Райт Гарри. Сын Америки

эта белая глыба.
- Нет, мать, ничего мне не нужно. Но ты не беспокойся за меня, -
пробормотал он.
Наступила тишина. Бэдди опустил глаза. Вера заплакала громче. Она
казалась такой маленькой и беспомощной. Не надо было ей приходить сюда. Ее
горе усугубляло его вину. Если б можно было заставить ее уйти. Ведь только
для того, чтобы не чувствовать этой ненависти, стыда и отчаяния, он всегда
был так груб и холоден с ними; а теперь ему некуда спастись. Блуждая
взглядом по комнате, он увидел Гэса, Джо и Джека. Они заметили, что он
смотрит на них, и подошли ближе.
- Вот ведь дело какое, - сказал Джек, глядя в пол.
- Знаешь, Биггер, нас тоже взяли, - стал рассказывать Джо, словно желая
подбодрить Биггера этим обстоятельством. - Но мистер Эрлон и мистер Макс
добились, чтобы нас отпустили. Там к нам все приставали, чтоб мы сознались
в таких делах, которых вовсе не было, но только мы не поддались.
- Мы тебе ничем не можем помочь, Биггер? - спросил Гэс.
- Мне ничего не нужно, - сказал Биггер. - Вот только что: проводите
мать домой, когда пойдете, ладно?
- Проводим, проводим, будь спокоен, - сказали они.
Опять наступила тишина, и натянутые нервы Биггера требовали чем-то
заполнить ее.
- Ну как т-твои курсы кройки и шитья, Вера? - спросил он.
Вера крепче прижала ладони к лицу.
- Биггер, - всхлипнула мать, с трудом выговаривая слова сквозь слезы, -
Биггер, голубчик, она больше не ходит на курсы. Она говорит, другие
девочки косятся на нее, и ей стыдно...
Он жил и действовал всегда, считая, что он один, и вот теперь
оказывается, что это не так. Из-за того, что сделал он, страдают другие.
Они не могут забыть его, как бы ему ни хотелось. Его семья - часть его
самого, не только по крови, но и по духу. Он сел на койку, и мать
опустилась на колени у его ног. Ее лицо было обращено к нему, пустота была
в ее глазах, устремившихся ввысь сейчас, когда рушилась последняя земная
надежда.
- Я молюсь за тебя, сынок. Больше я теперь ничего не могу сделать, -
сказала она. - Видит бог, я делала все, что могла, для тебя и для твоего
брата и сестры. Скребла, гладила, стирала с утра до ночи, пока меня носили
мои старые ноги. Все делала, как умела, сынок, и если вышло плохо, так это
потому, что я не умела лучше. Просто потому, сынок, что твоя бедная старая
мать не все понимала, что надо. Когда я услышала про то, что случилось, я
встала на колени и обратилась к господу и спросила его - может быть, я
плохо воспитала тебя? И я просила его, пусть он даст мне понести твое
бремя, если это я виновата. Голубчик, твоя бедная старая мать никуда уж
больше не годится. Стара я стала, сил не хватает. Видно, скоро мне конец
придет. Послушай меня, сыпок, обещай ты мне одно: твоя старая бедная мать
просит... Когда все уйдут и ты останешься один, встань на колени, голубчик
мой, и расскажи правду богу. Попроси у него совета. Это все, что тебе
теперь осталось. Пообещай мне, сыночек, пообещай, что ты обратишься к
господу...
- Аминь! - горячо возгласил проповедник.
- Забудь меня, мать, - сказал Биггер.
- Сынок, как же я могу забыть тебя? Ты ведь мое дитя. Я родила тебя на
свет.
- Забудь меня, мать, - повторил Биггер.
- Сынок, я вся изболелась за тебя. Не могу иначе. Подумай о своей душе.
Мне покоя не будет на земле, если я буду знать, что ты ушел от нас, не
обратив свое сердце к богу. Нелегка была паша жизнь, но все-таки мы всегда
все были вместе, правда ведь, Биггер?
- Да, ма, - пробормотал он.
- И есть такое место, сынок, где мы опять, может быть, будем вместе во
веки веков. Господь так устроил, сынок. Он создал место, где все мы
встретимся опять и где нам можно жить, не зная страха. Что бы с нами ни
стряслось здесь на земле, в царстве божьем мы опять будем вместе. Биггер,
твоя старая мать просит тебя, обещай мне, что будешь молиться.
- Это добрый совет, сын мой, - сказал проповедник.
- Забудь меня, мать, - сказал Биггер.
- Разве ты не хочешь опять свидеться со своей старой матерью, сынок?
Он медленно встал и протянул руки, чтобы коснуться лица матери и
сказать ей "да"; и в эту самую минуту что-то глубоко внутри его закричало,
что это ложь, что никогда им не свидеться после того, как его убьют. Но
мать верила, это была ее последняя опора; это было то, что долгие годы
давало ей силу жить. А сейчас, в своем горе, в горе, которое он ей
причинил, она верила особенно страстно. Его руки наконец нашли ее лицо, и
он сказал со вздохом (зная, что никогда этому не бывать, зная, что в его
душе нет веры, зная, что, когда он умрет, все будет кончено навсегда):
- Я помолюсь, мать.
- Иди сюда, Вера, - позвала она дрожащим от слез голосом.
Вера подошла.
- Иди сюда, Бэдди.
Бэдди подошел.
- Обнимите вашего брата, - сказала она.
Они стояли все трое посреди комнаты, обняв Биггера, и плакали. Биггер
стоял с каменным лицом, ненавидя их и себя, чувствуя на себе внимательные
взгляды белых людей у стены. Мать забормотала молитву, а проповедник
вторил ей.
- Господи, вот мы здесь перед тобою вместе, может быть, в последний
раз. Ты дал мне этих детей, господи, и велел растить их. Может быть, я не
все сумела, господи, но я старалась, как могла. _Аминь_! Эти бедные дети
всегда были при мне, господи, и, кроме них, у меня ничего нет на свете.
Дай же мне, господи, опять свидеться с ними, когда я избавлюсь от муки и
горестей этого мира! _Услышь ее, господи_! Дай мне свидеться с ними там,
где ничто не помешает мне любить их. Дай мне свидеться с ними после
смерти! _Смилуйся, господи_! Именем сына твоего прошу тебя, господи, ведь
ты обещал внять молитвам нашим.
- Аминь, и да благословит вас бог, сестра Томас, - сказал проповедник.
Они отпустили Биггера, медленно, безмолвно разомкнув руки, потом
отвернулись, словно устыдясь своей слабости перед лицом тех, кто был
сильнее их.
- Ну, оставайся с богом, Биггер, - сказала мать. - Смотри же, помолись,
сынок.
Они поцеловали его.
Бэкли вышел вперед.
- Вам пора идти, миссис Томас, - сказал он. Потом он обернулся к
мистеру и миссис Долтон. - Простите, миссис Долтон. Я не рассчитывал вас
так долго продержать здесь. По вы сами видите, как это все получилось...
Биггер вдруг увидел, что его мать выпрямилась и пристально смотрит на
слепую.
- Вы миссис Долтон? - спросила она.
Миссис Долтон нервно задвигалась на месте, протянула вперед тонкие
белые руки, приподняла лицо и слегка отклонила его вбок. Губы ее
раскрылись; мистер Долтон обнял ее одной рукой.
- Да, - шепнула она.
- Миссис Долтон, прошу вас, пройдите сюда, - поспешно вмешался Бэкли.
- Нет, зачем? - сказала миссис Долтон. - Вам что-нибудь нужно, миссис
Томас?
Мать Биггера бросилась к ней и упала на колени.
- Ради господа бога, мэм, - заплакала она. - Ради господа бога не
позволяйте им убивать моего мальчика! Ведь вы сами мать... Пожалейте,
мэм... Мы живем в вашем доме... Нам велели освободить квартиру... У нас
ничего нет...
Биггер окаменел от стыда: его словно по лицу ударили.
- Мать! - закричал он, больше пристыженный, чем возмущенный.
Макс и Джан подбежали к старой негритянке и хотели поднять ее.
- Успокойтесь, миссис Томас, - сказал Макс. - Идемте с нами.
- Подождите, - сказала миссис Долтон.
- Ради бога, мэм! Не позволяйте им убивать моего мальчика! У него
никогда не было случая выйти на дорогу в жизни! Он просто бедный,
несчастный мальчик! Не позволяйте им убивать его! Я буду на вас работать
до конца дней моих! Я все сделаю, что вы только скажете, мэм! - рыдала
мать.
Миссис Долтон слегка наклонилась, шевеля в воздухе дрожащими руками.
Она прикоснулась к голове матери.
- Я теперь ничего не могу поделать, - сказала миссис Долтон твердым
голосом. - Это не в моей власти. Я сделала все, что могла, дала вашему
сыну случай выйти на дорогу. Но вашей вины тут нет. Мужайтесь, миссис
Томас. Может быть, это к лучшему...
- Если вы скажете, мэм, они вас послушают, - рыдала мать. - Скажите им,
пусть пожалеют моего мальчика...
- Поздно, миссис Томас, теперь уже я не могу ничего сделать, - сказала
миссис Долтон. - Но вы не должны так убиваться. У вас ведь есть еще
дети...
- Я знаю, мэм, вы нас всех ненавидите. Вы потеряли дочку...
- Нет, нет... я не ненавижу вас, - сказала миссис Долтон.
Мать отползла от миссис Долтон к мистеру Долтону.
- Вы такой богатый, вы все можете, - рыдала она. - Не отнимайте у меня
сына...
Максу наконец удалось силой заставить ее встать. Стыд Биггера перешел
почти в ненависть к матери. Он сжал кулаки, глаза его горели. Он
чувствовал, что еще минута, и он на нее бросится.
- Успокойтесь, миссис Томас, - сказал Макс.
Мистер Долтон выступил вперед.
- Миссис Томас, мы тут ничего не можем поделать, - сказал он. - Это уже
не в нашей власти. Известную помощь мы вам можем оказать, но больше...
Охрана общественной безопасности превыше всего. А квартиру вам освобождать
не нужно. Я скажу, чтобы вас не трогали.
Старая негритянка зарыдала еще сильнее. Наконец она немного успокоилась
и сказала:
- Спасибо, сэр. Благослови вас бог за вашу доброту...
Она снова было повернулась к Биггеру, но Макс повел ее из камеры. Джан
взял под руку Веру и пошел за ними, на пороге он остановился и посмотрел
на Джека, Джо и Гэса:
- Вы куда, ребята, на Южную сторону?
- Да, сэр, - ответили они.
- Идемте. У меня машина, я вас подвезу.
- Да, сэр.
Бэдди медлил, нерешительно поглядывая на Биггера.
- До свидания, Биггер, - сказал он.
- До свидания, Бэдди, - пробормотал Биггер.
Проповедник, проходя мимо Биггера, положил ему руку на плечо:
- Благослови тебя господь, сын мой.
Все, кроме Бэкли, вышли из камеры. Биггер снова сел на койку, усталый и
обессиленный. Бэкли подошел и встал рядом.
- Вот видишь, Биггер, сколько ты бед натворил. Имен в виду, я хочу как
можно скорей покончить с этим делом. Чем дольше ты будешь сидеть в тюрьме,
том больше будет разводиться агитации и за тебя и против. А это тебе не
поможет, что бы тут ни говорилось. Ты теперь можешь сделать только одно:
чистосердечно во всем сознаться. Я знаю, эти красные, Макс и Эрлон,
наобещали тебе целые горы. Не верь ты им. Они только за рекламой гонятся,
понятно? Хотят на тебе заработать популярность. Помочь тебе они ничем не
могут. Ты теперь имеешь дело с законом! А если ты будешь слушать весь
вздор, которым красные забивают тебе голову, помни - ты играешь с жизнью!
Бэкли сделал паузу, чтобы разжечь погасшую сигару. Вдруг он наклонил
голову набок, прислушиваясь.
- Слышишь? - спросил он негромко.
Биггер в недоумении посмотрел на него. Потом он тоже прислушался и
услышал отдаленный гул.
- Иди-ка. Я хочу тебе кое-что показать, - сказал он и ухватил Биггера
за локоть.
Биггер не двигался, ему не хотелось идти за Бэкли.
- Идем. Никто тебя не тронет.
Биггер следом за ним вышел из камеры; в коридоре дежурило несколько
полисменов. Бэкли подвел Биггера к окну, и он выглянул и увидел, что улица
во всех направлениях забита народом.
- Видишь? Эти люди хотят тебя линчевать. Вот почему я и говорю:
доверься мне и расскажи всю правду. Чем скорей мы с этим делом покончим,
тем лучше для тебя. Мы не дадим им тебя мучить. Но ведь ты сам должен
понять: чем дольше они будут торчать здесь под окнами, тем труднее нам
будет справиться с ними.
Бэкли выпустил локоть Биггера и распахнул окно; холодный ветер
ворвался, и Биггер услышал многоголосый рев. Он невольно попятился. Вдруг
они вломятся в тюрьму? Бэкли закрыл окно и повел его в камеру. Биггер сел
на койку, и Бэкли тоже сел, напротив него.
- Ты как будто парень неглупый. Видишь, что делается. Расскажи мне все
по порядку. Не слушай этих красных, которые подговаривают тебя запираться.
Я с тобой говорю открыто, как говорил бы с родным сыном. Подпиши
признание, и все будет кончено.
Биггер ничего не ответил; он сидел и смотрел в пол.
- Джан причастен к этому делу?
Биггер слышал невнятный грозный гул голосов, доносившийся сквозь
бетонные стены здания.
- Он доказал свое алиби, он на свободе. Скажи правду. Он смылся и
оставил тебя расплачиваться за обоих?
Биггер слышал где-то вдалеке дребезжанье трамвая.
- Если это так, подай заявление на него.
Биггер видел глянцевитые носки его черных ботинок, острую складку
полосатых брюк, ледяное поблескивание очков на длинном прямом носу.
- Биггер! - сказал Бэкли так громко, что Биггер вздрогнул. - Где Бесси?
Биггер широко раскрыл глаза. Он почти не вспоминал о Бесси с тех пор,
как его схватили. Ее смерть ничего не значила в сравнении со смертью Мэри;
он знал, что, когда его убьют, это будет за Мэри, а не за Бесси.
- Мы ее нашли, Биггер. Ты ударил ее кирпичом, но она не умерла.
Биггера сорвало с места. Бесси _жива_! Но голос Бэкли гудел дальше, и
он снова сел.
- Она пыталась выбраться из пролета, но не смогла. Она замерзла
насмерть. Мы нашли кирпич, которым ты ее ударил. Мы нашли одеяла и
подушки, которые ты взял из ее комнаты. Мы нашли у нее в сумочке письмо,
которое она тебе написала и не отправила, письмо, где говорится, что она
не хочет помогать тебе получить выкуп. Как видишь, Биггер, ты в наших
руках. Так что можешь смело рассказать мне все.
Биггер не отвечал. Он закрыл лицо руками.
- Ты ее изнасиловал, правда? Ну ладно, не хочешь рассказывать про
Бесси, расскажи про ту женщину на Юниверсити-авеню, которую ты изнасиловал
и задушил прошлой осенью.
Что это он, старается запугать его или в самом деле думает, что он
совершил еще какие-то убийства?
- Зря упрямишься, Биггер. Все равно нам все твои дела известны. Помнишь
ту девушку, на которую ты напал летом в Джексон-парке? Имей в виду, что,
когда ты спал, мы приводили сюда в камеру нескольких женщин. Две из них
под присягой опознали тебя. Одна - сестра женщины, которую ты убил осенью,
миссис Клинтон. Другая - мисс Эштон - заявила, что прошлым летом ты влез к
ней в спальню через окно и напал на нее.
- Ни осенью, ни летом я никаких женщин не трогал, - сказал Биггер.
- Мисс Эштон опознала тебя. Она присягнула, что это был ты.
- Неправда это.
- Как же неправда, когда миссис Клинтон, сестра той женщины, которую ты
убил осенью, была здесь в камере и опознала тебя! Кто тебе поверит? За два
дня ты изнасиловал и убил двух женщин; кто поверит, если ты скажешь, что
не насиловал и не убивал других? Брось, Биггер. Все равно тебе не
отвертеться.
- Никаких других женщин я не знаю, - упрямо повторил Биггер.
Биггер старался угадать, что на самом деле известно Бэкли. Придумал он
это про других женщин, чтобы выпытать у него правду насчет Мэри и Бесси?
Или они в самом деле будут теперь пришивать ему разные чужие преступления?
- Помни, Биггер, когда газеты дорвутся до того, что мы о тебе знаем,
твоя песенка спета. Я здесь ни при чем. Департамент полиции раскапывает
все это и преподносит мне. Почему ты не говоришь? Это ты убил тех двух
женщин? Или кто-нибудь заставил тебя это сделать? Джан замешан и тут?
Красные тебе помогали? Если Джан замешан, а ты об этом молчишь, ты просто
дурак.
Биггер поджал под себя ноги и прислушался: где-то вдалеке опять
продребезжал трамвай. Бэкли наклонился вперед, схватил его за плечо и,
встряхнув, заговорил угрожающе:
- Ты только себе вредишь своим упрямством, больше никому! Говори сейчас
же: кроме Мэри, Бесси, мисс Эштон и сестры миссис Клинтон, были еще
женщины, которых ты изнасиловал и убил?
У Биггера вырвалось:
- Не знаю я никакой мисс Эштон и миссис Клинтон!
- Не ты летом напал на девушку в Джексон-парке?
- Нет!
- Не ты осенью изнасиловал и задушил женщину на Юниверсити-авеню?
- Нет!
- Не ты в Инглвуде влез в окно и изнасиловал женщину?
- Нет, нет! Не я!
- Ты говоришь неправду, Биггер! Так у нас с тобой ничего не выйдет.
- Я _говорю правду_!
- Кто придумал написать письмо с требованием выкупа? Джан?
- Джан совсем тут ни при чем, - сказал Биггер, чувствуя, что Бэкли
непременно хочется, чтобы он запутал в это дело Джана.
- Какой смысл упрямиться, Биггер? Тебе же хуже.
Может быть, рассказать и покончить со всем этим? Они знают, что он
виноват. Они могут доказать это. Если он будет молчать, они обвинят его во
всех преступлениях, какие только смогут придумать.
- А скажи мне, почему это ты и твои приятели отказались от своего плана
ограбить лавку Блюма в прошлую субботу?
Биггер изумленно посмотрел на него. Они и это узнали!
- Ты не думал, что я это знаю? Я знаю гораздо больше, милый мой. Я
знаю, чего можно ждать от таких молодчиков, как ты, Биггер. Ну говори.
Значит, письмо о выкупе ты написал?
- Да, - вздохнул Биггер. - Я написал.
- А кто помогал тебе?
- Никто.
- Кто должен был помочь тебе получить деньги?
- Бесси.
- Правду говори. Джан?
- Нет.
- Бесси?
- Да.
- Так зачем же ты ее убил?
Пальцы Биггера судорожно стиснули пачку и вытащили из нее сигарету.
Бэкли поднес ему огня, но он оставил эту услугу без внимания и сам зажег
себе спичку.
- Когда я увидел, что не получу денег, я убил ее, чтобы она не болтала,
- сказал он.
- И Мэри ты тоже убил?
- Я не хотел ее убивать, но это теперь все равно, - сказал он.
- Ты ее изнасиловал?
- Нет.
- Ты изнасиловал Бесси перед тем, как убить. Так сказали врачи. Что ж
ты думаешь, я тебе поверю, что ты не тронул Мэри?
- Я ее _не трогал_.
- А Джан?
- Тоже нет.
- А может быть, Джан первый изнасиловал ее, а потом уже ты?
- Нет, нет...
- Но письмо-то Джан написал, правда?
- Нет, я вам сказал, что нет.
- Ты _сам_ написал?
- Да.
- Джан велел тебе его написать?
- Нет.
- Почему ты убил Мэри?
Он не отвечал.
- Слушай, Биггер. То, что ты говоришь, не имеет никакого смысла. Ты
первый раз попал к Долтонам в дом в субботу вечером. И вдруг за одну ночь
в этом доме изнасиловали, убили, сожгли девушку, а назавтра родители
получают письмо с требованием выкупа. Оставь свои увертки. Расскажи все,
как было, и назови тех, кто тебе помогал.
- Никто мне не помогал. Делайте со мной что хотите, но на других вы
меня не заставите наговаривать.
- Но ты же сам сказал мистеру Долтону, что Джан участвовал в этом.
- Я тогда думал все свалить на него.
- Ну ладно. Говори все по порядку, как было.
Биггер встал и подошел к окну. Руки его впились в холодные стальные
прутья. Он стоял и думал о том, что никогда не сумеет рассказать, почему
он убил. Не оттого даже, что ему этого не хочется, а оттого, что тогда
понадобилось бы рассказать всю свою жизнь. Самый факт убийства Мэри и
Бесси сейчас занимал его меньше, главным было другое: он знал и
чувствовал, что никогда никому не сумеет объяснить, как он дошел до этого
убийства. О его преступлениях знают все, по никто никогда не узнает, что
он испытал перед тем, как совершить эти преступления. Он охотно признал бы
свою вину, если бы надеялся, что при этом сумеет дать понять глубокую,
удушающую ненависть, которой он жил, ненависть, которую он хотел бы не
чувствовать, но не мог. Но как это сделать? В эту минуту желание
рассказать было в нем почти так же велико, как раньше - потребность убить.
Он почувствовал прикосновение к своему плечу, он не обернулся, только
опустил глаза и увидел блестящие черные ботинки.
- Я тебя отлично понимаю, Биггер. Ты негр, и у тебя такое чувство, что
с тобой поступают не по справедливости. Верно? - голос Бэкли звучал тихо и
вкрадчиво, и Биггер слушал его с ненавистью, потому что он говорил правду.
Он прислонился усталой головой к стальным прутьям и с удивлением думал,
как может этот человек, зная о нем так много, желать ему зла. - Ты, может
быть, давно уже задумывался над негритянским вопросом, а, Биггер? -
продолжал Бэкли все так же вкрадчиво и тихо. - Ты, может быть, думаешь,
мне это непонятно? Ошибаешься. Я отлично знаю, каково это ходить по
улицам, среди других люден, быть одетым так же, как они, говорить на том
же языке и не чувствовать себя равным им по той единственной причине, что
у тебя другого цвета кожа. Я знаю негров. Как же, Южная сторона всегда
отдает мне свои голоса на выборах. Я как-то беседовал с одним негритянским
парнем, который изнасиловал и убил белую женщину, вот так, как ты
изнасиловал и убил сестру миссис Клинтон...
- Не было этого! - вскричал Биггер.
- Брось упрямиться! Если ты расскажешь все, может быть, судья отнесется
к тебе снисходительно. Сознайся чистосердечно, и покончим с этим делом.
Тебе сразу станет легче. Знаешь что? Если ты мне сейчас все расскажешь, я
устрою так, чтобы тебя взяли в больницу на освидетельствование. Может
быть, тебя признают невменяемым, тогда тебе не придется умирать...
Биггер рассердился. Он не полоумный и не желает, чтобы его считали
полоумным.
- Не надо мне никакой больницы.
- Это для тебя единственный выход.
- Не надо мне выхода.
- Вот что, начнем с самого начала. Кто была первая женщина, которую ты
убил?
Он молчал. Он хотел было заговорить, но ему не понравилась нотка
нетерпения в голосе Бэкли. Он услышал, как позади скрипнула дверь: он
оглянулся и увидел незнакомое белое лицо, вопросительно смотревшее на
Бэкли.
- Я вам не нужен?
- Да, да, входите, - сказал Бэкли.
Вошел белый человек, сел и положил на колени блокнот и карандаш.
- Ну, Биггер, - сказал Бэкли, взяв Биггера за плечо. - Садись и
рассказывай по порядку. Покончим с этим делом.
Биггер хотел рассказать о том, что он чувствовал, когда Джан держал его
руку; что он испытал, когда Мэри стала расспрашивать его о том, как живут
негры; какое лихорадочное возбуждение владело им эти сутки, проведенные в
доме Долтонов, но у него не нашлось слов.
- Значит, ты явился к мистеру Долтону в субботу, в половине шестого,
так?
- Да, сэр, - пробормотал он.
Он стал рассказывать безучастным, усталым тоном. Факт за фактом он
излагал всю историю. Бэкли задавал вопросы, и каждый раз он медлил
отвечать, думая о том, как ему связать голые факты со всем тем, что он
перечувствовал и передумал, но слова выходили плоские и тусклые. Белые
люди смотрели на него, ожидая его слов, и все чувства в нем замерли, как
тогда, когда он сидел в машине между Джаном и Мэри. Когда он кончил, он
почувствовал себя более измученным и разбитым, чем после поимки. Бэкли
встал; другой белый человек тоже поднялся и протянул ему бумаги, чтобы он
подписал. Он взял перо в руки. Почему не подписать? Он виновен. Он погиб.
Его убьют. Никто ему не поможет. Вот они стоят над ним, наклонились,
заглядывают ему в глаза, ждут. Его рука задрожала. Он подписал.
Бэкли неторопливо сложил бумаги и спрятал их в карман. Биггер
беспомощно, растерянно глядел на обоих белых людей. Бэкли посмотрел на
человека с блокнотом и усмехнулся.
- Я думал, будет труднее, - сказал Бэкли.
- Он все выложил как по писаному, - сказал человек с блокнотом.
Бэкли посмотрел на Биггера и сказал:
- Просто запуганный негритенок с Миссисипи.
Последовала короткая пауза. Биггер чувствовал, что они уже забыли о
нем. Потом он услышал:
- Это все, шеф?
- Пока все. Я буду в своем клубе. Дайте мне знать о результатах
допроса.
- Слушаю, шеф.
- Пока.
- До свидания, шеф.
Биггер, уничтоженный и опустошенный, соскользнул с койки на пол. Он
услышал удаляющиеся шаги. Дверь отворилась и захлопнулась снова. Он был
один, безнадежно, непоправимо один. Он повалился ничком и заплакал,
недоумевая, какая сила распоряжается им, почему он здесь.


Он лежал на холодном полу и плакал; но на самом деле он твердо стоял на
ногах и держал в руках всю свою жизнь, взирая на нее недоуменно и
тревожно. Он лежал на холодном полу и плакал; но на самом деле он
пробивался вперед, всеми своими крохотными силенками напирая на мир,
слишком большой и слишком неприступный для него. Он лежал на холодном полу
и плакал; но на самом деле он со страстным упорством нащупывал среди хаоса
явлений путь туда, где он предчувствовал источник благодатной влаги,
способной утолить жажду его сердца и разума.
Он плакал оттого, что снова доверился своим чувствам, и снова они
обманули его. Откуда явилась у него эта потребность объяснить, открыть
свои чувства? Почему он не прислушался к тем откликам, которые эти чувства
рождали в чужих сердцах? Было время, когда он слышал отклики, по всегда
они звучали так, чти он, негр, не мог ни понять их, ни принять, не унизив
себя перед лицом того мира, в котором он впервые себя обрел. Он боялся и
ненавидел проповедника, потому что проповедник советовал ему склониться и
просить о милосердии, но, как бы ни нуждался он в милосердии, гордость
никогда не допустит его до этого, никогда, покуда он жив, покуда светит
солнце. А Джан? А Макс? Они советовали ему верить в самого себя. Однажды
он уже попробовал последовать безоговорочно тому, что подсказывала ему его
жизнь, не останавливаясь даже перед убийством. Он опорожнил сосуд,
наполненный для него жизнью, и не встретил смысла, которого искал. Сейчас
сосуд снова полон, и снова нужно его опорожнить. Но только не слепо на
этот раз! Он чувствовал, что не может теперь сделать ни одного движения,
повинуясь только внутреннему велению своих чувств; чувствовал, что теперь,
для того чтобы действовать, ему нужен свет.
Постепенно его рыдания стихли - не потому, что он успокоился, но
потому, что у него иссякли силы, - и он перевернулся на спину и стал
смотреть в потолок. Он сознался, и теперь смерть вплотную придвинулась к
нему. Как же ему встретить эту смерть на глазах у толпы белых, жаждущих
смертью расквитаться с ним за то, что он бросил им в лицо всю обиду
человека, у которого черпая кожа? Как может теперь он в смерти победить?
Он вздохнул, поднялся с пола, лег на койку и долго лежал так, не то
бодрствуя, не то дремля. Потом дверь отворилась, четыре полисмена вошли и
окружили койку, один тронул его за плечо.
- Вставай, малый.
Он сел и обвел их вопрошающим взглядом.
- Пойдешь опять к коронеру.
Они защелкнули наручники на его запястьях и повели его через коридор к
дожидающемуся лифту. Дверцы захлопнулись, и он провалился вниз, в