Мей Лев Александрович. Виргинцы (книга 1)

впечатлительной натурой и чрезвычайно легко страдал и радовался, проливал
слезы, пылал благодарностью, смеялся, ненавидел, любил. К тому же он был
проповедником и так развил и вышколил свою чувствительность, что)она стала
для него немалым подспорьем в его профессии. Он не просто делал вид, но
действительно на мгновение испытывал все, о чем говорил. Он плакал искренне,
потому что слезы сами навертывались ему, на глаза. Он любил вас, пока был с
вами, и печаль его, когда он соболезновал горю вдов и сирот, была
неподдельной, но, выйдя из их дверей и повстречав Джека, он заходил в
трактир напротив, и хохотал, и пел за стаканом вина. Он щедро одалживал
деньги, но никогда не возвращал того, что занимал сам. В эту ночь его
признательность Гарри Уорингтону была поистине беспредельной, и он льстил
ему, не зная удержу. Пожалуй, и во всем Лондоне Юный Счастливец не мог бы
отыскать более опасного собутыльника.
Его преисполняла благодарность и самые горячие чувства к благодетелю,
который исторг его из узилища, и с каждым бокалом его восхищение росло. Он
превозносил Гарри - лучшего и благороднейшего из людей, а простодушный
юноша, как мы уже говорили, был склонен самодовольно считать все эти похвалы
вполне заслуженными.
- Младшая ветвь нашего дома, - надменно объявил Тарри, - обошлась с
вами мерзко, но, черт побери, милейший Сэмпсон, я о вас позабочусь.
Под воздействием винных паров мистер Уорингтон имел обыкновение
говорить о знатности и богатстве своего семейства с большим жаром.
- Я очень рад, что мне выпал случай оказать вам помощь в беде.
Рассчитывайте на меня, Сэмпсон. Вы ведь, кажется, упоминали, что отдали
сестру в пансион. Вам будут нужны для нее деньги, сэр. Вот бумажка, которая
может прийтись кстати, когда надо будет платить за ее учение. - И щедрый
молодой человек протянул капеллану новенькую банкноту.
Тот вновь не удержался от слез. Доброта Гарри потрясла его до глубины
души.
- Мистер Уорингтон! - сказал он, слегка отодвинув банкноту. - Я... я не
заслуживаю ваших забот. Да, черт побери, не заслуживаю. - И он выругался,
клятвенно подтверждая свое чистосердечное признание.
- Пф! - говорит Гарри. - У меня их еще много остается. В бумажнике,
который я потерял на прошлой неделе, чтоб его черт побрал, денег ведь не
было.
- Да, сэр, не было, - говорит мистер Сэмпсон, опуская голову.
- Э-эй! А вам это откуда известно, господин капеллан? - спрашивает
молодой человек.
- Мне это известно, сэр, потому что я негодяй. Я недостоин вашей
доброты. Я же вам это уже сказал. Я нашел ваш бумажник, сэр, в тот же вечер,
когда вы хватили лишнего у Барбо.
- И прочли письма? - спросил мистер Уорингтон, вздрагивая и краснея.
- В них не было ничего, мне прежде не известного, сэр, - объявил
капеллан. - Вы были окружены соглядатаями, сэр, о которых даже и не
догадывались. И вы слишком молоды и простодушны, чтобы вам удалось уберечь
от них свою тайну.
- Так, значит, все эти россказни про леди Фанни и проделки моего кузена
Уилла - чистая правда? - осведомился Гарри.
- Да, сэр, - вздохнул капеллан. - Судьба была немилостива к дому
Каслвудов с тех пор, как старшая ветвь семьи, ветвь вашей милости,
отделилась от него.
- А леди Мария? О ней вы ни слова сказать не посмеете! - вскричал
Гарри.
- Да ни в коем случае, сэр, - говорит капеллан, бросая на своего юного
друга непонятный взгляд. - Разве только, что она старовата для вашей чести и
вам было бы лучше найти жену, более подходящую вам по годам, хотя, надо
признать, для своего возраста она выглядит очень молодо и наделена всеми
добродетелями и достоинствами.
- Да, она для меня старовата, Сэмпсон, я знаю, - величественно говорит
мистер Уорингтон, - но я дал ей слово. И вы сами видите, сэр, как она ко мне
привязана. Пойдите, сэр, принесите письма, которые вы нашли, и я постараюсь
простить, что вы их скрыли.
- Благодетель мой! Прощу ли я себе! - восклицает мистер Сэмпсон и
удаляется, оставляя своего патрона наедине с вином.
Однако вернулся Сэмпсон очень скоро, и вид у него был чрезвычайно
расстроенный.
- Что случилось, сэр? - властно осведомился Гарри.
Капеллан протянул ему бумажник.
- На нем ваше имя, сэр, - сказал он.
- Имя моего брата, - возразил Гарри. - Мне его подарил Джордж.
- Я хранил его в шкатулке под замком, сэр, и запер ее нынче утром, до
того как меня схватили эти люди. Вот бумажник, сэр, но письма пропали. Кроме
того, кто-то открывал мой сундук и саквояж. Я виновен, я жалок, я не могу
вернуть вам вашу собственность!
Произнося эти слова, Сэмпсон являл собой картину глубочайшего горя. Он
умоляюще сложил ладони и только что не пал к ногам Гарри в самой
трогательной позе.
Кто же побывал в комнатах мистера Сэмпсона и мистера Уорингтона в их
отсутствие? Хозяйка была готова на коленях присягнуть, что туда никто не
входил, и в спальне мистера Уорингтона ничего тронуто не было, да и скудный
гардероб мистера Сэмпсона, а также прочее его имущество не понесли никакого
ущерба, - исчезло только содержимое бумажника, потерю которого он оплакивал.
Кому же понадобилось его похищать? Леди Марии? Но бедняжка весь день
провела под арестом, включая и те часы, когда могли быть похищены письма.
Нет, она, конечно, в этом не участвовала. Но внезапный их арест... тайная
поездка Кейса, дворецкого, в Лондон - Кейса, который знал сапожника, в чьем
доме проживал мистер Сэмпсон, наезжая в Лондон, а также все тайные дела
семейства Эсмонд... Все это, взятое вместе и по отдельности, могло навести
мистера Сэмпсона на мысль, что тут не обошлось без баронессы Бернштейн. Но
зачем понадобилось арестовывать леди Марию? Капеллану пока еще ничего не
было известно о письме, которого лишилась ее милость, ибо бедняжка Мария не
сочла нужным доверить ему свой секрет.
Что же касается бумажника и его содержимого, то мистер Гарри в этот
вечер, выиграв три пари, выручив двух своих друзей и превосходно поужинав
холодными куропатками со старым бургундским, которое услужливый мосье Барбо
прислал ему на квартиру, пребывал в таком прекрасном расположении духа, что
принял клятвенные заверения капеллана в его глубоком раскаянии и будущей
нерушимой верности, милостиво протянул ему руку и простил его. Когда же
Сэмпсон призвал всех богов в свидетели, что с этих пор он будет самым
преданным, самым смиренным другом и покорнейшим слугой мистера Уорингтона,
готовым в любую минуту отдать за него жизнь, Гарри признал величественно:
- Полагаю, Сэмпсон, что так оно и будет. Мой род... род Эсмондов привык
иметь вокруг себя преданных друзей и привык вознаграждать их за верность.
Вино налито, капеллан. Какой тост вы предложите?
- Я призываю благословение божье на дом Эсмондов-Уорингтонов, -
вскричал капеллан, и на глаза его навернулись вполне искренние слезы.
- Мы старшая ветвь, сэр. Мой дед был маркизом Эсмондом, - заявил Гарри
с гордым достоинством, хотя и несколько невнятно. - Ваше здоровье,
капеллан... я вас прощаю, сэр... и будь у вас долгов хоть втрое больше, я бы
все равно их уплатил. Что там блестит за ставнями? Вот те на, да это солнце
встало! Можно спать ложиться без свечей, ха-ха-ха! - И, вновь призвав
благословение божье на капеллана, молодой человек отправился спать.
В полдень явился слуга госпожи де Бернштейн и передал, что баронесса
будет очень рада, если ее племянник выкушает у нее чашечку шоколада, после
чего наш юный друг поспешил встать и отправиться к тетушке. Она не без
удовольствия заметила некоторые изменения в его костюме: как ни кратко было
его пребывание в Лондоне, он успел посетить одного-двух портных, а лорд Марч
рекомендовал ему кое-кого из своих поставщиков.
Тетушка Бернштейн назвала его "милым мальчиком" и поблагодарила за
благороднейшую, великодушнейшую помощь милочке Марии. Как поразил ее этот
арест в церкви! И поразил тем сильнее, что не далее как в среду вечером она
проиграла леди Ярмут триста гиней и осталась совершенно a sec {Без гроша
(франц.).}.
- Мне даже пришлось послать Кейса в Лондон к моему агенту за деньгами,
- сказала баронесса. - Не могу же я уехать из Танбриджа, не расплатившись с
ней!
- Так, значит, Кейс и правда ездил в Лондон? - говорит мистер Гарри.
- Ну, разумеется! Баронессе Бернштейн никак нельзя признаться, что она
court d'argent {Охотится за деньгами (франц.).}. A ты не мог бы одолжить мне
что-нибудь, дитя?
- Я могу дать вашей милости двадцать два фунта, - сказал Гарри, пунцово
покраснев. - У меня есть только сорок четыре фунта - все, что осталось, пока
из Виргинии не пришлют еще. Я ведь купил лошадей, новый гардероб и ни в чем
себе не отказывал, тетушка.
- И к тому же вызволял своих бедных родственников из беды, добрый,
щедрый мальчик. Нет, дитя, мне твоих денег не нужно. Я сама могу тебе
кое-что дать. Вот записка к моему агенту на пятьдесят фунтов, шалопай!
Повеселись на них. Думаю, твоя маменька мне их вернет, хотя она меня и
недолюбливает.
И она протянула ему хорошенькую ручку, которую юноша почтительно
поцеловал.
- Твоя мать меня не любит, но отец твоей матери любил меня когда-то.
Помните, сударь, в случае нужды вы всегда можете прийти ко мне.
Когда Беатриса Бернштейн решала быть любезной и обворожительной, с ней
никто не мог сравниться.
- Я люблю тебя, дитя, - продолжала она, - и все же я так на тебя
сердита, что разговаривать с тобой не хочу. Так, значит, ты и правда
обручился с бедняжкой Марией, ровесницей твоей матери? Что скажет госпожа
Эсмонд? Она еще может сто лет прожить, а на что вы будете существовать?
- У меня есть собственные десять тысяч фунтов отцовского наследства.
Теперь, когда мой несчастный брат погиб, они принадлежат мне все, - сказал
Гарри. - Как-нибудь проживем.
- Но процентов с такой суммы недостанет даже на карточные расходы!
- Нам придется бросить карты, - говорит Гарри.
- Ну, Мария на это не способна. Она заложит твою последнюю рубашку,
лишь бы наскрести денег на ставки. Страсть к игре в крови у всех детей моего
брата. Да и в моей, признаюсь, тоже. Я ведь предостерегала тебя. Я умоляла
тебя не садиться играть с ними - и вот двадцатилетний мальчишка обручается с
сорокадвухлетней бабой! Пишет письма, стоя на коленях, расписывается кровью
своего сердца (делая в этом слове две ошибки) и клянется, что не женится ни
на ком, кроме своей несравненной кузины леди Марии Эсмонд. О, это жестоко,
жестоко...
- Боже милостивый! Сударыня, кто показал вам мое письмо? - спросил
Гарри, и щеки его вновь запылали.
- Это вышло случайно. Когда ее арестовали, она упала в обморок, и Бретт
распустила ей шнуровку, а после того как ее, бедняжку, унесли, мы увидели на
полу маленькое саше. Я его открыла, не подозревая, что в нем хранится. А в
нем хранилось бесценное письмо мистера Гарри Уорингтона. Вот в этом
медальоне.
Сердце Гарри сжалось. Боже великий, почему она его не уничтожила? Вот
какая мысль мелькнула у него в голове.
- Я... я верну его Марии, - сказал он, протягивая руку за медальоном.
- Милый мой, твое глупое письмо я сожгла, - объявила старуха. - Если ты
меня выдашь, мне придется вытерпеть все, что из этого воспоследует. Если ты
вздумаешь написать еще одно такое же, я помешать тебе не могу. Но в этом
случае, Гарри Эсмонд, я предпочту тебя больше никогда не видеть. Ты
сохранишь мой секрет? Ты поверишь старухе, которая тебя любит и знает свет
лучше, чем ты? Послушай, если ты сдержишь это глупое обещание, тебя ждут
горе и гибель. В руках хитрой опытной женщины такой мальчик, как ты, -
игрушка. Она искусно выманила у тебя обещание, но твоя старуха тетка порвала
тенета, и ты теперь свободен. Так вернись же к ней! Предай меня, Гарри, если
хочешь!
- Я не сержусь на вас, тетушка, хотя это и нехорошо, - сказал мистер
Уорингтон с большим чувством. - Я... я никому не повторю того, что услышал
от вас.
- Мария ни в коем случае... Вот попомни мое слово, дитя... Она ни за
что не признается, что потеряла письмо, - поспешно сказала старуха. - Она
скажет тебе, что оно у нее.
- Но ведь она... она очень ко мне привязана. Видели бы вы ее вчера
ночью!
- Неужели мне необходимо рассказывать о моих кровных родственниках то,
о чем лучше бы умолчать! - с рыданием произнесла баронесса. - Дитя, ты не
знаешь ее прошлого!
- И не хочу его знать! - восклицает Гарри, вскакивая. - Написано или
сказано - неважно. Но мое слово дано! Возможно, в Англии на такие вещи
смотрят легко, но мы, виргинские джентльмены, слова не нарушаем. Если она
потребует, чтобы я сдержал свое обещание, я его сдержу. А если мы будем
несчастны, как, наверное, и случится, я возьму мушкет к отправлюсь служить
прусскому королю или подставлю лоб под пулю.
- Мне... мне больше нечего сказать. Позвоните, будьте так добры. И... и
желаю вам всего доброго, мистер Уорингтон.
Старуха сделала величавый реверанс, оперлась на черепаховую трость и
повернулась к двери, но, не пройдя и шагу, прижала руку к сердцу, вновь
опустилась на кушетку и заплакала,
Это были первые слезы Беатрисы Эсмонд за долгие, долгие годы.
Гарри, глубоко растроганный, упал на колени, схватил ее холодную руку и
поцеловал. С безыскусственной простотой он сказал, что понимает, как она его
любит, и сам любит ее всем сердцем.
- Ах, тетушка! - сказал он. - Вы не представляете, каким негодяем я
себя чувствую. Когда вы мне сейчас сказали, что это письмо сожжено... Стыдно
вспомнить, как я обрадовался.
Он склонил красивую голову, и она почувствовала, как на ее руку
закапали горячие слезы. Да, она полюбила этого мальчика. Уже полвека - а
может быть, и ни разу в ее суетной жизни - ей не доводилось испытывать
такого чистого и нежного чувства. Каменное сердце смягчилось, оно было
ранено, побеждено. Она положила руки ему на плечи и поцеловала его в лоб.
- Ты не расскажешь ей о том, что я сделала, дитя? - спросила она.
- Никогда! Никогда! - заверил он ее, и чинная миссис Бретт, войдя на
зов своей госпожи, застала тетку и племянника в этой чувствительной позе.


^TГлава XL,^U
в которой Гарри уплачивает старые долги и делает новые

Нашим танбриджским друзьям теперь прискучили воды, и они торопились
уехать. Осенью госпожу де Бернштейн манил Бат с его карточными вечерами,
избранным обществом, веселым оживлением. Она намеревалась погостить кое у
кого из своих друзей, а затем отправиться туда. Гарри скрепя сердце обещал
поехать с леди Марией и капелланом в Каслвуд. Путь их опять вел через
Окхерст и мимо гостеприимного дома, где Гарри видел столько внимания и
забот. Мария не скупилась на язвительные замечания по адресу окхерстских
барышень, их поЪыток пленить Гарри и явного желания их маменьки женить его
на одной из них, а потому мистер Уорингтон в сильной досаде заявил, что не
заглянет к своим друзьям, раз ее милость питает к ним такую злобную
неприязнь, и когда они остановились в гостинице в нескольких милях дальше по
дороге, он весь вечер держался холодно и надменно,
За ужином улыбки леди Марии не находили ответа на лице Гарри, ее слезы
(которые были у ее милости всегда наготове) его как будто нисколько не
трогали, он досадливо огрызался на ее сердитые вопросы, и миледи в конце
концов пришлось удалиться на покой, так ни разу и не оставшись со своим
кузеном тет-а-тет, - этот назойливый капеллан упрямо не уходил, словно ему
было велено не оставлять их наедине. Уж не приказал ли Гарри, чтобы Сэмпсон
никуда от них не отлучался? Она со вздохом удалилась. Он с поклоном проводил
ее до двери и с неколебимой учтивостью поручил заботам горничной и хозяйки
гостиницы.
Чей это конь карьером вылетел из ворот через десять минут после того,
как леди Мария удалилась в свою комнату? Час спустя миссис Бетти сошла в
залу, где они ужинали, за нюхательными солями своей госпожи и увидела, Что
преподобный Сэмпсон сидит там в одиночестве, покуривая трубку. Мистер
Уорингтон ушел спать... решил прогуляться при луне... откуда ему знать, где
мистер Гарри, ответил Сэмпсон на расспросы горничной. На следующее утро
мистер Уорингтон занял свое место у кареты леди Марии, готовый сопровождать
ее. Но чело его было по-прежнему омрачено, и он пребывал все в том же черном
расположении духа. За всю дорогу он ей и двух слов не сказал. "Боже
милостивый! Значит, она призналась ему, что украла письмо", - размышляла
леди Мария.
А ведь когда они поднимались пешком по крутому склону холма, на который
уэстеремская дорога взбирается в трех милях от Окхерста, леди Мария Эсмонд,
опираясь на руку своего кавалера, влюбленно щебетала ему на ухо самые
чувствительные клятвы, заверения и нежные слова. Но чем больше она пылала,
тем холоднее становился он. Когда она заглядывала ему в глаза, то
подставляла лицо солнечным лучам, которые, как ни было оно свежо и моложаво,
безжалостно высвечивали все морщинки и складочки, оставленные на нем сорока
годами, и бедняга Гарри находил, что рука, опирающаяся на его локоть,
нестерпимо тяжела, так что прогулка вверх по склону холма не доставляла ему
ни малейшего удовольствия. Только подумать, что эта обуза будет тяготить его
всю жизнь! Будущее не сулило ничего хорошего, и он клял про себя прогулку
при луне, жаркий вечер и крепкое вино, которые исторгли у него дурацкое, но
роковое обещание.
Похвалы и восторги Марии невыносимо раздражали Гарри. Бедняжка сыпала
строчками из тех немногих известных ей пьес, в которых можно было найти
положения, сходные с ее собственным, и прилагала все усилия, чтобы очаровать
своего юного спутника. Она вновь и вновь называла его своим рыцарем, своим
Энрико, своим спасителем и клялась, что его Молинда будет вечно верна ему.
- Ах, дорогой! Разве не храню я вот здесь твой милый образ, милую прядь
твоих волос, твое милое письмо? - сказала она, заглядывая ему в глаза. - И
не погребут ли их со мной в могиле? Так и будет, сударь, если мой Энрико
поступит со мной жестоко! - заключила она, вздыхая.
Как странно! Госпожа Бернштейн отдала ему шелковый мешочек - она сожгла
прядь волос и письмо, спрятанные в нем, но Мария по-прежнему хранит этот
мешочек на груди! И вот в это мгновение, когда Гарри вздрогнул и, казалось,
был готов отнять у нее свою руку, на которую она опиралась, леди Марии в
первый раз стало стыдно, что она солгала, а вернее, что ее поймали на лжи, -
причина для стыда куда более основательная. Да смилуется над нами небо! Ведь
если некоторые люди начнут каяться в произнесенной ими лжи, они так все
время и будут ходить в рубище, обсыпанные пеплом.
Когда они добрались до Каслвуда, настроение Гарри не улучшилось. Милорд
был в отъезде, дамы тоже, и единственным членом семьи, кого Гарри застал в
замке, был мистер Уилл, который вернулся с охоты на куропаток как раз в ту
минуту, когда карета и всадники въезжали в ворота, и побелел как бумага,
узнав своего кузена, свирепо нахмурившегося при виде него.
Тем не менее мистер Уилл решил ничего не замечать, и они встретились за
ужином, где в присутствии леди Марии беседовали сначала достаточно мирно,
хотя и не слишком оживленно. Мистер Уилл побывал на скачках? И не на одних.
И заключал удачные пари, выразил надежду мистер Уорингтон. Более или менее.
- И моя лошадь цела и невредима? - осведомился мистер Уорингтон.
- Ваша лошадь? Какая лошадь? - спросил мистер Уилл.
- Какая лошадь? Моя лошадь! - резко говорит Гарри.
- Я что-то не понимаю, - говорит Уилл,
- Гнедая лошадь, на которую мы играли и которую я у вас выиграл
вечером, а утром вы на ней ускакали, - сурово говорит мистер Уорингтон. - Вы
помните эту лошадь, мистер Эсмонд?
- Мистер Уорингтон, я прекрасно помню, что мы с вами играли на лошадь,
которую мой слуга передал вам в день вашего отъезда.
- Капеллан присутствовал при том, как мы играли. Мистер Сэмпсон, вы нас
рассудите? - мягко спрашивает мистер Уорингтон.
- Я не могу не указать, что мистер Уорингтон играл на гнедую лошадь, -
объявляет мистер Сэмпсон.
- Ну, а получил другую, - с ухмылкой сказал мистер Уилл.
- И продал ее за тридцать шиллингов! - заметил мистер Уорингтон,
сохраняя спокойный тон.
Уилл засмеялся.
- Тридцать шиллингов - очень неплохая цена за клячу с разбитыми
коленями, ха-ха!
- Ни слова больше. Речь идет всего лишь о пари, дорогая леди Мария.
Могу ли я положить вам еще цыпленка?
До тех пор, пока дама оставалась с ними, никто не мог бы превзойти
мистера Уорингтона любезностью и веселостью. Когда же она встала из-за
стола, Гарри проводил ее до двери, которую притворил за ней с учтивейшим
поклоном. Постояв немного у закрытой двери, он приказал слугам удалиться.
Когда они ушли, мистер Уорингтон запер за ними тяжелую дверь и положил ключ
в карман.
Услышав щелканье замка, мистер Уилл, который потягивал пунш и искоса
поглядывал на кузена, спросил его с одним из тех проклятий, которыми обычно
украшал свою речь, какого... мистер Уорингтон запер дверь.
- Я полагаю, кое-каких объяснений не миновать, - ответил мистер
Уорингтон. - Ну, и незачем им глазеть, как ссорятся их господа.
- А кто это ссорится, хотел бы я знать? - спросил Уилл, бледнея, и
схватил нож.
- Мистер Сэмпсон, вы присутствовали при том, как я поставил пятьдесят
гиней против гнедой лошади мистера Уилла?
- Просто лошади! - вопит мистер Уилл.
- Я не такой (эпитет) дурак, каким вы меня считаете, - говорит мистер
Уорингтон, - хотя я и приехал из Виргинии.
Затем он повторяет свой вопрос:
- Мистер Сэмпсон, вы присутствовали при том, как я поставил пятьдесят
гиней против гнедой лошади высокородного Уильяма Эсмонда, эсквайра?
- Не могу не признать этого, сэр, - говорит капеллан, обращая
укоризненный взор на брата своего сиятельного патрона.
- А я ничего подобного не признаю, - заявляет мистер Уилл с несколько
вымученным смехом.
- Да, сударь, не признаете, потому что вам соврать не трудней, чем
смошенничать, - сказал мистер Уорингтон, подходя к кузену. - Отойдите,
мистер капеллан, и будьте свидетелем честной игры! Потому что вы ничем не
лучше...
Не лучше чего, мы сказать не можем и так никогда этого и не узнаем, ибо
в этот миг дражайший кузен мистера Уорингтона запустил ему в голову
бутылкой, но Гарри успел уклониться, так что метательный снаряд пролетел до
противоположной стены, пробил насквозь писанную маслом физиономию какого-то
предка Эсмондов и сам разлетелся вдребезги, оросив доброй пинтой старого
портвейна лицо и парик капеллана.
- Боже милостивый, джентльмены, умоляю вас, успокойтесь, - вскричал
священник, обагренный вином.
Но джентльмены не были склонны прислушиваться к гласу церкви. Потерпев
неудачу с бутылкой, мистер Эсмонд схватил большой нож с серебряной рукояткой
и кинулся на своего кузена. Однако Гарри, вспомнив боксеров в Мэрибоне,
левой рукой отбил руку мистера Эсмонда, а правой нанес ему такой
сокрушительный удар, что он отлетел к стене, стукнулся о дубовую обшивку и,
надо полагать, узрел десять тысяч разноцветных огней. Ретируясь к стене, он
уронил нож, и его стремительный противник отбросил это оружие ногой под
стол.
Но и Уилл тоже бывал в Мэрибоне и в Хокли-ин-де-Хоул - переведя дух и
сверкнув глазами над кровоточащим носом, он кинулся вперед, опустив голову,
точно таран, и нацеливаясь в живот мистера Генри Уорингтона.
Гарри видел и этот прием в Мэрибоне, а также и в материнском имении,
где поссорившиеся негры сталкивались в поединке, точно два пушечных ядра,
одно тверже другого. Но Гарри взял на заметку и цивилизованные методы белых:
он отпрыгнул в сторону и приветствовал своего врага сокрушительным ударом в
правое ухо. Тот стукнулся лбом о тяжелый дубовый стол, рухнул на пол и
застыл без движения.
- Капеллан, вы свидетель, что все было честно, - сказал мистер
Уорингтон, еще дрожа от возбуждения, но стараясь подавить его и принять
хладнокровный вид. Затем он вынул из кармана ключ и отпер дверь, за которой
толпилось четверо слуг. Звон бьющегося стекла, крик, вопль, два-три
проклятия подсказали им, что в комнате творится что-то неладное, и теперь,
войдя, они увидели две багряные алые жертвы - капеллана, исходящего
портвейном, и высокородного Уильяма Эсмонда, эсквайра, распростертого в луже
собственной крови.
- Мистер Сэмпсон подтвердит, что я дрался честно и что начал мистер
Эсмонд, - сказал мистер Уорингтон. - Эй, кто-нибудь! Развяжите его шейный
платок, а то как бы он не умер. Гамбо, принеси ланцет и пусти ему кровь.
Стой! Он приходит в себя. Подними-ка его, вон ты! И скажите горничной, чтобы
она подтерла пол.
И правда, минуту спустя мистер Уилл очнулся. Сначала он медленно повел
глазами по сторонам, вернее, - вынужден я сказать с большим сожалением,
одним глазом, ибо второй основательно заплыл в результате первого удара
мистера Уорингтона. Итак, сначала он медленно повел одним глазом по
сторонам, затем охнул и испустил нечленораздельный стон, после чего начал
сыпать проклятиями и ругательствами весьма щедро и членораздельно.
- Ну вот, он уже оправился, - сказал мистер Уорингтон.
- Слава тебе господи, - вздохнула чувствительная Бетти.
- Спроси у него, Гамбо, не желает ли он еще, - приказал мистер
Уорингтон строго.
- Масса Гарри спрашивает, вы еще не желаете ли? - осведомился послушный
Гамбо, склоняясь над лежащим джентльменом.
- Нет, будь ты проклят, черный дьявол, - говорит мистер Уилл и бьет в
черную мишень перед собой.
- Чуть язык мне пополам не перервал, - сообщил Гамбо сердобольной
Бетти.
- Нет, то есть да! Адское ты исчадие! Почему его не гонят отсюда в три
шеи?
- Потому что не смеют, мистер Эсмонд, - величественно заявил мистер