Моррелл Дэвид. Чужое лицо

-- Идите до входа в метро на 14-й улице. Садитесь в последний вагон в
сторону центра... Выйдите на станции "Метро-центр". Пойдете к... да...
к Национальной портретной галерее. Он вас там найдет.
Человек с плакатом спрятал полученный доллар и отошел от Холли.
Первой ее мыслью было броситься за ним и расспросить, откуда Бьюкенен
узнал, что за ней следят.
Но Холли сразу подавила в себе это желание и снова огляделась по
сторонам, создавая впечатление, что разговор с попрошайкой отвлек ее, а она
все еще надеялась увидеть своего знакомого. Она не осмелилась уйти сразу --
те, что за ней наблюдают, могут заподозрить, что ей передали сообщение.
Холли выжидала. Пять секунд. Десять секунд. Пятнадцать. Капли дождя
стекали с краев ее берета. Что бы сейчас сделал на ее месте любой нормальный
человек? Она еще раз огляделась, с досадой покачала головой и пошла прочь.
Сперва Холли направилась в редакцию, но потом остановилась, будто в
голову ей пришла другая мысль, и зашагала в противоположную сторону к
станции метро на 14-й улице. Сцена, которую она только что изобразила,
соответствовала состоянию ее души. Два дня назад во время прогулки по
Миссисипи она впервые почувствовала, насколько серьезна и осязаема
угрожающая ей опасность. Все дело в статье. В статье о нем. Непоколебимая
уверенность во взгляде Бьюкенена заставила ее похолодеть. Этому человеку
приходилось убивать. Люди, с которыми он работал, тоже убивают. Общепринятые
правила ничего для них не значат. И Пулитцеровская премия, полученная
посмертно, -- довольно слабое утешение.
Но как же быть с профессиональной ответственностью? Как насчет
журналистского мужества? Холли уходила от ответа на мучившие ее вопросы,
говоря себе, что, если подождать развития событий, статья получится еще
лучше. У нее и мысли нет, чтобы отказаться от расследования, -- просто надо
выждать, пока статья дозреет. Да? Но тогда почему она так испугалась, когда
услышала в трубке его голос? Настоящий репортер, которым она всегда себя
считала, только обрадовался бы этому, а у нее возникло чувство, будто она
видит кошмарный сон.
Десять минут спустя, оставив за спиной гул подземных электричек, Холли
выбралась на шумную Джи-стрит и под дождем зашагала к огромному
прямоугольному зданию Национальной портретной галереи. Несмотря на погоду,
на тротуаре было полно прохожих, среди которых то и дело попадались нищие в
мокрой рваной одежде, просившие двадцатипятицентовики, еду или работу.
Некоторые держали в руках самодельные плакаты.
Внимание Холли привлек плакат с надписью "ГОТОВ РАБОТАТЬ ЗА ЕДУ".
Точно такой же, как у негра в сквере. Она уже хотела пройти мимо.
-- Постой, Холли. Дай мне монетку, -- неожиданно сказал нищий.
Звук его голоса ошеломил ее и подействовал как прикосновение к
оголенному проводу. Холли в смятении остановилась и заставила себя
обернуться. Вглядевшись в загримированное лицо сутулого нищего в рваной
одежде и шляпе с обвисшими полями, Холли узнала Бьюкенена.
-- Боже ты мой, -- вырвалось у нее.
-- Не разговаривай, Холли. Просто дай мне двадцать пять центов.
Ей понравилось, как он произнес ее имя. В поисках кошелька она стала
рыться в футляре от фотоаппарата, который взяла вместо сумочки.
Бьюкенен продолжил очень тихим голосом:
-- Драммонд. Томес. Это все, что у меня есть. Только фамилии. Люди,
которым требовалась охрана. Постарайся выяснить, кто они. Сделай вид, что
хочешь позвонить из автомата в галерее. Встретимся в восемь вечера. В
"Ритц-Карлтоне". Попроси клерка соединить тебя с комнатой Майка
Хамильтона. Теперь иди.
Во время разговора Бьюкенен не отпускал руку Холли, ожидая, когда она
даст ему монету. Получив двадцатипятицентовик, он громко произнес:
-- Благодарю, мэм. Да благословит вас Господь, -- и, повернувшись к
следующему прохожему, затянул: -- Подайте двадцать пять центов, всего
двадцать пять центов...
Подчиняясь инструкциям Бьюкенена, Холли направилась к входу в галерею.
Она надеялась, что ей удастся сохранить внешнее спокойствие и выглядеть
естественно, но в голове царила полнейшая сумятица.

5

Большой синий вертолет отбрасывал длинную тень на зеленое месиво
юкатанских джунглей. Хищная улыбка избороздила морщинами лицо Алистера
Драммонда и вернула ему настоящий возраст. Старик сидел, выпрямившись в
кресле, и напряженно слушал Реймонда. Перекрывая шум двигателя, хрупкий
старческий голос прозвучал с неожиданной силой:
-- Брендан Бьюкенен?
-- Инструктор спецназа из Форт-Брэгга. В Новом Орлеане он взял напрокат
машину и поехал в Сан-Антонио, где встречался с родителями женщины. Наш
человек сообщил, что Бьюкенен назвался Джеффом Уокером, сказал, что он друг
их дочери, и спросил, где ее найти.
-- Друг? -- Глаза Драммонда прищурились за толстыми стеклами очков. --
Почему он назвался чужим именем? Очевидно, ему что-то известно. Но что?
Зачем он ищет
женщину?
-- Мы это пока не установили, -- ответил Реймонд. -- Но двое из тех,
кого послали наблюдать за домом Мендесов, исчезли. Человек, который следил
за домом объекта в пригороде Сан-Антонио, тоже пропал. Его напарник
обнаружил следы крови и дыру от пули в потолке. Было бы глупо не связывать
появление Бьюкенена и исчезновение наших людей. Я велел убрать его при
первой же возможности.
-- Нет, -- покачал головой Драммонд. -- Отмени этот приказ. Установи
наблюдение. Он может привести нас к женщине. Они вместе служили в
Форт-Брэгге? Выясни, что их связывает. Возможно, он укажет нам такое
направление поисков, о котором мы даже не подозревали.

6

Во время полета из Сан-Антонио Бьюкенен, воспользовавшись бортовым
телефоном и кредитной карточкой Чарльза Даффи, обзвонил несколько
вашингтонских отелей. Однако, как он и ожидал, найти свободный номер
оказалось нелегко. В хороших гостиницах Вашингтона мест обычно нет. Бьюкенен
начал со средних по цене, но затем решил попытать счастья в дорогих,
предположив, что спад в экономике сделал их менее популярными. На этот раз
ему повезло. В "Ритц-Карлтоне" освободилось несколько комнат, так как
политические события в Венесуэле заставили группу гостей из этой страны
изменить свои планы и срочно вылететь домой. Бьюкенен заказал два номера. По
словам гостиничного клерка, позвони он на полчаса позже, свободных мест уже
не осталось бы.
"Ритц-Карлтон" -- один из самых дорогих и фешенебельных отелей
Вашингтона. При взгляде на его обстановку, выдержанную в теплых янтарных
тонах, можно было вспомнить английский охотничий клуб. В холле и на этажах
европейская мебель. На стенах полотна английских художников XVII и XIX
веков, в основном изображающие собак и лошадей.
После короткой встречи у Национальной портретной галереи Бьюкенен
увидел, что агенты не обратили на него никакого внимания и продолжают
следить за Холли. Тем не менее он предпринял немалые усилия, пересаживаясь с
метро на автобус и меняя такси, пока не убедился, что за ним нет
"хвоста". Эти манипуляции отняли у него два часа, и он решил, что если
бы за ним на самом деле наблюдали и преследователям удалось бы не потерять
его из виду, он давно был бы у них в руках. Таким образом, почувствовав себя
в относительной безопасности, Бьюкенен поехал в "Ритц-Карлтон" и
появился там в начале шестого. Он принял душ, поменял бинты, переоделся "в
чистую одежду и поел. Затем растянулся на кровати, пытаясь собраться с
мыслями. Это оказалось не так-то просто. Последние дни он работал на износ.
Восемь лет назад или даже в прошлом году все эти переезды и ходьба по городу
показались бы ему парой пустяков. Но в прошлом году у него не было двух ран
и постоянной головной боли. Ему пришлось купить еще одну упаковку аспирина.
Однако и дураку ясно, что это не выход. Поврежден череп, требуется серьезное
лечение. Впрочем, сейчас не время беспокоиться о собственном здоровье. Визит
к врачу может закончиться недельным пребыванием в больничной палате. Но пока
за ним охотятся люди полковника, он не может позволить себе такую роскошь.
На нем лежит ответственность за судьбу другого человека.
Хуана. Сейчас не время думать о себе. Нужно позаботиться о ней. Хуана.
Он должен ее найти. Должен ей помочь.

7

Ровно в семь раздался телефонный звонок. Молодец. Точно, как
договорились. Бьюкенен сел на кровать и взял трубку.
-- Алло.
-- Майк? -- Глубокий женский голос мог принадлежать только Холли.
-- Да. Где ты?
-- Я звоню из холла. Мне подняться? В какой ты комнате?
-- Сейчас я в номере 322. Но ты пойдешь и 512-й. Сделай это следующим
образом. Поднимись в лифте на третий этаж, затем пешком по лестнице на пятый
Тот, кто будет смотреть на цифры, которые загораются над лифтом в холле,
решит, что ты на третьем этаже.
-- Иду, -- в ее голосе послышалось напряжение. Бьюкенен нажал на
рычажок. Затем позвонил на коммутатор отеля.
-- Пожалуйста, до восьми утра ни с кем меня не соединяйте.
Оставив свет включенным, он взял сумку и вышел в коридор. Захлопнул
дверь и повесил на нее табличку "ПРОСЬБА НЕ БЕСПОКОИТЬ". По черной
лестнице стал подниматься на пятый этаж и, сделав несколько шагов, услышал,
как на третьем этаже остановился лифт.
Минуту спустя после его прихода в номере 512 появилась Холли. Комната
была зарегистрирована на имя Чарльза Даффи. Этот номер и номер Майка
Хамильтона Бьюкенен оплатил с помощью кредитной карточки "ковбоя".
Клерку, сидевшему за регистрационной стойкой, он сказал, что Хамильтон
приедет позднее. Принял душ, переоделся, спустился в холл и, дождавшись,
пока знакомый ему клерк отойдет, зарегистрировался у его сменщика, на этот
раз как Майк Хамильтон.
Он впустил Холли и закрыл за ней дверь. К изумлению Бьюкенена, она,
уронив в кресло сумочку, порывисто шагнула к нему и крепко прижалась к его
груди.
Бьюкенен почувствовал, как дрожит ее тело, и спросил себя, не
разыгрывает ли она сцену, пытаясь выглядеть более напуганной, чем есть на
самом деле.
-- Господи, ну что у тебя за жизнь такая?
-- Жизнь как жизнь. Нормальная. Он прижал ее к себе.
-- Нормальная, -- повторила она упавшим голосом.
-- Это у тебя что-то вроде страха перед выходом на сцену. Пройдет.
Он вдохнул аромат ее духов.
-- Да, конечно, -- подавленно согласилась Холли. Она опустила руки и
сделала шаг назад. Сняла берет и мокрый плащ, безучастно тряхнула головой,
рассыпав по плечам рыжие волосы. За опущенными шторами шумел дождь.
Бьюкенен поймал себя на мысли, что совсем забыл, какие огненные у Холли
волосы, какие зеленые глаза. Она была в костюме песочного света и широкой
белой блузе, перетянутой коричневым ремнем. Одежда подчеркивала ее рост,
стройную фигуру и плавные очертания бедер.
Красивая женщина. Бьюкенен вспомнил свое недавнее ощущение от
прикосновения ее упругой груди и приказал себе сосредоточиться на деле.
-- Я хотел, чтобы нас не беспокоили. Запасная комната нужна на случай,
если парни, которые за тобой следят, надумают помешать нашей беседе, --
объяснил он Холли. -- А так они расспросят клерка внизу и решат, что им
известно, где ты сейчас и с кем.
-- Это я понимаю. -- Холли опустилась на диван. -- Мне только неясно,
зачем нужно было делать вид, что я кому-то звоню из портретной галереи. С
кем я, по-твоему, разговаривала?
-- С Майком Хамильтоном.
Холли провела рукой по волосам. Казалось, она не уловила логики в его
ответе.
-- Иначе откуда же ты узнала, что Майк Хамильтон хочет здесь с тобой
встретиться?
-- Но... -- Она нахмурилась. -- Ты же сказал мне, когда я вышла из
метро.
-- Те, кто за тобой следят, об этом не знают. Холли, ты должна
запомнить одну вещь: в нашем деле все зависит от того, как ты сыграешь свою
роль. Твоя аудитория должна знать только то, что ты сочтешь нужным.
Предположим, я дожидаюсь, пока ты вернешься на работу, звоню тебе в редакцию
и договариваюсь о встрече. Твои телефоны прослушиваются. Через пятнадцать
минут они берут отель под наблюдение и выясняют, кто такой Майк Хамильтон.
Не помогла бы и вторая комната. Сейчас нас уже допрашивали бы.
-- Ты просчитываешь каждый свой шаг.
-- Поэтому я до сих пор жив.
-- Но как я узнаю, что за мной действительно следят? Может быть, все
эти игры в шпионов только для того, чтобы меня запугать, заставить
отказаться от расследования?
-- Ты не узнаешь. А я не смогу тебе это доказать. Хотя нет. Смогу. Но
доказательство может стоить тебе жизни.
-- Вот опять. Ты снова пытаешься меня запугивать. Холли скрестила руки
на груди и поежилась, точно от холода.
-- Ты обедала?
-- Нет.
-- Я закажу для тебя что-нибудь поесть.
-- Спасибо, что-то не хочется.
-- Тебе нужно подкрепиться.
-- Зачем? Страх лучше всякой диеты.
-- Как насчет кофе? Или, может быть, чай?
-- Как насчет имен, которые ты мне дал? Какое отношение они имеют к
моей статье?
-- Никакого, -- покачал головой Бьюкенен.
-- Что? Тогда зачем ты ко мне обратился? Чего ради я так рисковала?
-- У меня не было другого выбора. Мне нужна твоя помощь.
Холли вскинула голову.
-- Тебе нужна моя помощь? Что тебе может?..
-- Драммонд и Томес. Важные люди, которым требуется охрана. Тебе
удалось что-нибудь о них узнать?
-- Зачем тебе это?
-- Лучше, если ты не будешь иметь к этому никакого отношения.
-- Не говори глупостей. С того момента, как мы встретились в поезде, ты
все время пытаешься меня использовать. Хочешь, чтобы все было по-твоему.
Должна признать, у тебя это неплохо получается, только на сей раз ничего не
выйдет. Тебе нужна моя помощь? Но что я с этого буду иметь? Если твои дела
не имеют отношения к моему расследованию, расскажи о них. Может быть,
материала хватит еще на одну статью. Как говорится, ты -- мне, я -- тебе.
Некоторое время Бьюкенен смотрел на нее, затем с видимой неохотой
кивнул:
-- Возможно, ты и права.
-- Нет, вы только посмотрите на него! Когда же ты перестанешь
притворяться? Уверена, ты собрался рассказать все с самого начала, а теперь
изобразил дело так, будто делаешь мне одолжение.
-- Вижу, что тебя не проведешь, -- примиряюще улыбнулся Бьюкенен. --
Как насчет кофе?
-- Чай. Раз уж ты собираешься порадовать меня своим рассказом, я бы,
пожалуй, действительно что-нибудь съела.

8

-- Это связано с женщиной, о которой я тебе рассказывал в Новом
Орлеане, -- начал Бьюкенен. -- Она послала мне открытку с просьбой о помощи.
Мы должны были встретиться в "Кафе дю монд". Но она почему-то не
появилась.
-- Твоя старая любовь, -- кивнула головой Холли.
-- Нет. Между нами не было ничего такого, о чем ты сейчас подумала. --
Он замолчал, точно прислушиваясь к своим мыслям. -- По сути дела, из-за
этого начались все мои беды. Мне нужно было остаться с ней.
Бьюкенен вспомнил, каким мучительным был выбор между Хуаной и чувством
долга.
Лицо Холли не изменило своего выражения, только глаза слегка
прищурились, точно она взвешивала каждое его слово.
-- Во время нашей последней встречи я сказал ей, что она меня совсем не
знает и любит не меня, а человека, чью роль я тогда играл.
Глаза Холли еще более сузились.
-- Так и есть. Ты все время играешь. Вот и сейчас я не могу понять,
говоришь ли ты правду или снова пытаешься меня одурачить.
-- Я говорю правду, Холли. Можешь не верить, но это один из редких
моментов, когда ты слышишь от меня чистую правду. Я должен ей помочь, чтобы
снова стать тем, кем я был раньше. Я хочу быть самим собой и больше никогда
не меняться.
-- Последствия конспиративной работы?
-- Я уже сказал, что ничего не знаю ни о какой...
-- Ну зачем ты так! Я вовсе не пытаюсь поймать тебя на слове. Ты не
хочешь меняться? Хорошо. Но зачем все так усложняешь? Почему нужно
становиться кем-то другим?
Бьюкенен не ответил.
-- Ты что, не нравиться себе? Он упорно молчал.
-- Как звали твою знакомую?
Бьюкенен заколебался. Все его существо и опыт, приобретенный за долгие
годы работы, приказывали ему молчать. Он приготовился солгать, но неожиданно
сказал правду:
-- Хуана Мендес.
-- Предполагаю, вы познакомились, когда вместе выполняли какое-то
задание.
-- Ты сама знаешь, чего стоят твои предположения.
-- Не надо быть таким обидчивым.
-- За время наших разговоров ты ни разу не получила от меня информации,
представляющей какой-либо секрет. Все, что я говорил о своем прошлом, -- из
области гипотез. Для тебя я инструктор армейского спецназа. Это все, что
тебе обо мне известно. Моя работа не имеет никакого отношения к твоей
статье. Поэтому хотелось бы, чтобы между нами не осталось никаких
недомолвок.
-- Я же сказала, не надо быть таким обидчивым.
-- После того как ты уехала из Нового Орлеана... -- Бьюкенен рассказал
Холли о том, как, прибыв в Сан-Антонио, обнаружил, что за домом Хуаны и ее
родителей установлено наблюдение, и попытался найти какие-либо следы. При
этом он ни единым словом не обмолвился о застреленном им "ковбое".
"Драммонд и Томес". Папки с именами этих людей пропали. Хуана --
специалист по безопасности. Похоже, эти двое были ее клиентами.
-- Важные персоны, нуждающиеся в охране. -- Холли" задумчиво подошла к
стулу, на котором лежала ее сумочка, и взяла ее в руки. -- Я воспользовалась
информационной системой в нашей редакции.
-- Поэтому я тебе и позвонил. Из тех, кого я знаю, ты одна могла помочь
мне так быстро.
-- Знаешь что... -- Она окинула его долгим изучающим взглядом. -- Тебе
не приходило в голову сыграть роль человека, у которого есть чувство такта?
-- Что?
-- Я нисколько не заблуждаюсь относительно природы наших отношений. Ты
никогда не рискуешь, если не рассчитываешь извлечь из этого выгоду. И тем не
менее мог бы, хотя бы из вежливости, сделать вид, что я тебе небезразлична.
-- Я... Прости.
-- Извинения приняты. Но если и с Хуаной Мендес ты
придерживался такой же тактики, неудивительно, что у тебя ничего не
вышло.
-- Послушай, я пытаюсь исправить ошибку...
-- Посмотрим, смогу ли я тебе помочь, -- заговорила Холли после
короткой паузы. -- Драммонд и Томес. У меня были свои подозрения на этот
счет, но я решила всех хорошенько проверить, прежде чем делать какие-либо
выводы.
-- Драммонд -- скорее всего Алистер Драммонд, -- вставил Бьюкенен. --
Это имя сразу приходит на ум. Богатый, известный, влиятельный. Как раз то,
что нужно...
-- Никаких возражений. Я смотрела: он единственный Драммонд, который
нам подходит.
Холли достала из сумочки книгу и папку с бумагами.
-- Почитаешь перед сном. Жизнеописание Драммонда и несколько последних
статей о нем. Я не взяла его автобиографию -- от нее мало толку: сплошная
самореклама. Как видишь, мне не удалось отыскать никаких фамильных скелетов
в чулане. Впрочем, когда речь идет о Драммонде, выражение "скелет в
чулане" может употребляться не только в переносном смысле.
-- Как насчет Томес?
-- Со вторым именем пришлось повозиться. Мне самой больше нравится
Фрэнк Синатра.
-- Какое отношение имеет Синатра?..
-- Джаз. Биг-бэнд. Тони Беннет. Билли Холидей. Элла Фитцджеральд.
-- Я все еще не пойму, при чем тут...
-- Любишь Пуччини?
Бьюкенен непонимающе уставился на нее.
-- Верди? Россини? Доницетти? Никакой реакции. Попробуем названия:
"Травиата", "Лючия ди Ламмермур", "Кармен". Ну как?
-- Оперы, -- узнал Бьюкенен.
-- Молодец, возьми с полки пирожок. Оперы. Как я догадываюсь, ты не
поклонник классической музыки.
-- Видишь ли, мои музыкальные вкусы... -- Бьюкенен замялся. -- Одним
словом, я вообще ничего не понимаю в музыке.
-- Да брось ты, все любят какую-то музыку.
-- Мои персонажи тоже.
-- Что?
-- Люди, которых я изображаю... "Хэви метал". Песни в стиле
кантри. Блюзы. Просто мне по легенде никогда не приходилось быть любителем
оперного пения.
-- Ты меня пугаешь.
-- Уже целую неделю я думаю о себе как о человеке, которого зовут Питер
Лэнг. Ему нравится Барбра Стрейзанд.
-- Нет, правда, ты меня по-настоящему пугаешь.
-- Я говорил тебе, что все время меняюсь. -- Губы Бьюкенена-Лэнга
искривились в странной улыбке. -- Но любителем оперы я никогда не был. И,
можешь поверить, если бы пришлось, сейчас бы прочел тебе целую лекцию. Что
общего между оперой и фамилией Томес?
-- Мария Томес, -- произнесла Холли, -- Я подумала о ней почти сразу,
хотя и не была так уверена, как в случае с Алистером Драммондом. Мне
хотелось убедиться, что я не упустила из виду никого из знаменитых, богатых
или влиятельных людей по имени Томес. -- Холли достала из сумочки еще одну
книгу и еще одну папку. -- Действительно, фамилия не такая уж редкая. Но
после проверки остальные варианты отпали. Утверждают, что на сегодняшний
день меццо-сопрано Марии Томес -- самое поразительное и выдающееся, хотя и
противоречивое, явление мировой оперной сцены. Насколько я могу судить, она
-- та, кто тебе нужен.
-- Почему ты так уверена?
-- Потому, что последние девять месяцев, несмотря на разницу в
возрасте, Алистер Драммонд и Мария Томес проводили время вместе. -- Холли
сделала эффектную паузу. -- И две недели назад Мария Томес исчезла.

9

Бьюкенен подался вперед.
-- Исчезла?
-- По крайней мере, так утверждает ее бывший муж. Ты что, газет не
читаешь?
-- Последние дни было как-то не до этого.
-- Так вот, вчера утром бывший муж Марии Томес обратился в Управление
нью-йоркской полиции и сообщил, что она уже две недели как исчезла. Чтобы
ему поверили, он привел с собой целую толпу журналистов и телерепортеров.
Это был настоящий цирк.
-- Но почему он решил, что ему могут не поверить?
-- Их развод с Марией Томес увенчался публичным скандалом. С тех пор он
не упускает случая полить грязью бывшую супругу. Недавно подал на нее в суд,
заявив, что при разделе имущества она дала неверные сведения о
своем финансовом положении. Теперь он претендует еще на десять
миллионов долларов. Естественно, полиция может подумать, что Томес старается
его избегать. Однако этот человек всерьез считает, что с ней что-то
случилось. Холли протянула Бьюкенену страницу из вчерашней "Вашингтон
пост" и номер воскресного журнала "Пост" пятилетней давности. Бьюкенен
пробежал глазами статью. Бывший супруг Марии Томес, Фредерик Малтин, был
театральным агентом, обратившим внимание на дебют в "Тоске"
двадцатидвухлетней певицы из Мехико. В то время как артисты-мужчины из
испаноговорящих стран давно завоевали себе место на мировой оперной сцене,
их соотечественницы не знали подобных успехов. До тех пор пока не появилась
Мария Томес. Поначалу, несмотря на талант и умение держаться на сцене,
мексиканское происхождение певицы казалось существенным недостатком,
ограничивая круг ее творчества южноамериканской аудиторией. По традиции все
звезды оперной сцены получали образование в Европе и Америке. Томес училась
в Мексике, и, прежде чем попасть на прослушивание в известные оперные театры
Италии и США, ей пришлось преодолеть настоящий барьер профессиональных
предрассудков.
Фредерик Малтин проводил в Мексике отпуск. Голос молодой дебютантки
привлек его внимание, и после представления он послал певице цветы и
визитную карточку. Она позвонила на следующее утро. Опытный агент сразу
отметил, что Мария позвонила рано утром и связалась с ним сама, а не через
своего импресарио. Из этого следовало, что либо у певицы вообще нет
импресарио, либо она ему не слишком доверяет. Говоря профессиональным
языком, с ней можно было начинать работу.
Малтин пригласил Марию в ресторан. За обедом, а затем после дневной
репетиции и вечерней постановки "Риголетто" и во время ужина они
продолжили начатый утром разговор. Малтин много раз подчеркивал, что в
Мехико певица вынуждена работать в неимоверно тяжелых условиях. Он поклялся,
что, если Мария согласится с ним сотрудничать, он сделает из нее звезду
мирового класса и она будет сама решать, где и когда ей выступать. Через два
года Малтин сдержал свое обещание.
За это время они успели пожениться и продолжали неустанно работать над
созданием имиджа Марии. Малтин помог ей найти свой стиль в одежде, прическе,
гриме, нанял ей тренера и заставил сбросить лишний вес. Он воспользовался
старыми связями в мире оперы и сумел представить Марию публике как
наследницу традиций Марии Каллаc и Терезы Стратас. Хотя первая была
итальянкой [Так у автора. Каллас (Калогеропулос) Мария (1923-1977) --
американская певица греческого происхождения.], а вторая -- гречанкой,
гениальная мысль Малтина превратила недостаток в достоинство: публика
поставила мексиканку в один ряд со смуглыми дивами прошлого. Благодаря
своему латиноамериканскому происхождению Мария Томес неожиданно вошла в
моду. Европейские любители оперного пения заглядывали на ее концерты из
любопытства и, пораженные услышанным, становились горячими поклонниками
певицы. После того как Фредерик Малтин закончил лепить сценический образ
Марии Томес, ни одно ее выступление не проходило без аншлага.
Бьюкенен тер лоб, пытаясь избавиться от пульсирующей головной боли.
-- В конце концов их брак расстроился, -- завершила свой рассказ Холли.
-- Он контролировал ее буквально во всем. Постоянно давил на психику,
навязывал свое мнение. Она терпела, пока могла, а затем, через пятнадцать
лет совместной жизни, внезапно его покинула. Как будто у нее внутри что-то
лопнуло. Она перестала выступать. Лишь изредка появлялась в обществе.
Большую часть времени проводила в одиночестве.
-- Это случилось... -- Бьюкенен поднес к глазам газетную вырезку. --
Они развелись полгода назад, через несколько месяцев после ее знакомства с