Райт Гарри. Сын Америки

бокалах.
- У таких, верно, и матрасы набиты долларовыми бумажками, - сказал
Биггер.
- Знаешь, им даже не приходится ворочаться во сне, - сказал Джек. -
Ночью у постели стоит лакей и, как услышит, что барин вздохнул, так сейчас
же легонько его на другой бок и перекатывает...
Они опять засмеялись, но сразу смолкли. Танцевальная музыка вдруг
сменилась низким рокочущим тремоло, и миллионерша повернулась и стала
смотреть на дверь зала, откуда слышались крик и шум.
- Держу пари, что это муж идет, - сказал Джек.
- Факт, - сказал Биггер.
Какой-то молодой человек, растрепанный, с блуждающими глазами, стал
проталкиваться сквозь толпу лакеев и танцующих.
- Сумасшедший какой-то, что ли, - сказал Джек.
- Чего ему здесь надо? - спросил Биггер, как будто его лично оскорбило
вторжение беспокойного незнакомца.
- А черт его знает, - пробормотал Джек, озабоченно глядя на экран.
Биггер увидел, как растрепанный человек увернулся от лакеев и побежал
прямо к столику молодой миллионерши. Музыка оборвалась, кавалеры и дамы в
панике разбежались по углам. Послышались крики: "Держите его! Хватайте
его!" Растрепанный молодой человек остановился в нескольких шагах от
столика, засунул руку за борт пиджака и вытащил какой-то черный предмет.
Раздались пронзительные возгласы: "У него бомба! Держите его!" Биггер
увидел, как любовник миллионерши одним прыжком очутился на середине зала,
высоко вскинул руки и поймал бомбу на лету, после того как растрепанный
человек ее бросил. Миллионерша упала в обморок, а любовник вышвырнул бомбу
в окно, разбив при этом два стекла. Биггер увидел белую вспышку за окном и
услышал оглушительный взрыв. Потом на экране опять появился растрепанный
человек, он лежал на полу, и десятка полтора рук его держали. Он услышал,
как одна из женщин воскликнула: "Он коммунист!"
- Слушай, Джек!
- Угу?
- Что такое коммунист?
- Коммунист - это красный, что ты, не знаешь?
- Хорошо, ну а что такое "красный"?
- А черт его знает. По-моему, это такие люди, которые живут в России.
- Безумные они все, что ли?
- Да вроде. Ты слушай. Он хотел убить кого-то.
На экране растрепанный человек рыдал, стоя на коленях, и вперемежку с
проклятиями стонал: "Я хотел убить его!" Выяснилось, что растрепанный
бомбометатель - из левых, он принял любовника миллионерши за ее мужа и
хотел его убить.
- Они, видно, не любят богатых, - сказал Джек.
- Еще бы, - сказал Биггер. - Про них только и слышно - то хотели убить
кого-то, то взрыв устроить.
Кадры быстро сменялись, и теперь молодая миллионерша в приливе
раскаяния говорила своему любовнику, что она благодарна ему за спасение ей
жизни, но то, что произошло, заставило ее понять, что она нужна мужу. Что,
если б это был он? - жалобно восклицала она.
- Она вернется к своему старику, - сказал Биггер.
- Ну да, - сказал Джек. - Надо же им поцеловаться в конце.
Биггер увидел машину, в которой молодая миллионерша спешила домой к
мужу. После долгих объятий и поцелуев они поклялись простить друг друга и
никогда больше не расставаться.
- Как ты думаешь, на самом деле так бывает? - спросил Биггер, полный
мыслей о жизни, которую он никогда не видал.
- Понятно. У богатых вот так и бывает, - сказал Джек.
- Интересно, этот тип, у которого я буду работать, тоже такой богатый?
- спросил Биггер.
- Может быть, - сказал Джек.
- Черт! Что-то мне захотелось пойти на эту работу, - сказал Биггер.
- А ты иди. Мало ли что может случиться.
Они засмеялись. Биггер повернулся к экрану, но не видел, что там
происходит. Он по-новому, с особым возбуждением думал о своей будущей
работе. Правда ли все то, что он слышал о богатых белых? Похожи ли его
будущие хозяева на тех людей, которых он видел в фильме? Если да, то он
все это увидит вблизи, изнутри, так сказать, узнает всю подноготную. На
экране замелькали первые кадры "Торговца Хорна", и он увидел голых черных
мужчин и женщин, извивающихся в бешеной пляске, и услышал глухой стук
тамтама, но африканское празднество расплывалось перед его глазами,
уступая место образам белых мужчин и женщин в черных и белых костюмах,
которые смеялись, разговаривали, пели и танцевали. Это были умные люди:
они умели загребать деньги, целые кучи денег. Может быть, если он у них
станет работать, случится что-нибудь неожиданное и часть этих денег
достанется ему? Он присмотрится, как они делают это. Ведь это просто такая
игра, и белые умеют играть в нее. А потом богатые белые не так плохо
относятся к неграм; это бедные белые их ненавидят. Они потому ненавидят
негров, что не сумели тоже нахапать денег. Мать всегда говорила ему, что
богатые белые предпочитают негров бедным белым. Он подумал, что, если б он
был бедным белым и не сумел нахапать денег, его стоило бы повесить. Бедные
белые - дураки. Только богатые белые умны, и они знают, как обходиться с
людьми. Он вспомнил историю, которую ему кто-то рассказывал, про
шофера-негра, который женился на богатой белой девушке, и родители девушки
дали им много денег и спровадили их за границу.
Да, этим местом у Долтонов швыряться не стоит. Может быть, мистер
Долтон - миллионер. Может быть, у него есть дочка, у которой горячая
кровь, может быть, она любит сорить деньгами, и когда-нибудь ей захочется
прокатиться на Южную сторону, посмотреть, что там есть интересного. А
может быть, у нее есть тайная любовь, и он один будет знать об этом, так
как ему придется возить ее на свидания; и она даст ему много денег, чтобы
он молчал.
Какой же он дурак - затеять грабеж у Блюма как раз тогда, когда
представился случай получить хорошую работу. Как он раньше не подумал об
этом! Зачем рисковать попусту, когда есть столько других шансов, верных
шансов. Сорвется что-нибудь - и он потеряет работу, а может быть, еще и в
тюрьму угодит. В конце концов, очень ему нужно грабить эту лавку. Он
нахмурился в темноте зала, прислушиваясь к грохоту тамтама и выкрикам
черных людей, бешено пляшущих на воле. Черных людей, которые живут на
родной земле, в знакомом и понятном мире, не зная напряжения и страха.
- Идем, Биггер, - сказал Джек. - Пора.
- Мм...
- Без двадцати три.
Он встал и двинулся в темноте между рядами, ступая по невидимому
мягкому ковру. Он почти не видел картины, но ему было все равно. Когда он
вышел в фойе, он вспомнил о Гэсе и о Блюме, и сейчас же у него снова
сжалось внутри.
- Шикарная картина, верно?
- Да, уж это настоящий боевик, - сказал Биггер.
Он быстро шагал рядом с Джеком, пока они не дошли до Тридцать девятой
улицы.
- Надо все-таки захватить револьверы, - сказал Биггер.
- Захватим.
- У нас еще есть пятнадцать минут.
- Вот и порядок.
- Пока.
Он шел домой, чувствуя, как растет в нем страх. Дойдя до своего
подъезда, он остановился в нерешительности. Он не хотел грабить Блюма: он
боялся. Но теперь выхода уже не было. Он бесшумно поднялся по лестнице и
вставил ключ в замок; дверь тихо открылась, и он услышал пение матери за
занавеской.

Боже, я хочу быть доброй христианкой
Всей душой, всей душой.
Боже, я хочу быть доброй христианкой
Всей душой, всей душой.

Он на цыпочках вошел в комнату, приподнял свой матрас у изголовья,
вытащил револьвер и сунул его за пазуху. Только он взялся за ручку двери,
мать перестала петь.
- Это ты, Биггер?
Он выскочил на площадку, хлопнул дверью и бегом спустился по лестнице.
Не останавливаясь, пробежал через коридор и, распахнув дверь парадного,
очутился на улице. Жгучий ком, от которого было тесно под ложечкой и в
груди, все разрастался и тяжелел. Он стал дышать ртом. Он дошел до
биллиардной Дока, остановился у двери и заглянул. Джек и Джо играли на
биллиарде, который стоял последним, в глубине комнаты. Гэса не было.
Напряжение, сковывавшее его, слегка ослабло, и он проглотил слюну. Он
оглянулся на улицу, посмотрел сначала в одну сторону, потом в другую:
прохожих было мало, и полисмена нигде не было видно. Часы в витрине
напротив показывали без двенадцати три. Значит, так, надо входить. Он
поднял левую руку и медленным, долгим движением вытер пот со лба. Он
постоял еще минуту, потом вошел и твердым шагом направился к последнему
биллиарду. Он не заговаривал с Джеком и с Джо, и они тоже молчали.
Дрожащими пальцами он вынул сигарету, закурил и стал смотреть, как
отполированные шары катались и стукались на зеленом суконном поле,
отталкивались от упругих бортов и падали в лузы. Он почувствовал, что
должен сказать что-нибудь и тем остановить растущее стеснение в груди.
Резким движением он швырнул сигарету в плевательницу и, выпустив из своих
черных ноздрей две параллельные струйки синего дыма, крикнул хрипло:
- Джек, пари на двадцать пенсов, что ты промажешь!
Джек не ответил. Шар прокатился по прямой через весь биллиард и лег в
угловую лузу.
- Вот и проиграл, - сказал Джек.
- Нет, теперь поздно, - сказал Биггер. - Ты не принял пари, значит, ты
проиграл.
Он говорил не глядя. Все его тело томилось по острому ощущению,
достаточно сильному и властному, чтобы нарушить сковавший его столбняк. До
трех часов оставалось только десять минут, а Гэса все не было. Если Гэс
еще задержится, будет поздно. И Гэс это знал. Если идти на такое дело,
ясно, что надо покончить с ним раньше, чем хозяйки начнут выходить за
покупками к ужину, и воспользоваться тем временем, когда полисмен
находится на другом конце квартала.
- Вот сволочь! - сказал Биггер. - Я так и знал!
- Придет сейчас, - сказал Джек.
- Ох, так бы, кажется, и вырезал его подлое сердце из груди, - сказал
Биггер, играя ножом в кармане.
- Может быть, он за какой-нибудь девчонкой увязался, - сказал Джо.
- Он просто трусит, - сказал Биггер. - Боится грабить белого лавочника.
Шары на биллиарде стучали. Джек стал натирать свой кий мелом, и
скребущий звук заставил Биггера до боли стиснуть зубы. Он не выносил этого
звука: у пего являлось такое ощущение, как будто он что-то режет ножом.
- Если из-за него у нас сорвется, я его так отделаю, что он долго
помнить будет, - сказал Биггер. - Какого дьявола он опаздывает? Нельзя
опаздывать, это плохая примета. Посмотрите на настоящих ребят. Слыхали,
чтоб они когда-нибудь опаздывали? Они работают как часы!
- Гэс не хуже других, - сказал Джо. - Он никогда от нас не отстает.
- Да ну, заткни свою плевательницу, - сказал Биггер.
- Опять ты начинаешь, Биггер, - сказал Джо. - Гэс только сегодня утром
про это говорил. Слишком уж ты беснуешься, когда нужно дело делать...
- Кто, я беснуюсь? - сказал Биггер.
- Не выйдет сегодня, сделаем завтра, - сказал Джек.
- Завтра воскресенье, болван!
- Биггер, ну тебя к чертям в самом деле. Чего ты орешь? - сказал Джек
вполголоса.
Биггер посмотрел на Джека долгим, испытующим взглядом, потом скривил
рот и отвернулся.
- Правда, ты бы еще на улицу вышел кричать про наши дела, - добавил
Джек более миролюбивым тоном.
Биггер подошел к большому зеркальному окну и стал смотреть на улицу.
Вдруг его замутило. В конце квартала показался Гэс. Все мышцы у него
напряглись. Он понял, что сейчас что-нибудь сделает Гэсу, он только еще не
знал что. Гэс подходил ближе, слышно было, как он насвистывает: "Ах, ах,
сломалась карусель..." Дверь распахнулась.
- Здорово, Биггер, - сказал Гэс.
Биггер не ответил. Гэс прошел мимо него, направляясь к последнему
биллиарду. Биггер изогнулся и с силой пнул его сзади ногой. Гэс рухнул
сразу, лицом вперед. Тогда, со странным выражением в глазах - видно было,
что он смотрит и на Гэса, лежащего на полу, и на Джека и Джо у последнего
биллиарда, и на Дока, который медленно обводил их всех почти веселым
беглым взглядом, - Биггер засмеялся, сначала тихонько, потом громче,
сильнее, истерически, точно в горле у него, булькая, кипела вода и
стремилась выплеснуться наружу. Гэс поднялся на ноги и стоял неподвижно,
рот его был полуоткрыт, глаза стали совсем черные от ненависти.
- Потише там, ребята, - сказал Док, выглянув из-за своей стойки и
сейчас же прячась снова.
- Ты зачем меня ударил? - спросил Гэс.
- Захотел и ударил, - ответил Биггер.
Гэс посмотрел на Биггера исподлобья. Джо и Джек оперлись на свои кии и
молча наблюдали.
- Ох и отделаю я тебя как-нибудь на днях, - пригрозил Гэс.
- А ну повтори, что ты сказал, - крикнул Биггер.
Док, смеясь, выпрямился и кивнул Биггеру:
- Отстань от парнишки, Биггер.
Гэс повернулся и пошел к крайнему биллиарду. Биггер одним прыжком
нагнал его и ухватил за ворот:
- Я тебе сказал, повтори!
- Хватит, Биггер! - сдавленно прохрипел Гэс, падая на колени.
- Ты мне не указывай, хватит или не хватит!
Какой-то мускул в нем спружинил, и он увидел свой кулак, опустившийся
на голову Гэса; он ударил, прежде чем осознал это.
- Не бей его, - сказал Джек.
- Я убью его, - сказал Биггер сквозь зубы и, потянув за воротник, еще
сильнее сдавил Гэсу горло.
- Ну... ну... пусти, - хрипел Гэс, силясь высвободиться.
- А ты вырвись, - сказал Биггер, крепче сжимая пальцы.
Гэс стоял на коленях и не шевелился. Вдруг, точно лопнула тетива на
туго натянутом луке, он вскочил, вывернулся из рук Биггера и бросился
бежать. Биггера качнуло к стене, на миг у него прервалось дыхание. Но
тотчас же его рука сделала быстрое, никем не замеченное движение; блеснуло
лезвие ножа. Он подался вперед, гибко, как кидающийся на добычу зверь,
выбросил левую ногу, и Гэс, споткнувшись, полетел на пол. Гэс попытался
встать, по Биггер уже сидел на нем верхом, держа в руке раскрытый нож.
- Вставай! Вставай, я тебе сейчас глотку перережу!
Гэс лежал и не шевелился.
- Ну ладно, Биггер, - сказал Гэс, сдаваясь. - Пусти.
- Ты что, смеяться надо мной вздумал?
- Нет, - сказал Гэс, едва разжимая губы.
- Счастье твое, если нет, - сказал Биггер.
Выражение его лица смягчилось немного, и свирепый блеск в налитых
кровью глазах погас. Но он все еще не двигался и не закрывал ножа. Наконец
он поднялся на ноги.
- Вставай! - сказал он.
- Биггер!
- Хочешь, чтоб я тебе перерезал глотку?
Он опять наклонился и приставил нож к шее Гэса. Гэс не шевелился, и его
большие черные глаза глядели умоляюще. Биггер не был удовлетворен;
напряжение уже снова стягивало его мышцы.
- Вставай! Больше просить не буду!
Гэс медленно поднялся. Биггер поднес обнаженное лезвие к самым губам
Гэса.
- На, оближи, - сказал Биггер. Во всем теле у него кололо от
возбуждения.
У Гэса глаза наполнились слезами.
- Оближи, говорю! Ты думаешь, я с тобой в игрушки играю?
Гэс огляделся по сторонам, не поворачивая головы, только водя глазами в
немой мольбе о помощи. Но никто не двигался с места. Биггер медленно
заносил левую руку, сжатую в кулак. Губы Гэса протянулись к ножу, он
высунул язык и дотронулся до лезвия. Губы Гэса дрожали, и по щекам текли
слезы.
- Хо-хо-хо-хо-хо! - засмеялся Док.
- Да оставь его, Биггер, - крикнул Джек.
Биггер смотрел на Гэса, и губы у него кривились нехорошей усмешкой.
- Слушай, Биггер, ты уже его достаточно напугал, - сказал Док.
Биггер не отвечал. Свирепый блеск вновь появился в его глазах: у него
рождалась новая мысль.
- Руки вверх, ну, живо! - скомандовал он.
Гэс проглотил слюну и высоко вытянул руки вверх по стене.
- Оставь его, Биггер, - нерешительно окликнул Джо.
- Не вмешивайся, - сказал Биггер.
Он засунул острие ножа Гэсу за пазуху и всей рукой описал дугу, словно
вырезал круг.
- Хочешь, я тебе сейчас пуп вырежу?
Гэс не отвечал. Пот катился у него но вискам. Нижняя губа отвисла.
- Подбери губы, слюнтяй!
Гэс не шевельнул ни одним мускулом. Биггер сильнее нажал ножом на
живот.
- Биггер! - хрипло выдохнул Гэс.
- Закрой рот!
Гэс закрыл рот. Док захохотал. Джек и Джо тоже захохотали. Тогда Биггер
отступил на шаг и взглянул на Гэса с усмешкой.
- Ах ты, шут гороховый, - сказал он. - Опусти руки и садись на этот
стул. - Он подождал, пока Гэс сел. - Другой раз будешь знать, как
опаздывать.
- Еще не поздно, Биггер. Мы успеем...
- Заткнись! Уже поздно! - повелительно перебил Биггер.
Биггер повернулся, чтобы уйти, но, услышав резкий шорох за спиной,
остановился. Гэс вскочил на ноги, схватил с биллиарда шар и, не то
всхлипнув, не то выругавшись, швырнул в него. Биггер успел заслонить лицо,
и удар пришелся ему в кисть руки. Он зажмурил глаза, когда шар мелькнул
перед ним в воздухе, а когда он открыл их, то увидел, что Гэс бежит к
внутренней двери, и в ту же секунду услышал, как шар упал и покатился по
полу. Острая боль пронизала руку. Он бросился вперед, рыча:
- А, сукин сын!
Он споткнулся о кий, валявшийся на полу, и упал.
- Ну, Биггер, может, хватит? - сказал Док смеясь.
Джек и Джо тоже смеялись. Биггер встал и обернулся к ним, придерживая
ушибленную руку. Глаза его покраснели, взгляд был полон безмолвной
ненависти.
- Перестаньте гоготать, - сказал он.
- Не сходи с ума, парень, - сказал Док.
- Перестаньте гоготать, - повторил Биггер, доставая из кармана нож.
- Смотри ты у меня, - предостерег его Док.
- Биггер, Биггер, - сказал Джек, пятясь к внутренней двери.
- Теперь уж ты все испортил, - сказал Джо. - Да тебе, верно, того и
надо было.
- К дьяволу! - закричал Биггер, заглушая голос Джо.
Док полез под стойку, и, когда поднялся, в руке у него было зажато
что-то, чего он не показывал. Он стоял и смеялся. У Биггера в углах рта
показалась пена. Он шагнул к биллиарду, не сводя глаз с Дока. Широкими
размашистыми движениями он принялся резать зеленое сукно. При этом он все
время смотрел Доку в лицо.
- Ах ты, зараза! - крикнул Док. - Пристрелить бы тебя на месте, честное
слово! Убирайся вон, пока я полисмена не позвал.
Биггер не торопясь, медленно пошел к выходу, глядя на Дока и сжимая в
руке открытый нож. На пороге он оглянулся. Джека и Джо уже не было в
комнате.
- Сейчас же убирайся! - сказал Док и показал ему револьвер.
- А что, не нравится? - спросил Биггер.
- Убирайся, пока я тебя не пристрелил, слышишь! - сказал Док. - И чтоб
духу твоего здесь больше не было!
Док сердился, и Биггер струсил. Он закрыл свой нож, положил его в
карман и вышел на улицу. Яркое солнце заставило его зажмуриться, все в нем
было напряжено до того, что он с трудом дышал. Пройдя полквартала, он
поравнялся с лавкой Блюма; он скосил глаза на витрину и увидал, что
покупателей в лавке нет и Блюм сидит один. Да, они успели бы ограбить
лавку, даже сейчас еще успели бы. Он обманул Гэса и Джо и Джека. Он пошел
дальше. Полисмена нигде не было видно. Да, они легко могли ограбить лавку
и убежать. Он надеялся, что его драка с Гэсом заслонила то, что он хотел
скрыть. По крайней мере после этой драки он чувствовал себя равным им
всем. И Доку тоже. Разве он не изрезал его биллиард и не заставил его
взяться за револьвер?
Его томило желание остаться одному, он прошел еще квартал и свернул в
переулок. Вдруг он начал смеяться, тихо, судорожно; он остановился и
почувствовал что-то влажное, теплое у себя на щеке; и он смахнул это.
"Господи, - прошептал он, - я досмеялся до слез". Он тщательно вытер лицо
рукавом и минуты две стоял неподвижно, разглядывая тень телефонного столба
на мостовой. Потом он сразу выпрямился, перевел дух и пошел дальше. Ладно,
хватит! Он споткнулся, попав ногой в выбоину на тротуаре. А, черт! Дойдя
до конца переулка, он снова повернул и медленно шагал по залитой солнцем
улице, глубоко засунув руки в карманы и угрюмо повесив голову.
Он пришел домой, уселся в кресло у окошка и задумчиво стал смотреть на
облака.
- Это ты, Биггер? - окликнула мать из-за занавески.
- Я, - сказал он.
- Зачем это ты приходил недавно и сейчас же опять убежал?
- Ни за чем.
- Смотри, сынок, хоть теперь будь поосторожнее.
- Господи, мама! Оставь ты меня в покое.
Несколько минут он прислушивался к шлепанью белья о стиральную доску,
потом рассеянно уставился в окно, вспоминая, какое у него было чувство,
когда он дрался с Гэсом в биллиардной. Он был доволен, что через час надо
идти договариваться насчет этого места у Долтонов. Товарищи опротивели
ему, он знал - то, что случилось сегодня, положило конец его участию в их
делах. Точно человек, который с сожалением и без всякой надежды созерцает
обрубок ампутированной руки или ноги, он знал, что страх перед белым
хозяином лавки побудил его затеять эту драку с Гэсом; он знал лишь
каким-то смутным чутьем, не воспринимая этого в форме четкой и ясной
мысли. Инстинкт подсказал ему в его смятении, что лучше избить Гэса и
сорвать весь план грабежа, чем пойти против белого человека с револьвером
в руке. Но он загнал глубоко внутрь это ощущение страха; его воля к жизни
зависела от того, удается ли ему скрыть свой страх от своего сознания. Он
избил Гэса потому, что Гэс запоздал: такова была версия, которая
согласовалась с его чувствами, и он не пытался оправдать себя в
собственных глазах или в глазах товарищей. Для этого он их недостаточно
высоко ставил; он не считал себя ответственным перед ними за свои
поступки, хотя они должны были принимать в задуманном грабеже такое же
участие, как он. Это было для него обычно. Сколько он себя помнил, он
никогда ни перед кем не чувствовал ответственности. Как только
обстоятельства складывались так, что к нему предъявляли какие-то
требования, он восставал. Так он жил, он проводил свои дни, стараясь
преодолевать или удовлетворять властные стремления, царившие в мире,
который внушал ему страх.


В окно было видно, как солнечные лучи догорали над гребнями крыш и на
землю легли первые тени сумерек. Время от времени по улице пробегал
трамвай. В дальнем углу комнаты шипела заржавелая батарея. Весь день было
ясно по-весеннему; но сейчас серые облака медленно затягивали солнце.
Зажглись, все разом, уличные фонари, и небо потемнело и придвинулось к
крышам.
Он чувствовал под рубашкой металлический холод револьвера, прижатого к
голому телу; надо было встать и положить его на место, под матрас. Нет!
Пусть останется при нем. Он возьмет его с собой туда, к Долтонам. Ему
будет как-то спокойнее, если он его возьмет; он не собирался пускать его в
ход, да, в сущности, ему нечего было и бояться, но он испытывал какую-то
тревогу и недоверие, ему казалось, что лучше будет взять его с собой. Он
идет к белым людям, так пусть и нож и револьвер будут при нем, это поможет
ему чувствовать себя равным им, придаст ему сознание своей полноценности.
Потом он нашел разумное оправдание этому: чтобы попасть в дом Долтонов, он
должен пройти через район, населенный белыми. Правда, за последнее время
не было слышно о каких-либо избиениях негров, но это всегда возможно.
Где-то на часах пробило пять. Он вздохнул, встал на ноги, широко зевнул
и потянулся изо всех сил, расправляя онемевшее тело. Он снял с вешалки
пальто, так как на улице стало холоднее; взял кепку. Он пошел к двери на
цыпочках, стараясь выскользнуть незаметно для матери. Но как только он
повернул ключ, она окликнула его:
- Биггер!
Он опустил руку и нахмурился:
- Да, мама?
- Ты идешь насчет этой работы?
- Да.
- Что ж ты ничего не поел?
- У меня уже времени нет.
Она подошла к двери, вытирая передником мыльные руки:
- На вот двадцать пять центов, купи себе что-нибудь.
- Ладно.
- И смотри берегись, сынок.
Он вышел и зашагал на юг, к Сорок шестой улице, а потом свернул на
восток. Так значит, через несколько минут он увидит, похожи ли эти
Долтоны, его будущие хозяева, на тех людей, которых он сегодня видел в
кино. Но когда он шел по широким и тихим улицам района белых, эта
перспектива показалась ему гораздо менее заманчивой и интригующей, чем
утром. Дома, мимо которых он проходил, были высокие, в окнах горел мягкий
свет. Улицы были почти пусты, только иногда проносился, мягко шурша
шинами, быстроходный автомобиль. Это был чуждый и холодный мир, мир
ревниво оберегаемых тайн белых. Покоем, чванством и уверенностью веяло от
этих домов. Он дошел до бульвара Дрексель и стал искать номер 4605.
Наконец он увидел его и остановился перед высокой черной чугунной оградой,
ощущая знакомое стеснение в груди. Все то, что он чувствовал в кино,
исчезло, остались только страх и пустота.
Откуда ему войти, с парадного хода или с черного? Странно, что до сих
пор он не думал об этом. А, черт! Он прошел всю длину чугунной ограды,
рассчитывая увидеть дорожку, ведущую к заднему крыльцу. Но такой дорожки
не было. Кроме главного входа, был еще только подъезд для машин, но ворота
были на замке. Что, если полисмен увидит, как он слоняется взад и вперед
по улице, где живут белые? Подумают, что он замышляет грабеж или
изнасилование. Он разозлился: на кой черт ему вообще понадобилось
приходить сюда? Оставался бы дома, среди своих, и не знал бы этого страха
и ненависти. Это чужой мир, и глупо было думать, что ему может понравиться
тут. Он стоял посреди тротуара, крепко стиснув зубы, ему хотелось ударить
кого-нибудь кулаком. А, чер-рт... Придется идти с парадного хода, больше
делать нечего. Не убьют же его, даже если это и не полагается; в крайнем
случае не возьмут, вот и все.
Он робко откинул засов на калитке и пошел к лому. У крыльца он
помедлил, ожидая, что вот-вот кто-нибудь закричит на него. Но все было
тихо. Может быть, никого дома нет? Он поднялся по ступеням и увидел сбоку
у двери небольшую нишу и в ней кнопку звонка, освещенного маленькой
лампочкой. Он нажал на кнопку и вздрогнул, услышав за дверью негромкий, но
звучный удар гонга. Может быть, он слишком сильно нажал? Ладно, что в
самом деле! Нельзя быть таким дураком; он выпрямился, стараясь побороть
болезненное напряжение в теле, и ждал. Ручка двери повернулась. Дверь
отворилась. Он увидел белое лицо. На пороге стояла женщина.
- Здравствуйте!
- Да, мэм, - сказал он.
- Вам кто нужен?
- Мне... мне... мне нужен мистер Долтон.
- Ваша фамилия Томас?
- Да, мэм.