Моррелл Дэвид. Чужое лицо

Ладонь горела.
Рука постепенно немела.
Встревоженный, он взглянул на Холли, которая в ужасе смотрела на свою
правую руку.
-- Эта штука быстро действует? -- спросил Дельгадо.
-- Мы называем это "двухступенчатым парализан-том", -- ответил
Реймонд. Снимая с пальца кольцо и укладывая его в небольшую ювелирную
коробочку, он по-прежнему улыбался, но его голубые глаза остались бездонными
и холодными.
Холли упала на колени.
Правая рука Бьюкенена потеряла всякую чувствительность.
Холли рухнула на пол.
Словно обруч сжимал грудь Бьюкенена. Сердце бешено колотилось. Он
растянулся на полу.
Сделал отчаянную попытку встать.
Не смог.
Не смог даже пошевелиться.
Тело сделалось чужим. Руки и ноги не повиновались.
Смотря прямо над собой обезумевшими глазами, он заметил самодовольную
ухмылку Дельгадо.
Светловолосый американец пристально вглядывался в Брендана со своей
механической улыбкой, от которой кровь стыла в жилах.
-- Это снадобье с полуострова Юкатан. Эквивалент кураре, который был в
ходу у майя. Сотни лет назад туземцы пользовались им, чтобы парализовать
свои жертвы, лишить их возможности сопротивляться, когда им будут вырезать
сердце.
Не в силах повернуть голову, не в силах взглянуть на Холли, Бьюкенен
слышал, как она хватала ртом воздух.
-- И ты не вздумай сопротивляться, -- сказал Реймонд. -- Твои легкие
могут не выдержать напряжения.

5

Вертолет с грохотом перемещался по небу. Его "вамп-вамп-вамп"
отдавалось по всему фюзеляжу. Не то чтобы Бьюкенен ощущал эти сотрясения.
Его тело по-прежнему ничего не чувствовало. Жесткий пол кабины мог с таким
же успехом быть и пуховой периной. Такие понятия, как "жесткое" или
"мягкое", "горячее" или "холодное", "острое" или
"тупое", потеряли всякое значение. Все было одинаковым -- никаким.
Зато его слух и зрение неимоверно обострились. Каждый звук в кабине,
особенно мучительное хриплое дыхание Холли, усиливался многократно. За окном
небо было почти невыносимо яркого бирюзового цвета. От такого сияния,
казалось, можно было ослепнуть, если бы не спасительное помигивание век,
которые -- наряду с сердцем и легкими -- действовали как бы отдельно от
остального тела, находившегося под воздействием яда.
Напротив, его сердце работало в чудовищно усиленном режиме, что
вызывало сильную тошноту; оно бешено колотилось -- без сомнения, в том числе
и от страха. Но если начнется рвота (допуская, что его желудок тоже не
парализован), то он обязательно захлебнется и умрет. Он должен
сосредоточиться и побороть страх. Должен держать себя в руках. Чем быстрее
колотилось сердце, тем больше воздуха требовали легкие. Но грудные мышцы
отказывались повиноваться, и он чуть не поддался панике, испугавшись, что
сейчас задохнется.
Соберись, подумал он. Соберись.
Он силился заполнить сознание какой-нибудь успокоительной мантрой.
Пытался найти единственную всепоглощающую мысль, которая давала бы ему цель.
Хуана, подумал он. Хуана. Хуана. Я должен выжить, чтобы помочь ей. Должен
выжить, чтобы найти ее. Должен выжить, чтобы спасти ее. Должен...
Его взбесившееся сердце продолжало неистовствовать. Его охваченные
паникой легкие продолжали требовать воздуха. Нет. Эта мантра не действовала.
Хуана? Она была далеким воспоминанием, отстоящим на годы, а для Бьюкенена --
в буквальном смысле на несколько жизней. С тех пор он успел побыть столькими
людьми! Разыскивая Хуану, твердо решив во что бы то ни стало найти ее, он в
действительности искал самого себя -- и тут, по мере того как новая
всепоглощающая и всеобъемлющая мысль заполняла его мозг...
... непрошеная, стихийная...
... Холли...
... слушая, как она силится дышать...
... надо помочь Холли, надо спасти Холли...
...он вдруг понял, что у него наконец есть цель. Не для Питера Лэнга. И
не для кого бы то ни было из других персонажей его репертуара. А для
Брендана Бьюкенена. И осознание этого побуждало его смотреть вперед, а не
оглядываться назад, чего с ним не бывало с тех пор, как тогда, очень давно,
он убил брата. У Брендана Бьюкенена теперь была цель, причем цель эта не
имела никакого отношения к нему самому. Она заключалась просто и абсолютно в
том, чтобы сделать все возможное и невозможное для спасения Холли. Не
потому, что он хотел, чтобы она была с ним. А потому, что хотел, чтобы она
жила. Оказавшись запертым в самом себе, он нашел там себя.
В то время как его сердце продолжало бесноваться, он ощутил -- по тому,
что сильнее стало давить на уши: вертолет пошел на снижение. Он не мог
повернуть головы, чтобы увидеть, где сидят Дельгадо с Реймондом, но мог
слышать их разговор:
-- Не понимаю, какая была необходимость в том, чтобы и я летел вместе с
тобой.
-- Таков приказ, который мистер Драммонд передал мне по радио, когда я
летел в Куэрнаваку. Он хотел, чтобы вы посмотрели, как продвигаются работы.
-- Это рискованно. Мое имя могут связать с этим проектом.
-- Я подозреваю, что в этом и состояла идея мистера Драммонда. Пора вам
платить долги.
-- Вот безжалостный сукин сын.
-- Мистер Драммонд посчитал бы комплиментом, если бы кто-то назвал его
безжалостным. Посмотрите-ка вниз. Отсюда все видно.
-- Бог мой!
Вертолет продолжал снижаться, и боль в ушах Бьюкенена стала еще
мучительнее.
Боль? Бьюкенен вдруг понял, что кое-что чувствует. Он никак не ожидал,
что будет рад боли, но сейчас с радостью приветствовал ее. Его ноги
пощипывало. Руки кололо, словно иглами. Швы на ножевой ране начали чесаться.
В почти зажившей ране в голове появилась пульсация. Череп, казалось, распух,
а кошмарная головная боль постепенно возвращалась. Эти ощущения возникли не
все сразу. Они приходили по отдельности, поочередно. И каждое было для него
всплеском надежды. Он знал, что если попытается пошевелиться, то сможет это
сделать. Но сейчас не время рисковать. Надо затаиться, пока он не будет
уверен, что функции конечностей восстановились полностью. Надо выждать
идеальный момент для...
-- Примерно сейчас действие снадобья начнет проходить, -- сказал
Реймонд.
Сильная рука схватила Бьюкенена за левое запястье и защелкнула на нем
наручник. Потом левую руку завели ему за спину, сильно дернули, и наручник
щелкнул на правом запястье.
-- Так удобно? -- Судя по тону, можно было бы предположить, что Реймонд
разговаривает с любимой.
Бьюкенен не ответил, продолжая делать вид, что не может двигаться.
Услышав позвякивание и скрежет металла, он понял, что на Холли тоже надевают
наручники.
Рев вертолета стал тише -- изменился угол наклона лопастей ротора.
Машина приземлилась. Пилот выключил приборы, вращение лопастей замедлилось,
и рев турбины перешел в тонкий вой.
Когда открылся люк, Бьюкенен ожидал, что его глазам придется плохо от
яркого солнечного света. Вместо этого его накрыла тень. Какая-то дымка. Он
еще раньте, пока вертолет снижался, заметил, что яркая синева неба несколько
замутилась, но ему нужно было столько всего обдумать, что он не обратил на
это особенного внимания. Теперь же этот туман проник в кабину и наполнил ее
таким резким запахом, что Бьюкенен рефлекторно закашлялся. Дым! Поблизости
что-то горело.
Бьюкенен никак не мог остановить кашель.
-- Это снадобье временно блокирует работу твоих слюнных желез, --
пояснил Реймонд, выволакивая Бьюкенена из кабины и швыряя его на землю. --
От этого у тебя в горле сухость. Кстати, раздражение в горле ты будешь
ощущать еще довольно долго. -- По тону, каким это было сказано, можно было
предположить, что ему доставляет удовольствие мысль об ожидающем Бьюкенена
недомогании.
Холли тоже закашлялась, потом застонала, когда Реймонд вытащил ее из
кабины и бросил рядом с Бьюкененом. Мимо них тянулись клочья дыма.
-- Зачем выжигать столько деревьев? -- В голосе Дельгадо звучала
тревога.
-- Чтобы как можно больше расширить размеры площадки. Чтобы не
подпускать близко туземцев.
-- Но разве огонь не воспламенит?..
-- Мистер Драммонд знает, что делает. Все рассчитано.
Реймонд пнул Бьюкенена в бок.
Брендан со стоном втянул в себя воздух, стараясь показать, что ему
больнее, чем па самом деле, и радуясь, что пинок Реймонда не пришелся по
заживающей ране.
-- Поднимайся, -- приказал Реймонд. -- У наших людей есть дела
поважнее, чем тащить тебя. Я знаю, что ты можешь встать. Если не встанешь, я
буду катить тебя пинками до самой конторы.
Чтобы быть правильно понятым, Реймонд пнул Бьюкенена еще раз, уже
сильнее.
Бьюкенен с усилием поднялся на колени, зашатался, но все-таки встал на
ноги. В голове у него все кружилось -- совсем как этот дым, от которого он
опять закашлялся.
Холли поднялась тоже с трудом, чуть не упала, но удержалась на ногах.
Она в ужасе смотрела на Бьюкенена. Он попытался взглядом ободрить ее.
Это не помогло. Реймонд толкнул их обоих так, что едва не сбил с ног.
Их погнали к приземистому бревенчатому зданию, которое частично заволакивали
клубы дыма.
Бьюкенена поразила царившая вокруг бурная деятельность: сновали туда и
сюда рабочие, тяжело проезжали мимо бульдозеры и грузовики, краны переносили
балки и трубы. Бьюкенену показалось, что сквозь шум работающих механизмов он
услышал выстрел. Потом перед ним возникли разбросанные каменные блоки с
высеченными на них иероглифами -- по-видимому, из развалин. Тут и там он
видел едва возвышавшиеся над землей останки древних храмов. Вдруг, когда дым
на какое-то время рассеялся, его взору предстала пирамида. Но эта пирамида
была не древней постройки и не из каменных блоков.
Эта пирамида, высокая и широкая, была выстроена из стали. Бьюкенен
никогда не видел ничего подобного. Она походила на гигантский треножник с
широко расставленными ногами, которые были связаны между собой какой-то
арматурой. Хотя он никогда раньше не видел ничего подобного, интуитивно он
понял, что это такое, что это ему напоминает. Нефтяную вышку. Так вот что,
по-видимому, нужно здесь Драммонду. Но почему у вышки такая необычная
конструкция?
Когда они подошли к наполовину скрытому за дымной пеленой бревенчатому
строению, Реймонд толкнул дверь и впихнул Бьюкенена с Холли внутрь.
Бьюкенен чуть не растянулся в полутемном и затхлом внутреннем
помещении, а его глаза не сразу приспособились к тусклому свету работавших
от генератора лампочек на потолке. Он с трудом удержался на ногах,
остановился, выпрямился, почувствовал, как на него налетела Холли, и
обнаружил, что смотрит снизу вверх на Алистера Драммонда.

6

Ни одна из фотографий, виденных Бьюкененом в биографической книге и
газетных статьях, которые он читал, не могла передать, насколько личность
Драммонда доминирует в той точке пространства, где он в данный момент
находится. Из-за толстых стекол очков глубоко посаженные глаза этого старика
пронзали вас взглядом, от которого становилось не по себе. Даже его
старческий голос лишь усиливал это впечатление -- его хрупкость не мешала
его властности.
-- Мистер Бьюкенен, -- произнес Драммонд.
Это обращение заставило Бьюкенена вздрогнуть. "Как он узнал мое
имя?" -- подумал он.
Драммонд прищурился, потом перенес свое внимание на Холли.
-- Мисс Маккой, надеюсь, что Реймонд удобно устроил вас на время
полета. Сеньор Дельгадо, я рад, что вы смогли прилететь.
-- По тому, как мне передали ваше приглашение, я не почувствовал, что у
меня есть выбор.
-- Разумеется, у вас есть выбор. Вы можете сесть в тюрьму или стать
следующим президентом Мексики. Что бы вы предпочли?
Реймонд закрыл дверь после того, как они вошли. Теперь она вновь со
стуком распахнулась, и какофония строительных механизмов ворвалась внутрь.
Вошла женщина в пыльных джинсах и намокшей от пота рабочей блузе, в руках у
нее были длинные рулоны толстой бумаги -- Бьюкенен подумал, что это могут
быть карты.
-- Не сейчас, черт побери, -- прорычал Драммонд. Женщина явно
испугалась. Неловко попятившись, она вышла и закрыла дверь.
Драммонд продолжил разговор с Дельгадо:
-- Мы продвинулись дальше, чем я рассчитывал. К завтрашнему утру
должны, по идее, начать качать. Я хочу, чтобы вы, когда вернетесь в Мехико,
приняли необходимые меры. Скажите своим людям, что все в порядке. Мне не
нужны никакие неприятности. Услуги оплачены.
-- Вы меня вызвали сюда, чтобы сказать то, что я и так знаю?
-- Я вызвал вас сюда, чтобы вы увидели то, за что продали душу, --
ответил Драммонд. -- Не годится держаться на расстоянии от цены своих
грехов. А то вам, чего доброго, захочется позабыть о нашей сделке. Чтобы
освежить вашу память, хочу показать вам, что произойдет с двумя моими
гостями. -- Плавным движением, поразительным для человека в его возрасте, он
повернулся к Бьюкенену и Холли. -- Много ли вам известно?
-- Вот это я нашел у них в сумке для фотоаппарата, -- объявил Реймонд и
выложил на стол видеопленку.
-- Подумать только! -- проронил Драммонд.
-- Я ее просмотрел у Дельгадо.
-- Ну и как?
-- Копия немного зернит, но выступление Дельгадо все так же
увлекательно. Всякий раз я не могу оторваться.
-- Тогда вам известно больше, чем нужно, -- сказал Драммонд, снова
обращаясь к Бьюкенену и Холли.
-- Послушайте, все это -- совершенно не наше дело, -- начал свой маневр
Бьюкенен.
-- Что верно, то верно.
-- Нефть меня не интересует, и мне безразлично, как именно вы
наказываете Дельгадо, -- продолжал Бьюкенен. -- Я всего лишь пытаюсь найти
Хуану Мендес.
Драммонд поднял свои густые белые брови:
-- Ну, в этом вы не одиноки.
Они пристально смотрели друг на друга, и вдруг Бьюкенен понял, как все
было. Хуана согласилась поработать на Драммонда, изображая Марию Томес. Но
по прошествии нескольких месяцев она либо почувствовала, что попала в
западню, либо поняла, что ей грозит опасность, а может, ей просто опротивел
Драммонд. Каков бы ни был мотив, она нарушила соглашение и скрылась.
Находясь в бегах, не смея позвонить начальству Бьюкенена по телефону, она
должна была установить с ним контакт таким образом, чтобы никто посторонний
не мог проникнуть в суть ее послания, и поэтому отправила ему ту загадочную
открытку, расшифровать которую мог только один Бьюкенен. В это время люди
Драммонда сбивались с ног,


разыскивая ее, устраивали засады у нее дома, у дома ее родителей и в
других местах, где она, по их разумению, могла укрыться. Им надо было
обеспечить ее молчание. Если правда о Марии Томес всплывет на поверхность,
Драммонд тут же потеряет власть над Дельгадо. А без Дельгадо Драммонд
лишался политических средств поддержания проекта. Нефтяная промышленность в
Мексике была национализирована еще в тридцатые годы. Иностранцам запрещалось
вторгаться в эту отрасль, а Драммонд явно стремился именно к этому. То, что
здесь находились археологические памятники, делало проблему еще более
политически масштабной, хотя, судя по всему, Драммонд преодолел препятствие
с бесстыдной простотой -- уничтожил древние постройки. Когда Дельгадо станет
президентом Мексики, он воспользуется своей властью, чтобы повлиять на
нужных политиков. С Драммондом можно будет заключить закулисное соглашение.
За открытие и разработку месторождения Драммонду будут тайно выплачивать
огромные прибыли, такие, какие получали иностранные нефтяные компании до
национализации. Но и это еще не все, интуитивно чувствовал Бьюкенен.
Просматривалось здесь и еще что-то, какой-то скрытый смысл, но он был
слишком занят спасением своей жизни, чтобы анализировать, в чем он состоит.
-- Вам известно, где находится Хуана Мендес? -- спросил Драммонд.
-- Не исключено, что она работает вон на той буровой. Драммонд
усмехнулся.
-- А вы смельчак. Ваше поведение делает честь силам особого назначения.
Это замечание удивило Бьюкенена. Но потом он понял, в чем дело:
-- А-а, машина, которую я взял напрокат в Новом Орлеане, чтобы доехать
до Сан-Антонио!
Драммонд кивнул.
-- Для этого вы воспользовались собственной кредитной карточкой.
-- У меня не было другого выхода. В моем распоряжении была только эта
карточка.
-- Но это дало мне небольшое преимущество, -- уточнил Драммонд. -- Мои
люди видели вас, когда вы подъехали к дому Мендесов в Сан-Антонио, и по
номерным знакам определили, кто нанял машину, а потом провели расследование
и установили вашу личность.
Личность, подумал Бьюкенен. Столько лет мне удавалось оставаться в
живых под чужими личинами, а теперь, чего доброго, придется загнуться под
собственным именем. Он чувствовал, что совершенно выдохся. Раны болели.
Голова раскалывалась. У него не осталось больше сил.
Потом он посмотрел на Холли, увидел ужас в ее глазах, и спасительная
мантра снова зазвучала в его сознании. Надо выжить, чтобы помочь Холли. Надо
спасти Холли.
-- Вы -- инструктор по тактическим маневрам, -- сказал Драммонд.
Бьюкенен насторожился. Инструктор? Но тогда, значит, Драммонд не
расколол его прикрытие. Драммонд продолжал:
-- Вы знали Хуану Мендес по Форт-Брэггу? Бьюкенен лихорадочно
соображал, какую роль сыграть, какую избрать линию защиты.
-- Да, ответил он.
-- Каким же образом? Ведь она была в армейской разведке. Какое
отношение это имеет к вам?
Внезапно ему в голову пришла идея. Бьюкенен решил сыграть самую дерзкую
роль в своей жизни. Роль самого себя.
-- Послушайте, я не полевой инструктор, а статус Хуаны в армейской
разведке был просто прикрытием.
Драммонд был явно удивлен.
-- Я ищу Хуану Мендес, потому что она прислала мне открытку с
зашифрованным посланием, из которого я узнал, что она попала в беду.
Шифровать его нужно было обязательно, потому что меня как бы не
существовало. Хуана когда-то служила, а я служу и до сих пор, в
подразделении спецопераций, которое настолько засекречено, что можно
подумать, будто им руководят призраки. У нас принято заботиться о своих
людях, в том числе и о бывших коллегах. Когда я получил сигнал бедствия,
меня послали узнать, что происходит. Я регулярно информировал своих о ходе
поиска. В подразделении до сих пор ничего не известно о том, где находится
Хуана Мендес. Но они знают, что я был в Куэрнаваке. Знают, что сначала я
должен был побывать у Дельгадо, а потом направиться к вам. Они не смогут
явиться сюда по моим следам, во всяком случае, не сразу, а только после
того, как допросят Дельгадо. А они его допросят и доберутся до вас, и
поверьте, эти люди не признают ничего, кроме жертвенности и верности. Не
найдя меня, они уничтожат вас. Верьте моему слову -- в этот момент Холли
Маккой и я составляем самый ценный ваш капитал.
Драммонд вздохнул. Бьюкенену показалось, что снаружи, на фоне
приглушенного рева строительной техники, он услышал еще один выстрел.
-- Учитывая, что вы все выдумали, не сходя с этого места, у вас
отличная позиция для ведения переговоров, -- произнес Драммонд. -- Я, знаете
ли, коллекционер. Это и привело меня сюда. Журналисты, -- он кивнул головой
в сторону Холли, -- всегда недоумевали, что же является моим жизненным
стимулом. А что думаете вы, мисс Маккой?
Несмотря на сковавший ее страх, Холли смогла выдавить из себя:
-- Власть.
-- Частично вы правы. Но лишь в самом упрощенном смысле. Меня
стимулирует, мною движет одно -- погоня за уникальным. Желание обладать
уникальными вещами, находиться в уникальных ситуациях, распоряжаться
уникальными людьми. Я заинтересовался Юкатаном из-за своей коллекции. Три
года назад один человек принес мне предмет огромной ценности. У древних майя
был свой собственный вариант книг. Это были длинные полосы из тонкой коры,
многократно сложенные наподобие маленьких гармошек. Когда испанцы вторглись
сюда в XVI веке, они намеревались уничтожить местную культуру и заменить ее
своей. В своем рвении они жгли библиотеки майя. Сохранились лишь три
рукописи, подлинность которых подтверждена. Четвертая может быть подделкой.
Но есть еще и пятая. Она -- подлинник и принадлежит мне. Она абсолютно
уникальна, потому что, в противоположность всем другим, моя содержит важную
информацию. Конечно, в то время я этого не знал. Я купил ее, так как
располагал средствами и не хотел, чтобы она принадлежала кому-то другому.
Естественно, я пожелал узнать, что обозначают эти иероглифы, и нанял для
этого крупнейших в мире специалистов по письму майя. Можно сказать, приобрел
их в собственность. И в конце концов я обнаружил, что в тексте говорится о
присутствии здесь обширного нефтяного месторождения. Майя называли нефть
богом Тьмы, богом черной воды, богом, который сочится из-под земли. Сначала
я думал, что это какие-то метафоры. Потом меня осенило, что описание следует
понимать буквально. В тексте подчер-
кивалось, что бога держат в узде храмы и одна великая пирамида, но
описание местности не подходило ни к одной из известных археологических
находок. В начале нынешнего года по фотографиям, сделанным из космоса, были
обнаружены эти развалины. Так как я держал под контролем Дельгадо, то смог
взять под контроль и находку, привезти своих людей, блокировать район и
провести поисковые работы.
-- И в процессе уничтожить постройки, -- буркнул Бьюкенен.
-- Неизбежная необходимость. -- Драммонд пожал плечами. -- А кроме
того, я уже видел эти развалины. Какое мне дело до того, увидит их кто-то
еще или нет? Я не хотел начинать бурение, пока не буду полностью уверен в
правильности сделанного вывода. Оказалось, что выход нефти был точно там,
где и должен быть согласно тексту. Под пирамидой. Пирамида сидела на нем,
служила ему крышкой, удерживала бога под землей. Но на этом уникальность
находки не кончается. Нефть на Юкатане ничего не стоит, если до нее нельзя
добраться. Этот район настолько нестабилен, что обычная техника здесь
бесполезна. Вот почему больше никто не дал себе труда провести разведку
этого района на нефть. Периодически случающиеся здесь землетрясения
разрушили бы обычные вышки. Но мое оборудование -- единственное в своем
роде. Конструкционные решения обеспечивают ему гибкость и сейсмостойкость. С
таким оборудованием отныне можно будет добывать нефть даже в тех районах,
которые раньше обходили стороной из-за невозможности разрабатывать
месторождение. Разумеется, кое-кому придется выложить немалые денежки за
разрешение пользоваться моим оборудованием. Однако я сомневаюсь, что удастся
когда-нибудь найти такое колоссальное месторождение, как это. С его
прямо-таки кувейтскими масштабами оно далеко превзошло все мои ожидания. В
конечном итоге именно это и делает ситуацию поистине уникальной. Когда
месторождение будет полностью обустроено, нефть добываться не будет.
Должно быть, удивление Бьюкенена отразилось у него на лице, потому что
глаза Драммонда сверкнули.
-- Именно. Она добываться не будет. Если выбросить на рынок такое
количество нефти, то цена на нее резко упадет. Это будет означать
экономическую катастрофу для нефтедобывающих стран. Когда Дельгадо станет
президентом, он поручит мне вести переговоры с этими странами о том, чтобы
они платили Мексике за то, что она не будет продавать свою нефть. А они
согласятся заплатить нам почти любую сумму. Как следствие сократится
потребление нефти. В этом смысле вы могли бы назвать меня гуманистом. --
Драммонд самодовольно усмехнулся.
"А может, ты просто хочешь приобщить весь мир к своей коллекции",
-- подумал Бьюкенен.
Словно прочитав его мысли, Драммонд переменил тему:
-- Но мы говорим сейчас о другом, а именно: достаточно ли убедителен
ваш аргумент, чтобы мне захотелось приобщить к своей коллекции вас. --
Прищурив глаза, он бросил Реймонду: -- Проверь, лжет он или нет насчет этой
секретной группы особых операций.

7

Солнце стояло низко над горизонтом, усиливая сумрак, создаваемый
пеленой едкого дыма, которая застилала все вокруг. Бьюкенен опять
закашлялся, когда их с Холли, подталкивая, погнали сквозь дым к тому месту,
где Драммонд оставил в неприкосновенности единственную часть древней
застройки.
-- Площадка для игры в мяч, -- пояснил Драммонд. -- Корт.
Дым немного поредел, и Бьюкенен увидел ровную каменную игровую
поверхность около ста футов в длину и двадцати пяти в ширину. С каждой
стороны имелась стена высотой в пятнадцать футов, которая наверху
заканчивалась террасой для зрителей. Драммонд по ступеням поднялся на
террасу, за ним шли Дельгадо и Холли между двумя охранниками. Наручники с
нее сняли, и она нервно потирала запястья.
Бьюкенен делал то же самое, стараясь усилить приток крови к онемевшим
кистям рук. Чувство тревоги охватило его, когда он осматривал стены
площадки, останавливая взгляд на высеченных в камне иероглифах и рисунках.
-- Здесь потрясающая акустика. -- Драммонд говорил с террасы, глядя на
Бьюкенена сверху вниз. -- Я говорю нормальным голосом, а звук такой, будто у
меня в руках микрофон.
Несмотря на рев строительных механизмов в некотором отдалении, несмотря
на треск пламени и редкие выстрелы, доносившиеся с более близкого
расстояния, Бьюкенен слышал Драммонда с поразительной ясностью. Казалось,
что этот ломкий голос отражается, усиливаясь, всеми точками корта.
-- Игра называлась пок-а-ток, -- сказал Драммонд. -- Если вы
внимательно посмотрите на рисунки, высеченные в каменной стене подо мной, то
увидите изображения древних майя, играющих в эту игру. Они играли мячом из
латексной резины величиной и весом примерно с медицинбол. Надо было