Мей Лев Александрович. Виргинцы (книга 1)

"комната мистера Вашингтона". Когда он уезжает, то оставляет та" одежду и
саквояж!
- О Джордж, Джордж! Настанет день, когда он не уедет! - простонала
Маунтин, которая, разумеется, постоянно возвращалась к запретной теме.
Мистер Джордж в обращении с фаворитом своей матери пускал теперь в ход
всю свою ледяную вежливость, которая весьма раздражала достойного
джентльмена, либо жгучие сарказмы, через которые тот прорывался так, как
прорывался через колючие заросли во время своих частых охотничьих прогулок с
Гарри Уорингтоном, пока Джордж, удалившись в свои шатры, занимался
математикой, французским языком или латынью, томясь в учебной комнате и
чувствуя себя все более и более одиноким.
Однажды Гарри отлучился из дому с какими-то своими приятелями (боюсь,
что в выборе друзей он далеко не всегда бывал осмотрителен, и мистер
Вашингтон составлял среди них скорее исключение), когда этот последний
приехал в Каслвуд. Он был так внимателен и нежен с хозяйкой дома, а она
встретила его с такой сердечностью, что ревность Джорджа Уорингтона
чуть-чуть не вырвалась наружу. Но оказалось, что это был прощальный визит.
Майор Вашингтон отправлялся в длительное и опасное путешествие - к западной
границе Виргинии и еще дальше. В течение последнего времени французы все
чаще вторгались на нашу территорию. Правительство метрополии, так же, как и
виргинские и пенсильванские власти, было встревожено этой воинственностью
хозяев Луизианы и Канады. Французские солдаты уже согнали немало наших
поселенцев с их земель, и губернаторы английских провинций решили положить
конец этим набегам или хотя бы выразить протест.
Границы своих американских владений мы определяли согласно принципу, во
всяком случае, удобному для колонистов. Принцип этот заключался в следующем:
те, кому принадлежало побережье, имели право и на псе внутренние земли
вплоть до Тихого океана - другими словами, английские договоры устанавливали
только южный и северный рубежи американских колоний Британии, в западном же
направлении они ничем не были ограничены. Французы, однако, владея колониями
на севере и на юге континента, стремились соединить их по Миссисипи, реке
Святого Лаврентия и цепи Великих внутренних озер, расположенных к западу от
английских владений. Когда в 1748 году между Францией и Англией был подписан
мир, вопрос о колониях остался неулаженным, и ему предстояло вновь стать
причиной раздора, едва одно из этих королевств собралось бы с силами, чтобы
потребовать его разрешения в свою пользу. Положение обострилось к 1753 году,
когда английские и французские поселенцы столкнулись на реке Огайо.
Разумеется, помимо французов и англичан, существовали и другие люди,
считавшие себя законными хозяевами территории, за которую сражались дети их
Белых Отцов, - речь шла об индейцах, исконных собственниках этих земель.
Однако мудрецы в Сент-Джеймском дворце и в Версале благополучно предпочли
считать указанный спор делом одних только европейцев, а не краснокожих, и
лишили этих последних права участия в нем, хотя обе тяжущиеся стороны в
случае необходимости охотно прибегали к помощи их томагавков.
Некая земельная компания, носившая название "Компания Огайо", получила
от виргинского правительства земли по берегам этой реки, а затем в ее
владения вторглись французские отряды и бесцеремонно выгнали оттуда
английских поселенцев. Те попросили о защите виргинского губернатора мистера
Динуидди, который решил отправить к командующему французскими войсками на
Огайо посланника с требованием прекратить вторжения на территорию его
величества короля Георга.
Мистер Вашингтон, понимая, какую возможность отличиться дает подобная
миссия молодому человеку вроде него, поспешил предложить вице-губернатору
свои услуги и, оставив свой виргинский дом, поместье и все занятия,
отправился с его поручением к французскому командующему. В сопровождении
проводника, переводчика и нескольких слуг бесстрашный молодой посол осенью
1753 года по индейским тропам пробрался от Уильямсберга почти к самым
берегам озера Эри и встретился с французом в форте Ле-Беф. Ответ этого
высокопоставленного офицера был краток: ему приказано удерживать этот край и
изгнать из него всех англичан. Французы открыто объявили о своем намерении
завладеть Огайо. И с этим грубым ответом посланцу Виргинии пришлось
пуститься в трудный и опасный обратный путь через дремучие леса и замерзшие
реки, находя дорогу по компасу и ночуя в снегу у костра.
Гарри Уорингтон клял свою злосчастную судьбу - уехав на петушиный бой,
он упустил возможность принять участие в предприятии куда более благородном
и интересном. А майор Вашингтон по возвращении из поездки, во время которой
он выказал столько героизма и скромности, продолжал пользоваться особым
расположением хозяйки Каслвуда. Она постоянно ставила его в пример сыновьям.
- Ах, Гарри! - повторяла она. - Только подумать, что ты тратишь время
на петушиные бои и лошадиные скачки, а майор в диких лесах должен был
беречься французов и сражаться с замерзающими реками! Ах, Джордж! Ученость,
разумеется, прекрасная вещь, но мне хотелось бы, чтобы мой старший сын
послужил и своей родине!
- Я буду очень рад вернуться в отчизну и поступить там на службу, -
отвечал Джордж. - Не хотите же вы, чтобы я служил под командой мистера
Вашингтона в его новом полку или попросил бы офицерский чин у мистера
Динуидди?
- Эсмонд может принять офицерский чин только от короля! - возразила
благородная дама. - И я скорее пойду с сумой, чем стану просить милости у
вице-губернатора мистера Динуидди.
В это время мистер Вашингтон набирал полк - под эгидой виргинского
правительства, предоставившего ему для этой цели весьма скудные средства - и
намеревался с его помощью воспрепятствовать французским притязаниям более
успешно, нежели это удалось ему, когда он был только послом. Власти уже
отправили на запад небольшой отряд под командованием полковника Трента с
приказом утвердиться там и отражать все нападения врага. Французские войска,
численно значительно превосходившие наши, встретились с английскими
аванпостами, которые пытались укрепиться на границе Пенсильвании в том
месте, где теперь вырос огромный город Питтсбург. Виргинский офицер, имевший
в своем распоряжении только сорок солдат, не мог оказать никакого
сопротивления двадцатикратно сильнейшему неприятелю, который появился перед
его недостроенным фортом. Французы позволили ему спокойно уйти, а сами
завладели его крепостью, завершили ее постройку и назвали ее фортом Дюкен в
честь канадского губернатора. Вплоть до этого времени не произошло еще
никаких открытых военных действий. Войска двух враждующих держав
противостояли друг другу, пушки были заряжены - но никто еще не отдал
команды: "Пли!" Как странно, что молодому виргинскому офицеру выпало на долю
произвести в первобытном пенсильванском лесу роковой выстрел - и разбудить
войну, которой суждено было длиться шестьдесят лет, захватить всю его родную
страну и перекинуться в Европу, стоить Франции ее американских владений,
отторгнуть от нас наши американские колонии и создать великую западную
республику, а затем, утихнув в Новом Свете, вновь разбушеваться в Старом,
причем из мириад участников этой гигантской схватки величайшая слава
досталась тому, кто нанес первый удар!
Сам же он и не подозревал о том, что готовила ему судьба. Простой
деревенский джентльмен, он, желая послужить своему королю и исполнить свой
долг, добровольно взял на себя миссию посла и выполнил ее безупречно. В
следующем году, командуя небольшим полком провинциальной милиции, он
отправился в поход против французов. Встретившись с их авангардом, он открыл
огонь и убил вражеского офицера. Затем ему пришлось отступить, а позже и
капитулировать перед превосходящими силами французов. 4 июля 1754 года
молодой полковник вывел свой небольшой отряд из маленького форта, где они
наспех укрепились (назвав эту крепость "фортом Необходимость"), уступил его
без боя победителю и отправился восвояси.
На этом его военная карьера прервалась: после бесплодного и бесславного
похода его полк был распущен. Удрученный, исполнившийся смирения, молодой
офицер через некоторое время навестил своих старых друзей в Каслвуде. Он был
еще совсем юношей и, возможно, перед началом своей первой кампании не только
питал радужные надежды на успех, но и высказывал их вслух.
- Я был сердит на вас, когда мы расстались, - сказал он Джорджу
Уорингтону, протягивая ему руку, которую тот горячо пожал. - Мне казалось,
Джордж, что вы считали ничтожными и меня, и мой полк. Я думал, что вы
посмеиваетесь над нами, и это меня очень сердило. Я слишком много хвастался
нашими будущими победами.
- Нет-нет, Джордж, вы сделали все, что было в ваших силах, - возразил
его собеседник, в чьей душе былую ревность заслонило сочувствие к несчастью
давнего друга их семьи. - Все понимают, что сто пятьдесят измученных голодом
солдат, оставшихся почти без пороха, не могли противиться вооруженному до
зубов неприятелю, к тому же впятеро превосходившему их численностью; те же,
кто знает мистера Вашингтона, не сомневаются, что он исполнил свой долг до
конца. Мы с Гарри в прошлом году видели французов в Канаде. Они повинуются
единой воле, а в наших провинциях каждый губернатор поступает по-своему.
Французы послали против вас королевские войска...
- О, если бы у нас тут были королевские войска! - вскричала госпожа
Эсмонд, гордо откинув голову. - Дайте нам два-три хороших английских полка,
и французы побегут. - Вы презираете провинциальную милицию, и после нашей
неудачи я ничего не могу вам возразить, - мрачно ответил полковник. - Но
когда я был тут в прошлый раз, вы верили в меня! Разве вы не помните, какие
победы вы пророчили мне... и как я сам, наверное, хвастал за стаканом вашего
превосходного вина? Но все эти прекрасные мечты теперь рассеялись. Вы,
сударыня, только по доброте своей оказали такой ласковый прием жалкому
неудачнику. - И молодой солдат грустно поник головой.
Чувствительный Джордж Уорингтон был растроган этим безыскусственным
признанием и искренней печалью. Он уже хотел сказать мистеру Вашингтону
несколько дружеских слов ободрения, но его матушка, к которой обращался
полковник, опередила его.
- Только по доброте, полковник Вашингтон? - сказала вдова. - Мне не
приходилось слышать, чтобы наш пол отворачивался от своих друзей лишь
потому, что они несчастны.
И она сделала полковнику изящнейший реверанс, который тотчас пробудил в
груди ее сына ревность еще злейшую, чем прежде.


^TГлава VII^U
Приготовления к войне

Что может дать человеку больше права на сочувствие, чем храбрость,
молодость, красота и несчастье? Будь у госпожи Эсмонд хоть двадцать сыновей,
почему это должно было препятствовать ей восхищаться молодым воином? И
комната мистера Вашингтона стала теперь еще больше комнатой мистера
Вашингтона. Вдова бредила им и повсюду восхваляла его. Она даже чаще, чем
прежде, указывала сыновьям на его достоинства и сравнивала высокие
добродетели полковника с погоней за удовольствиями, которой предается Гарри
(легкомысленный шалопай!), и с вечным корпением Джорджа над книгами. Эти
неумеренные похвалы, да еще в устах его матери, отнюдь не уменьшали
неприязни Джорджа к мистеру Вашингтону. Он продолжал лелеять демона ревности
в своей душе до тех пор, пока, вероятно, не стал в тягость и самому себе и
окружающим. Шутки его были теперь столь изощренными, что простодушная
госпожа Эсмонд их не понимала и совсем терялась от этих сарказмов, не зная,
чем объяснить его угрюмую желчность.
Тем временем в мире происходили события, которым суждено было оказать
влияние на судьбу всех членов нашего скромного семейства. Ссора между
французскими и английскими североамериканцами из колониальной превратилась в
национальную. В Канаду уже прибыли подкрепления из Франции, а в Виргинии
ожидались английские войска.
"Увы, дорогой друг! - писала из Квебека мадам де Муши своему юному
приятелю Джорджу Уорингтону. - Сколь немилостива к нам судьба! Я уже вижу,
как вы покидаете объятия обожаемой матери, чтоб кинуться в объятия Беллоны.
Я вижу раны, покрывающие вас после многих сражений. И мне трудно желать
победы нашим лилиям, когда вы готовитесь к битве под знаменем британского
льва. Есть вражда, которую не приемлет сердце, - и в эти дни тревог ее,
конечно, нет между нами. Все ваши здешние друзья шлют поклоны и приветы вам
и господину Любителю Медвежьей Травли, вашему брату (этому бесчувственному
Ипполиту, который предпочитал радости охоты изящной беседе наших дам!). Ваш
друг, ваш враг шевалье де ла Жаботьер жаждет встретиться со своим
великодушным противником на полях Марса. Его превосходительство господин
Дюкен говорил о вас вчера вечером за ужином. Господин Дюкен и мой муж шлют
своему юному другу поклон, к которому присоединяет самые лучшие свои
пожелания искренне ваша президентша де M уши".
"Знамя британского льва", упомянутое прекрасной корреспонденткой
Джорджа, действительно было уже развернуто, и под ним собиралось немало
королевских солдат. Им предстояло отобрать у французов все, что они успели
захватить в английских владениях. В Америке на средства короля было набрано
два полка, а из метрополии туда отплыл флот с еще двумя полками под
командованием опытного ветерана. В феврале 1755 года коммодор Кеппел на
знаменитом корабле "Центурионе", на котором Энсон совершил свое кругосветное
плаванье, прибыл в Хемптон-Родс в сопровождении еще двух военных кораблей,
имея на борту генерала Брэддока со штабом и частью армии. Командующим
генерала Брэддока назначил герцог. Сто лет назад герцога Камберлендского
называли в Англии просто "герцог" - как впоследствии еще одного знаменитого
полководца. Конечно, вышеупомянутый принц не был столь велик, как считали
его приверженцы, но уж наверное не был он и так плох, как утверждали его
враги. Вслед за генералом принца Уильяма прибыли транспортные суда,
привезшие множество припасов, солдат и денег.
Великий человек высадил свои войска в Александрии на реке Потомак и
отбыл в Аннаполис в Мэриленде, куда созвал на совет губернаторов всех
колоний и потребовал, чтобы они добились от своих провинций существенной
помощи в этом общем деле.
Прибытие генерала и его маленькой армии вызвало чрезвычайное волнение
во всех провинциях, а больше всего - в Каслвуде. Гарри немедля отправился в
Александрию, чтобы посмотреть военный лагерь. Стройные ряды палаток, бодрая
музыка флейт и барабанов привели его в восторг. Он тут же перезнакомился с
офицерами обоих полков и мечтал только о том, чтобы отправиться с ними в
поход, а тем временем был желанным гостем за их столом.
Госпожа Эсмонд была очень довольна, что ее сыновьям представился случай
побыть в обществе благородных английских джентльменов. Она не сомневалась,
что такое знакомство может пойти им только на пользу и что офицеры,
прибывшие из Англии, совсем не похожи на приятелей Гарри - виргинских
помещиков, любителей скачек и петушиных боев, и на судейских, стряпчих и
прихлебателей, окружавших вице-губернатора. Госпожа Эсмонд с необыкновенной
зоркостью распознавала льстецов в чужих домах. А к небольшому
правительственному кружку в Уильямсберге она относилась с особой
насмешливостью, от души презирая тамошний этикет и смехотворные претензии на
знатность.
Что же касается общества королевских офицеров, то мистер Гарри и его
старший брат только улыбались, слушая похвалы, которые их матушка расточала
элегантности и безупречным манерам господ армейцев. Если бы достойной даме
была известна вся истина, если бы она слышала их шуточки и песни, которые
они распевали за вином и пуншем, если бы она видела, в каком состоянии
многих из них уносили после пирушки к ним на квартиры, она не стала бы с
такой горячностью рекомендовать их общество своим сыновьям. Солдаты и
офицеры наводнили окрестности города, пугая мирных фермеров и сельских
жителей своим буйством; генерал бушевал и проклинал свою армию за
бесчинства, а колонистов - за изменническую скаредность; солдаты вели себя
так, словно находились в покоренной стране, - презирали ее обитателей и
оскорбляли жен даже своих индейских союзников, которые присоединились к
прибывшим в Америку английским воинам, чтобы вместе с ними выступить против
французов. Генерал был вынужден изгнать индианок из лагеря. Их мужья,
пораженные и возмущенные, ушли вместе с ними, о чем генералу пришлось очень
пожалеть несколько месяцев спустя, когда их помощь оказалась бы неоценимой.
Возможно, до госпожи Эсмонд доходили кое-какие истории о лагерной
жизни, но она ничего не желала слушать. Солдаты остаются солдатами, кто же
этого не знает? А те офицеры, которых приглашали в Каслвуд ее сыновья, были
чрезвычайно воспитанными и светскими людьми - "то соответствовало истине.
Вдова принимала их очень любезно, а лучше охоты, чем в ее поместье, не было
нигде. Вскоре сам генерал прислал хозяйке Каслвуда весьма вежливое письмо.
Его отец служил с ее батюшкой под командой прославленного Мальборо, и в
Англии еще помнят и чтут имя полковника Эсмонда. С разрешения ее милости
генерал Брэддок хотел бы иметь честь посетить ее в Каслвуде и воздать дань
уважения дочери столь заслуженного офицера.
Если бы госпожа Эсмонд знала причину любезности генерала Брэддока, она,
возможно, не была бы так ею очарована. Главнокомандующий во время своего
пребывания в Александрии устраивал утренние приемы для местного дворянства,
и на один из них явились наши каслвудские близнецы, которые отправились
представиться великому человеку верхом на лучших своих лошадях, в самых
последних полученных из Лондона костюмах и в сопровождении двух
лакеев-негров в великолепных ливреях. Генерал, сердитый на местную знать, не
обратил на молодых джентльменов никакого внимания и только за обедом
случайно спросил своего адъютанта, кто были эти деревенские увальни в
красно-сине-золотых камзолах.
С его превосходительством обедали тогда губернатор Виргинии мистер
Динуидди, представитель Пенсильвании и еще кто-то.
- А! - сказал мистер Динуидди. - Это сынки принцессы Покахонтас.
После чего генерал с отменным ругательством вопросил:
- А это еще кто?
Динуидди, сильно недолюбливавший миниатюрную даму, так как эта властная
особа сотни раз обходилась с ним весьма непочтительно, поспешил выставить
госпожу Эемонд в очень забавном свете, высмеял ее чванство и непомерные
претензии и продолжал развлекать генерала Брэддока анекдотами о ней, пока
его превосходительство не задремал.
Когда генерал проснулся, Динуидди уже ушел, но филадельфиец еще сидел
за столом, оживленно беседуя с офицерами. Генерал продолжил разговор с того
места, на котором уснул, и, заговорив о госпоже Эсмонд в резких и не слишком
изысканных выражениях, какие были в ходу у военных в те дни, осведомился еще
раз, как бишь Динуидди назвал эту старую дуру. После чего с гневом и
презрением начал поносить местное дворянство, да и всю страну вообще.
Филадельфиец, мистер Франклин, повторил имя вдовы, высказал о ее
характере мнение, весьма отличное от мнения мистера Динуидди, сообщил
множество сведений о ней, ее отце и ее поместье (впрочем, он всегда проявлял
такую же осведомленность, о каком бы предмете или человеке ни зашла речь),
объяснил генералу, что у госпожи Эсмонд есть большие стада, лошади и
всяческие припасы, могущие оказаться очень полезными при настоящем положении
дел, и посоветовал ему постараться завоевать ее расположение. Генерал давно
уже пришел к выводу, что мистер Франклин - на редкость разумный и
проницательный человек, и теперь соизволил приказать адъютанту пригласить
этих двух юношей на следующий день к обеду. Когда они явились, он обошелся с
ними очень благосклонно и ласково, а его приближенные были к ним весьма
внимательны. Они же вели себя, как и подобало людям, носящим столь славное
имя, - скромно, но с большим достоинством. Домой они вернулись чрезвычайно
довольные, и их мать была не меньше польщена любезным приемом, который его
превосходительство оказал ее мальчикам. В ответ на письмо Брэддока госпожа
Эсмонд начертала послание в лучшем своем стиле, благодаря его за память и
прося назначить день, когда она будет иметь честь принять его
превосходительство в Каслвуде.
Можно не сомневаться, что прибытие армии и будущая военная экспедиция
служили в Каслвуде предметом бесконечных обсуждений. Гарри мечтал
отправиться в этот поход. Он бредил войной и сражениями и все время проводил
в Уильямсберге в обществе офицеров; он вычистил и отполировал все ружья,
шпаги и сабли в доме и, вернувшись к забаве своего детства, опять принялся
муштровать негров. Его мать, в которой жил доблестный дух, понимала, что
пришло время кому-то из ее сыновей расстаться с ней и отправиться служить
королю. Но о том, на кого должен пасть жребий, она боялась и думать.
Старшего она уважала, восхищалась им, однако чувствовала, что младшего любит
более горячо.
Гарри же, как ни грезил он призванием солдата, как ни мечтал об этой
славной судьбе, также почти не осмеливался заговаривать о своем заветном
желании. Раза два, когда он попробовал коснуться этой темы с Джорджем, тот
мрачно хмурился. Гарри питал к старшему брату чисто феодальную
привязанность, обожал его и во всем был готов уступать ему, как главе рода.
Теперь Гарри, к своему бесконечному ужасу, убедился, что Джордж со
свойственной ему серьезностью предался военным занятиям. Джордж достал с
полок все описания походов принца Евгения и Мальборо, все военные книги,
принадлежавшие его деду, и наиболее воинственные из "Биографий" Плутарха. Он
опять начал заниматься с Демпстером фехтованием. Старый шотландец был
неплохим знатоком военного искусства, хотя и предпочитал скрывать, где он
ему научился.
Госпожа Эсмонд послала ответ на письмо его превосходительству со своими
сыновьями и сопроводила его такими великолепными подарками его штабу и
офицерам обоих королевских полков, что генерал не раз и не два поблагодарил
мистера Франклина, с чьей помощью он приобрел столь полезного союзника.
Быть может, кому-нибудь из молодых людей хотелось бы участвовать в
кампании? - осведомился генерал. Один их друг, который часто о них
рассказывал, - мистер Вашингтон, потерпевший такую неудачу в прошлогоднем
походе, - уже обещал стать его адъютантом, и его превосходительство был бы
рад зачислить в свою свиту еще одного виргинского джентльмена. При этом
предложении глаза Гарри засияли, и, раскрасневшись, он воскликнул, что будет
счастлив отправиться в поход. Джордж, пристально глядя на младшего брата,
сказал, что один из них сочтет за большую честь сопровождать его
превосходительство, но долг другого - остаться дома и заботиться об их
матушке. Гарри не произнес больше ни слова. Он по-прежнему повиновался воле
Джорджа. Как ни хотелось ему отправиться на войну, он был готов молчать об
этом, пока Джордж не объявит о своем решении. А кроме того, самая сила его
желания делала его робким. И когда они с Джорджем возвращались домой, он не
решился коснуться этой темы. Милю за милей они ехали молча или пытались
завязать разговор о посторонних предметах, но каждый знал, о чем думает
другой, и боялся коснуться рокового вопроса.
Дома юноши рассказали матери о предложении генерала Брэддока.
- Я знала, что так будет, - сказала она. - В такое тяжелое время наша
семья не может оставаться в стороне. Вы... вы уже решили, кто из вас меня
покинет? - Она переводила взгляд с одного на другого, равно страшась
услышать и то и другое имя.
- Ехать должен младший, матушка! Конечно, ехать должен я! - воскликнул
Гарри, багрово краснея.
- Конечно, ехать должен он, - подхватила миссис Маунтин,
присутствовавшая при разговоре.
- Ну вот! И Маунтин говорит то же! И я это говорю, - повторил Гарри,
искоса поглядывая на Джорджа.
- Ехать должен глава семьи, матушка, - печально сказал Джордж.
- Нет-нет! Ты нездоров. Ты так до конца и не оправился после твоей
лихорадки. Ему ведь не следует ехать, верно, Маунтин?
- Милый мой Хел! Ты был бы лучшим солдатом, чем я. Вы с Джорджем
Вашингтоном большие друзья и были бы рады обществу друг друга, а меня он не
любит, как и я его, хоть им и очень восхищаются в нашей семье. Но видишь ли,
таков закон чести, мой Гарри. (Он обращался к брату, и тут голос его стал
удивительно ласковым и нежным.) Мне все это тяжело только потому, что я
должен ответить тебе отказом. Ехать обязан я. Если бы судьба не мне, а тебе
подарила те лишние полчаса, на которые я старше тебя, то это был бы твой
долг и ты настоял бы на своем праве - конечно, настоял бы.
- Да, Джордж, - сказал бедняга Гарри. - Не спорю - так оно и было бы.
- Ты останешься дома и будешь заботиться о Каслву-де и о матушке. Если
со мной что-нибудь случится, ты заменишь здесь меня. Я хотел бы уступить
тебе, милый, как ты, я знаю, пожертвовал бы ради меня жизнью. Но каждый из
нас должен исполнить свой долг. Что сказал бы наш дед, будь он жив?
Их мать с гордостью посмотрела на сыновей.