Мей Лев Александрович. Виргинцы (книга 1)

кафтан своего отца, в котором полковник венчался и который миссис Ламберт
перешила не без некоторой грусти. Хвосты и гривы Бочонка и Клецки были
подвязаны лентами, и к ним припрягли Серого, старого водовозного коня, чтобы
он помогал им тащить карету первые пять миль по холмам между Окхерстом и
Уэстеремом. Карета была весьма почтенной колымагой и, по семейной легенде,
участвовала в кортеже, который сопровождал Георга I из Гринвича в Лондон,
когда он прибыл в Англию, дабы воссесть на ее престол. Карета эта перешла к
ним от отца мистера Ламберта, и вся семья всегда считала ее одним из
великолепнейших экипажей Соединенного Королевства. На козлы водворился
Брайан, кучер, а также - неужели надо признаться и в этом? - пахарь
окхерстского семейства, рядом с ним уселся мистер Чарли. Драгоценные наряды
покоились в сундуках на крыше. Пистолеты полковника были положены в карман
кареты, а мушкет повешен за козлами, под рукой у Брайана, который был старым
солдатом. Однако ни один разбойник не напал на наших путешественников, и
даже содержателям гостиниц не удалось ограбить полковника Ламберта, который,
как обладатель тощего кошелька и большого семейства, не собирался позволить
этим или иным хищникам большой дороги поживиться за его счет. Его молодой
друг полковник Вулф снял для них за умеренную плату скромное помещение в
доме, где имел обыкновение останавливаться сам и куда не преминул теперь их
проводить.
Оказалось, что квартира эта расположена напротив жилища госпожи
Бернштейн, и окхерстское семейство, прибывшее в Танбридж в субботу вечером,
имело удовольствие созерцать, как бесчисленные портшезы извергали
напудренных щеголей и красавиц в мушках и парче у дверей баронессы, дававшей
один из своих обычных карточных вечеров. Солнце еще не зашло (ибо наши
предки приступали к своим развлечениям спозаранку и пировали, пили или
играли в карты с трех часов пополудни до поздней ночи, а то и до позднего
утра), и ваши провинциалочки вместе с маленькой могли из своего овна без
помех рассматривать гостей, прибывавших на раут госпожи де Бернштейн.
Полковник Вулф называл им имена большинства входивших; это было почти так же
весело, решили Этти и Тео, как самим отправиться на вечер, - они ведь не
только видели приглашенных у подъезда, во могли следить за ними через
открытые окна и в апартаментах баронессы. Кое с кем из этих особ мы с вами,
любезный читатель, уже немножко знакомы. Когда прибыла герцогиия Куинсберри
и мистер Вулф назвал ее, Мартин Ламберт немедленно продекламировал несколько
строф своего любимого Мэта Прайора про "Китти, юную красу".
- Подумать только, девочки, что эта почтенная дама некогда была такой
же, как вы! - заметил полковник.
- Как мы, папенька? Но ведь мы никогда не считали себя красавицами! -
заявила мисс Этти, вскинув головку.
- Да, как вы, дерзкая плутовка! Совсем как вы сейчас - недаром же вы
сгораете от желания отправиться на эту ассамблею:

Сердясь на маменькин наказ,
Досадуя, что ей велят
Быть чинным ангелом в тот час,
Когда краса и ум царят.

- Но ведь нас не приглашали, папенька, а судя по той красе, которую мы
видели до сих пор, ум тоже, наверное, не столь уж блистателен, - заявил
семейный сатирик.
- Нет, Мэт Прайор - редкостный поэт, - продолжал полковник, - Только
помните, девочки: стихи, которые я пометил крестиком, вы пропускаете, не
читая! Да-да, редкостный поэт, и подумать только, что вам довелось увидеть
одну из его героинь! "Но ласкам маменька сдалась" (маменьки всегда сдаются,
миссис Ламберт!).

Но ласкам маменька сдалась,
И, настоявши на своем,
В карете Китти понеслась -
И вспыхнули сердца огнем!

- Как же легко тогда вспыхивали сердца! - промолвила маменька.
- Верно, душа моя! Лет двадцать назад они вспыхивали куда легче, чем
теперь, - заметил полковник.
- Вздор, мистер Ламберт, - был ответ.
- Глядите! Глядите! - вскрикивает Этти, бросаясь вперед и указывая на
маленькую площадь и на открытую галерею, где находилась дверь, ведущая в
апартаменты госпожи Бернштейн и где толпились уличные мальчишки, зеваки и
деревенские жители, явившиеся поглазеть на знатных господ.
- Да это же Гарри Уорингтон! - восклицает Тео и машет платком молодому
виргинцу. Но Уорингтон не заметил мисс Ламберт. Виргинец шел под руку с
дородным священником в хрустящей шелковой рясе, и оба они скрылись в дверях
госпожи де Бернштейн.
- В прошлое воскресенье я слышал его проповедь в здешней церкви, -
сказал мистер Вулф. - Он говорил несколько по-актерски, но очень
выразительно и красноречиво.
- Вы, кажется, проводите тут чуть ли не каждое воскресенье, Джеймс! -
заметила миссис Ламберт.
- А также понедельник и так далее до субботы, - подхватил ее супруг. -
Поглядите-ка, Гарри уже стаи заправским щеголем, парик на нем с буклями, и,
уж конечно, он был зван на ассамблею.
- Я люблю проводить субботние вечера за тихими занятиями, - сказал
серьезный молодой полковник. - Во всяком случае, подальше от сплетен и карт,
но что поделать, дорогая миссис Ламберт, я повинуюсь приказам. Может быть,
прислать к вам мистера Уорингтона?
- Нет, зачем же мешать ему развлекаться. Мы повидаемся с ним завтра.
Ему ведь будет неприятно оставить такое блестящее общество ради нас, простых
деревенских жителей, - ответила скромная миссис Ламберт.
- Я рада, что с ним священник, который так хорошо проповедует, -
тихонько промолвила Тео, а ее глаза сказали: "Вот видите, добрые люди, он
вовсе не такой скверный, каким его считали вы, а я в это никогда не верила".
- У этого священника очень доброе красивое лицо.
- Но вон священник куда более известный, - воскликнул мистер Вулф. -
Это епископ Солсберийский - он при своей синей ленте, и его сопровождает
капеллан.
- А это кто же? - изумленно перебила миссис Ламберт, когда носильщики в
золотых галунах, предшествуемые тремя лакеями в таких же пышных ливреях,
поставили перед дверьми госпожи де Бернштейн раззолоченный портшез, который
венчали целых пять графских коронок.
Епископ, уже переступивший порог, поспешил назад, почтительно кланяясь
на ходу, чтобы подать руку даме, которая выходила из портшеза.
- Да кто же это? - спросила миссис Ламберт.
- Sprechen Sie deutsch. Ja, mein Herr. Nichts verstand {Говорите
по-немецки. Да, сударь. Не понял (нем.).}, - ответил шутник-полковник.
- Вздор, Мартин!
- Ну, если ты не понимаешь немецкого, душа моя, то я-то чем виноват?
Тебя плохо учили в пансионе. Но в геральдике ты разбираешься, так ведь?
- Я вижу, - воскликнул Чарли, всматриваясь в герб, - три шлема на
золотом поле с графской короной.
- Точнее будет сказать, сын мой: с короной графини. Графиня Ярмут, сын
мой.
- А кто она такая?
- У наших августейших монархов издавна был обычай награждать титулами
особ, заслуживающих высокой чести, - с невозмутимой серьезностью объяснил
полковник. - И наш всемилостивейший государь возвысил эту досточтимую даму,
даровав ей титул графини своего королевства.
- Но почему, папенька? - в один голос спросили дочери.
- Не задавайте таких вопросов, девочки! - сказала маменька.
Однако неисправимый полковник все-таки продолжал:
- "Почему", дети мои, - чрезвычайно зловредное слово. Когда я вам
что-нибудь рассказываю, вы всегда говорите - "почему?". Почему милорд
епископ лебезит перед этой дамой? Поглядите-ка, как он потирает пухлые ручки
и улыбается, заглядывая ей в лицо. Это лицо уже более не пленяет красотой.
Оно размалевано белилами и румянами, как у Скарамуша в пантомиме. Смотрите,
вон поспешает еще одна синяя лента, клянусь честью! Лорд Бамборо. Потомок
Хотсперов. Самый надменный человек Англии. Он остановился, он кланяется, он
улыбается, он тоже держит шляпу в руке. Смотрите, она похлопывает его веером
по плечу. Прочь, прочь, скверные мальчишки, не смейте наступать на шлейф
дамы, которую чтит сам король!
- Но почему король ее чтит? - снова спросили девицы.
- Опять это злокозненное слово! Вы когда-нибудь слышали о ее светлости
герцогине Кендалской? Нет. О герцогине Портсмутской? Тоже нет. О герцогине
де Лавальер? О Прекрасной Розамунде, наконец?
- Тсс! Зачем заставлять краснеть моих милых девочек, Мартин Ламберт? -
сказала маменька, прижимая палец к губам мужа.
- Но я тут ни при чем, это их августейшие величества повинны в подобном
позоре! - воскликнул сын старого республиканца. - Только подумать: прелаты и
знатнейшие вельможи мира подличают и заискивают перед этой крашеной немецкой
Иезавелью! Это позор, позор!
- А! - воскликнул полковник Вулф и, схватив шляпу, выбежал из комнаты:
он увидел, что избранница его сердца идет с тетушкой пешком по галерее,
направляясь к дверям баронессы Бернштейн, - они достигли их, когда графиня
Ярмут-Вальмоден еще беседовала с лордами духовным и светским, и не преминули
сделать графине самый глубокий реверанс, а потом почтительно подождали, пока
она не вошла в дверь, опираясь на руку епископа.
Тео отвернулась от окна с печальным, почти испуганным лицом. Этти
продолжала смотреть на улицу негодующим взором, а на ее щеках пылали два
красных пятна.
- О чем это задумалась наша маленькая Этти? - сказала маменька, подходя
к окну, чтобы увести от него дочку.
- Я думаю о том, что бы я сделала, если бы увидела, что папенька
кланяется этой женщине, - ответила Этти.
Тут появилась Тео с посвистывающим чайником, и семья приступила к
вечерней трапезе, позволив, впрочем, мисс Этти сесть напротив окна, которое
она упросила брата не закрывать. Этот юный джентльмен выходил на улицу,
чтобы потолкаться среди зевак, - несомненно, ради изучения гербов на
портшезе графини и на других портшезах, - а также чтобы по поручению
маменьки и по велению собственного сердца потратить шесть пенсов на покупку
сырного пирога, с каковым лакомством, завернутым в бумагу, он вскоре и
вернулся.
- Поглядите, маменька, - начал он еще на пороге. - Видите вон того
высокого человека в коричневом, который стучит тростью по всем колоннам? Это
ученый мистер Джонсон. Он иногда приезжает к нам в школу повидать директора.
Он только что сидел с друзьями за столиком перед пирожной лавкой миссис
Браун. Они там пьют чай по два пенса за чашку, и я слышал, как мистер
Джонсон сказал, что выпил семнадцать чашек - потратил два шиллинга десять
пенсов. Многовато денег за один чай!
- Чего тебе положить, Чарли? - спросила Тео.
- Пожалуй, сырного пирога, - ответил Чарли и вздохнул, когда его зубы
впились в большой кусок. - А джентльмен, который был с мистером Джонсоном, -
продолжал Чарли с набитым ртом, - это мистер Ричардсон, который написал...
- "Клариссу"! - воскликнули хором маменька и дочки, бросаясь к окну,
чтоб увидеть своего любимого писателя. К этому времени солнце уже зашло, в
небе замерцали звезды, и лакеи зажигали свечи в апартаментах баронессы
напротив окна, к которому приникли наши соглядатаи.
Тео стояла, обняв мать, и обе смотрели на освещенную пирожную лавку
миссис Браун, - света было вполне достаточно, чтобы наши друзья могли
увидеть, как одна дама подавала мистеру Ричардсону его шляпу и палку, а
другая повязывала шарфом его шею, после чего он отправился дамой.
- Ах, он совсем-совсем не похож на Грандисона! - воскликнула Тео,
- Пожалуй, было бы лучше, милочка, если бы мы его вовсе не видели! -
вздохнула маменька, которая, как мы уже знаем, была весьма сентиментальна и
обожала романы, но тут их опять перебила мисс Этти, вскричав:
- Оставьте этого толстячка и поглядите вон туда, маменька?!
И они поглядели вон туда. И увидели, как мистеру Уоринттону была
оказана высокая честь - его представили графине Ярмут, которую по-прежнему
сопровождали угодливый пэр и угодливый прелат в синих лентах. Затем графиня
милостиво села за карточный стол - партнерами ее были епископ, граф и еще
один сиятельный вельможа, А затем мистер Уорингтон удалился в оконную нишу с
дамой, той самой, которую они мельком видели у себя в Окхерсте.
- Он, одет куда наряднее, - сказала маменька.
- Он очень похорошел. Как это ему удалось? - спросила Тео.
- Поглядите на его кружевное жабо и манжеты! Милочка, он больше не
носит наших рубашек! - воскликнула матрона.
- О чей вы говорите, деточки? - осведомился папенька с дивана, на
котором он, возможно, тихонько дремал, по обычаю всех честных отцов
семейств.
Девочки ответили, что Гарри Уоринттон стоит в оконной нише и
разговаривает со своей кузиной леди Марией Эемолд.
- Отойдите оттуда! - воскликнул папенька. - Вы не имеете права
подглядывать за ним. Сейчас же опустите шторы!
Шторы были опущены, и в этот вечер девочки больше не видели гостей
госпожи Бериштейн и не наблюдали за тем, что они делают.
Прошу вас, не сердитесь, если я позволю себе сказать (хотя бы для
сравнения этих двух противостоящих друг другу домов), что пока госпожа
Бернштейн и ее гости - епископ, вельможи, государственные мужи и все прочие
- играли в карты, или сплетничали, или ублажали себя шампанским и цыплятами
(что я считаю извинительным грехом) или лебезили перед сиятельной фавориткой
короля графиней Ярмут-Вальмоден, наши провинциальные друзья в своей скромной
квартире опустились на колени в столовой, куда пришел и мистер Брайан,
кучер, ступая настолько бесшумно, насколько позволяли его скрипучие башмаки,
а мистер Ламберт стоя прочел тихим голосом молитву, прося небо осветить их
тьму и охранить их от опасностей этой ночи, и заключил ее мольбой о
даровании милости тем, кто собрался тут вместе.

Наши юные девицы встали в воскресенье спозаранку, облеклись в те
новенькие модные наряды, которым предстояло обворожить танбриджцев, и под
охраной братца Чарли прошлись по улицам городка, по старинной галерее и по
прелестному лугу задолго до того, как общество село завтракать или зазвонили
церковные колокола. Во время этой прогулки Эстер обнаружила жилище Гарри
Эсмонда, увидев, как мистер Гамбо в неглиже и с папильотками в великолепных
волосах отдернул красные занавески, открыл окно и, высунувшись наружу,
глубоко вдохнул душистый утренний ветерок. Мистер Гамбо не заметил
окхерстскую молодежь, хотя они его хорошо разглядели. Он изящно перегнулся
через подоконник, помахивая метелочкой из перьев, с помощью которой изволил
смахивать пыль с мебели внутри. Он вступил в любезный разговор с краснощекой
молочницей, остановившейся под его окном, и, глядя на нее, запечатлел
поцелуй на своей лилейной руке. Рука Гамбо блистала кольцами, и вся его
персона была щедро изукрашена драгоценностями, - без сомнения, подарками
красавиц, питавших симпатию к юному африканцу. До завтрака девицы успели еще
два раза пройти мимо этого окна. Оно по-прежнему было открыто, но комната
казалась пустой. Там не мелькнуло лицо Гарри Уорингтона. Сестры ничего не
сказали друг другу о том, что занимало мысли обеих. Этти рассердилась на
Чарли, который хотел идти домой завтракать, и заявила, что он всегда думает
только о еде. В ответ на ее саркастический вопрос Чарли простодушно
признался, что был бы не прочь отведать еще один сырный пирог, и добрая Тео,
смеясь, сказала, что у нее есть с собой шесть пенсов и, если пирожная лавка
по воскресеньям открыта, Чарли получит свой пирог. Лавка была открыта, и Тео
достала кошелечек, связанный ее самой любимой школьной подругой и хранивший
монетку-талисман, гинею, подаренную бабушкой, а также скудный запас
шиллингов - нет, просто медяков - в единственном своем отделении, и угостила
Чарли его любимым лакомством.
В церкви собралось весьма избранное общество. И старушка герцогиня, и
госпожа Бернштейн с леди Марией, и мистер Вулф, который сидел рядом с мисс
Лоутер и пел с ней по одному псалтырю, и мистер Ричардсон со своими дамами.
Среди последних была мисс Фильдинг, сообщил дочерям полковник Ламберт, когда
они вернулись из церкви.
- Сестра Гарри Фильдинга. Ах, девочки, что за приятный собеседник это
был! А его книги стоят десятка ваших сладеньких "Памел" и "Кларисс", миссис
Ламберт! Но какой женщине нравится настоящий юмор? Мистер Джонсон сидел
среди приютских детей. Вы заметили, как он повернулся к алтарю, когда читали
"Верую", и столкнул со скамейки двух-трех перепуганных мальчуганов в кожаных
штанишках? А священник нашего Гарри сказал отменную проповедь! Проповедь о
злословии. Он задел за живое кое-кого из сидевших там старых сплетниц. А
почему мистера Уорингтона не было в церкви? Очень жаль, что он не пришел.
- А я даже не заметила, был он там или нет! - объявила мисс Этти,
вздернув головку.
Но неизменно правдивая Тео сказала:
- Нет, я думала о нем и огорчилась, что его там не было; и ты тоже
думала о нем, Этти.
- Ничего подобного, мисс, - стояла на своем Этти.
- Но ведь ты шепнула мне, что проповедь читает священник Гарри.
- Думать о священнике мистера Уорингтона не значит думать о мистере
Уорингтоне. Проповедь была действительно прекрасная, но дети фальшивили
самым ужасным образом. О, вон леди Мария в окне напротив нюхает розы, а это
идет мистер Вулф, узнаю его военный топот. Правой-левой, правой-левой!
Здравствуйте, полковник Вулф!
- Почему у тебя такой мрачный вид, Джеймс? - спросил полковник Ламберт
с обычным добродушием. - Твоя красавица побранила тебя за что-нибудь, или
проповедь разбудила твою совесть? Священника зовут мистер Сэмпсон, ведь так?
Прекраснейший проповедник, клянусь честью!
- Проповедует он одни добродетели, а практикует другие! - ответил
мистер Вулф, пожав плечами.
- Когда проповедь кончилась, мне показалось, что и десяти минут не
прошло - госпожа Ламберт даже ни разу не вздремнула, верно, Молли?
- А вы видели, когда этот молодчик явился в церковь? - с негодованием
спросил полковник Вулф. - Он вошел в открытую дверь ризницы в самую
последнюю минуту, когда уже допели псалом.
- Возможно, он служил дома у какого-нибудь больного - здесь ведь много
больных, - возразила миссис Ламберт.
- Служил! Ах, моя добрая миссис Ламберт! Вы знаете, где я его нашел? Я
отправился на поиски вашего молодого шалопая, виргинца.
- У него, по-моему, есть имя, и очень красивое, - воскликнула Этти. - И
зовут его вовсе не Шалопай, а Генри Эсмонд-Уорингтон, эсквайр.
- Мисс Эстер, сегодня утром без четверти одиннадцать, когда звонили все
колокола, я застал этого проповедника в полном облачении и Генри
Эсмонда-Уорингтона, эсквайра, в спальне этого последнего, где они разбирали
партию в пикет, которую сыграли накануне вечером!
- Ну и что же! Многие достойные люди играют в карты по воскресеньям.
Король играет в карты по воскресеньям.
- Тсс, милочка!
- Нет, играет, я знаю, - объявила Этти. - С этой накрашенной особой,
которую мы видели вчера, с этой графиней, как бишь ее?
- Мне кажется, дорогая мисс Эстер, что священнику в подобный день
приличнее держать в руках божьи книги, а не дьявольские, - и я взял на себя
смелость сказать это вашему проповеднику. (Да, непростительную смелость! -
объявили глаза мисс Этти.) И я сказал нашему молодому другу, что ему
следовало бы не нежиться дома в халате, а спешить в церковь.
- Неужто, полковник Вулф, вам хотелось, чтобы Гарри пошел в церковь в
халате и ночном колпаке? Хорошенькое это было бы зрелище, ничего не скажешь!
- яростно воскликнула Этти.
- А вот мне хотелось бы, чтобы язычок моей девочки дал бы себе отдых, -
заметил папенька, поглаживая дочку по раскрасневшейся щеке.
- Молчать, когда нападают на друга и никто за него не вступается? Да,
никто!
Тут две губки плотно сомкнулись, тоненькая фигурка задрожала, и, метнув
в полковника Вулфа прощальный негодующий взгляд, девочка выбежала из комнаты
- как раз вовремя, чтобы, закрыв дверь, разрыдаться на лестнице.
Мистер Вулф совсем растерялся,
- Право же, тетушка Ламберт, я не хотел обидеть Эстер.
- Конечно, нет, Джеймс, - ответила она очень ласково и протянула ему
руку. Молодой офицер называл ее тетушкой Ламберт, когда был маленьким
мальчиком.
Мистер Ламберт насвистывал свой любимый марш "За горами далеко",
выбивая пальцами по подоконнику барабанную дробь.
- Папенька, нельзя свистеть в воскресенье! - воскликнул благонравный
воспитанник Серых Монахов и тут же добавил, что после завтрака прошло уже
три часа и од был бы не прочь доесть сырный пирог, купленный Тео.
- Ах ты, маленький обжора! - воскликнула Тео, но с лестницы донесся
какой-то странный звук, и она выбежала из комнаты, старательно притворив за
собой дверь. Мы не последуем за ней. Звук этот был рыданием, которое
вырвалось из самой глубины трепещущего измученного сердечка Эстер, и хотя мы
этого не видели, я не сомневаюсь, что девочка бросилась на шею сестре и
расплакалась на груди доброй Тео.
Когда под вечер семья отправилась погулять по лугу, Этти осталась дома
- она лежала в постели с головной болью, а ее мать ухаживала за ней. Чарли
вскоре встретил школьного приятеля, мистер Вулф, разумеется, не замедлил
удалиться в обществе мисс Лоутер, а Тео с отцом, чинно прогуливаясь под
ясным воскресным небом, увидели госпожу Бернштейн, которая грелась на
солнышке, сидя на скамье под деревом, окруженная заботами племянницы и
племянника. Гарри, просияв от радости, бросился навстречу своим дорогим
друзьям, дамы весьма любезно поздоровались с полковником и его дочерью,
которые были так добры к их Гарри.
Каким красивым и благородным он выглядит, подумала Тео и назвала его по
имени, точно он и правда был ее братом.
- Почему мы не видели вас сегодня утром, Гарри? - спросила она.
- Я ведь не знал, что вы приехали в Танбридж, Тео.
- И все-таки вы могли бы увидеть нас, если бы захотели!
- Где же? - осведомился Гарри.
- Вон там, сэр, - ответила она с упреком, указывая на церковь. И ее
бесхитростное личико излучало нежность и доброту. Ах, юный читатель,
бродящий по свету и борющийся с искушениями, да будут и о вас с любовью
молиться две-три чистые души!


^TГлава XXXIII,^U
содержащая монолог Эстер

Когда вспышка Этти выдала отцу ее секрет, Мартин Ламберт в первую
минуту очень рассердился на юношу, который отнял у него и у всей семьи
сердце его девочки.
- Чума на всех повес, англичан и индейцев! - вскричал полковник,
обращаясь к жене. - И зачем только этому шалопаю понадобилось расквасить нос
именно об наши ворота!
- Может быть, милый, нам удастся его исправить, - кротко возразила
миссис Ламберт. - А к нашим дверям его привело Провидение. Вы смеялись надо
мной, мистер Ламберт, когда я говорила это раньше, но если не само небо
привело молодого человека к нам, то кто же? И, может быть, он принес с собой
счастье и радость для нас всех!
- Как это тяжко, Молли! - простонал полковник. - Мы ласкаем, лелеем и
растим их, мы ухаживаем за ними в дни болезней, мы хлопочем и строим планы,
мы копим деньги, и штопаем, и перештопываем старую нашу одежду, а если у них
болит голова, мы глаз не смыкаем от тревоги, мы трудимся день и ночь, чтобы
исполнять их прихоти и капризы, и слышим: "папочка", "милый папенька" и "у
кого еще есть такой отец?". Утром во вторник я - король в своем доме и
семье. А во вторник вечером является принц Фу-ты Ну-ты - и моему
царствованию приходит конец. Целая жизнь забыта и отринута ради пары голубых
глаз, пары стройных ног и копны рыжих волос.
- Нам, женщинам, повелено оставлять все и следовать за мужем. И,
помнится, милый Мартин, у нас с тобой дело сладилось очень скоро, - сказала
миссис Ламберт, кладя руку на плечо супруга.
- Такова человеческая природа и чего еще можно ждать от девчонки? - со
вздохом сказал полковник.
- И мне кажется, я исполнила свой долг перед мужем, хотя, признаюсь,
ради него я оставила моего отца, - тихонько добавила миссис Ламберт.
- Умница! Провалиться мне на этом месте, я тебя очень люблю, Молли, -
сказал добряк-полковник. - Но вспомни-ка, зато твой отец меня очень не
любил, и если я когда-нибудь обзаведусь зятьями...
- Если! Нет, вы подумайте! Конечно, мои девочки непременно выйдут
замуж, мистер Ламберт! - вскричала маменька.
- Ну, так когда они явятся, сударыня, я возненавижу их, как ваш батюшка
возненавидел меня - и по заслугам! - за то, что я отнял у него его
сокровище.
- Мартин Ламберт, перестаньте кощунствовать и говорить
противоестественные вещи! Да, противоестественные, сударь! - возразила его
супруга.
- Нет, душа моя! Вот тут слева у меня больной зуб, и лишиться его,
конечно - вещь самая естественная. Однако когда зубодер начнет его выдирать,
мне естественно будет почувствовать боль. А неужто вы думаете, сударыня, что
Этти мне не дороже всех моих зубов? - спросил мистер Ламберт.
Однако еще не бывало женщины, которой не хотелось бы выдать замуж свою
дочь, как бы ни бунтовали отцы против вторжения зятя в их семью. А матери и
бабушки на свадьбах дочерей и внучек вновь переживают собственное замужество
- их души облекаются в муслин и кружева двадцатилетней или сорокалетней
давности, вновь белые ленты украшают кучера, и это не новобрачные, а они
сами вновь впархивают в карету и уносятся прочь. У какой женщины, даже самых
преклонных лет, не хранится в потаенных шкафчиках сердца ее пересыпанный
лавандой свадебный наряд?
- Так грустно будет расставаться с ней, - со вздохом продолжала миссис
Ламберт.
- Ты уже все решила, Молли, - со смехом сказал полковник. - Не пойти ли
мне заказать изюм и коринку для свадебного пирога?
- И мне придется оставить дом на тебя, когда я поеду к ней в Виргинию.
А сколько миль до Виргинии, Мартин? Наверное, много тысяч.
- Сто семьдесят три тысячи триста девяносто две мили с тремя