Страница:
политический скандал, то ему придется трагически погибнуть в дорожной
катастрофе.
Как может столь образованный человек быть таким тупицей? -- думал в
ярости Дельгадо, снимая трубку телефона. Однако он не стал набирать номер,
потому что на многолинейной панели телефона замигала лампочка, сигнализируя,
что ему кто-то звонит по параллельному каналу. При обычных обстоятельствах
Дельгадо предоставил бы кому-нибудь из обслуживающего персонала ответить на
звонок с одного из многочисленных аппаратов, установленных по всему
особняку, но линия, по которой шел сейчас вызов, была настолько секретной,
что не имела отводов. К ней был подсоединен только этот аппарат, и ее номер
был известен лишь особо близким сотрудникам, которым были даны инструкции
пользоваться им только в случае возникновения вопросов чрезвычайной
важности. В данной ситуации мысли Дельгадо занимал лишь один такой вопрос, и
он сразу же нажал кнопку, под которой мигала лампочка.
-- Стрела, -- сказал он, используя кодовое слово. -- В чем дело?
Сквозь помехи междугородного вызова грубоватый голос (Дельгадо узнал
своего доверенного помощника) отозвался тоже кодовым словом:
-- Колчан. Дело касается этой женщины. Дельгадо почувствовал стеснение
в груди.
-- Твоя линия надежна?
-- Я бы не звонил, если бы было иначе.
Телефонная система Дельгадо ежедневно инспектировалась на предмет
обнаружения подключений, а вся вилла и прилегающий к ней участок тоже
ежедневно прочесывались в поисках электронных подслушивающих устройств. В
дополнение к этому небольшой монитор, установленный рядом с телефоном,
измерял напряжение на линии. Любое отклонение от нормы показало бы, что
кто-то подключился к линии после последней проверки.
-- Что с женщиной? -- нетерпеливо спросил Дельгадо.
-- Думаю, что Драммонд ее больше не контролирует. Внешнее наблюдение
снято.
-- Ради всего святого, говори яснее. Я не понимаю.
-- Вы поручили нам следить за ней. Но мы не можем к ней подобраться,
потому что Драммонд поставил своих людей, которые держат ее под контролем.
Один из его оперативников под видом бездомного бродяги сидит в картонном
ящике и наблюдает за домом сзади. Всякие уличные торговцы -- продавец
булочек с сосисками, торговец теннисками и зонтиками -- смотрят за входом из
парка с противоположной стороны улицы. Ночью их сменяют другие оперативники,
работающие под нищих. Привратник дома состоит на службе у Драммонда. У
привратника есть помощник, который ведет наблюдение в случае, если
привратника кто-то отвлечет. Весь обслуживающий персонал этой женщины тоже
работает на Драммонда.
-- Мне все это уже известно! -- сказал Дельгадо. -- Зачем ты?..
-- Их служба закончилась. Дельгадо резко выдохнул воздух.
-- Сначала мы подумали, что Драммонд сменил систему наблюдения, --
продолжал собеседник Дельгадо. -- Но мы ошиблись. У привратника больше нет
помощника. Персональная обслуга этой женщины сегодня утром покинула здание.
Оперативников снаружи здания не видно.
Находившийся у самой решетки кондиционера Дельгадо взмок. Столкновение
исключающих друг друга предположений вызвало у него ощущение, близкое к
параличу.
-- Должно быть, она отправилась в какую-то поездку.
-- Нет, -- возразил человек на другом конце провода. -- Мои люди не
пропустили бы ее отъезда. Кроме того, когда ей раньше действительно
случалось уезжать, обслуга ее сопровождала. Сегодня ее служанки ушли одни.
Вчера утром возле дома наблюдалось какое-то непонятное оживление, люди
Драммонда входили и выходили, особенно его главный подручный.
-- Если она не уехала, если она в доме, то почему сняли наружное
наблюдение?
-- Не думаю, что она все еще там.
-- Говори яснее! -- прикрикнул Дельгадо.
-- Думаю, что она порвала соглашение с Драммондом. Думаю, она
почувствовала, что ей грозит опасность. Думаю, что ей удалось бежать,
возможно, позапрошлой ночью. Это объясняет суматоху на следующее утро.
Группа наблюдения -- зачем она теперь возле здания? Видимо, ее бросили на
поиски женщины. Прислуга тоже больше не нужна, поэтому ее рассчитали.
-- Боже милосердный! -- Дельгадо обливался потом. -- Если она расторгла
сделку, если начнет болтать, то я... Найди ее!
-- Мы пытаемся, -- заверил помощник. -- Но прошло уже столько времени,
и след остыл. Мы снова просматриваем ее данные, пытаемся определить, куда
она побежит прятаться и к кому может обратиться за помощью. Если люди
Драммонда найдут ее, то я уверен, что он распорядится немедленно доставить
ее к нему. Скорее всего -- пошлет за нею своего подручного.
-- Да. Без нее у Драммонда нет власти надо мной. Он постарается вернуть
ее любой ценой.
"Но что будет, если она обратится к властям? -- в ужасе подумал
Дельгадо. -- Что, если она заговорит, чтобы спастись от преследования?"
Нет, решил Дельгадо. Она не доверится властям, пока не будет вынуждена
к этому крайними обстоятельствами. Она не может не опасаться того, что
Драммонд их контролирует, что власти выдадут ее ему и что он накажет ее за
болтовню. У меня еще есть время. Но в конце концов, не видя другого выхода,
она все-таки заговорит. Она знает: ставка настолько высока, что Драммонд не
прекратит охоты на нее. Она не может вечно находиться в бегах.
В трубке по-прежнему слышался голос помощника Дельгадо.
-- Что? -- переспросил Дельгадо.
-- Я спросил вас: если мы найдем ее или люди Драммонда наведут нас на
нее, как мы должны будем поступить?
-- Сначала найдите. Тогда я и приму решение.
Дельгадо положил трубку. Как бы тщательно ни прочесывались его особняк
и сад в поисках спрятанных микрофонов, как бы хорошо ни проверялась его
телефонная система на подключения, он не собирался обсуждать детали по
телефону. Этот разговор не мог служить уликой против него, но он определенно
вызовет вопросы, если его запись услышат не те люди, поэтому Дельгадо не
стал подробно инструктировать своего помощника. Он уже решил, что необходимо
сделать. Любой ценой. Чтобы успокоить терзаемый язвой желудок. Чтобы
избавиться от ночных кошмаров. Чтобы спокойно спать.
Если его люди найдут эту женщину, он прикажет убить ее.
А потом убить Драммонда.
Металлический мужской голос объявил: -- Мистер Виктор Грант. Мистер
Виктор Грант. Подойдите, пожалуйста, к нашему телефону в зале.
Бьюкенен только что приземлился в международном аэропорту Майами и, идя
в потоке пассажиров компании "Аэромексико", выходивших из въездной
таможенной зоны, думал о том, смог ли Вудфилд передать его сообщение
Максуэллу и как будет организована встреча. В шуме и многолюдье аэровокзала
он едва расслышал объявление, подождал, чтобы его повторили, и,
удостоверившись, что понял правильно, пересек зал и подошел к белому
телефону с надписью "АЭРОПОРТ", установленному на стене рядом с
несколькими телефонами-автоматами. На этом аппарате не было никакого
наборного устройства. Он поднял трубку, ему ответил женский голос, и, когда
он объяснил, что он Виктор Грант, женщина сообщила, что его будут ждать у
справочной стойки.
Бьюкенен поблагодарил ее и положил трубку, потом проанализировал
тактику встречи. Группа наблюдения следит за внутренними телефонами,
заключил он. После того как объявили имя Виктора Гранта, они стали ждать,
что к одному из телефонов подойдет мужчина. У группы есть либо моя
фотография, либо описание. Во всяком случае, они меня засекли и теперь
посмотрят, нет ли за мной хвоста.
Но как бы ни была приятна Бьюкенену тщательность подготовки к встрече,
как бы ни радовался он тому, что ему удалось вырваться из лап мексиканских
властей и вернуться в Соединенные Штаты, на душе у него было все-таки
неспокойно. Его начальство, очевидно, считало, что ситуация пока остается
сложной. Иначе не привлекли бы так много оперативников для установления
контакта с ним.
Не торопясь, чтобы дать группе слежения возможность повнимательнее
понаблюдать за толпой (к тому же от сильной боли он при всем желании не мог
бы двигаться быстрее), Бьюкенен продвигался к справочной стойке, везя за
собой чемодан. Просто одетый человек лет тридцати с небольшим, с приятным
лицом и атлетической фигурой, отделился от толпы пассажиров. Он протянул
руку, улыбнулся и сказал:
-- Привет, Вик. Рад тебя видеть. Как себя чувствуешь? Как долетел?
Бьюкенен пожал протянутую руку.
-- Нормально.
-- Вот и отлично. Фургончик вон там. Давай я возьму твой чемодан.
У встречающего были каштановые волосы, голубые глаза и продубленная на
солнце кожа. Он коснулся локтя Бьюкенена, направляя его к выходу. Бьюкенен
повиновался, хотя чувствовал себя несколько неуютно, так как не получил
никакого опознавательного кодового сигнала. Но тут человек сказал:
"Да, кстати, и Чарльз Максуэлл, и Уэйд просили им позвонить и сказать,
что с тобой все в порядке", и Бьюкенен расслабился. Несколько человек знали
о том, как он "увязан" с Чарльзом Максуэллом, но лишь его
непосредственному начальству было известно, что его связник в Канкуне
использовал фамилию Уэйд.
На расположенной против аэровокзала парковочной площадке спутник
Бьюкенена отпер дверцу серого микроавтобуса, на боку которого белела
надпись: "БОН ВУАЯЖ ИНК., ПЕРЕОСНАЩЕНИЕ И ПЕРЕДЕЛКА ПРОГУЛОЧНЫХ
СУДОВ". До сих пор они вели ни к чему не обязывающий разговор, но теперь
Бьюкенен замолчал, ожидая, что встретивший его человек проинструктирует его,
намекнет, можно ли говорить открыто, и скажет, какому сценарию он должен
следовать.
Выехав со стоянки, тот нажал на кнопку какого-то устройства,
смонтированного под щитком и похожего на портативный радиоприемник.
-- Порядок. Скремблер включен. Можно говорить без опаски. Я просвещу
вас в общих чертах, а детали могут немного подождать. Меня зовут Джек Дойл.
Бывший "тюлень"["Тюлени" -- отборное подразделение войск особого
назначения США]. Попал в переделку в Панаме, был вынужден уйти в отставку, и
вот завел свое дело, оснащаю прогулочные суда в Форт-Лодердейле. Все это
соответствует действительности. Теперь слушайте, как вписываетесь сюда вы.
Время от времени я оказываю услуги людям, на которых раньше работал. В
данном случае они просили меня дать вам прикрытие. Вы будете работать у
меня. Ваши начальники позаботились обо всей необходимой документации --
социальное обеспечение, налоги и всякая такая штука. Вы, Виктор Грант, тоже
были в прошлом "тюленем", и поэтому естественно, что я отношусь к вам
не просто как к наемному работнику. Вы живете в квартире над моей конторой.
Человек вы одинокий. Много разъезжаете по моим поручениям. Если кто-то
начнет расспрашивать о вас моих соседей, то не будет казаться удивительным,
что они вас не знают. Вопросы есть?
-- Сколько времени я у вас работаю?
-- Три месяца.
-- А сколько зарабатываю?
-- Тридцать тысяч в год.
-- В таком случае буду просить прибавки. Дойл засмеялся.
-- Порядок. Есть чувство юмора. Значит, поладим.
-- Конечно, -- согласился Бьюкенен. -- Но еще лучше мы поладим, если вы
остановитесь вон у той бензоколонки впереди.
-- Да?
-- Иначе мне придется писать кровью прямо у вас в машине.
-- Господи!
Дойл быстро свернул со скоростной дороги к бензоколонке. Когда Бьюкенен
вышел из туалета, Дойл отходил от телефона-автомата.
-- Я позвонил одному из нашей команды, он сидит на передаче сообщений в
аэропорту. Он абсолютно уверен, что хвоста за вами не было.
Бьюкенен прислонился к фургончику, его лицо покрылось холодной
испариной.
-- Вам придется отвезти меня к врачу.
Врач подошел к кровати, где лежал Бьюкенен, прочитал историю болезни,
послушал сердце и легкие, проверил капельницу, потом снял свои бифокальные
очки и поскреб в бородке цвета соли с перцем.
-- У вас потрясающая конституция, мистер Грант. Людей с такими
повреждениями я вижу, как правило, лишь среди пострадавших в серьезном
дорожном происшествии. -- Он помолчал. -- Или же...
Доктор не закончил фразы, но Бьюкенен был уверен, что тот собирался
добавить "в бою", как не сомневался и в том, что Дойл никогда не
привез бы его сюда, не будь этот маленький госпиталь связан с его
начальством. По всей вероятности, доктор был когда-то военным врачом.
-- Я получил результаты вашего рентгеновского обследования и анализов,
-- продолжал доктор. -- Ваша рана инфицирована, вы правильно догадались. Но
после того как я обработал ее, наложил новые швы и начал вводить вам
антибиотики, она должна зажить довольно быстро и без осложнений. Температура
уже понижается.
-- Значит, если учесть ваш исключительно серьезный вид, плохая новость
-- это внутреннее кровотечение, -- сказал Бьюкенен.
Доктор нерешительно помолчал.
-- Вообще-то это кровотечение кажется более серьезным, чем оно есть на
самом деле. Могу себе представить, в каком вы были шоке, когда обнаружили в
моче кровь. Уверен, что вы забеспокоились, нет ли разрыва какого-нибудь
органа. Хочу вас успокоить: на самом деле у вас в мочевом пузыре порвался
один маленький кровеносный сосудик. Хирургического вмешательства не
требуется. Если вы отдохнете и будете избегать физических нагрузок, то
кровотечение прекратится, а сосудик заживет довольно скоро. Такое иногда
случается, например, с фанатичными любителями бега трусцой. Стоит им
несколько недель отдохнуть, как все проходит, и они снова могут бегать.
-- Тогда что же? -- Озабоченное выражение на лице врача заставило
Бьюкенена нервничать. -- В чем проблема?
-- Рана на голове, мистер Грант. И периодическое дрожание правой руки.
Бьюкенен ощутил холодок в груди.
-- Я думал, что эта дрожь -- последствие нервного шока от раны в плече.
Я полагал, что когда рана заживет...
Врач озабоченно прищурился.
-- Шок. Нервы. Частично вы правы. Это действительно затрагивает нервы.
Но не в том смысле, как вы это себе представляете. Повторяю, мистер Грант, у
вас потрясающая конституция. Вы получили черепную травму. Вы перенесли
контузию. От этого у вас кружится голова, и вы нечетко видите. Откровенно
говоря, при таком повреждении, какое показало томографическое сканирование
вашего мозга, я поражаюсь, как вы еще оставались на ногах, не говоря уж о
том, как вы могли при этом думать. Должно быть, у вас поразительная
выносливость и еще большая сила воли.
-- Это все адреналин, доктор. -- Бьюкенен понизил голос. -- Вы хотите
сказать, что у меня неврологическая травма?
-- Таково мое мнение.
-- И что же теперь? Операция?
-- Возможно. Но необходимо еще одно мнение, -- ответил доктор. -- Мне
придется проконсультироваться со специалистом.
Подавив внутреннюю дрожь, охватившую его при одной мысли о том, что
придется доверить кому-то привести себя в бессознательное состояние,
Бьюкенен сказал:
-- Меня интересует ваше мнение, доктор.
-- Вы не замечали, что последнее время спите необычно долго?
-- Сплю? -- Бьюкенен чуть не рассмеялся, но сдержался, так как знал,
что его смех прозвучит истерически. -- Я был слишком занят, чтобы спать.
-- Не было ли у вас рвоты?
-- Нет.
-- Не замечали каких-либо необычных физических отклонений помимо
головокружения, нечеткости зрения и дрожания правой руки?
-- Нет.
-- Ваши ответы обнадеживают. Я хотел бы проконсультироваться со
специалистом-неврологом. Возможно, все обойдется без операции.
-- А если не обойдется? -- сдержанно спросил Бьюкенен. -- Чем мне это
грозит?
-- Я стараюсь не иметь дела с гипотезами. Прежде всего мы внимательно
понаблюдаем за вами, подождем до завтрашнего утра, сделаем еще одно
сканирование и посмотрим, не уменьшится ли в размерах ваша мозговая травма.
-- Возьмем лучший случай, -- сказал Бьюкенен. -- Предположим, травма
уменьшится. Предположим, операция не нужна.
-- Лучший случай есть худший случай, -- сказал врач. -- Поврежденные
мозговые клетки не восстанавливаются. Я бы вам посоветовал сделать все
возможное и невозможное, чтобы в дальнейшем избегать ударов по голове.
Одноэтажный дом располагался в пригороде Форт-Лодердейла, называемом
Плэнтейшн, и простоту его дизайна маскировало обилие кустарников и цветов.
Было очевидно, что кто-то заботливо ухаживает за участком. Бьюкенен подумал,
что Дойл, может быть, занимается декоративным садоводством в качестве хобби.
По дороге аз госпиталя до дома Дойла их разговор коснулся того, что
экономический спад сказался и на деле Дойла, так что он вряд ли был в
состоянии позволить себе нанять садовника Но когда Дойл завел машину в гараж
и через боковую дверь с сеткой впустил Бьюкенена в дом, тому сразу стало
ясно, кто ухаживает за участком.
Дойл был женат. Бьюкенен не знал об этом раньше, потому что Дойл не
носил обручального кольца, а сам Бьюкенен редко задавал вопросы личного
характера. Но теперь он стоял перед энергичной, похожей на эльфа женщиной
немного моложе Дойла, лет, может быть, тридцати У нее были веселые глаза,
веснушки, как на картинке, и обаятельная, непосредственная улыбка. Бьюкенен
не мог сказать, какого цвета у нее волосы, потому что ее голова была
повязана косынкой в черную и красную клетку. На ней был белый
хлопчатобумажный передник, а руки были в муке от теста, которое она месила
на доске.
-- Ах ты господи, -- сказала она с приятным акцентом южанки (Луизиана,
подумал Бьюкенен), -- я не думала, что вы явитесь так скоро. -- В
трогательном смущении она прикоснулась к щеке и оставила на веснушках белый
мучной отпечаток. -- В доме ужасный беспорядок. У меня не было времени,
чтобы...
-- С домом все нормально, Синди. Правда, -- успокоил ее Дойл. --
Движение оказалось не таким безобразным, как я думал. Вот почему мы так
рано. Извини.
Синди тихо засмеялась.
-- Можно ведь на это посмотреть и с другой стороны. Теперь мне не надо
с ног сбиваться, чтобы сделать уборку в доме.
Ее улыбка была заразительна, и Бьюкенен улыбнулся в ответ.
Дойл повел рукой в его сторону.
-- Синди, это и есть тот приятель, о котором я тебе
говорил. Вик Грант. Мы с ним вместе служили. Последние три месяца он
работает у меня.
-- Рада с вами познакомиться. -- Синди протянула руку. Потом вспомнила,
что она испачкана мукой, покраснела и хотела было ее отдернуть.
-- Нет-нет, все в порядке, -- запротестовал Бьюкенен. -- Мне нравится
чувствовать муку на ладони. -- И пожал ей руку.
-- Классный парень, -- сказала она мужу.
-- Так ведь у меня все приятели классные.
-- Ну да, рассказывай сказки! -- Она внимательно осмотрела Бьюкенена и
показала на его забинтованную голову. -- У меня найдется еще одна
черно-красная косынка, которая будет определенно лучше смотреться, чем это.
Бьюкенен улыбнулся.
-- Какое-то время мне велено не снимать повязку. Хотя толку от нее
маловато. Это не то что гипс, например. Просто памятка мне, чтобы я
поосторожнее обращался с головой.
-- Джек говорил, черепная травма. Бьюкенен кивнул. Голова у него все
еще болела.
Он ждал, что она спросит, как он получил травму. Это был бы
естественный и логичный вопрос, и он готовился повторить свою выдумку насчет
падения с яхты, но она удивила его, внезапно сменив тему разговора.
Показывая на лежащее на кухонном столе тесто, она пояснила:
-- Вот, испеку для вас лимонный пирог. Надеюсь, вам понравится.
Не показывая своего удивления, он ответил:
-- Мне не часто удается попробовать домашнего пирога. Я уверен, что
любое приготовленное вами блюдо будет великолепным.
-- Джек, мне этот парень нравится все больше и больше.
-- Пойдемте, я покажу вам комнату для гостей.
-- Если что-нибудь будет нужно, просто скажите, -- добавила Синди.
-- Ну, я готов держать пари, что все будет замечательно, -- воскликнул
Бьюкенен. -- Я правда очень вам благодарен за то, что вы берете меня к себе
пожить. Семьи у меня нет, а доктор подумал, что будет лучше, если...
-- Т-с-с, -- сказала Синди. -- На ближайшие несколько дней ваша семья
-- это мы.
Когда Дойл повел Бьюкенена из кухни к залитому солнцем коридору,
Бьюкенен оглянулся на Синди, все еще недоумевая, почему она не задала само
собой напрашивавшегося вопроса о происхождении раны на голове.
Она тем временем уже отвернулась от него и продолжала месить тесто на
кухонном столе. Бьюкенен заметил, что мучные отпечатки были и на бедрах ее
аккуратных джинсов. Потом он заметил еще кое-что. Короткоствольный револьвер
38-го калибра на кронштейне под настенным телефоном рядом с сетчатой дверью.
Бьюкенен знал, что Дойл никогда бы не выбрал оружие такого типа для себя.
Дойл посчитал бы его игрушкой и предпочел бы полуавтоматический
9-миллиметровый или 45-го калибра. Нет, этот короткоствольный револьвер был
для Синди, и Бьюкенен готов был побиться об заклад, что она знает, как им
пользоваться.
Может, револьвер был здесь в качестве меры предосторожности от
грабителей? -- подумал Бьюкенен. Или принадлежность к "тюленям"
сделала Дойла чересчур чувствительным к вопросам безопасности и в
гражданской жизни? Идя за хозяином дома по коридору, он вспомнил замечание
Дойла о том, что тот иногда оказывает услуги людям, на которых раньше
работал, и тут же решил, что этот револьвер не единственное имеющееся в доме
оружие и что Дойл держит его здесь для того, чтобы Синди могла защитить себя
от возможных последствий некоторых из этих услуг.
-- Вот ваша комната. -- Дойл ввел Бьюкенена в милую уютную спаленку с
кружевными занавесками, старинным креслом-качалкой и восточным ковром на
полу. -- Ванная комната вон там. Она в вашем полном распоряжении. У нас
своя. Но ванны нет. Только душ.
-- Это не проблема, -- сказал Бьюкенен. -- Я больше люблю душ.
Дойл поставил чемодан Бьюкенена на полированную скамью в ногах кровати.
-- Ну, пока вроде бы все. Распакуйте вещи. Поспите. Вон на той полке
довольно много книг. Или смотрите телевизор. -- Он показал на небольшой
телевизор, стоявший на комоде в углу. -- Будьте как дома. Я приду за вами,
когда ленч будет готов.
-- Спасибо.
Но Дойл не уходил. Вид у него был озабоченный.
-- Что-нибудь не так? -- спросил Бьюкенен.
-- Я не знаю ваших подлинных анкетных данных, да и знать их мне не
положено, но я вычислил, что, если судить по людям, просившим о крыше для
вас, мы с вами, должно быть, что-то вроде братьев по оружию. Я ценю вашу
благодарность, но вам нет необходимости благодарить меня.
-- Я понимаю.
Дойл помолчал.
-- Я делал все по правилам. Я не задавал вам никаких вопросов. Думаю,
мне сказали все, что необходимо знать. Но есть еще одно. То, что случилось,
и почему вы здесь... Если можно... Это может представлять какую-нибудь
опасность для Синди?
Бьюкенену этот человек вдруг показался страшно симпатичным.
-- Нет. Насколько я знаю, для Синди это не представляет никакой
опасности.
Желваки на щеках у Дойла разгладились.
-- Это хорошо. Ей ничего не известно о тех услугах, которые я оказываю.
Пока я оставался "тюленем", она не знала, куда меня посылали и надолго
ли. Никогда ни о чем не спрашивала. Все принимала на веру. Ни разу даже не
спросила, зачем мне нужно, чтобы она научилась стрелять, или зачем у нас в
доме тут и там рассованы пистолеты.
-- Как тот, под телефоном на стене в кухне? -- спросил Бьюкенен.
-- Да. Я видел, что вы заметили его. И такие, как этот. -- Дойл
приподнял покрывало на кровати и показал Бьюкенену 9-миллиметровый кольт в
кобуре, закрепленной сбоку на каркасе. -- На всякий случай. Вам надо знать
об этом. Мне все равно, что будет со мной, но Синди... Ну, она чертовски
славная женщина. Я не заслужил ее. А она не заслуживает того, чтобы я принес
в дом беду.
-- Ей ничто не угрожает, Джек.
-- Это хорошо, -- повторил Дойл.
Приглушенный звонок телефона разбудил его. Бьюкенен мгновенно
проснулся, и это обрадовало его. Инстинкт выживания был при нем и
функционировал. Не вставая, он посмотрел на приставной столик, но телефона
там не было. Потом посмотрел на закрытую дверь гостевой комнаты, за которой
он вновь услышал приглушенный расстоянием звонок -- наверное, звонил телефон
в кухне. Он услышал неразборчиво женский голос -- это Синди. Потом заговорил
Джек. Разговор был коротким. В доме опять стало тихо.
Бьюкенен взглянул на часы и удивился, что они показывают половину
первого: он думал, что задремал всего минут на пятнадцать, а оказалось, что
проспал почти два часа. Доктор предостерегал его относительно необычной
сонливости. Времени уже больше двенадцати? Он нахмурился. Ленч, должно быть,
давно готов, почему же Синди или Джек не разбудили его? Он вытянул руки,
ощутил одеревенелость в плече, в том месте, где ему перезаштопали рану,
потом обулся и встал с кровати. В дверь тихонько постучали.
-- Вик? -- шепотом позвала Синди.
-- Все в порядке. Я встал. -- Бьюкенен открыл дверь.
-- Ленч готов. -- Она улыбнулась своей милой улыбкой.
Бьюкенен заметил, что она сняла испачканный в муке передник, но голова
ее все еще была повязана платком в красно-черную клетку. Наверно, не успела
привести в порядок волосы, подумал он, идя за ней по солнечному коридору в
кухню.
-- Пирог будет на ужин. Ленч у нас обычно легкий, -- объяснила она. --
Джек помешался на своем холестерине. Надеюсь, вам нравится простая пища.
На столе перед каждым прибором стояло по дымящейся миске овощного супа
и сандвичу с тунцом и по тарелке с нарезанными сельдереем, морковью, цветной
капустой и помидорами.
-- Хлеб пшеничный с отрубями, -- прибавила она, -- но я могу дать вам
катастрофе.
Как может столь образованный человек быть таким тупицей? -- думал в
ярости Дельгадо, снимая трубку телефона. Однако он не стал набирать номер,
потому что на многолинейной панели телефона замигала лампочка, сигнализируя,
что ему кто-то звонит по параллельному каналу. При обычных обстоятельствах
Дельгадо предоставил бы кому-нибудь из обслуживающего персонала ответить на
звонок с одного из многочисленных аппаратов, установленных по всему
особняку, но линия, по которой шел сейчас вызов, была настолько секретной,
что не имела отводов. К ней был подсоединен только этот аппарат, и ее номер
был известен лишь особо близким сотрудникам, которым были даны инструкции
пользоваться им только в случае возникновения вопросов чрезвычайной
важности. В данной ситуации мысли Дельгадо занимал лишь один такой вопрос, и
он сразу же нажал кнопку, под которой мигала лампочка.
-- Стрела, -- сказал он, используя кодовое слово. -- В чем дело?
Сквозь помехи междугородного вызова грубоватый голос (Дельгадо узнал
своего доверенного помощника) отозвался тоже кодовым словом:
-- Колчан. Дело касается этой женщины. Дельгадо почувствовал стеснение
в груди.
-- Твоя линия надежна?
-- Я бы не звонил, если бы было иначе.
Телефонная система Дельгадо ежедневно инспектировалась на предмет
обнаружения подключений, а вся вилла и прилегающий к ней участок тоже
ежедневно прочесывались в поисках электронных подслушивающих устройств. В
дополнение к этому небольшой монитор, установленный рядом с телефоном,
измерял напряжение на линии. Любое отклонение от нормы показало бы, что
кто-то подключился к линии после последней проверки.
-- Что с женщиной? -- нетерпеливо спросил Дельгадо.
-- Думаю, что Драммонд ее больше не контролирует. Внешнее наблюдение
снято.
-- Ради всего святого, говори яснее. Я не понимаю.
-- Вы поручили нам следить за ней. Но мы не можем к ней подобраться,
потому что Драммонд поставил своих людей, которые держат ее под контролем.
Один из его оперативников под видом бездомного бродяги сидит в картонном
ящике и наблюдает за домом сзади. Всякие уличные торговцы -- продавец
булочек с сосисками, торговец теннисками и зонтиками -- смотрят за входом из
парка с противоположной стороны улицы. Ночью их сменяют другие оперативники,
работающие под нищих. Привратник дома состоит на службе у Драммонда. У
привратника есть помощник, который ведет наблюдение в случае, если
привратника кто-то отвлечет. Весь обслуживающий персонал этой женщины тоже
работает на Драммонда.
-- Мне все это уже известно! -- сказал Дельгадо. -- Зачем ты?..
-- Их служба закончилась. Дельгадо резко выдохнул воздух.
-- Сначала мы подумали, что Драммонд сменил систему наблюдения, --
продолжал собеседник Дельгадо. -- Но мы ошиблись. У привратника больше нет
помощника. Персональная обслуга этой женщины сегодня утром покинула здание.
Оперативников снаружи здания не видно.
Находившийся у самой решетки кондиционера Дельгадо взмок. Столкновение
исключающих друг друга предположений вызвало у него ощущение, близкое к
параличу.
-- Должно быть, она отправилась в какую-то поездку.
-- Нет, -- возразил человек на другом конце провода. -- Мои люди не
пропустили бы ее отъезда. Кроме того, когда ей раньше действительно
случалось уезжать, обслуга ее сопровождала. Сегодня ее служанки ушли одни.
Вчера утром возле дома наблюдалось какое-то непонятное оживление, люди
Драммонда входили и выходили, особенно его главный подручный.
-- Если она не уехала, если она в доме, то почему сняли наружное
наблюдение?
-- Не думаю, что она все еще там.
-- Говори яснее! -- прикрикнул Дельгадо.
-- Думаю, что она порвала соглашение с Драммондом. Думаю, она
почувствовала, что ей грозит опасность. Думаю, что ей удалось бежать,
возможно, позапрошлой ночью. Это объясняет суматоху на следующее утро.
Группа наблюдения -- зачем она теперь возле здания? Видимо, ее бросили на
поиски женщины. Прислуга тоже больше не нужна, поэтому ее рассчитали.
-- Боже милосердный! -- Дельгадо обливался потом. -- Если она расторгла
сделку, если начнет болтать, то я... Найди ее!
-- Мы пытаемся, -- заверил помощник. -- Но прошло уже столько времени,
и след остыл. Мы снова просматриваем ее данные, пытаемся определить, куда
она побежит прятаться и к кому может обратиться за помощью. Если люди
Драммонда найдут ее, то я уверен, что он распорядится немедленно доставить
ее к нему. Скорее всего -- пошлет за нею своего подручного.
-- Да. Без нее у Драммонда нет власти надо мной. Он постарается вернуть
ее любой ценой.
"Но что будет, если она обратится к властям? -- в ужасе подумал
Дельгадо. -- Что, если она заговорит, чтобы спастись от преследования?"
Нет, решил Дельгадо. Она не доверится властям, пока не будет вынуждена
к этому крайними обстоятельствами. Она не может не опасаться того, что
Драммонд их контролирует, что власти выдадут ее ему и что он накажет ее за
болтовню. У меня еще есть время. Но в конце концов, не видя другого выхода,
она все-таки заговорит. Она знает: ставка настолько высока, что Драммонд не
прекратит охоты на нее. Она не может вечно находиться в бегах.
В трубке по-прежнему слышался голос помощника Дельгадо.
-- Что? -- переспросил Дельгадо.
-- Я спросил вас: если мы найдем ее или люди Драммонда наведут нас на
нее, как мы должны будем поступить?
-- Сначала найдите. Тогда я и приму решение.
Дельгадо положил трубку. Как бы тщательно ни прочесывались его особняк
и сад в поисках спрятанных микрофонов, как бы хорошо ни проверялась его
телефонная система на подключения, он не собирался обсуждать детали по
телефону. Этот разговор не мог служить уликой против него, но он определенно
вызовет вопросы, если его запись услышат не те люди, поэтому Дельгадо не
стал подробно инструктировать своего помощника. Он уже решил, что необходимо
сделать. Любой ценой. Чтобы успокоить терзаемый язвой желудок. Чтобы
избавиться от ночных кошмаров. Чтобы спокойно спать.
Если его люди найдут эту женщину, он прикажет убить ее.
А потом убить Драммонда.
Металлический мужской голос объявил: -- Мистер Виктор Грант. Мистер
Виктор Грант. Подойдите, пожалуйста, к нашему телефону в зале.
Бьюкенен только что приземлился в международном аэропорту Майами и, идя
в потоке пассажиров компании "Аэромексико", выходивших из въездной
таможенной зоны, думал о том, смог ли Вудфилд передать его сообщение
Максуэллу и как будет организована встреча. В шуме и многолюдье аэровокзала
он едва расслышал объявление, подождал, чтобы его повторили, и,
удостоверившись, что понял правильно, пересек зал и подошел к белому
телефону с надписью "АЭРОПОРТ", установленному на стене рядом с
несколькими телефонами-автоматами. На этом аппарате не было никакого
наборного устройства. Он поднял трубку, ему ответил женский голос, и, когда
он объяснил, что он Виктор Грант, женщина сообщила, что его будут ждать у
справочной стойки.
Бьюкенен поблагодарил ее и положил трубку, потом проанализировал
тактику встречи. Группа наблюдения следит за внутренними телефонами,
заключил он. После того как объявили имя Виктора Гранта, они стали ждать,
что к одному из телефонов подойдет мужчина. У группы есть либо моя
фотография, либо описание. Во всяком случае, они меня засекли и теперь
посмотрят, нет ли за мной хвоста.
Но как бы ни была приятна Бьюкенену тщательность подготовки к встрече,
как бы ни радовался он тому, что ему удалось вырваться из лап мексиканских
властей и вернуться в Соединенные Штаты, на душе у него было все-таки
неспокойно. Его начальство, очевидно, считало, что ситуация пока остается
сложной. Иначе не привлекли бы так много оперативников для установления
контакта с ним.
Не торопясь, чтобы дать группе слежения возможность повнимательнее
понаблюдать за толпой (к тому же от сильной боли он при всем желании не мог
бы двигаться быстрее), Бьюкенен продвигался к справочной стойке, везя за
собой чемодан. Просто одетый человек лет тридцати с небольшим, с приятным
лицом и атлетической фигурой, отделился от толпы пассажиров. Он протянул
руку, улыбнулся и сказал:
-- Привет, Вик. Рад тебя видеть. Как себя чувствуешь? Как долетел?
Бьюкенен пожал протянутую руку.
-- Нормально.
-- Вот и отлично. Фургончик вон там. Давай я возьму твой чемодан.
У встречающего были каштановые волосы, голубые глаза и продубленная на
солнце кожа. Он коснулся локтя Бьюкенена, направляя его к выходу. Бьюкенен
повиновался, хотя чувствовал себя несколько неуютно, так как не получил
никакого опознавательного кодового сигнала. Но тут человек сказал:
"Да, кстати, и Чарльз Максуэлл, и Уэйд просили им позвонить и сказать,
что с тобой все в порядке", и Бьюкенен расслабился. Несколько человек знали
о том, как он "увязан" с Чарльзом Максуэллом, но лишь его
непосредственному начальству было известно, что его связник в Канкуне
использовал фамилию Уэйд.
На расположенной против аэровокзала парковочной площадке спутник
Бьюкенена отпер дверцу серого микроавтобуса, на боку которого белела
надпись: "БОН ВУАЯЖ ИНК., ПЕРЕОСНАЩЕНИЕ И ПЕРЕДЕЛКА ПРОГУЛОЧНЫХ
СУДОВ". До сих пор они вели ни к чему не обязывающий разговор, но теперь
Бьюкенен замолчал, ожидая, что встретивший его человек проинструктирует его,
намекнет, можно ли говорить открыто, и скажет, какому сценарию он должен
следовать.
Выехав со стоянки, тот нажал на кнопку какого-то устройства,
смонтированного под щитком и похожего на портативный радиоприемник.
-- Порядок. Скремблер включен. Можно говорить без опаски. Я просвещу
вас в общих чертах, а детали могут немного подождать. Меня зовут Джек Дойл.
Бывший "тюлень"["Тюлени" -- отборное подразделение войск особого
назначения США]. Попал в переделку в Панаме, был вынужден уйти в отставку, и
вот завел свое дело, оснащаю прогулочные суда в Форт-Лодердейле. Все это
соответствует действительности. Теперь слушайте, как вписываетесь сюда вы.
Время от времени я оказываю услуги людям, на которых раньше работал. В
данном случае они просили меня дать вам прикрытие. Вы будете работать у
меня. Ваши начальники позаботились обо всей необходимой документации --
социальное обеспечение, налоги и всякая такая штука. Вы, Виктор Грант, тоже
были в прошлом "тюленем", и поэтому естественно, что я отношусь к вам
не просто как к наемному работнику. Вы живете в квартире над моей конторой.
Человек вы одинокий. Много разъезжаете по моим поручениям. Если кто-то
начнет расспрашивать о вас моих соседей, то не будет казаться удивительным,
что они вас не знают. Вопросы есть?
-- Сколько времени я у вас работаю?
-- Три месяца.
-- А сколько зарабатываю?
-- Тридцать тысяч в год.
-- В таком случае буду просить прибавки. Дойл засмеялся.
-- Порядок. Есть чувство юмора. Значит, поладим.
-- Конечно, -- согласился Бьюкенен. -- Но еще лучше мы поладим, если вы
остановитесь вон у той бензоколонки впереди.
-- Да?
-- Иначе мне придется писать кровью прямо у вас в машине.
-- Господи!
Дойл быстро свернул со скоростной дороги к бензоколонке. Когда Бьюкенен
вышел из туалета, Дойл отходил от телефона-автомата.
-- Я позвонил одному из нашей команды, он сидит на передаче сообщений в
аэропорту. Он абсолютно уверен, что хвоста за вами не было.
Бьюкенен прислонился к фургончику, его лицо покрылось холодной
испариной.
-- Вам придется отвезти меня к врачу.
Врач подошел к кровати, где лежал Бьюкенен, прочитал историю болезни,
послушал сердце и легкие, проверил капельницу, потом снял свои бифокальные
очки и поскреб в бородке цвета соли с перцем.
-- У вас потрясающая конституция, мистер Грант. Людей с такими
повреждениями я вижу, как правило, лишь среди пострадавших в серьезном
дорожном происшествии. -- Он помолчал. -- Или же...
Доктор не закончил фразы, но Бьюкенен был уверен, что тот собирался
добавить "в бою", как не сомневался и в том, что Дойл никогда не
привез бы его сюда, не будь этот маленький госпиталь связан с его
начальством. По всей вероятности, доктор был когда-то военным врачом.
-- Я получил результаты вашего рентгеновского обследования и анализов,
-- продолжал доктор. -- Ваша рана инфицирована, вы правильно догадались. Но
после того как я обработал ее, наложил новые швы и начал вводить вам
антибиотики, она должна зажить довольно быстро и без осложнений. Температура
уже понижается.
-- Значит, если учесть ваш исключительно серьезный вид, плохая новость
-- это внутреннее кровотечение, -- сказал Бьюкенен.
Доктор нерешительно помолчал.
-- Вообще-то это кровотечение кажется более серьезным, чем оно есть на
самом деле. Могу себе представить, в каком вы были шоке, когда обнаружили в
моче кровь. Уверен, что вы забеспокоились, нет ли разрыва какого-нибудь
органа. Хочу вас успокоить: на самом деле у вас в мочевом пузыре порвался
один маленький кровеносный сосудик. Хирургического вмешательства не
требуется. Если вы отдохнете и будете избегать физических нагрузок, то
кровотечение прекратится, а сосудик заживет довольно скоро. Такое иногда
случается, например, с фанатичными любителями бега трусцой. Стоит им
несколько недель отдохнуть, как все проходит, и они снова могут бегать.
-- Тогда что же? -- Озабоченное выражение на лице врача заставило
Бьюкенена нервничать. -- В чем проблема?
-- Рана на голове, мистер Грант. И периодическое дрожание правой руки.
Бьюкенен ощутил холодок в груди.
-- Я думал, что эта дрожь -- последствие нервного шока от раны в плече.
Я полагал, что когда рана заживет...
Врач озабоченно прищурился.
-- Шок. Нервы. Частично вы правы. Это действительно затрагивает нервы.
Но не в том смысле, как вы это себе представляете. Повторяю, мистер Грант, у
вас потрясающая конституция. Вы получили черепную травму. Вы перенесли
контузию. От этого у вас кружится голова, и вы нечетко видите. Откровенно
говоря, при таком повреждении, какое показало томографическое сканирование
вашего мозга, я поражаюсь, как вы еще оставались на ногах, не говоря уж о
том, как вы могли при этом думать. Должно быть, у вас поразительная
выносливость и еще большая сила воли.
-- Это все адреналин, доктор. -- Бьюкенен понизил голос. -- Вы хотите
сказать, что у меня неврологическая травма?
-- Таково мое мнение.
-- И что же теперь? Операция?
-- Возможно. Но необходимо еще одно мнение, -- ответил доктор. -- Мне
придется проконсультироваться со специалистом.
Подавив внутреннюю дрожь, охватившую его при одной мысли о том, что
придется доверить кому-то привести себя в бессознательное состояние,
Бьюкенен сказал:
-- Меня интересует ваше мнение, доктор.
-- Вы не замечали, что последнее время спите необычно долго?
-- Сплю? -- Бьюкенен чуть не рассмеялся, но сдержался, так как знал,
что его смех прозвучит истерически. -- Я был слишком занят, чтобы спать.
-- Не было ли у вас рвоты?
-- Нет.
-- Не замечали каких-либо необычных физических отклонений помимо
головокружения, нечеткости зрения и дрожания правой руки?
-- Нет.
-- Ваши ответы обнадеживают. Я хотел бы проконсультироваться со
специалистом-неврологом. Возможно, все обойдется без операции.
-- А если не обойдется? -- сдержанно спросил Бьюкенен. -- Чем мне это
грозит?
-- Я стараюсь не иметь дела с гипотезами. Прежде всего мы внимательно
понаблюдаем за вами, подождем до завтрашнего утра, сделаем еще одно
сканирование и посмотрим, не уменьшится ли в размерах ваша мозговая травма.
-- Возьмем лучший случай, -- сказал Бьюкенен. -- Предположим, травма
уменьшится. Предположим, операция не нужна.
-- Лучший случай есть худший случай, -- сказал врач. -- Поврежденные
мозговые клетки не восстанавливаются. Я бы вам посоветовал сделать все
возможное и невозможное, чтобы в дальнейшем избегать ударов по голове.
Одноэтажный дом располагался в пригороде Форт-Лодердейла, называемом
Плэнтейшн, и простоту его дизайна маскировало обилие кустарников и цветов.
Было очевидно, что кто-то заботливо ухаживает за участком. Бьюкенен подумал,
что Дойл, может быть, занимается декоративным садоводством в качестве хобби.
По дороге аз госпиталя до дома Дойла их разговор коснулся того, что
экономический спад сказался и на деле Дойла, так что он вряд ли был в
состоянии позволить себе нанять садовника Но когда Дойл завел машину в гараж
и через боковую дверь с сеткой впустил Бьюкенена в дом, тому сразу стало
ясно, кто ухаживает за участком.
Дойл был женат. Бьюкенен не знал об этом раньше, потому что Дойл не
носил обручального кольца, а сам Бьюкенен редко задавал вопросы личного
характера. Но теперь он стоял перед энергичной, похожей на эльфа женщиной
немного моложе Дойла, лет, может быть, тридцати У нее были веселые глаза,
веснушки, как на картинке, и обаятельная, непосредственная улыбка. Бьюкенен
не мог сказать, какого цвета у нее волосы, потому что ее голова была
повязана косынкой в черную и красную клетку. На ней был белый
хлопчатобумажный передник, а руки были в муке от теста, которое она месила
на доске.
-- Ах ты господи, -- сказала она с приятным акцентом южанки (Луизиана,
подумал Бьюкенен), -- я не думала, что вы явитесь так скоро. -- В
трогательном смущении она прикоснулась к щеке и оставила на веснушках белый
мучной отпечаток. -- В доме ужасный беспорядок. У меня не было времени,
чтобы...
-- С домом все нормально, Синди. Правда, -- успокоил ее Дойл. --
Движение оказалось не таким безобразным, как я думал. Вот почему мы так
рано. Извини.
Синди тихо засмеялась.
-- Можно ведь на это посмотреть и с другой стороны. Теперь мне не надо
с ног сбиваться, чтобы сделать уборку в доме.
Ее улыбка была заразительна, и Бьюкенен улыбнулся в ответ.
Дойл повел рукой в его сторону.
-- Синди, это и есть тот приятель, о котором я тебе
говорил. Вик Грант. Мы с ним вместе служили. Последние три месяца он
работает у меня.
-- Рада с вами познакомиться. -- Синди протянула руку. Потом вспомнила,
что она испачкана мукой, покраснела и хотела было ее отдернуть.
-- Нет-нет, все в порядке, -- запротестовал Бьюкенен. -- Мне нравится
чувствовать муку на ладони. -- И пожал ей руку.
-- Классный парень, -- сказала она мужу.
-- Так ведь у меня все приятели классные.
-- Ну да, рассказывай сказки! -- Она внимательно осмотрела Бьюкенена и
показала на его забинтованную голову. -- У меня найдется еще одна
черно-красная косынка, которая будет определенно лучше смотреться, чем это.
Бьюкенен улыбнулся.
-- Какое-то время мне велено не снимать повязку. Хотя толку от нее
маловато. Это не то что гипс, например. Просто памятка мне, чтобы я
поосторожнее обращался с головой.
-- Джек говорил, черепная травма. Бьюкенен кивнул. Голова у него все
еще болела.
Он ждал, что она спросит, как он получил травму. Это был бы
естественный и логичный вопрос, и он готовился повторить свою выдумку насчет
падения с яхты, но она удивила его, внезапно сменив тему разговора.
Показывая на лежащее на кухонном столе тесто, она пояснила:
-- Вот, испеку для вас лимонный пирог. Надеюсь, вам понравится.
Не показывая своего удивления, он ответил:
-- Мне не часто удается попробовать домашнего пирога. Я уверен, что
любое приготовленное вами блюдо будет великолепным.
-- Джек, мне этот парень нравится все больше и больше.
-- Пойдемте, я покажу вам комнату для гостей.
-- Если что-нибудь будет нужно, просто скажите, -- добавила Синди.
-- Ну, я готов держать пари, что все будет замечательно, -- воскликнул
Бьюкенен. -- Я правда очень вам благодарен за то, что вы берете меня к себе
пожить. Семьи у меня нет, а доктор подумал, что будет лучше, если...
-- Т-с-с, -- сказала Синди. -- На ближайшие несколько дней ваша семья
-- это мы.
Когда Дойл повел Бьюкенена из кухни к залитому солнцем коридору,
Бьюкенен оглянулся на Синди, все еще недоумевая, почему она не задала само
собой напрашивавшегося вопроса о происхождении раны на голове.
Она тем временем уже отвернулась от него и продолжала месить тесто на
кухонном столе. Бьюкенен заметил, что мучные отпечатки были и на бедрах ее
аккуратных джинсов. Потом он заметил еще кое-что. Короткоствольный револьвер
38-го калибра на кронштейне под настенным телефоном рядом с сетчатой дверью.
Бьюкенен знал, что Дойл никогда бы не выбрал оружие такого типа для себя.
Дойл посчитал бы его игрушкой и предпочел бы полуавтоматический
9-миллиметровый или 45-го калибра. Нет, этот короткоствольный револьвер был
для Синди, и Бьюкенен готов был побиться об заклад, что она знает, как им
пользоваться.
Может, револьвер был здесь в качестве меры предосторожности от
грабителей? -- подумал Бьюкенен. Или принадлежность к "тюленям"
сделала Дойла чересчур чувствительным к вопросам безопасности и в
гражданской жизни? Идя за хозяином дома по коридору, он вспомнил замечание
Дойла о том, что тот иногда оказывает услуги людям, на которых раньше
работал, и тут же решил, что этот револьвер не единственное имеющееся в доме
оружие и что Дойл держит его здесь для того, чтобы Синди могла защитить себя
от возможных последствий некоторых из этих услуг.
-- Вот ваша комната. -- Дойл ввел Бьюкенена в милую уютную спаленку с
кружевными занавесками, старинным креслом-качалкой и восточным ковром на
полу. -- Ванная комната вон там. Она в вашем полном распоряжении. У нас
своя. Но ванны нет. Только душ.
-- Это не проблема, -- сказал Бьюкенен. -- Я больше люблю душ.
Дойл поставил чемодан Бьюкенена на полированную скамью в ногах кровати.
-- Ну, пока вроде бы все. Распакуйте вещи. Поспите. Вон на той полке
довольно много книг. Или смотрите телевизор. -- Он показал на небольшой
телевизор, стоявший на комоде в углу. -- Будьте как дома. Я приду за вами,
когда ленч будет готов.
-- Спасибо.
Но Дойл не уходил. Вид у него был озабоченный.
-- Что-нибудь не так? -- спросил Бьюкенен.
-- Я не знаю ваших подлинных анкетных данных, да и знать их мне не
положено, но я вычислил, что, если судить по людям, просившим о крыше для
вас, мы с вами, должно быть, что-то вроде братьев по оружию. Я ценю вашу
благодарность, но вам нет необходимости благодарить меня.
-- Я понимаю.
Дойл помолчал.
-- Я делал все по правилам. Я не задавал вам никаких вопросов. Думаю,
мне сказали все, что необходимо знать. Но есть еще одно. То, что случилось,
и почему вы здесь... Если можно... Это может представлять какую-нибудь
опасность для Синди?
Бьюкенену этот человек вдруг показался страшно симпатичным.
-- Нет. Насколько я знаю, для Синди это не представляет никакой
опасности.
Желваки на щеках у Дойла разгладились.
-- Это хорошо. Ей ничего не известно о тех услугах, которые я оказываю.
Пока я оставался "тюленем", она не знала, куда меня посылали и надолго
ли. Никогда ни о чем не спрашивала. Все принимала на веру. Ни разу даже не
спросила, зачем мне нужно, чтобы она научилась стрелять, или зачем у нас в
доме тут и там рассованы пистолеты.
-- Как тот, под телефоном на стене в кухне? -- спросил Бьюкенен.
-- Да. Я видел, что вы заметили его. И такие, как этот. -- Дойл
приподнял покрывало на кровати и показал Бьюкенену 9-миллиметровый кольт в
кобуре, закрепленной сбоку на каркасе. -- На всякий случай. Вам надо знать
об этом. Мне все равно, что будет со мной, но Синди... Ну, она чертовски
славная женщина. Я не заслужил ее. А она не заслуживает того, чтобы я принес
в дом беду.
-- Ей ничто не угрожает, Джек.
-- Это хорошо, -- повторил Дойл.
Приглушенный звонок телефона разбудил его. Бьюкенен мгновенно
проснулся, и это обрадовало его. Инстинкт выживания был при нем и
функционировал. Не вставая, он посмотрел на приставной столик, но телефона
там не было. Потом посмотрел на закрытую дверь гостевой комнаты, за которой
он вновь услышал приглушенный расстоянием звонок -- наверное, звонил телефон
в кухне. Он услышал неразборчиво женский голос -- это Синди. Потом заговорил
Джек. Разговор был коротким. В доме опять стало тихо.
Бьюкенен взглянул на часы и удивился, что они показывают половину
первого: он думал, что задремал всего минут на пятнадцать, а оказалось, что
проспал почти два часа. Доктор предостерегал его относительно необычной
сонливости. Времени уже больше двенадцати? Он нахмурился. Ленч, должно быть,
давно готов, почему же Синди или Джек не разбудили его? Он вытянул руки,
ощутил одеревенелость в плече, в том месте, где ему перезаштопали рану,
потом обулся и встал с кровати. В дверь тихонько постучали.
-- Вик? -- шепотом позвала Синди.
-- Все в порядке. Я встал. -- Бьюкенен открыл дверь.
-- Ленч готов. -- Она улыбнулась своей милой улыбкой.
Бьюкенен заметил, что она сняла испачканный в муке передник, но голова
ее все еще была повязана платком в красно-черную клетку. Наверно, не успела
привести в порядок волосы, подумал он, идя за ней по солнечному коридору в
кухню.
-- Пирог будет на ужин. Ленч у нас обычно легкий, -- объяснила она. --
Джек помешался на своем холестерине. Надеюсь, вам нравится простая пища.
На столе перед каждым прибором стояло по дымящейся миске овощного супа
и сандвичу с тунцом и по тарелке с нарезанными сельдереем, морковью, цветной
капустой и помидорами.
-- Хлеб пшеничный с отрубями, -- прибавила она, -- но я могу дать вам