Страница:
-- Алистер Драммонд.
-- Ну и дела, -- наморщил лоб Бьюкенен. -- Новый приятель твоей бывшей
супруги. И почему же Алистер Драммонд платит тебе миллион за то, чтобы ты
перестал болтать журналистам, что не можешь ее найти?
-- Я...
-- Мне ты можешь это сказать, Фред.
-- Я не знаю.
-- Ну же, не разочаровывай меня, Фред. У нас с тобой так хорошо все
шло. Так почему Драммонд платит тебе откупного? Подумай хорошенько.
Сформулируй любую бредовую идею.
-- Говорю вам, что не знаю!
-- Тебе когда-нибудь ломали какие-нибудь косточки, Фред? -- Бьюкенен
взялся за мизинец на правой руке Малтина.
-- Нет! Я говорю правду! -- Малтин отдернул руку. -- Не трогай меня,
подонок! Оставь меня в покое! Я говорю правду! Я на самом деле ничего не
знаю!
-- Последний раз прошу тебя, Фред, высказать какую-нибудь догадку,
пускай даже самую нелепую.
-- В поведении Марии не было ничего понятного с тех пор, как она
оставила меня и отправилась в этот круиз с Драммондом девять месяцев назад.
-- Круиз, Фред? О каком именно круизе идет речь?
-- Из Акапулько. У Драммонда двухсотфутовая яхта. Он предложил ей
отдохнуть у него на борту, пока улаживается дело с разводом. Может, она и
ненавидела меня как мужа, но ценила как менеджера. Однако после этого круиза
она не захотела говорить со мной вообще ни о чем. Отменила деловые встречи
со мной. Не подходила к телефону, когда я звонил. Те несколько раз, когда я
видел ее на людях, на благотворительных вечерах или еще где-нибудь,
телохранители Драммонда меня к ней просто не подпускали. Черт возьми! Она
отказывалась вести дела через меня, и мне это дорого стоило! Очень дорого!
-- Спокойно, Фред. Этого миллиона долларов, который тебе заплатили за
то, чтобы ты прекратил приставать к Марии, тебе пока на кокаин хватит. Но
хочешь послушать хороший совет? На твоем месте я потратил бы эти деньги,
чтобы смотаться отсюда. Уехать. Налегке, быстро и как можно дальше. Потому
что у меня есть очень сильное предчувствие, что когда все это кончится --
что бы это ни было, -- Алистер Драммонд намерен гарантировать себе твое
молчание, устроить так, чтобы ты не явился просить еще денег, -- например,
вкатить тебе такую дозу кокаина, от которой ты сразу покинешь этот мир,
сечешь? В сущности, я даже удивлен, что он этого еще не сделал. По-моему, он
не хотел, чтобы это произошло так скоро -- сразу же после твоих
разглагольствований перед репортерами. Слишком явное совпадение. Слишком
подозрительно. Но это обязательно случится, Фред. Так что советую тебе:
кончай суетиться, сматывай удочки, смени фамилию и выкопай глубокую нору.
Заройся в землю. Ляг на дно. Потому что и они придут за тобой.
Лицо Малтина исказилось от страха.
-- Пока, Фред.
-- А как же?.. -- Малтин повел рукой в сторону человека, лежавшего без
сознания на полу. -- Что с этим?..
-- Как мне представляется, у тебя два варианта. Либо придумай
хорошенькое объяснение, либо отваливай, пока этот не проснулся. Ну, мне надо
бежать, Фред.
-- Господи, я никогда еще не видела ничего подобного, -- вымолвила
Холли.
Они вышли из "Шерри-Недерленд", свернули с 5-й авеню и шли теперь
по Сентрал-Парк-Саут. Сигналили автомобили, туристы ждали своей очереди,
чтобы покататься в каретах, запряженных красивыми лошадьми.
-- Иди помедленнее, -- попросил Бьюкенен. От солнца голова у него стала
болеть еще сильнее. -- Мы не должны выглядеть так, будто от кого-то или
чего-то убегаем.
-- А разве нет? -- прошептала Холли дрожащими губами. -- Ты сломал
человеку челюсть. Ты избил Малтина. Он наверняка позвонил в полицию через
секунду после нашего ухода.
-- Нет, -- усмехнулся Бьюкенен. -- Он укладывает чемоданы.
-- Откуда это тебе известно? Каждый раз, как я слышу полицейскую
сирену...
-- Слушай, если ты никогда еще не видела ничего подобного тому, что
сейчас произошло, то Малтин и подавно не видел. Если бы он звонил в полицию,
то позвонил бы и в службу безопасности отеля, но ведь никто не попытался нас
остановить, когда мы выходили. Бьюкенен вел Холли ко входу в Центральный
парк со стороны 7-й авеню. Прохладный ноябрьский ветерок ерошил ему волосы.
-- Зачем мы идем туда?
-- Чтобы вернуться назад. Мы повернем направо вон у той тропинки
впереди и пойдем в обратном направлении тем же путем, которым пришли. Чтобы
узнать, не топает ли за нами кто-нибудь, кто связан с тем парнем в
апартаментах Малтина. Кроме того, в парке немноголюдно. Можно разговаривать
без опасения, что нас могут подслушать. Ты обратила внимание, что Малтин был
до смерти напуган?
-- Не на шутку. У меня самой тряслись поджилки. Мне показалось, что ты
потерял контроль над собой. Господи, ты собирался ломать ему пальцы!
-- Нет. Я знал, что до этого не дойдет. Но вы с Малтином поверили, что
я проделаю это. Спектакль удался.
-- Неужели ты ничего не делаешь без предварительного расчета?
-- А ты что, предпочла бы, чтобы я действительно переломал ему кости?
Брось, Холли. То, что я исполнил там, эквивалентно получению интервью.
-- Это совершенно не похоже ни на одно из интервью, которые приходилось
когда-либо брать мне.
Бьюкенен оглянулся, потом окинул взглядом деревья и кусты по обе
стороны от них.
-- Я имею в виду не только угрозы, -- продолжала Холли. -- Почему ты
прервал допрос? Откуда ты знаешь, что он говорил правду?
-- По глазам, -- ответил Бьюкенен.
-- По твоим глазам можно было подумать, что ты -- сумасшедший маньяк.
-- Я неплохо ими владею. Много тренируюсь. Глаза -- это ключ к работе
оперативника. Если кто-то поверит моим глазам, он поверит и всему
остальному.
-- Тогда почему ты так уверен, что глаза Малтина говорили правду?
Может, он-то как раз и притворялся.
-- Нет. Это как-то сразу распознаешь. Малтин -- актер на одну роль.
Кусок дерьма, который рассыпается, как только лишишь его власти.
Неудивительно, что Мария Томес с ним развелась. Он сказал все, что мне было
необходимо узнать. Я мог бы подвергнуть его более обстоятельному допросу, но
это было бы пустой тратой времени. Я уже знаю, что мы должны делать дальше.
-- И что же?
Они вышли из парка и окунулись в гул уличного движения на проспекте
Америк.
-- Быть практичными. Остановиться в отеле, -- пояс-пил Бьюкенен. --
Перекусить и отдохнуть. Провести кое-какую исследовательскую работу.
-- А потом?
-- Найти яхту Алистера Драммонда.
Покатавшись в метро и трижды сменив такси, чтобы убедиться в отсутствии
слежки, они вернулись примерно в тот же район, который покинули, и тут им
повезло -- нашлась свободная комната в "Дорсете", устланном мягкими
коврами и отделанном темными панелями отеле на 54-й улице, между проспектом
Америк и 5-й авеню. Они пригнали туда машину Холли и оставили ее на
попечение гостиничного парковщика, потом зарегистрировались как мистер и
миссис Чарльз Даффи и поднялись в свой номер на 21-м этаже. Бьюкенен
чувствовал себя спокойнее от того, что комната была расположена недалеко от
лифтов и пожарной лестницы. Они находились в таком людном месте, что вряд ли
здесь что-то могло угрожать им. Кроме того, отсюда Бьюкенен и Холли получали
доступ к нескольким удобным путям отхода.
Они заказали в номер кофе, чай, салаты, бифштексы, печеный картофель,
длинный батон, много овощей, мороженое. В ожидании еды Холли приняла душ.
Потом это сделал Бьюкенен. Когда он вышел из ванной комнаты, одетый в белый
махровый халат, любезно предоставленный отелем, Холли, тоже в халате, сушила
волосы гостиничным феном.
Выключив фен, она сказала:
-- Садись. Спусти халат до пояса.
-- Что такое?
-- Хочу посмотреть на твои швы.
У него по спине поползли мурашки, когда женские пальцы коснулись его
кожи.
Она прошлась вокруг почти зажившей пулевой раны на правом плече, потом
перешла ниже, исследуя ножевую рану.
-- Ты действительно выдернул несколько стежков. Постой-ка. -- Она
вынула из его дорожной сумки крем с антибиотиком и бинт. -- Никакого
воспаления вроде бы не видно. Посиди спокойно, пока я...
-- Ой!
-- Вот тебе и крутой парень! -- Она засмеялась.
-- Откуда ты знаешь, что я не прикидываюсь? Может, я стараюсь вызвать у
тебя сочувствие?
-- Ты определяешь людей по глазам. А у меня свои способы.
-- Вот как?
Она пробежалась пальцами вверх по его рукам, взяла его за плечи,
повернула к себе лицом и поцеловала.
Это был долгий нежный поцелуй. Губы слегка приоткрыты. Несмелые касания
языка. Едва уловимые. Чувственные.
Бьюкенен заколебался.
Вопреки своим охранительным инстинктам он обнял се, привлек к себе,
ощущая сквозь ткань халата гладкую упругость ее спины.
Ее дыхание было свежим, когда она с наслаждением выдохнула и медленно
отстранилась от него.
-- Да, ты определенно нуждаешься в сочувствии. Теперь была очередь
Бьюкенена смеяться.
Он потянулся к ней, чтобы еще раз поцеловать. Ему помешал стук в дверь.
-- Ваш заказ, -- произнес мужской голос в коридоре за дверью.
-- Ты меня портишь, -- сказала Холли.
-- Что ты хочешь этим сказать?
-- Я начинаю думать, что у тебя есть и нормальные привычки. Вот,
возьми. -- Она сунула руку под подушку. -- Разве не за это все должны
хвататься, когда в номер приносят заказанное? Сунь его в карман халата. -- И
протянула Бьюкенену его револьвер.
Бьюкенен проснулся на закате солнца, когда за задернутыми шторами
начала сгущаться темнота. Он потянулся, наслаждаясь ощущением того, что еда
была хорошей, что спал нагишом под гладкими простынями, что рядом с ним
Холли. Она была в халате. Он свой не стал надевать после того, как они были
вместе. Усталость подействовала на них, как наркотик, -- растянувшись на
постели, они заснули. Холли привлекала Брендана, ему нравились ее
жизнерадостность, чувственность, грация ее высокой стройной спортивной
фигуры. Но он всегда брал себе за правило не смешивать личную жизнь с
работой и, будучи на задании, никогда не вступать ни с кем в физическую или
эмоциональную связь. Это мешает здраво рассуждать. Это...
Черт побери, да у тебя и не было никогда никакой личной жизни! У тебя
просто не было личности, чтобы ее иметь, эту жизнь. Не было ничего, кроме
всех этих чужих личин.
Именно поэтому ты сейчас здесь. Именно это дало тебе возможность пройти
весь этот путь. Потому что ты соблюдал это правило отстраненности, когда
работал с Хуаной, -- несмотря на силу своего чувства к ней. И вот теперь ты
ищешь ее, чтобы загладить свою вину.
Не собираешься ли ты повторить ошибку снова, на этот раз с Холли?
"Что такое со мной делается? -- подумал он. -- Ищу одну женщину,
в то время как меня влечет к другой? Наведи-ка, брат, порядок в собственных
мыслях".
Он выбрался из постели, надел халат и подошел к креслу, возле которого
сложил книги и папки, добытые Холли. Поставив лампу на пол, чтобы свет не
разбудил ее, Бьюкенен откинулся в кресле и погрузился в чтение.
Спустя два часа Холли подняла голову, протерла глаза и посмотрела на
него.
-- Привет. -- Она улыбнулась, прекрасная даже сразу после пробуждения.
-- Привет.
-- Как ты?
-- У меня такое чувство, будто я только что видел привидение.
-- Не понимаю.
-- Материал, который ты мне дала. Кажется, я знаю, что происходит. Я не
из пугливых, но от этого кровь стынет в жилах.
Холли села на постели.
-- О чем ты говоришь?
-- Фотографии в этих книгах. Тут что-то такое... Холли встала с
постели, завязала пояс халата и быстро подошла к нему.
-- Покажи. -- Она придвинула кресло и заглянула в книгу, лежавшую у
него на коленях. -- Что за фотографии?
-- Это биография Марии Томес. Я не успел всего прочесть, но ясно одно:
Фредерик Малтин не просто открыл ее и стал вести ее дела. Он в самом прямом
смысле слова создал ее.
Холли смотрела на него с интересом, ожидая продолжения.
-- Я ни разу не был на ее выступлении, но, судя по прочитанному, Мария
Томес не просто хорошо поет, она поет страстно. Именно такова ее репутация
-- это дива с огненным, страстным темпераментом. Ни один оперный критик
никогда не зашел бы так далеко, но, если называть вещи своими именами, то
Мария Томес...
-- Очень сексуальна, так? -- подсказала Холли.
-- Именно. Но посмотри на эти ранние фотографии. -- Бьюкенен перелистал
несколько страниц книги. -- Вот Мария Томес в самом начале своей карьеры. До
встречи с Фредериком Малтином. Когда она пела в Мексике и Южной Америке и
никто из ведущих критиков не обращал на нее внимания.
Бьюкенен ткнул указательным пальцем в фотографию маленькой,
толстенькой, смуглой молодой женщины с неуверенным взглядом, широким носом,
уродливой прической, пухлыми щеками и неровными зубами.
-- Эти ее волосы, собранные в кучу на макушке, -- произнесла Холли. --
И этот костюм слишком большого для нее размера просто висит на ней, как
будто ей нужно скрыть лишний вес.
-- Ранние обзоры единодушны во мнении о качестве ее голоса, но
очевидно, что критики недоговаривают, стараются быть помягче, комментируя ее
неуклюжую манеру держаться на сцене, -- сказал Бьюкенен. -- Фактически они
говорят, что она слишком непривлекательна, чтобы серьезно принимать ее в
расчет как певицу, способную выступать на большой сцене.
-- Высказывание дискриминационное, но верное, -- отозвалась Холли. --
Большие деньги притягиваются к женщинам, которые обладают и великолепным
голосом, и магнетизмом.
-- В тот вечер, когда Малтин увидел ее в роли Тоски в Мехико, Мария
Томес даже не стояла в программе. Она была дублершей, и ей пришлось выйти на
сцену, когда заболела примадонна.
-- Интересно, что Малтин нашел в ней.
-- Он увидел в ней человека, над которым мог властвовать. Того, кого
мог взять и лепить. Если бы Малтин услышал ее исполнение при других
обстоятельствах, то не ассоциировал бы ее с такой сексапильной фигурой, как
Тоска. Но раз уж так получилось, то он и использовал открывавшиеся
возможности. Если верить этой биографии, никто никогда не проявлял к ней
такого интереса. Ее карьера никуда не двигалась. Что ей было терять? Вот она
и вручила себя ему. На условиях абсолютного повиновения.
-- И что же?
-- Посмотри на несколько следующих фотографий. Что-нибудь замечаешь?
-- Ну, она становится все стройнее и стройнее. И ее костюмы удачно это
подчеркивают. -- Холли взяла книгу в руки, чтобы рассмотреть фотографии
повнимательнее. -- Видно, что она поменяла прическу. Уже не громоздит все
волосы на макушку, а зачесывает назад. Они у нее длинные и густые.
Распущенные и подвитые. В них есть -- или выражен? -- какой-то дикий порыв,
что ли.
-- Как будто они развеваются по ветру, -- подтвердил Бьюкенен. -- Будто
она стоит на вершине скалы, и морские волны разбиваются у ее ног. Как это
говорят? Бурный, неистовый ветер? Я тоже это заметил. Прическа говорит о
страстной натуре. А теперь взгляни на этот снимок.
Холли посмотрела и покачала головой.
-- Я не знаю, что тут... -- начала она и вдруг ткнула пальцем. -- Ее
нос. Он стал уже и прямее.
-- Сравни-ка с этой фотографией, сделанной тремя месяцами позже.
-- На этот раз я действительно ничего не нахожу.
-- Она улыбается.
-- Верно.
-- А на предыдущей улыбается?
-- Нет.
-- А до нее?
-- Тоже нет. На этой она улыбается впервые и... О Боже, -- воскликнула
Холли, -- ее зубы! Они другие. Раньше они были какие-то кривые, а теперь...
Ей их выпрямили и поставили коронки.
-- Это могло быть сделано по инициативе Фредерика Малтина, -- сказал
Бьюкенен. -- Он обещал ей, что через два года ее карьера будет выглядеть
совершенно иначе. Вся эта реклама, разумеется, умалчивает о том, как много
физических недостатков пришлось корректировать. На следующей фотографии --
еще через три месяца -- у нее другие брови. На снимке, идущем вслед за этим,
видно, как с помощью химии или хирургии что-то было сделано с ее волосами,
так что их линия приподнялась, лоб стал выше и остальные черты и лицо в
целом стали смотреться более пропорционально.
-- И все это время она худела, -- возбужденно произнесла Холли. -- Ее
гардероб становился все более модным. Ей подбирают такие модели одежды, от
которых она кажется выше ростом. Она носит дорогие колье и серьги, которые
сверкают и хорошо смотрятся. Именно эти изменения привлекают к себе
наибольшее внимание, так что другие изменения, постепенные, каждодневные,
делаются менее заметными. Они едва уловимы, хотя столь же важны, но
поскольку совершаются на протяжении достаточно длительного времени, то никто
и не замечает, до какой степени ее реконструировали.
-- Ее известность еще не была широкой, -- сказал Бьюкенен. -- К ней еще
не так близко присматривались, как это было бы, находись она на вершине
славы, так что многие из этих изменений проходили незамеченными, пока она
перемещалась из одного оперного театра в другой, из одной страны в другую.
Посмотри-ка на эти фотографии более позднего периода, сделанные уже тогда,
когда она стала сенсацией. Изменения продолжались. Вот смотри. Если я не
ошибаюсь, ей сделали какую-то косметическую операцию вокруг глаз, чтобы они
казались более выразительными. А на этой фотографии мочки ее ушей кажутся
короче, верно? Они в чем-то стали другими, и от этого ее лицо производит
впечатление более пропорционального.
-- И это еще не все. Например, ее груди кажутся выше, -- заметила
Холли. -- Наверно, здесь была тоже какая-то операция. Ее талия кажется
длиннее. Это поразительно. Сначала просто думаешь, что она становится более
зрелой, расцветает от своего успеха. Но ты, видимо, прав. Ее ваяли,
придавали ей форму. Фредерик Малтин в самом деле создал ее.
-- Как только ее физический облик стал соответствовать тем
темпераментным ролям, для которых готовил ее Малтин, критики стали обращать
больше внимания на ее голос, -- добавил Бьюкенен. -- За один вечер она
добилась сенсационного успеха, для которого потребовалось два года и Бог
знает сколько визитов к дантистам и хирургам. И она вдруг сразу перестала
быть неуклюжей на сцене -- потому что больше не стеснялась своего внешнего
вида. Ее сделали красивой, и ей понравилось быть обожаемой. Чем больше
публика ей аплодировала, тем искуснее она держалась на сцене, зарабатывая
аплодисменты. Ее голос достиг расцвета. Она стала богатой. Вернее, она и
Малтин стали богатыми. Частью этой сделки было то, что она должна была выйти
за него замуж. Не думаю, что Малтина в этом браке привлекал секс. Я бы
сказал, что он хотел контролировать ее финансы, а это гораздо удобнее
делать, будучи не только менеджером, но и мужем. Пятнадцать лет он держал ее
в ежовых рукавицах. Возможно, угрожал ей, что откроет истинную подоплеку ее
успеха, опубликует фотографии "до" и "после", что-то в этом
роде. Потом, в один прекрасный день в начале этого года, она больше не
выдержала и в конце концов оставила его. На каком-то благотворительном
вечере в Монако она встретила Драммонда. Между ними завязалась дружба.
Драммонд стал повсюду сопровождать ее. Может, он казался Марии безобидным,
ведь по возрасту он ей в дедушки годился. И был в тысячи раз богаче ее.
Секс, вероятно, ему был не нужен. Фактически па первый взгляд она не могла
дать ему ничего такого, в чем он нуждался бы или чего еще не имел. Так что
она продолжала с ним встречаться, но фоторепортеры светской хроники не
давали им покоя, и Драммонд предложил ей... предоставил возможность
удалиться от общества, отдохнуть и прийти в себя, пожить без обязательных
фотографий в журналах, не говоря уже о том, чтобы побыть вне досягаемости
этого ничтожества, с которым она разводилась. Драммонд самолетом переправил
ее на свою яхту, курсировавшую у западного побережья Мексики. Каникулы на
родине. Она провела на борту три недели, самолетом вернулась в Нью-Йорк,
купила квартиру, оставила певческую карьеру и, как в свое время Грета Гарбо,
по существу, заявила всему миру, что хочет, чтобы ее оставили в покое.
-- А несколько месяцев спустя она исчезает. -- Холли нахмурилась. -- И
твоя приятельница, которая иногда охраняла ее, тоже исчезает. Что случилось
две недели назад? Что происходит сейчас?
-- Не думаю, что это случилось две недели назад. Холли замерла на
какой-то момент, потом выпрямилась.
-- Я думаю, это произошло на яхте, -- решительно произнес Бьюкенен.
-- Что произошло? Я все еще не понимаю...
-- На фотокопиях последних статей, которые ты дала мне, не очень хорошо
получились фотографии. Но вот на этой странице из вчерашней "Вашингтон
пост" снимки очень четкие. Фото Малтина на пресс-конференции. Недавнее фото
Марии Томес во время одного из ее редких появлений на публике. Темные очки.
Шляпа, скрывающая лицо.
-- Скажи мне, куда ты клонишь?
-- Похоже, Марии Томес подправили линию подбородка. Она чуть-чуть
другая. И ключицы у нее выступают чуть-чуть иначе.
-- Исправить нос -- это одно дело, -- отозвалась Холли. -- Но менять
линию подбородка? Или конфигурацию ключицы? Такое требует радикальной
реконструкции.
-- Да, именно, -- согласился Бьюкенен. -- Вот последняя фотография. Я
думаю, что это не Мария Томес. Чем дольше я смотрю на нее, тем больше
убеждаюсь -- это Хуана выдает себя за нее.
-- Но как такое возможно? -- Голос Холли выражал крайнее недоумение.
Она вела машину на большой скорости по автомагистрали с интенсивным
движением. На встречной полосе ослепительно вспыхивали фары. -- Да, у
фельдмаршала Монтгомери во время второй мировой
войны был двойник. Кинозвезды всегда имеют дублеров. В наше время
театральный грим так совершенен, что актерам удается вполне убедительно
изменять свой внешний вид. Но Монтгомери не ходил на благотворительные
мероприятия. Что касается кино, то там с помощью камер можно устраивать
какие угодно фокусы. Здесь же совсем другое дело. Речь идет об известной,
признанной критиками оперной певице. Каким бы замечательным ни был грим,
никто не может сымитировать этот голос -- такой встречается только раз при
жизни одного поколения.
-- Но Хуане и не пришлось этого делать, -- сказал Бьюкенен, еще не
пришедший в себя после своего сногсшибательного открытия.
Холли быстро обошла грузовик и прибавила скорость.
-- В газетных статьях упорно подчеркивалось, -- продолжал Брендан, --
что Мария Томес после возвращения из круиза на яхте Драммонда больше не
выступает на сцене. Он ведет уединенный образ жизни в Нью-Йорке, если не
считать кратких появлений на публике, причем ни в одном из этих случаев она
не пела. В некоторых из интервью она жалуется на то, что перенесла
пневмонию, что ее периодически мучает ларингит. Репортеры отмечают, что
голос у нее хриплый. Так как это единственное, чего Хуана не могла
сфабриковать, то она решила эту проблему, сославшись на проблемы с голосом.
В остальном же обе женщины латиноамериканки, у них примерно одинаковое
телосложение и сходные черты лица. А потом, Мария Томес все это время
постепенно меняла свой внешний вид, так что если Хуане и не удавалось
добиться полного сходства, то это никому не бросалось в глаза. Это
воспринималось как еще один шаг в продолжающейся трансформации Марии Томес.
Специальный грим Хуаны гарантировал, что сходства между ними будет гораздо
больше, чем различий. Многие ли близко знали Марию Томес? Ее бывший муж? С
ним она отказалась встречаться. Другие люди, с которыми у нее также были
деловые контакты? Эти связи прервались, как только она покинула сцену. Ее
ближайшее окружение? Его она, очевидно, сменила после круиза. Алистер
Драммонд продолжал встречаться с ней и воспринимал ее, судя по всему, как
Марию Томес. То есть с самого начала речь идет о женщине, которая старалась,
чтобы ей не докучали. Хуане надо было лишь позванивать время от времени
нескольким людям, жаловаться на простуду, ненадолго показываться на публике,
иногда позволять фотографировать себя для газеты -- и никто не заподозрил,
что она не та, за кого себя выдает.
-- Кроме тебя. -- Холли обогнала еще одну машину, щурясь от
ослепляющего света встречных фар. -- Ты-то ведь заподозрил.
-- Потому что у меня были на то причины. Потому что я видел гримерную в
доме Хуаны. Потому что я все больше поражался сходству Хуаны с Марией Томес,
когда рассматривал фотографии. Хуана была у меня на уме, вот я и врубился,
что называется. То, что она сделала, просто гениально. Я не могу отделаться
от мысли о том, какой она потрясающий мастер перевоплощения. Я бы никогда не
смог сделать ничего подобного.
-- Но остается вопрос: зачем? Для чего Хуане было нужно выступать в ее
роли?
-- Общий знаменатель здесь -- Алистер Драммонд. Уход со сцены,
необходимость вести уединенный образ жизни -- все это возникло после круиза
на яхте Драммонда. Драммонд принял Хуану как Марию Томес, и именно человек
Драммонда заплатил Фредерику Малтину за то, чтобы тот прекратил болтать в
присутствии репортеров о своей бывшей жене. Это исчезновение... Думаю, я
понял, -- быстро проговорил Бьюкенен.
Тон, которым это было сказано, заставил Холли вздрогнуть.
-- Что ты понял?
-- Что было два исчезновения.
-- Два?
-- Несколько недель назад исчезла не Мария Томес, а Хуана. Драммонд
делает все возможное и невозможное, чтобы найти ее. Почему? Потому что если
я прав, то девять месяцев назад вовсе не Мария Томес сошла с яхты Драммонда.
Это была Хуана, и Драммонд не хочет, чтобы об этой подмене стало кому-нибудь
известно.
Холли вцепилась в баранку.
-- Ради всего святого, что произошло на этой яхте?
Аэропорт Ла-Гуардиа. Чтобы попасть туда, они предпочли воспользоваться
машиной Холли, а не такси, потому что, выписавшись из "Дорсета", не
-- Ну и дела, -- наморщил лоб Бьюкенен. -- Новый приятель твоей бывшей
супруги. И почему же Алистер Драммонд платит тебе миллион за то, чтобы ты
перестал болтать журналистам, что не можешь ее найти?
-- Я...
-- Мне ты можешь это сказать, Фред.
-- Я не знаю.
-- Ну же, не разочаровывай меня, Фред. У нас с тобой так хорошо все
шло. Так почему Драммонд платит тебе откупного? Подумай хорошенько.
Сформулируй любую бредовую идею.
-- Говорю вам, что не знаю!
-- Тебе когда-нибудь ломали какие-нибудь косточки, Фред? -- Бьюкенен
взялся за мизинец на правой руке Малтина.
-- Нет! Я говорю правду! -- Малтин отдернул руку. -- Не трогай меня,
подонок! Оставь меня в покое! Я говорю правду! Я на самом деле ничего не
знаю!
-- Последний раз прошу тебя, Фред, высказать какую-нибудь догадку,
пускай даже самую нелепую.
-- В поведении Марии не было ничего понятного с тех пор, как она
оставила меня и отправилась в этот круиз с Драммондом девять месяцев назад.
-- Круиз, Фред? О каком именно круизе идет речь?
-- Из Акапулько. У Драммонда двухсотфутовая яхта. Он предложил ей
отдохнуть у него на борту, пока улаживается дело с разводом. Может, она и
ненавидела меня как мужа, но ценила как менеджера. Однако после этого круиза
она не захотела говорить со мной вообще ни о чем. Отменила деловые встречи
со мной. Не подходила к телефону, когда я звонил. Те несколько раз, когда я
видел ее на людях, на благотворительных вечерах или еще где-нибудь,
телохранители Драммонда меня к ней просто не подпускали. Черт возьми! Она
отказывалась вести дела через меня, и мне это дорого стоило! Очень дорого!
-- Спокойно, Фред. Этого миллиона долларов, который тебе заплатили за
то, чтобы ты прекратил приставать к Марии, тебе пока на кокаин хватит. Но
хочешь послушать хороший совет? На твоем месте я потратил бы эти деньги,
чтобы смотаться отсюда. Уехать. Налегке, быстро и как можно дальше. Потому
что у меня есть очень сильное предчувствие, что когда все это кончится --
что бы это ни было, -- Алистер Драммонд намерен гарантировать себе твое
молчание, устроить так, чтобы ты не явился просить еще денег, -- например,
вкатить тебе такую дозу кокаина, от которой ты сразу покинешь этот мир,
сечешь? В сущности, я даже удивлен, что он этого еще не сделал. По-моему, он
не хотел, чтобы это произошло так скоро -- сразу же после твоих
разглагольствований перед репортерами. Слишком явное совпадение. Слишком
подозрительно. Но это обязательно случится, Фред. Так что советую тебе:
кончай суетиться, сматывай удочки, смени фамилию и выкопай глубокую нору.
Заройся в землю. Ляг на дно. Потому что и они придут за тобой.
Лицо Малтина исказилось от страха.
-- Пока, Фред.
-- А как же?.. -- Малтин повел рукой в сторону человека, лежавшего без
сознания на полу. -- Что с этим?..
-- Как мне представляется, у тебя два варианта. Либо придумай
хорошенькое объяснение, либо отваливай, пока этот не проснулся. Ну, мне надо
бежать, Фред.
-- Господи, я никогда еще не видела ничего подобного, -- вымолвила
Холли.
Они вышли из "Шерри-Недерленд", свернули с 5-й авеню и шли теперь
по Сентрал-Парк-Саут. Сигналили автомобили, туристы ждали своей очереди,
чтобы покататься в каретах, запряженных красивыми лошадьми.
-- Иди помедленнее, -- попросил Бьюкенен. От солнца голова у него стала
болеть еще сильнее. -- Мы не должны выглядеть так, будто от кого-то или
чего-то убегаем.
-- А разве нет? -- прошептала Холли дрожащими губами. -- Ты сломал
человеку челюсть. Ты избил Малтина. Он наверняка позвонил в полицию через
секунду после нашего ухода.
-- Нет, -- усмехнулся Бьюкенен. -- Он укладывает чемоданы.
-- Откуда это тебе известно? Каждый раз, как я слышу полицейскую
сирену...
-- Слушай, если ты никогда еще не видела ничего подобного тому, что
сейчас произошло, то Малтин и подавно не видел. Если бы он звонил в полицию,
то позвонил бы и в службу безопасности отеля, но ведь никто не попытался нас
остановить, когда мы выходили. Бьюкенен вел Холли ко входу в Центральный
парк со стороны 7-й авеню. Прохладный ноябрьский ветерок ерошил ему волосы.
-- Зачем мы идем туда?
-- Чтобы вернуться назад. Мы повернем направо вон у той тропинки
впереди и пойдем в обратном направлении тем же путем, которым пришли. Чтобы
узнать, не топает ли за нами кто-нибудь, кто связан с тем парнем в
апартаментах Малтина. Кроме того, в парке немноголюдно. Можно разговаривать
без опасения, что нас могут подслушать. Ты обратила внимание, что Малтин был
до смерти напуган?
-- Не на шутку. У меня самой тряслись поджилки. Мне показалось, что ты
потерял контроль над собой. Господи, ты собирался ломать ему пальцы!
-- Нет. Я знал, что до этого не дойдет. Но вы с Малтином поверили, что
я проделаю это. Спектакль удался.
-- Неужели ты ничего не делаешь без предварительного расчета?
-- А ты что, предпочла бы, чтобы я действительно переломал ему кости?
Брось, Холли. То, что я исполнил там, эквивалентно получению интервью.
-- Это совершенно не похоже ни на одно из интервью, которые приходилось
когда-либо брать мне.
Бьюкенен оглянулся, потом окинул взглядом деревья и кусты по обе
стороны от них.
-- Я имею в виду не только угрозы, -- продолжала Холли. -- Почему ты
прервал допрос? Откуда ты знаешь, что он говорил правду?
-- По глазам, -- ответил Бьюкенен.
-- По твоим глазам можно было подумать, что ты -- сумасшедший маньяк.
-- Я неплохо ими владею. Много тренируюсь. Глаза -- это ключ к работе
оперативника. Если кто-то поверит моим глазам, он поверит и всему
остальному.
-- Тогда почему ты так уверен, что глаза Малтина говорили правду?
Может, он-то как раз и притворялся.
-- Нет. Это как-то сразу распознаешь. Малтин -- актер на одну роль.
Кусок дерьма, который рассыпается, как только лишишь его власти.
Неудивительно, что Мария Томес с ним развелась. Он сказал все, что мне было
необходимо узнать. Я мог бы подвергнуть его более обстоятельному допросу, но
это было бы пустой тратой времени. Я уже знаю, что мы должны делать дальше.
-- И что же?
Они вышли из парка и окунулись в гул уличного движения на проспекте
Америк.
-- Быть практичными. Остановиться в отеле, -- пояс-пил Бьюкенен. --
Перекусить и отдохнуть. Провести кое-какую исследовательскую работу.
-- А потом?
-- Найти яхту Алистера Драммонда.
Покатавшись в метро и трижды сменив такси, чтобы убедиться в отсутствии
слежки, они вернулись примерно в тот же район, который покинули, и тут им
повезло -- нашлась свободная комната в "Дорсете", устланном мягкими
коврами и отделанном темными панелями отеле на 54-й улице, между проспектом
Америк и 5-й авеню. Они пригнали туда машину Холли и оставили ее на
попечение гостиничного парковщика, потом зарегистрировались как мистер и
миссис Чарльз Даффи и поднялись в свой номер на 21-м этаже. Бьюкенен
чувствовал себя спокойнее от того, что комната была расположена недалеко от
лифтов и пожарной лестницы. Они находились в таком людном месте, что вряд ли
здесь что-то могло угрожать им. Кроме того, отсюда Бьюкенен и Холли получали
доступ к нескольким удобным путям отхода.
Они заказали в номер кофе, чай, салаты, бифштексы, печеный картофель,
длинный батон, много овощей, мороженое. В ожидании еды Холли приняла душ.
Потом это сделал Бьюкенен. Когда он вышел из ванной комнаты, одетый в белый
махровый халат, любезно предоставленный отелем, Холли, тоже в халате, сушила
волосы гостиничным феном.
Выключив фен, она сказала:
-- Садись. Спусти халат до пояса.
-- Что такое?
-- Хочу посмотреть на твои швы.
У него по спине поползли мурашки, когда женские пальцы коснулись его
кожи.
Она прошлась вокруг почти зажившей пулевой раны на правом плече, потом
перешла ниже, исследуя ножевую рану.
-- Ты действительно выдернул несколько стежков. Постой-ка. -- Она
вынула из его дорожной сумки крем с антибиотиком и бинт. -- Никакого
воспаления вроде бы не видно. Посиди спокойно, пока я...
-- Ой!
-- Вот тебе и крутой парень! -- Она засмеялась.
-- Откуда ты знаешь, что я не прикидываюсь? Может, я стараюсь вызвать у
тебя сочувствие?
-- Ты определяешь людей по глазам. А у меня свои способы.
-- Вот как?
Она пробежалась пальцами вверх по его рукам, взяла его за плечи,
повернула к себе лицом и поцеловала.
Это был долгий нежный поцелуй. Губы слегка приоткрыты. Несмелые касания
языка. Едва уловимые. Чувственные.
Бьюкенен заколебался.
Вопреки своим охранительным инстинктам он обнял се, привлек к себе,
ощущая сквозь ткань халата гладкую упругость ее спины.
Ее дыхание было свежим, когда она с наслаждением выдохнула и медленно
отстранилась от него.
-- Да, ты определенно нуждаешься в сочувствии. Теперь была очередь
Бьюкенена смеяться.
Он потянулся к ней, чтобы еще раз поцеловать. Ему помешал стук в дверь.
-- Ваш заказ, -- произнес мужской голос в коридоре за дверью.
-- Ты меня портишь, -- сказала Холли.
-- Что ты хочешь этим сказать?
-- Я начинаю думать, что у тебя есть и нормальные привычки. Вот,
возьми. -- Она сунула руку под подушку. -- Разве не за это все должны
хвататься, когда в номер приносят заказанное? Сунь его в карман халата. -- И
протянула Бьюкенену его револьвер.
Бьюкенен проснулся на закате солнца, когда за задернутыми шторами
начала сгущаться темнота. Он потянулся, наслаждаясь ощущением того, что еда
была хорошей, что спал нагишом под гладкими простынями, что рядом с ним
Холли. Она была в халате. Он свой не стал надевать после того, как они были
вместе. Усталость подействовала на них, как наркотик, -- растянувшись на
постели, они заснули. Холли привлекала Брендана, ему нравились ее
жизнерадостность, чувственность, грация ее высокой стройной спортивной
фигуры. Но он всегда брал себе за правило не смешивать личную жизнь с
работой и, будучи на задании, никогда не вступать ни с кем в физическую или
эмоциональную связь. Это мешает здраво рассуждать. Это...
Черт побери, да у тебя и не было никогда никакой личной жизни! У тебя
просто не было личности, чтобы ее иметь, эту жизнь. Не было ничего, кроме
всех этих чужих личин.
Именно поэтому ты сейчас здесь. Именно это дало тебе возможность пройти
весь этот путь. Потому что ты соблюдал это правило отстраненности, когда
работал с Хуаной, -- несмотря на силу своего чувства к ней. И вот теперь ты
ищешь ее, чтобы загладить свою вину.
Не собираешься ли ты повторить ошибку снова, на этот раз с Холли?
"Что такое со мной делается? -- подумал он. -- Ищу одну женщину,
в то время как меня влечет к другой? Наведи-ка, брат, порядок в собственных
мыслях".
Он выбрался из постели, надел халат и подошел к креслу, возле которого
сложил книги и папки, добытые Холли. Поставив лампу на пол, чтобы свет не
разбудил ее, Бьюкенен откинулся в кресле и погрузился в чтение.
Спустя два часа Холли подняла голову, протерла глаза и посмотрела на
него.
-- Привет. -- Она улыбнулась, прекрасная даже сразу после пробуждения.
-- Привет.
-- Как ты?
-- У меня такое чувство, будто я только что видел привидение.
-- Не понимаю.
-- Материал, который ты мне дала. Кажется, я знаю, что происходит. Я не
из пугливых, но от этого кровь стынет в жилах.
Холли села на постели.
-- О чем ты говоришь?
-- Фотографии в этих книгах. Тут что-то такое... Холли встала с
постели, завязала пояс халата и быстро подошла к нему.
-- Покажи. -- Она придвинула кресло и заглянула в книгу, лежавшую у
него на коленях. -- Что за фотографии?
-- Это биография Марии Томес. Я не успел всего прочесть, но ясно одно:
Фредерик Малтин не просто открыл ее и стал вести ее дела. Он в самом прямом
смысле слова создал ее.
Холли смотрела на него с интересом, ожидая продолжения.
-- Я ни разу не был на ее выступлении, но, судя по прочитанному, Мария
Томес не просто хорошо поет, она поет страстно. Именно такова ее репутация
-- это дива с огненным, страстным темпераментом. Ни один оперный критик
никогда не зашел бы так далеко, но, если называть вещи своими именами, то
Мария Томес...
-- Очень сексуальна, так? -- подсказала Холли.
-- Именно. Но посмотри на эти ранние фотографии. -- Бьюкенен перелистал
несколько страниц книги. -- Вот Мария Томес в самом начале своей карьеры. До
встречи с Фредериком Малтином. Когда она пела в Мексике и Южной Америке и
никто из ведущих критиков не обращал на нее внимания.
Бьюкенен ткнул указательным пальцем в фотографию маленькой,
толстенькой, смуглой молодой женщины с неуверенным взглядом, широким носом,
уродливой прической, пухлыми щеками и неровными зубами.
-- Эти ее волосы, собранные в кучу на макушке, -- произнесла Холли. --
И этот костюм слишком большого для нее размера просто висит на ней, как
будто ей нужно скрыть лишний вес.
-- Ранние обзоры единодушны во мнении о качестве ее голоса, но
очевидно, что критики недоговаривают, стараются быть помягче, комментируя ее
неуклюжую манеру держаться на сцене, -- сказал Бьюкенен. -- Фактически они
говорят, что она слишком непривлекательна, чтобы серьезно принимать ее в
расчет как певицу, способную выступать на большой сцене.
-- Высказывание дискриминационное, но верное, -- отозвалась Холли. --
Большие деньги притягиваются к женщинам, которые обладают и великолепным
голосом, и магнетизмом.
-- В тот вечер, когда Малтин увидел ее в роли Тоски в Мехико, Мария
Томес даже не стояла в программе. Она была дублершей, и ей пришлось выйти на
сцену, когда заболела примадонна.
-- Интересно, что Малтин нашел в ней.
-- Он увидел в ней человека, над которым мог властвовать. Того, кого
мог взять и лепить. Если бы Малтин услышал ее исполнение при других
обстоятельствах, то не ассоциировал бы ее с такой сексапильной фигурой, как
Тоска. Но раз уж так получилось, то он и использовал открывавшиеся
возможности. Если верить этой биографии, никто никогда не проявлял к ней
такого интереса. Ее карьера никуда не двигалась. Что ей было терять? Вот она
и вручила себя ему. На условиях абсолютного повиновения.
-- И что же?
-- Посмотри на несколько следующих фотографий. Что-нибудь замечаешь?
-- Ну, она становится все стройнее и стройнее. И ее костюмы удачно это
подчеркивают. -- Холли взяла книгу в руки, чтобы рассмотреть фотографии
повнимательнее. -- Видно, что она поменяла прическу. Уже не громоздит все
волосы на макушку, а зачесывает назад. Они у нее длинные и густые.
Распущенные и подвитые. В них есть -- или выражен? -- какой-то дикий порыв,
что ли.
-- Как будто они развеваются по ветру, -- подтвердил Бьюкенен. -- Будто
она стоит на вершине скалы, и морские волны разбиваются у ее ног. Как это
говорят? Бурный, неистовый ветер? Я тоже это заметил. Прическа говорит о
страстной натуре. А теперь взгляни на этот снимок.
Холли посмотрела и покачала головой.
-- Я не знаю, что тут... -- начала она и вдруг ткнула пальцем. -- Ее
нос. Он стал уже и прямее.
-- Сравни-ка с этой фотографией, сделанной тремя месяцами позже.
-- На этот раз я действительно ничего не нахожу.
-- Она улыбается.
-- Верно.
-- А на предыдущей улыбается?
-- Нет.
-- А до нее?
-- Тоже нет. На этой она улыбается впервые и... О Боже, -- воскликнула
Холли, -- ее зубы! Они другие. Раньше они были какие-то кривые, а теперь...
Ей их выпрямили и поставили коронки.
-- Это могло быть сделано по инициативе Фредерика Малтина, -- сказал
Бьюкенен. -- Он обещал ей, что через два года ее карьера будет выглядеть
совершенно иначе. Вся эта реклама, разумеется, умалчивает о том, как много
физических недостатков пришлось корректировать. На следующей фотографии --
еще через три месяца -- у нее другие брови. На снимке, идущем вслед за этим,
видно, как с помощью химии или хирургии что-то было сделано с ее волосами,
так что их линия приподнялась, лоб стал выше и остальные черты и лицо в
целом стали смотреться более пропорционально.
-- И все это время она худела, -- возбужденно произнесла Холли. -- Ее
гардероб становился все более модным. Ей подбирают такие модели одежды, от
которых она кажется выше ростом. Она носит дорогие колье и серьги, которые
сверкают и хорошо смотрятся. Именно эти изменения привлекают к себе
наибольшее внимание, так что другие изменения, постепенные, каждодневные,
делаются менее заметными. Они едва уловимы, хотя столь же важны, но
поскольку совершаются на протяжении достаточно длительного времени, то никто
и не замечает, до какой степени ее реконструировали.
-- Ее известность еще не была широкой, -- сказал Бьюкенен. -- К ней еще
не так близко присматривались, как это было бы, находись она на вершине
славы, так что многие из этих изменений проходили незамеченными, пока она
перемещалась из одного оперного театра в другой, из одной страны в другую.
Посмотри-ка на эти фотографии более позднего периода, сделанные уже тогда,
когда она стала сенсацией. Изменения продолжались. Вот смотри. Если я не
ошибаюсь, ей сделали какую-то косметическую операцию вокруг глаз, чтобы они
казались более выразительными. А на этой фотографии мочки ее ушей кажутся
короче, верно? Они в чем-то стали другими, и от этого ее лицо производит
впечатление более пропорционального.
-- И это еще не все. Например, ее груди кажутся выше, -- заметила
Холли. -- Наверно, здесь была тоже какая-то операция. Ее талия кажется
длиннее. Это поразительно. Сначала просто думаешь, что она становится более
зрелой, расцветает от своего успеха. Но ты, видимо, прав. Ее ваяли,
придавали ей форму. Фредерик Малтин в самом деле создал ее.
-- Как только ее физический облик стал соответствовать тем
темпераментным ролям, для которых готовил ее Малтин, критики стали обращать
больше внимания на ее голос, -- добавил Бьюкенен. -- За один вечер она
добилась сенсационного успеха, для которого потребовалось два года и Бог
знает сколько визитов к дантистам и хирургам. И она вдруг сразу перестала
быть неуклюжей на сцене -- потому что больше не стеснялась своего внешнего
вида. Ее сделали красивой, и ей понравилось быть обожаемой. Чем больше
публика ей аплодировала, тем искуснее она держалась на сцене, зарабатывая
аплодисменты. Ее голос достиг расцвета. Она стала богатой. Вернее, она и
Малтин стали богатыми. Частью этой сделки было то, что она должна была выйти
за него замуж. Не думаю, что Малтина в этом браке привлекал секс. Я бы
сказал, что он хотел контролировать ее финансы, а это гораздо удобнее
делать, будучи не только менеджером, но и мужем. Пятнадцать лет он держал ее
в ежовых рукавицах. Возможно, угрожал ей, что откроет истинную подоплеку ее
успеха, опубликует фотографии "до" и "после", что-то в этом
роде. Потом, в один прекрасный день в начале этого года, она больше не
выдержала и в конце концов оставила его. На каком-то благотворительном
вечере в Монако она встретила Драммонда. Между ними завязалась дружба.
Драммонд стал повсюду сопровождать ее. Может, он казался Марии безобидным,
ведь по возрасту он ей в дедушки годился. И был в тысячи раз богаче ее.
Секс, вероятно, ему был не нужен. Фактически па первый взгляд она не могла
дать ему ничего такого, в чем он нуждался бы или чего еще не имел. Так что
она продолжала с ним встречаться, но фоторепортеры светской хроники не
давали им покоя, и Драммонд предложил ей... предоставил возможность
удалиться от общества, отдохнуть и прийти в себя, пожить без обязательных
фотографий в журналах, не говоря уже о том, чтобы побыть вне досягаемости
этого ничтожества, с которым она разводилась. Драммонд самолетом переправил
ее на свою яхту, курсировавшую у западного побережья Мексики. Каникулы на
родине. Она провела на борту три недели, самолетом вернулась в Нью-Йорк,
купила квартиру, оставила певческую карьеру и, как в свое время Грета Гарбо,
по существу, заявила всему миру, что хочет, чтобы ее оставили в покое.
-- А несколько месяцев спустя она исчезает. -- Холли нахмурилась. -- И
твоя приятельница, которая иногда охраняла ее, тоже исчезает. Что случилось
две недели назад? Что происходит сейчас?
-- Не думаю, что это случилось две недели назад. Холли замерла на
какой-то момент, потом выпрямилась.
-- Я думаю, это произошло на яхте, -- решительно произнес Бьюкенен.
-- Что произошло? Я все еще не понимаю...
-- На фотокопиях последних статей, которые ты дала мне, не очень хорошо
получились фотографии. Но вот на этой странице из вчерашней "Вашингтон
пост" снимки очень четкие. Фото Малтина на пресс-конференции. Недавнее фото
Марии Томес во время одного из ее редких появлений на публике. Темные очки.
Шляпа, скрывающая лицо.
-- Скажи мне, куда ты клонишь?
-- Похоже, Марии Томес подправили линию подбородка. Она чуть-чуть
другая. И ключицы у нее выступают чуть-чуть иначе.
-- Исправить нос -- это одно дело, -- отозвалась Холли. -- Но менять
линию подбородка? Или конфигурацию ключицы? Такое требует радикальной
реконструкции.
-- Да, именно, -- согласился Бьюкенен. -- Вот последняя фотография. Я
думаю, что это не Мария Томес. Чем дольше я смотрю на нее, тем больше
убеждаюсь -- это Хуана выдает себя за нее.
-- Но как такое возможно? -- Голос Холли выражал крайнее недоумение.
Она вела машину на большой скорости по автомагистрали с интенсивным
движением. На встречной полосе ослепительно вспыхивали фары. -- Да, у
фельдмаршала Монтгомери во время второй мировой
войны был двойник. Кинозвезды всегда имеют дублеров. В наше время
театральный грим так совершенен, что актерам удается вполне убедительно
изменять свой внешний вид. Но Монтгомери не ходил на благотворительные
мероприятия. Что касается кино, то там с помощью камер можно устраивать
какие угодно фокусы. Здесь же совсем другое дело. Речь идет об известной,
признанной критиками оперной певице. Каким бы замечательным ни был грим,
никто не может сымитировать этот голос -- такой встречается только раз при
жизни одного поколения.
-- Но Хуане и не пришлось этого делать, -- сказал Бьюкенен, еще не
пришедший в себя после своего сногсшибательного открытия.
Холли быстро обошла грузовик и прибавила скорость.
-- В газетных статьях упорно подчеркивалось, -- продолжал Брендан, --
что Мария Томес после возвращения из круиза на яхте Драммонда больше не
выступает на сцене. Он ведет уединенный образ жизни в Нью-Йорке, если не
считать кратких появлений на публике, причем ни в одном из этих случаев она
не пела. В некоторых из интервью она жалуется на то, что перенесла
пневмонию, что ее периодически мучает ларингит. Репортеры отмечают, что
голос у нее хриплый. Так как это единственное, чего Хуана не могла
сфабриковать, то она решила эту проблему, сославшись на проблемы с голосом.
В остальном же обе женщины латиноамериканки, у них примерно одинаковое
телосложение и сходные черты лица. А потом, Мария Томес все это время
постепенно меняла свой внешний вид, так что если Хуане и не удавалось
добиться полного сходства, то это никому не бросалось в глаза. Это
воспринималось как еще один шаг в продолжающейся трансформации Марии Томес.
Специальный грим Хуаны гарантировал, что сходства между ними будет гораздо
больше, чем различий. Многие ли близко знали Марию Томес? Ее бывший муж? С
ним она отказалась встречаться. Другие люди, с которыми у нее также были
деловые контакты? Эти связи прервались, как только она покинула сцену. Ее
ближайшее окружение? Его она, очевидно, сменила после круиза. Алистер
Драммонд продолжал встречаться с ней и воспринимал ее, судя по всему, как
Марию Томес. То есть с самого начала речь идет о женщине, которая старалась,
чтобы ей не докучали. Хуане надо было лишь позванивать время от времени
нескольким людям, жаловаться на простуду, ненадолго показываться на публике,
иногда позволять фотографировать себя для газеты -- и никто не заподозрил,
что она не та, за кого себя выдает.
-- Кроме тебя. -- Холли обогнала еще одну машину, щурясь от
ослепляющего света встречных фар. -- Ты-то ведь заподозрил.
-- Потому что у меня были на то причины. Потому что я видел гримерную в
доме Хуаны. Потому что я все больше поражался сходству Хуаны с Марией Томес,
когда рассматривал фотографии. Хуана была у меня на уме, вот я и врубился,
что называется. То, что она сделала, просто гениально. Я не могу отделаться
от мысли о том, какой она потрясающий мастер перевоплощения. Я бы никогда не
смог сделать ничего подобного.
-- Но остается вопрос: зачем? Для чего Хуане было нужно выступать в ее
роли?
-- Общий знаменатель здесь -- Алистер Драммонд. Уход со сцены,
необходимость вести уединенный образ жизни -- все это возникло после круиза
на яхте Драммонда. Драммонд принял Хуану как Марию Томес, и именно человек
Драммонда заплатил Фредерику Малтину за то, чтобы тот прекратил болтать в
присутствии репортеров о своей бывшей жене. Это исчезновение... Думаю, я
понял, -- быстро проговорил Бьюкенен.
Тон, которым это было сказано, заставил Холли вздрогнуть.
-- Что ты понял?
-- Что было два исчезновения.
-- Два?
-- Несколько недель назад исчезла не Мария Томес, а Хуана. Драммонд
делает все возможное и невозможное, чтобы найти ее. Почему? Потому что если
я прав, то девять месяцев назад вовсе не Мария Томес сошла с яхты Драммонда.
Это была Хуана, и Драммонд не хочет, чтобы об этой подмене стало кому-нибудь
известно.
Холли вцепилась в баранку.
-- Ради всего святого, что произошло на этой яхте?
Аэропорт Ла-Гуардиа. Чтобы попасть туда, они предпочли воспользоваться
машиной Холли, а не такси, потому что, выписавшись из "Дорсета", не