Роббинс Гарольд. Саквояжники (Охотники за удачей, Первопроходцы)

   — Что вы имеете в виду? — хрипло спросила Элен.
   — Энцефалит — это вирус, который поражает мозг, — медленно начал доктор. — Через четыре-пять дней ее начнут мучить страшные приступы лихорадки, во время которых вирус будет разрушать мозг. И только по окончании приступов можно будет точно определить, насколько тяжело ее состояние.
   — Вы имеете в виду, что она лишится рассудка? — глаза Элен расширились от ужаса.
   — Не знаю, — ответил доктор, — возможны различные формы. Может быть, у нее полностью парализует память, когда она не сможет вспомнить даже своего имени. Последствия этой болезни определяются степенью поражения мозга.
   Элен охватил страх, она побледнела.
   — Дышите глубже, — сказал доктор, — и выпейте воды.
   Она выполнила его указания, и бледность постепенно прошла.
   — Но разве нельзя что-нибудь сделать? Хоть что-нибудь?
   — Мы делаем все, что в наших силах, но мы очень мало знаем об этой болезни, о том, каков ее механизм. Предполагается, что в тропических странах ее переносят насекомые и заражение вызывается их укусами. Но в Америке и в других странах отмечаются случаи заражения этой болезнью без каких-либо видимых причин.
   — Мы только три месяца назад вернулись из Африки, где снимали фильм, — сказала Элен.
   — Я знаю, — ответил доктор, — мисс Марлоу говорила мне об этом. Тогда-то у меня впервые и закралось подозрение.
   — Но ведь больше никто не заболел, а мы все жили в течение трех месяцев в одинаковых условиях.
   Доктор пожал плечами.
   — Я же объяснил, что мы не знаем точно, чем вызывается эта болезнь.
   — И почему это случилось не со мной? Она обязательно должна жить!
   Доктор перегнулся через стол и взял Элен за руку.
   — Как много раз в жизни я стихал подобный вопрос, но с тех пор, как услышал его впервые, не приблизился к ответу ни на йоту.
   — Как вы думаете, ей следует сказать об этом?
   Глаза доктора снова засверкали за стеклами очков.
   — А что это даст? Оставим ее наедине с мечтами.

* * *

   Рина услышала за дверью приглушенные голоса. Она так устала, ослабла и устала. Все вокруг казалось мягким, окутанным дымкой. Интересно, увидит ли она снова тот сон, который только что пришел ей на память. Да, вот он. Ей снова стало хорошо.
   Она мягко погружалась в него, все дальше и дальше. Она улыбнулась и прижалась щекой к подушке. Теперь она была во власти сна — сна о смерти, который она видела, когда еще была маленькой девочкой.

2

   В тени огромных старых яблонь было холодно. Рина сидела на траве, рассаживая кукол вокруг деревянной доски, изображавшей стол.
   — Послушай, Сюзи, — обратилась она к маленькой темноволосой кукле, — надо есть спокойно, а не хватать пищу. — Черные немигающие глаза куклы уставились на нее. — Ох, Сюзи, ты опять испачкала все платье, и мне надо снова переодевать тебя.
   Рина быстро раздела куклу и принялась стирать ее платье в воображаемой ванне, а потом гладить.
   — Больше не пачкайся, — сердито побранила она куклу. — А тебе понравился завтрак, Мэри? — обратилась она к другой кукле, — чтобы вырасти большой и здоровой, надо съедать все до конца.
   Иногда Рина бросала взгляд на большой дом. Она была рада, что ее оставили одну — ведь это случалось нечасто, обычно кто-то из слуг звал ее в дом. Потом мама ругала ее и говорила, что ей надо играть не во дворе, а рядом с кухней, в дальнем конце дома.
   Но она не любила бывать в кухне — там всегда было жарко и не было травы, одна только грязь. Кроме того, кухня находилась рядом с конюшнями, и оттуда доносился запах лошадей. Рина не понимала, почему мама так волнуется. Вот мистер и миссис Марлоу ничего ей не говорили, когда заставали играющей во дворе. Один раз мистер Марлоу даже взял ее на руки и стал подбрасывать в воздух и своими усами защекотал ее почти до истерики.
   Когда же она вернулась с улицы, мама отругала ее и велела отправляться в комнату и не выходить оттуда весь день. Это было самое страшное наказание, так как Рина любила бывать на кухне, когда мама готовила обед. Там вкусно пахло, и все говорили, что у Марлоу еще никогда не было такой замечательной кухарки.
   Она услышала шаги и подняла голову. Рональд Марлоу опустился на землю рядом с ней. Она закончила кормить Сюзи и как бы между прочим поинтересовалась:
   — Не хочешь ли пообедать?
   Он презрительно посмотрел на нее с высоты своих восьми лет.
   — Я не вижу тут никакой еды.
   — Вот именно не видишь, — ответила Рина и вложила ему в руки тарелку куклы. — Поешь, это очень вкусно.
   Он сделал вид, что ест, но через минуту поднялся и сказал:
   — Я и вправду хочу есть, пойду поем по-настоящему.
   — Там ничего нет, — сказала Рина.
   — Почему?
   — Моя мама все еще болеет, и готовить некому.
   — Что-нибудь найду, — с уверенностью сказал Рональд.
   Рина посмотрела ему вслед и вернулась к своим куклам. Уже смеркалось, когда Молли вышла из дома и позвала ее. Глаза девушки были красные от слез.
   — Пойдем, крошка, — сказала она, беря Рину на руки. — Мама хочет увидеть тебя.
   В комнате находились кучер Питер, служанка с первого этажа Мэри и судомойка Энни. Они стояли вокруг кровати, на которой лежала мать Рины. Еще в комнате находился человек в черном сюртуке, держащий в руках распятие.
   Рина тихо стояла возле кровати и смотрела на маму. Мама была такой красивой — лицо белое-белое и спокойное, белокурые волосы зачесаны назад. Рина подвинулась поближе.
   Губы матери шевелились, но Рина не могла услышать, что она говорит. Мужчина в черном взял ее за плечи.
   — Поцелуй маму, дитя мое.
   Она послушно поцеловала маму в щеку, которая показалась ей слишком холодной. Мама улыбнулась, закрыла глаза, потом внезапно открыла и посмотрела перед собой невидящим взглядом. Мужчина в черном быстро отодвинул Рину, наклонился над мамой и закрыл ей глаза.
   Молли протянула руки, и священник подтолкнул Рину к ней. Рина обернулась и посмотрела на маму. Теперь она спала. Такой красивой она бывала всегда по утрам, когда Рина, проснувшись, наблюдала за ней со своей половины кровати.
   Рина оглядела комнату и присутствующих. Девушки плакали, даже у кучера Питера в глазах стояли слезы.
   — Почему ты плачешь? — спросила Рина у Молли. — Разве мамочка умерла?
   Слезы ручьем хлынули из глаз девушки, она еще крепче прижала к себе ребенка.
   — Бедное дитя, — прошептала она, — мы плачем, потому что любили ее.
   Молли взяла Рину за руку и вывела из комнаты. Когда дверь за ними закрылась, Рина посмотрела на нее и спросила:
   — А мама завтра вовремя приготовит завтрак?
   Молли опустилась на колени, крепко обняла Рину и заплакала:
   — О, мое бедное маленькое дитя, моя бедная маленькая сиротка.
   Рина посмотрела на рыдающую Молли и тоже заплакала, хотя точно не знала, почему плачет.
   Питер пришел на кухню, когда слуги ужинали. Рина посмотрела на него и улыбнулась.
   — Мистер Питер, посмотрите, у меня три порции мороженого, — радостно воскликнула она.
   — Бедное дитя, — сказала Молли, и в ее глазах снова показались слезы. — Ешь мороженое.
   Рина задумчиво посмотрела на нее и поднесла ложку ко рту. Она не понимала, почему девушки каждый раз плачут, разговаривая с ней. Ванильное мороженое было холодным и сладким, Рина снова зачерпнула ложку.
   — Я только что разговаривал с хозяином, — проговорил Питер. — Он сказал, что было бы хорошо положить ее в моей комнате над конюшней, а отец Нолан сказал, что мы можем похоронить ее на кладбище святого Тома.
   — Но как мы можем это сделать? — вскричала Молли. — Ведь мы даже не знаем, была ли она католичкой. За все три года, которые она провела здесь, она ни разу не ходила к обедне.
   — Ну и что с того? — сердито спросил Питер. — Разве она не исповедалась перед смертью отцу Нолану? Разве она не получила от него последнее прощение и не приняла святое причастие? Отец Нолан остался доволен.
   Мэри, самая старшая из девушек, кивнула головой в знак согласия.
   — Я думаю, что отец Нолан прав, — сказала она. — Может быть, она почему-либо робела ходить к обедне, но важно то, что в конце жизни она все же пришла к церкви.
   — Тогда решено, — Питер энергично кивнул головой и направился к двери, потом остановился и оглянулся.
   — Молли, возьми ребенка сегодня спать с собой. Я схожу в салун за парнями, они помогут мне перенести ее. Отец Нолан сказал, что пришлет мистера Коллинза обрядить ее, а церковь оплатит все расходы.
   — Какой хороший у нас священник, — сказала Мэри.
   — Благослови его Господь, — перекрестилась Энни.
   — А можно мне еще мороженого? — спросила Рина.

* * *

   Раздался стук в дверь, и Молли поспешила открыть ее.
   — О, это вы, мадам, — тихо воскликнула она.
   — Я зашла взглянуть, как девочка, — сказала Джеральдина Марлоу.
   Девушка отошла от двери.
   — Хотите войти, мадам?
   Миссис Марлоу взглянула на кровать. Рина спала в окружении кукол Сюзи и Мэри, ее лицо обрамляли тонкие белокурые локоны.
   — Ну как она?
   — Все хорошо, мадам, бедное дитя настолько утомилось, что уснуло мгновенно. К счастью, она слишком мала и ничего не понимает.
   Джеральдина Марлоу снова посмотрела на ребенка. Она задумалась о том, что было бы с ее мальчиком, если бы она умерла. Хотя, наверное, все было бы иначе, потому что у него, по крайней мере, был бы отец.
   Она вспомнила тот день, когда наняла в услужение мать Рины. Несмотря на то, что она не работала несколько лет, у нее были отличные рекомендации.
   — У меня есть ребенок, мадам, — сказала она на своем книжно правильном английском, — малышка двух лет.
   — А где ваш муж, миссис Остерлааг?
   — Он в плавании, и ни разу не видел девочку. — На секунду она опустила глаза. — Мы поздно завели ребенка, мадам. У финнов не принято жениться в молодом возрасте. Пока это было возможно, я жила на сбережения, а теперь мне снова приходится идти работать.
   Миссис Марлоу засомневалась. Двухлетний ребенок мог стать помехой.
   — С Риной не будет проблем, мадам, она хороший, тихий ребенок. Спать она может в моей комнате, и я буду платить из своего жалования за ее питание.
   Миссис Марлоу всегда хотела иметь дочь, но после рождения сына доктора сказали, что у нее больше не будет детей. Было бы неплохо, если бы ему нашлось с кем играть, — он рос замкнутым.
   — Никаких вычетов из вашего жалования, миссис Остерлааг, — улыбнувшись, сказала она. — Сколько, в конце концов, может съесть ребенок?
   Это было почти три года назад. Мать Рины оказалась права, с девочкой не было никаких забот.
   — Что теперь будет с ребенком, мадам? — прошептала Молли.
   Миссис Марлоу повернулась к служанке.
   — Не знаю, — ответила она, в первый раз задумавшись над этим. — Мистер Марлоу собирается завтра в город, чтобы отыскать ее родственников.
   Служанка покачала головой.
   — Он никого не найдет, мадам, — уверенно сказала она. — Я часто слышала, как она говорила, что у нее нет родственников. — Глаза ее наполнились слезами. — Ох, бедное, бедное дитя, теперь ей предстоит отправиться в приют.
   Миссис Марлоу почувствовала, как к горлу подступил комок. Она посмотрела на Рину, мирно посапывающую в кровати. На глаза ее навернулись слезы.
   — Не плачь, Молли, — строго сказала она. — Я уверена, что девочка не попадет в приют. Мистер Марлоу отыщет ее семью.
   — А если нет?
   — Тогда мы что-нибудь придумаем.
   Миссис Марлоу повернулась и быстро вышла в узкий коридор. Позади послышалось шарканье ног. Она оглянулась.
   — Поаккуратнее, ребята, — услышала она голос Питера. Затем из дверей показалась его спина. Миссис Марлоу прижалась к стене, давая парням пройти.
   — Извините, мадам, — сказал Питер. — Как это все печально.
   Они прошли мимо, распространяя в воздухе легкий, но безошибочно узнаваемый запах пива. Миссис Марлоу засомневалась, правильно ли она сделала, предложив мужу разрешить использовать помещение над конюшней. Поминки могли превратиться в пьянку.
   Она стояла и слушала звук тяжелых шагов по лестнице, когда уносили Берту Остерлааг, родившуюся в маленькой рыбацкой деревеньке в Финляндии и нашедшую последнее пристанище в чужой церкви и в чужой земле.

3

   Войдя в дверь, Гаррисон Марлоу увидел головку жены, склонившуюся над вышиванием. Он тихонько прошел через комнату, подкрался сзади к жене и, наклонившись, быстро поцеловал ее в щеку.
   Жена вспыхнула и пролепетала своим восхитительным голоском:
   — Ох, Гарри! А если увидят слуги?
   — Сегодня не увидят, — рассмеялся он. — Они заняты своей вечеринкой.
   — Ты же знаешь, что это не вечеринка. — В голосе жены послышалась укоризна.
   Гарри обошел кресло и остановился перед ней, улыбаясь.
   — Конечно, они это так не называют, но ирландцы из всего устраивают вечеринку. — Он подошел к буфету. — Выпьешь немного хереса перед обедом?
   — Сегодня я бы выпила мартини, если ты не возражаешь, дорогой.
   Слегка удивленный, Гарри повернулся к Джеральдине. Когда они проводили медовый месяц в Европе, один бармен в Париже познакомил их с этим новым напитком, и с тех пор это стало как бы условным знаком между ними.
   — Конечно, дорогая. — Гарри потянул за шнурок звонка, в дверях появилась Мэри. — Мэри, принеси, пожалуйста, несколько кусочков льда.
   Девушка кивнула и исчезла. Гарри вернулся к буфету, достал бутылку джина, бутылку французского вермута и маленькую бутылочку с настойкой из горького апельсина. Пользуясь мерным стаканчиком, он влил в шейкер три порции джина и одну порцию вермута. Затем добавил четыре капли настойки. Лед уже стоял на буфете, и он до краев наполнил им шейкер, затем осторожно закрыл крышку и стал энергично встряхивать сосуд.
   Наконец напиток был готов. Он открутил крышку и разлил содержимое шейкера по стаканам. Потом бросил в каждый стакан по зеленой оливке и с одобрением посмотрел на свою работу. Стаканы были налиты ровно до краев, одной каплей больше — и польется через край, одной каплей меньше — и стакан будет неполным.
   Джеральдина Марлоу поднесла стакан к губам и восхищенно воскликнула:
   — Великолепно.
   — Спасибо, — Гарри поднял свой стакан. — Твое здоровье, дорогая.
   Поставив стакан на стол, он с любопытством посмотрел на жену. Возможно, это и правда, что женщина расцветает с возрастом и ее желание усиливается. Гарри прикинул в уме: если ему тридцать четыре, то Джеральдине тридцать один. Они были женаты семь лет и, за исключением медового месяца, вели строго размеренную половую жизнь. И вот теперь второй раз меньше чем за неделю. Наверное, действительно с возрастом желание усиливается.
   Если это так, то очень хорошо. Гарри любил свою жену и захаживал в публичный дом на Южной улице только потому, что не хотел обладать ею против ее желания. Он снова поднес стакан к губам.
   — Ты разузнал что-нибудь о семье Берты? — спросила жена.
   Гаррисон покачал головой.
   — Здесь у нее нет родственников, возможно, они в Европе. Никто даже не знает, из какого города она приехала.
   Джеральдина задумчиво посмотрела на свой стакан.
   — Как это ужасно, — тихо сказала она. — Что же теперь будет с ребенком?
   Гарри пожал плечами.
   — Не знаю, наверное, следует сообщить властям, и ее заберут в сиротский приют.
   — Мы не можем допустить этого, — непроизвольно вырвалось у Джеральдины.
   Гаррисон удивленно посмотрел на жену.
   — Почему? А что мы еще можем сделать?
   — А почему не оставить ее здесь?
   — Потому что существуют определенные законы. Осиротевший ребенок не имущество, и ты не можешь оставить ее у себя только потому, что так ей будет лучше.
   — Но ты можешь поговорить в муниципалитете, — сказала Джеральдина. — Думаю, они предпочтут, чтобы она осталась здесь, чем брать на себя заботу о ней.
   — Не знаю, — ответил Гарри. — Возможно, они захотят, чтобы мы в этом случае удочерили ее.
   — Какая прекрасная идея, Гарри. — Джеральдина улыбнулась, встала из кресла и подошла к мужу. — Как это я сама не догадалась?
   — О чем не догадалась?
   — О том, чтобы удочерить Рину. Я так горжусь тобой, ты такой умный, уже все продумал. — Гарри молча уставился на жену. Джеральдина обняла его за шею. — Ведь ты всегда хотел, чтобы у нас в доме была маленькая девочка, разве нет? И наш малыш будет рад иметь сестренку.
   Гарри почувствовал мягкое прикосновение жены, и его захлестнула жаркая волна. Джеральдина быстро поцеловала его в губы и сразу отвернула лицо в сторону, ощутив его мгновенную ответную реакцию.
   — Я слишком взволнованна, — сказала она, положив голову на плечо мужа. — Как ты смотришь на то, чтобы выпить еще по одному мартини?

* * *

   Щегольски одетый, Джим Калахан стоял посередине своего кабинета, разглядывая посетителей. Он в задумчивости погладил подбородок.
   — Не знаю, — медленно произнес он, — ваша просьба непростая.
   — Но, безусловно, господин мэр, вы можете ее выполнить, — быстро сказала Джеральдина Марлоу.
   — Это не так просто, как вы думаете. — Мэр покачал головой. — Вы забываете, что церковь тоже должна сказать свое слово. Ведь ее мать была католичкой, а брать ребенка католички в протестантскую семью непозволительно. Во всяком случае, в Бостоне. Церковь не согласится на это.
   Миссис Марлоу обернулась и растерянно посмотрела на мужа. Впервые у него не было ничего общего с тем милым молоденьким выпускником Гарварда, за которого она вышла замуж. Когда он заговорил, в его голосе зазвучали такие сила и настойчивость, которых она никогда не слышала ранее.
   — Церкви еще более не понравится, если я докажу, что ее мать вовсе не была католичкой. Они будут выглядеть глупцами, не так ли?
   — А у вас есть такие доказательства? — обернулся к Гаррисону Марлоу мэр.
   — Да, есть, — ответил тот, доставая из кармана документы. — Это паспорт матери и свидетельство о рождении ребенка. Из них ясно, что обе они протестантской веры.
   Калахан взял бумаги и принялся внимательно их изучать.
   — Почему же вы, зная об этом, не остановили священника?
   — Я только сегодня их получил, а отец Нолан совершил обряд вчера вечером. Да и какое значение это имеет для бедной женщины? Ее похоронили по христианскому обычаю.
   Мэр кивнул и вернул бумаги.
   — У отца Нолана могут быть неприятности, — сказал он. — Молодой священник допускает такую ошибку. Епископу это совсем не понравится.
   — Епископу не обязательно знать об этом, — сказал Марлоу.
   Калахан задумчиво посмотрел на него, но промолчал.
   — В следующем году намечаются выборы, — продолжил Гарри.
   — Как тому и следует быть, — кивнул Джим Калахан.
   — Конечно, — согласился Марлоу, — и кандидат обычно нуждается не только в голосах, но и в финансовой поддержке.
   — А я не рассказывал вам, как встретился с вашим отцом? — улыбнулся Джим.
   — Нет, не рассказывали, но отец сам частенько упоминал об этом. Он не раз говорил мне, как вышвырнул вас из кабинета.
   — Это правда, — кивнул Джим. — У вашего отца был бешеный темперамент, его даже принимали за ирландца. Я всего лишь попросил у него небольшую сумму для финансирования предвыборной кампании. Это было двадцать лет назад, тогда я работал в муниципалитете. И знаете, что он мне сказал в ответ? — Марлоу покачал головой. — Он поклялся, что если меня когда-нибудь выберут хоть на должность ловца бродячих собак, то он с семьей уедет отсюда. Ему бы очень не понравилось, узнай он, что вы решили участвовать в финансировании моей предвыборной кампании.
   Но Марлоу оказалось не так просто сбить.
   — Мой отец — это мой отец, и я его очень уважаю, — твердо заявил он, — но то, что я делаю со своими деньгами, не имеет к нему никакого отношения.
   — У вас ведь есть дети? — заметил Джим Калахан.
   — Мальчик, — быстро ответила Джеральдина, — ему восемь лет.
   — Возможно, что когда-нибудь и женщины будут голосовать, — улыбнулся мэр. — Так что если эта девочка уедет отсюда, я лишусь, по крайней мере, одного голоса.
   — Обещаю вам, господин мэр, что если такой день наступит, все женщины нашего дома отдадут свои голоса за вас, — уверила его Джеральдина.
   Улыбка мэра стала еще шире.
   — Слабость политиков заключается в том, что они всегда идут на сделки, — сказал он.

* * *

   На следующий день секретарь мэра Тимоти Келли появился в банковском кабинете Марлоу, где ему был вручен чек на пятьсот долларов. Он предложил Марлоу переговорить с судейскими из муниципального суда. Удочерение было оформлено — быстро, тихо и вполне законно. Уходя, Марлоу оставил судье свидетельство о рождении на имя Катрины Остерлааг.
   Взамен в кармане у него лежало свидетельство о рождении его дочери Рины Марлоу.

4

   Джеральдина Марлоу сидела в парусиновом кресле под большим зонтиком, воткнутым в песок, и медленно обмахивалась веером.
   — Не могу припомнить такого жаркого лета, — сказала она. — Сейчас даже в тени, наверное, около сорока. — Ее муж сидел в соседнем кресле, погруженный в «Бостонскую газету», которая приходила к ним с однодневным опозданием. — Ты что-то сказал, Гарри?
   Гарри отложил газету и посмотрел на жену.
   — Что Вильсон круглый идиот.
   — Почему ты так говоришь, дорогой?
   Гарри сердито схватил газету.
   — Говорит, что поедет в Европу, посетит Лигу Наций, и мир будет обеспечен.
   — А я думаю, что это очень хорошо, — мягко возразила Джеральдина. — Нам так повезло, что Рональд слишком молод для армии, в следующий раз все может быть иначе.
   — Следующего раза не будет, с Германией покончено навсегда. Да и что они могут нам сделать? Они ведь находятся на другом берегу океана. Мы можем сидеть здесь и спокойно наблюдать, как они будут истреблять друг друга, если надумают начать новую войну.
   Джеральдина пожала плечами.
   — Тебе лучше сесть поближе под зонтик, ты же знаешь, как ты быстро обгораешь на солнце.
   Гарри приподнялся, подвинул кресло и снова погрузился в газету. Внезапно перед Джеральдиной появилась Рина.
   — После еды уже прошел час, мама, можно я пойду купаться?
   Джеральдина посмотрела на Рину. Она очень выросла за это лето, и трудно было поверить, что ей всего тринадцать.
   Рина была высокой для своего возраста и почти догнала брата, которому было уже шестнадцать. Ее волосы, выгоревшие на солнце, были абсолютно белыми, а лицо загорело настолько, что миндалевидные глаза казались на нем яркими пятнами. У нее были длинные красивые ноги, начавшие округляться бедра и налитые груди, выглядывавшие из купальника, который был уже ей явно мал.
   — Ну можно, мама? — снова спросила Рина.
   — Можно, — кивнула Джеральдина, — но будь осторожна, дорогая, не заплывай слишком далеко, не хочу, чтобы ты утомлялась.
   Но Рина уже бежала по пляжу, и Джеральдина улыбнулась ей вслед. Она видела, что Рина не похожа на других девочек и не играет с ними, а плавает наперегонки с братом и его друзьями и часто обгоняет их. Целые дни она проводила на солнце и в воде, совершенно не заботясь о том, чтобы кожа сохраняла мягкость и белизну.
   Гаррисон Марлоу снова оторвался от своей газеты.
   — Завтра мне надо поехать в город, закончить дела со ссудой Стандиша.
   — Да, дорогой, — машинально ответила Джеральдина и задумчиво добавила: — надо что-то делать с Риной.
   — С Риной? — переспросил Гарри, — а что с ней?
   Жена повернулась к нему.
   — А ты разве не заметил? Наша маленькая девочка выросла.
   — М-да, но она все равно еще ребенок.
   Джеральдина усмехнулась. Об отцах правильно говорят, что они все свое внимание отдают сыновьям, но втайне любят дочерей.
   — В прошлом году она уже стала девушкой, — сказала Джеральдина.
   Гарри покраснел и уставился в газету. Он понимал, что имеет в виду жена, но они в первый раз открыто заговорили об этом. Гарри взглянул на воду, пытаясь отыскать Рину среди барахтающейся и кричащей ребятни.
   — Может быть, позвать ее, опасно заплывать так далеко.
   Джеральдина улыбнулась. Бедный Гаррисон, она умела читать его мысли. Конечно же, его беспокоила не вода, а мальчики. Она покачала головой.
   — Нет, с ней ничего не случится. Она плавает как рыба. На лице его промелькнуло недовольство.
   — Ты не думаешь, что должна поговорить с ней? Может быть, аккуратно что-нибудь объяснить, ну как я поговорил с сыном два года назад.
   — Не будь глупцом, Гарри, — рассмеялась Джеральдина. — Мне уже нечего ей объяснять. Когда девочка становится девушкой, с ней можно уже говорить вполне откровенно. Я думаю, что переходный возраст пройдет для нее без каких-либо неприятностей. В ней совсем не чувствуется подростковой неуклюжести, а кожа у нее гладкая и чистая, никаких прыщей и угрей, как у Рони. И все-таки надо с ней что-то делать. По-моему, ей уже пора носить бюстгальтер.
   Гарри молчал.
   — Я думаю, что у нее грудь уже больше моей, — продолжала Джеральдина. — Надеюсь, она не будет слишком большой, Рина будет очаровательной.
   — А почему бы и нет? — улыбнулся Гарри.
   Джеральдина ответила улыбкой и взяла его за руку. Они оба поняли, что он имел в виду. Они никогда не думали о Рине иначе как о собственной дочери.
   — Ты не будешь возражать, если я поеду в город вместе с тобой? — мягко спросила она. — Было бы здорово остановиться на ночь в отеле.
   — Согласен, это будет великолепно, — ответил Гарри, пожимая руку жены.
   — Молли присмотрит за детьми, а у меня в городе будет время сделать кое-какие покупки.