Мей Лев Александрович. Виргинцы (книга 1)

Джордж с этих пор дал волю саркастичности, которую, быть может,
унаследовал от деда, - в тех случаях, когда тихий и умный мальчик прибегает
к подобному оружию, он может отравить существование всей семье. Джордж
подхватывал напыщенные сентенции Уорда и выворачивал их наизнанку, так что
молодой священник, вне себя от ярости, чуть не давился самыми вкусными
блюдами и не мог воздать должное обильному обеду. Госпожа Эсмонд гневалась
на старшего сына - и особенно потому, что Гарри громко хохотал над его
шутками. Упрямый мальчишка бросал ей вызов, оскорблял и высмеивал ее
полномочного представителя и портил ее младшею сына! И госпожа Эсмонд
решилась на отчаянную и злосчастную попытку сохранить свою власть.
Близнецам было тогда четырнадцать лет; Гарри и ростом и силой намного
превосходил брата, который отличался хрупкостью сложения и на вид казался
моложе своего возраста. В те дни палочный метод был признанным способом
убеждения. Сержанты, школьные учителя, надсмотрщики над рабами всегда были
готовы пустить в ход трость. Мистер Демпстер, шотландец-гувернер маленьких
виргинцев, не раз задавал им порку в те дни, когда еще был жив их дед, и
Гарри в особенности настолько привык к этому наказанию, что не придавал ему
ни малейшего значения. Но во время междуцарствия, наступившего после кончины
полковника Эсмонда, трость оказалась в небрежении, и молодым каслвудским
джентльменам была предоставлена полная свобода. Однако теперь, когда
несчастная мать убедилась, что юные мятежники восстают против ее власти и
власти избранного ею помощника, она решила принудить их к повиновению силой.
И посоветовалась с мистером Уордом. Сей молодой, атлетически сложенный
педагог без труда отыскал главу и стих, оправдывающие путь, который ему
хотелось избрать, - впрочем, в ту эпоху никто не сомневался в полезности
телесных наказаний. Мистеру Уорду жизнь в Каслвуде пришлась очень по вкусу,
и, надеясь утвердиться там, он вначале всячески льстил мальчикам. Но они
смеялись над его лестью, презирали его за дурные манеры и вскоре начали
открыто зевать на его проповедях, - чем милостивее была с ним их мать, тем
меньше нравился он им, и к этому времени наставник и его воспитанники уже
искренне ненавидели друг друга. Миссис Маунтин, верный друг близнецов - и
особенно Джорджа, с которым, по ее мнению, мать обходилась очень
несправедливо, - предупреждала мальчиков, что против них готовится что-то
недоброе, и просила их быть осторожнее.
- Уорд так и расстилается перед вашей маменькой. Просто сил нет
слушать, как он льстит и как чавкает - мерзкий пролаза! Будьте
осмотрительны, бедненькие мои, хорошенько учите уроки и не сердите своего
учителя. А то быть беде, я это верно знаю. В прошлый вторник ваша маменька
говорила о вас с майором Вашингтоном, когда я вошла в комнату. Не нравится
мне этот майор Вашингтон, сами знаете. И нечего говорить "ну, Маунти!",
мистер Гарри. Ты ведь всегда стоишь за своих друзей.
Майор, конечно, и высок, и красив, и, может быть, отличный человек, да
только, на мой взгляд, ведет он себя как старик, а не как молодым людям
положено. Вот ваш папенька, голубчики мои, и мои бедняга Маунтин, когда были
прапорщиками в полку Кингсли, успели покуралесить - было бы им чем помянуть
молодость. А скажите-ка, чем ее майор Вашингтон помянет? Ничем! Ну, так в
прошлый вторник вхожу я в гостиную, а он там с вашей маменькой беседует - и
я знаю, говорили они про вас, потому что он сказал: "Дисциплина есть
дисциплина, и ее необходимо поддерживать. Распоряжаться в доме может только
один человек, и у себя, сударыня, вы должны быть полной хозяйкой".
- Он и мне говорил то же самое! - воскликнул Гарри. - Он сказал, что не
любит вмешиваться в чужие дела, но что наша матушка очень рассержена - вне
себя от гнева, сказал он, и просил меня слушаться мистера Уорда, а главное,
уговорить Джорджа, чтобы он его слушался.
- Пусть майор Вашингтон распоряжается в своем доме, а не в моем, -
надменно произнес Джордж. И все предостережения, вместо того, чтобы пойти
ему на пользу, только укрепили его упрямство и высокомерие.
На следующий же день разразилась буря ж кара обрушилась на главу
маленького мятежника. Во время утренних занятий между Джорджем и мистером
Уордом вспыхнула ссора. Мальчик вел себя очень дерзко без всякой на то
причины. Даже брат, всегда готовый встать на его сторону, вмешался и сказал,
что он не прав. Мистер Уорд сдержался - загнать пробку поглубже в бутылку и
подавить гнев, не дав ему сразу же воли, называется "сдержаться" - и сказал,
что сообщит о случившемся госпоже Эсмонд. После обеда мистер Уорд попросил
ее милость остаться и достаточно беспристрастно изложил ей суть их ссоры.
Он сослался на Гарри, и бедняжке Гарри пришлось подтвердить все
сказанное учителем.
Джордж, стоя у камина под портретом деда, высокомерно заявил, что
мистер Уорд говорит совершеннейшую правду.
- Быть наставником подобного ученика - нелепо, - начал мистер Уорд и
произнес длинную речь, обильно уснащенную обычными ссылками на Писание, -
при каждой из них нераскаянный Джордж улыбался и презрительно хмыкал. В
завершение Уорд обратился к ее милости с просьбой разрешить ему удалиться.
- Но прежде вы должны будете наказать этого дерзкого и непослушного
ребенка! - ответила госпожа Эсмонд, которая во время филиппики Уорда
приходила во все больший гнев, только усугубляемый поведением ее сына.
- Наказать! - воскликнул Джордж.
- Да, сударь, наказать! Если ласки и увещевания бессильны против твоей
гордыни, придется научить тебя послушанию другим способом. Я наказываю тебя
сейчас, непокорный мальчишка, для того, чтобы спасти от горшей кары в иной
жизни! Распоряжаться в доме может только один человек, н у себя я должна
быть полной хозяйкой. Вы накажете этого, упрямого негодника, мистер Уорд,
как мы с вами уговорились, и если он посмеет сопротивляться, вам помогут
надсмотрщики и слуги.
Вдова, несомненно, сказала что-то в этом духе, но только, с
многочисленными гневными ссылками на Писание, которые смиренному летописцу
воспроизводить, однако, не подобает. Постоянно обращаться к священным книгам
и приспосабливать их заветы к своим целям, постоянно впутывать небесные силы
в свои, частные дела и страстно призывать их к вмешательству в собственные
семейные ссоры и неприятности, претендовать на близкое знакомство с
помыслами и путями небес, которое позволило бы грозить ближнему своему их
громами, и точно знать судьбу, уготованную провидением и этому нечестивцу, и
всем другим, кто смеет не соглашаться с вашим непогрешимым мнением, - вот.
чему научил нашу простодушную вдову ее молодой и неукротимый духовный
наставник, но не думаю, чтобы наука эта принесла ей большое утешение.
Во время обличительной речи своей матушки, - и, возможно, вопреки ей, -
Джордж Эсмонд вдруг почувствовал, что был не прав.
- "Распоряжаться в доме может только один человек, и вы должны быть
хозяйкой" - я знаю, кто первый сказал эти слова, - мысленно произнес он,
бледнея, - и... и... я знаю, матушка, что вел себя с мистером Уордом очень
дурно.
- Он сказал, что виноват! Он просит прощения! - воскликнул Гарри. -
Молодец, Джордж! Ведь этого достаточно, верно?
- Нет, этого недостаточно! - вскричала миниатюрная дама. - Непокорный
сын должен понести кару за свою непокорность. Когда я упрямилась в детстве,
- что иногда случалось до того, как мой дух переменился и исполнился
смирения, - маменька наказывала меня, и я покорно терпела наказание. Того же
я жду и от Джорджа. Прошу вас исполнить ваш долг, мистер Уорд.
- Погодите, маменька! Вы не понимаете, что вы делаете, - сказал Джордж
в чрезвычайном волнении.
- Я знаю, неблагодарный, что тот, кто жалеет розги, губит свое чадо, -
ответила госпожа Эсмонд, присовокупив еще несколько подобных же афоризмов.
Джордж слушал ее, весь бледный, с отчаянием в глазах.
На каминной полке под портретом полковника стояла чашка, которой вдова
очень дорожила, так как именно из этой чашки всегда пил чай ее отец. Джордж
внезапно взял чашку в руки, и по его побледневшему лицу скользнула
непонятная улыбка.
- Повремените минуту. Не уходите, - обратился он к матери, которая уже
направилась к двери. - Вы ведь... вы очень любите эту чашку, матушка? -
Гарри с удивлением посмотрел на брата. - Если я разобью ее, она уже никогда
не будет целой, не так ли? Никакие заклепки не сделают ее целой. Чашку моего
любимого дедушки! Я вел себя дурно. Мистер Уорд, я прошу у вас прощения. Я
постараюсь исправиться.
Вдова бросила на сына негодующий, исполненный презрения взгляд.
- Я думала, - сказала она, - я думала, что Эсмонд не может быть трусом,
но... - Тут она вскрикнула, потому что Гарри с воплем кинулся к брату,
протягивая руки.
Джордж посмотрел на чашку, поднял ее повыше, разжал пальцы и уронил ее
на мраморную каминную доску.
- Поздно, Хел, - сказал он. - Она уже никогда не будет целой, никогда.
А теперь, матушка, я готов, раз таково ваше желание. Может быть, вы придете
посмотреть, трус ли я? Ваш слуга, мистер Уорд. Слуга? Раб! Когда я в
следующий раз увижу мистера Вашингтона, сударыня, я поблагодарю его за
совет, который он вам дал.
- Да исполняйте же ваш долг, сударь! - воскликнула миссис Эсмонд,
топнув ножкой.
И Джордж, низко поклонившись мистеру Уорду, почтительно попросил его
первым пройти в дверь.
- Остановите их, матушка! Ради бога! - крикнул бедный Хел. Но в сердце
миниатюрной дамы кипела ярость, и она осталась глуха к мольбам мальчика.
- Ты рад его оправдывать! - вскричала она. - Но это будет сделано, даже
если я буду вынуждена сделать это сама! - И Гарри с лицом, омраченным
печалью и гневом, покинул комнату через ту же дверь, через которую только
что вышли мистер Уорд и Джордж.
Вдова бросилась в кресло и некоторое время сидела неподвижно, невидящим
взглядом уставившись на разбитую чашку. Затем она наклонила голову к двери -
полудюжину этих резных дверей красного дерева полковник выписал из Европы.
Некоторое время стояла глубокая тишина, а затем раздался громкий крик,
заставивший вздрогнуть бедную мать.
Мгновение спустя на пороге появился мистер Уорд - лоб его был залит
кровью, лившейся из глубокой раны, а за ним шел Гарри, сверкая глазами и
размахивая маленьким охотничьим ножом, который всегда висел вместе с другим
оружием полковника на стене в библиотеке.
- И пусть! Это сделал я! - заявил Гарри. - Я не мог стерпеть, чтобы
этот мужлан бил моего брата, и когда он занес над ним руку, я бросил в него
большую линейку. Я не мог удержаться. Я не собираюсь этого терпеть, и если
кто-нибудь поднимет руку на меня или на моего брата, он мне заплатит за это
жизнью, - кричал Гарри, размахивая ножом.
Вдова громко ахнула, а потом вздохнула, глядя на юного победителя и его
жертву. Должно быть, она испытала невыразимые муки за те несколько минут,
пока оставалась в столовой одна, и удары, которые в ее воображении ложились
на спину ее первенца, исполосовали ей сердце. Она жаждала прижать к нему
обоих своих мальчиков. Гнев ее прошел. И вполне вероятно, что ловкость и
благородство младшего сына привели ее в восхищение.
- Ты гадкий непослушный мальчик, - сказала она чрезвычайно благодушным
голосом. - Ах, бедный мистер Уорд! Ударил вас - какой негодник! Большой
линейкой папеньки? Из черного дерева? Положи ножик, милый! Генерал Уэбб
подарил его моему отцу после осады Лилля. Дайте я промою вам рану, мой
добрый мистер Уорд - слава богу, что не случилось хуже. Маунтин! Принесите
мне пластырь - он лежит в среднем ящике лакированного шкафчика. А вот и
Джордж! Надень жилет и сюртук, дитя мое. Ты согласился вытерпеть наказание,
и этого достаточно. Гарри, попроси у доброго мистера Уорда прощения за свою
греховную несдержанность - и я от всего сердца прошу его простить тебя.
Старайся укрощать свою вспыльчивость, милый... и помолись, чтобы твои
проступок был прощен. Мой сын! О мой сын! - И, не в силах более сдерживать
слезы, она обняла своего первенца, а Гарри, положив нож, с неохотой подошел
к мистеру Уорду и сказал:
- Прошу у вас прощения, сэр. Но я не мог сдержаться, даю слово чести. Я
не мот стерпеть, чтобы моего брата ударили.
Вдова посмотрела на бледное лица Джорджа и испугалась. В ответ на ее
виноватые ласки он холодно поцеловал мать в лоб и высвободился из ее
объятий.
- Вы хотели поступить, как лучше, матушка, - сказал он. - А я был
неправ. Но чашка разбита, и вся королевская конница, и вся королевская рать
не смогут вновь сделать ее целой. Но ничего... поставьте ее вот так, и
трещина не будет заметна,
И госпожа Эсмонд вновь растерянно посмотрела на сына, а он поставил
разбитую чашку на ее обычное место. Вдова почувствовала, что уже не имеет
над ним власти. Он оказался сильнее. Но она об этом не жалела - ведь женщины
любят не только побеждать, но и быть побежденными; в с этой минуты юный
джентльмен стая хозяином Каслвуда. Его мать восхищенно смотрела, как он
повернулся к Гарри, с милостивой снисходительностью протянул ему руку в
сказал "благодарю тебя, брат!" - так, словно он был венценосцем, а Гарри -
генералом, помогшим ему выиграть решающую битву.
Затем Джордж подошел к мистеру Уорду, который с жалким видом все еще
промывал глаза и ссадину на лбу.
- Я прошу у вас прощения за выходку Гарри, сэр, - величественно сказал
он. - Видите ли, хотя мы и очень молоды, но мы джентльмены и не можем
спокойно снести оскорбление от человека нам постороннего. Я покорился бы,
потому что так пожелала матушка, но я рад, что она передумала.
- А какое же удовлетворение получу я, сударь? - осведомился мистер
Уорд. - Кто загладит оскорбление, нанесенное мне?
- Мы очень молоды, - повторил Джордж со старомодным поклоном, - Скоро
нам исполнится пятнадцать лет. Любое удовлетворение, принятое между
джентльменами...
- И это, сударь, вы говорите проповеднику слова божьего! - вздрогнув,
возопил мистер Уорд, который отлично знал, что оба мальчика прекрасно
фехтуют, и десятки раз терпел поражение и от того, и от другого.
- Но ведь вы еще не священник. И мы думали, что вы хотите, чтобы вас
считали джентльменом. Мы не знали.
- Джентльменом? Я христианин, сударь! - в ярости объявил Уорд, сжимая
свои огромные кулаки.
- Ну, а если вы не хотите драться, почему вы отказываетесь простить? -
вмешался Гарри. - Если же вы не хотите простить, то почему вы отказываетесь
драться? Вот это, по-моему, и есть рогатый силлогизм. - И он рассмеялся
своим веселым заразительным смехом.

Впрочем, этот смех не шел ни в какое сравнение с хохотом, который
раздался несколько дней спустя, когда ссора была кое-как улажена, а лоб
мистера Уорда почти зажил и злополучный наставник, по своему обыкновению,
произносил вечернюю проповедь. Он надеялся силой красноречия вновь внушить
мальчикам почтение к себе и пробудить в своей маленькой пастве былой восторг
- он пытался преодолеть их несомненное равнодушие, он умолял небо исполнить
прежним жаром их холодные сердца и ниспослать озарение тем, кто был готов
отпасть. Но тщетно! Вдова более не обливалась слезами, слушая его обличения,
не восхищалась громогласными метафорами и уподоблениями, не бледнела при
самых палящих угрозах, которыми он уснащал свои тирады. Более того -
нередко, сославшись на головную боль, она сразу же уходила к себе, и в этих
случаях остальные бывали холоднее льда. Так вот: однажды вечером Уорд, все
еще отчаянно старавшийся вернуть себе попранную власть, избрал темой
проповеди прелесть покорности, распущенный дух нынешнего века и
необходимость во всем повиноваться нашим духовным и светским властителям.
- Ибо для чего, дорогие друзья, - величаво вопросил он (у него была
привычка задавать чрезвычайно скучные вопросы и тут же давать на них само
собой разумеющиеся ответы), - для чего назначаются правители, как не для
того, чтобы нами кто-то управлял? Для чего нанимают наставников, как не для
того, чтобы учить детей? (Здесь он уставился на мальчиков.) Для чего
ферула... - Тут он запнулся, и на его лице, повернутом к юным джентльменам,
появилась растерянность. Их взгляд напомнил ему о житейском значении
последнего злосчастного слова. Поперхнувшись, он стукнул кулаком по столу. -
Для чего, говорю я, ферула власти...
- "Ферула" значит "линейка", - сказал Джордж, глядя на Гарри.
- Линейка! - повторил Гарри и поднес руку ко лбу над глазом, к тому
самому месту, где чело бедного учителя еще хранило след недавней стычки.
Линейка - ха-ха-ха! Удержаться было невозможно. Мальчики расхохотались.
Смешливая миссис Маунтин не замедлила к ним присоединиться, а малютка Фанни,
которая всегда вела себя на этой вечерней церемонии очень чинно и тихо, тут
весело заворковала и захлопала в ладоши, радуясь общему смеху, хотя и не
понимая, чем он вызван.
Это было уже слишком. Мистер Уорд захлопнул лежавшую перед ним книгу, в
нескольких сердитых, но выразительных и мужественных словах высказал свое
намерение никогда больше не тратить слов в стенах этого дома и покинул
Каслвуд, не вызвав ни малейших сожалений у госпожи Эсмонд, которая всего три
месяца назад души в нем не чаяла.


^TГлава VI^U
Виргинцы отправляются путешествовать

После отбытия ее злополучного духовного наставника и домашнего
священника госпожа Эсмонд и ее первенец как будто совсем помирились; однако
на Джорджа ссора с матерью, хотя он никогда об этом не говорил, произвела,
по-видимому, тягчайшее впечатление, - во всяком случае, вскоре после
описанных домашних бурь он заболел лихорадкой и в горячечном бреду раза два
пронзительно кричал: "Разбита! Разбита! Она никогда уже не станет целой!" И
безмолвный ужас сжимал сердце матери, ни на минуту не отходившей от своего
бедного мальчика, который всю ночь беспокойно метался по постели. Перед этим
недугом ее искусство оказалось бессильным: Джорджу становилось все хуже, и
ему не помогали никакие снадобья из аптечки достойной вдовы, которыми она
столь щедро пичкала своих подданных. Бедной женщине пришлось выдержать еще
одно унижение, - однажды мистер Демпстер увидел, что вдова на своей лошадке
подъезжает к его дверям. Она прискакала в метель, чтобы умолять его прийти
на помощь ее бедному мальчику.
- Я перешагну через свою обиду, сударыня, - сказал он, - как вы
перешагнули через свою гордость. Дай бог, чтобы я не опоздал помочь моему
милому ученику!
Он сложил в сумку ланцет и весь небольшой запас имевшихся у него
лекарств, кликнул своего единственного слугу - мальчика-негра, запер свою
хижину и возвратился в Каслвуд. В эту ночь, как и в последующие дни, не раз
казалось, что бедняжка Гарри вот-вот станет наследником Каслвуда, однако
искусство мистера Демпстера победило лихорадку, приступы постепенно стали
слабеть, и Джордж почти совсем поправился. Ему была предписана перемена
воздуха, рекомендована даже поездка в Англию, но тут пришлось вспомнить, что
вдова рассорилась с английской родней своих сыновей - из-за собственной
вспыльчивости, как она теперь с раскаянием признала. Поэтому было решено,
что юные джентльмены совершат путешествие по востоку и северу страны, и вот
в сопровождении мистера Демпстера, снова ставшего их гувернером, и двух слуг
они отбыли в Нью-Йорк, а оттуда по прекрасному Гудзону добрались до Олбани,
где их принимали самые видные семьи колонии, а затем посетили французские
провинции, где встретили самый радушный прием благодаря лестным
рекомендательным письмам. Гарри ходил на охоту с индейцами, добывал меха и
стрелял медведей, а Джордж, никогда не любивший подобных развлечений и к
тому же еще не совсем оправившийся после своей болезни, стал любимцем
французских дам, которые редко встречали молодых англичан, столь бегло
говоривших по-французски. И Джордж так усовершенствовался в произношении,
что теперь легко мог бы сойти за француза. Все соглашались, что он настоящий
красавец. Менуэт он танцевал с чрезвычайным изяществом. Он сразу же
запоминал модные песни и романсы, только что привезенные из Франции, и
превосходно играл их на скрипке - и не пел лишь потому, что как раз в это
время у него ломался голос, переходя из дисканта в бас; в довершение всего,
к величайшей зависти бедняги Гарри, как раз тогда отправившегося на медвежью
охоту, он дрался на дуэли с юным прапорщиком Овернского полка шевалье де ла
Жаботьером, которому проколол плечо, после чего они поклялись в вечной
дружбе. Мадам де Муши, супруга суперинтенданта, сказала, что счастлива пять,
имеющая такого сына, н написала госпоже Эсмонд весьма малое письмо,
восхваляя поведение мистера Джорджа. Боюсь, мистер Уитфилд был бы не слишком
доволен, знай он, в какой восторг привела вдову доблесть Джорджа,
Когда по истечении десяти восхитительных месяцев близнецы вернулись
домой, их мать была поражена, увидев, насколько они выросли и повзрослели.
Особенно вытянулся Джордж - он был теперь одного роста со своим младшим
братом. Когда они пудрили волосы, их невозможно было отличить друг от друга,
но простота деревенского обихода позволяла пренебрегать этой сложной
процедурой, и наша юные джентльмены обычно не прибегали к пудре, а только
подвязывали лентой свои волосы - Джордж иссиня-черные, а Гарри белокурые.
Читатель, по доброте своей ознакомившийся с первыми страницами
безыскусственной биографии мистера Джорджа Эсмонда, несомненно, заметил, что
этот молодой человек был по натуре ревнив и мятежен, великодушен, кроток и
не способен на ложь; однако, слишком благородный, чтобы мстить, он тем не
менее не умел забывать причиненные ему обиды. Отправляясь путешествовать,
Джордж не питал особо добрых чувств к некоему достойному джентльмену, чье
имя впоследствии стало одним из самых знаменитых в мире; и когда он
вернулся, его мнение о друге его матери я деда ни на йоту не изменилось.
Мистер Вашингтон, в то время едва достигший совершеннолетия, казался, да и
ощущал себя много старше своего возраста. Его поведение неизменно отличалось
необычайной простотой и серьезностью - он с самых юных лет управлял делами
своей матери и всей семьи и пользовался среди соседей-помещиков уважением,
какое нелегко было бы заслужить человеку и вдвое старше.
Миссис Маунтин, подруга и компаньонка госпожи Эсмонд, нежно любившая и
обоих мальчиков, и свою покровительницу,, несмотря на достоянные ссоры с
этой последней и ежедневные угрозы в скором времени покинуть ее кров,
обладала незаурядным эпистолярным талантом и писала близнецам во время их
странствий очень забавные и интересные письма. Туе следует упомянуть, что
миссис Маунтин тоже была ревнивой натурой, а кроме того - великой свахой, а
потому воображала, будто все питают намерение сочетаться браком со всеми
остальными. Стоило приехать в Каслвуд неженатому мужчине, и Маунтин уже
приписывала ему матримониальные замыслы в отношении хозяйки дома. Она твердо
верила, что гнусный мистер Уорд пытался ухаживать за вдовой, и не
сомневалась, что он ей нравится. Она знала, что мистер Вашингтон собирается
жениться, была убеждена, что столь практичный молодой человек будет
подыскивать себе богатую невесту. Ну, а разница в возрасте, так пусть майор
(он был майором милиции) и моложе госпожи Эсмонд на пятнадцать лет - что из
того? Ведь в их семье подобные браки - не редкость; на сколько лет миледи,
ее матушка, была старше полковника, когда выходила за него? Когда стала его
женой и так ревновала бедного полковника, что ни на шаг его от себя не
отпускала! Бедный, бедный полковник! После смерти жены он тут же очутился
под башмаком дочки. А она, по примеру матушки, конечно, снова выйдет замуж,
можете не сомневаться. Госпожа Эсмонд была сущей пигалицей - менее пяти
футов росту на самых высоких каблуках и с самой высокой прической, а мистер
Вашингтон ростом был в добрых шесть футов два дюйма и широкоплеч. Высокие же
и широкоплечие мужчины всегда женятся на пигалицах; откуда следовало, что
мистер Вашингтон обязательно должен иметь виды на вдову. Что могло быть
логичнее такого вывода?
Она сообщила эти мудрые заключения своему мальчику (как она называла
Джорджа), а он просил ее во имя всего святого не давать воли языку. Это она
сделать может, отвечала миссис Маунтин, но вот держать всегда закрытыми
глаза ей никак не удастся; после чего она принялась описывать сотни всяких
случаев, которые произошли за время его отсутствия и, как ей казалось,
подтверждали ее правоту. Сообщила ли Маунтин свои милые подозрения его
брату, сурово спросил Джордж. Нет. Ведь ее мальчик - Джордж, а Гарри -
мальчик своей матери.
- Она больше любит его, а я больше люблю тебя, Джордж, - вскричала
Маунтин. - А кроме того, поговори я с ним, он сразу же обо всем расскажет
матери. Бедняжка Гарри не умеет молчать - а тогда у меня с ее милостью
выйдет хорошенькая ссора!
- Я прошу тебя, Маунтин, молчать об этом, - произнес мистер Джордж с
величайшим достоинством. - Иначе мы с тобой тоже поссоримся. Ни мне и никому
другому на свете ты и заикаться не должна о столь нелепом подозрении.
Нелепом? Почему же нелепом? Мистер Вашингтон постоянно бывает у вдовы.
Его имя не сходит с ее уст. Она без конца хвалит его сыновьям и ставит в
пример. Она всегда советуется с ним о хозяйстве и делах имения. Она не
купила ни одной лошади и не продала ни одного бочонка табака, не узнав
предварительно его мнения. Одна из комнат в Каслвуде уже получила название