Страница:
нашу страну в марксистскую. Предыдущее правительство сформировало
"отряды смерти" для поддержания своей власти. Эти отряды до сих пор не
распущены. Были угрозы расправы с вами.
Бартенев смотрел невидящим взглядом, чувствуя, как его охватывает
отчаяние. Жена спросила, что говорит Гонзалес. Благодаря судьбу за то, что
она не знает испанского, Бартенев ответил, что кто-то забыл заказать для них
номер в гостинице, что их хозяин весьма смущен этим упущением и делает все,
чтобы исправить ошибку.
Гонзалесу он сказал, нахмурившись:
-- Как прикажете вас понимать? Что мне придется уехать? Ну уж нет! Да,
я согласен отправить жену. Но сам я не для того проделал весь этот путь,
чтобы уехать, так и не увидев своей мечты. Я слишком стар. Вряд ли мне
представится второй такой случай. И я слишком близок к цели, чтобы
отступить. Я должен дойти до конца.
-- Вас и не просят уехать, -- сказал Гонзалес. -- По своим политическим
последствиям подобный шаг был бы почти равносилен попытке покушения на вашу
жизнь.
Бартенев почувствовал, что бледнеет. Гонзалес продолжал:
-- Необходимо лишь соблюдать величайшую осторожность. Быть начеку. Мы
просим вас не выходить в город без сопровождения. Ваш отель будет
охраняться. Мы организуем вашу поездку в Тикаль как можно скорее. И еще мы
просим, чтобы по прошествии какого-то времени -- скажем, через день или,
самое большее, два -- вы под предлогом плохого самочувствия вернулись домой.
-- Один день? -- Бартеневу стало трудно дышать. -- Или даже два? Да вы
шутите! После стольких лет ожидания?..
-- Профессор Бартенев, нам приходится иметь дело с политическими
реальностями.
Политика, подумал Бартенев, и ему захотелось выругаться. Но он, как и
Гонзалес, привык иметь дело с такими мерзкими реальностями; мозг его
заработал с лихорадочной быстротой, анализируя проблему. Он за пределами
России и волен ехать куда угодно -- вот что сейчас важно. Древние постройки
майя, представляющие значительный интерес, найдены и во многих других
местах. Есть, например, город Паленке в Мексике. Это, конечно, не Тикаль.
Там нет той эмоциональной и профессиональной привлекательности, которую
имеет для него Тикалъ, но зато туда легко попасть. И жена сможет туда
поехать вместе с ним. Там они будут в безопасности. Не беда, если
правительство Гватемалы откажется оплачивать дальнейшие расходы, -- ведь у
него есть тайный источник средств, о котором он не рассказывал даже жене.
Именно секретность и была частью делового соглашения, которое предложил
Бартеневу хорошо одетый светловолосый американец, однажды явившийся к нему в
кабинет в Санкт-Петербургском государственном университете. Американец
показал ему несколько фотокопий иероглифов майя. На безукоризненном русском
языке он спросил Бартенева, сколько тот хотел бы получить за перевод
иероглифов и за то, чтобы сохранить это поручение в тайне. "Если
иероглифы интересны, я сделаю это бесплатно", -- ответил Бартенев, на
которого большое впечатление произвело прекрасное знание русского языка,
продемонстрированное иностранцем. Но американец настаивал, чтобы Бартенев
принял гонорар, который к тому же поражал своей щедростью -- пятьдесят тысяч
долларов. "Это в качестве гарантии вашего молчания, -- сказал
американец. -- Часть суммы я обменял на рубли". Он вручил Бартеневу сумму в
рублях, эквивалентную десяти тысячам долларов. Остальные деньги, объяснил
он, будут положены на счет в швейцарском банке. Не исключено, что в один
прекрасный день Бартенев сможет свободно путешествовать, и тогда деньги
будет легко получить. Если же нет, то можно будет организовать переброску не
слишком больших сумм в Санкт-Петербург с курьерами, сумм, размеры которых не
вызовут у властей желания поинтересоваться их источником. После этого визита
американец приходил еще дважды, каждый раз с новой порцией иероглифов майя и
с предложением такого же гонорара. До сих пор деньги для Бартенева значили
меньше, чем захватывающий, хотя и не совсем ясный смысл (вроде зашифрованной
загадки), открывавшийся ему в этих письменах.
Но теперь деньги приобретали очень большое значение, и расстроенный
Бартенев решил извлечь из них всю пользу, какую они только могли принести.
-- Понятно, -- сказал он Гонзалесу. -- Политическая реальность. Я уеду,
когда вам будет угодно, как только вы сочтете, что я уже послужил вашим
целям.
Гонзалес, казалось, успокоился. Но лишь на минуту. Лимузин уже
остановился перед отелем -- зданием современной архитектуры из стали и
стекла, которое неприятно поражало своим явно не латиноамериканским стилем.
В
сопровождении солдат Бартенев и его жена быстро пересекли вестибюль,
вошли в лифт и поднялись на двенадцатый этаж. Гонзалес пошел с ними, а один
из чиновников остался внизу и стал что-то говорить портье за регистрационной
стойкой.
Пока Гонзалес отпирал дверь, включал свет и впускал Бартенева с женой в
номер, там зазвонил телефон. В номере было два телефонных аппарата: один на
столике рядом с диваном, другой на крышке бара.
Гонзалес запер дверь номера. Телефон не умолкал. Бартенев хотел было
подойти к аппарату, который был рядом с диваном, но Гонзалес сказал:
-- Нет, позвольте, я сам возьму трубку. -- Он подошел к телефону,
стоявшему на баре, до которого ему было ближе. -- Алло? -- Он включил
настольную лампу. -- О чем вы хотите с ним говорить? -- Гонзалес пристально
посмотрел на Бартенева. -- Одну минуту. -- Прикрыл трубку рукой. -- Этот
человек говорит, что он журналист. Может быть, действительно стоит дать
интервью? Это произведет хорошее впечатление на общественность. Я послушаю
отсюда, а вы возьмите трубку там.
Бартенев подошел к телефону на столике возле дивана.
-- Я слушаю, -- произнес он. Его тень упала на окно.
-- Катись в преисподнюю, проклятый русский! Осколки оконного стекла
брызнули внутрь комнаты, и жена Бартенева закричала. Сам Бартенев не издал
ни звука. Пуля, попавшая ему в голову, расплющилась там и мгновенно убила
его. Пробив затылок, она вылетела наружу. Кровь залила осколки стекла.
На космическом челноке "Атлантис" шел второй день очередного
полета. Запуск прошел без проблем, все системы работали нормально, и Альберт
Делани изнывал от скуки. Он был бы рад, если бы произошло что-то (ну хоть
что-нибудь!), способное нарушить это нудное однообразие. Нельзя сказать,
чтобы ему хотелось возникновения какой-то нештатной ситуации в полном смысле
слова, так как это могло означать и серьезное ЧП. А для НАСА сейчас новые
срывы и новые порции дурной славы крайне нежелательны, и уж никак нельзя
допустить повторения катастрофы, подобной случаю с "Челленджером". Еще
одно такое ЧП, и НАСА может закрывать свою лавочку, а это значит, что
Альберт Делани потеряет работу, и уж если выбирать между скукой и
безработицей, то он, ясное дело, предпочитает скуку. И все же, если бы
кто-то сказал ему в тот момент, когда его принимали в НАСА, что ликование по
поводу ожидавшей его, как он полагал, блестящей карьеры . очень скоро
сменится усталостью от повседневной рутины, он ни за что бы не поверил. Вся
беда в том, что НАСА столько раз проверяет и перепроверяет все детали
полета, проводит столько испытаний и контрольных тестов, так скрупулезно
перебирает все возможные варианты в стремлении предотвратить любую
случайность, что сам полет становится вполне заурядным событием. Нет, ЧП
Альберту Делани ни к чему, но он определенно не возражал бы против
какого-нибудь приятного сюрприза.
Альберт Делани имел средний рост и вес, обладал ничем не
примечательными чертами лица и достиг той жизненной точки, когда человек уже
вышел из молодого возраста, но еще не вступил в средний. С некоторых пор он
стал замечать, что в нем растет ощущение неудовлетворенности, несбывшихся
ожиданий. Жизнь его была вполне обычной. Предсказуемой. У него еще не
развился синдром искушения изменить жене. Однако он опасался, что состояние,
которое Торо назвал "тихим отчаянием", может заставить его сделать
какую-нибудь глупость и получить в результате более чем просто нештатную
ситуацию -- распад семьи, например. Но все равно, если он не найдет какой-то
цели в жизни, чего-то, что пробудит в нем интерес, то вряд ли сможет и
впредь полагаться на свой здравый смысл.
Эту проблему, решил Альберт Делани, в какой-то мере создавало то, что
его офис находился на периферии штаб-квартиры НАСА. Вдали от центра
управления полетами он не ощущал ни радости от свершений, ни приливов
нервной энергии, которые, как он представлял, испытывали все, кто там
работал. К тому же он и сам вынужден был признать, что быть экспертом в
области картографии, географии и метеорологии (возиться с картами и погодой,
как он сам порой говорил с ноткой пренебрежения) казалось безумно скучным
делом по сравнению с исследованием космоса. Еще куда ни шло, если бы ему
доводилось изучать фотографии недавно открытых колец Сатурна, или
юпите-рианских лун, или действующих вулканов на Венере. Так ведь нет! Его
работа состояла в том, что он просматривал снимки участков земной
поверхности, секторов, которые он уже видел прежде десятки раз.
Не утешало его и то, что проводимые им исследования уже позволили
сделать вполне определенные выводы. Можно ли сказать на основании
космической съемки, что вызывающий у всех тревогу дымный ореол вокруг Земли
увеличивается? Можно ли считать, что на полученных с большой высоты
изображениях влажных тропических лесов Южной Америки видно, как их площадь
продолжает сокращаться, потому что их вырубают и выжигают под
сельскохозяйственные угодья? И разве загрязненность вод Мирового океана не
достигла такой степени, что наносимый ею вред заметен уже с высоты трехсот
миль? Да, да и да. Не надо быть ракетчиком, чтобы сделать такие выводы. Но
НАСА нужно нечто большее, чем просто выводы. Ей нужна конкретика. Вот
почему, хотя просматриваемые Альбертом Делани материалы съемки в конечном
счете попадают в руки других правительственных служб, его обязанностью был
их предварительный просмотр на тот случай, если в них окажется что-нибудь
уникальное, -- для НАСА это было бы неплохой рекламой.
На этот раз в задачу челнока входило развернуть метеорологический
спутник над Карибским морем, провести ряд наблюдений и экспериментов,
связанных с погодой, и передать на Землю материалы съемки. Снимок,
находившийся перед Делани в настоящий момент, изображал часть мексиканского
полуострова Юкатан. Несколько лет назад пальмовые леса в этом районе
поразила какая-то болезнь, и Делани должен был определить, как далеко она
распространилась, а это легко можно было увидеть на снимках, так как
больные, оголенные деревья проступали везде четким безрадостным узором.
Теоретически считалось, что значительная потеря растительности на Юкатане
нарушит соотношение кислорода и двуокиси углерода в атмосфере всего района и
повлияет на тип погоды, как это случилось в результате исчезновения
девственных лесов на территории Бразилии. Измеряя пораженные площади и
соотнося эти данные с изменениями температуры и ветров в Карибском регионе,
можно попытаться предсказывать возникновение тропических бурь и направление
ураганов.
Болезнь определенно расползлась намного дальше, если судить по
материалам прошлогодней съемки Юкатана. Он наложил на фотографию прозрачную
масштабную карту-образец, совместил топографические ориентиры, записал
данные и перешел к следующему снимку. Может быть, ему действительно была
нужна встряска от этой однообразной работы, но он поймал себя на том, что
изучает снимки тщательнее обычного, обращая внимание на детали, не имеющие
отношения к пальмовой болезни.
Вдруг его кольнула смутная тревога: что-то зацепило подсознание,
впечатление какой-то необычности. Он отложил снимок, с которым работал, и
снова взял только что просмотренный. Нахмурился, концентрируя внимание. Да,
подумал Делани. Вот оно. И сразу ощутил стимулирующий приток адреналина,
потепление в животе. Вот этот небольшой участок в нижнем левом углу снимка.
А вот какие-то тени среди оголенных пальмовых стволов. Откуда они там
взялись?
Эти тени образовывали почти безупречные треугольники и квадраты. Но
треугольников и квадратов в природе не существует. Более того, такие тени
возникают лишь тогда, когда падающие солнечные лучи встречают на своем пути
препятствие в виде предметов, выступающих над поверхностью земли. Крупных
предметов. Высоких предметов. Обычно в существовании теней нет ничего
таинственного. Холмы, например, всегда отбрасывают тень. Но тени,
заинтересовавшие Альберта, находятся в северной низменной части Юкатана.
Слово говорит само за себя. Низменность. В этом районе нет никаких холмов.
Но даже если бы и были, то отбрасываемые ими тени были бы бесформенными. А
эти тени симметричные. И занимают довольно большую площадь. Делани быстро
посчитал. Тридцать квадратных километров? В центре совершенно, абсолютно
ровного участка влажного тропического леса на полуострове Юкатан? Что за
чертовщина такая?
"И в заключение нашего выпуска: тайны глубокого прошлого
раскрываются с помощью современной техники. На прошедших компьютерную
обработку снимках, полученных с космического челнока "Атлантис",
обнаружен, по-видимому, большой район с остатками построек майя, о
существовании которых никто до сих пор не подозревал. Этот район находится в
отдаленной части мексиканской территории, на полуострове Юкатан. Влажный
тропический лес там настолько густ и непроходим, что на предварительное
обследование находки может уйти несколько месяцев, но, как заявил
представитель мексиканского правительства, очевидный масштаб древних
сооружений дает основание полагать, что они могут конкурировать с
пирамидами, дворцами и храмами легендарной Чичен-Ицы. Перефразируя Скотта
Фицджеральда, можно сказать: итак, мы все дальше продвигаемся вперед -- в
прошлое. Дэн Рейзер, для новостей Си-би-эс, всего доброго".
Посетитель заметил, что коллекция пополнилась еще несколькими
предметами -- фигурками, керамическими изделиями, масками. Все это были
подлинные, дорогостоящие и приобретенные незаконным путем образчики работы
древних мастеров майя.
-- Эта женщина исчезла.
-- Что такое? -- Старик, занятый подсоединением трубки для
внутривенного вливания к введенной в руку игле, резко вскинул голову. --
Исчезла? Ты же уверял меня, что это невозможно.
-- Я так считал, -- ответил светловолосый человек. Голос его звучал
удрученно. -- Ей так хорошо платили, с ней обращались, как с принцессой...
Мне казалось маловероятным, что у нее появится желание уйти.
Глаза старика злобно сверкали, худое тело напряглось от ярости. Сидя в
кожаном кресле в кают-компании принадлежавшей ему двухсотфутовой яхты среди
витрин с экспонатами своего теперешнего увлечения -- образцами искусства
майя, он старался держаться как можно прямее. Очки делали его взгляд еще
острее, а густая седая шевелюра подчеркивала впечатление изможденности,
производимое его лицом. Казалось, он заполняет собой всю каюту, хотя высоким
назвать его было нельзя.
-- Человеческая природа! Проклятье, это всегда было твоим слабым
местом. Ты превосходен там, где дело касается тактики. Но в эмоциональном
плане ты настолько ограничен, что не понимаешь...
-- Ей было одиноко, -- сказал молодой человек с приятным лицом. -- Я
предвидел нечто подобное. Мои люди следили за ней, чтобы при случае помешать
ей сделать какую-нибудь глупость. Ее горничная, ее дворецкий, ее шофер,
консьерж в доме на Манхэттене, где она жила, -- все работали на меня. Все
выходы из этого здания были под постоянным наблюдением. В тех редких
случаях, когда ей разрешалось выйти из дома, ее сопровождали.
-- И тем не менее ей удалось скрыться, -- прошипел старик, и ноздри его
раздулись от злого сарказма. Его белые волосы контрастировали с землистым
оттенком кожи, который, в свою очередь, становился еще заметнее на фоне
серого халата, левый рукав которого был закатан, чтобы можно было подвести к
руке трубку от аппарата для внутривенного вливания.
-- Ты. Это ты во всем виноват. -- Он ткнул в сторону собеседника
костлявым указательным пальцем правой руки. -- Все зависит от нее. Как, черт
возьми, это случилось?
Хорошо одетый молодой человек удрученно развел руками.
-- Я не знаю. Мои люди тоже не знают. Это произошло прошлой ночью.
Между двумя часами ночи, когда горничная видела ее в последний раз, и
двенадцатью часами дня, когда горничная решила посмотреть, что она делает,
эта дама успела выбраться из квартиры и из здания. Неизвестно, как ей это
удалось. Узнав о случившемся, я решил, что лучше доложу вам лично, а не по
телефону. Прилетел первым же рейсом, на который смог попасть. -- Он повел
рукой в сторону расположенных по правому борту иллюминаторов каюты; за ними
были видны многочисленные яхты, которые заполняли окаймленную ожерельем
отелей и подсвеченную лучами заходящего солнца гавань острова Сент-Томас.
Старик прищурился.
-- Готовность признать вину -- это достойно уважения. У нее есть доступ
к банковскому счету?
-- Нет. Поскольку ей предоставлялось все, что она хотела, то
необходимости тратить деньги у нее не было. Поэтому она не подозревала, что
суммы заработной платы, фигурирующие в банковских ведомостях, которые ей
показывали, поступали на особый счет, откуда она могла снять деньги лишь при
наличии еще одной подписи -- моей. Подступиться к деньгам она не может.
-- А драгоценности?
-- Она забрала их все. Одно бриллиантовое колье стоит четыреста тысяч
долларов. Теоретически. Но камни, разумеется, не настоящие. И все-таки во
всем Нью-Йорке лишь считанным заведениям под силу купить такую вещь, не будь
она копией. А поскольку ей неизвестно, что это копия, то она будет вынуждена
обратиться к ним. Мои люди наблюдают за этими заведениями.
Старик нахмурился.
-- Если допустить, что ей удастся достать денег -- а я полагаю, что
удастся, судя по тому, как ловко она ускользнула от твоих людей, -- куда она
может пойти? Что может
предпринять?
-- Она будет дурой, если вернется к прежнему образу жизни. Ей придется
исходить из того, что мы будем сле-
дить за ее родственниками, друзьями и прежними деловыми партнерами, что
будем прослушивать их телефоны и так далее. Если она умна, а это можно
считать доказанным, то должна будет затаиться. Меньше всего ей нужны
неприятности от нас.
-- От нас?
-- От вас.
Старик сделал жест морщинистой рукой, во взгляде его было жесткое
неодобрение и одновременно блеск превосходства.
-- Опять человеческая натура. Ты так и не выучил урока. Если причиной
бегства было одиночество, то как раз затаиваться она и не будет. Ей будет
нужен партнер. Она захочет чувствовать себя в безопасности и получать
удовлетворение от жизни, создаваемой ею самой, а не навязываемой со стороны.
Она не променяет одну клетку на другую.
-- Тогда что же она?..
Старик размышлял, не отводя глаз от своей внутривенной трубки.
-- Она обратится за помощью.
-- К кому?
-- Есть только две причины, по которым один человек будет помогать
другому, -- сказал старик. -- Деньги и любовь. Мы не можем знать заранее,
кто придет ей на помощь. Но я очень сомневаюсь, чтобы она доверилась
человеку, которого не знает и который был бы готов служить ей исключительно
ради денег. Полагаю, что человек, оказавшийся в ее ситуации, скорее
предпочтет положиться на любовь или, по меньшей мере, на дружбу. Кто из ее
окружения способен помочь ей?
-- Как я сказал вам, ее родственники, друзья и прежние контакты
находятся под наблюдением.
-- Нет, не то. Надо копать глубже. Она не сбежала бы, если бы у нее не
было плана. Где-то есть некто искушенный в таких делах, к кому она может
обратиться за помощью, точно зная, что ей не откажут. Кто-то вне нашего поля
зрения. Кто-то, кому она доверяет.
-- Я приступаю к делу немедленно.
-- Ты разочаровал меня, -- вздохнул старик. -- Твой успех в Чикаго и
Гватемале был таким впечатляющим, что я собирался наградить тебя. Боюсь, что
теперь с этим придется подождать.
На столике рядом с креслом старика раздался зуммер интеркома. Он нажал
кнопку.
-- Я же просил не беспокоить меня.
-- Шейх Хазим... В ответ на ваш звонок, профессор, -- сказал женский
голос.
-- Соедините.
Старик положил руку на телефонную трубку рядом с интеркомом. Но прежде
чем снять ее, он сказал посетителю суровым, жестким голосом:
-- Больше не разочаровывай меня. -- Он отрегулировал струю красной
жидкости, поступавшей из внутривенной капельницы ему в руку (это была кровь,
обработанная гормонами, взятыми от неродившихся ягнят). -- Найди эту суку
прежде, чем она все погубит. Если Дельгадо узнает, что она разгуливает на
свободе, если он узнает, что она вышла из-под контроля, он начнет охоту на
нее, а может быть, и на нас.
-- Я смогу справиться с Дельгадо.
-- В этом я не сомневаюсь. Но без Делъгадо дело не выгорит. Я не получу
доступа к развалинам. А это очень испортило бы мне настроение. Ты ведь не
хочешь попасться мне под руку, когда я в дурном настроении?
-- Нет, сэр.
-- Убирайся вон.
Все отели здесь были построены в стиле храмов майя и представляли собой
ряд уступчатых пирамид, протянувшийся вдоль шоссе с четырьмя полосами
движения, которое рассекало надвое песчаную косу, бывшую необитаемой еще
каких-нибудь двадцать пять лет назад. Бьюкенен не смотрел ни на них, ни на
вымощенный красным кирпичом тротуар, по которому он усилием воли заставлял
себя идти с видимым спокойствием, коего совсем не ощущал. С приближением
ночи, по мере того как сумерки сгущались, его внимание привлекали только
туристы, если они оказывались слишком близко впереди или позади него,
устрашающий рев и ослепительный свет фар автомобилей, проносившихся справа,
и зловещие тени пальм, окружавших отели слева от него.
Что-то тут было не так. Все инстинкты, вся интуиция предупреждали его
об этом. Желудок судорожно сжался. Он попытался внушить себе, что это не
более чем обычный страх актера перед выходом на сцену. Но в жизни ему
довелось выполнить столько опасных заданий, что он на собственном горьком
опыте научился доверять тем сигналам тревоги, которые посылал ему его
организм, когда что-то было не совсем так, как должно быть.
В чем же дело сейчас? Бьюкенен напряженно думал. Подготовка была
исчерпывающей. Приманка для объекта -- лучше не бывает. Откуда же, ради
всего святого, эта нервозность?
Перегорел он, что ли? Чересчур много заданий? Слишком много прожито
чужих жизней? Слишком много каска-дерских трюков на краю пропасти?
Нет, мысленно решил Бьюкенен. Я знаю, что делаю. Прошло уже восемь лет,
и если я до сих пор жив, то, должно быть, умею отличить разыгравшиеся нервы
от...
Расслабься. У тебя все схвачено. Дай себе перевести дух. Здесь жарко.
Здесь большая влажность. Все на тебя давит. Ты же проделывал это прежде
сотни раз. Твой план вполне надежен. И хватит, наконец, перебирать всякие
"а если..." Обуздай сомнения и делай свое дело.
Все верно, думал Бьюкенен. Но убедить себя не мог. Сохраняя все ту же
обманчиво беззаботную походку вопреки стеснению в груди, он переместился
левее, подальше от таящего угрозу уличного движения. Мимо не менее пугающих
теней, которые чудились ему в гуще пышных, осыпанных яркими цветами
кустарников, окаймляющих подъездную аллею, он, осторожно ступая, направился
по ней к сверкающему огнями зданию отеля "Клуб интернасьо-наль",
построенному в стиле храма древних майя.
Встреча была назначена на девять тридцать, но Бьюкенен намеренно пришел
на десять минут раньше, чтобы понаблюдать за местом встречи и
удостовериться, что там все по-прежнему и ничто не внушает опасений. Три
последних вечера подряд он приходил сюда точно в этот час и каждый раз
убеждался, что место выбрано отличное.
Вся беда в том, что этот вечер не шел ни в какое сравнение ни с одним
из предыдущих. План, прекрасно существовавший до сих пор на бумаге,
предстояло воплотить в жизнь, совместить с "реальным миром", а этот
реальный мир имел опасную привычку изменяться день ото дня. Пожар мог
повредить здание. Или место могло оказаться таким необычно многолюдным, что
компрометирующий, хотя и осторожный разговор можно будет легко подслушать.
Один из выходов может оказаться блокированным. Слишком много переменных
величин. Если что-то покажется Бьюкенену подозрительным, то он, не подавая
виду, что встревожен, снова растворится в ночной темноте. Тогда, как было
заранее оговорено, человек, который придет в девять тридцать и не увидит там
Бьюкенена, поймет, что идеальных условий для встречи не получилось
(эвфемистическое выражение, означающее "сваливай отсюда в темпе"), что
встреча переносится на следующий день и состоится за завтраком в восемь утра
в другом отеле. Разумеется, у Бьюкенена был готов еще один запасной план на
тот случай, если и вторую встречу пришлось бы переносить. Ведь Бьюкенен
"отряды смерти" для поддержания своей власти. Эти отряды до сих пор не
распущены. Были угрозы расправы с вами.
Бартенев смотрел невидящим взглядом, чувствуя, как его охватывает
отчаяние. Жена спросила, что говорит Гонзалес. Благодаря судьбу за то, что
она не знает испанского, Бартенев ответил, что кто-то забыл заказать для них
номер в гостинице, что их хозяин весьма смущен этим упущением и делает все,
чтобы исправить ошибку.
Гонзалесу он сказал, нахмурившись:
-- Как прикажете вас понимать? Что мне придется уехать? Ну уж нет! Да,
я согласен отправить жену. Но сам я не для того проделал весь этот путь,
чтобы уехать, так и не увидев своей мечты. Я слишком стар. Вряд ли мне
представится второй такой случай. И я слишком близок к цели, чтобы
отступить. Я должен дойти до конца.
-- Вас и не просят уехать, -- сказал Гонзалес. -- По своим политическим
последствиям подобный шаг был бы почти равносилен попытке покушения на вашу
жизнь.
Бартенев почувствовал, что бледнеет. Гонзалес продолжал:
-- Необходимо лишь соблюдать величайшую осторожность. Быть начеку. Мы
просим вас не выходить в город без сопровождения. Ваш отель будет
охраняться. Мы организуем вашу поездку в Тикаль как можно скорее. И еще мы
просим, чтобы по прошествии какого-то времени -- скажем, через день или,
самое большее, два -- вы под предлогом плохого самочувствия вернулись домой.
-- Один день? -- Бартеневу стало трудно дышать. -- Или даже два? Да вы
шутите! После стольких лет ожидания?..
-- Профессор Бартенев, нам приходится иметь дело с политическими
реальностями.
Политика, подумал Бартенев, и ему захотелось выругаться. Но он, как и
Гонзалес, привык иметь дело с такими мерзкими реальностями; мозг его
заработал с лихорадочной быстротой, анализируя проблему. Он за пределами
России и волен ехать куда угодно -- вот что сейчас важно. Древние постройки
майя, представляющие значительный интерес, найдены и во многих других
местах. Есть, например, город Паленке в Мексике. Это, конечно, не Тикаль.
Там нет той эмоциональной и профессиональной привлекательности, которую
имеет для него Тикалъ, но зато туда легко попасть. И жена сможет туда
поехать вместе с ним. Там они будут в безопасности. Не беда, если
правительство Гватемалы откажется оплачивать дальнейшие расходы, -- ведь у
него есть тайный источник средств, о котором он не рассказывал даже жене.
Именно секретность и была частью делового соглашения, которое предложил
Бартеневу хорошо одетый светловолосый американец, однажды явившийся к нему в
кабинет в Санкт-Петербургском государственном университете. Американец
показал ему несколько фотокопий иероглифов майя. На безукоризненном русском
языке он спросил Бартенева, сколько тот хотел бы получить за перевод
иероглифов и за то, чтобы сохранить это поручение в тайне. "Если
иероглифы интересны, я сделаю это бесплатно", -- ответил Бартенев, на
которого большое впечатление произвело прекрасное знание русского языка,
продемонстрированное иностранцем. Но американец настаивал, чтобы Бартенев
принял гонорар, который к тому же поражал своей щедростью -- пятьдесят тысяч
долларов. "Это в качестве гарантии вашего молчания, -- сказал
американец. -- Часть суммы я обменял на рубли". Он вручил Бартеневу сумму в
рублях, эквивалентную десяти тысячам долларов. Остальные деньги, объяснил
он, будут положены на счет в швейцарском банке. Не исключено, что в один
прекрасный день Бартенев сможет свободно путешествовать, и тогда деньги
будет легко получить. Если же нет, то можно будет организовать переброску не
слишком больших сумм в Санкт-Петербург с курьерами, сумм, размеры которых не
вызовут у властей желания поинтересоваться их источником. После этого визита
американец приходил еще дважды, каждый раз с новой порцией иероглифов майя и
с предложением такого же гонорара. До сих пор деньги для Бартенева значили
меньше, чем захватывающий, хотя и не совсем ясный смысл (вроде зашифрованной
загадки), открывавшийся ему в этих письменах.
Но теперь деньги приобретали очень большое значение, и расстроенный
Бартенев решил извлечь из них всю пользу, какую они только могли принести.
-- Понятно, -- сказал он Гонзалесу. -- Политическая реальность. Я уеду,
когда вам будет угодно, как только вы сочтете, что я уже послужил вашим
целям.
Гонзалес, казалось, успокоился. Но лишь на минуту. Лимузин уже
остановился перед отелем -- зданием современной архитектуры из стали и
стекла, которое неприятно поражало своим явно не латиноамериканским стилем.
В
сопровождении солдат Бартенев и его жена быстро пересекли вестибюль,
вошли в лифт и поднялись на двенадцатый этаж. Гонзалес пошел с ними, а один
из чиновников остался внизу и стал что-то говорить портье за регистрационной
стойкой.
Пока Гонзалес отпирал дверь, включал свет и впускал Бартенева с женой в
номер, там зазвонил телефон. В номере было два телефонных аппарата: один на
столике рядом с диваном, другой на крышке бара.
Гонзалес запер дверь номера. Телефон не умолкал. Бартенев хотел было
подойти к аппарату, который был рядом с диваном, но Гонзалес сказал:
-- Нет, позвольте, я сам возьму трубку. -- Он подошел к телефону,
стоявшему на баре, до которого ему было ближе. -- Алло? -- Он включил
настольную лампу. -- О чем вы хотите с ним говорить? -- Гонзалес пристально
посмотрел на Бартенева. -- Одну минуту. -- Прикрыл трубку рукой. -- Этот
человек говорит, что он журналист. Может быть, действительно стоит дать
интервью? Это произведет хорошее впечатление на общественность. Я послушаю
отсюда, а вы возьмите трубку там.
Бартенев подошел к телефону на столике возле дивана.
-- Я слушаю, -- произнес он. Его тень упала на окно.
-- Катись в преисподнюю, проклятый русский! Осколки оконного стекла
брызнули внутрь комнаты, и жена Бартенева закричала. Сам Бартенев не издал
ни звука. Пуля, попавшая ему в голову, расплющилась там и мгновенно убила
его. Пробив затылок, она вылетела наружу. Кровь залила осколки стекла.
На космическом челноке "Атлантис" шел второй день очередного
полета. Запуск прошел без проблем, все системы работали нормально, и Альберт
Делани изнывал от скуки. Он был бы рад, если бы произошло что-то (ну хоть
что-нибудь!), способное нарушить это нудное однообразие. Нельзя сказать,
чтобы ему хотелось возникновения какой-то нештатной ситуации в полном смысле
слова, так как это могло означать и серьезное ЧП. А для НАСА сейчас новые
срывы и новые порции дурной славы крайне нежелательны, и уж никак нельзя
допустить повторения катастрофы, подобной случаю с "Челленджером". Еще
одно такое ЧП, и НАСА может закрывать свою лавочку, а это значит, что
Альберт Делани потеряет работу, и уж если выбирать между скукой и
безработицей, то он, ясное дело, предпочитает скуку. И все же, если бы
кто-то сказал ему в тот момент, когда его принимали в НАСА, что ликование по
поводу ожидавшей его, как он полагал, блестящей карьеры . очень скоро
сменится усталостью от повседневной рутины, он ни за что бы не поверил. Вся
беда в том, что НАСА столько раз проверяет и перепроверяет все детали
полета, проводит столько испытаний и контрольных тестов, так скрупулезно
перебирает все возможные варианты в стремлении предотвратить любую
случайность, что сам полет становится вполне заурядным событием. Нет, ЧП
Альберту Делани ни к чему, но он определенно не возражал бы против
какого-нибудь приятного сюрприза.
Альберт Делани имел средний рост и вес, обладал ничем не
примечательными чертами лица и достиг той жизненной точки, когда человек уже
вышел из молодого возраста, но еще не вступил в средний. С некоторых пор он
стал замечать, что в нем растет ощущение неудовлетворенности, несбывшихся
ожиданий. Жизнь его была вполне обычной. Предсказуемой. У него еще не
развился синдром искушения изменить жене. Однако он опасался, что состояние,
которое Торо назвал "тихим отчаянием", может заставить его сделать
какую-нибудь глупость и получить в результате более чем просто нештатную
ситуацию -- распад семьи, например. Но все равно, если он не найдет какой-то
цели в жизни, чего-то, что пробудит в нем интерес, то вряд ли сможет и
впредь полагаться на свой здравый смысл.
Эту проблему, решил Альберт Делани, в какой-то мере создавало то, что
его офис находился на периферии штаб-квартиры НАСА. Вдали от центра
управления полетами он не ощущал ни радости от свершений, ни приливов
нервной энергии, которые, как он представлял, испытывали все, кто там
работал. К тому же он и сам вынужден был признать, что быть экспертом в
области картографии, географии и метеорологии (возиться с картами и погодой,
как он сам порой говорил с ноткой пренебрежения) казалось безумно скучным
делом по сравнению с исследованием космоса. Еще куда ни шло, если бы ему
доводилось изучать фотографии недавно открытых колец Сатурна, или
юпите-рианских лун, или действующих вулканов на Венере. Так ведь нет! Его
работа состояла в том, что он просматривал снимки участков земной
поверхности, секторов, которые он уже видел прежде десятки раз.
Не утешало его и то, что проводимые им исследования уже позволили
сделать вполне определенные выводы. Можно ли сказать на основании
космической съемки, что вызывающий у всех тревогу дымный ореол вокруг Земли
увеличивается? Можно ли считать, что на полученных с большой высоты
изображениях влажных тропических лесов Южной Америки видно, как их площадь
продолжает сокращаться, потому что их вырубают и выжигают под
сельскохозяйственные угодья? И разве загрязненность вод Мирового океана не
достигла такой степени, что наносимый ею вред заметен уже с высоты трехсот
миль? Да, да и да. Не надо быть ракетчиком, чтобы сделать такие выводы. Но
НАСА нужно нечто большее, чем просто выводы. Ей нужна конкретика. Вот
почему, хотя просматриваемые Альбертом Делани материалы съемки в конечном
счете попадают в руки других правительственных служб, его обязанностью был
их предварительный просмотр на тот случай, если в них окажется что-нибудь
уникальное, -- для НАСА это было бы неплохой рекламой.
На этот раз в задачу челнока входило развернуть метеорологический
спутник над Карибским морем, провести ряд наблюдений и экспериментов,
связанных с погодой, и передать на Землю материалы съемки. Снимок,
находившийся перед Делани в настоящий момент, изображал часть мексиканского
полуострова Юкатан. Несколько лет назад пальмовые леса в этом районе
поразила какая-то болезнь, и Делани должен был определить, как далеко она
распространилась, а это легко можно было увидеть на снимках, так как
больные, оголенные деревья проступали везде четким безрадостным узором.
Теоретически считалось, что значительная потеря растительности на Юкатане
нарушит соотношение кислорода и двуокиси углерода в атмосфере всего района и
повлияет на тип погоды, как это случилось в результате исчезновения
девственных лесов на территории Бразилии. Измеряя пораженные площади и
соотнося эти данные с изменениями температуры и ветров в Карибском регионе,
можно попытаться предсказывать возникновение тропических бурь и направление
ураганов.
Болезнь определенно расползлась намного дальше, если судить по
материалам прошлогодней съемки Юкатана. Он наложил на фотографию прозрачную
масштабную карту-образец, совместил топографические ориентиры, записал
данные и перешел к следующему снимку. Может быть, ему действительно была
нужна встряска от этой однообразной работы, но он поймал себя на том, что
изучает снимки тщательнее обычного, обращая внимание на детали, не имеющие
отношения к пальмовой болезни.
Вдруг его кольнула смутная тревога: что-то зацепило подсознание,
впечатление какой-то необычности. Он отложил снимок, с которым работал, и
снова взял только что просмотренный. Нахмурился, концентрируя внимание. Да,
подумал Делани. Вот оно. И сразу ощутил стимулирующий приток адреналина,
потепление в животе. Вот этот небольшой участок в нижнем левом углу снимка.
А вот какие-то тени среди оголенных пальмовых стволов. Откуда они там
взялись?
Эти тени образовывали почти безупречные треугольники и квадраты. Но
треугольников и квадратов в природе не существует. Более того, такие тени
возникают лишь тогда, когда падающие солнечные лучи встречают на своем пути
препятствие в виде предметов, выступающих над поверхностью земли. Крупных
предметов. Высоких предметов. Обычно в существовании теней нет ничего
таинственного. Холмы, например, всегда отбрасывают тень. Но тени,
заинтересовавшие Альберта, находятся в северной низменной части Юкатана.
Слово говорит само за себя. Низменность. В этом районе нет никаких холмов.
Но даже если бы и были, то отбрасываемые ими тени были бы бесформенными. А
эти тени симметричные. И занимают довольно большую площадь. Делани быстро
посчитал. Тридцать квадратных километров? В центре совершенно, абсолютно
ровного участка влажного тропического леса на полуострове Юкатан? Что за
чертовщина такая?
"И в заключение нашего выпуска: тайны глубокого прошлого
раскрываются с помощью современной техники. На прошедших компьютерную
обработку снимках, полученных с космического челнока "Атлантис",
обнаружен, по-видимому, большой район с остатками построек майя, о
существовании которых никто до сих пор не подозревал. Этот район находится в
отдаленной части мексиканской территории, на полуострове Юкатан. Влажный
тропический лес там настолько густ и непроходим, что на предварительное
обследование находки может уйти несколько месяцев, но, как заявил
представитель мексиканского правительства, очевидный масштаб древних
сооружений дает основание полагать, что они могут конкурировать с
пирамидами, дворцами и храмами легендарной Чичен-Ицы. Перефразируя Скотта
Фицджеральда, можно сказать: итак, мы все дальше продвигаемся вперед -- в
прошлое. Дэн Рейзер, для новостей Си-би-эс, всего доброго".
Посетитель заметил, что коллекция пополнилась еще несколькими
предметами -- фигурками, керамическими изделиями, масками. Все это были
подлинные, дорогостоящие и приобретенные незаконным путем образчики работы
древних мастеров майя.
-- Эта женщина исчезла.
-- Что такое? -- Старик, занятый подсоединением трубки для
внутривенного вливания к введенной в руку игле, резко вскинул голову. --
Исчезла? Ты же уверял меня, что это невозможно.
-- Я так считал, -- ответил светловолосый человек. Голос его звучал
удрученно. -- Ей так хорошо платили, с ней обращались, как с принцессой...
Мне казалось маловероятным, что у нее появится желание уйти.
Глаза старика злобно сверкали, худое тело напряглось от ярости. Сидя в
кожаном кресле в кают-компании принадлежавшей ему двухсотфутовой яхты среди
витрин с экспонатами своего теперешнего увлечения -- образцами искусства
майя, он старался держаться как можно прямее. Очки делали его взгляд еще
острее, а густая седая шевелюра подчеркивала впечатление изможденности,
производимое его лицом. Казалось, он заполняет собой всю каюту, хотя высоким
назвать его было нельзя.
-- Человеческая природа! Проклятье, это всегда было твоим слабым
местом. Ты превосходен там, где дело касается тактики. Но в эмоциональном
плане ты настолько ограничен, что не понимаешь...
-- Ей было одиноко, -- сказал молодой человек с приятным лицом. -- Я
предвидел нечто подобное. Мои люди следили за ней, чтобы при случае помешать
ей сделать какую-нибудь глупость. Ее горничная, ее дворецкий, ее шофер,
консьерж в доме на Манхэттене, где она жила, -- все работали на меня. Все
выходы из этого здания были под постоянным наблюдением. В тех редких
случаях, когда ей разрешалось выйти из дома, ее сопровождали.
-- И тем не менее ей удалось скрыться, -- прошипел старик, и ноздри его
раздулись от злого сарказма. Его белые волосы контрастировали с землистым
оттенком кожи, который, в свою очередь, становился еще заметнее на фоне
серого халата, левый рукав которого был закатан, чтобы можно было подвести к
руке трубку от аппарата для внутривенного вливания.
-- Ты. Это ты во всем виноват. -- Он ткнул в сторону собеседника
костлявым указательным пальцем правой руки. -- Все зависит от нее. Как, черт
возьми, это случилось?
Хорошо одетый молодой человек удрученно развел руками.
-- Я не знаю. Мои люди тоже не знают. Это произошло прошлой ночью.
Между двумя часами ночи, когда горничная видела ее в последний раз, и
двенадцатью часами дня, когда горничная решила посмотреть, что она делает,
эта дама успела выбраться из квартиры и из здания. Неизвестно, как ей это
удалось. Узнав о случившемся, я решил, что лучше доложу вам лично, а не по
телефону. Прилетел первым же рейсом, на который смог попасть. -- Он повел
рукой в сторону расположенных по правому борту иллюминаторов каюты; за ними
были видны многочисленные яхты, которые заполняли окаймленную ожерельем
отелей и подсвеченную лучами заходящего солнца гавань острова Сент-Томас.
Старик прищурился.
-- Готовность признать вину -- это достойно уважения. У нее есть доступ
к банковскому счету?
-- Нет. Поскольку ей предоставлялось все, что она хотела, то
необходимости тратить деньги у нее не было. Поэтому она не подозревала, что
суммы заработной платы, фигурирующие в банковских ведомостях, которые ей
показывали, поступали на особый счет, откуда она могла снять деньги лишь при
наличии еще одной подписи -- моей. Подступиться к деньгам она не может.
-- А драгоценности?
-- Она забрала их все. Одно бриллиантовое колье стоит четыреста тысяч
долларов. Теоретически. Но камни, разумеется, не настоящие. И все-таки во
всем Нью-Йорке лишь считанным заведениям под силу купить такую вещь, не будь
она копией. А поскольку ей неизвестно, что это копия, то она будет вынуждена
обратиться к ним. Мои люди наблюдают за этими заведениями.
Старик нахмурился.
-- Если допустить, что ей удастся достать денег -- а я полагаю, что
удастся, судя по тому, как ловко она ускользнула от твоих людей, -- куда она
может пойти? Что может
предпринять?
-- Она будет дурой, если вернется к прежнему образу жизни. Ей придется
исходить из того, что мы будем сле-
дить за ее родственниками, друзьями и прежними деловыми партнерами, что
будем прослушивать их телефоны и так далее. Если она умна, а это можно
считать доказанным, то должна будет затаиться. Меньше всего ей нужны
неприятности от нас.
-- От нас?
-- От вас.
Старик сделал жест морщинистой рукой, во взгляде его было жесткое
неодобрение и одновременно блеск превосходства.
-- Опять человеческая натура. Ты так и не выучил урока. Если причиной
бегства было одиночество, то как раз затаиваться она и не будет. Ей будет
нужен партнер. Она захочет чувствовать себя в безопасности и получать
удовлетворение от жизни, создаваемой ею самой, а не навязываемой со стороны.
Она не променяет одну клетку на другую.
-- Тогда что же она?..
Старик размышлял, не отводя глаз от своей внутривенной трубки.
-- Она обратится за помощью.
-- К кому?
-- Есть только две причины, по которым один человек будет помогать
другому, -- сказал старик. -- Деньги и любовь. Мы не можем знать заранее,
кто придет ей на помощь. Но я очень сомневаюсь, чтобы она доверилась
человеку, которого не знает и который был бы готов служить ей исключительно
ради денег. Полагаю, что человек, оказавшийся в ее ситуации, скорее
предпочтет положиться на любовь или, по меньшей мере, на дружбу. Кто из ее
окружения способен помочь ей?
-- Как я сказал вам, ее родственники, друзья и прежние контакты
находятся под наблюдением.
-- Нет, не то. Надо копать глубже. Она не сбежала бы, если бы у нее не
было плана. Где-то есть некто искушенный в таких делах, к кому она может
обратиться за помощью, точно зная, что ей не откажут. Кто-то вне нашего поля
зрения. Кто-то, кому она доверяет.
-- Я приступаю к делу немедленно.
-- Ты разочаровал меня, -- вздохнул старик. -- Твой успех в Чикаго и
Гватемале был таким впечатляющим, что я собирался наградить тебя. Боюсь, что
теперь с этим придется подождать.
На столике рядом с креслом старика раздался зуммер интеркома. Он нажал
кнопку.
-- Я же просил не беспокоить меня.
-- Шейх Хазим... В ответ на ваш звонок, профессор, -- сказал женский
голос.
-- Соедините.
Старик положил руку на телефонную трубку рядом с интеркомом. Но прежде
чем снять ее, он сказал посетителю суровым, жестким голосом:
-- Больше не разочаровывай меня. -- Он отрегулировал струю красной
жидкости, поступавшей из внутривенной капельницы ему в руку (это была кровь,
обработанная гормонами, взятыми от неродившихся ягнят). -- Найди эту суку
прежде, чем она все погубит. Если Дельгадо узнает, что она разгуливает на
свободе, если он узнает, что она вышла из-под контроля, он начнет охоту на
нее, а может быть, и на нас.
-- Я смогу справиться с Дельгадо.
-- В этом я не сомневаюсь. Но без Делъгадо дело не выгорит. Я не получу
доступа к развалинам. А это очень испортило бы мне настроение. Ты ведь не
хочешь попасться мне под руку, когда я в дурном настроении?
-- Нет, сэр.
-- Убирайся вон.
Все отели здесь были построены в стиле храмов майя и представляли собой
ряд уступчатых пирамид, протянувшийся вдоль шоссе с четырьмя полосами
движения, которое рассекало надвое песчаную косу, бывшую необитаемой еще
каких-нибудь двадцать пять лет назад. Бьюкенен не смотрел ни на них, ни на
вымощенный красным кирпичом тротуар, по которому он усилием воли заставлял
себя идти с видимым спокойствием, коего совсем не ощущал. С приближением
ночи, по мере того как сумерки сгущались, его внимание привлекали только
туристы, если они оказывались слишком близко впереди или позади него,
устрашающий рев и ослепительный свет фар автомобилей, проносившихся справа,
и зловещие тени пальм, окружавших отели слева от него.
Что-то тут было не так. Все инстинкты, вся интуиция предупреждали его
об этом. Желудок судорожно сжался. Он попытался внушить себе, что это не
более чем обычный страх актера перед выходом на сцену. Но в жизни ему
довелось выполнить столько опасных заданий, что он на собственном горьком
опыте научился доверять тем сигналам тревоги, которые посылал ему его
организм, когда что-то было не совсем так, как должно быть.
В чем же дело сейчас? Бьюкенен напряженно думал. Подготовка была
исчерпывающей. Приманка для объекта -- лучше не бывает. Откуда же, ради
всего святого, эта нервозность?
Перегорел он, что ли? Чересчур много заданий? Слишком много прожито
чужих жизней? Слишком много каска-дерских трюков на краю пропасти?
Нет, мысленно решил Бьюкенен. Я знаю, что делаю. Прошло уже восемь лет,
и если я до сих пор жив, то, должно быть, умею отличить разыгравшиеся нервы
от...
Расслабься. У тебя все схвачено. Дай себе перевести дух. Здесь жарко.
Здесь большая влажность. Все на тебя давит. Ты же проделывал это прежде
сотни раз. Твой план вполне надежен. И хватит, наконец, перебирать всякие
"а если..." Обуздай сомнения и делай свое дело.
Все верно, думал Бьюкенен. Но убедить себя не мог. Сохраняя все ту же
обманчиво беззаботную походку вопреки стеснению в груди, он переместился
левее, подальше от таящего угрозу уличного движения. Мимо не менее пугающих
теней, которые чудились ему в гуще пышных, осыпанных яркими цветами
кустарников, окаймляющих подъездную аллею, он, осторожно ступая, направился
по ней к сверкающему огнями зданию отеля "Клуб интернасьо-наль",
построенному в стиле храма древних майя.
Встреча была назначена на девять тридцать, но Бьюкенен намеренно пришел
на десять минут раньше, чтобы понаблюдать за местом встречи и
удостовериться, что там все по-прежнему и ничто не внушает опасений. Три
последних вечера подряд он приходил сюда точно в этот час и каждый раз
убеждался, что место выбрано отличное.
Вся беда в том, что этот вечер не шел ни в какое сравнение ни с одним
из предыдущих. План, прекрасно существовавший до сих пор на бумаге,
предстояло воплотить в жизнь, совместить с "реальным миром", а этот
реальный мир имел опасную привычку изменяться день ото дня. Пожар мог
повредить здание. Или место могло оказаться таким необычно многолюдным, что
компрометирующий, хотя и осторожный разговор можно будет легко подслушать.
Один из выходов может оказаться блокированным. Слишком много переменных
величин. Если что-то покажется Бьюкенену подозрительным, то он, не подавая
виду, что встревожен, снова растворится в ночной темноте. Тогда, как было
заранее оговорено, человек, который придет в девять тридцать и не увидит там
Бьюкенена, поймет, что идеальных условий для встречи не получилось
(эвфемистическое выражение, означающее "сваливай отсюда в темпе"), что
встреча переносится на следующий день и состоится за завтраком в восемь утра
в другом отеле. Разумеется, у Бьюкенена был готов еще один запасной план на
тот случай, если и вторую встречу пришлось бы переносить. Ведь Бьюкенен