Страница:
— Да, — медленно произнес я, чувствуя, как сжимается сердце. — Рина... Я хочу, чтобы костюмы для нее сделала Элен Гейлард.
— Не знаю, — ответил Боннер. — Она ведь уволилась, думаю, что вернулась на Восток, в Бостон.
Я вспомнил одинокую, печальную коленопреклоненную фигурку на могиле Рины.
— Пошлите ей фотографию Дженни. Она приедет.
Боннер подошел к столу.
— Кстати, — сказал он, — я разговаривал с Остином Гилбертом. Сценарий ему подошел. Завтра он приедет посмотреть пробу, и если актриса ему понравится, он возьмется за работу.
— Хорошо, — сказал я. Так всегда бывало с крупными директорами. Двести тысяч, которые они получали, было для них не главное. Главное, чтобы им понравился сценарий и актеры.
Боннер направился к двери, но остановился на полпути и оглянулся на Дженни.
— Пока, — сказал он на прощание.
— До свидания, мистер Боннер, — вежливо ответила Дженни.
Я кивнул, и он вышел.
— Могу я теперь сесть? — спросила Дженни.
— Пожалуйста.
Она села и стала смотреть, как я перебираю на столе бумаги: предварительная смета, оценка стоимости декораций. Боннер был прав, этот фильм будет стоить больших денег.
— Я обязательно должна быть похожей на нее? — тихо спросила Дженни.
— Что? — я оторвал взгляд от бумаг.
— Я обязательно должна быть похожей на нее?
— Почему ты спрашиваешь?
— Не знаю, — Дженни покачала головой. — Просто чувствую себя как-то неуютно, вот и все. Как будто это больше не я, а моя пустая оболочка. — Я промолчал. — Значит, все, что ты увидел в пробе, это Рину Марлоу? — спросила она.
— Рина была величайшей актрисой, когда-либо появлявшейся на экране, — ответил я.
— Я знаю, — медленно сказала Дженни, — но я не она и никогда ей не стану.
Я посмотрел на нее.
— За две тысячи долларов в неделю ты будешь тем, чем я тебе прикажу быть. — Дженни молча смотрела на меня, взгляд ее был мрачным, и я не мог понять, о чем она думает. — Запомни это, — тихо сказал я. — Тысячи девушек, подобных тебе, ежегодно приезжают в Голливуд. Я могу выбрать любую. И если тебе это не нравится, можешь возвращаться к тому, чем занималась до встречи с Боннером на вечеринке.
Во взгляде Дженни появилась настороженность. Не помешает, если она будет слегка побаиваться меня, а то она слишком самоуверенна.
— А Боннер рассказывал тебе обо мне? — спросила она.
— Он ничего не говорил, да я и не спрашивал. Все, что мне надо о тебе знать, ты рассказала сама. Девушки вроде тебя всегда ищут режиссеров, в надежде произвести на них впечатление. Тебе повезло, ты произвела нужное впечатление на одного из них. Смотри, как бы это впечатление не испарилось.
Дженни облегченно вздохнула, настороженность в ее глазах пропала. Внезапно она улыбнулась.
— Хорошо, босс, как скажешь.
Я вышел из-за стола, подошел к ней и обнял. Губы ее были мягкими и теплыми, глаза закрыты. И в этот момент зазвонил проклятый телефон. Я взял трубку. Это звонил Макаллистер из Нью-Йорка.
— Детективы разыскали Уинтропа, — сказал он.
— Хорошо. Свяжись с ним и вели ему притащить сюда свою задницу.
— Агент сказал, что он никуда не поедет.
— Тогда позвони Монике и попроси ее поговорить с отцом, ее он послушает.
— Я звонил, — быстро сказал Макаллистер, — но она сегодня выехала в Калифорнию на студию «Двадцатый век». Если тебе нужен Уинтроп, то лучше поговори с ним сам.
— Я слишком занят, чтобы ехать в Нью-Йорк.
— А этого делать и не надо, Эймос в Чикаго. В местном детективном агентстве тебе объяснят, где его найти.
— В Чикаго? Тогда, пожалуй, я смогу съездить к нему.
Я положил трубку и посмотрел на Дженни.
— Наступает уик-энд, — тихо сказала она, — я ничем не занята. Чикаго великий город.
— Ты поедешь? — спросил я.
Она кивнула.
— Мы ведь полетим, правда?
— Обязательно, — ответил я.
7
8
9
— Не знаю, — ответил Боннер. — Она ведь уволилась, думаю, что вернулась на Восток, в Бостон.
Я вспомнил одинокую, печальную коленопреклоненную фигурку на могиле Рины.
— Пошлите ей фотографию Дженни. Она приедет.
Боннер подошел к столу.
— Кстати, — сказал он, — я разговаривал с Остином Гилбертом. Сценарий ему подошел. Завтра он приедет посмотреть пробу, и если актриса ему понравится, он возьмется за работу.
— Хорошо, — сказал я. Так всегда бывало с крупными директорами. Двести тысяч, которые они получали, было для них не главное. Главное, чтобы им понравился сценарий и актеры.
Боннер направился к двери, но остановился на полпути и оглянулся на Дженни.
— Пока, — сказал он на прощание.
— До свидания, мистер Боннер, — вежливо ответила Дженни.
Я кивнул, и он вышел.
— Могу я теперь сесть? — спросила Дженни.
— Пожалуйста.
Она села и стала смотреть, как я перебираю на столе бумаги: предварительная смета, оценка стоимости декораций. Боннер был прав, этот фильм будет стоить больших денег.
— Я обязательно должна быть похожей на нее? — тихо спросила Дженни.
— Что? — я оторвал взгляд от бумаг.
— Я обязательно должна быть похожей на нее?
— Почему ты спрашиваешь?
— Не знаю, — Дженни покачала головой. — Просто чувствую себя как-то неуютно, вот и все. Как будто это больше не я, а моя пустая оболочка. — Я промолчал. — Значит, все, что ты увидел в пробе, это Рину Марлоу? — спросила она.
— Рина была величайшей актрисой, когда-либо появлявшейся на экране, — ответил я.
— Я знаю, — медленно сказала Дженни, — но я не она и никогда ей не стану.
Я посмотрел на нее.
— За две тысячи долларов в неделю ты будешь тем, чем я тебе прикажу быть. — Дженни молча смотрела на меня, взгляд ее был мрачным, и я не мог понять, о чем она думает. — Запомни это, — тихо сказал я. — Тысячи девушек, подобных тебе, ежегодно приезжают в Голливуд. Я могу выбрать любую. И если тебе это не нравится, можешь возвращаться к тому, чем занималась до встречи с Боннером на вечеринке.
Во взгляде Дженни появилась настороженность. Не помешает, если она будет слегка побаиваться меня, а то она слишком самоуверенна.
— А Боннер рассказывал тебе обо мне? — спросила она.
— Он ничего не говорил, да я и не спрашивал. Все, что мне надо о тебе знать, ты рассказала сама. Девушки вроде тебя всегда ищут режиссеров, в надежде произвести на них впечатление. Тебе повезло, ты произвела нужное впечатление на одного из них. Смотри, как бы это впечатление не испарилось.
Дженни облегченно вздохнула, настороженность в ее глазах пропала. Внезапно она улыбнулась.
— Хорошо, босс, как скажешь.
Я вышел из-за стола, подошел к ней и обнял. Губы ее были мягкими и теплыми, глаза закрыты. И в этот момент зазвонил проклятый телефон. Я взял трубку. Это звонил Макаллистер из Нью-Йорка.
— Детективы разыскали Уинтропа, — сказал он.
— Хорошо. Свяжись с ним и вели ему притащить сюда свою задницу.
— Агент сказал, что он никуда не поедет.
— Тогда позвони Монике и попроси ее поговорить с отцом, ее он послушает.
— Я звонил, — быстро сказал Макаллистер, — но она сегодня выехала в Калифорнию на студию «Двадцатый век». Если тебе нужен Уинтроп, то лучше поговори с ним сам.
— Я слишком занят, чтобы ехать в Нью-Йорк.
— А этого делать и не надо, Эймос в Чикаго. В местном детективном агентстве тебе объяснят, где его найти.
— В Чикаго? Тогда, пожалуй, я смогу съездить к нему.
Я положил трубку и посмотрел на Дженни.
— Наступает уик-энд, — тихо сказала она, — я ничем не занята. Чикаго великий город.
— Ты поедешь? — спросил я.
Она кивнула.
— Мы ведь полетим, правда?
— Обязательно, — ответил я.
7
Дженни посмотрела на меня.
— Вот как надо путешествовать, — сказала она, — в нашем распоряжении целый самолет.
Я оглядел пустой салон самолета, который Баз выделил для нашего полета после моего звонка. Было уже почти девять, и, взглянув на часы, я переставил их на два часа по чикагскому времени. Стало слегка закладывать уши, значит, мы набирали высоту.
— Наверное, это здорово — владеть авиакомпанией? — с улыбкой спросила Дженни.
— Это очень удобно, особенно когда спешишь куда-нибудь.
— Я тебя не понимаю.
— Что ты не понимаешь, девочка?
— Тебя, ты меня просто удивляешь. Большинство мужчин я понимаю, они намечают себе какую-нибудь цель и сосредотачиваются на ней. А ты совсем другое дело, у тебя уже все есть.
— Не все.
Она кивнула на огни Чикаго, сверкавшие под нами.
— Ты имеешь в виду, что вот это не принадлежит тебе?
— Это верно, но мне много и не надо, вполне хватает того, что я имею здесь.
Ее глаза затуманились.
— А что если самолет потерпит аварию?
Я щелкнул пальцами.
— Ну и черт с ним, легко пришел — легко уйдет.
— Именно так?
— Именно так.
Дженни глянула на секунду в окно и повернулась ко мне.
— Я думаю, что точно так ты относишься и ко мне.
— Я говорил не о тебе, — ответил я, — а о самолете.
— Знаю, но на самом деле это одно и тоже. Твоей собственностью является каждый, кто работает на тебя, и если даже ты сам не стремишься к этому, то это за тебя делают деньги.
— Деньги делают многое для меня, — сказал я.
— Почему ты тогда не позволяешь им купить тебе ботинки?
Я посмотрел на свои ноги — я сидел в одних носках.
— Не волнуйся, у меня есть ботинки, они где-то здесь, в самолете.
Она засмеялась, потом снова стала серьезной.
— Деньги могут купить тебе время, они также позволяют тебе делать людей такими, какими ты их хочешь видеть.
Я удивленно вскинул брови.
— А я и не знал, что ты не только актриса, но и философ.
— Ты еще не знаешь, актриса ли я.
— Лучше бы ты оказалась актрисой, иначе я буду выглядеть круглым дураком.
— А тебе бы этого не хотелось?
— Дураком выглядеть никому не хочется, и я не исключение.
— Тогда почему ты берешься за такое дело, Джонас? Тебе ведь это совсем не нужно. В деньгах ты не нуждаешься, для чего тебе делать фильмы?
Я откинул голову на спинку кресла.
— Может быть, потому что хочу, чтобы обо мне вспоминали в связи с чем-нибудь еще, кроме пороха, самолетов и пластмассовой посуды.
— Но тебя будут в основном вспоминать именно из-за них, а не из-за фильмов.
— Ты думаешь? — я повернулся к ней. — А почему ты вспоминаешь человека? Потому что он заставил тебя переживать или потому, что построил самое высокое здание в мире?
— Из-за того и другого, — мягко сказала она, — ведь и то и другое сделал именно он.
— Ты философ, не думал, что ты так хорошо понимаешь мужчин.
Дженни рассмеялась.
— Я женщина, а мужчины — это первое, что стараются понять женщины.
Колеса коснулись земли. Инстинктивно я подался вперед, словно хотел выровнять машину на полосе. Потом расслабился. Замечательная все-таки вещь привычка — всегда пытаешься получше посадить самолет, независимо от того, управляешь им сам или нет.
Когда в открытую дверь ворвался порыв холодного ветра, Дженни поежилась и накинула тонкое пальто. От посадочной полосы к зданию аэропорта нам пришлось идти по снегу.
Ко мне подошел шофер и приподнял фуражку.
— Машина ждет вас, мистер Корд.
Дженни и в машине продолжала дрожать от холода.
— Я уже и забыла, какой холодной может быть зима, — сказала она.
Через сорок пять минут мы были в отеле. Возле дверей нас встретил помощник управляющего Картер.
— Рад снова видеть вас, мистер Корд, ваш номер приготовлен. Звонили из вашего офиса в Калифорнии.
Он щелкнул пальцами. Словно по мановению волшебной палочки, подошел лифт, и мы вместе с Картером поднялись наверх.
— Я взял на себя смелость заказать для вас горячий ужин, мистер Корд, — сказал помощник управляющего.
— Благодарю вас, Картер, вы проявили похвальную сообразительность.
Картер открыл перед нами дверь номера. В гостиной стоял небольшой обеденный столик, бар сверкал разнообразными бутылками.
— Позвоните, когда будете готовы, мистер Корд, и вам немедленно подадут ужин.
— Нам надо несколько минут, чтобы умыться и привести себя в порядок.
— Очень хорошо, сэр.
Я посмотрел на Дженни, которая все еще не согрелась.
— Картер!
— Да, мистер Корд.
— Мисс Дентон явно не готова к такому снегу. Как вы думаете, мы сможем достать ей теплое пальто?
Картер позволил себе бросить быстрый взгляд на Дженни.
— Я думаю, мы все устроим, сэр. Конечно, норковое?
— Конечно, — ответил я.
— Хорошо, сэр, мы подберем мадмуазель то, что ей требуется.
— Спасибо, Картер.
Он удалился, закрыв за собой дверь. Дженни посмотрела на меня широко раскрытыми глазами.
— Вот это да! А я-то думала, что меня уже ничем не удивишь. Ты знаешь, сколько сейчас времени?
Я посмотрел на часы.
— Десять минут первого.
— Но ведь никто не покупает норку после полуночи.
— А мы и не пойдем ее покупать, они принесут ее прямо сюда.
Дженни долго смотрела на меня, потом кивнула.
— Понятно, а в этом есть какая-нибудь разница?
— Конечно.
— Послушай, а почему к тебе здесь такое почтение?
— Потому что я плачу за аренду номера.
— Ты хочешь сказать, что этот номер всегда за тобой?
— Конечно, — ответил я, — ведь я не знаю, в какой момент придется очутиться в Чикаго.
— А когда ты здесь был последний раз?
Я почесал щеку.
— Примерно года полтора назад.
Зазвонил телефон, я взял трубку, потом протянул ее Дженни.
— Меня? Но ведь никто не знает, что я здесь, — удивилась она.
Я ушел в ванную и закрыл дверь. Когда через несколько минут я вернулся, изумленная Дженни сказал мне:
— Звонил меховщик. Он хотел знать, какую норку я предпочитаю: светлую или темную. И еще размер.
— И какой размер ты заказала?
— Десятый.
Я покачал головой.
— Думаю, что тебе надо было заказать двенадцатый, никто не покупает норковое манто десятого размера.
— Я же говорила, что ты сумасшедший, — сказала Дженни, кидаясь в мои объятия, — но ты отличный сумасшедший.
Я громко рассмеялся. Норка всегда срабатывала подобным образом.
— Вот как надо путешествовать, — сказала она, — в нашем распоряжении целый самолет.
Я оглядел пустой салон самолета, который Баз выделил для нашего полета после моего звонка. Было уже почти девять, и, взглянув на часы, я переставил их на два часа по чикагскому времени. Стало слегка закладывать уши, значит, мы набирали высоту.
— Наверное, это здорово — владеть авиакомпанией? — с улыбкой спросила Дженни.
— Это очень удобно, особенно когда спешишь куда-нибудь.
— Я тебя не понимаю.
— Что ты не понимаешь, девочка?
— Тебя, ты меня просто удивляешь. Большинство мужчин я понимаю, они намечают себе какую-нибудь цель и сосредотачиваются на ней. А ты совсем другое дело, у тебя уже все есть.
— Не все.
Она кивнула на огни Чикаго, сверкавшие под нами.
— Ты имеешь в виду, что вот это не принадлежит тебе?
— Это верно, но мне много и не надо, вполне хватает того, что я имею здесь.
Ее глаза затуманились.
— А что если самолет потерпит аварию?
Я щелкнул пальцами.
— Ну и черт с ним, легко пришел — легко уйдет.
— Именно так?
— Именно так.
Дженни глянула на секунду в окно и повернулась ко мне.
— Я думаю, что точно так ты относишься и ко мне.
— Я говорил не о тебе, — ответил я, — а о самолете.
— Знаю, но на самом деле это одно и тоже. Твоей собственностью является каждый, кто работает на тебя, и если даже ты сам не стремишься к этому, то это за тебя делают деньги.
— Деньги делают многое для меня, — сказал я.
— Почему ты тогда не позволяешь им купить тебе ботинки?
Я посмотрел на свои ноги — я сидел в одних носках.
— Не волнуйся, у меня есть ботинки, они где-то здесь, в самолете.
Она засмеялась, потом снова стала серьезной.
— Деньги могут купить тебе время, они также позволяют тебе делать людей такими, какими ты их хочешь видеть.
Я удивленно вскинул брови.
— А я и не знал, что ты не только актриса, но и философ.
— Ты еще не знаешь, актриса ли я.
— Лучше бы ты оказалась актрисой, иначе я буду выглядеть круглым дураком.
— А тебе бы этого не хотелось?
— Дураком выглядеть никому не хочется, и я не исключение.
— Тогда почему ты берешься за такое дело, Джонас? Тебе ведь это совсем не нужно. В деньгах ты не нуждаешься, для чего тебе делать фильмы?
Я откинул голову на спинку кресла.
— Может быть, потому что хочу, чтобы обо мне вспоминали в связи с чем-нибудь еще, кроме пороха, самолетов и пластмассовой посуды.
— Но тебя будут в основном вспоминать именно из-за них, а не из-за фильмов.
— Ты думаешь? — я повернулся к ней. — А почему ты вспоминаешь человека? Потому что он заставил тебя переживать или потому, что построил самое высокое здание в мире?
— Из-за того и другого, — мягко сказала она, — ведь и то и другое сделал именно он.
— Ты философ, не думал, что ты так хорошо понимаешь мужчин.
Дженни рассмеялась.
— Я женщина, а мужчины — это первое, что стараются понять женщины.
Колеса коснулись земли. Инстинктивно я подался вперед, словно хотел выровнять машину на полосе. Потом расслабился. Замечательная все-таки вещь привычка — всегда пытаешься получше посадить самолет, независимо от того, управляешь им сам или нет.
Когда в открытую дверь ворвался порыв холодного ветра, Дженни поежилась и накинула тонкое пальто. От посадочной полосы к зданию аэропорта нам пришлось идти по снегу.
Ко мне подошел шофер и приподнял фуражку.
— Машина ждет вас, мистер Корд.
Дженни и в машине продолжала дрожать от холода.
— Я уже и забыла, какой холодной может быть зима, — сказала она.
Через сорок пять минут мы были в отеле. Возле дверей нас встретил помощник управляющего Картер.
— Рад снова видеть вас, мистер Корд, ваш номер приготовлен. Звонили из вашего офиса в Калифорнии.
Он щелкнул пальцами. Словно по мановению волшебной палочки, подошел лифт, и мы вместе с Картером поднялись наверх.
— Я взял на себя смелость заказать для вас горячий ужин, мистер Корд, — сказал помощник управляющего.
— Благодарю вас, Картер, вы проявили похвальную сообразительность.
Картер открыл перед нами дверь номера. В гостиной стоял небольшой обеденный столик, бар сверкал разнообразными бутылками.
— Позвоните, когда будете готовы, мистер Корд, и вам немедленно подадут ужин.
— Нам надо несколько минут, чтобы умыться и привести себя в порядок.
— Очень хорошо, сэр.
Я посмотрел на Дженни, которая все еще не согрелась.
— Картер!
— Да, мистер Корд.
— Мисс Дентон явно не готова к такому снегу. Как вы думаете, мы сможем достать ей теплое пальто?
Картер позволил себе бросить быстрый взгляд на Дженни.
— Я думаю, мы все устроим, сэр. Конечно, норковое?
— Конечно, — ответил я.
— Хорошо, сэр, мы подберем мадмуазель то, что ей требуется.
— Спасибо, Картер.
Он удалился, закрыв за собой дверь. Дженни посмотрела на меня широко раскрытыми глазами.
— Вот это да! А я-то думала, что меня уже ничем не удивишь. Ты знаешь, сколько сейчас времени?
Я посмотрел на часы.
— Десять минут первого.
— Но ведь никто не покупает норку после полуночи.
— А мы и не пойдем ее покупать, они принесут ее прямо сюда.
Дженни долго смотрела на меня, потом кивнула.
— Понятно, а в этом есть какая-нибудь разница?
— Конечно.
— Послушай, а почему к тебе здесь такое почтение?
— Потому что я плачу за аренду номера.
— Ты хочешь сказать, что этот номер всегда за тобой?
— Конечно, — ответил я, — ведь я не знаю, в какой момент придется очутиться в Чикаго.
— А когда ты здесь был последний раз?
Я почесал щеку.
— Примерно года полтора назад.
Зазвонил телефон, я взял трубку, потом протянул ее Дженни.
— Меня? Но ведь никто не знает, что я здесь, — удивилась она.
Я ушел в ванную и закрыл дверь. Когда через несколько минут я вернулся, изумленная Дженни сказал мне:
— Звонил меховщик. Он хотел знать, какую норку я предпочитаю: светлую или темную. И еще размер.
— И какой размер ты заказала?
— Десятый.
Я покачал головой.
— Думаю, что тебе надо было заказать двенадцатый, никто не покупает норковое манто десятого размера.
— Я же говорила, что ты сумасшедший, — сказала Дженни, кидаясь в мои объятия, — но ты отличный сумасшедший.
Я громко рассмеялся. Норка всегда срабатывала подобным образом.
8
Детектив из агентства пришел, когда мы ужинали. Его звали Сэм Вайтал, и если ему и показалось странным, что Дженни сидит за столом в норковом манто, он не подал виду.
— В Чикаго очень холодно, — объяснила Дженни.
— Да, мадам, — вежливо ответил он.
— У вас были затруднения с розыском этого человека? — спросил я.
— Небольшие. Нам пришлось проверить агентства кредитной информации, он ведь наследил фальшивыми чеками, так что это был просто вопрос времени. Когда поиски сузились до Чикаго, мы обратились в управление социального обеспечения. Люди меняют имена, но обычно не порывают связи с управлением социального обеспечения. Он проживает под именем Эймоса Джордана.
— Где он работает? — озабоченно спросил я.
— Механиком в гараже. Заработка ему вполне хватает на выпивку, он частенько прикладывается к бутылке.
— А где он живет?
— В меблированных комнатах, но приходит туда только переночевать, а все свободное время проводит с девицами в притоне под названием «Париж». Ну, вы знаете подобные притоны: на сцене стриптиз, а остальные девочки выставляют посетителей на выпивку.
Итак, Эймос остался верен себе, он ошивался там, где девочки. Я поставил чашку с кофе на стол.
— Хорошо, поедем туда.
— Я готова, — сказала Дженни.
Вайтал посмотрел на нее.
— Может быть, вам лучше остаться здесь, мадам? Это довольно грязный притон.
— Что? — быстро спросила Дженни, — остаться здесь и упустить шанс продемонстрировать мое новое пальто?
— Добро пожаловать, в наш «Париж» собираются гости со всего света.
Перед нами, словно из-под земли, возник маленький мужчина в темном костюме; гардеробщица в колготках взяла у нас с Вайталом пальто. Дженни покачала головой и осталась в мехах. Мы прошли за маленьким человеком в темный, узкий, прокуренный зал и уселись за небольшой столик прямо перед сценой. Исполнительница стриптиза работала почти над нашими головами, барабаны звучали в медленном ритме, и она старательно трудилась, демонстрируя свои прелести.
— Две бутылки вашего лучшего шампанского, — сказал я. Это было не то место, где следовало заказывать виски, разве что если у вас был оцинкованный желудок.
При слове «шампанское» танцовщица замедлила свой танец и посмотрела вниз. Я ощутил на себе ее оценивающий взгляд, а затем она одарила меня своей самой соблазнительной улыбкой.
Дженни скинула манто на спинку стула и сняла шляпку. Ее длинные белокурые волосы рассыпались по плечам и засверкали. Улыбка моментально исчезла с лица танцовщицы.
Я посмотрел на Дженни, она улыбалась.
— Ты играешь с огнем, — сказала она. Я рассмеялся.
Официант в белой рубашке принес в ведерке две бутылки шампанского. Он быстро расставил бокалы и откупорил первую бутылку. Вино зашипело и полилось в бокалы. Не дожидаясь, пока я попробую вино, официант удалился.
Шампанское было теплым, но неплохим. Этикетка была помечена тридцать седьмым годом. Даже если это и была бутафория, вино было вполне приличным. Рядом со мной на столе я заметил счет: восемьдесят долларов.
— Если бы вы приехали на такси, — сказал Вайтал, — каждая бутылка стоила бы вам двадцать долларов.
— А если бы пришел пешком?
— Пятнадцать, — улыбнулся он.
— Ваше здоровье, — сказал я, поднимая бокал.
Как только мы поставили бокалы, подскочивший официант снова наполнил их. Он сильно суетился, переливал вино через край, потом опрокинул бутылку и сунул ее в ведерко. Я взял его за руку.
— Не спеши так, приятель. Если я не возражаю по поводу цены, то по крайней мере мы имеем право допить бутылку до конца.
Он посмотрел на меня, кивнул и испарился. Барабаны замолкли, и танцовщица удалилась под жидкие аплодисменты.
— Он здесь, в конце бара, у стойки, — сказал Вайтал.
Я повернулся и посмотрел в указанную сторону. Там было довольно темно, и я смог только различить фигуру со стаканом в руке, облокотившуюся на стойку.
— Пойду к нему.
— Вам понадобится помощь? — спросил Вайтал.
— Нет. Вы останетесь с мисс Дентон.
Свет снова погас, и на сцену вышла очередная танцовщица. Как только я тронулся к бару, передо мной из темноты появилась девица.
— Ищешь кого-нибудь, малыш? — прошептала она. Это была танцовщица, исполнявшая предыдущий номер. Я проигнорировал ее и, пройдя в бар, подошел к Эймосу. Он даже не поднял головы, когда я забрался на соседний с ним стул.
— Бутылку пива, — сказал я бармену.
Передо мной появилась бутылка пива, а мой доллар моментально исчез в кармане бармена, пока я поудобнее устраивался на стуле.
Я повернулся к Эймосу, который смотрел на сцену, и меня буквально потряс его вид. Это был старик, невероятно дряхлый и седой. Редкие волосы, обвисшая на щеках и подбородке кожа. Он поднял стакан к губам, и я заметил, как дрожат его руки в красных прожилках. Я попытался осмыслить увиденное. Ведь ему было самое большее пятьдесят пять. Но увидев его глаза, я понял ответ. Жизнь здорово потрепала его, и у него ничего не оставалось, кроме прошлого. Все мечты его рухнули, потому что его преследовали сплошные неудачи. И ему ничего не оставалось, как опускаться все ниже и ниже, пока не придет смерть.
— Привет, Эймос, — тихо сказал я.
Он поставил стакан и, медленно повернув голову, посмотрел на меня налитыми кровью, влажными глазами.
— Убирайся, — прошептал он хриплым, пьяным голосом, — это моя девушка сейчас танцует.
Я бросил взгляд на сцену. Там танцевала рыжеволосая девушка, еще сохранившая кое-какие остатки былой привлекательности. Они оба составляли хорошую пару, оба прошли долгий путь крушения надежд. Я подождал последних аккордов музыки и снова обратился к нему:
— У меня есть к тебе предложение, Эймос.
Он повернулся ко мне.
— Я уже говорил твоим посланцам, что меня оно не интересует.
Мне захотелось встать и уйти. Уйти на свежий ночной воздух, от этого вонючего кислого пива, от этой тошноты и гнили. Но я не мог этого сделать. И не только потому, что дал слово Форрестеру, а еще потому, что это был отец Моники.
Подошел бармен. Я сделал заказ на двоих, он схватил пятерку и исчез.
— Я сказал Монике о ее новой работе. Она очень обрадовалась, — начал я.
— Моника всегда была дурой, — хрипло сказал он и рассмеялся. — Ты знаешь, ведь она не хотела разводиться с тобой. Она буквально сходила с ума и все-таки не хотела, разводиться с тобой. Говорила, что любит тебя. — Я промолчал, а он снова рассмеялся. — Но я заставил ее, — продолжал Эймос. — Я сказал ей, что ты такой же, как и я, что никто из нас не может устоять, когда почует запах сучки.
— Ну хватит об этом, — сказал я, — это все уже в прошлом. Эймос дрожащей рукой опустил стакан на стойку.
— Нет, не хватит, — закричал он. — Думаешь, я забыл, как ты вышиб меня из моей собственной компании? Думаешь, я забыл, как ты перехватывал у меня все контракты, не давая начать новое дело? — Он хитро засмеялся. — Я не дурак, думаешь, не знаю, что ты приставил ко мне человека, чтобы он следил за мной по всей стране?
Я внимательно посмотрел на него. Он был болен, и гораздо серьезнее, чем я предполагал.
— А сейчас ты приходишь ко мне с каким-то липовым предложением, — продолжал кричать Эймос. — Думаешь, я не раскусил тебя? Думаешь, не понимаю, что ты пытаешься убрать меня с дороги, потому что знаешь, что стоит им только увидеть мой самолет, и тебе тогда конец? — Он сполз со стула и подкатился ко мне, в бешенстве сжав кулаки. — Убирайся, Джонас, — заорал он. — Слышишь? Убирайся!
Я повернулся на стуле и схватил его за руки, за тонкие, хрупкие старческие кости запястий. Так я и держал его некоторое время, но потом он внезапно рухнул на меня, уткнувшись головой в мою грудь. Я взглянул в его глаза, полные слез бессилия.
— Я так устал, Джонас, — прошептал он. — Пожалуйста, оставь меня в покое, мне очень жаль, но я уже ни на что не годен.
Он выскользнул из моих объятий и растянулся на полу. Подошедшая рыжеволосая девушка громко закричала, и музыка внезапно смолкла. Вокруг нас мгновенно собралась толпа. Слезая со стула, я почувствовал, что меня прижимают к стойке бара, и поднял взгляд на здоровяка в синем пиджаке.
— В чем дело? — поинтересовался он.
— Оставь его, Джо, — раздался позади голос Вайтала. Вышибала бросил взгляд через плечо.
— А-а, это ты, Сэм, — давление на мою грудь ослабло.
Я посмотрел на лежащего Эймоса. Дженни опустилась перед ним на колени, расстегивая воротник рубашки и развязывая галстук. Я наклонился.
— Он не умер?
— Нет, но у него сильный жар, думаю, лучше отвезти его домой.
— Хорошо. — Я вынул из кармана бумажку в сто долларов и бросил ее на стойку бара. — Это с меня за угощение. — Я оглянулся и увидел рыжеволосую девицу. Она смотрела на меня, и по ее щекам текла смесь слез и туши. Я достал еще одну стодолларовую бумажку и сунул ей в руку. — Перестань плакать и вытри слезы.
Наклонившись, я, поднял Эймоса на руки и направился к двери. Он был на удивление легким. Вайтал получил у гардеробщицы наши пальто и вышел вслед за мной на улицу.
— Он живет в нескольких кварталах отсюда, — сказал детектив, помогая мне усаживать Эймоса в машину.
Это был грязный серый дом. Перед дверью, возле открытых мусорных ящиков, стояли две кошки и злобно смотрели на нас своими желтыми, глазами. Это место совсем не подходило для больного человека.
Шофер выскочил из автомобиля и открыл заднюю дверцу, я протянул руку и захлопнул ее.
— Назад, в отель, — бросил я водителю.
Обернувшись, я посмотрел на Эймоса, лежащего на заднем сидении. Я никак не мог отделаться от мысли, что если бы все повернулось немного по-другому, там сейчас лежал бы мой отец.
— В Чикаго очень холодно, — объяснила Дженни.
— Да, мадам, — вежливо ответил он.
— У вас были затруднения с розыском этого человека? — спросил я.
— Небольшие. Нам пришлось проверить агентства кредитной информации, он ведь наследил фальшивыми чеками, так что это был просто вопрос времени. Когда поиски сузились до Чикаго, мы обратились в управление социального обеспечения. Люди меняют имена, но обычно не порывают связи с управлением социального обеспечения. Он проживает под именем Эймоса Джордана.
— Где он работает? — озабоченно спросил я.
— Механиком в гараже. Заработка ему вполне хватает на выпивку, он частенько прикладывается к бутылке.
— А где он живет?
— В меблированных комнатах, но приходит туда только переночевать, а все свободное время проводит с девицами в притоне под названием «Париж». Ну, вы знаете подобные притоны: на сцене стриптиз, а остальные девочки выставляют посетителей на выпивку.
Итак, Эймос остался верен себе, он ошивался там, где девочки. Я поставил чашку с кофе на стол.
— Хорошо, поедем туда.
— Я готова, — сказала Дженни.
Вайтал посмотрел на нее.
— Может быть, вам лучше остаться здесь, мадам? Это довольно грязный притон.
— Что? — быстро спросила Дженни, — остаться здесь и упустить шанс продемонстрировать мое новое пальто?
* * *
«Париж» походил на остальные двадцать клубов, расположенных на той же улице. Его окна были заклеены плакатами с полуобнаженными девушками, служившими в клубе танцовщицами. Когда наш большой лимузин остановился перед дверями клуба, рот швейцара расплылся в улыбке до ушей. Он церемонно распахнул дверь.— Добро пожаловать, в наш «Париж» собираются гости со всего света.
Перед нами, словно из-под земли, возник маленький мужчина в темном костюме; гардеробщица в колготках взяла у нас с Вайталом пальто. Дженни покачала головой и осталась в мехах. Мы прошли за маленьким человеком в темный, узкий, прокуренный зал и уселись за небольшой столик прямо перед сценой. Исполнительница стриптиза работала почти над нашими головами, барабаны звучали в медленном ритме, и она старательно трудилась, демонстрируя свои прелести.
— Две бутылки вашего лучшего шампанского, — сказал я. Это было не то место, где следовало заказывать виски, разве что если у вас был оцинкованный желудок.
При слове «шампанское» танцовщица замедлила свой танец и посмотрела вниз. Я ощутил на себе ее оценивающий взгляд, а затем она одарила меня своей самой соблазнительной улыбкой.
Дженни скинула манто на спинку стула и сняла шляпку. Ее длинные белокурые волосы рассыпались по плечам и засверкали. Улыбка моментально исчезла с лица танцовщицы.
Я посмотрел на Дженни, она улыбалась.
— Ты играешь с огнем, — сказала она. Я рассмеялся.
Официант в белой рубашке принес в ведерке две бутылки шампанского. Он быстро расставил бокалы и откупорил первую бутылку. Вино зашипело и полилось в бокалы. Не дожидаясь, пока я попробую вино, официант удалился.
Шампанское было теплым, но неплохим. Этикетка была помечена тридцать седьмым годом. Даже если это и была бутафория, вино было вполне приличным. Рядом со мной на столе я заметил счет: восемьдесят долларов.
— Если бы вы приехали на такси, — сказал Вайтал, — каждая бутылка стоила бы вам двадцать долларов.
— А если бы пришел пешком?
— Пятнадцать, — улыбнулся он.
— Ваше здоровье, — сказал я, поднимая бокал.
Как только мы поставили бокалы, подскочивший официант снова наполнил их. Он сильно суетился, переливал вино через край, потом опрокинул бутылку и сунул ее в ведерко. Я взял его за руку.
— Не спеши так, приятель. Если я не возражаю по поводу цены, то по крайней мере мы имеем право допить бутылку до конца.
Он посмотрел на меня, кивнул и испарился. Барабаны замолкли, и танцовщица удалилась под жидкие аплодисменты.
— Он здесь, в конце бара, у стойки, — сказал Вайтал.
Я повернулся и посмотрел в указанную сторону. Там было довольно темно, и я смог только различить фигуру со стаканом в руке, облокотившуюся на стойку.
— Пойду к нему.
— Вам понадобится помощь? — спросил Вайтал.
— Нет. Вы останетесь с мисс Дентон.
Свет снова погас, и на сцену вышла очередная танцовщица. Как только я тронулся к бару, передо мной из темноты появилась девица.
— Ищешь кого-нибудь, малыш? — прошептала она. Это была танцовщица, исполнявшая предыдущий номер. Я проигнорировал ее и, пройдя в бар, подошел к Эймосу. Он даже не поднял головы, когда я забрался на соседний с ним стул.
— Бутылку пива, — сказал я бармену.
Передо мной появилась бутылка пива, а мой доллар моментально исчез в кармане бармена, пока я поудобнее устраивался на стуле.
Я повернулся к Эймосу, который смотрел на сцену, и меня буквально потряс его вид. Это был старик, невероятно дряхлый и седой. Редкие волосы, обвисшая на щеках и подбородке кожа. Он поднял стакан к губам, и я заметил, как дрожат его руки в красных прожилках. Я попытался осмыслить увиденное. Ведь ему было самое большее пятьдесят пять. Но увидев его глаза, я понял ответ. Жизнь здорово потрепала его, и у него ничего не оставалось, кроме прошлого. Все мечты его рухнули, потому что его преследовали сплошные неудачи. И ему ничего не оставалось, как опускаться все ниже и ниже, пока не придет смерть.
— Привет, Эймос, — тихо сказал я.
Он поставил стакан и, медленно повернув голову, посмотрел на меня налитыми кровью, влажными глазами.
— Убирайся, — прошептал он хриплым, пьяным голосом, — это моя девушка сейчас танцует.
Я бросил взгляд на сцену. Там танцевала рыжеволосая девушка, еще сохранившая кое-какие остатки былой привлекательности. Они оба составляли хорошую пару, оба прошли долгий путь крушения надежд. Я подождал последних аккордов музыки и снова обратился к нему:
— У меня есть к тебе предложение, Эймос.
Он повернулся ко мне.
— Я уже говорил твоим посланцам, что меня оно не интересует.
Мне захотелось встать и уйти. Уйти на свежий ночной воздух, от этого вонючего кислого пива, от этой тошноты и гнили. Но я не мог этого сделать. И не только потому, что дал слово Форрестеру, а еще потому, что это был отец Моники.
Подошел бармен. Я сделал заказ на двоих, он схватил пятерку и исчез.
— Я сказал Монике о ее новой работе. Она очень обрадовалась, — начал я.
— Моника всегда была дурой, — хрипло сказал он и рассмеялся. — Ты знаешь, ведь она не хотела разводиться с тобой. Она буквально сходила с ума и все-таки не хотела, разводиться с тобой. Говорила, что любит тебя. — Я промолчал, а он снова рассмеялся. — Но я заставил ее, — продолжал Эймос. — Я сказал ей, что ты такой же, как и я, что никто из нас не может устоять, когда почует запах сучки.
— Ну хватит об этом, — сказал я, — это все уже в прошлом. Эймос дрожащей рукой опустил стакан на стойку.
— Нет, не хватит, — закричал он. — Думаешь, я забыл, как ты вышиб меня из моей собственной компании? Думаешь, я забыл, как ты перехватывал у меня все контракты, не давая начать новое дело? — Он хитро засмеялся. — Я не дурак, думаешь, не знаю, что ты приставил ко мне человека, чтобы он следил за мной по всей стране?
Я внимательно посмотрел на него. Он был болен, и гораздо серьезнее, чем я предполагал.
— А сейчас ты приходишь ко мне с каким-то липовым предложением, — продолжал кричать Эймос. — Думаешь, я не раскусил тебя? Думаешь, не понимаю, что ты пытаешься убрать меня с дороги, потому что знаешь, что стоит им только увидеть мой самолет, и тебе тогда конец? — Он сполз со стула и подкатился ко мне, в бешенстве сжав кулаки. — Убирайся, Джонас, — заорал он. — Слышишь? Убирайся!
Я повернулся на стуле и схватил его за руки, за тонкие, хрупкие старческие кости запястий. Так я и держал его некоторое время, но потом он внезапно рухнул на меня, уткнувшись головой в мою грудь. Я взглянул в его глаза, полные слез бессилия.
— Я так устал, Джонас, — прошептал он. — Пожалуйста, оставь меня в покое, мне очень жаль, но я уже ни на что не годен.
Он выскользнул из моих объятий и растянулся на полу. Подошедшая рыжеволосая девушка громко закричала, и музыка внезапно смолкла. Вокруг нас мгновенно собралась толпа. Слезая со стула, я почувствовал, что меня прижимают к стойке бара, и поднял взгляд на здоровяка в синем пиджаке.
— В чем дело? — поинтересовался он.
— Оставь его, Джо, — раздался позади голос Вайтала. Вышибала бросил взгляд через плечо.
— А-а, это ты, Сэм, — давление на мою грудь ослабло.
Я посмотрел на лежащего Эймоса. Дженни опустилась перед ним на колени, расстегивая воротник рубашки и развязывая галстук. Я наклонился.
— Он не умер?
— Нет, но у него сильный жар, думаю, лучше отвезти его домой.
— Хорошо. — Я вынул из кармана бумажку в сто долларов и бросил ее на стойку бара. — Это с меня за угощение. — Я оглянулся и увидел рыжеволосую девицу. Она смотрела на меня, и по ее щекам текла смесь слез и туши. Я достал еще одну стодолларовую бумажку и сунул ей в руку. — Перестань плакать и вытри слезы.
Наклонившись, я, поднял Эймоса на руки и направился к двери. Он был на удивление легким. Вайтал получил у гардеробщицы наши пальто и вышел вслед за мной на улицу.
— Он живет в нескольких кварталах отсюда, — сказал детектив, помогая мне усаживать Эймоса в машину.
Это был грязный серый дом. Перед дверью, возле открытых мусорных ящиков, стояли две кошки и злобно смотрели на нас своими желтыми, глазами. Это место совсем не подходило для больного человека.
Шофер выскочил из автомобиля и открыл заднюю дверцу, я протянул руку и захлопнул ее.
— Назад, в отель, — бросил я водителю.
Обернувшись, я посмотрел на Эймоса, лежащего на заднем сидении. Я никак не мог отделаться от мысли, что если бы все повернулось немного по-другому, там сейчас лежал бы мой отец.
9
Доктор вышел из комнаты, покачивая головой. Следом за ним шла Дженни.
— Завтра утром, когда он проснется, все будет в порядке. Кто-то подсыпал ему в выпивку амитал натрия, — сказал доктор.
— Что?
— Это такой наркотик, который грабители обычно подсыпают в выпивку жертве, — пояснила мне Дженни.
Я улыбнулся, предчувствие не обмануло меня. Вайталу ничего другого не оставалось. Он видел, что мне очень нужен Эймос, и я получил его.
— Он сильно истощен, — добавил доктор. — Слишком много виски и слишком мало еды. У него была температура, но небольшой уход все поправит.
— Спасибо, доктор, — сказал я, поднимаясь.
— Не стоит благодарности, мистер Корд. — Завтра утром я зайду взглянуть на него. Мисс Дентон, давайте ему эти таблетки каждый час.
— Хорошо, доктор.
Доктор откланялся и ушел. Я посмотрел на Дженни.
— Минутку, ты не должна сидеть всю ночь около этого пьяницы.
— Мне это несложно, я не впервые буду ухаживать за пациентом.
— За пациентом?
— Конечно, — Дженни удивленно посмотрела на меня. — Разве я не говорила тебе, что закончила школу медицинских сестер?
Я покачал головой.
— Колледж медицинских сестер Святой Марии в Сан-Франциско, — сказал она, — в тысяча девятьсот тридцать пятом. Год проработала в клинике, потом уволилась.
— А почему уволилась?
— Слишком устала от этой работы, — ответила Дженни с непроницаемым лицом.
Я не стал расспрашивать ее дальше, в конце концов это было ее личное дело.
— Что ты будешь пить? — спросил я, направляясь к бару.
Дженни покачала головой.
— Ничего, спасибо. Послушай, нет смысла нам обоим торчать тут всю ночь. Почему бы тебе не лечь и не отдохнуть немного?
Я в недоумении посмотрел на нее.
— Все будет в порядке, посплю утром. — Она подошла ко мне и поцеловала в щеку. — Спокойной ночи, Джонас. Спасибо тебе, я думаю, что ты очень хороший человек.
Я рассмеялся.
— А ты думала, что я позволю тебе разгуливать по Чикаго в твоем легком пальтишке?
— Я не из-за пальто, хотя и из-за него тоже, — быстро сказала она. — Просто я слышала, что он наговорил тебе, а ты все равно привез его сюда.
— А что мне оставалось делать? Не мог же я оставить его лежать там?
— Конечно, нет, — согласилась она. — А теперь иди спать.
Я повернулся и пошел в спальню. Это была дурная, сумасшедшая ночь. Во сне Эймос вместе с моим отцом бегали за мной по комнате, и каждый требовал, чтобы я сделал именно то, что он хочет. Но я не мог их понять — они несли какую-то тарабарщину. Потом Дженни, а может быть, и Рина, вошла в комнату, одетая в белое форменное платье, и они оба принялись бегать за ней. Я пытался остановить их, и, наконец, мне удалось вытолкнуть ее из комнаты и закрыть дверь. Я поднял ее на руки, но оказалось, что это плачущая Моника. Затем кто-то прижал меня к стене, и я увидел перед собой лицо вышибалы из «Парижа». Он начал светить мне в лицо лампой, и свет становился все ярче, ярче и ярче.
Я открыл глаза и прищурился. В окно вовсю светило солнце, было восемь часов утра.
Дженни сидела в гостиной, перед ней стоял кофейник и тарелка с тостами.
— Доброе утро. Хочешь кофе? — спросила она.
Я кивнул, подошел к комнате Эймоса и заглянул внутрь. Он лежал на спине и спал сном младенца. Я закрыл дверь, вернулся к дивану и сел рядом с Дженни.
— Ты, должно быть, устала? — спросил я, беря чашку с кофе.
— Немного. Но в какой-то момент усталость проходит и силы восстанавливаются. — Она посмотрела на меня. — Он много говорил о тебе.
— Да? Надеюсь, ничего хорошего?
— Он ругал себя за то, что расстроил твою женитьбу.
— Каждый из нас приложил к этому руку, и его вины здесь не больше, чем, скажем, моей или Моники.
— Или Рины Марлоу?
— Ну уж никак не Рины, — быстро возразил я и взял сигарету. — Главным образом, это произошло из-за того, что мы с Моникой были слишком молоды.
Дженни подняла чашку и отхлебнула кофе.
— Может быть, ты пойдешь немного отдохнешь? — спросил я.
— Я, пожалуй, подожду прихода доктора.
— Ложись спать, я тебя разбужу, когда он придет.
— Хорошо, — сказала Дженни и направилась в спальню, но потом вернулась и взяла с дивана норковое манто.
— Оно тебе не понадобится, — сказал я, — я нагрел тебе постель.
Дженни уткнулась лицом в мех.
— Как здорово.
Она ушла в спальню и закрыла за собой дверь. Я налил себе еще чашку кофе и вдруг почувствовал, что голоден. Сняв телефонную трубку, я заказал двойную порцию ветчины с яичницей и кофейник кофе.
Когда я завтракал, в комнату вошел Эймос. На нем было одеяло, в которое он завернулся, словно в тогу. Он подошел к столу и посмотрел на меня.
— Кто украл мою одежду?
При дневном свете он выглядел не так плохо, как вчера вечером.
— Я ее выкинул, — ответил я. — Садись завтракать.
— Завтра утром, когда он проснется, все будет в порядке. Кто-то подсыпал ему в выпивку амитал натрия, — сказал доктор.
— Что?
— Это такой наркотик, который грабители обычно подсыпают в выпивку жертве, — пояснила мне Дженни.
Я улыбнулся, предчувствие не обмануло меня. Вайталу ничего другого не оставалось. Он видел, что мне очень нужен Эймос, и я получил его.
— Он сильно истощен, — добавил доктор. — Слишком много виски и слишком мало еды. У него была температура, но небольшой уход все поправит.
— Спасибо, доктор, — сказал я, поднимаясь.
— Не стоит благодарности, мистер Корд. — Завтра утром я зайду взглянуть на него. Мисс Дентон, давайте ему эти таблетки каждый час.
— Хорошо, доктор.
Доктор откланялся и ушел. Я посмотрел на Дженни.
— Минутку, ты не должна сидеть всю ночь около этого пьяницы.
— Мне это несложно, я не впервые буду ухаживать за пациентом.
— За пациентом?
— Конечно, — Дженни удивленно посмотрела на меня. — Разве я не говорила тебе, что закончила школу медицинских сестер?
Я покачал головой.
— Колледж медицинских сестер Святой Марии в Сан-Франциско, — сказал она, — в тысяча девятьсот тридцать пятом. Год проработала в клинике, потом уволилась.
— А почему уволилась?
— Слишком устала от этой работы, — ответила Дженни с непроницаемым лицом.
Я не стал расспрашивать ее дальше, в конце концов это было ее личное дело.
— Что ты будешь пить? — спросил я, направляясь к бару.
Дженни покачала головой.
— Ничего, спасибо. Послушай, нет смысла нам обоим торчать тут всю ночь. Почему бы тебе не лечь и не отдохнуть немного?
Я в недоумении посмотрел на нее.
— Все будет в порядке, посплю утром. — Она подошла ко мне и поцеловала в щеку. — Спокойной ночи, Джонас. Спасибо тебе, я думаю, что ты очень хороший человек.
Я рассмеялся.
— А ты думала, что я позволю тебе разгуливать по Чикаго в твоем легком пальтишке?
— Я не из-за пальто, хотя и из-за него тоже, — быстро сказала она. — Просто я слышала, что он наговорил тебе, а ты все равно привез его сюда.
— А что мне оставалось делать? Не мог же я оставить его лежать там?
— Конечно, нет, — согласилась она. — А теперь иди спать.
Я повернулся и пошел в спальню. Это была дурная, сумасшедшая ночь. Во сне Эймос вместе с моим отцом бегали за мной по комнате, и каждый требовал, чтобы я сделал именно то, что он хочет. Но я не мог их понять — они несли какую-то тарабарщину. Потом Дженни, а может быть, и Рина, вошла в комнату, одетая в белое форменное платье, и они оба принялись бегать за ней. Я пытался остановить их, и, наконец, мне удалось вытолкнуть ее из комнаты и закрыть дверь. Я поднял ее на руки, но оказалось, что это плачущая Моника. Затем кто-то прижал меня к стене, и я увидел перед собой лицо вышибалы из «Парижа». Он начал светить мне в лицо лампой, и свет становился все ярче, ярче и ярче.
Я открыл глаза и прищурился. В окно вовсю светило солнце, было восемь часов утра.
Дженни сидела в гостиной, перед ней стоял кофейник и тарелка с тостами.
— Доброе утро. Хочешь кофе? — спросила она.
Я кивнул, подошел к комнате Эймоса и заглянул внутрь. Он лежал на спине и спал сном младенца. Я закрыл дверь, вернулся к дивану и сел рядом с Дженни.
— Ты, должно быть, устала? — спросил я, беря чашку с кофе.
— Немного. Но в какой-то момент усталость проходит и силы восстанавливаются. — Она посмотрела на меня. — Он много говорил о тебе.
— Да? Надеюсь, ничего хорошего?
— Он ругал себя за то, что расстроил твою женитьбу.
— Каждый из нас приложил к этому руку, и его вины здесь не больше, чем, скажем, моей или Моники.
— Или Рины Марлоу?
— Ну уж никак не Рины, — быстро возразил я и взял сигарету. — Главным образом, это произошло из-за того, что мы с Моникой были слишком молоды.
Дженни подняла чашку и отхлебнула кофе.
— Может быть, ты пойдешь немного отдохнешь? — спросил я.
— Я, пожалуй, подожду прихода доктора.
— Ложись спать, я тебя разбужу, когда он придет.
— Хорошо, — сказала Дженни и направилась в спальню, но потом вернулась и взяла с дивана норковое манто.
— Оно тебе не понадобится, — сказал я, — я нагрел тебе постель.
Дженни уткнулась лицом в мех.
— Как здорово.
Она ушла в спальню и закрыла за собой дверь. Я налил себе еще чашку кофе и вдруг почувствовал, что голоден. Сняв телефонную трубку, я заказал двойную порцию ветчины с яичницей и кофейник кофе.
Когда я завтракал, в комнату вошел Эймос. На нем было одеяло, в которое он завернулся, словно в тогу. Он подошел к столу и посмотрел на меня.
— Кто украл мою одежду?
При дневном свете он выглядел не так плохо, как вчера вечером.
— Я ее выкинул, — ответил я. — Садись завтракать.