Райт Гарри. Сын Америки

себя просто, деловито. Биггер не мог понять, в чем тут дело. Он приблизил
газету к глазам, и стал читать. ПРЕСТУПНИК-НЕГР СОЗНАЛСЯ В ДВОЙНОМ
УБИЙСТВЕ. ПОТРЯСЕНИЕ УБИЙЦЫ ПРИ ВИДЕ ТЕЛА ЖЕРТВЫ. ЗАСЕДАНИЕ ОБВИНИТЕЛЬНОЙ
КАМЕРЫ НАЗНАЧЕНО НА ЗАВТРА. КРАСНЫЕ ВЗЯЛИ НА СЕБЯ ЗАЩИТУ ПРЕСТУПНИКА. Он
пробегал строчки глазами в поисках какого-нибудь намека на ожидающую его
судьбу.

"...убийца, несомненно, понесет высшую кару за свои преступления...
виновность можно считать установленной... остается установить, сколько еще
аналогичных преступлений он успел совершить... попытка напасть на убийцу
во время предварительного разбирательства..."

И дальше:

"В беседе по поводу выступления коммунистов в защиту чернокожего
насильника и убийцы мистер Дэвид А.Бэкли, прокурор штата, заявил нам
следующее: "Чего еще ждать от таких людей? Я считаю, что эту заразу надо
вырвать с корнем. Мое глубокое убеждение, что, досконально изучив
деятельность красных в нашей стране, можно найти ключ ко многим
нерасследованным преступлениям".
Будучи спрошен о том, какое влияние может оказать процесс Томаса на
апрельские выборы, на которых мистер Бэкли выступает в качестве кандидата
в преемники самому себе, он вынул красную гвоздику из петлицы своей
визитки и со смехом отмахнулся ею от репортеров".

Вдруг раздался протяжный вопль; Биггер уронил газету, вскочил на ноги и
бросился к решетке посмотреть, что случилось. В коридоре шесть белых людей
боролись с каким-то негром. Они тащили его за ноги и остановились прямо
против камеры Биггера. Дверь камеры распахнулась, и Биггер попятился к
койке, раскрыв рот от удивления. Негр извивался и корчился в руках у
белых, безуспешно пытаясь высвободиться.
- Пустите меня! Пустите! - кричал он.
Они приподняли его и бросили в камеру, потом заперли дверь и ушли. С
минуту негр лежал неподвижно на цементном полу, потом, вскочил и бросился
к двери.
- Отдайте мои бумаги! - закричал он.
Биггер увидел его лицо; глаза у него были налиты кровью, в углах губ
белела пена. Пот блестел на коричневой коже. Он сжимал прутья решетки с
такой исступленной силой, что при крике все его тело сотрясалось. Видя его
отчаяние, Биггер удивился, почему ему не отдают то, что у него ваяли.
- Вам это так не пройдет! - ревел негр.
Биггер подошел к нему и положил ему руку на плечо.
- Что такое они у тебя забрали? - спросил он.
Но тот продолжал кричать, не обращая на него внимания.
- Я буду жаловаться на вас президенту, слышите! Отдайте мне мои бумаги
или выпустите меня сейчас же отсюда, белая сволочь! Вы хотите уничтожить
все мои доказательства! Хотите замазать свои преступления! Не удастся! Я
расскажу о них всему миру! Я знаю, зачем вы меня посадили за решетку! Это
все профессор! Но ему это так не пройдет...
Биггер смотрел на него со страхом в невольным интересом. В возбуждении
этого человека по поводу его пропажи, в чем бы она ни заключалась, было
что-то неестественное. И все же его отчаяние казалось искренним; оно
действовало на Биггера, властно требуя сочувствия.
- Идите сюда! - кричал негр. - Отдайте мне мои бумаги, а не то я
пожалуюсь президенту, и вы будете отстранены от должности...
Что за бумаги они у него отняли? Биггер ничего не понимал. О каком это
президенте он все твердит? И кто такой профессор? Среди криков негра
Биггер услышал чей-то голос, звавший его.
- Эй ты, новичок!
Биггер, осторожно обойдя яростно бившегося негра, подошел к двери.
- Он не в себе! - сказал ему белый человек, сидевший в одной из камер
напротив. - Скажи им, чтобы его от тебя убрали. Он тебя придушит. Он
слишком много сидел над книгами в университете, вот и заучился. Он писал
книгу про то, как живут негры, и теперь уверяет, что у него украли все его
записки. Он говорит, что доискался до причины, почему белые обижают
негров, и теперь он все объяснит президенту, и президент сделает так, что
больше этого не будет. Совсем свихнулся, понимаешь? Он говорит, это
университетский профессор велел его посадить в тюрьму. Его зацапали
сегодня утром в вестибюле почтамта: он пришел туда в одном нижнем белье, с
президентом собрался беседовать...
Биггер отпрянул назад, к койке. Весь его страх смерти, вся ненависть и
стыд стушевались перед одной пугающей мыслью: что, если этот несчастный
кинется на него? Негр все еще тряс решетку, продолжая кричать. Он был
такого же роста, как Биггер. У Биггера возникло странное ощущение, что все
его чувства обрели временное равновесие на волоске, которым была его
усталость, и что неистовство этого человека вновь втянет его в кипящий
водоворот. Он лежал на койке, обхватив голову руками, мучимый безотчетной
тревогой, лежал и слушал вопли негра, хотя самое лучшее для него было бы
их не слышать.
- Вы боитесь меня! - кричал негр. - Потому-то вы меня сюда и упрятали!
Но я все расскажу президенту! Я скажу ему, что вы сослали нас всех на
Южную сторону и заставляете жить в таких условиях, что каждый десятый из
нас неминуемо сходит с ума! Я скажу ему, что вы сбываете в Черном поясе
все испорченные продукты, и притом за двойную цену! Я скажу, что вы берете
с нас налоги, а больниц для нас не строите! Я скажу, что наши школы так
переполнены, что в них процветают все пороки! Я скажу, что вы нанимаете
нас на работу в последнюю очередь, а увольняете в первую! Я все скажу
президенту, и Лиге наций тоже...
Арестанты в других камерах зашумели.
- Заткнись ты, псих!
- Уберите его отсюда!
- Выбросьте его вон!
- Ну тебя к черту!
- Не запугаете! - заревел негр. - Я вас знаю. Они подсадили вас сюда,
чтобы вы подглядывали за мной!
Поднялся невообразимый гомон. Но по коридору уже бежали несколько
человек в белых халатах, с носилками. Они отперли камеру, схватили
кричащего негра, надели на него смирительную рубашку, уложили на носилки и
унесли. Биггер сел на койку и уставился в пространство тупым, безнадежным
взглядом. Он слышал, как арестанты переговариваются из камеры в камеру.
- Что это у него-украли?
- Да ничего! Он просто полоумный!
Наконец все успокоились. В первый раз с тех пор, как его поймали,
Биггеру захотелось, чтобы возле него кто-то был, чтобы ему было за что
физически уцепиться. Он обрадовался, когда лязгнул ключ в замке. Он сел,
над ним стоял сторож.
- Выходи, парень. Адвокат пришел.
Ему надели наручники и повели его по коридору в маленькую комнатку,
посреди которой стоял Макс. Стальные кольца у него на руках разомкнули и
втолкнули его в комнату, он услышал, как за ним захлопнулась дверь.
- Садитесь, Биггер. Ну как вы?
Биггер присел на кончике стула и ничего не отвечал. Комната была очень
маленькая. С потолка спускалась одна лампочка под желтым шаровидным
колпаком. Единственное окно было забрано решеткой. Кругом стояла тишина.
Макс сел напротив Биггера, глаза Биггера встретились с его глазами и
сейчас же опустились. Биггеру казалось, что вот он сидит и держит в руках
всю свою жизнь и растерянно ожидает, чтобы Макс сказал ему, что с ней
делать; и от этого он чувствовал ненависть к самому себе. Его вдруг
охватило желание исчезнуть, перестать существовать. Он был слишком слаб,
или мир был слишком силен; он сам не знал, что вернее. Много раз он
пытался создать свой собственный мир, в котором можно было бы жить, и
всякий раз он терпел неудачу. И вот опять он ждет, чтобы кто-то ему что-то
сказал; опять он застыл на грани между самостоятельным действием и
свершением чужой воли. Что же, ему все еще мало ненависти и страха? Чем
теперь может помочь ему Макс? Даже если Макс честно приложит все старания,
тысячи белых рук протянутся, чтобы помешать ему. Пусть лучше идет домой. У
него зашевелились губы, чтобы заговорить, чтобы попросить Макса уйти; но
слова не вышли. Он понял, что даже в этих словах обнаружит крушение
последней надежды и тем предаст свою душу на еще больший позор.
- Я для вас купил костюм, - сказал Макс. - Завтра утром вам его
передадут, и вы его сейчас же наденьте. Нужно, чтобы вы явились в
обвинительную камеру в приличном виде.
Биггер ничего не говорил, он только глянул на Макса и снова отвел
глаза.
- О чем вы задумались, Биггер?
- Ни о чем, - пробормотал он.
- Ну вот что, Биггер. Я хочу, чтобы вы мне рассказали о себе...
- Не стоит вам, стараться, мистер Макс! - вдруг выпалил Биггер.
Макс пристально посмотрел на него:
- Вы в самом деле так думаете, Биггер?
- А как же еще тут можно думать?
- Биггер, я буду с вами откровенен. Я вижу только один выход: признание
вины. Можно просить о помиловании, о пожизненном заключении...
- Лучше умереть!
- Глупости. Вы должны жить.
- Для чего?
- Разве у вас нет желания бороться?
- Что я могу? Я уже попался.
- _Так_ умереть вы не должны, Биггер.
- Мне все равно, _как_ умереть, - сказал он; но голос у него сорвался.
- Слушайте, Биггер, то море ненависти, которое вы увидели теперь, в
сущности, окружало вас всю жизнь. И именно поэтому вы _должны_ бороться.
Если им удастся сломить вас, значит, им и других ничего не стоит сломить.
- Пусть так, - тихо сказал Биггер, сложив руки на коленях и глядя в
черный пол. - Но я ведь не могу победить.
- Прежде всего, Биггер, скажите: вы мне доверяете?
Биггер рассердился.
- Вы ничем не можете помочь, мистер Макс, - сказал он, взглянув прямо в
глаза Максу.
- Но вы мне доверяете, Биггер? - повторил Макс свой вопрос.
Биггер отвел глаза. Он чувствовал, что чем дальше, тем труднее ему
будет сказать Максу, чтобы он ушел.
- Не знаю, мистер Макс.
- Биггер, у меня лицо белое, - сказал Макс. - И я знаю, что почти все
белые лица, которые вам приходилось встречать, отпугивали вас, хотя, может
быть, и помимо собственной воли. Каждый белый человек считает своим долгом
удерживать негра на приличном расстоянии. Часто он сам даже не знает,
зачем он это делает, а все-таки делает. Вот так обстоит дело, Биггер. Но
тем не менее я хочу убедить вас, что мне вы можете доверять.
- Не стоит, мистер Макс.
- Вы не хотите, чтобы я вел ваше дело?
- Вы мне ничем не поможете. Я попался.
Биггер понимал: Макс старается внушить ему, что он, Макс, принимает его
точку зрения на вещи; и от этого ему было так же не по себе, как тогда в
машине, когда Джан пожал ему руку. От этого в нем снова остро и мучительно
оживала мысль о том, что он - черный, и страх и стыд, неразрывные с этой
мыслью; и за все это он начинал ненавидеть самого себя. Он верил Максу.
Ведь Макс хочет его защищать, хотя и знает, что навлечет на себя
недовольство всех остальных белых. Но едва ли Макс сумеет убедить его в
чем-либо таком, что позволит ему спокойно пойти на смерть. Едва ли сам
господь бог это сумел бы. Судя по тому, что он чувствует сейчас, им
придется тащить его к стулу силой - так, как они тащили его вниз по
лестнице, когда поймали. И он не хотел, чтобы играли на его чувствах; он
опасался новой ловушки. Если он признает, что верит Максу, и будет
поступать, как подскажет ему эта вера, не кончится ли это тем же, чем и
всякое проявление веры? Ему хотелось верить; но он боялся. Он чувствовал,
что должен был бы пойти Максу навстречу; но как и всегда, когда с ним
заговаривали белые, у него являлось такое ощущение, будто он пойман на
Ничьей Земле. Он сидел на стуле сгорбившись, понурив голову и смотрел на
Макса только тогда, когда Макс не смотрел на него.
- Сигарету, Биггер? - Макс поднес ему огня, потом закурил сам;
несколько минут они курили молча. - Биггер, я ваш адвокат. Я хочу, чтобы
мы с вами говорили откровенно. Я обещаю вам сохранить все в строжайшей
тайне...
Биггер пристально посмотрел на Макса. Ему стало жаль этого белого. Он
видел, что Макс боится, как бы он совсем не отказался говорить. А обидеть
Макса ему не хотелось. Он решительно наклонился вперед. Что ж, говорить
так говорить. Рассказать ему все. Покончить с этим, и чтобы Макс ушел.
- А мне все равно, что я сейчас говорю или делаю...
- Совсем не все равно, - живо перебил его Макс.
На какую-то долю секунды Биггеру вдруг захотелось смеяться, потом это
прошло. Макс от души стремился помочь ему, а он должен был умереть.
- Может быть, и не все равно... - протянул Биггер.
- Если вам все равно, что вы говорите и делаете, почему же вы сегодня
отказались воспроизвести сцену убийства в доме Долтонов?
- Для _них_ я ничего не хочу делать.
- Почему?
- Они ненавидят негров, - сказал он.
- Но _почему_, Биггер?
- Я не знаю, мистер Макс.
- Биггер, вы разве не знаете, что они не только негров ненавидят?
- Кого же еще?
- Они ненавидят профсоюзы. Они ненавидят всех, кто старается сплотить
людей. Они ненавидят Джана.
- Но негров они ненавидят больше, - сказал Биггер. - С профсоюзными
организаторами они никогда не сделают того, что со мной.
- Делают и хуже. Вам так кажется, потому что цвет вашей кожи помогает
им выделять вас, обособлять, эксплуатировать. Но точно так же они
поступают и с другими. Они ненавидят меня, потому что я стараюсь помочь
вам. Они пишут мне письма, в которых называют меня "поганым жидом".
- Они меня ненавидят; больше я ничего не знаю, - угрюмо сказал Биггер.
- Биггер, прокурор штата дал мне экземпляр признания, которое вы
подписали. Скажите, вы ему говорили правду?
- Да. Что мне еще было делать?
- Теперь, Биггер, скажите мне вот что. Зачем вы все это сделали?
Биггер вздохнул, пожал плечами и сделал глубокую затяжку.
- Не знаю, - сказал он. Дым, клубясь, выходил из его ноздрей.
- Это было обдумано заранее?
- Нет.
- Вам кто-нибудь помогал?
- Нет.
- Были у вас раньше когда-нибудь подобные мысли?
- Нет.
- Как же это вышло?
- Так вот вышло, мистер Макс.
- Вы жалеете об этом?
- Чего жалеть? От этого мне легче не будет.
- И вы совсем не можете объяснить, почему вы это сделали?
Биггер смотрел прямо перед собой расширенными, блестящими глазами.
Разговор с Максом вновь пробудил в нем настоятельную потребность
заговорить, рассказать, попытаться объяснить свои чувства. Волна
возбуждения захлестнула его. Вот протянуть бы руки и высечь из пустого
пространства конкретные, осязаемые причины, заставившие его совершить
убийство. Так ясно он ощутил их. Если б ему удалось это сделать,
сковывавшее его напряжение разрядилось бы навсегда; он мог бы сидеть и
ждать, пока ему не скажут идти к стулу; а когда скажут - спокойно пойти.
- Мистер Макс, я не знаю. У меня тогда все смешалось. Я столько
чувствовал, и все разное.
- Вы ее изнасиловали, Биггер?
- Нет, мистер Макс. Не трогал ее. Но кто мне поверит?
- Но вы думали об этом до того, как миссис Долтон вошла в комнату?
Биггер покачал головой и судорожно стал тереть руками глаза. Он почти
забыл о присутствии Макса. Он старался нащупать ткань своих ощущений,
старался ухватить их смысл.
- Не знаю, не знаю. Немножко было это со мной. Да, пожалуй, что так. Я
был пьяный, и она была пьяная, вот откуда оно и взялось.
- Но вы изнасиловали ее или нет?
- Нет. Но все скажут, что да. Какая разница? Я негр. Оли говорят, что
все негры так делают. Так не все ли равно, было это или нет?
- Вы с пей давно были знакомы?
- Несколько часов.
- Она вам нравилась?
- _Нравилась_?
Это вырвалось у него таким надсадным криком, что Макс вздрогнул. Биггер
вскочил на ноги. Зрачки его расширились, руки поднялись и, дрожа, повисли
в воздухе.
- Ну, ну, Биггер! Биггер... - сказал Макс.
- Нравилась? Да я ненавидел ее! Один бог знает, как я ее ненавидел! -
закричал он.
- Сядьте, Биггер!
- Я и теперь ее ненавижу, вот хоть она и умерла, а, видит бог,
ненавижу...
Макс схватил его за плечи и заставил сесть.
- Перестаньте волноваться, Биггер, слышите? Успокойтесь!
Биггер затих, только глаза его беспокойно блуждали по сторонам. Наконец
он опустил голову и переплел пальцы. Нижняя губа слегка отвисла.
- Значит, вы ее ненавидели?
- Да. И ничуть мне не жалко, что она умерла.
- Но что же она вам сделала? Вы сами сказали, что только что
познакомились с ней.
- Не знаю. Ничего такого она мне не сделала. - Он помолчал и нервно
провел рукою по лбу. - Она... Это... Черт, нет, я не знаю. Она меня все
расспрашивала. Она как-то так все говорила и делала, что я сразу
возненавидел ее. Она все во мне перевернула. Я чуть не плакал от злости...
- Он оборвал на высокой, жалобной ноте. Он облизнул губы. Мысль его
запуталась в сетке смутных побочных ассоциаций: он представил себе свою
сестренку Веру, как она сидит на краешке стула и плачет оттого, что он
"подсматривал" и ей стыдно; он представил, как она вскакивает и бросает в
него туфлю. Он растерянно покачал головой. - Она все приставала ко мне,
мистер Макс, расскажи ей, как живут негры. Она села рядом со мной
впереди...
- Но, Биггер, за это ведь нельзя возненавидеть человека. Она вам желала
добра...
- Добра? Нет, черта с два, никакого она мне добра не желала!
- Как это - нет! Она держала себя с вами как человек с человеком.
- Мистер Макс, у нас все по-разному. Что вам кажется добром, то на
самом деле совсем не добро. Я ведь про нее ничего не знал. Я только знал,
что из-за таких, как она, белые убивают негров. И живем мы совсем в разных
местах. А тут она вдруг со мной так.
- Вы должны были понять, Биггер. Она себя держала с вами так, как
умела.
Биггер озирался по сторонам, не зная, что ответить. Он понимал, что его
поступки кажутся непоследовательными, и он уже отказался от мысли дать им
последовательное объяснение. Руководствуясь только инстинктивным чувством,
он отвечал Максу.
- Ну и я себя с ней держал так, как умел. Она богатая. Такие, как она,
всему хозяева на земле. Такие, как она, говорят, что негры все равно что
собаки. Они нас заставляют делать только то, что _они_ хотят...
- Но, Биггер, ведь _эта_ девушка хотела помочь вам!
- Мне этого не было видно.
- А что же она должна была делать, чтоб это было видно?
- Не знаю, мистер Макс. Белые и негры - чужие друг другу. Мы не знаем,
что у них на уме, они не знают, что у нас на уме. Может, она и хотела мне
добра; только этого не было видно. По-моему, она все делала и говорила так
же, как и все белые люди...
- За это ее нельзя винить, Биггер.
- У нее кожа такая же белая, как и у всех у них, - сказал Биггер, как
бы защищаясь.
- Я одного не понимаю, Биггер. Вы говорите, что ненавидели ее, и вместе
с тем сами сказали, что она вызывала у вас желание, когда вы были с ней
вдвоем в комнате, оба пьяные...
- Да, - сказал Биггер, кивнув головой и рукой вытирая губы. - Да.
Чудно, верно? - Он затянулся дымом. - Да, наверно, так получилось потому,
что я знал, что этого нельзя. Наверно, потому, что белые говорят, будто мы
все это делаем. Мистер Макс, вы знаете, что они про нас еще говорят? Они
говорят, что если у негра триппер, так он старается изнасиловать белую
женщину, потому что негры верят, будто от этого триппер проходит. Вот они
что _говорят_. И они _верят_ этому. Господи, мистер Макс, да если про тебя
говорят такое, так лучше тебе и не родиться. Что толку? Ну было это со
мной, когда я ее принес наверх, в ее комнату. Все равно ведь они про нас
так говорят; для того и говорят, чтобы убивать нас. Они проводят черту и
говорят: вот твоя сторона, и тут ты сиди. А что там нет хлеба, на этой
стороне, это им все равно. Можешь умереть, им все равно. А потом еще про
тебя говорят такие вещи, и стоит тебе перейти черту, как тебя убивают.
Тогда уж сам бог велел тебя убить. Всякий рад тебя убить тогда. Да, было
это со мной, может, потому и было, что так говорят. Может, потому именно и
было.
- Вы хотите сказать, что вам хотелось бросить им вызов? Хотелось
показать, что вы смеете, что вам все равно?
- Не знаю, мистер Макс. Но что мне было терять? Все равно рано или
поздно я бы им попался. Я негр. Хоть бы я и не сделал ничего, все равно я
бы попался. Стоит только кому-нибудь указать на меня белым пальцем, и мне
конец. Разве не так?
- Но почему, когда миссис Долтон вошла в комнату, вы не рассказали ей,
в чем дело? И ничего бы тогда не случилось...
- Господи, мистер Макс, когда я повернулся и увидел, что старуха идет к
кровати, я уже ничего не мог. Я просто себя не помнил...
- То есть как? Вы потеряли сознание?
- Нет, нет... Я все понимал, что делаю. Но я не мог не делать.
Понимаете? Ну вот как будто кто-то другой влез в мою шкуру и стал делать
все за меня...
- Биггер, скажите, вы чувствовали к Мэри более сильное влечение, чем к
женщинам вашей расы?
- Нет. Они так говорят. Но только это неправда. Я ее и тогда ненавидел,
и теперь ненавижу.
- Хорошо, а Бесси почему вы убили?
- Чтобы она не разболтала. Мистер Макс, после того как я убил белую
женщину, уже не трудно было еще кого-нибудь убить. Я тут не раздумывал
много. Я знал, что нужно убить Бесси, и я ее убил. Я хотел убежать из
Чикаго...
- Вы ненавидели Бесси?
- Нет.
- Любили ее?
- Нет. Просто я боялся. Я в Бесси не был влюблен. Она была моя девушка,
и больше ничего. Я вообще никогда не был влюблен. Я убил Бесси, чтоб
спастись. Должна же у парня быть девушка, ну вот, у меня была Бесси. И я
убил ее.
- Скажите мне, Биггер, когда вы почувствовали ненависть к Мэри?
- Сразу, как только я ее увидел, как только она со мной заговорила.
Кажется, я ее ненавидел, даже когда не знал еще...
- Но _почему_?
- Я ведь вам сказал. Такие, как она, нам ничего делать не дают.
- А что бы вы хотели делать, Биггер?
Биггер вздохнул и опять глубоко затянулся.
- Да ничего такого определенного. Но только я хотел, чтоб можно было
делать то, что делают другие.
- И оттого, что этого нельзя было, вы возненавидели эту девушку?
Опять Биггер почувствовал, что в его поступках нет последовательности,
и опять он обратился к своим чувствам за правильным ответом для Макса.
- Мистер Макс, когда человеку постоянно говорят, что можно и чего
нельзя, надоедает в конце концов. Ведь как живешь - пробавляешься
мелочами. То ботинки чистишь, то улицы подметаешь - что придется...
Заработки такие, что не прокормишься. Каждый день ждешь, вот-вот уволят. В
конце концов выматываешься до того, что уж и не ждешь ничего хорошего.
Только мечешься с утра до ночи по чужой указке. Даже человеком себя больше
не чувствуешь. Так только, со дня на день перебиваешься, работаешь, чтобы
все шло, как идет, чтоб другие жить могли. Знаете, мистер Макс, я вот
часто думаю о белых...
Он замолчал. Макс наклонился вперед и дотронулся до его колена.
- Продолжайте, Биггер.
- Ну вот, у них ведь все есть. Они тебе места не оставляют на земле.
Они как бог... - Он проглотил слюну, закрыл глаза и вздохнул. - Даже
думать они тебе не дают о том, о чем хочется. Так тебя гонят и теснят, что
только об этом и можешь думать, больше ни о чем. Они убивают тебя раньше,
чем твоя смерть придет.
- Но, Биггер, значит, что-то вам все-таки сильно хотелось делать, раз
вы их так возненавидели за то, что они помешали вам?
- Нет... Ничего мне не хотелось.
- Но ведь вы сами сказали: Мэри и такие, как она, не дают вам ничего
делать.
- А что я могу хотеть? Я ничего не знаю. У меня никогда не было случая
стать чем-нибудь. Я простой негр, а законы пишут белые.
- Но кем бы вам хотелось стать?
Биггер долго молчал. Потом он засмеялся, без звука, без движения губ,
просто его легкие три раза коротко и энергично вытолкнули через ноздри
воздух.
- Одно время мне хотелось стать летчиком. Но они не дали бы мне
поступить в школу, где этому учат. Они выстроили большую школу, а потом
обвели ее чертой и сказали, что только те, кто живет внутри черты, могут в
ней учиться. А раз так, значит, неграм туда дороги нет.
- А еще что?
- Ну, одно время в армию думал пойти.
- Почему же не пошли?
- К черту, там все то же самое. Что может там делать негр - только рыть
окопы. А во флоте - мыть посуду и скрести полы.
- И больше вам никогда ничего не хотелось?
- Не помню. Не все ли равно теперь? Моя песенка спета... Я попался - и
умру.
- Расскажите мне, о чем вы еще _думали_, что вам нравилось?
- Иметь свой бизнес тоже хорошо. Но откуда негру стать дельцом? У нас
нет денег. У нас нет ни шахт, ни железных дорог - ничего. Они не хотят,
чтобы у нас что-нибудь было. Они хотят, чтобы мы сидели в своем закутке...
- А вы не хотели сидеть?
Биггер глянул на него, сжав губы. Лихорадочная гордость блеснула в его
налитых кровью глазах.
- _Не хотел_, - сказал он.
Макс посмотрел на него и вздохнул.
- Слушайте, Биггер. Вы мне рассказывали о том, чего не могли делать. Но
кое-что вы сделали. Вы совершили два преступления. Чего вы ждали от них?
Биггер встал и засунул руки в карманы. Потом он прислонился к стене и
рассеянно уставился в пространство. Снова он позабыл о присутствии Макса.
- Не знаю. Может, вам покажется, что я полоумный. Может, меня посадят
на электрический стул за такие мысли. Но только я не жалею, что убил. Хоть
ненадолго, хоть на минуту я чувствовал себя свободным. Я что-то _делал_.
Это скверно, я знаю, но мне было хорошо. Может, бог меня за это накажет.
Пусть накажет. Но я не жалею. Я убил потому, что я боялся и зол был. Но я
всю жизнь боялся и был зол, а после того как я убил ту белую девушку, я
хоть ненадолго перестал бояться.
- Чего же вы боялись?
- Всего, - выдохнул он и закрыл лицо руками.
- Вы никогда в жизни не надеялись, Биггер?
- На что? Чего мне было ждать хорошего? Я ведь черный, - пробормотал
он.
- У вас не было своей мечты о счастье?
- Почему? Была, - сказал он выпрямляясь.
- О каком же счастье вы мечтали?
- Не знаю. Мне много чего хотелось. Но только ничего этого нельзя было.
Мне хотелось делать то, что делали белые мальчики после школы. Одни
поступали в колледж. Другие шли в армию. А я не мог.
- Но вам хотелось быть счастливым?
- Понятно. Кому же не хочется?
- Но вы не верили, что это когда-нибудь будет?
- Не знаю. Я просто жил изо дня в день. Вечером ложился спать, утром
вставал. Нет, иногда мне казалось, что это будет.
- Как?
- Не знаю, - ответил он голосом, который прозвучал как стон.
- Как же вы себе представляли счастье?
- Не знаю. Только совсем не похоже на то, что было.