Роббинс Гарольд. Саквояжники (Охотники за удачей, Первопроходцы)

   Маргарет покачала указательным пальцем.
   — Мистер Брэдли.
   — О да, конечно, мистер Брэдли, — рассмеялась Рина.
   Маргарет обняла Рину за талию. Они рассмеялись, когда на рубашке Рины вновь засверкали искорки. Ощутив через ткань тепло ее груди, Маргарет почувствовала, как у нее задрожали ноги. Крепко обняв девушку, она повела ее в танце. Они провальсировали круг, как вдруг музыка смолкла. Рина посмотрела Маргарет в лицо, та улыбалась.
   — Давай еще выпьем шампанского, — сказала Маргарет, вновь наполняя бокалы. — Ты очень хорошо танцуешь, Рина.
   — Спасибо, но ты ведешь гораздо лучше мальчиков, которые приходили в школу на танцы. Ты все делаешь очень хорошо. У меня от танца закружилась голова.
   — Может, тебе лучше прилечь?
   — Да, — согласилась Рина, подошла к кровати и, поставив бокал на столик, легла на белое покрывало.
   Маргарет присела рядом с ней.
   — Так лучше?
   — Комната все еще кружится.
   Учительница наклонилась и ласково погладила ее по лбу.
   — Закрой глаза.
   Рина послушно закрыла глаза. Некоторое время они молчали, и Маргарет продолжала тихонько гладить ее по лбу.
   — Уже лучше, — тихо сказала Рина, — головокружение прошло.
   Маргарет продолжала молча гладить ее. Рина открыла глаза и посмотрела на нее.
   — Еще немного шампанского?
   Рина кивнула, отпила из бокала, протянутого ей Маргарет, и вернула его назад.
   — Я рада, что мы едем в Европу вместе, — сказала Рина. — У меня никогда не было по-настоящему близкой подружки. Девочки в школе всегда казались мне пустышками, у них разговоры только о мальчиках.
   — Большинство из них просто глупые дети. Поэтому я рада, что ты тогда пришла ко мне. Я знаю, что ты не похожа на них, ты старше их.
   — С тех пор как Рони погиб, я не могу общаться с мальчиками.
   — Рони?
   — Мой брат, — объяснила Рина. — Только он и отец мне всегда нравились по-настоящему.
   — Он, наверное, был очень хороший?
   — Да, — ответила Рина, отвернувшись. — Я думаю, что он был влюблен в меня, а я в него.
   — Это ничего не значит, — быстро сказала Маргарет. — Все девочки любят своих братьев.
   — Ты знаешь, на самом деле он не был моим братом, ведь меня удочерили.
   — А почему ты думаешь, что любила его? — спросила Маргарет, почувствовав ревность.
   — Я знаю, и думаю, что он тоже любил меня.
   Ревность еще сильнее охватила Маргарет.
   — У тебя было с ним что-нибудь?
   — Я никому не рассказывала об этом.
   — Но мне ты можешь рассказать, я твой друг, и между нами не должно быть секретов.
   — А ты не будешь сердиться на меня?
   — Я не буду на тебя сердиться, — Маргарет внимательно посмотрела на нее, — расскажи мне.
   Подушка приглушила голос Рины.
   — Я не позволяла ему дотрагиваться до меня, так как боялась, что что-нибудь случится. Но однажды он зашел в мою комнату, привязал мои руки ремнем к кровати и изнасиловал. Мне было так больно.
   — Значит, он не любил тебя, раз причинил боль.
   — Нет, любил! — закричала Рина. — Неужели ты не понимаешь, Пегги? Я тоже хотела этого, я все время сдерживала его, а когда он это сделал, поняла, что люблю его. Но они с мамой поехали кататься на шлюпке и погибли. — Рина начала всхлипывать. — Это моя вина, потому что я тоже хотела его. Неужели ты не понимаешь, что это я должна была умереть, а не мама? Она заняла мое место во сне, и теперь я вообще не вижу снов.
   — Ты снова будешь видеть сны, — ласково сказала Маргарет, прижимая голову Рины к своей груди.
   — Нет, не буду.
   — Обязательно будешь, расскажи мне про свой сон, и я помогу тебе.
   Рина перестала всхлипывать и вгляделась в лицо Маргарет.
   — Думаешь, ты сможешь помочь мне?
   — Расскажи, и увидишь.
   Рина перевела дыхание.
   — Мне снилось, что я умерла и все стоят вокруг моей кровати и плачут. Я поняла, как сильно они любили меня и не хотели, чтобы я умирала. Но было уже поздно, я умерла.
   Маргарет начала колотить дрожь. Она встала.
   — Закрой глаза, Рина, и мы разыграем с тобой твой сон. Кем я буду?
   Рина застенчиво взглянула на нее.
   — Может быть, Рони?
   — Я буду Рони, — согласилась Маргарет. — А теперь закрой глаза.
   Маргарет посмотрела на Рину. Внезапно ее глаза наполнились слезами, ее охватил страх. Рина умерла, она действительно умерла.
   — Рина! — хрипло воскликнула она. — Пожалуйста, не умирай. Пожалуйста!
   Рина лежала без движения, и она опустилась на колени рядом с кроватью.
   — Пожалуйста, Рина. Я не могу жить без тебя. — Маргарет наклонилась и стала покрывать лицо Рины поцелуями.
   Вдруг Рина открыла глаза, на ее лице сияла горделивая улыбка.
   — Ты по-настоящему плачешь, — прошептала она, гладя Маргарет по щеке, и снова медленно закрыла глаза.
   Маргарет медленно начала снимать с нее ночную рубашку.
   — Ты так прекрасна, — шептала она. — Ты самая прекрасная женщина в мире, ты слишком красива, чтобы умирать.
   Рина посмотрела на нее.
   — Ты действительно думаешь, что я прекрасна?
   Маргарет кивнула, сняла пижамные брюки и бросила их на пол.
   — Тебе только надо взглянуть на меня, чтобы понять, как ты прекрасна. — Она взяла руку Рины и прижала ее к своей груди, потом к животу и бедрам. — Чувствуешь, какое у меня все плоское, как у мужчины.
   Она потихоньку прилегла рядом с Риной и стала нежно ласкать ее груди, прижимаясь к ним губами и холодными мягкими щеками.
   — Мне так спокойно с тобой, так хорошо, — шептала Рина. — Ты не похож на других мальчиков. Я не хочу, чтобы они дотрагивались до меня, я боюсь их. А тебя я не боюсь.
   Застонав от боли, Маргарет повернулась и коленями раздвинула ноги Рины.
   — Я люблю тебя, Рина. Пожалуйста, не умирай.
   Она прижалась к ее губам, почувствовала обжигающее прикосновение языка и услышала хриплый голос Рины:
   — Рони, возьми меня, возьми меня. Я люблю тебя, Рони.

10

   Рина взглянула на часы, была уже половина третьего.
   — Мне действительно надо идти, — сказала она.
   — Куда можно спешить после такого ланча? — Жак Дешан развел руками. — Это кощунство. Ну хотя бы выпей ликера перед уходом.
   Рина улыбнулась стройному, седеющему адвокату.
   — Ноя...
   — Ты уже в Париже больше года, — оборвал ее Жак, — и до сих пор не усвоила, что нельзя торопиться после приема пищи. Любые дела могут подождать. Эй! — окликнул он проходящего мимо официанта.
   Официант наклонился вежливо и спросил:
   — Мсье?
   Рина опустилась в кресло, и Жак вопросительно посмотрел на нее.
   — Перно со льдом.
   — Вы слышали, что сказала мадмуазель? — спросил он у официанта и повторил: — Перно со льдом.
   Официант бросил на Рину быстрый оценивающий взгляд, присущий всем мужчинам французам, и сказал:
   — Со льдом, мсье, а вам как обычно?
   Жак кивнул, и официант удалился.
   — Как продвигаются твои уроки рисования, есть прогресс?
   Рина рассмеялась.
   — Ты ведь все прекрасно знаешь. Боюсь, что из меня никогда не получится художница.
   — Но это доставляет тебе удовольствие?
   Она повернула голову и посмотрела на улицу. В воздухе носились легкие ароматы мая, только что пришедшего в Париж. Шоферы уже были в рубашках с короткими рукавами, а женщины постепенно освобождались от серых и черных зимних пальто.
   — Ты не ответила.
   Она повернулась к нему, и в этот момент подошел официант.
   — Да, мне это нравится, — сказала Рина, беря свой бокал.
   — Но ты не совсем уверена? — настаивал Жак.
   — Нет, я уверена, — улыбнулась Рина.
   Он поднял бокал.
   — Твое здоровье.
   — Твое здоровье, — повторила Рина.
   — А как твоя подруга? — спросил он, опуская бокал.
   — У Пегги все в порядке, — машинально ответила Рина и внимательно посмотрела на него. — Она так добра ко мне, не знаю, что бы я без нее делала.
   — Почему? — быстро спросил он. — Ведь ты даже не пыталась. У тебя столько вариантов, ты молода, красива, можешь выйти замуж, родить ребенка, ты даже можешь...
   — Стать твоей любовницей, — смеясь, оборвала его Рина.
   Жак кивнул и тоже рассмеялся.
   — Даже стать моей любовницей, и надо признать, что это не самый худший вариант. Но ты помнишь мои условия.
   Рина посмотрела ему в лицо.
   — Ты очень добрый человек, Жак, — сказала она, вспоминая тот день, когда впервые услышала об условиях.
   Они с Пегги находились в Париже уже несколько месяцев и как раз переехали на новую квартиру, получив от отца разрешение остаться в Париже на год. Пегги взяла Рину с собой на вечеринку, которую устраивал профессор университета, в котором начала работать Пегги.
   На вечеринке Рина чувствовала себя очень одиноко. Ее французский был не настолько хорош, чтобы чувствовать себя свободно среди присутствующих, поэтому она отошла в угол. Она перелистывала журнал, когда услышала голос:
   — Мисс американка?
   Рина подняла голову. Перед ней стоял стройный темноволосый мужчина с тронутыми сединой висками. Он вежливо улыбался.
   — Я не говорю по-французски, — улыбнулась Рина.
   — Зато я говорю по-английски, — быстро ответил он. — Почему такая хорошенькая девушка сидит в одиночестве с журналом? Кто имел глупость пригласить вас сюда?
   — Подруга, — ответила Рина, указывая на Пегги. — Она только что начала работать в университете.
   Пегги оживленно беседовала с одним из профессоров. В своем костюме она выглядела очень привлекательной и стройной.
   — А кто вас пригласил?
   — Никто, — мужчина пожал плечами. — Я пришел сюда в надежде встретить вас.
   Рина взглянула на его руки и заметила обручальное кольцо.
   — И вы думаете, что я поверю в это? А что скажет ваша жена?
   Он рассмеялся.
   — Моя жена все поймет. Она не смогла прийти со мной, потому что она очень, очень беременна. — Мужчина сомкнул руки и вытянул их перед животом.
   Рина рассмеялась, и в это время за спиной у нее раздался голос Пегги:
   — Ты не скучаешь, дорогая?
   Спустя несколько недель, когда она была дома одна, раздался телефонный звонок. Жак пригласил ее на ланч. Потом они еще несколько раз встречались за ланчем.
   И вот в один из дней, похожий на нынешний, когда они сидели в ресторане, потягивая ликер, Жак внезапно спросил:
   — Почему ты так боишься мужчин?
   — С чего ты взял? — ответила Рина и почувствовала, что краснеет.
   — Так мне кажется. — Рина опустила глаза и молча рассматривала бокал. — Твоя подружка — это не выход.
   — Пегги здесь ни при чем. Она для меня не более, чем хорошая приятельница.
   Жак понимающе улыбнулся.
   — Не забывай, что ты во Франции. В этом нет ничего страшного, мы понимаем такие вещи. Но я не понимаю тебя. Ты ведь не из тех, кому это может подойти.
   Рина почувствовала, что лицо ее пылает.
   — Не думаю, что это очень любезно с твоей стороны, — сказала она.
   — Конечно, — дружески рассмеялся Жак. — Но я не могу спокойно смотреть, как ты пропадаешь.
   — Ты предпочел бы, конечно, чтобы я спала с грубыми дураками, которых совсем не интересуют мои чувства? — сердито спросила Рина.
   Жак покачал головой.
   — Нет, я совсем бы этого не хотел. Я хочу, чтобы ты спала со мной.
   — С чего ты взял, что отличаешься от других?
   Жак заглянул ей прямо в глаза.
   — Потому что я мужчина, а не мальчишка. Потому что я хочу, чтобы тебе было хорошо. Все мальчишки похожи на самцов, думающих только о себе, тут ты права. Но не надо из этого делать вывод, что только женщины знают, как надо любить. Мужчины тоже могут чувствовать.
   — Например, ты? — саркастически спросила Рина.
   — Например, я. Думаешь, я каждый раз встречаюсь с тобой, чтобы вести интеллектуальные беседы?
   — По крайней мере честно, — рассмеялась Рина.
   — Да, я большой правдолюбец.

* * *

   Через несколько месяцев, дождливым днем, она пришла к нему домой. Все было так, как он обещал. Жак был нежен и ласков с ней, и не причинил никакой боли. Она чувствовала в себе силу, которая вознесла его на вершину блаженства. Силу, которая никогда не обернется злом для нее, потому что она всегда сможет управлять ею.
   Она смотрела, как он, стоя перед зеркалом, застегивал рубашку.
   — Жак!
   — Что, моя сладкая? — он повернулся к ней.
   Она протянула к нему руки.
   — Иди сюда, Жак.
   Он подошел к кровати, нагнулся и ласково поцеловал ее обнаженную грудь.
   — Когда мы с тобой занимались любовью, дорогая, твои соски были похожи на две спелые пурпурные сливы, а сейчас они похожи на два маленьких розовых маковых зернышка.
   — Все было так, как ты обещал, Жак.
   — Я очень рад.
   Она взяла его сильные темные руки и посмотрела на них. В глаза ударил блеск золотого обручального кольца. Рина подняла голову и посмотрела ему в лицо.
   — Я думаю, что буду твоей любовницей, — тихо сказала она.
   — Прекрасно, я надеялся, что ты скажешь это. Поэтому я и снял эту квартиру. Ты можешь переехать сюда прямо сегодня вечером.
   — Переехать? — удивленно спросила Рина.
   Он кивнул.
   — Но если тебе здесь не нравится, я подыщу другую квартиру.
   — Но я не могу, как же Пегги?
   — А что Пегги? — пожал плечами Жак. — С ней все кончено.
   — А разве мы не можем просто встречаться здесь? Я буду приходить сюда, когда тебе захочется.
   — Ты хочешь сказать, что не будешь переезжать?
   Она покачала головой.
   — Я не могу. Что будет с Пегги? Без моей помощи она не сможет снимать квартиру. Да и мой отец если узнает, то убьет меня.
   — Однако его не волнует, что ты живешь с этой... с этой лесбиянкой, — с горечью произнес Жак.
   — Ты не знаешь моего отца. Там, в Бостоне, у него даже и мыслей подобных возникнуть не могло.
   — А кто же, он думал, она такая?
   — Кем и была всегда, — ответила Рина. — Моя учительница и компаньонка.
   Жак коротко рассмеялся.
   — Да, она твоя учительница.
   — О, Жак! — с укоризной воскликнула Рина. — Не надо сейчас все портить. Почему мы не можем просто так встречаться?
   — Значит, ты не хочешь переезжать?
   — Я не могу. Ну как ты не понимаешь? Не могу.
   Жак поднялся, подошел к туалетному столику, застегнул последнюю пуговицу на рубашке и повязал галстук.
   — Не вижу в этом никакого смысла, — сказала Рина. — В конце концов ты женат. Как ты думаешь, сколько времени ты сможешь проводить здесь?
   — Это совсем другое дело, — холодно ответил он.
   — Другое? — сердито воскликнула она. — Для тебя это другое дело, а для меня нет?
   — Мужчина может изменять жене, а она ему. Но мужчина никогда не изменяет любовнице, и она не должна изменять ему с другим любовником.
   — Но Пегги не мужчина!
   — Конечно, нет, — улыбнувшись, сказал он. — Она хуже мужчины.
   Рина гордо подняла голову и посмотрела на Жака.
   — Это твое условие? — тихо спросила она.
   Она села на кровати, выпрямив спину, ее обнаженная грудь величественно вздымалась, сквозь кожу проступали ребра. Жак подумал, что никогда в жизни не видел такой красоты.
   — Если ты хочешь, то это мое условие, — сказал он.
   Рина молчала.
   — Сейчас мне трудно все взвесить, — сказала она, посмотрев на Жака. — Дай мне лучше платье.

* * *

   Этот странный разговор произошел несколько месяцев назад, но они все еще оставались друзьями. Рина поднесла бокал с перно к губам и осушила его.
   — А теперь мне действительно пора, — сказала она. — Я обещала Павану, что буду у него в студии в три.
   Жак удивленно поднял брови.
   — Паван? Ты что, берешь уроки ваяния?
   Рина покачала головой.
   — Нет, я позирую ему.
   Жак знал, как работает Паван. Для одной скульптуры он использовал множество моделей, стремясь создать идеал. Однако, это ему пока не удавалось.
   Рина поймала вопросительный взгляд Жака, обращенный на ее грудь.
   — Нет, это не то, что ты думаешь, — рассмеялась она.
   — Что же тогда?
   — Он говорит, что они слишком большие.
   — Сумасшедший, — быстро сказал Жак, — хотя, впрочем, все художники сумасшедшие. И все-таки, что он лепит с тебя?
   — Лобок, — сказала Рина, поднимаясь.
   Впервые за время их знакомства у Жака не нашлось слов для ответа. Рина рассмеялась.
   — Но почему, — наконец выдавил он.
   — Потому что это самая высокая горная вершина, которую мечтают покорить мужчины, и в своем старании покорить ее их погибнет больше, чем сорвалось с Эвереста. Он так говорит. — Она улыбнулась и нагнулась к Жаку. — Но мы ведь не скажем ему, что ты уже покорил ее?
   Рина быстро поцеловала его в щеку, повернулась и вышла на улицу. Жак следил за ней, пока она не смешалась с толпой, затем окликнул официанта.
   — Пожалуй, я выпью еще.

11

   Поздоровавшись, Рина торопливо прошла мимо консьержки и преодолела три узких лестничных пролета. Она задержалась в студии дольше, чем предполагала, так что оставалось совсем мало времени, чтобы приготовить обед до прихода Пегги.
   Рина прошла через маленькую гостиную в кухню, зажгла одной спичкой газовый нагреватель для воды и плиту и убавила пламя до минимума. Затем достала небольшого готового цыпленка, которого только что купила на углу в закусочной, бросила его на сковородку и поставила сковородку на плиту. Быстро нарезала длинный батон, положила его на тарелку рядом с куском сыра и начала накрывать на стол. Через несколько минут все было готово.
   Она взглянула на часы. Если вода нагрелась, то, пожалуй, можно успеть принять ванну. Она потрогала бак — вода была чуть теплая, но если не наливать полную ванну, можно обойтись и такой.
   Рина вернулась в гостиную, расстегивая на ходу блузку. Послышался звук открываемой двери. Рина обернулась.
   — Ты что-то рано сегодня, — сказала она.
   Закрывая дверь, Пегги холодно посмотрела на нее. Рина пожала плечами. У Пегги бывали заскоки. Она могла быть веселой, ласковой, и вдруг замыкалась. Потом это пропадало.
   — Если хочешь перекусить перед обедом, то на столе вино и сыр, — сказала она, направляясь в ванную.
   Пегги схватила ее за плечо.
   — Я ведь говорила тебе, чтобы ты больше не встречалась с Дешаном.
   Рина посмотрела на нее. Так вот в чем дело. Кто-то видел их в ресторане и рассказал Пегги. Странно, что Пегги не ревновала ее ни к одному из знакомых мужчин, за исключением Жака. Молодые мужчины не пугали ее, но Жак, с его обаятельной улыбкой и висками, тронутыми сединой, всегда расстраивал Пегги.
   — Я просто встретила его, и он пригласил меня на ланч. — Ее не пугала ревность Пегги, просто не хотелось ссориться. — Было бы невежливо отказать ему.
   — А где ты была весь день? В школе искусств тебя не было, дома тоже. Я звонила в оба места и уже начала волноваться.
   — Мне что-то не хотелось идти в школу, — ответила Рина.
   Пегги буквально буравила ее взглядом.
   — Но в любом случае ты не была у него дома?
   — Нет, не была.
   — Около четырех его видели — он входил в свой подъезд с блондинкой.
   Рина удивленно подняла брови. Да, Жак не терял времени даром.
   — Я не единственная блондинка в Париже.
   — Он не отвечал на телефонные звонки, — с подозрением сказала Пегги.
   — Не могу сказать, что осуждаю его за это, а ты?
   — Ты врешь! — Пегги хлестнула Рину по лицу. Рина прижала руку к лицу и посмотрела на подругу. Пегги ударила ее по другой щеке, схватила за плечи и начала трясти. — Я хочу знать правду!
   — Я сказала тебе правду, — закричала Рина, набрасываясь на нее с кулаками.
   Пегги упала, ошеломленная таким натиском, гримаса боли исказила ее лицо.
   — Почему ты так обращаешься со мной, ведь ты знаешь, как я люблю тебя. — Впервые Рину охватило отвращение — сначала к Пегги, потом к себе. Пегги встала на колени и обхватила Рину руками за бедра. — Пожалуйста, пожалуйста, дорогая, не смотри на меня так. Не сердись, прости, я обезумела от ревности.
   Щеки у Рины горели и болели. Вдруг она почувствовала страшную усталость.
   — Не смей больше никогда делать этого, — слабым голосом сказала она.
   — Не буду, не буду, — воскликнула Пегги. — Просто меня преследовала мысль, что этот развратник опять тянет к тебе свои грязные руки.
   — Он не развратник, он мужчина, — сказала Рина и посмотрела на Пегги. В ее голосе прозвучало легкое презрение. — Настоящий мужчина, а не подделка.
   — Я дала тебе больше, чем все мужчины в мире.
   Внезапно Рину ошеломило первое слабое ощущение правды о себе. Холодный испуг охватил ее. Она посмотрела на темноволосую голову, прижатую к ее юбке.
   — Это-то и страшно. Ты так стремилась показать мне любовь и научить любви, но это все наносное. Почему ты не можешь научить меня чувствовать любовь, дарить любовь? — Она медленно отстранила Пегги, упала на колени и, уткнув лицо в ее грудь, заплакала.
   — Плачь, любимая, плачь, — шептала Пегги. — Выплачь все, что наболело, я всегда буду заботиться о тебе. Для этого и существует любовь.

* * *

   Было еще рано, когда Амру Сингх пришел на прием, устроенный Паваном в честь окончания своего скульптурного шедевра. Он прибыл около шести, отвесил почтительный поклон хозяину, вежливо отказался от выпивки и занял свое обычное место у стены в пустой комнате.
   Следуя привычке, он снял рубашку, сложил ее и постелил на пол, затем снял ботинки и, оставшись босиком, поставил их на пол рядом с рубашкой. Сделав глубокий вдох, он прислонился к стене и медленно опустился на рубашку, скрестив ноги.
   В таком положении он мог, не поворачивая головы, наблюдать за всем, что происходило в комнате, а кроме того, эта поза способствовала беспрепятственному течению мыслей. Он размышлял о многих вещах, но главным образом о тщетности и суетности человеческой жизни. Амру Сингх всегда искал человека, который, поднявшись над собственным тщеславием и амбициями, стремился познать красоту, веками таящуюся в глубине человеческого духа. Но пока он не нашел такого человека, не распознал его.
   Он почувствовал в мускулах знакомое напряжение и в то же время покой и комфорт, дыхание стало тихим и неглубоким. Но глаза оставались открытыми. Встреча может произойти в любой из вечеров, может быть, даже сегодня его поискам придет конец.
   Но он также чувствовал, что в комнате витает злой дух богини Кали. Внутренним движением плеч он прогонял от себя чувство разочарования. Здесь было слишком много незначительных людей.
   В углу за большой софой, на полу, мужчина и женщина совершали половой акт, думая, что скрыты от посторонних глаз. Амру Сингх вспомнил о непристойных позах, вырезанных на стенах храма богини Кали, и почувствовал нарастающее отвращение. Грубое совокупление, которое он наблюдал между высоких ножек софы, нельзя было оправдать священным поклонением злу.
   В нише рядом с дверью на пьедестале, освещенная сверху единственной лампой, стояла задрапированная статуя. В своей неподвижности она напоминала труп в саване. Открылась дверь, и вошли два новых гостя. Даже не взглянув на них, Амру узнал их. Белокурая американка со своей темноволосой подругой. В этот момент раздался бой часов, и Паван начал свою речь.
   Она ничем не отличалась от его многочисленных выступлений на подобных вечерах, за исключением того, что на этот раз Паван под конец зарыдал. Он был сильно пьян, почти падал, резким жестом он сорвал покрывало. В комнате наступила тишина, все взоры были устремлены на холодную мраморную статую. Она была выполнена в две трети натуральной величины из розово-красного итальянского мрамора, сверкавшего под струящимся светом лампы. Фигурка стояла, приподнявшись на цыпочках, вытянув руки и лицо навстречу своему любовнику — солнцу.
   Вдруг тишина рухнула, и все заговорили разом, обсуждая работу и поздравляя скульптора. Все, за исключением одного. Это был Леокади — агент по продаже произведений искусства. Маленький серый человечек с тонкими сморщенными губами менялы.
   В конце концов, что бы ни говорили, последнее слово оставалось за ним. Именно он назначал цену, и не имело значения, что работу могли не купить, если цена была слишком высока. Таким образом он давал оценку произведению искусства.
   Волнуясь, Паван подошел к нему.
   — Ну как, мсье, — спросил он. — Что вы скажете?
   Леокади даже не взглянул на скульптора. Он никогда не смотрел на собеседника. Художники утверждали, что он не смотрит им в глаза потому, что паразитирует на них.
   — Рынок скульптуры очень слабый, — сказал он.
   — Я спрашиваю не о рынке, а о моей работе, — вскричал Паван.
   — Она похожа на все ваши предыдущие работы, — уклончиво ответил агент.
   Паван повернулся и протянул руки по направлению к статуе.
   — Посмотрите на эту грудь, я лепил ее с нескольких моделей, чтобы достичь той гармонии, которую не предоставила им природа. А лицо! Оно совершенно! Обратите внимание на брови, глаза, скулы, нос! — Он внезапно замолчал, уставившись на статую. — Нос... — Принесите мсье бутылку вина. Нос, мсье, — жалобно повторил скульптор. — Почему вы ни чего не говорите про нос?
   Леокади молчал. Незачем было говорить Павану, что нос безупречен. Только молчание было способно подкрепить его репутацию.
   — Мой резец! — закричал Паван. Он вскарабкался на стул, осторожно поводил резцом по камню и протер поверхность рукавом. Мрамор засиял еще сильнее, скульптор слез со стула и снова посмотрел на статую. Вдруг он закричал, то был вопль отчаяния.
   — Плохо! Все плохо! Почему вы не сказали мне, мсье? Почему позволили выставить себя глупцом?
   Леокади продолжал молчать. Паван тупо уставился на агента, из глаз его лились слезы. Потом он повернулся и со всей силы швырнул молоток в голову статуи. Мрамор треснул, и осколки головы посыпались на пол. Паван схватил молоток и стал яростно колотить, им по статуе. Сначала отлетели руки, потом плечи, на груди появилась трещина, затем раскололась и грудь. Статуя резко качнулась и рухнула на пол.