Райт Гарри. Сын Америки

и тяжелые, неповоротливые слова сложились и прозвучали у него в ушах: _она
умерла_...
Комната, в которой он находился, вдруг отступила куда-то. Ее место
занял огромный город белых людей, раскинувшийся за окном. Она умерла, и
это он убил ее. Он - убийца, черный убийца, негр-убийца. Он убил белую
женщину. Он должен скорей уйти отсюда. Миссис Долтон заходила в комнату,
когда он был здесь, но она не знает этого. А если? Нет! Да! Может быть,
она пошла звать на помощь? Нет, нет, она бы закричала. Она не знает. Он
должен выбраться отсюда. Он пойдет домой и ляжет спать, а утром он скажет
им, что привез Мэри сюда и расстался с ней у подъезда.
Страх вызвал в нем образ, который он обозначил мысленно словом "они".
Надо было подготовить версию для "них". Но... А Джан? Джан выдаст его.
Когда откроется, что она умерла, Джан скажет, что оставил их вдвоем на
углу Сорок шестой улицы и Коттодж Гроув-авеню. Но он скажет им, что это
неправда. В конце-то концов, ведь Джан - _красный_. Неужели красному
поверят больше, чем ему? А он скажет, что Джан приехал вместе с ними.
Никто не должен знать, что он последним видел ее в живых.
Отпечатки пальцев! Ему приходилось читать об этом. Ясно, отпечатки
пальцев выдадут его! Можно будет доказать, что он был у нее в комнате. Но
если сказать, что он приходил за сундуком? Ну да! За сундуком! Вполне
понятно, что здесь есть отпечатки его пальцев. Он огляделся и увидел
сундук, он стоял у стены за кроватью, открытый, с откинутой крышкой. Можно
снести сундук вниз, в котельную, поставить машину в гараж и тогда уйти
домой. _Нет_! Еще лучше. Не надо ставить машину в гараж! Он скажет, что
Джан приехал вместе с ними и оставался в машине, когда он ушел. Или нет,
еще лучше! Пусть они думают, что это сделал Джан. Красные на все способны.
Во всех газетах пишут об этом. Он скажет им, что он привез Джана и Мэри
домой и Мэри попросила его подняться в ее комнату за сундуком - и Джан
_тоже_ пошел с ними! Он взял сундук и снес его вниз, а потом ушел домой, а
Мэри и Джан - они тоже спустились вместе с ним - сидели в машине и
целовались... Вот, вот, это _лучше всего_!
Он услышал тиканье часов и оглянулся: часы висели на спинке кровати, их
белый циферблат светился в синеватой мгле. Было пять минут четвертого.
Джан вышел из машины на углу Сорок шестой и Коттедж Гроув-авеню. _Джан не
вышел на Сорок шестой, он поехал вместе с нами_...
Он подошел к сундуку, опустил крышку и поволок его по ковру на середину
комнаты. Он поднял крышку и пошарил рукой внутри: сундук был наполовину
пуст.
Тогда он остановился, едва дыша, осененный новой идеей. Ведь мистер
Долтон говорил, что по воскресеньям они встают поздно. А Мэри сказала, что
едет утром в Детройт. Если они встанут и не найдут Мэри в ее комнате, они
решат, что она уже уехала в Детройт. Он... Ну да! Он может положить ее в
сундук, она поместится! Она такая маленькая. Вот, вот, положить ее в
сундук. Она сказала, что едет на три дня. Значит, раньше чем через три дня
никто ничего не узнает. У него есть три дня сроку. И потом, она была такая
сумасшедшая. Всем известно, что она путалась с красными. Мало ли что с ней
могло случиться? Когда хватятся, решат, что это опять какая-нибудь ее
сумасшедшая выдумка! Ведь красные на все способны. Во всех газетах об этом
пишут.
Он подошел к кровати; нужно было поднять ее и положить в сундук. Ему не
хотелось прикасаться к ней, но он знал, что это нужно. Он нагнулся. Его
протянутые руки подергивались в воздухе. Нужно прикоснуться к ней, нужно
поднять ее и положить в сундук. Но руки застыли, и он не мог заставить
себя шевельнуть ими. Он словно боялся, что она вскрикнет, когда он
дотронется до нее. А, черт! Какая-то чепуха! Ему захотелось смеяться. Это
все было как не на самом деле. Как будто дурной сон. Он должен поднять
мертвую женщину, и он боится. У него было такое чувство, будто он давно
уже видел во сне что-то похожее, и теперь вдруг оказалось, что это правда.
Он услышал тиканье часов. Время шло. Скоро настанет утро. Нужно было
действовать. Если он простоит тут так целую ночь, он попадет на
электрический стул. Он вздрогнул, и что-то холодное поползло у него по
телу. А, черт!
Он осторожно подсунул под нее руки и поднял ее. Он остановился, держа
ее на руках; голова ее свесилась. Он поднес ее к сундуку и невольно
оглянулся и увидел в дверях белое пятно, и в ту же секунду жгучая пелена
ужаса стянула все его тело и голову охватила острая боль, но белое пятно
исчезло. _Я думал, это она_... Сердце у него стучало.
Держа на руках тело, он стоял посреди темной комнаты, и неумолимые
факты бились в его сознании, точно волны, набегающие с моря: она умерла;
она белая; она женщина; он убил ее; он негр; его могут поймать; он не
хочет, чтоб его поймали; если его поймают, его убьют.
Он наклонился, чтобы уложить ее в сундук. Поместится ли она? Он снова
оглянулся на дверь, но белого пятна не было. Он повернул ее набок, он
тяжело дышал, и его трясло. Он опустил ее на сложенные платья,
прислушиваясь к мягкому шуршанию тканей. Он уткнул ее голову в угол, но
ноги были слишком длинные и не влезали.
Ему почудился шум, и он выпрямился; собственное дыхание казалось ему
громким, как рев бури. Он прислушался, но ничего больше не было слышно.
Нужно было как-нибудь всунуть ее ноги. Согнуть в коленях, подумал он. Ну
пот, уже лучше. Еще немножко... Он еще немножко согнул. Пот капал ему с
подбородка на руки. Он подтянул ей колени к груди, и тело вошло в сундук.
С этим было покончено. Он опустил крышку, нашарил в темноте замок и
услышал, как он щелкнул.
Он встал, ухватился за одну ручку и потянул. Сундук не двигался с
места. Он ослабел, и руки у него были скользкие от пота. Он скрипнул
зубами, обеими руками обхватил сундук и потащил к двери. Он открыл дверь и
выглянул в коридор; кругом было пусто и тихо. Он поставил сундук на ребро,
присел, изогнулся, просунул руку под ремень и взвалил сундук на плечи.
Теперь нужно было встать. Он попытался; мышцы плеч и ног задрожали от
усилия. Он встал, пошатываясь, кусая губы.
Осторожно переставляя ноги, он прошел коридор, лестницу вниз, еще один
коридор и у дверей кухни остановился. Спина болела, ремень врезался в
ладонь и жег ее. Казалось, сундук весил целую тонну. Он ждал, что вот-вот
появится перед ним белое пятно, протянет руку и дотронется до сундука и
спросит, что в нем. Ему хотелось поставить сундук и передохнуть, но он
боялся, что не сможет снова поднять его. Он прошел через кухню и, не
затворив за собою дверь, стал спускаться. Посреди котельной он остановился
с сундуком на спине, в топке гудело пламя, сквозь щели дверцы видна была
груда красных углей. Он стал медленно приседать, ожидая, когда ребро
сундука упрется в цементный пол. Он пригнулся еще, встал на одно колено.
А, черт! Пораненная рука выскользнула из ремня, и сундук грохнулся оземь с
громким стуком. Он наклонился вперед и левой рукой стиснул правую, чтоб
унять жгучую боль.
Он взглянул на котел. Новая мысль заставила его вздрогнуть. Что,
если... если засунуть ее туда, в топку? Сжечь ее! Это будет самое
безопасное. Он подошел к котлу и распахнул дверцу. Огромная груда
раскаленного угля полыхала жаром и огнем.
Он раскрыл сундук. Она лежала так, как он положил ее: голова уткнута в
угол, колени подогнуты и прижаты к груди. Придется опять поднимать ее. Он
нагнулся, ухватил ее за плечи и поднял. Он подошел к раскрытой топке и
остановился. Огонь бушевал. Как ее класть - головой вперед или ногами?
Оттого, что он был очень измучен усталостью и страхом, и оттого, что ее
ноги пришлись ближе к топке, он втолкнул ее туда ногами вперед. Пламя
лизнуло ему руки.
Она вошла по самые плечи. Он заглянул в топку: ее платье уже запылало,
и густой дым стлался кругом, мешая видеть. От рева пламени у него гудело в
ушах. Он уперся ей в плечи и толкнул изо всех сил, но тело дальше не шло.
Он попытался еще раз, но голова по-прежнему торчала наружу. Вот... А,
черт! Ему захотелось стукнуть по чему-нибудь кулаком. Что было делать? Он
отступил назад и опять взглянул.
Шорох за спиной заставил его обернуться: два зеленых светящихся озерца
- светящихся обличением и гневом - смотрели на него из белого пятна,
примостившегося на сундуке. Губы его раскрылись в беззвучном крике, тело
свела горячая судорога. Это была белая кошка, и ее круглые зеленые глаза
смотрели мимо него на темноволосую голову, свисавшую из раскаленного жерла
топки. Господи! Он закрыл рот и проглотил слюну. Поймать кошку, убить и
тоже сунуть в огонь? Он сделал движение. Кошка встала, ее белая шерсть
вздыбилась, спина изогнулась дугой. Он хотел схватить ее, но она метнулась
мимо, протяжно, испуганно замяукав, бросилась по лестнице вверх и скрылась
из виду. Ну да! Ведь он оставил открытой кухонную дверь. Вот и все. Он
поднялся, притворил дверь и вернулся к котлу, раздумывая. Кошки говорить
не умеют...
Он достал из кармана нож, открыл его и еще постоял у котла, глядя на
белую шею Мэри. Может ли он? Надо смочь. Будет ли кровь? О господи! Он
осмотрелся вокруг растерянным, жалобным взглядом. Он увидел в углу груду
старых газет. Он взял толстую охапку и бросил на пол, под ее головой. Он
приложил к горлу обнаженное лезвие, только приложил, как будто думал, что
нож сам врежется в белую плоть, без всякого усилия с его стороны. Он жадно
смотрел на лезвие, лежавшее на белой коже; в блестящей поверхности металла
отражалась яростная пляска огня. Да, надо. Он начал резать, осторожно водя
ножом взад и вперед, потом уперся в кость. Скрипнув зубами, он навалился
сильнее. Крови пока не было, только на самом ноже. Но с костью сладить
было трудней. Пот катился у него по спине. Кровь закапала на газеты,
быстро расплываясь красноватыми кругами. Он пилил кость ножом. Голова
свесилась на газеты, вьющиеся черные пряди намокали в крови. Он пилил изо
всей силы, но голова все не отваливалась.
Он подождал, задыхаясь. Ему хотелось убежать из подвала, далеко, как
можно дальше от этой окровавленной шеи. Но он не мог. Он не смел. Он
_должен_ был сжечь тело. Каждый нерв в нем дрожал от напряжения.
Стеклянными глазами он озирался по сторонам и вдруг увидел топор. Вот! Это
будет самое лучшее. Он поднял топор, левой рукой отвел голову немного в
сторону и, помедлив минуту в молитвенной позе, всей силой своего тела
бросил лезвие топора на шейный позвонок. Голова упала.
Он не плакал, только губы у него дрожали и грудь тяжело вздымалась. Ему
хотелось лечь на пол и заснуть, а потом проснуться - и чтобы ничего этого
не было. Но нужно было уходить. Он быстро завернул голову в газеты, и ею
затолкал поглубже окровавленное туловище. Потом он всунул и голову. Потом
топор.
Хватит ли угля, чтоб сжечь тело? Никто не придет сюда по крайней мере
до десяти часов утра. Он взглянул на часы. Было четыре. Он подобрал кусок
газеты и вытер нож. Он бросил газету в топку, а нож положил в карман. Он
повернул рычаг, и уголь затарахтел по металлическому желобу, вся топка
осветилась огнем, и в трубе загудело еще сильнее. Когда уголь завалил
тело, он повернул рычаг назад. Все.
Потом он вдруг отступил от котла и уставился на него, раскрыв рот.
Господи! А _запах_! Кто-нибудь почувствует запах и заглянет в топку. Его
глаза дико блуждали по котельной. Вот! Это поможет! Высоко в стене, за
котлом он увидел ржавые лопасти электрического вентилятора. Он нажал
выключатель и повернул его. Послышался треск, который перешел в мерное
жужжание. Теперь все будет хорошо: вентилятор вытянет воздух из подвала, и
никакого запаха не останется.
Он запер сундук и оттащил его в угол. Утром он отвезет его на вокзал.
Он огляделся еще раз: не осталось ли чего-нибудь, что могло бы выдать его;
ничего не было.
Он вышел на двор, в воздухе кружились редкие хлопья снега. Стало
холодно. Машина по-прежнему стояла у крыльца. Да, тут он ее и оставит.
_Джон и Мэри сидели в машине и целовались. Они сказали ему: "Покойной
ночи, Биггер..." Он им тоже сказал: "Покойной ночи..." И приподнял
кепку_...
Проходя мимо машины, он увидел, что дверца открыта. Сумочка Мэри лежала
на полу. Он поднял ее и затворил дверцу. Нет! Пусть будет открыта. Он
открыл ее и пошел к воротам.
Улицы были пусты и безмолвны. Его потное тело стыло на ветру. Он шел,
держа сумочку под мышкой. Что теперь будет? Может быть, ему убежать? Он
остановился на углу и заглянул в сумочку. Там лежала толстая пачка
кредиток: по десять и по двадцать... Господи! До утра у него есть время, а
там он решит. Он устал, и ему хотелось спать.
Он быстро дошел до дому, взбежал по лестнице и на цыпочках вошел в
комнату. Мать, брат и сестра ровно дышали во сне. Он раздевался и думал:
_я скажу им, что снес сундук в подвал и потом ушел, а она осталась с
Джоном в машине. Утром я отвезу сундук на вокзал, как она мне велела_...
Он почувствовал какую-то, тяжесть, оттягивавшую ему рубашку, - это был
револьвер. Он вынул его; револьвер был теплый и влажный. Он засунул его
под подушку. _Они не могут сказать, что это я. Они не могут доказать это_.
Он откинул одеяло, залез в постель и вытянулся рядом с Бэдди. Через
пять минут он спал крепким сном.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. БЕГСТВО

Биггеру показалось, что он не успел закрыть глаза, как тут же
проснулся, внезапно и сразу, как будто кто-то схватил его за плечи и
сильно потряс. Он лежал на спине, под одеялом, ничего не видя и не слыша.
Потом вдруг, словно по щелчку выключателя, он увидел, что комнату
наполняет белесый сумрак. Где-то в глубине сложилась мысль: это утро.
Воскресенье, утро. Он приподнялся на локте и слегка повернул голову набок,
прислушиваясь. Он услышал ровное сонное дыхание матери, брата и сестры. Он
увидел комнату и снег, падавший за окном, но никакого образа у него не
возникло. Все это просто существовало, без всякой связи между собой; снег
и утренний сумрак и ровное дыхание спящих наводили на него какую-то
странную одурь, и нужна была волшебная палочка страха, чтобы придать им
вещественность и смысл. Он лежал в постели, лишь несколькими секундами
отделенный от сонного забытья, и не мог вырваться из мертвой хватки
смутных ощущений, не выпускавших его в реальный мир.
Потом, повинуясь тревожному сигналу из какого-то темного уголка
сознания, он сорвался с кровати и босиком выбежал на середину комнаты.
Сердце у него стучало; рот раскрылся; колени дрожали. Он силился стряхнуть
с себя остатки сна. Напряжение, сковывавшее все его тело, ослабло; он
почувствовал страх и вспомнил, что он убил Мэри - задушил ее, отрезал ей
голову и сжег ее тело в топке котла.
Было уже утро, воскресенье, и он должен был отвезти на вокзал ее
сундук. Он оглянулся и увидел блестящую черную сумочку Мэри, лежавшую на
стуле поверх его брюк. Господи боже! В комнате было холодно, но на лбу у
него бисером проступил пот и дыхание сперло. Он быстро повернулся - мать и
сестра спали. Бэдди тоже спал на кровати, с которой только что соскочил он
сам. Выбросить эту сумочку? Может быть, он еще что-нибудь забыл? Он
лихорадочно стал рыться в карманах брюк и вытащил нож. Он открыл лезвие и
на цыпочках подошел к окну. Черные зигзаги засохшей крови исчертили
лезвие! Надо убрать это куда-нибудь! Он вложил нож в сумочку и торопливо
стал одеваться, стараясь не шуметь. Выбросить и сумочку и нож в мусорный
ящик. Правильно! Он надел пальто и, сунув руку в карман, нащупал пачку
брошюр, которые дал ему Джан. И это тоже выбросить сейчас же! Нет...
Постой! Он остановился и крепко стиснул брошюры в своих черных пальцах;
хитрый замысел вдруг возник у него в голове. Джан дал ему эти брошюры;
хорошо, он оставит их у себя и, если его станут допрашивать, покажет их
полиции. Правильно! Он отнесет их в свою комнату у Долтонов и спрячет в
комод. Он скажет, что даже и не заглядывал в них, охоты не было. Он
скажет, что взял их только потому, что Джан уж очень настаивал. Он
полистал их осторожно, чтобы не зашуршала бумага, мельком читая заголовки.
"Классовый суд и расовый предрассудок. Негритянский вопрос в Соединенных
Штатах. Черные и белые, объединяйтесь для борьбы!" Но тут как будто ничего
нет опасного. Он посмотрел на обложку одной из брошюр и увидел внизу
рисунок, изображавший молоток и кривой нож. Под ним стояло мелкими
буквами:

Издание Коммунистической партии США.

О, вот это уже опасно. Он перевернул еще страницу и увидел еще рисунок:
белая рука охватывает черную в дружеском пожатии, и тут он вспомнил, как
Джан ступил на подножку автомобиля и протянул ему руку. Он вспомнил свой
стыд и свою ненависть в эту минуту. Да, так он и скажет им: что он боялся
красных, что он не хотел сидеть в машине с Мэри и Джаном, не хотел есть
вместе с ними. Он скажет, что согласился только потому, что он на службе!
Он объяснит, что раньше никогда не садился за один стол с белыми людьми.
Он снова засунул брошюры в карман пальто и посмотрел на часы. Было без
десяти семь. Нужно поскорее уложить свои вещи. В половине девятого он уже
должен везти сундук Мэри на вокзал.
Вдруг от страха ноги у него сделались ватными. А что, если Мэри не
сгорела? Если она лежит там, в топке, у всех на виду? Ему захотелось все
бросить и бежать туда, посмотреть. А вдруг случилось что-нибудь еще хуже:
вдруг узнали, что она умерла, и полиция уже ищет его? Может быть, ему
сразу уехать из города? Охваченный тем же волнением, которое владело им,
когда он нес Мэри по лестнице, он стоял посреди комнаты. _Нет_, никуда он
не уедет. Обстоятельства - за него; никто не подозревает, что она умерла.
Он не подаст виду и сделает так, что обвинят Джана. Он достал из-под
подушки револьвер и сунул его за пазуху.
Он на цыпочках вышел из комнаты, оглядываясь назад: мать, сестра и брат
спокойно спали. Он спустился вниз и вышел на улицу. Утро было белое и
холодное. Падал снег, и дул ледяной ветер. Улицы были пусты. Держа сумочку
под мышкой, он свернул в переулок и подошел к мусорному ящику, наполовину
засыпанному снегом. Не опасно ли бросить сумочку сюда? Грузовик скоро
приедет за мусором, и едва ли кто-нибудь станет рыться тут сегодня, в
воскресный день, да еще по такой погоде. Он приподнял крышку и засунул
сумочку поглубже, в кучу мерзлых апельсиновых корок и заплесневевших
огрызков хлеба. Он опустил крышку на место и осмотрелся: никого не было
видно.
Он вернулся домой и вытащил из-под кровати свой чемодан. В комнате
по-прежнему все спали. Его вещи были в комоде, стоявшем у другой стены. Но
как туда добраться, когда кровать, на которой спят его мать и сестра,
стоит как раз на дороге? К черту! Ему захотелось протянуть руку и
отмахнуться от них. Слишком они всегда близко, так близко, что он ничего
не может сделать по-своему. Он подкрался к кровати и перелез через нее.
Мать пошевелилась во сне, потом опять затихла. Он выдвинул ящик и принялся
доставать свои вещи и укладывать их в чемодан. Все время, пока он
занимался укладкой, перед глазами у него была голова Мэри на ворохе
промокших газет со слипшимися от крови завитками черных волос.
- Биггер!
Он глотнул воздуху и быстро обернулся. Мать, приподнявшись на локте,
смотрела на него. Он сразу понял, что не надо было показывать свой испуг.
- Что с тобой, сынок? - спросила она шепотом.
- Ничего, - тоже шепотом ответил он.
- Ты так подскочил, будто тебя укусило что-то.
- Ах, оставь ты меня в покое. Мне надо укладываться.
Он знал, что мать ждет от него подробного отчета, и ненавидел ее за
это. Не может она подождать, пока ему самому захочется рассказать ей? И
вместе с тем он знал, что этого она никогда не дождется.
- Ну как, сговорился?
- Да.
- Сколько будут платить?
- Двадцать.
- Ты уже начал работать?
- Да.
- Когда?
- Вчера вечером.
- А я понять не могла, где ты так поздно.
- Занят был, - буркнул он с досадой.
- Ты пришел в пятом часу.
Он повернулся и посмотрел на нее.
- Я пришел _в два_.
- Нет, Биггер, _в пятом_, - сказала она, вытянув шею и прищурив глаза,
чтобы разглядеть циферблат будильника над изголовьем кровати. - Я хотела
дождаться тебя, но не смогла. Когда я услышала, что ты пришел, я
посмотрела на часы, и был уже пятый час.
- Я-то знаю, когда я пришел, мама.
- Ну, Биггер, правда же - это было _в пятом часу_.
- Это было в самом _начале третьего_.
- Ах, господи, ну пусть будет в начале третьего, если тебе так хочется.
Можно подумать, что ты боишься чего-то.
- А что ты вообще ко мне пристала?
- _Пристала_. Биггер!
- Шпионишь за мной, не успею я глаз раскрыть.
- Биггер, сыночек, где ж я шпионю? Я просто рада, что ты получил
работу.
- По тебе не видно.
Он чувствовал, что ведет себя не так, как нужно. Если слишком много
спорить по поводу того, в котором часу он вернулся домой, это поневоле
останется у нее в памяти, и впоследствии она может сказать что-нибудь ему
во вред. Он отвернулся и продолжал укладывать вещи. Нужно быть осторожнее;
нужно следить за собой.
- Ты есть хочешь?
- Хочу.
- Сейчас я тебе приготовлю что-нибудь.
- Ладно.
- Ты там и жить будешь?
- Да.
Он услышал, что она встает с постели; теперь уже нельзя было
оглядываться. Надо было сидеть отвернувшись, пока она не оденется.
- А люди хорошие, Биггер?
- Ничего.
- Что-то ты как будто и не рад.
- Ох, мама! Ради господа бога! Чего ты от меня хочешь?
- Знаешь, Биггер, смотрю я на тебя часто и не пойму, откуда ты такой?
Опять он сорвался с тона; надо быть внимательнее. Он подавил
нараставшее раздражение. И так довольно, не хватает еще ссоры с матерью.
- Ты теперь на хорошем месте, - сказала мать. - Ты должен работать изо
всех сил и постараться стать человеком. Придет время, захочешь жениться,
зажить своим домом. Вот тебе случай выйти в люди. Ты всегда жаловался, что
у тебя случая нет. Смотри не упусти его теперь.
Он по звуку различал ее движения и знал, что теперь она уже настолько
одета, что ему можно повернуться. Он перетянул чемодан ремнями и поставил
его у двери; потом встал у окна, напряженно вглядываясь в пушистые хлопья
снега.
- Биггер, что такое с тобой?
Он быстро повернулся.
- Ничего, - сказал он, стараясь угадать, что она в нем заметила
непривычного. - Ничего. Просто мне надоели твои расспросы, - добавил он,
чувствуя потребность как-то отбиться от нее, хотя бы даже ценой грубости.
Он подумал о том, как должны звучать его слова. Неужели голос у него
сегодня не такой, как всегда? Неужели что-то изменилось в его голосе после
того, как он убил Мэри? Или по его поведению можно было догадаться, что с
ним что-то неладно? Он увидел, как мать, покачав головой, ушла за
занавеску готовить завтрак. Он услышал зевок; оглянулся - и увидел Веру,
которая улыбалась ему, приподнявшись на локте.
- Ну, сговорился?
- Да.
- Сколько будешь зарабатывать?
- Ох, Вера! Спроси мать. Я ей уже все рассказал.
- Ура-ура-ура! Биггер поступил на работу! - нараспев проговорила Вера.
- Да ну тебя, заткнись.
- Оставь его в покое, Вера, - сказала мать.
- А что с ним?
- А что с ним было вчера, позавчера? - спросила мать.
- Ну, Биггер! - протянула Вера жалобно.
- Дурной какой-то мальчишка, вот и все, - сказала мать. - Никогда от
пего доброго слова не услышишь.
- Отвернись, я буду одеваться, - сказала Вера.
Биггер стал смотреть в окно. Он услышал протяжное "а-а!" и понял, что
это проснулся Бэдди.
- Бэдди, отвернись, - сказала Вера.
- Ладно.
Биггер услышал шуршание платья.
- Уже можно, - сказала Вера.
Биггер оглянулся и увидел, что Бэдди сидит на постели и трет глаза.
Вера примостилась на краешке стула и, поставив ногу на другой стул,
застегивала туфлю. Биггер посмотрел куда-то мимо нее. Ему хотелось
прошибить головой крышу и унестись из этой комнаты совсем, навсегда.
- Пожалуйста, не смотри на меня, - сказала Вера.
- А? - переспросил Биггер, с удивлением глядя на ее надутые губы. Потом
он вдруг понял, о чем она говорит, и выпятил губы, передразнивая ее. Она
быстро вскочила и пустила в него туфлей. Туфля пролетела у самой его
головы и ударилась о подоконник так, что стекла зазвенели.
- Я тебе сказала, чтобы ты на меня не смотрел! - завизжала Вера.
Биггер встал, глаза у него стали красные от злости.
- Жалко, что ты в меня не попала, - сказал он.
- Вера, Вера! - позвала мать.
- Мама, скажи ему, чтобы он на меня не смотрел, - захныкала Вера.
- Никто и не думал на нее смотреть, - сказал Биггер.
- Ты смотрел мне под юбку, когда я застегивала туфлю!
- Жалко, что ты в меня не попала, - повторил Биггер.
- Что я тебе, собака, что ли? - возмутилась Вера.
- Иди сюда, на кухню, Вора, здесь оденешься, - сказала мать.
- Я для него хуже собаки. - Вера пошла за занавеску, всхлипывая, закрыв
лицо руками.
- Знаешь, Биггер, - сказал Бэдди, - я вчера все хотел тебя дождаться,
да не смог. До трех сидел, а там пришлось лечь. Так спать хотел, прямо
глаза слипались.
- Я раньше пришел, - сказал Биггер.
- Но-о, врешь. Я лег в...
- Я лучше знаю, когда я пришел!
Они молча посмотрели друг на друга.
- Ну ладно, - сказал Бэдди.
Биггеру было не по себе. Он чувствовал, что держится не так, как нужно.
- Сговорился? - спросил Бэдди.
- Да.
- Шофером?
- Да.
- А машина какая?
- "Бьюик".
- Может, когда-нибудь и меня покатаешь?
- Понятно; вот только устроюсь.
От вопросов Бэдди он почувствовал себя как-то немного увереннее; ему
всегда льстило поклонение младшего брата.
- Ух ты! Мне бы такую работу, - сказал Бэдди.
- Что же, это нетрудно.
- А ты мне подыщешь?
- Понятно. Дай только срок.
- Сигареты есть?
- Есть.
Они молча курили. Биггер думал о котле. Сгорела уже Мэри или нет? Он
посмотрел на часы: было ровно семь. Может быть, пойти сейчас, не дожидаясь
завтрака? Вдруг он оставил там что-нибудь, какой-нибудь знак того, что
Мэри умерла? Но ведь мистер Долтон сказал, что по воскресеньям они встают