Страница:
повелительно, словно привыкли обладать властью. С женщинами --
привлекательными и прекрасно одетыми -- обращались так, словно это были
проститутки. Все мужчины и женщины были латиноамериканской наружности.
Бьюкенен заметил наушник и подключил его к телемонитору. Настроив звук,
он мог слышать то, что было записано на пленке. Сосредоточенно слушая
испанскую речь, он понял из разговоров, что эти женщины -- действительно
проститутки, а мужчины -- высокопоставленные чины мексиканского
правительства. Он сразу же понял и еще одну вещь. Эти кассеты нужны
Драммонду не только для того, чтобы получать удовольствие от подглядывания.
Слово "шантаж" вспыхнуло у него в мозгу, и в ту же секунду он
вздрогнул, увидев на экране Марию Томес. То есть он подумал, что это Мария
Томес. Полной уверенности не было. Только после внимательного изучения
изображения он сможет сказать, что это определенно Мария Томес, а не Хуана в
ее роли, В зеленоватом кадре был, по всей вероятности, тот самый солярий в
кормовой части яхты. Съемка велась сверху вниз, как если бы камера была
запрятана высоко в стене или под приподнятым помостом. Цифры на дисплее
показывали, что съемка велась в тридцать семь минут второго ночи. На
звуковой дорожке было много помех, но все же Бьюкенен слышал где-то в
отдалении танцевальную музыку и женский смех.
Мария Томес в элегантном, сильно декольтированном вечернем платье
стояла спиной к камере, опираясь на кормовой поручень, и, видимо, любовалась
пенным следом, который тянулся за яхтой. С ней кто-то заговорил по-испански,
и она обернулась. В кадр вошел высокий, стройный мужчина, с виду --
латиноамериканец, с худощавым лицом и ястребиным носом, в смокинге. Он опять
заговорил. На этот раз Мария Томес ответила. Качество звука улучшилось --
вероятно, потому что Драммонд воспользовался блоком дистанционного
управления и отрегулировал микрофон направленного действия, спрятанный
где-то в солярии.
-- Нет, мне не холодно, -- сказала Мария Томес по-испански.
Камера дала увеличение, когда мужчина приблизился к ней.
-- Боже мой, -- еле выговорила Холли. Она смотрела видеозапись, и на
нее накатывала дурнота. -- Какой кошмар.
Потрясенный увиденным, Бьюкенен положил кассету в пластиковый мешочек,
который нашел в комнате, и заклеил его. Преодолевая боль в одеревеневших от
напряжения мышцах, он сделал копию с видеозаписи, но в остальном оставил все
в том же виде, в каком нашел. Потом запер за собой дверь и крадучись
вернулся на главную палубу. Голова у него болела не переставая все время,
пока он спускался по якорной цепи, отвязывал маску и ласты и плыл обратно к
берегу, на этот раз на спине, держа мешочек с кассетой над водой.
Пленка кончилась, а Холли еще продолжала смотреть на экран с выражением
ужаса и отвращения на лице.
-- Чтоб ему в аду гореть.
То, что она увидела на экране (аппаратуру Бьюкенен взял напрокат), было
сценой изнасилования и убийства Марии Томес. Возможно, последовательность
была обратной -- убийство и потом изнасилование, если этот термин применим к
осквернению трупа. Изнасилование подразумевает преодоление чьей-то воли,
тогда как труп не может возразить против чего бы то ни было -- именно это
последнее, то есть абсолютное отсутствие сопротивления, и могло как раз
привлекать того высокого, худощавого мужчину с ястребиным носом.
Мужчина подошел вплотную к Марии Томес и опять спросил, не холодно ли
ей. Потом обнял ее за плечи, будто бы желая согреть. Мария Томес сняла с
себя его руку. Мужчина опять полез к ней, и она начала сопротивляться.
"Ну-ну, -- пьяно бормотал мужчина, -- не будь холодна со мной. Я это
запрещаю". Он хохотнул и, крепко схватив ее за локти и прижав к поручню,
стал целовать ее лицо и шею, подбираясь к холмикам грудей, выступавшим из
низко вырезанного платья, а она извивалась у него в руках, отворачивала лицо
то в одну, то в другую сторону и пыталась оттолкнуть его. "Будь со
мной потеплее, -- сказал он по-испански. -- Будь потеплее. Я-то теплый.
Чувствуешь?" Он опять хохотнул. Когда она стала отпихивать его, он засмеялся
и встряхнул ее. Когда она закатила ему пощечину, он ответил ударом кулака.
Она плюнула ему в лицо. "Puta", -- сказал он и нанес ей страшный удар
снизу, который бросил ее вверх и назад.
Потом она осела вниз. Пока Мария падала, он попытался схватить ее,
поймал за лиф платья, дернул, разорвал, обнажив ее груди. Когда она
ударилась затылком о палубу, он кинулся на нее и продолжал рвать, обнажая ее
живот, низ живота, бедра, колени. Теперь он сорвал с нее кружевное белье. На
секунду остановился. Камера показала обнаженную Марию Томес, которая
неподвижно лежала навзничь на палубе на разорванном платье, раскинутом,
словно сломанные крылья. Паралич мужчины длился еще мгновение. Вдруг он
расстегнул пояс, спустил брюки и набросился на нее. Его дыхание стало
быстрым и хриплым. Его ягодицы работали, словно насос. Потом он застонал,
обмяк и тихонько засмеялся: "А теперь тебе тепло?" Она не ответила. Он
толкнул ее. Она не двигалась. Он снова ударил ее по лицу. Когда она и на
этот раз осталась неподвижной, он стал на колени, схватился руками за ее
лицо, сжал щеки, повернул голову сначала в одну сторону, потом в другую, и
его дыхание стало еще более хриплым. Он быстро поднялся с колен, застегнул
брюки, украдкой огляделся вокруг, поставил Марию Томес на ноги.
И с выражением лица, в котором страх сочетался с отвращением, швырнул
ее за борт.
Пока Холли в смятении продолжала смотреть на заполненный искорками
электростатических помех экран, Бьюкенен прошел мимо нее и выключил
видеоплейер и телевизор. Только тогда Холли пошевелилась. Она опустила глаза
и покачала головой. Бьюкенен тяжело опустился в кресло.
-- Она была мертва? -- тихо спросила Холли. -- Когда
он бросил ее в воду.
-- Я не знаю. -- Бьюкенен помолчал. -- Он мог сломать ей шею, когда
ударил. Она могла получить смертельное сотрясение, когда ударилась головой о
палубу. Она могла задохнуться, пока он давил на нее сверху. Но точно так же
она могла быть в шоке, в обмороке, могла быть еще жива, когда он швырнул ее
в воду. Этот сукин сын даже не взял на себя труд удостовериться. Ему было
без разницы, жива она или нет. Он заботился лишь о собственной персоне.
Использовал ее. Потом выбросил. Словно мешок с мусором.
В комнате было темно. Они долго сидели молча.
-- Ну, и что же было потом? -- с горечью спросила Холли. -- Как ты
думаешь?
-- Тот, кто убил ее, вероятно, рассчитывал, что ему удастся убедить
других в том, что она упала с яхты. Он, конечно, был пьян, и это должно было
повлиять на его способность рассуждать. Из-за самонадеянности он мог
сказать, что видел, как она упала. Но могло быть и так, что какая-то часть
сознания подсказала ему, что надо вернуться в каюту, привести себя в порядок
и казаться таким же озадаченным и сбитым с толку, как и все остальные, когда
станет известно об исчезновении Марии Томес. Тогда он мог бы сделать вполне
правдоподобное предположение, что она выпила лишнего, потеряла равновесие в
свалилась за борт.
-- Мешало только то, что Алистер Драммонд знал правду.
Бьюкенен кивнул.
-- Он все это видел на мониторе в своей секретной комнате
видеослежения. А кассета с записью изнасилования и убийства, конечно,
намного лучше, чем оральный секс, гомосексуализм и наркотики, когда хочешь
шантажировать кого-нибудь из мексиканского правительства. Драммонд, должно
быть, пребывал в восторге. Представляю себе, как он пошел к убийце, сказал
тому, что у него на пленке, и организовал прикрытие в обмен на определенные
услуги. На первой стадии трудностей не должно было возникнуть. Драммонду
стоило лишь приказать пилоту увести вертолет с яхты на материк. Тогда
Драммонд мог бы сказать своим гостям, что Мария Томес улетела, не дожидаясь
конца круиза. У них не было бы причины заподозрить, что случилось что-то
иное.
-- Но вот после этого...
-- Да, после этого надо было думать. На Драммонда, должно быть,
снизошло наитие, когда ему пришла в голову мысль о Хуане. Вероятно, Мария
Томес когда-нибудь рассказывала ему, какой хитрый способ она придумала,
чтобы избегать участия во всяких скучных светских мероприятиях, -- посылала
вместо себя Хуану. А может, Драммонд узнал об этом как-то иначе. Важно, что
узнал. Ему не пришлось бы говорить Хуане ничего компрометирующего. Надо было
только объяснить, что Мария Томес пожелала остаться в абсолютном уединении,
и предложить Хуане неотразимый гонорар за то, что в течение какого-то
длительного времени она будет появляться в роли Марии.
-- Как сложно и в то же время как просто, -- сказала Холли. -- Если бы
это не было так отвратительно, я назвала бы это гениальным.
-- Но что нужно Драммонду от того человека, которого он шантажирует? --
размышлял вслух Бьюкенен. -- Явно не деньги. Драммонд так богат, что одни
деньги вряд ли могут быть для него стимулом, особенно такая сравнительно
небольшая сумма, которую ему выплатит пусть даже состоятельный мексиканский
политический деятель. Ты журналистка. Можешь сказать, кто там на
видеопленке?
Холли покачала головой.
-- Я не специализируюсь по Мексике. И не смогла бы отличить одного
тамошнего политика от другого.
-- Но мы можем это узнать. -- Бьюкенен встал.
-- Как?
-- Мы едем обратно в Майами. -- В его голосе слышался металл. -- Потом
летим в Мехико.
-- Говорит Лютик. -- Крепко сжимая трубку, женщина с хрипловатым
голосом произнесла присвоенное ей кодовое наименование.
На другом конце провода заспанный мужской голос звучал немного
раздраженно.
-- Который час? Господи, без малого пять утра. Я лег только час назад.
-- Извините. Раньше я никак не могла позвонить.
-- Вас разыскивают повсюду. -- Человек сказал, что его зовут Алан, хотя
это, вероятно, вымышленное имя.
-- Именно этого я и боялась. Можно говорить без опаски?
-- Этот звонок передается с другого телефона, -- объяснил Алан. -- Оба
аппарата соединены через скремблеры. Зачем вы мне позвонили? Я ведь сказал
вам, что только в самом крайнем случае можно пользоваться этим
номером.
-- Я с Гномом. -- Женщина употребила кодовое слово, о котором они
заранее условились.
-- Да. Я так и предполагал.
-- Вы должны понять. Он говорил правду. То, что он делает, не
затрагивает... -- Она тактично воздержалась от упоминая "Виски с
содовой".
-- К такому же выводу пришел и я. Считаю, что он действительно хочет
выйти из игры. Это его начальству нужны новые подтверждения.
-- Но как?..
-- Сейчас уже поздновато задавать этот вопрос, -- буркнул Алан. -- Вы
теперь часть проблемы, в конце концов. Если бы вы держались подальше от
него...
-- Но в Вашингтоне он пришел ко мне.
-- Это ничего не меняет. Вы вместе. Вы виновны в соучастии. Его
начальство считает, что вы оба нарушили договоренность о том, чтобы не
раскрывать их деятельность.
-- Но это не имеет никакого отношения к их деятельности. Как мне
втолковать им это? Позвонить, что ли? Дайте мне номер телефона, по которому
надо позвонить, и я...
-- Нет, -- резко прервал ее Алан. -- Вы только хуже сделаете. Они могут
моментально определить, откуда вы звоните. Вы таким образом приведете их к
себе.
-- Тогда что же мне делать?
-- Порвите контакты с Гномом, -- посоветовал Алан. -- Залягте на дно.
Ждите, пока я не скажу вам, что можно выходить на поверхность.
-- Но это может занять месяцы.
-- Конечно.
-- Черт побери, не надо было мне вас слушать. Когда вы ко мне
обратились с тем предложением, надо было сказать, что меня это не
интересует.
-- Да, но вы не могли этого сделать. Материал был слишком хорош, чтобы
упустить его.
-- А теперь из-за этого меня могут убить.
-- Этого не случится, если вы будете осторожны. Если перестанете делать
ошибки. Еще есть возможность спасти положение.
-- Сукин вы сын, -- в сердцах сказала она. -- Вы еще думаете об этом
материале.
-- Я думаю, не обратиться ли мне к другому журналисту, которому может
быть интересно написать материал о вас. Это привлечет к вам такoe внимание,
что они не смогут и пальцем шевельнуть, чтобы вас ликвидировать. Я мог бы
приобщить к делу и вас. Вдвоем мы все еще в состоянии получить то, что
хотим.
-- То есть -- что вы хотите. А я хочу всего лишь нормальной жизни. Что
бы это ни значило. Господи, я уже больше ни в чем не уверена.
-- Об этом раньше надо было думать, до того как вы приняли мою
информацию, -- бросил Алан. -- Но, повторяю, если вы будете осторожны, если
будете делать то,
что я вам скажу, то думаю, что в конце концов смогу безболезненно
ввести вас в дело. А пока ложитесь на дно. Смените фамилию.
-- А что будет с Гномом? Алан не ответил.
-- Я вас спросила, что будет с Гномом? -- повторила Холли.
-- Не всегда можно получить все, что мы хотим.
-- Что вы имеете в виду?
-- Я не хотел, чтобы это случилось. Правда. Я надеялся, что... Он
солдат. Он поймет больше, чем понимаете вы. Иногда ведь бывают...
-- Что бывает?
-- Потери.
Когда Холли отвела взгляд от телефона, по которому говорила из будки
недалеко от своей комнаты в мотеле Ки-Уэста, она увидела в предрассветных
сумерках тень человека рядом с зарослями папоротников. В кронах
многочисленных пальм начали щебетать птицы.
-- Я больше не могу разговаривать, -- сказала Холли в трубку.
-- Неприятности? -- спросил Алан.
-- Скажем так: я не выиграла в тотализатор издателя.
Холли положила трубку.
Бьюкенен выступил из скрывавших его теней. Несмотря на предрассветный
бриз, веявший от океана, воздух был очень влажный.
-- Я думала, ты пошел относить гидрокостюм и снаряжение, -- проговорила
Холли.
-- Так и было. Я заплатил портье, чтобы он вернул все от моего имени,
когда откроется магазин подводного снаряжения. -- Бьюкенен остановился прямо
перед ней. -- Кому ты звонила?
Она отвела глаза.
-- Ты хотя бы не пытаешься лгать. И по крайней мере у тебя хватило
мозгов не звонить из комнаты в мотеле, где звонок будет фигурировать в
счете. Хотя это не имеет значения. Территория настолько мала, что
автоматические приборы слежения скажут нашим преследователям, что мы в
Ки-Уэсте.
-- Нет, -- возразила Холли. -- Я звонила по частному телефону. Твоим
людям он неизвестен.
-- Это ты так думаешь. В моем деле я отношусь без подозрения лишь к
тому, что сам сделал. Все телефоны подозрительны. Должно быть, тебе
действительно было очень важно позвонить.
-- Я сделала это для нас с тобой.
-- Вот как?
-- Я пыталась вытащить нас обоих хотя бы из части тех неприятностей, в
которых мы оказались.
-- Из какой именно части? В данный момент неприятностей, по-моему,
столько, что с избытком хватит на всех.
Холли закусила губу.
-- Не лучше ли поговорить об этом, когда вернемся в свой номер?
-- Хочешь выиграть время, чтобы подыскать правдоподобные ответы? Нет
уж, я думаю, надо продолжить разговор. -- Бьюкенен схватил ее за руку. --
Так из какой именно части неприятностей ты пыталась нас вытащить?
Он повел ее по дорожке. Небо светлело. Бриз подул сильнее. Птицы
пускались в полет.
-- Ладно. Я хотела тебе сказать, еще когда мы были в Нью-Йорке, --
начала Холли. -- Боже мой, это такое облегчение... Я с самого начала знала,
что ты в Канкуне, мне удалось попасть в "Клуб интернасьональ" заранее
и наблюдать, как ты разговаривал с этими двумя... -- Она чуть было не
сказала "торговцами наркотиками", потом оглянулась на погруженную в
тень дорожку и выбрала другие слова, чтобы не выразиться слишком ясно вне
стен их номера. -- ...Бизнесменами. Причина, почему я...
-- Меня сдал кто-то из моего подразделения. -- Бьюкенен открыл
скрипучую дверь в комнату.
Пораженная Холли резко обернулась.
-- Ты это знал?
-- Это было единственное резонное объяснение. Кто-то из своих. Больше
никто не мог знать, где я буду. Тот же самый человек, который сообщил тебе о
"Желтом плоде", "Морских брызгах", группе разведывательной
поддержки и о "Виски с содовой". Источником этой информации мог быть
только кто-то из моих начальников.
Все еще сжимая локоть Холли, Бьюкенен ввел ее в комнату, включил свет,
закрыл дверь, запер ее, подвел Холли к кровати и решительно усадил.
-- Кто? -- спросил он. Холли заерзала.
-- Кто?
-- Что ты собирешься делать? Выбивать ответ из меня?
-- Нет. -- Бьюкенен пристально посмотрел на нее. -- Вовремя
остановиться. -- Он положил свой несессер в дорожную сумку, окинул взглядом
комнату, чтобы убедиться, что ничего не забыл, и направился к двери. --
Здесь ходят автобусы, на которых ты сможешь вернуться в Майами.
-- Подожди. Бьюкенен не остановился.
-- Подожди. Я не знаю его настоящего имени. Он представился мне как
Алан.
Бьюкенен остановился.
-- Среднего роста. Полное лицо. Короткие темно-русые волосы. Возраст --
за сорок.
-- Да. Это он.
-- Я его знаю. Некоторое время назад он был моим куратором. Он работает
в...
Эта заминка могла быть тестом для Холли. Она решила заполнить пропуск.
-- В Управлении.
Ее откровенность, видимо, подействовала на Бьюкенена. Он вернулся к
кровати.
-- Говори дальше.
-- Он очень прямо говорил о том, чего хотел добиться. Он не одобряет
участия военных в гражданских разведывательных операциях. Американские
военные с оружием, в гражданской одежде и с фальшивыми документами
осуществляют операции Управления в разных государствах. Плохо, когда
штатского ловят как шпиона. А если шпион оказывается принадлежащим к
армейским спецвойскам? И находится на действительной службе? И притворяется
штатским? И состоит в ударной группе, предназначенной для свержения
недружественных иностранных правительств или для ведения несанкционированной
"частной" войны против крупнейших торговцев наркотиками? Если
общественности станет известно, до какой степени неуправляемы
взаимоотношения между ЦРУ и военными, то конгресс будет вынужден проводить
крупномасштабное расследование американской разведывательной тактики. На
Управление и так уже оказывается немалое давление. Еще один конфликт, и его
могут заменить разведывательным бюро, поставленным в строго ограниченные
рамки. Вот чего опасается Алан. Поэтому он вышел на меня и дал мне кое-какую
информацию, настаивая на том, чтобы его имя не называлось, а то, что он
сообщает мне, приводилось как сведения из надежного правительственного
источника. Чтобы мой материал не слитком походил на заранее подстроенный, он
не сказал мне всего. Просто набросал достаточно намеков, чтобы в процессе их
проверки и увязки я сама добыла доказательства в поддержку легенды о том,
будто раскопала этот материал самостоятельно... Что ты так на меня смотришь?
-- Концы с концами не сходятся. Если Алан опасался, что разоблачение
использования несанкционированных военных действий со стороны ЦРУ поставит
само же Управление под удар, то за каким же чертом он предоставил тебе этот
материал? Ведь это как раз то, чего он не хочет.
-- Нет. -- Холли покачала головой. -- Он очень точно это сформулировал,
и я согласилась с ним. Ты и только ты... точнее, проводимая тобой операция
должна была послужить в качестве предметного урока.
-- О черт, -- вырвалось у Бьюкенена.
-- Идея состояла в том, чтобы это было разоблачение единичного,
частного примера опасного использования военных в гражданских
разведывательных операциях. У правительства будет не больше информации, чем
в моей статье. Я засвидетельствую, что больше ничего не знаю. Расследование,
проводимое конгрессом, когда-нибудь кончится. Но всем все будет ясно. Если
ЦРУ использует ударные группы из военнослужащих, то пускай лучше прекратит,
иначе Управление и некоторые спецподразделения будут жестко ограничены, а то
и распущены. Лопнут карьеры.
-- Ну да. -- Голос Бьюкенена звучал напряженно. -- А в это время ты
становишься журналистской знаменитостью. А Алан опять прибирает к рукам
контору.
-- Такова была идея, -- вздохнула Холли.
-- Политика. -- Из-за тона, каким Бьюкенен произнес это слово, оно
прозвучало как ругательство.
-- Но этой идеи больше не существует.
-- Что ты хочешь этим сказать?
-- Я затем и звонила Алану, -- ответила Холли. -- Чтобы аннулировать
нашу с ним договоренность. Я сказала ему, что хочу выйти из игры. Я сказала
ему, что хочу поговорить с твоими начальниками, уверить их, что наши
действия не имеют к ним никакого отношения, что ни ты, ни я не представляем
для них никакой опасности.
-- Ты что, всерьез ожидала, .что он на это пойдет?
Никакой обиды? Попытка не пытка? Не все же, мол, выигрывать? И так
далее в этом духе? Ну и ну!
-- Как Алан сказал мне, он сожалеет, что дело приняло такой оборот.
-- Еще бы.
-- Охота за нами продолжается. Он мне посоветовал отстыковаться от
тебя, пока он будет думать, как включить меня в расклад.
-- Чертовски хороший совет. -- Бьюкенен прищурился. -- Вот и
отстыковывайся.
-- Нет, -- отрезала Холли. -- Я тебя не отпущу.
-- И как асе ты, черт побери, думаешь остановить меня?
-- Пойду за тобой.
-- Желаю удачи. Слушай, что тебе надо? Ты все еще думаешь, что из меня
можно сделать материал на первую полосу?
Ответа не последовало.
-- А может, ты считаешь, что будет надежнее остаться со мной и бегать
от них вдвоем, чем пытаться это сделать в одиночку?
Опять никакого ответа.
-- Послушай, мне некогда гадать, что ты там думаешь. Я должен успеть
выбраться из Ки-Уэста до того, как по твоему телефонному звонку сюда явится
группа захвата.
-- Ты.
-- Что? -- Бьюкенен нахмурился.
-- Ты, -- повторила Холли. -- Из-за тебя я хочу идти с тобой.
-- Объясни.
-- Понятнее я объяснить не могу. Я хочу быть с тобой. Не только потому,
что рядом с тобой чувствую себя в безопасности, хотя это действительно так.
Ну... я не ожидала, что ты такой. Я не ожидала, что меня потянет к тебе. Я
не ожидала, что так привыкну быть с тобой, что у меня в животе начинаются
спазмы при мысли, что ты уйдешь.
-- А теперь кто играет какую роль?
-- Я говорю правду! Я привыкла, к тебе. А поскольку мы в плане упреков
раздаем всем сестрам по серьгам, не забудь, что в Вашингтоне ты сам
обратился ко мне. Я бы не подвергалась сейчас опасности, если бы ты не
решил, что я буду тебе полезна. Черт возьми, тогда я спасла тебе жизнь. Это
должно хоть что-нибудь доказывать.
-- Ну да, а я такой замечательный, что ты в меня влюбилась.
Холли хотела было что-то возразить.
-- Побереги энергию, -- остановил ее Бьюкенен. -- Твое желание будет
исполнено.
Глаза Холли расширились от удивления.
-- Я не могу оставить тебя. Я только что понял, что сделал ошибку.
Сказал тебе, куда собираюсь двинуться.
-- Да. В Мехико.
-- Я не могу менять своих планов. Я поклялся, что помогу Хуане, если
когда-нибудь ей понадоблюсь, и намерен это обещание выполнить. А это значит,
что я не могу бросить тебя тут, чтобы они тебя сцапали и узнали от тебя, где
я и что делаю. Укладывай вещи. Надо убраться с этого островка, пока они еще
не нагрянули сюда.
Холли выдохнула:
-- Спасибо.
-- Не благодари меня. Это не услуга. Как только я решу, что ты
перестала быть для меня фактором риска, я отпущу тебя на все четыре стороны.
Но до тех пор, Холли, обрати внимание на мои слова. Последуй моему совету.
Не вынуждай меня относиться к тебе, как к врагу.
Облако дыма окутывало обширную расчищенную площадку. По мере
продвижения строительства рев бульдозеров, кранов и другого тяжелого
оборудования перемежался с выстрелами и треском пламени, которое и было
источником дыма, заволакивающего все вокруг. Здесь выжигались деревья,
расширялась расчищенная площадка -- делалось все, чтобы отдалить от места
работ прикрытие, из-под которого туземцы -- потомки когда-то живших здесь
майя -- вели упорные атаки на строительную команду и оборудование.
Разбросанные камни от сровненных с землей руин некогда величественных
высоких пирамид и храмов все еще валялись между сооруженными на их месте
новыми башнями -- из стали. Время от времени земля вздрагивала, но ни
рабочие, ни охранники больше не обращали на это внимания. Те, кто здесь
трудился, привыкали к чему угодно -- к змеям, к дыму, к выстрелам. Значение
имела лишь работа. Закончить ее. Получить деньги. Бежать отсюда.
Так уж действовал Алистер Драммонд на человека, думала Дженна, когда,
повинуясь его приказу, заканчивала карту археологической съемки, которая
покажет, что эта находка не столь впечатляюща, как того ожидают ученые на
основании снимков, полученных из космоса. Несколько незначительных
сооружений. Множество разбросанных камней -- след землетрясений. Жалкие
останки некогда великой цивилизации. С одним исключением. Площадка для игры
в мяч. По каким-то необъяснимым причинам -- возможно, чтобы одно уцелевшее
сооружение придало правдоподобности его версии, -- Драммонд настаивал, чтобы
этот корт, находившийся на некотором расстоянии от района сноса и
строительства, был сохранен. Там, на его травянистой прямоугольной
поверхности (по обеим сторонам его располагались каменные террасы, откуда
одобрительно кивали царственные зрители), команды из мужчин, одетых в
кожаные доспехи, состязались в игре, в ходе которой им надо было забросить
карающий шар размером и весом с медицинбол в вертикально стоящий обруч на
каждом конце поля. Ставки в игре были экстремальные: жизнь или смерть.
Возможно, именно поэтому Драммонд и сохранил этот корт -- он олицетворял
привлекательными и прекрасно одетыми -- обращались так, словно это были
проститутки. Все мужчины и женщины были латиноамериканской наружности.
Бьюкенен заметил наушник и подключил его к телемонитору. Настроив звук,
он мог слышать то, что было записано на пленке. Сосредоточенно слушая
испанскую речь, он понял из разговоров, что эти женщины -- действительно
проститутки, а мужчины -- высокопоставленные чины мексиканского
правительства. Он сразу же понял и еще одну вещь. Эти кассеты нужны
Драммонду не только для того, чтобы получать удовольствие от подглядывания.
Слово "шантаж" вспыхнуло у него в мозгу, и в ту же секунду он
вздрогнул, увидев на экране Марию Томес. То есть он подумал, что это Мария
Томес. Полной уверенности не было. Только после внимательного изучения
изображения он сможет сказать, что это определенно Мария Томес, а не Хуана в
ее роли, В зеленоватом кадре был, по всей вероятности, тот самый солярий в
кормовой части яхты. Съемка велась сверху вниз, как если бы камера была
запрятана высоко в стене или под приподнятым помостом. Цифры на дисплее
показывали, что съемка велась в тридцать семь минут второго ночи. На
звуковой дорожке было много помех, но все же Бьюкенен слышал где-то в
отдалении танцевальную музыку и женский смех.
Мария Томес в элегантном, сильно декольтированном вечернем платье
стояла спиной к камере, опираясь на кормовой поручень, и, видимо, любовалась
пенным следом, который тянулся за яхтой. С ней кто-то заговорил по-испански,
и она обернулась. В кадр вошел высокий, стройный мужчина, с виду --
латиноамериканец, с худощавым лицом и ястребиным носом, в смокинге. Он опять
заговорил. На этот раз Мария Томес ответила. Качество звука улучшилось --
вероятно, потому что Драммонд воспользовался блоком дистанционного
управления и отрегулировал микрофон направленного действия, спрятанный
где-то в солярии.
-- Нет, мне не холодно, -- сказала Мария Томес по-испански.
Камера дала увеличение, когда мужчина приблизился к ней.
-- Боже мой, -- еле выговорила Холли. Она смотрела видеозапись, и на
нее накатывала дурнота. -- Какой кошмар.
Потрясенный увиденным, Бьюкенен положил кассету в пластиковый мешочек,
который нашел в комнате, и заклеил его. Преодолевая боль в одеревеневших от
напряжения мышцах, он сделал копию с видеозаписи, но в остальном оставил все
в том же виде, в каком нашел. Потом запер за собой дверь и крадучись
вернулся на главную палубу. Голова у него болела не переставая все время,
пока он спускался по якорной цепи, отвязывал маску и ласты и плыл обратно к
берегу, на этот раз на спине, держа мешочек с кассетой над водой.
Пленка кончилась, а Холли еще продолжала смотреть на экран с выражением
ужаса и отвращения на лице.
-- Чтоб ему в аду гореть.
То, что она увидела на экране (аппаратуру Бьюкенен взял напрокат), было
сценой изнасилования и убийства Марии Томес. Возможно, последовательность
была обратной -- убийство и потом изнасилование, если этот термин применим к
осквернению трупа. Изнасилование подразумевает преодоление чьей-то воли,
тогда как труп не может возразить против чего бы то ни было -- именно это
последнее, то есть абсолютное отсутствие сопротивления, и могло как раз
привлекать того высокого, худощавого мужчину с ястребиным носом.
Мужчина подошел вплотную к Марии Томес и опять спросил, не холодно ли
ей. Потом обнял ее за плечи, будто бы желая согреть. Мария Томес сняла с
себя его руку. Мужчина опять полез к ней, и она начала сопротивляться.
"Ну-ну, -- пьяно бормотал мужчина, -- не будь холодна со мной. Я это
запрещаю". Он хохотнул и, крепко схватив ее за локти и прижав к поручню,
стал целовать ее лицо и шею, подбираясь к холмикам грудей, выступавшим из
низко вырезанного платья, а она извивалась у него в руках, отворачивала лицо
то в одну, то в другую сторону и пыталась оттолкнуть его. "Будь со
мной потеплее, -- сказал он по-испански. -- Будь потеплее. Я-то теплый.
Чувствуешь?" Он опять хохотнул. Когда она стала отпихивать его, он засмеялся
и встряхнул ее. Когда она закатила ему пощечину, он ответил ударом кулака.
Она плюнула ему в лицо. "Puta", -- сказал он и нанес ей страшный удар
снизу, который бросил ее вверх и назад.
Потом она осела вниз. Пока Мария падала, он попытался схватить ее,
поймал за лиф платья, дернул, разорвал, обнажив ее груди. Когда она
ударилась затылком о палубу, он кинулся на нее и продолжал рвать, обнажая ее
живот, низ живота, бедра, колени. Теперь он сорвал с нее кружевное белье. На
секунду остановился. Камера показала обнаженную Марию Томес, которая
неподвижно лежала навзничь на палубе на разорванном платье, раскинутом,
словно сломанные крылья. Паралич мужчины длился еще мгновение. Вдруг он
расстегнул пояс, спустил брюки и набросился на нее. Его дыхание стало
быстрым и хриплым. Его ягодицы работали, словно насос. Потом он застонал,
обмяк и тихонько засмеялся: "А теперь тебе тепло?" Она не ответила. Он
толкнул ее. Она не двигалась. Он снова ударил ее по лицу. Когда она и на
этот раз осталась неподвижной, он стал на колени, схватился руками за ее
лицо, сжал щеки, повернул голову сначала в одну сторону, потом в другую, и
его дыхание стало еще более хриплым. Он быстро поднялся с колен, застегнул
брюки, украдкой огляделся вокруг, поставил Марию Томес на ноги.
И с выражением лица, в котором страх сочетался с отвращением, швырнул
ее за борт.
Пока Холли в смятении продолжала смотреть на заполненный искорками
электростатических помех экран, Бьюкенен прошел мимо нее и выключил
видеоплейер и телевизор. Только тогда Холли пошевелилась. Она опустила глаза
и покачала головой. Бьюкенен тяжело опустился в кресло.
-- Она была мертва? -- тихо спросила Холли. -- Когда
он бросил ее в воду.
-- Я не знаю. -- Бьюкенен помолчал. -- Он мог сломать ей шею, когда
ударил. Она могла получить смертельное сотрясение, когда ударилась головой о
палубу. Она могла задохнуться, пока он давил на нее сверху. Но точно так же
она могла быть в шоке, в обмороке, могла быть еще жива, когда он швырнул ее
в воду. Этот сукин сын даже не взял на себя труд удостовериться. Ему было
без разницы, жива она или нет. Он заботился лишь о собственной персоне.
Использовал ее. Потом выбросил. Словно мешок с мусором.
В комнате было темно. Они долго сидели молча.
-- Ну, и что же было потом? -- с горечью спросила Холли. -- Как ты
думаешь?
-- Тот, кто убил ее, вероятно, рассчитывал, что ему удастся убедить
других в том, что она упала с яхты. Он, конечно, был пьян, и это должно было
повлиять на его способность рассуждать. Из-за самонадеянности он мог
сказать, что видел, как она упала. Но могло быть и так, что какая-то часть
сознания подсказала ему, что надо вернуться в каюту, привести себя в порядок
и казаться таким же озадаченным и сбитым с толку, как и все остальные, когда
станет известно об исчезновении Марии Томес. Тогда он мог бы сделать вполне
правдоподобное предположение, что она выпила лишнего, потеряла равновесие в
свалилась за борт.
-- Мешало только то, что Алистер Драммонд знал правду.
Бьюкенен кивнул.
-- Он все это видел на мониторе в своей секретной комнате
видеослежения. А кассета с записью изнасилования и убийства, конечно,
намного лучше, чем оральный секс, гомосексуализм и наркотики, когда хочешь
шантажировать кого-нибудь из мексиканского правительства. Драммонд, должно
быть, пребывал в восторге. Представляю себе, как он пошел к убийце, сказал
тому, что у него на пленке, и организовал прикрытие в обмен на определенные
услуги. На первой стадии трудностей не должно было возникнуть. Драммонду
стоило лишь приказать пилоту увести вертолет с яхты на материк. Тогда
Драммонд мог бы сказать своим гостям, что Мария Томес улетела, не дожидаясь
конца круиза. У них не было бы причины заподозрить, что случилось что-то
иное.
-- Но вот после этого...
-- Да, после этого надо было думать. На Драммонда, должно быть,
снизошло наитие, когда ему пришла в голову мысль о Хуане. Вероятно, Мария
Томес когда-нибудь рассказывала ему, какой хитрый способ она придумала,
чтобы избегать участия во всяких скучных светских мероприятиях, -- посылала
вместо себя Хуану. А может, Драммонд узнал об этом как-то иначе. Важно, что
узнал. Ему не пришлось бы говорить Хуане ничего компрометирующего. Надо было
только объяснить, что Мария Томес пожелала остаться в абсолютном уединении,
и предложить Хуане неотразимый гонорар за то, что в течение какого-то
длительного времени она будет появляться в роли Марии.
-- Как сложно и в то же время как просто, -- сказала Холли. -- Если бы
это не было так отвратительно, я назвала бы это гениальным.
-- Но что нужно Драммонду от того человека, которого он шантажирует? --
размышлял вслух Бьюкенен. -- Явно не деньги. Драммонд так богат, что одни
деньги вряд ли могут быть для него стимулом, особенно такая сравнительно
небольшая сумма, которую ему выплатит пусть даже состоятельный мексиканский
политический деятель. Ты журналистка. Можешь сказать, кто там на
видеопленке?
Холли покачала головой.
-- Я не специализируюсь по Мексике. И не смогла бы отличить одного
тамошнего политика от другого.
-- Но мы можем это узнать. -- Бьюкенен встал.
-- Как?
-- Мы едем обратно в Майами. -- В его голосе слышался металл. -- Потом
летим в Мехико.
-- Говорит Лютик. -- Крепко сжимая трубку, женщина с хрипловатым
голосом произнесла присвоенное ей кодовое наименование.
На другом конце провода заспанный мужской голос звучал немного
раздраженно.
-- Который час? Господи, без малого пять утра. Я лег только час назад.
-- Извините. Раньше я никак не могла позвонить.
-- Вас разыскивают повсюду. -- Человек сказал, что его зовут Алан, хотя
это, вероятно, вымышленное имя.
-- Именно этого я и боялась. Можно говорить без опаски?
-- Этот звонок передается с другого телефона, -- объяснил Алан. -- Оба
аппарата соединены через скремблеры. Зачем вы мне позвонили? Я ведь сказал
вам, что только в самом крайнем случае можно пользоваться этим
номером.
-- Я с Гномом. -- Женщина употребила кодовое слово, о котором они
заранее условились.
-- Да. Я так и предполагал.
-- Вы должны понять. Он говорил правду. То, что он делает, не
затрагивает... -- Она тактично воздержалась от упоминая "Виски с
содовой".
-- К такому же выводу пришел и я. Считаю, что он действительно хочет
выйти из игры. Это его начальству нужны новые подтверждения.
-- Но как?..
-- Сейчас уже поздновато задавать этот вопрос, -- буркнул Алан. -- Вы
теперь часть проблемы, в конце концов. Если бы вы держались подальше от
него...
-- Но в Вашингтоне он пришел ко мне.
-- Это ничего не меняет. Вы вместе. Вы виновны в соучастии. Его
начальство считает, что вы оба нарушили договоренность о том, чтобы не
раскрывать их деятельность.
-- Но это не имеет никакого отношения к их деятельности. Как мне
втолковать им это? Позвонить, что ли? Дайте мне номер телефона, по которому
надо позвонить, и я...
-- Нет, -- резко прервал ее Алан. -- Вы только хуже сделаете. Они могут
моментально определить, откуда вы звоните. Вы таким образом приведете их к
себе.
-- Тогда что же мне делать?
-- Порвите контакты с Гномом, -- посоветовал Алан. -- Залягте на дно.
Ждите, пока я не скажу вам, что можно выходить на поверхность.
-- Но это может занять месяцы.
-- Конечно.
-- Черт побери, не надо было мне вас слушать. Когда вы ко мне
обратились с тем предложением, надо было сказать, что меня это не
интересует.
-- Да, но вы не могли этого сделать. Материал был слишком хорош, чтобы
упустить его.
-- А теперь из-за этого меня могут убить.
-- Этого не случится, если вы будете осторожны. Если перестанете делать
ошибки. Еще есть возможность спасти положение.
-- Сукин вы сын, -- в сердцах сказала она. -- Вы еще думаете об этом
материале.
-- Я думаю, не обратиться ли мне к другому журналисту, которому может
быть интересно написать материал о вас. Это привлечет к вам такoe внимание,
что они не смогут и пальцем шевельнуть, чтобы вас ликвидировать. Я мог бы
приобщить к делу и вас. Вдвоем мы все еще в состоянии получить то, что
хотим.
-- То есть -- что вы хотите. А я хочу всего лишь нормальной жизни. Что
бы это ни значило. Господи, я уже больше ни в чем не уверена.
-- Об этом раньше надо было думать, до того как вы приняли мою
информацию, -- бросил Алан. -- Но, повторяю, если вы будете осторожны, если
будете делать то,
что я вам скажу, то думаю, что в конце концов смогу безболезненно
ввести вас в дело. А пока ложитесь на дно. Смените фамилию.
-- А что будет с Гномом? Алан не ответил.
-- Я вас спросила, что будет с Гномом? -- повторила Холли.
-- Не всегда можно получить все, что мы хотим.
-- Что вы имеете в виду?
-- Я не хотел, чтобы это случилось. Правда. Я надеялся, что... Он
солдат. Он поймет больше, чем понимаете вы. Иногда ведь бывают...
-- Что бывает?
-- Потери.
Когда Холли отвела взгляд от телефона, по которому говорила из будки
недалеко от своей комнаты в мотеле Ки-Уэста, она увидела в предрассветных
сумерках тень человека рядом с зарослями папоротников. В кронах
многочисленных пальм начали щебетать птицы.
-- Я больше не могу разговаривать, -- сказала Холли в трубку.
-- Неприятности? -- спросил Алан.
-- Скажем так: я не выиграла в тотализатор издателя.
Холли положила трубку.
Бьюкенен выступил из скрывавших его теней. Несмотря на предрассветный
бриз, веявший от океана, воздух был очень влажный.
-- Я думала, ты пошел относить гидрокостюм и снаряжение, -- проговорила
Холли.
-- Так и было. Я заплатил портье, чтобы он вернул все от моего имени,
когда откроется магазин подводного снаряжения. -- Бьюкенен остановился прямо
перед ней. -- Кому ты звонила?
Она отвела глаза.
-- Ты хотя бы не пытаешься лгать. И по крайней мере у тебя хватило
мозгов не звонить из комнаты в мотеле, где звонок будет фигурировать в
счете. Хотя это не имеет значения. Территория настолько мала, что
автоматические приборы слежения скажут нашим преследователям, что мы в
Ки-Уэсте.
-- Нет, -- возразила Холли. -- Я звонила по частному телефону. Твоим
людям он неизвестен.
-- Это ты так думаешь. В моем деле я отношусь без подозрения лишь к
тому, что сам сделал. Все телефоны подозрительны. Должно быть, тебе
действительно было очень важно позвонить.
-- Я сделала это для нас с тобой.
-- Вот как?
-- Я пыталась вытащить нас обоих хотя бы из части тех неприятностей, в
которых мы оказались.
-- Из какой именно части? В данный момент неприятностей, по-моему,
столько, что с избытком хватит на всех.
Холли закусила губу.
-- Не лучше ли поговорить об этом, когда вернемся в свой номер?
-- Хочешь выиграть время, чтобы подыскать правдоподобные ответы? Нет
уж, я думаю, надо продолжить разговор. -- Бьюкенен схватил ее за руку. --
Так из какой именно части неприятностей ты пыталась нас вытащить?
Он повел ее по дорожке. Небо светлело. Бриз подул сильнее. Птицы
пускались в полет.
-- Ладно. Я хотела тебе сказать, еще когда мы были в Нью-Йорке, --
начала Холли. -- Боже мой, это такое облегчение... Я с самого начала знала,
что ты в Канкуне, мне удалось попасть в "Клуб интернасьональ" заранее
и наблюдать, как ты разговаривал с этими двумя... -- Она чуть было не
сказала "торговцами наркотиками", потом оглянулась на погруженную в
тень дорожку и выбрала другие слова, чтобы не выразиться слишком ясно вне
стен их номера. -- ...Бизнесменами. Причина, почему я...
-- Меня сдал кто-то из моего подразделения. -- Бьюкенен открыл
скрипучую дверь в комнату.
Пораженная Холли резко обернулась.
-- Ты это знал?
-- Это было единственное резонное объяснение. Кто-то из своих. Больше
никто не мог знать, где я буду. Тот же самый человек, который сообщил тебе о
"Желтом плоде", "Морских брызгах", группе разведывательной
поддержки и о "Виски с содовой". Источником этой информации мог быть
только кто-то из моих начальников.
Все еще сжимая локоть Холли, Бьюкенен ввел ее в комнату, включил свет,
закрыл дверь, запер ее, подвел Холли к кровати и решительно усадил.
-- Кто? -- спросил он. Холли заерзала.
-- Кто?
-- Что ты собирешься делать? Выбивать ответ из меня?
-- Нет. -- Бьюкенен пристально посмотрел на нее. -- Вовремя
остановиться. -- Он положил свой несессер в дорожную сумку, окинул взглядом
комнату, чтобы убедиться, что ничего не забыл, и направился к двери. --
Здесь ходят автобусы, на которых ты сможешь вернуться в Майами.
-- Подожди. Бьюкенен не остановился.
-- Подожди. Я не знаю его настоящего имени. Он представился мне как
Алан.
Бьюкенен остановился.
-- Среднего роста. Полное лицо. Короткие темно-русые волосы. Возраст --
за сорок.
-- Да. Это он.
-- Я его знаю. Некоторое время назад он был моим куратором. Он работает
в...
Эта заминка могла быть тестом для Холли. Она решила заполнить пропуск.
-- В Управлении.
Ее откровенность, видимо, подействовала на Бьюкенена. Он вернулся к
кровати.
-- Говори дальше.
-- Он очень прямо говорил о том, чего хотел добиться. Он не одобряет
участия военных в гражданских разведывательных операциях. Американские
военные с оружием, в гражданской одежде и с фальшивыми документами
осуществляют операции Управления в разных государствах. Плохо, когда
штатского ловят как шпиона. А если шпион оказывается принадлежащим к
армейским спецвойскам? И находится на действительной службе? И притворяется
штатским? И состоит в ударной группе, предназначенной для свержения
недружественных иностранных правительств или для ведения несанкционированной
"частной" войны против крупнейших торговцев наркотиками? Если
общественности станет известно, до какой степени неуправляемы
взаимоотношения между ЦРУ и военными, то конгресс будет вынужден проводить
крупномасштабное расследование американской разведывательной тактики. На
Управление и так уже оказывается немалое давление. Еще один конфликт, и его
могут заменить разведывательным бюро, поставленным в строго ограниченные
рамки. Вот чего опасается Алан. Поэтому он вышел на меня и дал мне кое-какую
информацию, настаивая на том, чтобы его имя не называлось, а то, что он
сообщает мне, приводилось как сведения из надежного правительственного
источника. Чтобы мой материал не слитком походил на заранее подстроенный, он
не сказал мне всего. Просто набросал достаточно намеков, чтобы в процессе их
проверки и увязки я сама добыла доказательства в поддержку легенды о том,
будто раскопала этот материал самостоятельно... Что ты так на меня смотришь?
-- Концы с концами не сходятся. Если Алан опасался, что разоблачение
использования несанкционированных военных действий со стороны ЦРУ поставит
само же Управление под удар, то за каким же чертом он предоставил тебе этот
материал? Ведь это как раз то, чего он не хочет.
-- Нет. -- Холли покачала головой. -- Он очень точно это сформулировал,
и я согласилась с ним. Ты и только ты... точнее, проводимая тобой операция
должна была послужить в качестве предметного урока.
-- О черт, -- вырвалось у Бьюкенена.
-- Идея состояла в том, чтобы это было разоблачение единичного,
частного примера опасного использования военных в гражданских
разведывательных операциях. У правительства будет не больше информации, чем
в моей статье. Я засвидетельствую, что больше ничего не знаю. Расследование,
проводимое конгрессом, когда-нибудь кончится. Но всем все будет ясно. Если
ЦРУ использует ударные группы из военнослужащих, то пускай лучше прекратит,
иначе Управление и некоторые спецподразделения будут жестко ограничены, а то
и распущены. Лопнут карьеры.
-- Ну да. -- Голос Бьюкенена звучал напряженно. -- А в это время ты
становишься журналистской знаменитостью. А Алан опять прибирает к рукам
контору.
-- Такова была идея, -- вздохнула Холли.
-- Политика. -- Из-за тона, каким Бьюкенен произнес это слово, оно
прозвучало как ругательство.
-- Но этой идеи больше не существует.
-- Что ты хочешь этим сказать?
-- Я затем и звонила Алану, -- ответила Холли. -- Чтобы аннулировать
нашу с ним договоренность. Я сказала ему, что хочу выйти из игры. Я сказала
ему, что хочу поговорить с твоими начальниками, уверить их, что наши
действия не имеют к ним никакого отношения, что ни ты, ни я не представляем
для них никакой опасности.
-- Ты что, всерьез ожидала, .что он на это пойдет?
Никакой обиды? Попытка не пытка? Не все же, мол, выигрывать? И так
далее в этом духе? Ну и ну!
-- Как Алан сказал мне, он сожалеет, что дело приняло такой оборот.
-- Еще бы.
-- Охота за нами продолжается. Он мне посоветовал отстыковаться от
тебя, пока он будет думать, как включить меня в расклад.
-- Чертовски хороший совет. -- Бьюкенен прищурился. -- Вот и
отстыковывайся.
-- Нет, -- отрезала Холли. -- Я тебя не отпущу.
-- И как асе ты, черт побери, думаешь остановить меня?
-- Пойду за тобой.
-- Желаю удачи. Слушай, что тебе надо? Ты все еще думаешь, что из меня
можно сделать материал на первую полосу?
Ответа не последовало.
-- А может, ты считаешь, что будет надежнее остаться со мной и бегать
от них вдвоем, чем пытаться это сделать в одиночку?
Опять никакого ответа.
-- Послушай, мне некогда гадать, что ты там думаешь. Я должен успеть
выбраться из Ки-Уэста до того, как по твоему телефонному звонку сюда явится
группа захвата.
-- Ты.
-- Что? -- Бьюкенен нахмурился.
-- Ты, -- повторила Холли. -- Из-за тебя я хочу идти с тобой.
-- Объясни.
-- Понятнее я объяснить не могу. Я хочу быть с тобой. Не только потому,
что рядом с тобой чувствую себя в безопасности, хотя это действительно так.
Ну... я не ожидала, что ты такой. Я не ожидала, что меня потянет к тебе. Я
не ожидала, что так привыкну быть с тобой, что у меня в животе начинаются
спазмы при мысли, что ты уйдешь.
-- А теперь кто играет какую роль?
-- Я говорю правду! Я привыкла, к тебе. А поскольку мы в плане упреков
раздаем всем сестрам по серьгам, не забудь, что в Вашингтоне ты сам
обратился ко мне. Я бы не подвергалась сейчас опасности, если бы ты не
решил, что я буду тебе полезна. Черт возьми, тогда я спасла тебе жизнь. Это
должно хоть что-нибудь доказывать.
-- Ну да, а я такой замечательный, что ты в меня влюбилась.
Холли хотела было что-то возразить.
-- Побереги энергию, -- остановил ее Бьюкенен. -- Твое желание будет
исполнено.
Глаза Холли расширились от удивления.
-- Я не могу оставить тебя. Я только что понял, что сделал ошибку.
Сказал тебе, куда собираюсь двинуться.
-- Да. В Мехико.
-- Я не могу менять своих планов. Я поклялся, что помогу Хуане, если
когда-нибудь ей понадоблюсь, и намерен это обещание выполнить. А это значит,
что я не могу бросить тебя тут, чтобы они тебя сцапали и узнали от тебя, где
я и что делаю. Укладывай вещи. Надо убраться с этого островка, пока они еще
не нагрянули сюда.
Холли выдохнула:
-- Спасибо.
-- Не благодари меня. Это не услуга. Как только я решу, что ты
перестала быть для меня фактором риска, я отпущу тебя на все четыре стороны.
Но до тех пор, Холли, обрати внимание на мои слова. Последуй моему совету.
Не вынуждай меня относиться к тебе, как к врагу.
Облако дыма окутывало обширную расчищенную площадку. По мере
продвижения строительства рев бульдозеров, кранов и другого тяжелого
оборудования перемежался с выстрелами и треском пламени, которое и было
источником дыма, заволакивающего все вокруг. Здесь выжигались деревья,
расширялась расчищенная площадка -- делалось все, чтобы отдалить от места
работ прикрытие, из-под которого туземцы -- потомки когда-то живших здесь
майя -- вели упорные атаки на строительную команду и оборудование.
Разбросанные камни от сровненных с землей руин некогда величественных
высоких пирамид и храмов все еще валялись между сооруженными на их месте
новыми башнями -- из стали. Время от времени земля вздрагивала, но ни
рабочие, ни охранники больше не обращали на это внимания. Те, кто здесь
трудился, привыкали к чему угодно -- к змеям, к дыму, к выстрелам. Значение
имела лишь работа. Закончить ее. Получить деньги. Бежать отсюда.
Так уж действовал Алистер Драммонд на человека, думала Дженна, когда,
повинуясь его приказу, заканчивала карту археологической съемки, которая
покажет, что эта находка не столь впечатляюща, как того ожидают ученые на
основании снимков, полученных из космоса. Несколько незначительных
сооружений. Множество разбросанных камней -- след землетрясений. Жалкие
останки некогда великой цивилизации. С одним исключением. Площадка для игры
в мяч. По каким-то необъяснимым причинам -- возможно, чтобы одно уцелевшее
сооружение придало правдоподобности его версии, -- Драммонд настаивал, чтобы
этот корт, находившийся на некотором расстоянии от района сноса и
строительства, был сохранен. Там, на его травянистой прямоугольной
поверхности (по обеим сторонам его располагались каменные террасы, откуда
одобрительно кивали царственные зрители), команды из мужчин, одетых в
кожаные доспехи, состязались в игре, в ходе которой им надо было забросить
карающий шар размером и весом с медицинбол в вертикально стоящий обруч на
каждом конце поля. Ставки в игре были экстремальные: жизнь или смерть.
Возможно, именно поэтому Драммонд и сохранил этот корт -- он олицетворял