Райт Гарри. Сын Америки

- Нет!
- Голубчик мой, так надо...
- Не буду ничего говорить!
- Я хочу спасти вам жизнь, Биггер...
Нервы Биггера сдали, он заговорил прерывающимся, почти истерическим
голосом:
- Меня _убьют_! Вы сами знаете, все равно меня убьют...
- Биггер, вы _должны_ будете сказать. Погодите, выслушайте меня...
- А нельзя так устроить, чтоб мне не надо было говорить?
- Всего два слова. Когда судья спросит вас, признаете ли вы себя
виновным, вы скажете: да, признаю.
- Мне придется встать?
- Да.
- Я не хочу!
- Неужели вы не понимаете, что я стараюсь спасти вам жизнь? Помогите же
мне хоть немножко...
- Мне все равно. И вы ничего не спасете.
- Вы не должны так думать...
- А я не могу иначе.
- Еще одно. Зал будет полон публики. Идите прямо на свое место и
садитесь. Я буду рядом. И пусть судья видит, что вы отдаете себе отчет во
всем, что происходит.
- Только бы мать не пришла.
- Я просил ее прийти. Я хочу, чтобы судья видел ее, - сказал Макс.
- Тяжело ей будет.
- Это все делается ради вас, Биггер.
- Да, только я, верно, не стою этого.
- Тут дело уже не только в вас самих, Биггер. Все негры Америки в
известном смысле стоят сегодня перед судом.
- И все равно меня убьют.
- Не убьют, если мы будем бороться. Если я расскажу им про вашу жизнь.
К Максу подошел полисмен, легонько тронул его за плечо и сказал:
- Судья ждет.
- Сейчас, - сказал Макс. - Вставайте, Биггер. Идем. И выше голову.
Они встали, и полисмены окружили их. Шагая рядом с Максом, Биггер
миновал коридор и вошел в открытую дверь. Он увидел огромную комнату,
полную народа. Потом он увидел, небольшую кучку черных лиц в углу, за
перегородкой. Гул голосов наполнил его уши. Двое полисменов расталкивали
толпу, освобождая проход для Макса и Биггера. Биггер подвигался вперед
медленно, чувствуя руку Макса, придерживающего его за рукав. Они прошли в
глубину.
- Садитесь, - шепнул Макс.
Биггер сел, и тотчас же вспыхнули слепящим светом серебряные лампочки,
его опять снимали. Напряжение в его душе и теле было так велико, что у
него дрожали губы. Он не знал, куда девать руки; он хотел засунуть их в
карманы пиджака, но это требовало усилий и привлекло бы к нему внимание.
Он положил руки на колени, ладонями вверх. Началось долгое, томительное
ожидание. Гул голосов не умолкал. Желтоватые солнечные лучи падали сквозь
высокие окна, прорезая воздух.
Он осторожно огляделся. Да, вон там его мать, и сестра, и брат; они
смотрят прямо на него. Многие из его старых товарищей тоже тут. И
учительница из школы, где он учился, даже две учительницы. А вот Джо, и
Джек, и Гэс, и Док. Биггер опустил глаза. Все это люди, которых он
когда-то дразнил, задирал, которым он бросал вызов. А теперь вот он сидит
тут перед ними, и они разглядывают его. Они чувствуют, что они были правы,
а он не прав. Знакомое чувство горячего удушья возникло в груди,
подступило к горлу. Пристрелили бы они его сразу, и делу конец. Все равно
ведь убьют, зачем же еще заставлять терпеть все это. Тут он вздрогнул,
услышав стук по деревянному столу и зычный бас:
- Суд идет, прошу встать...
Все встали. Биггер почувствовал прикосновение руки Макса и тоже встал с
ним рядом. Высокий мертвенно-бледный человек в длинной черной мантии вошел
в боковую дверь и сел на возвышении, похожем на кафедру или трибуну. Это
судья, подумал Биггер, опускаясь на свое место.
- Слушайте, слушайте... - снова раздался зычный голос. Биггер улавливал
обрывки фраз: - ...Уголовный суд округа Кук... приступая к заседанию...
после перерыва... под председательством достопочтенного верховного судьи
Алвина С.Хэнли...
Биггер увидел, как судья взглянул сначала на Бэкли, потом на него и на
Макса. Бэкли встал и подошел к возвышению, на котором стояло кресло судьи.
Макс тоже встал и вышел вперед. С минуту они тихо говорили о чем-то с
судьей, потом оба вернулись на свои места. Человек, сидевший у самого
возвышения, встал, держа перед собой длинный лист бумаги, и начал читать,
но так гнусаво и невнятно, что Биггер разбирал только отдельные слова.
- ...слушается дело номер 666-983... граждане штата Иллинойс против
Биггера Томаса... Члены обвинительной камеры округа Кук, намеченные,
избранные и приведенные к присяге должным образом, установили, что
названный Биггер Томас учинил насилие и членовредительство... удушение
приложением рук... тело уничтожил, предав таковое огню в топке парового
отопления... с помощью ножа, а также топора голову отделил от туловища...
описанное учинено над девицей Мэри Долтон и, согласно смыслу существующих
законных установлений, является преступлением против достоинства и
неприкосновенности граждан штата Иллинойс.
Имя Биггера произносилось снова и снова, и ему казалось, что его
затянуло в большую и сложную машину, растирающую в порошок все, что
попадает между ее валами. Снова и снова читали о том, что он убил Мэри и
Бесси; что он отрубил Мэри голову; что он размозжил Бесси череп кирпичом;
что он изнасиловал Бесси и Мэри; что он сжег тело Мэри в топке котла; что
он сбросил Бесси с третьего этажа и дал ей замерзнуть насмерть; что он
находился в доме Долтонов все время, пока тело Мэри горело в топке, и
прислал ее родителям письмо с требованием денег. Когда чтение было
окончено, удивленный вздох пронесся по залу суда, и Биггер увидел, как все
лица повернулись к нему. Судья постучал, призывая к порядку, и спросил:
- Имеет ли подсудимый что-либо заявить по настоящему обвинительному
заключению?
Макс поднялся:
- Да, ваша честь. Подсудимый Биггер Томас признает себя виновным.
Тотчас же в зале поднялась суматоха. Биггер повернул голову и увидел,
что несколько человек поспешно проталкиваются к выходу. Он понял, что это
репортеры. Судья снова постучал по столу. Макс хотел продолжать, но судья
остановил его:
- Одну минуту, мистер Макс. Прошу присутствующих соблюдать тишину.
Зал затих.
- Ваша честь, - сказал Макс, - после длительного и всестороннего
размышления я решил просить суд считать недействительным наше прежнее
заявление и от лица моего клиента заявить о полном признании вины. Законы
нашего штата допускают приведение со стороны защиты смягчающих
обстоятельств, и поэтому я прошу суд разрешить мне, когда это будет
сочтено уместным, охарактеризовать умственное и душевное состояние
мальчика, показать степень его ответственности за совершенные
преступления. Я желаю также обратить внимание суда на молодость моего
клиента. Наконец, я буду просить суд рассматривать чистосердечное
признание моим клиентом его вины как смягчающее обстоятельство при
определении приговора...
- Ваша честь! - вскричал Бэкли.
- Разрешите мне кончить, - сказал Макс.
Бэкли, весь красный, вышел вперед.
- Вы не имеете права, признав виновность, потом ставить вопрос о
вменяемости! - сказал Бэкли. - Если вы заявляете, что Биггер Томас
невменяем, обвинение будет требовать передачи дела на рассмотрение
присяжных...
- Ваша честь, - сказал Макс. - Я не говорил о юридической
невменяемости. Но я постараюсь показать на основании имеющихся данных
умственное и душевное состояние этого мальчика и степень его
ответственности за совершенные преступления.
- Это и называется ссылаться на невменяемость! - вскричал Бэкли.
- Я на это не ссылаюсь, - сказал Макс.
- Человек или вменяем, или невменяем, - сказал Бэкли.
- Есть разные степени вменяемости, - сказал Макс. - Законы этого штата
допускают приведение данных для установления степени ответственности. И
приведение смягчающих обстоятельств законы также допускают.
- Обвинение представит свидетелей и фактические доказательства,
устанавливающие юридическую вменяемость обвиняемого, - сказал Бэкли.
Завязался длинный спор, в котором Биггер ничего не понял. Судья
подозвал обоих юристов к трибуне, и они разговаривали почти целый час.
Наконец они разошлись по своим местам, а судья повернулся к Биггеру и
сказал:
- Биггер Томас, прошу вас встать.
Его обдало жаром. Так было, когда он стоял над кроватью Мэри и белое
пятно плыло к нему из темноты; так было, когда он сидел в машине между
Мэри и Джаном; так было, когда он увидел Гэса на пороге биллиардной Дока,
- так было и сейчас: все тело его напряглось, застыло, объятое могучим,
непреодолимым чувством страха. В эту минуту ему казалось, что любое
мыслимое действие было бы для него легче, чем встать со стула. У него
явилось желание вскочить и швырнуть каким-нибудь тяжелым предметом и
кончить эту неравную борьбу. Макс схватил его за локоть:
- Надо встать, Биггер.
Он поднялся, держась за край стола; колени у него дрожали так, что
казалось, они вот-вот подогнутся. Судья долго смотрел на него, прежде чем
заговорить. По залу опять пошел гул. Судья постучал, призывая к порядку.
- Сколько классов вы кончили? - спросил судья.
- Четыре, - прошептал Биггер, удивленный этим вопросом.
- Если вы признаете себя виновным и если ваше заявление будет принято
судом, - сказал судья и помедлил, - суд может приговорить вас к смертной
казни, - сказал судья и опять помедлил, - или к пожизненному заключению, -
сказал судья и еще помедлил, - или к тюремному заключению сроком не менее
четырнадцати лет. Вы поняли, что я вам сказал?
Биггер посмотрел на Макса. Макс кивнул ему.
- Говорите, - сказал судья. - Если вы не поняли того, что я сказал,
скажите об этом.
- Д-д-да, сэр, я понял, - прошептал он.
- Значит, вы отдаете себе отчет в последствиях, которые влечет за собой
ваше признание, и все же признаете себя виновным?
- Д-д-да, сэр, - повторил он с таким чувством, что все это дурной и
нелепый сон, который скоро должен кончиться.
- Это все. Можете сесть, - сказал судья.
Он сел.
- Обвинение готово представить своих свидетелей и доказательства? -
спросил судья.
- Да, ваша честь, мы готовы, - сказал Бэкли, встав и повернувшись
вполоборота к судье и к публике.
- Ваша честь, я буду краток. Мне нет необходимости рисовать перед судом
отвратительные подробности этих чудовищных преступлений. Допрос
свидетелей, выставленных обвинением; признание, собственноручно
подписанное обвиняемым, и, наконец, имеющиеся в наличии вещественные
доказательства изобразят неслыханное оскорбление, нанесенное богу и людям,
гораздо красноречивее меня. И я благодарен судьбе, что дело обстоит именно
так, ибо многие обстоятельства этого зверского преступления кажутся
настолько невероятными и фантастическими, настолько гнусны и чужды нашему
представлению о человечности, что я не нашел бы в себе силы говорить о них
перед судом.
Никогда еще за все мое долголетнее служение народу в качестве его
избранника не было случая, где мне так непререкаемо ясно было бы, в чем
состоит мои долг. Здесь не остается места для каких-либо уклончивых,
казуистических или произвольных толкований закона. - Бэкли сделал паузу,
обвел глазами зал, потом шагнул к столу и взял оттуда нож, которым Биггер
пилил шею Мэри. - Ваша честь, это преступление такое же грязное, как нож
убийцы, которым он обезглавил невинную девушку! - вскричал Бэкли. Он снова
сделал паузу и взял со стола кирпич, которым Биггер проломил Бесси череп в
заброшенном доме. - Оно такое же тяжелое, как кирпич, которым он размозжил
голову другой несчастной девушке! - Бэкли снова повернулся лицом к
публике, переполнявшей зал. - Не часто бывает, - продолжал он, - что
народные массы в полном смысле слова стоят за спиной своего избранника,
побуждая его настаивать на соблюдении закона... - В зале было тихо как в
могиле. Бэкли подскочил к окну и одним движением распахнул его. Ворвался
приглушенный ропот толпы. В зале заволновались.
- Убить собаку!
- Линчевать его!
Судья застучал по столу.
- Если это не прекратится, я велю очистить зал! - сказал судья.
Макс вскочил на ноги.
- Я протестую! - вскричал Макс. - Это противозаконно! Это попытка
запугать суд.
- Поддерживаю протест, - сказал судья. - Прошу прокурора штата
действовать более сообразно его положению и достоинству суда.
- Прошу извинить меня, ваша честь, - оказал Бэкли, подходя к трибуне и
вытирая платком лицо. - Я чрезмерно поддался волнению. Я хотел указать
суду на исключительность обстоятельств...
- Суд ожидает продолжения вашей речи, - сказал судья.
- Да, ваша честь, сейчас, - сказал Бэкли. - Итак, о каком исходе здесь
можно говорить? В обвинительном заключении подробно изложено преступление,
в котором подсудимый признал себя виновным. Представитель защиты полагает
и пытается убедить в этом суд, что самый факт признания подсудимым своей
виновности должен рассматриваться как смягчающее обстоятельство.
От лица убитых горем родителей Мэри Долтон и Бесси Мирс, от лица всех
граждан штата Иллинойс, тысячи которых стоят сейчас под этим окном и ждут,
чтобы преступник понес законную кару, я выражаю надежду, что подобными
трюками и уловками не удастся деморализовать суд и обмануть закон!
Человек совершил два гнусных преступления, которым нет равных во всей
истории американской цивилизации. Сам подсудимый не отрицает их. А его
защитник хочет уверить нас в том, что так как он признает себя виновным
после попытки обмануть суд, после покушения на жизнь блюстителей закона,
то его признание должно учитываться судом как обстоятельство, смягчающее
вину.
Ваша честь, я заявляю, что это есть оскорбление суда и всех мыслящих
граждан штата! Если после подобных преступлений допускается подобная
защита, если на основании этой защиты убийце сохранена будет жизнь, я
сложу свои полномочия, выйду на улицу и скажу людям, которые там
собрались, что я не могу больше оберегать их жизнь и собственность! Я
скажу им, что наш суд, зараженный дешевой чувствительностью, больше не
может служить органом поддержания общественного порядка! Я скажу им, что
мы отказались от борьбы за цивилизацию!
После сделанного заявления представитель защиты предупредил нас о своем
намерении предложить суду версию о том, что умственное и душевное
состояние подсудимого не позволяет ему нести полную ответственность за
совершенные им подлые акты насилия и убийства. Представитель защиты
требует, чтобы суд вообразил себе некую легендарную изолированную область
человеческих мыслей и чувств. Он заявляет нам, что человек может быть
достаточно вменяем, чтобы совершить преступление, но недостаточно вменяем,
чтобы отвечать за него! Мне впервые в жизни приходится встречать подобный
неприкрытый цинизм, подобное хладнокровие и обдуманное стремление исказить
и обойти закон! И я заявляю, что этому _не бывать_!
Если защита будет настаивать на невменяемости подсудимого, обвинение
войдет с ходатайством о передаче дела в суд присяжных. Если же защита
ограничится признанием виновности, обвинение потребует смертной казни для
виновника столь тяжких преступлений.
В любое время по желанию суда я могу представить свидетелей и
вещественные доказательства, подтверждающие, что подсудимый вполне вменяем
и должен нести ответственность за свои кровавые дела...
- Ваша честь! - крикнул Макс.
- Придет время, будете защищать своего клиента! - огрызнулся Бэкли. - А
сейчас дайте мне договорить!
- У вас имеются какие-либо возражения? - спросил судья, повернувшись к
Максу.
- Да, имеются! - сказал Макс. - Мне не хотелось перебивать прокурора
штата, но он в своей речи пытается создать впечатление, будто я настаиваю
на невменяемости этого мальчика. Это совершенно неверно. Разрешите мне
повторить, ваша честь, что этот несчастный мальчик, Биггер, признает свою
виновность...
- Я протестую! - вскричал Бэкли. - Я требую, чтобы представитель
защиты, выступая перед судом, называл подсудимого тем именем, которое
записано в обвинительном заключении. Все эти "Биггеры" и "несчастные
мальчики" рассчитаны на то, чтобы возбудить сочувствие публики.
- Поддерживаю, - сказал судья. - Прошу стороны в дальнейшем употреблять
только то имя подсудимого, под которым он упоминается в обвинительном
заключении. Мистер Макс, надеюсь, что вы разрешите прокурору штата
продолжать?
- Мне больше нечего сказать, ваша честь, - сказал Бэкли. - Если суду
угодно, я готов представить своих свидетелей.
- Сколько у вас свидетелей? - спросил Макс.
- Шестьдесят, - сказал Бэкли.
- Ваша честь, - сказал Макс. - Биггер Томас признал свою виновность.
Мне кажется, что в шестидесяти свидетелях нет необходимости.
- Я желаю доказать, что этот подсудимый является вполне вменяемым и
должен нести полную ответственность за свои чудовищные преступления, -
сказал Бэкли.
- Суд выслушает свидетелей обвинения, - сказал судья.
- Ваша честь, - сказал Макс. - Разрешите мне внести ясность в это дело.
Как вам известно, срок, предоставленный мне для подготовки к защите
Биггера Томаса, был чрезвычайно коротким, неслыханно коротким. Следствие
по делу велось ускоренным темпом для того, чтобы можно было поставить
этого мальчика перед судом, пока еще не остыли страсти толпы.
Перенос разбора дела в другой судебный округ теперь ничего не дал бы.
Весь штат охвачен тем же истерическим возбуждением. В силу этих
обстоятельств я вынужден делать не то, что нахожу разумным, а то, что
представляется необходимым. Если бы обвиняемый не был негром, прокурор
штата не торопился бы передавать дело в суд и требовать смертного
приговора.
Представитель обвинения пытался здесь представить дело так, будто я
намерен объявить этого мальчика невменяемым. Это не соответствует истине.
Я не собираюсь выставлять свидетелей. Я сам буду свидетелем защиты. Я
постараюсь убедить суд в том, что крайняя молодость Биггера Томаса, его
умственная и душевная жизнь, наконец, причины, побудившие его признать
себя виновным, могут и должны послужить смягчающими обстоятельствами при
определении приговора.
Прокурор штата пытался создать впечатление, будто, заявив суду о том,
что мой клиент признает себя виновным, я рассчитывал произвести
определенный эффект; он пытался внушить всем присутствующим мысль о том,
что в моем предложении рассмотреть обстоятельства, смягчающие вину этого
мальчика, кроется некий юридический трюк. Между тем в судебной практике
штата Иллинойс можно встретить целый ряд аналогичных случаев. Возьмем хотя
бы дело Леба и Леопольда. Это процедура, предусмотренная просвещенными и
прогрессивными законами нашего штата. Неужели же только потому, что этот
мальчик - негр и что он беден, мы откажем ему в той защите, в той
возможности быть услышанным и понятым, которую мы так охотно предоставляем
другим?
Ваша честь, я не трус, но я не стал бы просить вас об освобождении
этого мальчика, когда там под окнами воет разъяренная толпа. Я прошу о
том, о чем я _должен_ просить. Я прошу, стараясь перекричать дикое
улюлюканье улицы, прошу сохранить ему жизнь!
Закон штата Иллинойс, применительно к случаю признания убийцей перед
судом своей виновности, гласит следующее: суд может приговорить
преступника к смертной казни, к пожизненному тюремному заключению или же к
тюремному заключению на срок не менее четырнадцати лет. По этому же закону
суд вправе принять во внимание обстоятельства, усугубляющие или смягчающие
вину. Смысл этого закона в том, что суд должен установить причину,
руководившую убийцей, и из этой причины следует исходить при определении
меры наказания.
Прокурор штата обошел молчанием причину, побудившую Биггера Томаса
совершить двойное убийство. Там, под окнами, говорит он, ждет толпа,
которая требует казни Биггера Томаса. Его единственный довод заключается в
том, что, если мы его не казним, казнит сама толпа.
Он не говорил о мотивах преступления Биггера Томаса, потому что не
хотел. В его интересах было действовать быстро, прежде чем люди успеют
опомниться, прежде чем станут известны все факты. Потому что он знал, что,
если бы факты стали известны, если бы у людей было время подумать, он не
стоял бы сейчас здесь и не требовал смертной казни!
Какие же мотивы руководили Биггером Томасом? Мотивов в том смысле, как
их понимает современное законодательство, у него не было вовсе, ваша
честь. Я скажу об этом более подробно в своей защитительной речи. Именно
потому, что преступления были совершены почти инстинктивно, я настаиваю на
том, что при вынесении приговора чрезвычайно важно учесть умственное и
душевное состояние этого мальчика. Но так как представителю обвинения
угодно раздувать ярость толпы ненужным парадом бесчисленных свидетелей,
так как представитель обвинения сознательно подливает масло в огонь
нагромождением кошмарных подробностей преступления, я послушаю, что скажет
суду представитель обвинения о том, _почему_ Биггер Томас совершил
убийство.
Биггер Томас еще совсем мальчик, не только по годам, но и по своему
разумению жизни. Он еще не пользуется избирательным правом. В сущности, он
даже моложе своего возраста, потому что, живя постоянно в Черном поясе, он
еще не сталкивался с жизнью во всем ее разнообразии и глубине. Для всех
его чувств и желаний до сих пор находилось только два выхода: работа и
половая жизнь, причем и то и другое в самых примитивных и унизительных
формах.
Я намерен просить суд о сохранении этому мальчику жизни, и я твердо
верю, что суд удовлетворит мою просьбу.
Макс сел на место. В зале зашептались.
- Объявляется перерыв на один час. Судебное заседание возобновится с
двух часов пополудни, - сказал судья.
Полисмены окружили Биггера и повели обратно по переполненному людьми
коридору. Снова он прошел мимо окна и увидел беснующуюся толпу, которую
сдерживала цепь солдат. Его привели в комнату, где на столе стоял поднос с
едой. Макс уже ожидал его там.
- Идите сюда, Биггер, садитесь. Съешьте что-нибудь.
- Я ничего не хочу.
- Ну, ну, садитесь. Вам нужно подкрепить свои силы.
- Я не голоден.
- Вот сигареты, курите.
- Не хочу.
- Может быть, стакан воды?
- Нет.
Биггер сел, наклонился вперед, положил руки на стол и уронил голову на
руки. Он устал. Теперь только, выйдя из зала суда, он почувствовал то
страшное напряжение, которое владело им все время, пока эти люди спорили о
его жизни. Все смутные мысли, все тревоги о том, как лучше жить и умереть,
отодвинулись далеко. Там, в зале суда, ему было доступно только одно
чувство: страх. Когда час истек, его снова повели в зал. Он встал вместе
со всеми при входе судьи, потом сел опять.
- Сейчас мы выслушаем свидетелей обвинения, - сказал судья.
- Да, ваша честь, мы готовы, - ответил Бэкли.
Первой свидетельницей была какая-то старуха, которую Биггер видел в
первый раз. Он слышал, как Бэкли, обращаясь к ней, называл ее миссис
Ролсон. Старуха сказала, что она - мать миссис Долтон. Бэкли показал ей
серьгу, которую Биггер видел на столе у Коронера, и старуха подтвердила,
что это одна из пары серег, которые в их семье передавались от матери к
дочери. Когда миссис Ролсон кончила свой рассказ, Макс сказал ей, что он к
ней вопросов не имеет и вообще отказывается допрашивать свидетелей
обвинения. Потом к трибуне подошла миссис Долтон и повторила все то, что
она говорила на предварительном разбирательстве. Мистер Долтон тоже
повторил опять, что Биггер - "тот самый негр, который поступил ко мне
шофером". Пегги тоже подтвердила, что это он, и, всхлипывая, прибавила:
"Да, да, тот самый". И все они сказали, что он вел себя очень смирно и
казался вполне нормальным.
Бриттен рассказал, как он заподозрил, что Биггеру кое-что известно об
исчезновении Мэри, и сказал, что "этот черномазый не более ненормален, чем
я". Газетный репортер рассказал, как благодаря тому, что задымила топка,
удалось обнаружить кости Мэри. Когда репортер кончил, Биггер увидел, что
Макс встает.
- Ваша честь, - сказал Макс. - Я бы хотел узнать, сколько еще
репортеров должны давать показания.
- Еще четырнадцать, - сказал Бэкли.
- Ваша честь, - сказал Макс. - Это совершенно ни к чему. Подсудимый
признал себя виновным...
- Я желаю доказать, что убийца вполне вменяем! - закричал Бэкли.
- Суд выслушает всех свидетелей, - сказал судья. - Продолжайте, мистер
Бэкли.
Еще четырнадцать репортеров рассказали про дым и про кости и отметили,
что Биггер вел себя во всем "как самый обыкновенный негр". В пять часов
был объявлен перерыв, и Биггера под конвоем пяти полисменов отвели в
маленькую комнату, где была приготовлена для него еда. От волнения у него
так свело желудок, что, кроме чашки кофе, он ничего не мог проглотить. В
шесть часов он уже снова был в зале суда. Стало темно, и в зале зажгли
электричество. Бесконечный парад свидетелей утратил для Биггера всякую
реальность. Один за другим подошли к трибуне пятеро белых людей и сказали,
что письмо с требованием денег написано рукой Биггера: почерк тот же, что
и в его школьных тетрадях, взятых для сличения в школе, где он учился.
Другой белый сказал, что на дверях спальни мисс Долтон обнаружены
отпечатки пальцев Биггера Томаса. Потом шесть врачей сказали, что Бесси
была изнасилована. Четыре чернокожие официантки из "Хижины" Эрни
подтвердили, что он "тот самый парень, который ужинал там в субботу с
белым мужчиной и белой девушкой". Они сказали еще, что он вел себя "тихо и
разумно". Потом вышли две белые женщины, школьные учительницы, которые
сказали, что Биггер был "довольно тупым, но вполне нормальным учеником".
Одни свидетели сливались с другими. Биггер перестал слушать. Он равнодушно
смотрел перед собой. Временами до него доносился приглушенный вой зимнего
ветра за окном. Он так устал, что даже не обрадовался, когда заседание
окончилось. Когда его уводили обратно в камеру, он спросил Макса: