто в
последнее время Гарри Уорингтон исчезал из дома, - она приписывала эти
отлучки его увлечению скачками. Она вспомнила, что нередко, когда он
исчезая, Марии Эсмонд тоже нигде не было видно. Прогулки по тенистым аллеям,
воркование в садовых беседках или за подстриженными, живыми изгородями, как
бы случайное пожатие руки в полутемных коридорах, нежные и кокетливые
взгляды при встречах на лестнице - живое воображение, глубокое знание света,
а весьма вероятно, я значительный опыт, накопленный ею самой в былые дни,
привели госпоже де Бернштейн на память эти уловки и ухищрения как раз в ту
минуту, когда она произносила слово "невозможно".
- Невозможно, сударыня? Ну, не знаю, - возразил Уилл. - Маменька
предупредила Фан, чтобы она держалась от него подальше.
- А, так ваша маменька действительно предупреждала Фанни об этом?
- Разумеется, дорогая баронесса?
- Еще как предупреждала! Она исщипала Фанни руку до синяков. Ну, и
грызлись они из-за этого!
- Глупости, Уильям! Постыдись, Уильям! - хором произнесли те, о ком шла
речь.
- А когда мы узнали, какой он богач, то виноград, выходит, зелен,
только и всего. Но теперь, когда молодую птичку от него отпугнули, он, может
быть, охотится за старой, вот так! Невозможно! Почему? Ведь вы знавали
старую леди Суффолк, сударыня?
- Уильям! Как ты смеешь упоминать леди Суффолк в разговоре с тетушкой?
По физиономии молодого джентльмена скользнула усмешка.
- Потому что леди Суффолк была при дворе в особом фаворе? Ну так ее уже
сменили другие.
- Сударь! - вскричала госпожа де Бернштейн, у которой, возможно, были
свои причины, чтобы оскорбиться.
- Но ведь сменили? А то кто же такая миледи Ярмут? И разве леди Суффолк
не влюбилась в Джорджа Беркли и не вышла за него, когда была совсем
старухой? Более того, сударыня, если я чего-нибудь не перекутал, - а мы за
нашим столом слышим все, о чем говорят в городе, - так Гарри Эстридж был без
ума от вашей милости, когда вам уже перевалило за двадцать, и, позволь вы
ему, предложил бы вам сменить фамилию в третий раз.
Это упоминание о романтическом эпизоде, случившемся уже на закате ее
дней и к тому же хорошо известном всему свету, не только не рассердило
госпожу де Бернштейн, как предыдущий намек Уилла на то, что его тетушка была
в фаворе при дворе Георга II, но наоборот, привел ее в хорошее расположение
духа.
- Au fait {Действительно (франц.).}, - - сказала она, задумчиво
постукивая хорошенькой ручкой по столу и, без сомнения, вспоминая юного
безумца Гарри Эстриджа, - ты прав, Уильям: в том, что и старики и молодые
способны натворить глупостей, нет ничего невозможного.
- Но я все-таки не понимаю, какой молодой человек мог бы потерять
голову из-за Марли, - продолжал мистер Уильям, - сколько бы ни влюблялись
они в вас, сударыня. Это ведь оутер шоуз {Другое дело (ломаный франц.).},
как говорил наш гувернер-француз. Вы помните французского графа, сударыня?
Ха-ха! - и Мария его не забыла!
- Уильям!
- И думаю, что граф тоже не забыл, как Каслвуд отделал его тростью.
Проклятый учителишка танцев выдает себя за графа и смеет влюбиться в девицу
из нашей семьи! Когда мне хочется сделать старушке Марии что-нибудь очень
приятное, я просто говорю ей парочку слов на парлей-ву {Начало вопроса;
"Говорите ли вы по-французски?" (ломаный франц.).}. И она сразу понимает, к
чему я клоню.
- И ты ругал ее своему кузену - Гарри Уорингтону? - спросила госпожа де
Бернштейн.
- Ну... я ведь знаю, как она всегда меня ругает... и я говорил все, что
о ней думаю.
- Болван! - вскричала старуха. - Ну кто, кроме прирожденного идиота,
будет бранить женщину ее поклоннику? Он же все ей перескажет, и они оба тебя
возненавидят!
- Именно так, сударыня! - воскликнул Уилл, разражаясь громовым хохотом.
- Видите ли, у меня были кое-какие подозрения на этот счет, и дня два назад,
когда мы с Гарри Уорингтоном ездили верхом, я сказал ему, что думаю про
Марию. Почему бы и нет, позвольте спросить? Она ведь всегда меня поносит,
верно, Фан? И ваш любимчик стал краснее моего плюшевого камзола, спросил,
как может джентльмен порочить своих кровных родственников, и, весь дрожа от
ярости, заявил, что я не Эсмонд.
- Почему же вы не проучили его, сударь, как милорд - учителя танцев? -
воскликнула леди Каслвуд.
- Да видите ли, маменька, у палки два конца, - ответил мистер Уильям. -
И, по моему мнению, Гарри Уорингтон умеет отлично оберегать свою голову.
Возможно, я именно по этой причине не дал кузену отведать моей трости. А
теперь, после ваших слов, сударыня, я понимаю, что он все пересказал Марии.
С тех пор она смотрит на меня так, словно готова убить меня на месте. И все
это доказывает... - Он повернулся к тетушке.
- Так что же это доказывает?
- А то, что мы идем по правильному следу... и высмотрели Марию, старую
лису! - И, приложив ладонь ко рту, находчивый молодой человек испустил
оглушительное "ату ее!".
Как далеко зашла эта милая интрижка? Это был следующий вопрос. Мистер
Уилл высказал мнение, что Мария в ее возрасте будет стараться ускорить дело,
- ведь ей времени терять нельзя. Уилл и его сводная сестра не слишком любили
друг друга.
- Но как все это распутать? Бранить его или ее нет смысла. В подобных
случаях угрозы еще более укрепляют людей в их намерениях. Мне, молодые люди,
только раз грозила подобная опасность, - сказала госпожа де Бернштейн, - и я
думаю, потому лишь, что моя бедная мать пыталась мне. воспрепятствовать.