Мей Лев Александрович. Виргинцы (книга 1)

торопится. Дракон может день изо дня мучить Андромеду в свое удовольствие.
Гарри Уорингтон, который сразу забыл бы про свое вывихнутое и
вправленное плечо, если бы ему предстояло отправиться на охоту, откладывал
свой отъезд из Окхерста со дня на день, и с каждым днем приютившая его
добрая семья нравилась ему все больше. Пожалуй, со смерти деда ему ни разу
не довелось быть в таком прекрасном обществе. Его жизнь проходила среди
виргинских помещиков, любителей лисьей травли, и он охотно водил с ними
дружбу, ездил на их лошадях, принимал участие в их заботах и забавах и
прикладывался к их застольной чаше. Дамы - знакомые его матери и его
собственные - были, без сомнения, чрезвычайно благовоспитанными, тонными и
благочестивыми, но при этом несколько ограниченными. Ведь его родной дом был
таким крохотным со всей своей церемонностью, своим игрушечным этикетом и
игрушечными интригами, мелким угодничеством, мелкими сплетнями и болтовней.
Только покинув этот мирок, он некоторое время спустя понял, какой узкой и
стесненной была его прежняя жизнь. Конечно, он не был пленником. У него были
собаки и лошади, он мог охотиться на птиц и травить зверя по всем
окрестностям, но дома властвовала его миниатюрная мать, и, возвращаясь
домой, он должен был во всем подчиняться ее воле.
А здесь он оказался в дружном кружке, где все было несравненно веселее,
приятнее, свободнее. Здесь он жил рядом с супругами, которые знали свет,
хотя и удалились от него, которые с юности умели ценить не только хорошую
книгу, но и хорошую компанию - живые книги, знакомство с которыми очень
приятно, а иногда и очень поучительно. Общество обладает, во всяком случае,
одним прекрасным качеством: оно отучает нас от самодовольства, показывая нам
наше ничтожество, и сводит нас с теми, кто лучше нас во всех отношениях.
Если вы молоды, читатель, то для вашей же пользы, сударь, - или сударыня, -
поверьте мне: научитесь признавать чужое превосходство и всегда ищите
знакомства с такими людьми. Если бы это зависело от меня, то мой сын Томас
не был бы первым учеником по латыни и греческому, первым гребцом и силачом
своей школы. И для души и для тела мальчика было бы куда лучше, если бы он
числился хорошим, но не самым лучшим, чтобы его окружали равные ему по силам
соперники и чтобы время от времени ему задавали порядочную трепку, а потом
он пожимал бы проучившую его руку. Какой честный человек, будь ему дано
право выбрать свой жребий, пожелал бы стать, например, принцем, чтобы в его
присутствии все пятились, не смея повернуться к нему спиной, чтобы ему не с
кем было разговаривать, кроме угодливых придворных, и весь мир
безмолвствовал бы до тех пор, пока ваше высочество не задаст вопрос и не
разрешит на него ответить? Среди благ, которые принесло Гарри Уорингтону
знакомство с семьей, у чьих ворот судьба сбросила его с лошади, одно из
главных заключалось в следующем: он начал постигать всю глубину своего
невежества и понял, что в мире есть много людей куда лучше него. Гарри,
умевший при случае вести себя надменно, в обществе тех, чье превосходство
над собой он признавал, держался с искренней скромностью и почтительностью.
Мы уже видели, как преданно он обожал брата и восхищался своим другом,
доблестным молодым полковником из Маунт-Вернона, что же касается его
каслвудских кузенов, он считал себя по меньшей мере равным им. В своем новом
окхерстском знакомом он нашел человека, который прочел столько книг, сколько
Гарри и не снилось, который повидал свет и не попал ни в одну из его
ловушек, как уцелел и среди сражений и опасностей войны; чье лицо и речь
дышали добротой и честностью, - качества же эти всегда вызывали в нашем
виргинце инстинктивную симпатию и уважение.
А таких добрых, веселых и приятных женщин, как хозяйка дома и ее
дочери, ему еще никогда не приходилось встречать. Они были куда милее дочки
преподобного Бродбента, черноглазой девицы, чей смех заглушал ружейные
выстрелы. Их манеры были не менее изысканны, чем у каслвудских дам - за
исключением госпожи Беатрисы, которая порой бывала величественна, как
императрица. Но почему-то после разговоров с госпожой Беатрисой, как пи
смешны и интересны были ее истории, у нашего юноши оставался во рту скверный
привкус и мир вокруг казался скопищем зла. Его новые знакомые вовсе не были
жеманны или чопорны: они смеялись над страницами мистера Фильдинга и рыдали
над томами мистера Ричардсона, где попадались шутки и эпизоды, от которых
волосы миссис Гранди встали бы дыбом, - и все же их веселая болтовня не
оставляла после себя ни малейшей горечи, историйки, которые они рассказывали
о тех или иных своих ближних, были забавны, но не ядовиты, в городке их
встречали самые приветливые реверансы и поклоны, а их доброта была такой
сердечной, такой искренней! Поистине, общество хороших людей - великое
благо. Какое великое, Гарри Уорингтон в то время, пожалуй, еще не знал и
понял только в дальнейшем, когда его последующий опыт дал ему обильную пищу
для сравнений и раскаяния. В жизни беспокойной и бурной это были тихие
солнечные дни - два-три счастливых часа, навеки сохранившиеся в памяти. За
эти два-три счастливых часа ничего особенного не произошло. Сладкий сон,
приятное пробуждение, дружеские слова привета, безмятежное
времяпрепровождение. Ограда старинного дома, казалось, надежно защищала его
от зол мира, оставшегося снаружи, и его обитатели были словно лучше других
людей, добрее, чище душой. Гарри не был влюблен. О нет, нисколько! Ни в
шаловливую Этти, ни в кроткую Теодозию. Но когда настало время уезжать, он
крепко пожал руки им обеим и почувствовал, что очень их любит. Он пожалел,
что так и не познакомился с их братьями, - какие это, наверное, прекрасные
юноши! Что же касается миссис Ламберт, то она, прощаясь с ним,
расчувствовалась так, будто он был последним томом "Клариссы Гарлоу".
- Он очень добр и прямодушен, - сказала Тео с грустью, когда они
смотрели вслед Гарри и полковнику Ламберту, которые в сопровождении слуг
поскакали по дороге к Уэстерему.
- Теперь я вовсе не считаю его глупым, - объявила Этти, - и, маменька,
он правда похож на волшебного лебедя.
- Мы словно проводили кого-то из ваших братьев, - вздохнула маменька.
- Да, - печально сказала Тео.
- Я рада, что папенька проводит его до Уэстерема, - снова заговорила
мисс Этти, - и что он купил лошадь у фермера Бригса. Очень жалко, что он
поехал к своим Каслвудским родственницам. Право же, госпожа Бернштейн -
очень гадкая старуха. Я бы не удивилась, если бы она тогда улетела отсюда на
своей клюке.
- Этти, замолчи!
- Вы думаете, она поплыла бы, если бы ее для проверки бросили в пруд,
как бедную матушку Хели в Элмхерсте? А другая старушка, кажется, очень к
нему привязана - та, с белокурой tour {Накладкой (франц.).}. У нее был очень
печальный вид, когда она уезжала, но госпожа Бернштейн зацепила ее клюкой, и
ей пришлось сесть в карету. И пусть, Тео! Я знаю, что она гадкая старуха. Ты
всех считаешь хорошими просто потому, что сама никогда ничего плохого не
делаешь.
- Моя Тео правда очень хорошая девочка, - сказала миссис Ламберт, с
любовью посмотрев на дочерей.
- Тогда почему мы называем ее жалкой грешницей?
- Потому что все мы - жалкие грешники, милочка.
- Как, и папонька тоже? Вы ведь не думаете этого! - воскликнула мисс
Эстер, и миссис Ламберт лишь с трудом удержалась от того, чтобы согласиться
с ней.
- А что вы велели Джону передать черному слуге мистера Уорингтона?
И маменька не без смущения призналась, что в свертке была бутылка
домашней настойки и пирог, который по ее приказу испекла Бетти.
- Право же, милочки, он мне стал почти как сын, а вы знаете, что наши
мальчики всегда рады взять с собой в школу или в колледж такой пирожок.


^TГлава XXIV^U
Из Окхерста в Танбридж

Миссис Ламберт махала белоснежным платочком вслед всадникам и вместе с
дочками смотрела, как те неторопливо проехали первые сотни ярдов своего пути
и исчезли за поворотом дороги, где росло несколько деревьев. Сколько раз
добрая женщина видела, как за этой купой лип скрывались из вида самые
дорогие ей люди! Муж, отправлявшийся навстречу битвам и опасностям, сыновья,
уезжавшие в школу, - каждый в свой черед исчезал за этими зелеными
деревьями, чтобы с соизволения небес вернуться в назначенный срок и принести
любящей маленькой семье радость и счастье. Не говоря уж о женской природе
вообще (а она, разумеется, много этому содействует), досуг и созерцательная
жизнь, которую ведут у домашнего очага наши женщины, взращивают в их душах
нежность и верность. Когда мужья, братья и сыновья уезжают, в распоряжении
женщин остается весь день, чтобы думать о них, и о следующем дне, и о
следующем, когда обязательно придет письмо, - и так без конца. Можно
подняться в опустевшую спальню, где еще вчера спал ее сын и постель хранит
отпечаток его саквояжа. В передней на стене висит его хлыстик, в углу стоят
удочка и корзинка для рыбы - немые свидетели быстро промчавшихся радостей.
За обедом на десерт подают вишневый пирог, половину которого, несмотря на
свою печаль, скушал перед отъездом наш дорогой мальчик в обществе двух
плачущих сестренок. Когда читается вечерняя молитва, звонкий голос нашего
школьника уже не присоединяется к ней в положенных местах. Наступает
полночь, принося с собой нерушимую тишину, а любящая мать лежит без сна и
думает о своем птенце, выпорхнувшем из родимого гнезда. Занимается заря, дом
и каникулы остались в прошлом, и вновь его ждут тяжкие труды. Вот почему эти
шелестящие липы были как бы ширмой, загораживающей широкий мир от наших
окхерстских знакомок. Добросердечная миссис Ламберт всегда становилась
молчаливой и задумчивой, если случайно оказывалась вблизи этих деревьев,
гуляя с дочерьми в отсутствие мужа и сыновей. Она говаривала, что хотела бы
вырезать их имена на серебристо-серых стволах, связав их "узлом любящих
сердец", согласно тогдашнему милому обычаю, а мисс Тео, сочинявшая весьма
изящные стихи, написала об этих деревьях элегию, которую восхищенная мать не
замедлила послать в какой-то альманах.
- Теперь нас из дома уже не видно, - взмахнув на прощанье шляпой,
сказал полковник Ламберт, когда он и его молодой спутник проехали мимо
вышеупомянутых лип. - Я знаю, моя жена не отойдет от окна, пока мы не минуем
этот поворот. Надеюсь, вы не в последний раз видите эти деревья и наш дом,
мистер Уорингтон. А если тогда вернутся и мальчики, вы, наверное, проведете
время повеселее.
- Я и так был совершенно счастлив в вашем доме, сэр, - ответил мистер
Уорингтон. - Не сочтите за дерзость, если я скажу, что у меня такое чувство,
будто я расстаюсь с давними и дорогими друзьями.
- У моего друга, в чьем доме мы будем сегодня ужинать, есть сын, также
старинный друг нашей семьи, и моя жена, неисправимая сваха, мечтала устроить
брак между ним и одной из наших дочек, только полковник взял да и влюбился в
совсем постороннюю девицу.
- A! - заметил со вздохом мистер Уорингтон.
- Не он первый, не он последний. Были храбрые воины и до Агамемнона.
- Прошу прощения, сэр. Этого джентльмена зовут Аг... Ага... я не совсем
расслышал, - смиренно осведомился юный спутник мистера Ламберта.
- Нет. Его зовут Джеймс Вулф, - с улыбкой ответил полковник. - Он еще
очень молод. Во всяком случае, ему совсем недавно исполнилось тридцать. Он
самый молодой подполковник в нашей армии, если, конечно, исключить отпрысков
знатных фамилий, которые получают повышения в чинах быстрее нас, простых
смертных.
- Ну, разумеется, - ответил его юный спутник, чьи взгляды на права и
привилегии знати были самыми колониальными.
- И я видел, как он отдавал распоряжения капитанам, - и очень храбрым
ветеранам к тому же, - которые были старше его лет на тридцать, но не имели
его заслуг и не сделали такой карьеры. Однако никто ему не завидует, потому
что почти все мы готовы признать его превосходство. Его любят все солдаты в
нашем полку, а он знает имя каждого из них. Он не только прекрасный офицер,
но и очень образованный человек и знает много языков.
- Ах, сэр! - сказал Гарри Уорингтон со смиренным вздохом. - Я чувствую,
что потратил свои молодые годы без толку и приехал в Англию жалким невеждой.
Будь жив, мой дорогой брат, он с большей честью сумел бы представить здесь
нашу семью, да и нашу колонию тоже. Джордж был очень образован. Джордж был
музыкантом. Джордж разговаривал с самыми учеными людьми у нас дома, как с
равными, и думаю, что и здесь он не ударил бы в грязь лицом. Вы знаете, сэр,
я рад, что приехал на родину, а главное, познакомился с вами, хотя бы
потому, что понял, какой я невежественный человек.
- Если вы действительно это поняли, то уже многому научились, - сказал
полковник с улыбкой.
- Дома, и особенно в последнее время, с тех пор как мы потеряли моего
дорогого брата, я воображал о себе невесть что, а все кругом, без сомнения,
мне льстили. Теперь я поумнел... то есть, надеюсь, что поумнел, хотя,
возможно, это вовсе не так, а просто я опять хвастаю. Видите ли, сэр, у нас
в колонии джентльмены мало в чем осведомлены, кроме собак, лошадей, пари да
азартных игр. Вот если бы я в книгах разбирался так же хорошо, как во всем
этом.
- Ну, лошади и собаки по-своему тоже прекрасные книги, и благодаря им
мы узнаем немало истин. У некоторых людей нет склонности к учености, но их
необразованность не мешает им быть достойными гражданами своего отечества и
джентльменами. Да кто мы все такие, чтобы быть особенно учеными ц мудрыми
или занимать в мире первое место? Его королевское высочество -
главнокомандующий, Мартин Ламберт - полковник, а Джек Хаит, который трусит
позади нас, был солдатом, а теперь он - честный и достойный грум. Пока мы
все, каждый на своем месте, стараемся как можно лучше выполнять свои
обязанности, то не имеет никакого значения, высоко это место или низко. Да и
как мы можем знать, что высоко, а что низко? И скребница Джека, и мои
эполеты, и жезл его высочества могут оказаться в конце концов равными между
собой. Когда я вступал в жизнь, et militavi non sine {Воевал не без (лат.).}
- неважно чего, - я грезил славой а почестями, а теперь я думаю только о
своем долге и о тех, с кем мы расстались час назад. Пришпорим-ка лошадей,
иначе мы доберемся до Уэстерема только к ночи.
В Уэстереме наших двух друзей приветливо встретили величественная
хозяйка дома, ее супруг, старый ветеран, прекрасно помнивший все события
сорокапятилетней давности, когда он начинал службу, и сын этой четы,
подполковник полка Кингсли, расквартированного тогда в Мейдстоне, откуда он
приехал навестить родителей. Гарри с некоторым любопытством поглядел на
этого офицера, который, несмотря на свою молодость, участвовал в стольких
кампаниях и пользовался столь высокой репутацией. Его никак нельзя было
назвать красивым. Он был очень худощав и бледен, рыжеволос и скуласт. Однако
его искренняя учтивость со старшими, сердечность с друзьями и живость его
разговора скоро заставляли забыть про его некрасивое лицо, а некоторым оно
даже начинало казаться прекрасным.
Мистер Уорингтон едет в Танбридж? Их Джеймс составит ему компанию, -
сказала за ужином хозяйка дома и что-то шепнула полковнику Ламберту, который
лукаво улыбнулся и многозначительно подмигнул. Затем полковник попросил вина
и предложил выпить за здоровье мисс Лоутер.
- От всего сердца, - пылко воскликнул полковник Джеймс и осушил бокал
до последней капли. Маменька же шепнула своему старому другу, что Джеймс и
упомянутая девица намерены сочетаться браком и что она происходит из
знаменитого на севере Англии рода Лоутеров.
- Да будь она хоть дочерью Карла Великого, - воскликнул полковник
Ламберт, - все равно такая невеста не была бы слишком хороша для Джеймса
Вулфа и для сына его матери!
- Если бы мистер Ламберт был с ней знаком, он не сказал бы этого, -
объявил молодой полковник.
- О, конечно! Она - бесценная жемчужина, а ты - полное ничтожество, -
вскричала его мать. - Нет, я согласна с полковником Ламбертом, и принеси она
тебе в приданое хоть весь Камберленд, я бы сказала, что Джеймс меньшего и не
заслуживает. Вот так они все, мистер Уорингтон. Мы выхаживаем наших детей от
лихорадок, кори, коклюша и оспы, мы отпускаем их в армию и по ночам не
смыкаем глаз от страшных мыслей, мы горюем в разлуке с ними, а они приезжают
домой на неделю-две в год или, может быть, раз в десять лет, чтобы после
всех наших забот и тревог вдруг появилась девушка с красивыми глазами и наш
мальчик покинул нас навсегда и даже не вспоминал про нас.
- Но скажи, пожалуйста, душенька, как же ты сама вышла замуж за отца
Джеймса? - осведомился старший полковник Вулф. - Почему ты не осталась дома
ее своими родителями?
- Наверное, потому, что отец Джеймса страдал подагрой и за ним некому
было ухаживать, а вовсе не потому, что он мне хоть чуточку нравился, -
ответила его супруга; и в такой непринужденной и шутливой беседе вечер
незаметно подошел к концу.
Наутро полковник Ламберт после многих любезных изъявлений дружбы
расстался со своим недавним гостем и, поручив молодого виргинца заботам
мистера Вулфа, повернул коня домой, а молодые люди поскакали в
Танбридж-Уэлз. Вулф торопился добраться туда как можно скорее, но Гарри
Уорингтон, пожалуй, не разделял его нетерпения - более того, его мысли с
тоской следовали за полковников Ламбертом, возвращавшимся домой, и ему
больше всего хотелось бы вновь очутиться в Окхерсте, где он провел три тихих
и счастливых дня. Мистер Вулф был вполне согласен с пылкими похвалами,
которые Гарри расточал мистеру Ламберту, его жене, дочерям и всей этой
прекрасной семье.
- Я считаю теперь, что высший предел всякого честолюбия - это прожить
жизнь так, как прожил ее полковник Ламберт, заслуживший всеобщее уважение, -
заметил Вулф.
- А слава и честь? - спросил Уорингтон. - Разве они ничего не значат и
вы не хотите их добиться?
- Когда-то я мечтал только о них, - ответил полковник, который давно
уже представлял себе счастье совсем по-иному. - Но теперь мои желания стали
много скромнее. Я служу в армии с четырнадцати лет. Мне пришлось
познакомиться почти со всеми обязанностями, связанными с моей профессией. Я
знаю все гарнизонные города нашей страны и имел честь принимать участие во
всех кампаниях последних десяти лет. Нет таких обязанностей офицера, каких
мне не случалось исполнять, - я только не командовал армией, на что человек
моих лет, конечно, надеяться не может, и теперь меня больше всего влекут
покой и книги, я хочу иметь любящую жену и нянчить своих детей. Вот какой
элизиум манит меня, мистер Уорингтон. Истинная любовь лучше славы, а тихий
семейный очаг, у которого сидит избранница твоего сердца, - это величайшее
благо, какое только могут ниспослать нам боги.
Гарри представил себе картину, нарисованную его спутником. Он ответил
"да", но, по-видимому, произнес это подтверждение без особой горячности, так
как собеседник поглядел на его лицо и сказал:
- Вы говорите "да" так, словно семейный очаг и любимая женщина не
кажутся вам особенно привлекательной мечтой. - Видите ли, полковник, пока
человек молод, он, наверное, может найти многое другое, более
привлекательное. Вы шестнадцать лет сами себе хозяин, а я всего несколько
месяцев, как вышел из-под материнской опеки. Когда я проделаю одну-две
кампании, а то и шесть, как вы, когда я заслужу такую же славу, как мистер
Вулф, и заставлю людей говорить обо мне, тогда я, быть может, и захочу
удалиться от света.
На эти слова мистер Вулф, чье сердце было полно совсем иными чувствами,
ответил новыми восхвалениями радостей супружества и принялся превозносить
красоту и достоинства своей возлюбленной: тема эта была чрезвычайно
интересна для него, но, пожалуй, не для его слушателя, чьи взгляды на
брачную жизнь - если он позволил себе обзавестись таковыми - были несколько
меланхоличны и унылы. Прекрасный летний день начинал клониться к вечеру,
когда они достигли цели своей поездки, которая прошла мирно и благополучно,
если не считать одного промаха Гарри Уорингтона: в нескольких милях от
Танбридж-Уэлза их окликнули два всадника, и он собирался было ринуться на
них с пистолетом, полагая, что перед ними разбойники. Однако полковник Вулф
со смехом попросил мистера Уорингтона убрать пистолет в седельную сумку, так
как всадники эти - всего лишь агенты хозяина гостиницы, а вовсе не грабители
(если, конечно, откинуть их профессиональное занятие). Гамбо, чья лошадь
именно в эту тревожную минуту вздумала понести, после некоторого промедления
вернулся, вняв громовым крикам своего господина, и они въехали в городок,
оставили лошадей в гостинице, а затем разошлись, чтобы увидеться с теми
дамами, ради которых они сюда прибыли.
Мистер Уорингтон нашел свою тетушку в снятых для нее роскошных
апартаментах, где в прихожей расположился целый отряд лондонских лакеев,
сопровождавших ее портшез, когда она покидала дом. Баронесса встретила Гарри
чрезвычайно ласково. Его кузина миледи Мария отсутствовала, когда он явился,
и, право, не могу сказать, был ли молодой человек огорчен тем, что не увидел
ее, сумел ли он скрыть свои чувства и догадалась ли о них госпожа Бернштейн.
В гостях у баронессы, когда племянник явился к ней на поклон, сидели
две вдовствующие знатные дамы, густо нарумяненные и в пышных фижмах, а также
щеголь в богато вышитом кафтане - первый образчик этой породы, который
довелось увидеть Гарри. Она представила молодого человека этим особам как
своего племянника, того юного виргинского креза, о котором они уже слышали.
Она заговорила о его огромном поместье, не уступающем по величине Кенту, но
с землей, если верить книгам, куда более плодородной. Она упомянула, что ее
сводную сестру, госпожу Эрмонд, у нее на родине называют принцессой
Покахонтас. Она без устали расточала похвалы и матери и сыну - их богатству
и их душевным достоинствам. Щеголь пожал Гарри руку и выразил восторг по
поводу столь приятного знакомства. Дамы наговорили о нем ею тетушке
множество лестных вещей, и притом столь громко, что молодой человек совсем
смутился от их комплиментов. Затем они удалились, чтобы оповестить
танбриджское общество о его приезде. Вскоре в городке только и говорили что
о богатстве, прекрасных манерах и красоте молодого виргинца.
- Ты не мог бы явиться в более подходящую минуту, мой милый, - сообщила
баронесса племяннику, когда ее гости после бесконечных реверансов и поклонов
наконец ушли. - Эти трое - самые заядлые разносчики новостей на здешних
водах. Они протрубят о твоих достоинствах всюду, где сегодня побывают. Я
представила тебя таким образом уже сотне людей и - господи, прости мне! -
насочиняла множество небылиц о географии Виргинии, когда описывала твое
поместье. Оно и правда очень велико, но боюсь, я его еще увеличила. Я
снабдила его всевозможными редкостными зверями, богатейшими рудниками,
пряностями - а может быть, и алмазами, право, не помню. Что же до негров, то
с моей легкой руки их у твоей матери появились легионы, да, собственно
говоря, она у меня стала настоящей владетельной принцессой, правящей
великолепным краем. Так, впрочем, оно и есть - я не могу с точностью до
нескольких сотен тысяч фунтов назвать ее годовой доход, но, во всяком
случае, он очень велик, в этом я не сомневаюсь. Итак, сударь, будьте готовы
к тому, что с вами тут станут обходиться, как с наследником этой царственной
дамы. Постарайтесь, чтобы у вас не закружилась голова. С этого дня вам будут
льстить так, как никогда еще не льстили.
- Но к чему все это, сударыня? - осведомился молодой человек. - Я не
понимаю, с какой стати я должен слыть столь богатым и зачем мне вся эта
лесть.
- Во-первых, сударь, вы не должны опровергать слова своей
старухи-тетки, которая вовсе не желает оказаться в глупом положении перед
лицом общества. Что до вашей репутации богача, то она был а уже почти
создана, когда мы только приехали сюда. Одна лондонская газета каким-то
образом прослышала про тебя и подробно описала богатства некоего юного
виргинского джентльмена, который недавно прибыл в Англию и доводится кузеном
лорду Каслвуду. Ты сказочно богат и никак этого изменить не можешь. Все
сгорают желанием с тобой познакомиться. Завтра утром ты отправишься в
церковь и увидишь, как все прихожане оторвутся от молитвенников и псалтырей,
чтобы поклониться золотому тельцу, воплотившемуся в твоей особе. Неужели ты
хотел бы, чтобы я рассеяла их заблуждение и говорила дурно о моих кровных
родственниках?
- Но какая мне польза от того, что меня будут считать богатым? -
спросил Гарри.
- Ты вступаешь в свет, и золотой ключ отомкнет перед тобой почти все
двери. Слыть богатым - это не хуже, чем быть богатым. И тебе вовсе не надо
тратить много денег. Люди будут говорить, что ты бережешь деньги, и
репутация скупца пойдет тебе вовсе не во вред, а во благо. Вот увидишь, как
маменьки будут тебе улыбаться, а дочки - делать реверансы! Чему ты
удивляешься? Когда я была молода, я поступала, как все, и предпринимала не
одну и не две отчаянные попытки сделать хорошую партию. Твоя бедная бабка,
которая, конечно, была святой во плоти, если только посмотреть сквозь пальцы
на ее несколько ревнивый нрав, постоянно бранила меня за суетность.
Суетность, мой милый! Но разве свет не суетен? И мы должны поступать так,