Мей Лев Александрович. Виргинцы (книга 1)

путем. И он не отрицает, что его слабость - вино.
- Путь лорда Честерфилда устлан зеленым сукном, - отозвался лорд Марч.
- Его сиятельство жить не может без карт и костей.
- Милорда Марча одолевает не один бес, а несколько. Он любит карты, он
любит скачки, он любит пари, он любит пить, он любит есть, он любит деньги,
он любит женщин, - познакомившись с его сиятельством, вы попали в дурное
общество, мистер Уорингтон. Он сыграет с вами на каждый акр, который есть у
вас в Виргинии.
- С величайшим удовольствием, мистер Уорингтон, - вмешался милорд.
- И на весь ваш табак, и на все ваши пряности, и на всех ваших рабов, и
волов, и ослов, и на все, что только у вас есть.
- Не начать ли нам сейчас? Джек, вы никогда не выходите из дома без
стаканчика с костями и пробочника. Я сыграю с мистером Уорингтоном, на что
он пожелает.
- К сожалению, милорд, табак, рыба и ослы и волы мне не принадлежат. Я
только что достиг совершеннолетия, а моя матушка старше меня лет на
двадцать, не больше, и, без сомнения, может прожить дольше, чем я.
- Держу пари, что вы ее переживете. Я уплачу вам сейчас, а после ее
смерти вы вернете мне эту сумму в четырехкратном размере. И я готов сейчас
же поставить хорошие деньги против вашего виргинского поместья, когда оно
перейдет к вам после кончины вашей матушки. Как оно называется?
- Каслвуд.
- Говорят, настоящее княжество. Держу пари, что здешние сплетники
преувеличили его богатства в десять раз, не меньше. А почему вашему имению
дали такое название? Или вы в родстве с лордом Каслвудом? Постойте-постойте,
я знаю... миледи ваша матушка - дочь истинного главы рода. В пятнадцатом
году он поставил на битую карту. Я десятки раз слышал его историю от моей
старушки герцогини. Она знавала вашего деда. Он был приятелем Аддисона, и
Стиля, и Попа, и, наверное, Мильтона, и всех прочих умников. Жаль, что он не
остался дома и не отправил на плантации младшую ветвь семьи.
- Я только что гостил в Каслвуде у моего кузена, - заметил мистер
Уорингтон.
- Гм! А вы с ним играли? Он любит и карты и кости.
- Нет. Только с дамами, по шесть пенсов.
- Тем лучше для вас обоих. Но с Уиллом Эсмондом, если он был дома, вы
играли. Ставлю десять против одного, что с Уиллом Эсмондом вы играли!
Гарри покраснел и признался, что по вечерам они с кузеном иногда играли
в карты.
- А Том Сэмпсон, их капеллан? - воскликнул Джек. - Он тоже был там?
Бьюсь об заклад, что Том был у вас третьим, а если вы играли против Тома и
Уилла Эсмонда вместе, то да помилует вас бог!
- По правде говоря, я обыграл их обоих, - сказал мистер Уорингтон.
- И они расплатились? Бывают же в мире чудеса!
- О чудесах я ничего не говорил, - ответил мистер Гарри, улыбнувшись и
прихлебывая вино.
- А вы умеете молчать - volto sciolto {С безразличным видом (итал.).},
э, мистер Уорингтон? - сказал милорд.
- Прошу прощения, - заявил прямолинейный Гарри. - Кроме родного языка,
я еще немного знаю французский, и только.
- Лорд Марч изучал итальянский язык в Опере, и уроки обошлись ему
недешево, - объяснил Джек Моррис. - Нам надо показать ему Оперу, верно,
Марч?
- А надо ли, Моррис? - спросил милорд, словно ему не слишком
понравилась такая фамильярность.
На обоих джентльменах были одинаковые маленькие парики без пудры, синие
сюртуки с серебряными пуговицами, лосины, сапоги для верховой езды и
маленькие шляпы с узким галуном, - ничто не выдавало в них щеголей.
- Опера меня не очень манит, милорд, - сказал Гарри, все больше
оживляясь от вина. - Но мне хотелось бы побывать в Ньюмаркете и посмотреть
хорошую английскую охоту.
- Мы покажем вам и Ньюмаркет и охоту, сэр. Вы хороший наездник?
- По-моему, недурной, - ответил Гарри. - Кроме того, я неплохо стреляю,
и прыгаю тоже,
- А сколько вы весите? Держу цари, что мы весим одинаково или я больше.
Держу пари, что Джек Моррис побьет вас в стрельбе по птицам и по мишени с
двадцати пяти шагов. Держу пари, что я прыгну дальше вас на ровной земле...
вот здесь, на лужайке!
- Я не знаю, как стреляет мистер Моррис - ведь я никогда вас не видел,
господа, - но я принимаю ваши пари по вашим ставкам, милорд! - воскликнул
Гарри, который к этому времени совсем оживился от бургундского.
- По двадцать пять фунтов каждое! - объявил милорд.
- Идет! - воскликнули оба. Молодой виргинец считал, что ради чести
родного края не должен отказываться ни от одного пари, которое ему
предлагают.
- Последнее пари мы можем разыграть сейчас же, если вы еще твердо
держитесь на ногах, - сказал милорд, вскочил со стула, потянулся и посмотрел
на сухую пыльную траву. Он снял сапоги, сбросил сюртук и жилет и, швырнув их
на землю, застегнул пояс потуже.
Гарри относился к своей одежде с гораздо большим уважением. На нем был
его лучший костюм. Он снял свой бархатный кафтан и камзол, тщательно их
сложил и, заметив, что все столики вокруг залиты вином, через открытую дверь
вернулся в залу, намереваясь положить свою одежду на чистый стол.
Там уже обедал новый посетитель. Это был не кто иной, как мистер Вулф,
перед которым стоял цыпленок с салатом и скромная пинта пива. Гарри был в
превосходнейшем расположении духа. Он сообщил полковнику, что держит пари с
лордом Марчем - не хочет ли полковник Вулф войти с ним в долю? Полковник
Вулф ответил, что он слишком беден, чтобы держать пари. Но, может быть, он
выйдет на лужайку и будет свидетелем? С большим удовольствием. И, поставив
стакан, полковник Вулф вышел на лужайку вслед за своим юным другом.
- Что это за рыжий мужлан с постной физиономией? - осведомился Джек
Моррис, который также испытывал живящее влияние бургундского.
Мистер Уорингтои сообщил, что это полковник двадцатого полка Вулф.
- Ваш покорный слуга, господа, - сказал полковник с сухим военным
поклоном.
- Впервые в жизни вижу такую фигуру! - воскликнул Джек Моррис. - А вы,
Марч?
- Прошу прощения, вы, кажется, сказали "Марч"? - спросил полковник с
очень удивленным видом.
- Я граф Марч, к вашим услугам, полковник Вулф, - сказал молодой
вельможа с поклоном. - Мой друг, мистер Моррис, так накоротке со мной, что
после обеда мы делаемся точно братья.
"Почему этого не слышит весь Танбридж-Уэлз!" - подумал Моррис и пришел
в такое восхищение, что воскликнул:
- Держу два против одного за милорда!
- Идет! - отозвался мистер Уорингтон, и восторженному Джеку пришлось
повторить "идет!".
- Примите его пари, полковник, - шепнул Гарри своему другу.
Но полковник ответил, что его средства не позволяют ему проигрывать, а
поэтому он не должен рассчитывать и на выигрыш.
- Я вижу, что вы уже выиграли одно из наших пари, мистер Уорингтон, -
заметил лорд Марч. - Я выше вас дюйма на два, но вы шире в плечах.
- Вздор, милейший Уилл! Готов держать с вами пари, что вы весите вдвое
больше него, - воскликнул Джек Моррис.
- Идет, Джек! - со смехом ответил милорд. - Все пари по двадцать пять
фунтов. Вы принимаете это его пари, мистер Уорингтон?
- Нет, мой милый... хватит и одного, - сказал Джек.
- Прекрасно, мой милый, - ответил милорд. - А сейчас мы займемся нашим
последним пари.
Гарри, облаченный в лучшие свои шелковые чулки, черные атласные штаны и
изящные гетры, в отличие от своего противника, не решился спять башмаки, -
впрочем, тяжелые сапоги со шпорами, которые были на том, меньше всего
подходили для состязания в прыжках. Перед ними была ровная полоса дерна
ярдов в тридцать в длину, так что места хватало и для разбега и для прыжка.
Лужайку окаймляла усыпанная песком дорожка, за которой находилась ограда и
ворота с вывеской - на лазурном поле между двумя кеглями ганноверский белый
копь в прыжке, а вместо девиза фамилия хозяина и название вышеупомянутого
животного.
Друг лорда Марча положил на землю платок, указывавший место, откуда
соперники должны были прыгать, а мистер Вулф встал по другую сторону
лужайки, чтобы отмечать длину их прыжков.
"Милорд прыгал первым, - сообщил мистер Уорингтон в письме,
адресованном миссис Маунтин, Каслвуд, Виргиния, которое сохранилось до наших
дней. - Он хотел, чтобы начал я, но я вспомнил историю про сражение при
Фантенуа, которую часто рассказывал мой любимый Джордж, и сказал:
"Monseigneur le Comte, tirez le premier, s'il voua play {Господин граф,
стреляйте первым, пожалуйста (франц.).}. И он прыгнул в одних чулках, а я в
честь Старой Виргинии имел удавольстие побить его сиятельство больше, чем на
два фута, и имено на два фута девять дюймов, потому, что я прыгнул на
двадцать один фут три дюйма по мерке троктирщика, а его сиятельство только
на восемнадцать футов шесть дюймов. Я уже до этого выиграл у него парри по
поводу нашего веса (я ведь сразу увидел, что он весит меньше). Так что он и
мистер Джек заплатили мне свои два проигрыша. Передай матушке мой самый
почтительный поклон - она на меня не рассердится, потому что я держал парри
ради чести Старого Доминиона, а мой противник был знатный вельможа; у него у
самого есть два граффства, а после смерти отца он будет герцогом. Парри тут
в большой моде, и все молодые арестакраты и светские люди держат парри с
утра до вечера.
Я сказал им, - может быть, напрасно, - что у нас в Виргинии есть
джентльмен, который прыгает дальше меня на добрый фут, а когда они спросили,
кто это, и я ответил, что полковник Дж. Вашингтон, - это же правда, ты
знаешь, и побить меня может он один и в своем граффстве и в моем, - то
мистер Вулф стал меня без конца расспрашивать про полковника Дж. В. и
сказал, что слышал о нем, и говорил про неудачную прошлогоднюю икспидицию
так, словно знал там каждый дюйм земли, и еще он знал названия всех наших
рек, только Потомак назвал "Потамаком", и мы все очень смеялись. Лорд Марч -
другой его титул лорд Раглен - совсем не агарчился из-за проигрыша, и он с
его приятелем отдали мне деньги из своих кошельков, что пришлось очень
кстати, потому что мой совсем опустел после того, как я одарил слуг кузена
Каслвуда и купил лошадь в Окхерсте, и мне иначе пришлось бы снова обратиться
за деньгами к лондонскому или бристольскому агенту моей досточтимой
матушки".
Когда состязание окончилось, четверо джентльменов вышли из сада "Белого
Коня" на Променад, где к этому времени собралось немало гуляющих, по чьему
адресу мистер Джек, человек непосредственный и откровенный и к тому же
наделенный весьма громким голосом, принялся отпускать замечания, далеко не
всегда лестные. Когда же шутил лорд Марч, - а его сиятельство на шутки не
скупился, - мистер Джек гомерически хохотал.
- Ха-ха-ха! О, господи! Милейший граф, ваше сиятельство, дорогой мой,
вы меня убьете!
"Прямо казалось, будто он хочет, - писал проницательный Гарри миссис
Маунтин, - чтобы все знали, что его друг и собеседник - графф!"
Мимо них, надо сказать, дефилировало самое разнообразное общество.
Мосье Польниц, одетый не более пышно, чем за обедом, улыбнулся им и взмахнул
огромной шляпой, отделанной позументом и грязноватыми перьями. Затем молодым
людям поклонился лорд Честерфилд в кафтане жемчужного цвета, при синей ленте
и звезде.
- Готов поставить на старикана против всего королевства, да и Франции
тоже, что в умении снимать шляпу с ним не сравнится никто! - заметил лорд
Марч. - Он не менял ее фасона уже лет двадцать. Вон поглядите! Опять снята!
А видите этого неуклюжего рябого мужлана с табачной физиономией, который в
ответ только прикоснулся к своей касторовой шляпе? Черт бы побрал его
наглость! Вы знаете, кто он?
- Нет, чтоб он провалился ко всем чертям! А кто это, Марч? - с
проклятием осведомился Джек.
- Некий Джонсон, составитель словаря, о котором лорд Честерфилд, когда
этот лексикон должен был выйти, написал несколько превосходных заметок, - он
покровительствовал этому невеже. Я знаю, что заметки были превосходные. Так
говорит Хорри Уолпол, а он в таких вещах разбирается. Черт бы побрал этого
наглого учителишку!
- Таких надо сажать в колодки и выставлять у позорного столба! -
загремел Джек.
- А толстяк, с которым он прогуливается, тоже один из этих писак -
печатник по фамилии Ричардсон, он написал "Клариссу".
- Боже великий! Неужели, милорд, это великий Ричардсон? Автор
"Клариссы"? - в один голос воскликнули полковник Вулф и мистер Уорингтон.
Гарри бросился вперед, чтобы получше рассмотреть старика, который,
переваливаясь, шел по аллее в сопровождении роя восхищенных дам.
- Ах, любезный сэр! - говорила одна из них. - Вы слишком велики и
хороши для этого мира; но, конечно, вы были посланы наставить его в
добродетели!
- О дражайшая мисс Мулсо! Но кто наставит наставника? - спросил
добросердечный старый толстячок, поднимая к небу ласковое круглое лицо. - И
у него есть свои недостатки и заблуждения. Даже возраст и опытность не
мешают ему споты.... Боже мой, мистер Джонсон! Прошу прощения, я, кажется,
наступил вам на мозоль!
- Совершенно верно, сударь: вы наступили мне на мозоль и получили
прощение, - ответил мистер Джонсон и продолжал бормотать какие-то стихи,
уставясь в землю, заложив руки за спину и раскачиваясь так, что по временам
его внушительная трость оказывалась в опасной близости от честных кротких
глаз его собрата по перу.
- Они видят не слишком хорошо, милейшая мисс Мулсо, - сказал тот, вновь
обращаясь к молодой девице, - но все же я предпочту держать плеть моих
ресниц подальше от обуха мистера Джонсона. Ваш слуга, сударь! - Тут он снял
шляпу и отвесил низкий поклон мистеру Уорингтону, который, залившись
румянцем, приветствовал прославленного писателя и поспешил скрыться в толпе.
Прославленный писатель привык к поклонению. Еще никогда человеческое
тщеславие не раздувалось столь нежным ветерком. Восхищенные старые девы
осыпали его чаинками и кадили ему кофейниками. Матроны лобызали туфли,
которые вышивали для него. Вокруг его ночного колпака сиял ореол
добродетели. Было время, когда вся Европа волновалась, вздыхала,
восторгалась, трепетала и лила слезы над страницами этого бессмертного,
низенького, доброго человека с круглым животиком. Гарри вернулся к своим
спутникам, весь сияя и полный гордости, потому что великий человек ответил
на его приветствие.
- Ах! - сказал он. - Я очень рад, милорд, что увидел его.
- Увидели его? Да, черт побери, вы, наверное, можете его видеть хоть
каждый день у него в печатне, - заметил Джек со смехом.
- Мой брат говорил, что он и мистер Фильдинг, если я не перепутал
фамилию, - самые великие гении Англии, и часто повторял, что первое свое
паломничество, когда мы приедем в Европу, он совершит к мистеру Ричардсону!
- воскликнул Гарри, всегда готовый горячо встать на защиту мнения своего
самого любимого друга.
- Ваш брат говорил, как подобает мужчине! - воскликнул и полковник
Вулф, чье бледное лицо также вспыхнуло. - Я скорее предпочел бы стать
гением, чем пэром королевства!
- У всякого свой вкус, полковник, - ответил милорд, которого все это
чрезвычайно позабавило. - Ваша пылкость - я не хочу сказать ничего обидного!
- так освежающа! Даю вам слово чести.
- Она освежила и меня, черт побери! Удивительно освежила! - подхватил
Джек.
- Ну, вот видите - и Джека тоже. Она освежила и Джека. Послушай, Джек,
кем ты предпочел бы стать - стариком-печатником, который написал историю про
какую-то дуру и ее соблазнителя, или пэром с десятью тысячами дохода?
- Марч... милорд Марч, вы считаете меня болваном? - осведомился Джек
плаксивым голосом. - Чем я заслужил от вас такое поношение?
- Я же предпочту честь почестям и талант - богатству. Я предпочту сам
заслужить громкое имя, а не унаследовать его от отца, хотя, благодарение
богу, мой отец носит честное, ничем не запятнанное имя, - ответил молодой
полковник. - Но прошу извинить меня, господа! - И, поспешно им поклонившись,
он бросился навстречу двум дамам - старой и молодой, которых сопровождал
пожилой джентльмен.
- Это красавица мисс Лоутер. Теперь я вспомнил! - сказал милорд. -
Глядите, он взял ее под руку! По слухам, они помолвлены.
- Неужто этот мужлан помолвлен с девицей из рода Лоутеров? - вскричал
Джек. - Черт побери, к чему мы идем со всеми этими печатниками, отставными
прапорщиками, учителишками и прочим сбродом!
В эту минуту автор лексикона, не выказавший никакого желания
поклониться лорду Честерфилду, когда этот знаменитый вельможа учтиво его
приветствовал, почтительно склонился почти до земли перед краснолицым
толстяком в большой круглой шляпе и в мантии, который теперь появился на
Променаде. Это был милорд епископ Солсбервйский, не без самодовольства
выставлявший напоказ синюю ленту и звезду Подвязки, какового благородного
ордена он был прелатом.
Доктор Джонсон держал шляпу в руках все время, пока беседовал с
доктором Гилбертом, а тот наговорил много весьма лестных и похвальных слов
мистеру Ричардсону, утверждая, что он - столп добродетели, проповедник
истинной нравственности и оплот религии, в чем честный печатник и сам нимало
не сомневался.
Пусть ни одна юная барышня, наслушавшись этих похвал, не торопится к
книжному шкафу дедушки и опрометчиво не снимает с полки "Клариссу". Ей не
доставят удовольствия эти тома, хотя сто лет назад над ними трепетали и
плакали ее прелестные прабабушки, священники рекомендовали их с кафедр своим
прихожанам и они вызывали восторг всей Европы. Хотел бы я знать,
добродетельнее ли ваши женщины своих бабушек или просто чопорнее их? Если
верно первое, то в этом случае мисс Смит из Нью-Йорка, несомненно, более
скромна и благовоспитанна, чем мисс Смит из Лондона, ибо последняя еще же
смущается, говоря, что у столов, роялей и жареной птицы есть ножки. О мой
верный, добрый старый Сэмюел Ричардсон! Ведомо ли тебе в Аиде, что твои
превосходные романы пылятся в дальних углах и нашим дочерям так же не
дозволяется читать "Клариссу", как и "Тома Джонса"? Восстань, Сэмюел, и
примирись со своим собратом, которого при жизни ты так горячо ненавидел. Кто
знает, через сто лет, возможно, нынешние романы будут храниться под замком и
вызывать краску на хорошеньких щечках юных девиц.
- А что это за странная особа в высоком головном уборе времен моей
бабушки разговаривает сейчас с мистером Ричардсоном? - осведомился Гарри,
когда вычурно одетая дама подошла к склонившемуся в поклоне печатнику и,
сделав реверанс, сказала ему какой-то комплимент.
Джек Моррис тревожно ткнул Гарри в бок рукояткой своего хлыста. Лорд
Марч засмеялся.
- Эта странная особа - моя досточтимая родственница Катарина герцогиня
Дуврская, герцогиня Куинсберри, к вашим услугам, мистер Уорингтон. Когда-то
она была знаменитой красавицей! С, тех пор она сильно изменилась, не правда
ли? Настоящая дряхлая горгона! Она большая покровительница всяких писак, и
когда эта карга была молода, они даже воспевали ее в стихах.
Граф оставил своих друзей и направился к старой герцогине, а Джек
Моррис объяснил мистеру Уорингтону, что после смерти герцога лорд Марч и
Рагяен унаследует титулы своего родственника.
- Наверное, - сказал Гарри простодушно, - его сиятельство приехал сюда,
сопровождая свою родственницу?
Джек громко расхохотался.
- А, да! Вот именно! Без всяких сомнений! - сказал он. - Неужели, мой
милый, вы ничего не слышали про малютку-танцовщицу из Оперы?
- Я совсем недавно приехал в Англию, мистер Моррис, - с улыбкой ответил
Гарри. - А в Виргинии, признаюсь, мы редко получаем новости о
малютках-танцовщицах из Оперы.
К счастью для нас, тайна малютки-танцовщицы так и не была раскрыта, ибо
разговор молодых людей прервало появление дамы в алом плаще с капюшоном и в
шляпе, весьма похожей на те очаровательные головные уборы, которые вновь
вошли в моду сто лет спустя после описываемых нами событий. Дама эта сделала
реверанс обоим джентльменам, и они поклонились в ответ. Подойдя к Гарри,
она, к его удивлению, протянула ему руку.
- Неужели вы уже успели забыть меня, мистер Уорингтон? - спросила она.
И шляпа Гарри тотчас слетела с его головы. Он вздрогнул, покраснел и
воскликнул "боже великий!" так, словно силы небесные сотворили какое-то
чудо. Это была леди Мария, которая вышла прогуляться. А он совсем забыл про
нее! Она, сказать по правде, настолько полно изгладилась из памяти молодого
джентльмена, что ее внезапное возвращение туда и появление перед ним во
плоти совсем ошеломило мистера Уорингтона и вызвало на его щеках виноватую
краску.
Да. Он совсем про нее не вспоминал! Неделю назад - год, сто лет назад,
как казалось ему теперь, - он не удивлялся, где бы ее ни встречал. Тогда она
возникала из-за темной купы кустов, проходила по зеленым лужайкам, медлила
на лестницах и в коридорах, реяла в его снах - и днем и ночью, и наяву и в
грезах он привык постоянно видеть ее. Неделю назад его сердце билось при
мысли о ней. Неделю назад он не успевал проснуться, как ему уже улыбался ее
образ. Его любовь была безжалостно убита всего лишь в прошлый вторник, а он
не только перестал ее оплакивать, но и совсем о ней забыл!
- Может быть, вы немного пройдетесь со мной? - спросила леди Мария. -
Или вы предпочтете слушать музыку? Наверное, музыка вам будет приятнее.
- Вы знаете, - сказал Гарри, - что я не очень люблю музыку и она мне
нравится, только когда... (он вспомнил вечерний псалом)... когда играете вы.
При этих словах он опять багрово покраснел, чувствуя, что гнусно лжет.
Бедная леди Мария сама взволновалась, заметив трепет и волнение своего
юного собеседника. Боже милостивый! Неужели эта робость, это смущение
означают, что она ошиблась и юноша по-прежнему ей верен?
- Дайте я обопрусь о вашу руку, и погуляем, - сказала она, делая
реверанс его спутникам. - Тетушка после обеда уснула.
Гарри оставалось только предложить ей руку и прижать к сердцу ручку,
легко коснувшуюся его локтя. Мария сделала еще один реверанс спутникам
Гарри, склонившимся в поклоне, и удалилась со своим призом. И в горе, и в
бешенстве, и в страдании, и в ревнивых муках женщина, даже безжалостно
покинутая, не забывает улыбаться, делать реверансы, любезничать,
притворяться. С какой решимостью соблюдают они правила хорошего тона - у них
всегда найдется приветливое слово, кивок, ласковый вопрос или ответ для
случайного знакомого, который, ни о чем не подозревая, врывается в самый
разгар трагедии, роняет одно-два тонких замечания (счастливый самодовольный
бездельник!) и идет дальше своей дорогой. Он идет своей дорогой и думает,
что его слова доставили ей большое удовольствие. "А моя шутка была на
редкость удачна. Право же, леди Мария посматривает на меня очень
благосклонно, а она чертовски недурна, чертовски!" О, воплощенное
самодовольство! Именно так обстояло дело с Джеком Моррисом, и именно это
думал он, пока шел под руку со своим благородным другом, воображая, будто
все светское общество Танбриджа не сводит с него глаз. Он отпустил несколько
блистательных замечаний о том, какой редчайшей сдачей был отмечен карточный
вечер леди Тузингтон накануне, а леди Мария ответила очень любезно и впопад,
и посему Джек удалился чрезвычайно довольный.
Глупец! Я утверждаю, что мы ничего ни о ком не знаем (впрочем, вот это
я знаю, и с каждым днем все тверже). Вы с улыбкой являетесь навестить вашу
новую знакомую миссис А. и ее очаровательное семейство? Вы расшаркиваетесь в
изящной гостиной мистера и миссис Б.? Знайте же, что, бредя по пути жизни,
вы то и дело попираете грубой, неуклюжей ногой безмолвные невидимые раны
кровоточащих трагедий. Быть может, все чуланы в доме миссис Б. набиты
скелетами. Загляните-ка под подушку софы. Точно ли это куколка младшей дочки
или рука задушенного Амура? Как по-вашему, что за пепел остывает в камине?
Весьма возможно, что перед вашим приходом тут свершился обряд сати: верное
сердце было предано огню на бесчувственном трупе, и вы смотрите сейчас на
cineri doloso {Пепел, скрывающий в себе огонь (лат.).}. Вы видите, как Б. и
его супруга встречают гостей, приглашенных к обеду. Всеблагие силы! А вы
знаете, что букетик, приколотый к ее платью, - это знак капитану В. и его
ждет записка под бронзовым Шекспиром на каминной полке в кабинете? И вот тут
вы подходите и говорите миссис Б. необыкновенно удачную фразу (как кажется
вам) о нынешней погоде (ах, умница!), или о последнем званом вечере леди Д.
(ах, светский лев!), или о милых детках в их спаленке (ах, вкрадчивый
плут!). Во имя неба и земли, дорогой сэр! Откуда вы знаете, что Б. не
собирается в этот же вечер вышвырнуть всех деток в окно их спаленки или что
его супруга не решила навсегда покинуть их и бежать с капитаном? Откуда вы
знаете, что эти лакеи - не переодетые судебные приставы? Что тот
внушительный дворецкий (подлинный скелет) - не служащий закладчика? И что на
блюдах под крышками не покоятся вареные и жареные скелеты? Посмотрите-ка,
из-под скатерти торчат их ноги. Осторожней ставьте ваши прелестные туфельки,
сударыня, не то вы сломаете ребро-другое. Обратите внимание на бабочку
"мертвая голова", которая порхает над цветами. Взгляните на белесые саваны в
мерцании восковых свечей! Я знаю, это древняя история, а нынешний
проповедник уже пятьсот раз до этого кричал о суете сует. Но я не могу не
возвращаться к этой теме и не вопиять в тоске - и особенно удрученно, когда
я вижу мертвую любовь, прикованную к любви живой. Ха! Я поднимаю голову от
письменного стола и гляжу на улицу - вон мистер и миссис Г. возвращаются с
прогулки по Кенсингтонскому саду. Как нежно она опирается на его руку, какой
веселый и счастливый у него вид, как радостно резвятся вокруг них дети! Мой
бедный, милый, одураченный мистер Г. - в мире есть не только Кенсингтонский