Роббинс Гарольд. Саквояжники (Охотники за удачей, Первопроходцы)

   Муж повернулся к жене, его голос дрожал:
   — Ты хочешь сказать, что знала о ее беременности?
   Она испуганно посмотрела на него.
   — Нет, Генри, нет. Я не знала. Я только сказала, что неплохо было бы ей выйти за него замуж. Вот и все.
   Губы его сжались, и через секунду я подумал, что он ударит ее. Но он не сделал этого, а снова повернулся ко мне.
   — Извините, мистер Корд. Мы больше не будем вас беспокоить.
   Он гердо двинулся к двери, жена поспешила за ним.
   — Но, Генри! — рыдала она. — Генри!
   — Заткнись, — ен рывком распахнул дверь и почти вытолкал ее из кабинета. — Неужели не наговорилась?
   Дверь за ними закрылась, и я повернулся к Макаллистеру.
   — Я еще не совсем чист, не так ли?
   Он покачал головой. Подумав немного, я сказал:
   — Лучше пойти к нему завтра домой или на работу и окончательно все уладить. Мне он показался честным человеком.
   — И, как вы думаете, поступит честный человек? — улыбнулся Макаллистер.
   — Я научился от отца одной вещи, — невольно я взглянул на диван. — Он любил говорить, что у каждого человека есть цена. Для одних это деньги, для других женщины, для третьих — слава. Однако не следует покупать честного человека, так как его согласия можно добиться даром.
   — Ваш отец был практичным человеком, — сказал Макаллистер.
   Я уставился на адвоката.
   — Мой отец был эгоистичный, жадный сукин сын, который хотел заграбастать весь мир. Надеюсь, что смогу достойно заменить его.
   Макаллистер задумчиво потер подбородок.
   — У вас это получится.
   Я подошел к дивану.
   — Я не хочу, чтобы он всегда присутствовал здесь и помогал мне.
   Макаллистер промолчал. Я посмотрел на Неваду. Все это время он стоял молча, прислонившись к стене. Глаза его сверкнули из-под опущенных ресниц. Он достал из кармана стопку папиросной бумаги и начал сворачивать сигарету. Я вновь обернулся к Макаллистеру.
   — Мне понадобится серьезная помощь, — сказал я. — В глазах Макаллистера промелькнул интерес, но он продолжал молчать. — Мне понадобится советник, консультант и адвокат, — продолжал я. — Возьметесь?
   — Не знаю, Джонас, смогу ли я найти время, — медленно проговорил он. — У меня довольно доходная практика.
   — И какой она приносит доход?
   — Я зарабатываю около шестидесяти тысяч в год.
   — Вдохновят ли вас на переезд в Неваду сто тысяч?
   — Если будет подписан контракт, — быстро ответил он.
   Я вынул из кармана пачку сигарет и предложил ему. Мы взяли по сигарете и прикурили от зажженной мною спички.
   — Договорились, — сказал я.
   Макаллистер посмотрел на меня с усмешкой.
   — Вы думаете, что будете в состоянии платить мне такие деньги?
   — Я не знал этого, пока вы не дали согласие. Теперь я уверен.
   Улыбка пробежала по его лицу и исчезла. Теперь он был в деле.
   — Прежде всего мы должны созвать совет директоров, где вас официально следует избрать президентом компании. Не могут ли возникнуть какие-либо сложности в этом плане?
   — Не думаю, — покачал я головой. — Отец не верил в долевое участие. Он был держателем девяноста процентов акций, а по завещанию после его смерти этот пакет переходит ко мне.
   — У вас есть копия завещания?
   — Нет, — ответил я, — но она должна быть у Денби. Он записывал все, что когда-либо делал отец.
   Я нажал кнопку звонка, и в кабинете появился Денби.
   — Принеси мне копию отцовского завещания, — приказал я.
   Через минуту копия лежала на столе. Заверенная адвокатом. Я подвинул завещание Макаллистеру, и он быстро просмотрел его.
   — Все в порядке, — сказал он, — пакет акций ваш. Хорошо бы нам сразу утвердить завещание.
   Я вопросительно посмотрел на Денби. Обычно он не дожидался вопроса.
   — Оно хранится у судьи Хаскелла в Рино.
   — Позвени и скажи, чтобы он немедленно занялся этим. — Денби пошел к двери, но я остановил его. — После того, как закончишь с судьей, обзвони директоров и сообщи, что я собираю специальное заседание совета завтра во время завтрака. У меня дома. — Денби вышел, и я снова обернулся к Макаллистеру. — Что я еще должен сделать, Мак?
   — Ничего срочного, — адвокат медленно покачал головой. — Разве что германский контракт. Я мало знаком с ним, но слышал от вашего отца, что он предоставляет блестящие возможности. Это связано с выпуском нового вида продукции. Мне кажется, что он называл эту продукцию «пластмассы».
   Я затушил сигарету в пепельнице.
   — Возьмите у Денби материалы по этому контракту, просмотрите их вечером, а завтра утром до совещания представьте мне полный анализ. Я буду на ногах в пять утра.
   На лице Макаллистера появилось странное выражение. Несколько секунд я соображал, что оно означает, и наконец понял. Уважение.
   — Я буду у вас в пять, Джонас.
   Он встал и направился к двери, но не успел дойти до нее, как я вновь окликнул его:
   — Пока вы еще здесь, Мак, возьмите у Денби список остальных держателей акций компании. Я думаю, что перед собранием следует ознакомиться хотя бы с их именами.
   Макаллистер посмотрел на меня с еще большим уважением.
   — Хорошо, Дженас, — сказал он, выходя из кабинета.
   Я повернулся к Неваде:
   — Ну, что ты об этом думаешь?
   Невада помолчал какое-то время, затем сплюнул кусок папиросной бумаги, прилипший к губе.
   — Я думаю, что твоему старику сейчас хорошо отдыхается.
   Это вернуло меня к действительности, ведь я почти забыл об отце. Я встал, обогнул стол, подошел к дивану и, приподняв одеяло, посмотрел на него. Глаза его были закрыты, рот исказила гримаса, на правом виске расплылось бледно-синее пятно. Я подумал, что это и есть кровоизлияние в мозг. Где-то в глубине души мне хотелось заплакать, но слез не было. Он запретил мне плакать очень давно — в тот день, когда бросил с крыльца Неваде.
   Сзади отворилась дверь. Я опустил одеяло и обернулся. В дверях стоял Денби.
   — Вас хочет видеть Джейк Платт, сэр.
   Джейк был директором фабрики и полностью отвечал за ее работу. Кроме того, он был в курсе всех слухов, а они к этому времени наверняка уже облетели фабрику.
   — Пусть войдет.
   Не успел я закончить фразу, как Джейк появился в дверях позади Денби. Это был высокий, тучный мужчина с тяжелой поступью, Вскинув в отчаянии руки, он вошел в кабинет.
   — Я только что услышал эту печальную весть.
   Подойдя к дивану, он посмотрел на тело. На лице его появилось выражение, какое обычно бывает у ирландцев на поминках.
   — Это действительно большая потеря. Ваш отец был великим человеком. — Он скорбно покачал головой. — Великим.
   Я вернулся за стол.
   «А ты великий артист, Джейк», — подумал я и вслух добавил:
   — Спасибо, Джейк.
   — Я хочу, чтобы вы знали, что если что-то потребуется от меня, достаточно одного вашего слова, и...
   — Спасибо, Джейк, — повторил я. — Приятно сознавать, что у меня есть верный человек.
   При этих словах Джейк преобразился, голос его стал доверительным.
   — Разговоры по фабрике пошли... Может, я должен что-то сказать рабочим? Вы же знаете этих мексиканцев и индейцев. Они слишком чувствительны и нервны, следует их немного успокоить.
   Возможно, он был прав.
   — Это хорошая мысль, Джейк. Но мне кажется, будет лучше, если я сам поговорю с ними.
   Понравилось это Джейку или нет, но он был вынужден согласиться со мной. Такова была его манера — никаких возражений хозяину.
   — Действительно, Джонас, — произнес он, скрывая разочарование. — Если только вы себя нормально чувствуете.
   — Абсолютно нормально, — ответил я, направляясь к двери.
   — А что делать с ним? — прозвучал мне вслед голос Невады.
   Повернувшись, я перехватил его взгляд, устремленный на диван.
   — Позвони в похоронное бюро, пусть они обо всем позаботятся. Скажи, что нам нужен самый лучший в стране гроб. — Невада кивнул. — И подожди меня на улице в машине. Мы скоро поедем домой.
   Не дожидаясь ответа, я вышел из кабинета и прошел через коридор на лестницу, ведущую в цех. Джейк не отставал от меня ни на шаг.
   Глаза всех присутствующих устремились на меня, как только я появился на маленькой площадке наверху лестницы. Джейк поднял руки, и шум в цехе начал затихать. Я подождал, пока остановились все машины. В этом было что-то мистическое. Впервые на фабрике воцарилась тишина. Я начал говорить, и голос мой жутким эхом раскатывался по цеху.
   — Мой отец умер, — сказал я по-испански. Я не очень хорошо говорил по-испански, но это был их родной язык, и мне следовало говорить на нем. — Но я, его сын, здесь и надеюсь достойно продолжить его дело. Конечно, очень печально, что отца нет с нами и он не может лично выразить всем благодарность за хорошую работу на благо компании. Но вы должны знать, что перед кончиной он распорядился повысить заработную плату каждому, кто работет на фабрике, на пять процентов. — Джейк неистово вцепился в мою руку, но я вырвался и продолжил: — Мое самое сокровенное желание — пользоваться той доброй поддержкой, которую вы оказывали моему отцу. Надеюсь, что вы будете терпеливы ко мне, так как мне еще многому предстоит учиться. Большое спасибо всем, да хранит вас Господь.
   Я спустился вниз, сопровождаемый Джейком. Рабочие расступились, и я двинулся в образовавшийся проход. Большинство из них стояли молча, кто-то сочувственно дотронулся до меня, дважды я заметил плачущих. Хоть кто-то всплакнул о нем. Пусть даже это были люди, которые не знали его.
   Я вышел на улицу и зажмурился. Солнце все еще стояло высоко в небе. Я уже почти забыл, как все здесь выглядит, так как очень давно не был дома.
   Большой автомобиль марки «Пиэс-Эрроу» стоял напротив дверей фабрики, за рулем сидел Невада. Я направился к автомобилю, но Джейк схватил меня за руку. Я обернулся.
   — Ну зачем вы сделали это, Джонас, — почти проскулил он. — Ведь вы не знаете этих ублюдков, а я их знаю. Стоит только дать им палец, как они оттяпают всю руку. Ваш отец всегда слушался меня и платил им мало.
   Я холодно посмотрел на него. До некоторых людей некоторые вещи доходят очень медленно.
   — Вы слышали, что я сказал там, Джейк?
   — Да слышал, я как раз об этом и говорю, я...
   — Не думаю, что вы слышали, Джейк, — резко оборвал я его, а затем уже мягче добавил. — Мои первые слова были: «Мой отец умер».
   — Да, но...
   — Именно это я и сказал. Он умер. А я живой, и я здесь, и вам, Джейк, следует усвоить, что я не буду грабить людей, которые работают на меня. Ну, а кому это не нравится, тот может убираться к чертовой матери.
   Теперь до Джейка дошло. Он поспешил к дверце автомобиля и распахнул ее передо мной.
   — Да я не имел в виду ничего такого, Джонас, я только...
   Бесполезно было объяснять ему, что если больше платишь, то и больше получаешь. Год назад Форд доказал это. После повышения заработной платы рабочим производительность увеличилась в три раза. Я сел в машину и оглянулся на здание фабрики. В глаза бросился черный, липкий гудрон на крыше. Я вспомнил, что видел ее во время своего полета.
   — Джейк, — сказал я, — видите эту крышу?
   Он обернулся и, уставившись на крышу, неуверенно ответил:
   — Да, сэр.
   Внезапно я почувствовал громадную усталость, откинулся на подушки сидения и закрыл глаза.
   — Выкрасите ее в белый цвет.

5

   Все двадцать миль от фабрики до дома я дремал. Иногда я открывал глаза и ловил на себе взгляд Невады, наблюдавшего за мной в зеркало. Затем мои веки, словно налитые свинцом, снова опускались. Я ненавидел отца, ненавидел мать. Если бы у меня были братья или сестры, я и их бы ненавидел. Но нет, у меня больше не было ненависти к отцу. Он был мертв. Нельзя ненавидеть мертвых, можно только помнить о них. У меня не было ненависти и к матери, ведь ее давно уже не было в живых. У меня была мачеха, и я любил ее.
   Поэтому тогда я и привез ее домой. Я хотел жениться на ней, но отец сказал, что я слишком молод, что девятнадцать лет это очень мало. Однако сам он не был слишком молод и женился на ней спустя неделю после моего возвращения в колледж.
   Я встретил Рину в загородном клубе за две недели до окончания каникул. Она приехала с Востока, откуда-то из Бруклина, штат Массачусетс. Рина не была похожа ни на одну из девушек, с которыми я встречался раньше. Здешние девушки смуглые, с задубевшей от солнца кожей, тяжелой походкой. Они даже на лошадях скакали как мужчины. И только по вечерам, надев вместо джинсов «Левис» юбки, они как-то преображались. А так, даже в бассейнах, в соответствии с тогдашней модой, они выглядели как мальчишки — плоскогрудые, с узкими бедрами.
   Но Рина была настоящей девушкой, это сразу бросалось в глаза. Особенно хорошо она выглядела в купальнике, как раз в тот день, когда я впервые увидел ее. Она была достаточно стройной, только плечи, пожалуй, широковаты. Упругие, полные груди — два шара — выпирали из модного, шелкового с джерси, купальника. Нельзя было смотреть на эти груди, не ощущая во рту привкус молока и меда. Они величественно покоились поверх грудной клетки, переходящей в тонкую талию и далее в узкие, но охруглые бедра и ягодицы.
   Белые, длинные не по моде волосы завязаны сзади. Высокие брови, широко расставленные глаза, сверкающие ледяной голубизной. Прямой, не слишком тонкий нос, подчеркивающий ее финское происхождение. Пожалуй, единственным недостатком был рот — широкий, правда, не слишком, так как губы были достаточно полные. Твердый, заостренный подбородок.
   Она должна была ехать в Швейцарию сдавать экзамены. Рина мало улыбалась, манеры ее были сдержанными. Два дня я не отходил он нее. Голос у нее был мягкий и низкий, говорила она с едва уловимым акцентом.
   Это произошло спустя десять дней, в субботу, на танцах в клубе. Именно тогда я понял, как сильно ее желаю. Мы танцевали медленный вальс, голубоватый свет ламп был притушен. Внезапно она сбилась с ритма и улыбнулась своей мягкой улыбкой.
   — Ты очень сильный, — сказал она и прижалась ко мне.
   Когда мы снова начали танцевать, я все еще ощущал тепло ее бедер. Я уже ничего не мог с собой поделать. Взял ее за руку и повел через танцевальный зал к выходу.
   Она молча проследовала за мной до машины. Мы сели в большой «Дьюзенберг» с откидным верхом, я вывел машину на трассу, и мы помчались. Ночной воздух пустыни был теплым. Я наблюдал за ней краешком глаза: голова откинута назад, глаза закрыты.
   Я свернул в финиковую рощицу и заглушил мотор. Она сидела в той же позе, откинувшись на сидении. Я нагнулся к ней и поцеловал. Ее губы никак не отреагировали на мой поцелуй, но я сравнил их с родником в пустыне, к которому можно приникнуть, изнывая от жажды. Я дотронулся до ее груди, но она перехватила мою руку и сжала ее.
   Подняв голову, я посмотрел на нее. Раскрытые глаза были непроницаемы, я ничего не мог прочесть в них.
   — Я хочу тебя, — сказал я.
   Выражение ее глаз не изменилось.
   — Я знаю, — сказал она тихо.
   Я попытался обнять ее, но она уперлась руками мне в грудь.
   — Дай мне носовой платок, — сказала она и достала его из нагрудного кармана моей рубашки.
   Носовой платок белой бабочкой запорхал в темноте ночи, и затем выпал из ее руки. Она по-прежнему сидела, откинувшись, и молчала, вперив в меня непроницаемый взгляд.
   Я нашел ее руку и вновь попытался приблизиться к ней, но она снова удержала меня. Вдруг острая боль пронзила низ позвоночника, я почти пополам согнулся на сидении.
   Дрожащими руками я достал сигарету и прикурил. Рина скомкала носовой платок, выкинула его из машины, взяла у меня изо рта сигарету и затянулась.
   — Я все рано хочу тебя.
   Она вернула мне сигарету и отрицательно покачала головой.
   — Почему? — спросил я.
   Рина повернула ко мне лицо, бледным пятном выделявшееся в ночной темноте.
   — Потому что через два дня я уезжаю домой. Потому что во время краха фондовой биржи в двадцать третьем мой отец потерял все. Потому что я должна найти богатого мужа и не могу рисковать.
   Я поглядел не нее и завел мотор. Выведя машину из финиковой рощи на дорогу, я направился к дому. Ехали мы молча, но у меня уже имелись ответы на все ее «нет». Я был богат или, по крайней мере, когда-то буду богатым.
   Рина осталась в гостиной, а я прошел в кабинет отца. Он, как обычно, работал за столом. Свет от настольной лампы падал на разложенные бумаги. Когда я вошел в кабинет, он поднял голову.
   — Ну что? — спросил он таким тоном, словно я помешал его работе.
   Я щелкнул выключателем на стене, и кабинет залился ярким светом.
   — Я хочу жениться, — сказал я.
   Он бросил на меня отсутствующий взгляд, нобыстро пришел в себя.
   — Ты сошел с ума, — спокойно проговорил он и снова погрузился в свои бумаги. — Иди спать и не беспокой меня.
   Я остался стоять на месте.
   — Я собираюсь жениться, папа.
   Впервые со времени моего детства я назвал его папой.
   Он медленно поднялся из-за стола.
   — Нет, ты слишком молод.
   Это было все, что он сказал. Ему не пришло в голову поинтересоваться: кто, что, почему? Отнюдь нет. Только: «Ты слишком молод».
   — Хорошо, отец, — проговорил я, повернувшись уходить. — Но помни, что я тебя предупредил.
   — Подожди, — остановил он меня у самой двери, — где она?
   — Ждет в гостиной.
   Он проницательно посмотрел на меня.
   — И когда ты это решил?
   — Сегодня вечером, только что.
   — Я думаю, что она одна из тех глупых молоденьких девиц, которые ошиваются в танцевальном клубе в надежде подцепить какого-нибудь старика.
   Я принялся отчаянно защищать ее.
   — Нет, она не такая. Между прочим, она даже не знает, о чем я говорю с тобой.
   — Ты хочешь сказать, что еще даже не сделал ей предложения?
   — Мне ине нужно его делать, — самоуверенно ответил я. — Я и так знаю ее ответ.
   Отец покачал, головой.
   — Но, может, все-таки следует спросить у нее?
   Я вышел из кабинета и вернулся вместе в Риной.
   — Рина, — сказал я, — это мой отец. Отец, это Рина Марлоу.
   Рина вежливо кивнула. Она держала себя так, словно эта сцена происходила ровно в полдень, а никак не в два часа ночи. Отец внимательно посмотрел на нее. В его взгляде появилось такое любопытство, какого я никогда у него не наблюдал. Он вышел из-за стола и протянул ей руку.
   — Здравствуйте, мисс Марлоу, — мягко произнес он.
   Я уставился на отца. Он никогда подобным образом не вел себя с моими друзьями.
   — Здравствуйте, — ответила Рина, пожимая протянутую руку.
   Держа ее за руку, отец проговорил полушутливым тоном:
   — Мой сын думает, что хочет жениться на вас, мисс Марлоу. Но я думаю, что он слишком молод. Не так ли?
   Рина посмотрела на меня. Ее глаза сверкнули и снова стали непроницаемыми.
   Она повернулась к отцу.
   — Это все так неожиданно, мистер Корд. Пожалуйста, проводите меня.
   Ошеломленный, я молча наблюдал, как отец взял ее под руку и вышел вместе с ней из кабинета. Спустя минуту раздался свирепый рев мотора «Дьюзенберга». Я огляделся в поисках предмета, на котором можно было бы сорвать злость. На столе стояла лампа, и я вдребезги разбил ее об стену.
   Две недели спустя, уже будучи в колледже, я получил от отца телеграмму: «Мы с Риной поженились сегодня утром. Находимся в Нью-Йорке в отеле „Уолдорф-Астория“. Завтра уезжаем. Медовый месяц проведем в Европе».
   Я схватил телефон и позвонил ему.
   — Нет хуже дурака, чем старый дурак! — кричал я через три тысячи миль, разделявших нас. — Неужели ты не понимаешь, что она вышла за тебя только из-за денег?
   Отец даже не рассердился, а, наоборот, рассмеялся.
   — Глупец. Она хотела иметь мужчину, а не мальчишку. Перед женитьбой она даже настояла на том, чтобы по брачному контракту все имущество принадлежало мужу.
   — Неужели, — спросил я, — а кто составлял контракт? Ее адвокат?
   — Нет, мой, — снова рассмеялся отец. Голос его внезапно стал твердым, а тон назидательным.
   — Возвращайся к своим занятиям, сын, и не лезь в дела, которые тебя не касаются. У нас уже полночь, и я ложусь спать.
   Телефон замолчал. Я посмотрел на него и медленно положил трубку. Этой ночью я не мог спать. В моем воображении вставали сцены, изображавшие Рину в неистовых объятиях отца. Несколько раз я просыпался в холодном поту.

* * *

   Почувствовав, как меня осторожно трясут за плечо, я медленно открыл глаза. Первое, что я увидел, было лицо Невады.
   — Просыпайся, Джонас, — сказал он, — мы дома.
   Я потер глаза, прогоняя сон. Солнце, уже почти село позади нашего большого дома. Я потряс головой, вылез из машины и посмотрел на дом. Очень странный дом. С тех пор, как отец построил его, я провел в нем не более двух недель. Теперь он был мой, как и все, что принадлежало моему отцу.
   Я начал подниматься по ступенькам. Рина подумала обо всем, кроме этого. Мой отец умер, и я собирался сказать ей об этом.

6

   Дверь открылась, и я прошел через веранду. Дом был построен в привычном стиле плантаторов-южан, а для управления им отец специально пригласил из Нового Орлеана Ро-бера. Робер содержал дом, строго соблюдая традиции креолов.
   Это был громадный человек, на голову выше меня, очень умелый и вежливый. Его отец и дед были дворецкими, и, даже будучи рабами, они привили сыну и внуку гордость за эту профессию. Он был в полном смысле слова рожден для этой работы, и всегда находился там, где был нужен.
   Он отступил в сторону, пропуская меня.
   — Здравствуйте, масса Корд, — поприветствовал он меня на своем мягком креольском английском.
   — Здравствуй, Робер, — ответил я, — пойдем со мной.
   Он неслышно проследовал за мной в кабинет отца и с невозмутимым лицом закрыл за собой дверь.
   — Слушаю, мистер Корд.
   Он впервые назвал меня «мистер», а не «масса». Я посмотрел на него.
   — Отец умер, — сказал я.
   — Я знаю, — ответил он, — звонил мистер Денби.
   — А остальные знают?
   Он покачал головой.
   — Я сказал мистеру Денби, что миссис Корд нет дома, а слугам я ничего не говорил.
   За дверью раздался громкий крик. Продолжая говорить, Робер быстро направился к двери.
   Я думал, что вы сами сообщите эту печальную новость, — с этими словами он открыл дверь. За дверью никого не было. Робер быстро вышел, а я последовал за ним. По лестнице, огибающей холл, кто-то в спешке поднимался на второй этаж.
   Голос Робера прозвучал тихо, но властно:
   — Луиза!
   Фигурка застыла. Это была горничная Рины.
   — Подойди сюда.
   Она нерешительно спустилась вниз. В ее глазах застыл страх.
   — Да, мистер Робер? — испуганно пролепетала она.
   Я впервые видел, как Робер обращается со слугами. В его движениях была неспешность, но резкий звук пощечины прозвучал, как револьверный выстрел.
   — Сколько раз я говорил тебе не подслушивать под дверьми? — в голосе Робера сквозило презрение.
   Луиза стояла, обхватив лицо руками, по щекам ее текли слезы.
   — Отправляйсяна кухню. Я разберусь с тобой позже.
   Не отрывая рук от лица, горничная отправилась в направлении кухни. Робер повернулся ко мне.
   — Прошу прощения за нее, мистер Корд, — произнес он глубоким, мягким голосом. — Обычно наши слуги не позволяют себе такого, но с этой довольно трудно справляться.
   Я вынул сигарету и не успел поднести ее ко рту, как он зажег спичку и протянул мне. Я глубоко затянулся.
   — Все в порядке, Робер. Я не думаю, что она задержится здесь.
   Робер погасил спичку, и осторожно доложил ее в пепельницу.
   — Да, сэр.
   Я задумчиво посмотрел на лестницу. Как ни странно, я колебался.
   Сзади раздался голос Робера:
   — Миссис Корд у себя в комнате.
   Я посмотрел на него. Его лицо представляло собой непроницаемую маску профессионального дворецкого.
   — Спасибо, Робер. Я поднимусь и сообщу ей.
   — Мистер Корд, — окликнул меня Робер, когда я уже был на лестнице. Я посмотрел на его черное блестящее лицо. — В котором часу прикажете подать обед, сэр?
   — Около восьми, — ответил я, подумав.
   — Благодарю вас, сэр, — сказал он и отправился на кухню.

* * *

   Я тихонько постучал в дверь Рины. Ответа не последовало, и я, толкнув дверь, вошел в комнату. Ее голос донесся из ванной.
   — Луиза, принеси мне полотенце.
   Я вошел в ванную комнату и достал с полки над туалетным столиком большое банное полотенце. Как только она отодвинула стеклянную дверь, я шагнул в ванную.
   Ее тело, покрытое сверкающими капельками воды, казалось золотисто-белым. Несколько секунд она удивленно разглядывала меня. В такой ситуации большинство женщин пытаются прикрыть свою наготу. Но Рина не сделала этого. Она спокойно протянула руку за полотенцем, завернулась в него и вышла из ванной.
   — Где Луиза? — спросила она, усаживаясь за туалетный столик.
   — Внизу, — ответил я.
   Другим полотенцем она начала вытирать лицо.
   — Твоему отцу это не понравится.
   — Он никогда не узнает об этом.
   — А почему ты думаешь, что я не скажу?
   — Не скажешь, — уверенно ответил я.
   В этот момент она почувствовала, что здесь что-то не так. Ее лицо в зеркале сразу стало серьезным.
   — Джонас, между тобой и отцом что-то произошло?
   Она посмотрела на меня. Взгляд ее все еще был удивленным. Рина протянула мне маленькое полотенце.
   — Будь паинькой, Джонас, и вытри мне спину. Я не могу дотянуться. — Она улыбнулась в зеркало. — Вот видишь, мне действительно нужна помощь Луизы.
   Взяв полотенце, я приблизился к ней. Большое полотенце соскользнуло с ее плеч. Я вытирал капелькиводы с ее безупречной кожи, вдыхая тепло тела и запах духов. Внезапно я прижался губами к ее шее. Она повернулась и удивленно посмотрела на меня.