Страница:
относительно правильности хода болезни44 (Жанна допускала возможность
отравления, несмотря на категорические уверения всех врачей, в том числе и
старика Розенталя, что это совершенно исключено), и для подтверждения
правильности диагноза все сошлись на том, что должно быть сделано вскрытие.
Анри М[олинье] предложил, чтобы мы занялись организацией вскрытия, похорон и
т. д., а они займутся Жанной. Эта часть была поручена Кларту и Жерару. Жанна
вместе с обоими М[олинье] ушла и через некоторое время вернулась обратно.
Анри М[олинье] сообщил, что у Жанны имеется последняя воля Левы. Собравшимся
ответственным товарищам из ПОИ45 (мы оба также присутствовали) Р.М[олинье]
предъявил последнюю волю Левы, датированную 9-м февраля, в день операции,
написанную им собственноручно, но чрезвычайно неровным почерком. На
основании этой последней воли все вещи, принадлежащие Леве, включая и
документы, являются собственностью Жанны. Наши товарищи были потрясены этим
завещанием, да и мы были очень удивлены, так как у нас неоднократно были
разговоры с Левой на эту тему. Дело в том, что Лева нам заявил полгода тому
назад, что он составил завещание, в котором указано, что собственником всех
его архивов являетесь Вы. Передавая архивы в руки Жанны, находящейся всецело
под влиянием группы Мол[инье], он лишил организацию всякого контроля над
судьбой этих документов. Надо заметить, что Анри М[олинье] сразу же сказал,
что все будет отправлено Вам, но мы лично, зная М[олинье], не можем иметь
полной уверенности в этом. Во всяком случае доступ к тем бумагам, которые
находятся в ведении Жанны, для нас закрыт.
Мы, как ближайшие сотрудники Левы, можем дать Вам полный отчет о
документах, оставшихся после Левы. 1. Главный архив Левы, состоявший из
оригинальных документов, связанных с Вашей и его деятельностью (весь старый
архив) находится в надежном месте, переданный теперь в ведение Жанны (на
основании последней воли). 2. Весь материал, связанный с процессами -
документы, газетные вырезки, переписка со всеми комитетами по делам
процессов; все издательские дела; частная переписка Левы (также вся
переписка его с Н.И.[Седовой]); адреса, некоторые особо секр[етные] вещи;
копия переписки Вашей с Вл[адимиром] Иль[ичем]; комплекты "Правды", начиная
с 1933 г.; манускрипты "Преданной революции" и "Преступлений Сталина" и
разных статей Ваших - находятся сейчас также в ведении Жанны. 3. Архив,
опись которого при сем прилагаем, является текущей перепиской за последние
два года, находится в надежном месте в нашем ведении (Жанне о существовании
этого архива неизвестно). 4. Ваша переписка с Р.М[олинье], Франком и др., а
также папки со старыми издательскими делами, предназначенные Левой для
пересылки Вам, также находятся в нашем ведении (Ж[анне] неизвестны). 5. Вся
администрация "Бюллетеня" (переписка, картотека, адреса и т. д.) в нашем
ведении (Ж[анне] неизвестна). О существовании всех этих архивов мы поставили
в известность Политбюро и С.И. (Мы забыли еще упомянуть, в пункте 2, что там
имеется важный материал о ГПУ, который Лева собирал на основании рассказов
знакомых). Для составления описи материалов пп. 1 и 2 Политбюро предлагает
организовать комиссию из трех человек: один представитель С.И., один Жанны и
один из нас, как ближайших сотрудников Левы. Эти записи должны быть Вам
пересланы для решения судьбы бумаг. Вопрос о "Бюллетене" мы выделяем особо,
а относительно п.п. 3 и 4 мы ждем Ваших распоряжений.
Так как остался ряд текущих дел: их переписка с разными товарищами,
которые Вам известны, то мы предлагаем для продолжения этой переписки наши
услуги, так как мы знаем все эти вопросы в деталях. И какого бы рода
поручения у Вас ни были бы, Вы можете всегда рассчитывать на нас: мы будем
точно, срочно и аккуратно все выполнять.
"Бюллетень". До сих пор дело происходило следующим образом: Лева ведал
редакционной частью, и мы ему помогали. Что же касается административной
части, то ею всецело ведала Леля, так же, как и техническим выпуском
"Бюллетеня" (корректура, верстка и т. д.). С точки зрения финансовой,
представляется значительно более целесообразным оставить издание органа в
Париже: 1. Мы платим за лист (16 стр. - 1.000 экз.) 900 франков, причем нам
предоставляется кредит. 2. Количество подписчиков в Европе в последнее время
увеличилось, они аккуратно обслуживаются и деньги взыскиваются вовремя. 3.
Организованное нами общество "Друзей `Бюллетеня'" дает регулярно почти
половину расходов на номер, так что нам никакие субвенции46 не нужны. 4.
Налажена регулярная продажа "Бюллетеня" в киосках и книжных магазинах
немедленно после выхода номера. Что касается редакционной части "Бюллетеня",
то ясно, что мы можем быть только выполнителями Ваших распоряжений. Мы можем
дополнять "Бюллетень" свежим информационным материалом по актуальным
вопросам. В Вашем письме от 21.1.1938 г. 7/52/1647 Вы ставите четыре
условия. П. 1 может быть выполнен только при том условии, если мы будем
иметь вовремя от Вас материал. П. 2 само собой разумеется принимается, пп. 3
и 4 отпадают, так как все это уже попало в No 62-63. Мы ждем Вашего решения
по этому вопросу. Если Вы решите перенести издание в Америку, мы немедленно
вышлем все материалы по указанному Вами адресу, мы бы очень хотели выпустить
здесь хотя бы еще один номер, посвященный Леве. В этом же номере мы хотели
бы поместить все Ваши последние статьи.
Из срочных дел - остаются еще Б., В. и дама48. Лева еще успел
повидаться с В. и показать ему те части письма Вашего, которые касаются его
поездки к К.49 Предварительно обсудив этот вопрос, мы втроем пришли к
следующему выводу: от В. должен быть получен письменный ответ на все Ваши
вопросы. Устные его ответы, по-нашему, не являются достаточной гарантией. Он
обещал Вам обо всем написать, но до сих пор письма этого не дал, несмотря на
наше напоминание. Он уверяет, что пишет теперь книгу и что уже много
написал. Мы с ним знакомы, и связь не прервана. В. ждет Вашего мнения
относительно его первых статей, которые Вам были посланы некоторое время
тому назад. Он не хочет браться за книгу до того, пока он не будет знать
Вашего мнения об этих статьях, стоит ли ему писать книгу?
Дама уже написала часть брошюры, но остается открытым вопрос о
редактировании этой брошюры. То же относится и к книге В. - сам он ее
отделать никак не может. Ждем Ваших указаний.
Лева очень беспокоился по поводу того, что у Вас произошла досадная
ошибка в статье о Енукидзе50. Он был снят с поста секретаря ЦИКа и исключен
из партии не в 1936 г., а в 1935 г., так что никакого отношения к вопросу о
помиловании Зиновьева-Каменева не мог иметь.
Нам удалось сегодня достать очень интересные сведения - не
предназначенные для печати, - которые мы посылаем Вам при сем.
Хотите ли Вы получать вырезки из "Последних новостей", в которых
приводятся часто интересные выдержки из разных советских журналов
("Парт[ийное] строительство"51 и др.), которые за границей получить очень
трудно.
Нужно срочно послать в Прагу за Вашей подписью письмо с требованием
прекращения ведения тамошних процессов52. С этим делом получился большой
конфуз, но Вы ведь в курсе дела.
Что касается договора Ридера-Грассе53, то мы не в курсе дела, но
постараемся срочно выяснить этот вопрос (если нам Ж[анна] даст доступ к этим
досье) и Вам ответить на него.
Шлем Вам наше глубокое сочувствие и сердечный привет.
P.S. У нас нет под рукой копии договора с Институтом54, но и
Ник[олаевский], и я помним, что в договоре сказано, что Вы имеете право
использовать эти документы в цитатах в Ваших трудах, но не можете их
продавать никому другому. Вы имеете право в течение десяти лет выкупить эту
переписку, внеся те 10.000 фр. (а может быть, это было и 15.000, я нетвердо
помню), которые были получены за этот архив. Описей фотографий у нас тоже
нет под рукой - не то их 87, не то 79 (но одна из этих цифр верна). После
десяти лет - переписка переходит в собственность Института.
Б. знает очень много о целом ряде лиц, упомянутых в процессах. Он был
лично близко связан с Гольцем55, Роммом, Пуш.56, был вместе с Рыжим57 в
Берлине и т. д. Его сведения очень ценны. Он согласен, чтобы их опубликовали
вместе с материалами Комиссии, но не хочет, чтобы это шло через чужие руки.
Здешний комитет на него произвел скверное впечатление - "болтуны", говорит
он, и он не хочет им давать. Может быть, Вы напишете через нас ему, или же в
письме нам, но так, чтобы мы могли ему показать это место, что его показания
очень важны, они будут опубликованы, попадут в надежные руки и, если он
хочет, они могут быть доставлены только Вам в собственные руки. Писать он
один не может, раньше ему помогал Л[ева], теперь нужно ему также обеспечить
помощь, иначе он ничего не напишет.
Вчера вечером власти в отсутствие Ж[анны] забрали десять пакетов -
очевидно, все самое существенное с квартиры.
[М.Зборовский, Л.Эстрин]
23 февр[аля] 1938 [г.]
Дорогие друзья!
Вы были (и остаетесь) друзьями Левика, следовательно, вы и наши друзья.
Совсем недавно вы выражали в письмах тревогу за его безопасность. Но никто
тогда не думал, что удар придет с той стороны, с какой он пришел...
Последнее письмо от него было от 4 февр[аля]. Мы все еще ждем от него
дальнейших писем. Последний No "Бюллетеня" кажется нам тоже письмом от него.
Далекая звезда, когда потухнет, еще долго продолжает посылать свой свет...
Но возможно, что больше писем не будет. Он должен был ждать нового парохода,
но мог заболеть (и, вероятно, заболел) раньше. Мы все еще не знаем, когда он
заболел и сколько времени болел, мы ничего не знаем, кроме того, что было в
газетах. Мы ждем от вас подробного рассказа о всем, что произошло. Всякая
деталь представит для нас большую ценность. Напишите, что можете...
В No 62-63 очень хороши статьи: "Верх[овный] Совет преторианцев",
"Ворошилов на очереди", очень метка статья "Следствие об убийстве т.
И[гнатия] Р[айсса]"
Мы посылаем вам статью о Л.Седове59. Она писалась в эти дни мною
(Л.Д.[Троцким]) в постоянном общении с матерью Л[евы]. Необходимо посвятить
ближайший номер целиком Седову. Может выйти эта статья, и вы, вероятно, со
своей стороны дадите статьи, заметки, фотографию, описание похоронной
манифестации (с фотографией?), все, словом, что сможете дать.
Какова, на ваш взгляд, будет теперь судьба "Бюллетеня"? Есть ли
возможность продолжать его издание в Париже? Напишите, пожалуйста, подробно.
В каком отношении состоят к "Бюл[етеню]" новые "невозвращенцы"?
Следовало бы теперь на каждом дальнейшем No "Бюллетеня", под
заголовком, печатать:
Лев Седов - издатель с июля 1929 г. по февраль 1938 г.
Надеемся, что посылаемая краткая биография его выйдет также по-немецки,
по-французски и на других языках. Наш общий долг - увековечить образ Седова
в памяти молодого поколения рабочих. Мы очень-очень надеемся на полное ваше
содействие, дорогие друзья, и крепко обнимаем вас.
Ваши Наталия, Л.Троцкий.
Г[осподин] Ломбардо Толедано и его клика после длительной и тщательной
подготовки сделали попытку злостно обмануть общественное мнение этой страны.
Те "материалы", которыми они оперировали на февральском конгрессе
Конфедерации профессиональных союзов (СТМ), не представляют ничего нового:
это материалы Ягоды-Ежова-Вышинского. Это материалы Сталина. На основании
этих данных расстреляны тысячи людей, виновных только в том, что они
ненавидят диктатуру кремлевской клики и презирают ее адвокатов и лакеев.
"Материалы", которыми пользуется г. Ломбардо Толедано для того, чтобы
обмануть мексиканское общественное мнение, получили должную оценку в
постановлении Международной следственной комиссии в Нью-Йорке. По своему
нравственному росту, по своему прошлому, по безупречности своей репутации,
по своей личной незаинтересованности, каждый член этой Комиссии, начиная с
ее председателя доктора Джона Дьюи, несколькими головами превосходит
Ломбардо Толедано и ему подобных. Комиссия пункт за пунктом отвергла все
обвинения Ягоды, Ежова, Вышинского, Сталина и их международных лакеев. 21-ый
параграф вердикта гласит: "Комиссия находит, что прокурор Вышинский
фантастически фальсифицировал роль Троцкого до, во время и после октябрьской
революции". Именно эта "фантастическая фальсификация" лежит в основе клевет
г. Толедано и его помощников.
Моя действительная политика доступна всем. Она изложена в моих книгах и
статьях. В СССР я, как и в Октябре 1917 г., защищаю интересы и права рабочих
и крестьян - против новой аристократии, ненасытной и тиранической. В Испании
я защищаю те методы борьбы с фашизмом, которые обеспечили победу советов в
гражданской войне (1917-1920 гг.), и отвергаю гибельные методы Коминтерна,
которые обеспечили победу фашизма в Германии, Австрии и других странах и
подготавливают победу генерала Франко. Во всем мире я защищаю непримиримые
методы борьбы против империализма, которые применяли Ленин, Роза Люксембург
и Карл Либкнехт, мои старые соратники и друзья, и отвергаю методы нынешнего
насквозь прогнившего Коминтерна, который ползает на четвереньках перед
"демократическим" империализмом, предавая интересы колониальных и
полуколониальных народов ради кастовых выгод советской бюрократии. Таковы
мои взгляды. Изменить их я не собираюсь. За эти взгляды я несу полную
ответственность.
Вступать после постановления Международной следственной комиссии в
политические или юридические препирательства с г. Ломбардо Толедано у меня
нет основания. Но обманутым им людям я сумею разъяснить правду. Именно этого
Толедано и его клика боятся. Вся их махинация на конгрессе, как совершенно
открыто обнаружили сами ее авторы, преследует одну-единственную цель: зажать
мне рот.
Они действуют, конечно, не по своей инициативе. Их вдохновитель сидит в
Москве. Приговор Международной Комиссии; опубликование стенограммы следствия
в Койоакане; разоблачения бывших ответственных агентов Кремля: Рейсса,
Бармина, Вальтера Кривицкого, как и многие другие факты последнего года,
нанесли кремлевской клике неисцелимый удар. Моя последняя книга
"Преступления Сталина" уже вышла на нескольких языках. Она выйдет, надеюсь,
и на испанском языке. Во всем мире прогрессивное общественное мнение все с
большим отвращением поворачивается против Сталина. Вот чем объясняется
бешеное стремление ГПУ заставить меня замолчать.
Г[осподин] Ломбардо Толедано и его клика ошибаются, однако, если
думают, что им удастся выполнить данное им поручение. Многие более сильные
пробовали разрешить эту задачу раньше, но без успеха. Царь четыре года
приучал меня к молчанию в тюрьме и дважды в Сибири. Кайзер Вильгельм
приговорил меня заочно к тюрьме за то, что я не хотел молчать в Швейцарии во
время войны. Французские союзники царя выслали меня в 1916 г. из Франции за
то же преступление. Альфонс XIII посадил меня в мадридскую тюрьму, чтобы
заставить меня замолчать. Британские империалисты посадили меня с той же
целью в канадский концентрационный лагерь. Адвокат Керенский, которому тоже
удавалось обманывать в течение известного времени значительную часть
общественного мнения, пробовал зажать мне рот в петербургских "Крестах". Но
на страницах истории записано, что я не научился молчать по приказу. Зато за
40 лет революционной борьбы я видел в рядах рабочего движения немало
карьеристов, которые умеют не только молчать, но и клеветать по заказу.
Если бы я хотел молчать о преступлениях кремлевской бюрократии против
рабочих и крестьян, она подняла бы меня высоко на своем щите, и гг. Ломбардо
Толедано всего мира пресмыкались бы передо мной, как они пресмыкаются ныне
перед кликой Кремля. Норвежские социал-демократы, старшие братья Толедано по
духу, нашли только один способ заставить меня молчать против ГПУ: посадить
меня в тюрьму. Но за меня ответил книгой мой сын, тот самый, которого
заставила ныне замолчать только смерть. Сталин, который понимает больше, чем
его агенты, не сомневается, что Толедано не удастся принудить меня к
молчанию, подогретой старой клеветой. Именно поэтому Сталин готовит другие
меры, гораздо более действенные. Но для своих предприятий, о которых будет в
свое время рассказано, Сталину нужно предварительно отравить общественное
мнение. Для этой работы ему нужен Ломбардо Толедано.
Несколько месяцев тому назад этот господин утверждал на публичном
собрании, что я готовлю всеобщую стачку против правительства Мексики в
интересах фашизма. В свою очередь г. Лаборде60 - отчасти помощник Толедано
по клевете, отчасти его хозяин - утверждал после того на публичной
манифестации, что я состою в заговоре с "фашистскими генералами". Ответом на
эти "обвинения" был общий презрительный смех. Но этих господ смутить нельзя.
Они отбросили одни обвинения, чтобы немедленно выдвинуть другие. Клевещите,
клевещите, говорят французы, всегда что-нибудь останется!
Господа клеветники продолжают строить свою игру на обвинении меня в
том, будто я нарушаю свое обязательство о невмешательстве во "внутреннюю
политику Мексики". Импорт из Москвы и перевод на испанский язык гнусных
клевет этих господ отождествляют... с внутренней политикой Мексики. Заявляю:
никто никогда от меня не требовал, и я никогда никому не обещал отказаться
от защиты своей политической чести от клеветников и своих идей - от
противников. Я обязался перед правительством генерала Карденаса не
вмешиваться во внутреннюю политику этой страны в общечеловеческом понимании
слова "политика". Это обязательство я выполняю с абсолютной
добросовестностью. Но если на улицах этой столицы кто-нибудь засунет руку в
мой карман, чтобы похитить мои документы и письма, то я считаю себя вправе
схватить преступную руку. И пусть обладатель руки не кричит после этого, что
я вмешиваюсь во "внутреннюю политику" Мексики. Ломбардо Толедано пытается
похитить нечто большее: мою политическую честь, и требует при этом, - о,
демократ, о, революционер! - чтобы мне силой воспрепятствовали называть его
действия и его самого теми именами, каких они заслуживают.
Я никогда не касался политической программы и публичных функций г.
Толедано, ни его ссылок на Ленина, которые относятся к области
непроизвольной юмористики. Я и сейчас оставляю в стороне вопрос о том, при
помощи каких махинаций Толедано подсунул конгрессу профессиональных союзов
решение по вопросу, о котором подавляющее большинство делегатов не имело ни
малейшего представления. Но совершенно очевидно, что, когда г. Толедано при
помощи подложных материалов мобилизует против меня, частного лица,
политического изгнанника, не имеющего никакого отношения к профессиональным
союзам Мексики, целый конгресс, - с одной-единственной целью: заставить меня
замолчать или отнять у меня право убежища, - то он, г. Толедано, действует
не как представитель внутренней политики Мексики, а как агент внешней
политики ГПУ. Пусть же несет ответственность за эту свою малодостойную
функцию!
*
Читатели этих строк без труда поймут, что ни нынешние обстоятельства
моей личной жизни, ни общий характер моей работы отнюдь не располагают меня
заниматься г[осподи]ном Толедано. Но дело идет в данном случае о чем-то
совершенно другом, именно об общественном мнении страны, которая оказала мне
и моей жене гостеприимство и которую я за истекший год научился ценить и
любить. Поэтому и только поэтому я вижу себя вынужденным ответить настоящим
заявлением на широко подготовленную клевету мексиканских агентов Сталина.
Л.Троцкий
24 февраля 1938 г.
Койоакан
Никто так долго не говорит о здоровье, как больные. Русские
"социалисты-революционеры" весь свой социализм строили на нравственном
начале ("истина и справедливость"). Меньшевики никогда не переставали
обличать аморальность большевиков. Лучший из меньшевиков, Мартов, посвятил
некогда этому вопросу большую брошюру61. Однако в середине 1917 г., когда
большевики стали вытеснять меньшевиков и социалистов-революционеров из
Советов и профессиональных союзов, эти рыцари морали организовали
грандиозный подлог, объявив вождей большевизма агентами немецкого штаба.
Только дальнейший подъем революции помешал им довести подлог до кровавой
развязки. Сталинские обвинения против троцкистов представляют собою прямой
плагиат у Керенского и Церетели, которым не нужно было быть ни учениками
Игнатия Лойолы62, ни диалектиками, чтобы заниматься подлогами против
пролетарского авангарда.
В 1919 г. Эберт, Носке, Шейдеман, - все сплошь представители здравого
смысла и уравновешенной "общечеловеческой" морали - бешено травили
революционеров и в союзе с монархическим офицерством убили Розу Люксембург и
Карла Либкнехта. Союзниками Сталина в Испании являются добродетельные
буржуазные социалисты типа Негрина-Прието, буржуазные "идеалисты" типа
Компаниса63, наконец, анархисты, т. е. носители самых высоких нравственных
правил, какие можно найти в энциклопедическом словаре. Все они, однако,
поддерживают, покрывают или терпят чудовищные и отвратительные преступления
ГПУ. А "друзья" республиканской Испании вроде "Nation", застенчиво опуская
глаза, объясняют, что "единство прогрессивных сил" требует союза с палачами
революции.
Разница официальных доктрин только резче обнаруживает тождество приемов
борьбы у идеалистов февральской революции, у оппортунистов германской
социал-демократии, у гангстеров сталинской бюрократии - и у их испанских
союзников всех цветов нравственной радуги.
Можно расширить поле аргументации и показать, что процесс о поджоге
рейхстага был организован берлинскими ненавистниками материалистической
диалектики в полном соответствии с доктриной Вышинского. Греческий генерал
Метаксас64 организовал на себя покушение и арестовал затем всех вождей
оппозиции без всяких справок с Гераклитом и Гегелем. Сомнительно даже, чтобы
в распоряжении доблестного афинского генерала имелся сокращенный учебник
"сталинизма".
Если все другие партии так же неразборчивы в средствах, как и
большевики, но лишь не признаются в этом вслух, то приходится прийти к
пессимистическому выводу, что истинная мораль нашла свое убежище только в
грудной клетке Якова Вальхера и еще двух-трех избранных. Состояние
политического мира оказывается чуть-чуть лучше, чем Содома и Гоморры65, ибо,
что касается центристских "праведников", то они по самой природе своей
являются мелкими интриганами и плутами.
Мораль сталинизма - если допустимо ставить эти два слова рядом -
вытекает не из принципов пролетарской революции (большевизма), а
представляет законный продукт империалистической деморализации. Сама
советская бюрократия - только передаточный механизм империализма. Правда,
ГПУ далеко превосходит все другие режимы цинизмом и обнаженностью
преступлений. Но это вытекает из грандиозной амплитуды событий, потрясших
Россию. Во всяком случае, для того, чтобы советская бюрократия приступила к
систематическому истреблению большевиков, она сама должна была окончательно
порвать внутренние связи с большевизмом.
На протяжении последних 15 лет мы систематически следили за
ретроградной эволюцией советской бюрократии: от большевизма к центризму и от
центризма к оппортунизму, притом к самому злокачественному из всех, именно к
бюрократическому оппортунизму империалистической эпохи.
*
Способность теоретического мышления есть не готовый "дар природы", а
искусство, которому надо учиться, как столярному ремеслу или игре на
скрипке. На это можно возразить, что не каждый человек является столяром или
скрипачом, но все люди "мыслят".
*
Но мы не слышали, чтоб Маркс или Энгельс пересмотрели свою оценку
Коммуны. Эти "аморалисты" - лучшие нравственные образцы человеческой расы -
так и умерли нераскаянными. Известно, что друзья называли Маркса "мавром".
Попики из Лондонского бюро должны бы наименовать его кафром66, ибо, как
видим, он полностью разделял "кафрскую мораль" большевиков.
*
Однако было бы ошибкой думать, что "здравый смысл" пытается переступить
свои законные пределы под влиянием бескорыстного тщеславия. Нет, он
преследует весьма практические цели. В качестве мелкого буржуа здравый смысл
не только простак, но и плут. Насилие над революционной моралью и
пренебрежение к ее хронологии понадобились только для того, чтобы помочь
реакционному палачу против его революционных жертв. Хотя моралисты,
отброшенные на вторую линию защиты, и вынуждены ставить знак равенства между
троцкизмом и сталинизмом, но на самом деле, т. е. практически, они сами
принадлежат к тому же политическому лагерю, что и Сталин, и находятся в
прямом или косвенном союзе с Третьим Интернационалом и в смертельной борьбе
с Четвертым.
[Л.Д.Троцкий]
[Январь -февраль 1938 г.]
Троцкий считал бы крайне желательным разъяснить в последних статьях
некоторые конкретные моменты процесса68: покаяния врачей Кремля, мнимое
покушение Бухарина на Ленина и пр. Просим немедленного ответа.
В "Таймс", март [...]69, по ошибке сказано, что Раковский подвергался
допросу в течение 90 часов. У Троцкого речь идет в этом месте о Мрачковском,
отравления, несмотря на категорические уверения всех врачей, в том числе и
старика Розенталя, что это совершенно исключено), и для подтверждения
правильности диагноза все сошлись на том, что должно быть сделано вскрытие.
Анри М[олинье] предложил, чтобы мы занялись организацией вскрытия, похорон и
т. д., а они займутся Жанной. Эта часть была поручена Кларту и Жерару. Жанна
вместе с обоими М[олинье] ушла и через некоторое время вернулась обратно.
Анри М[олинье] сообщил, что у Жанны имеется последняя воля Левы. Собравшимся
ответственным товарищам из ПОИ45 (мы оба также присутствовали) Р.М[олинье]
предъявил последнюю волю Левы, датированную 9-м февраля, в день операции,
написанную им собственноручно, но чрезвычайно неровным почерком. На
основании этой последней воли все вещи, принадлежащие Леве, включая и
документы, являются собственностью Жанны. Наши товарищи были потрясены этим
завещанием, да и мы были очень удивлены, так как у нас неоднократно были
разговоры с Левой на эту тему. Дело в том, что Лева нам заявил полгода тому
назад, что он составил завещание, в котором указано, что собственником всех
его архивов являетесь Вы. Передавая архивы в руки Жанны, находящейся всецело
под влиянием группы Мол[инье], он лишил организацию всякого контроля над
судьбой этих документов. Надо заметить, что Анри М[олинье] сразу же сказал,
что все будет отправлено Вам, но мы лично, зная М[олинье], не можем иметь
полной уверенности в этом. Во всяком случае доступ к тем бумагам, которые
находятся в ведении Жанны, для нас закрыт.
Мы, как ближайшие сотрудники Левы, можем дать Вам полный отчет о
документах, оставшихся после Левы. 1. Главный архив Левы, состоявший из
оригинальных документов, связанных с Вашей и его деятельностью (весь старый
архив) находится в надежном месте, переданный теперь в ведение Жанны (на
основании последней воли). 2. Весь материал, связанный с процессами -
документы, газетные вырезки, переписка со всеми комитетами по делам
процессов; все издательские дела; частная переписка Левы (также вся
переписка его с Н.И.[Седовой]); адреса, некоторые особо секр[етные] вещи;
копия переписки Вашей с Вл[адимиром] Иль[ичем]; комплекты "Правды", начиная
с 1933 г.; манускрипты "Преданной революции" и "Преступлений Сталина" и
разных статей Ваших - находятся сейчас также в ведении Жанны. 3. Архив,
опись которого при сем прилагаем, является текущей перепиской за последние
два года, находится в надежном месте в нашем ведении (Жанне о существовании
этого архива неизвестно). 4. Ваша переписка с Р.М[олинье], Франком и др., а
также папки со старыми издательскими делами, предназначенные Левой для
пересылки Вам, также находятся в нашем ведении (Ж[анне] неизвестны). 5. Вся
администрация "Бюллетеня" (переписка, картотека, адреса и т. д.) в нашем
ведении (Ж[анне] неизвестна). О существовании всех этих архивов мы поставили
в известность Политбюро и С.И. (Мы забыли еще упомянуть, в пункте 2, что там
имеется важный материал о ГПУ, который Лева собирал на основании рассказов
знакомых). Для составления описи материалов пп. 1 и 2 Политбюро предлагает
организовать комиссию из трех человек: один представитель С.И., один Жанны и
один из нас, как ближайших сотрудников Левы. Эти записи должны быть Вам
пересланы для решения судьбы бумаг. Вопрос о "Бюллетене" мы выделяем особо,
а относительно п.п. 3 и 4 мы ждем Ваших распоряжений.
Так как остался ряд текущих дел: их переписка с разными товарищами,
которые Вам известны, то мы предлагаем для продолжения этой переписки наши
услуги, так как мы знаем все эти вопросы в деталях. И какого бы рода
поручения у Вас ни были бы, Вы можете всегда рассчитывать на нас: мы будем
точно, срочно и аккуратно все выполнять.
"Бюллетень". До сих пор дело происходило следующим образом: Лева ведал
редакционной частью, и мы ему помогали. Что же касается административной
части, то ею всецело ведала Леля, так же, как и техническим выпуском
"Бюллетеня" (корректура, верстка и т. д.). С точки зрения финансовой,
представляется значительно более целесообразным оставить издание органа в
Париже: 1. Мы платим за лист (16 стр. - 1.000 экз.) 900 франков, причем нам
предоставляется кредит. 2. Количество подписчиков в Европе в последнее время
увеличилось, они аккуратно обслуживаются и деньги взыскиваются вовремя. 3.
Организованное нами общество "Друзей `Бюллетеня'" дает регулярно почти
половину расходов на номер, так что нам никакие субвенции46 не нужны. 4.
Налажена регулярная продажа "Бюллетеня" в киосках и книжных магазинах
немедленно после выхода номера. Что касается редакционной части "Бюллетеня",
то ясно, что мы можем быть только выполнителями Ваших распоряжений. Мы можем
дополнять "Бюллетень" свежим информационным материалом по актуальным
вопросам. В Вашем письме от 21.1.1938 г. 7/52/1647 Вы ставите четыре
условия. П. 1 может быть выполнен только при том условии, если мы будем
иметь вовремя от Вас материал. П. 2 само собой разумеется принимается, пп. 3
и 4 отпадают, так как все это уже попало в No 62-63. Мы ждем Вашего решения
по этому вопросу. Если Вы решите перенести издание в Америку, мы немедленно
вышлем все материалы по указанному Вами адресу, мы бы очень хотели выпустить
здесь хотя бы еще один номер, посвященный Леве. В этом же номере мы хотели
бы поместить все Ваши последние статьи.
Из срочных дел - остаются еще Б., В. и дама48. Лева еще успел
повидаться с В. и показать ему те части письма Вашего, которые касаются его
поездки к К.49 Предварительно обсудив этот вопрос, мы втроем пришли к
следующему выводу: от В. должен быть получен письменный ответ на все Ваши
вопросы. Устные его ответы, по-нашему, не являются достаточной гарантией. Он
обещал Вам обо всем написать, но до сих пор письма этого не дал, несмотря на
наше напоминание. Он уверяет, что пишет теперь книгу и что уже много
написал. Мы с ним знакомы, и связь не прервана. В. ждет Вашего мнения
относительно его первых статей, которые Вам были посланы некоторое время
тому назад. Он не хочет браться за книгу до того, пока он не будет знать
Вашего мнения об этих статьях, стоит ли ему писать книгу?
Дама уже написала часть брошюры, но остается открытым вопрос о
редактировании этой брошюры. То же относится и к книге В. - сам он ее
отделать никак не может. Ждем Ваших указаний.
Лева очень беспокоился по поводу того, что у Вас произошла досадная
ошибка в статье о Енукидзе50. Он был снят с поста секретаря ЦИКа и исключен
из партии не в 1936 г., а в 1935 г., так что никакого отношения к вопросу о
помиловании Зиновьева-Каменева не мог иметь.
Нам удалось сегодня достать очень интересные сведения - не
предназначенные для печати, - которые мы посылаем Вам при сем.
Хотите ли Вы получать вырезки из "Последних новостей", в которых
приводятся часто интересные выдержки из разных советских журналов
("Парт[ийное] строительство"51 и др.), которые за границей получить очень
трудно.
Нужно срочно послать в Прагу за Вашей подписью письмо с требованием
прекращения ведения тамошних процессов52. С этим делом получился большой
конфуз, но Вы ведь в курсе дела.
Что касается договора Ридера-Грассе53, то мы не в курсе дела, но
постараемся срочно выяснить этот вопрос (если нам Ж[анна] даст доступ к этим
досье) и Вам ответить на него.
Шлем Вам наше глубокое сочувствие и сердечный привет.
P.S. У нас нет под рукой копии договора с Институтом54, но и
Ник[олаевский], и я помним, что в договоре сказано, что Вы имеете право
использовать эти документы в цитатах в Ваших трудах, но не можете их
продавать никому другому. Вы имеете право в течение десяти лет выкупить эту
переписку, внеся те 10.000 фр. (а может быть, это было и 15.000, я нетвердо
помню), которые были получены за этот архив. Описей фотографий у нас тоже
нет под рукой - не то их 87, не то 79 (но одна из этих цифр верна). После
десяти лет - переписка переходит в собственность Института.
Б. знает очень много о целом ряде лиц, упомянутых в процессах. Он был
лично близко связан с Гольцем55, Роммом, Пуш.56, был вместе с Рыжим57 в
Берлине и т. д. Его сведения очень ценны. Он согласен, чтобы их опубликовали
вместе с материалами Комиссии, но не хочет, чтобы это шло через чужие руки.
Здешний комитет на него произвел скверное впечатление - "болтуны", говорит
он, и он не хочет им давать. Может быть, Вы напишете через нас ему, или же в
письме нам, но так, чтобы мы могли ему показать это место, что его показания
очень важны, они будут опубликованы, попадут в надежные руки и, если он
хочет, они могут быть доставлены только Вам в собственные руки. Писать он
один не может, раньше ему помогал Л[ева], теперь нужно ему также обеспечить
помощь, иначе он ничего не напишет.
Вчера вечером власти в отсутствие Ж[анны] забрали десять пакетов -
очевидно, все самое существенное с квартиры.
[М.Зборовский, Л.Эстрин]
23 февр[аля] 1938 [г.]
Дорогие друзья!
Вы были (и остаетесь) друзьями Левика, следовательно, вы и наши друзья.
Совсем недавно вы выражали в письмах тревогу за его безопасность. Но никто
тогда не думал, что удар придет с той стороны, с какой он пришел...
Последнее письмо от него было от 4 февр[аля]. Мы все еще ждем от него
дальнейших писем. Последний No "Бюллетеня" кажется нам тоже письмом от него.
Далекая звезда, когда потухнет, еще долго продолжает посылать свой свет...
Но возможно, что больше писем не будет. Он должен был ждать нового парохода,
но мог заболеть (и, вероятно, заболел) раньше. Мы все еще не знаем, когда он
заболел и сколько времени болел, мы ничего не знаем, кроме того, что было в
газетах. Мы ждем от вас подробного рассказа о всем, что произошло. Всякая
деталь представит для нас большую ценность. Напишите, что можете...
В No 62-63 очень хороши статьи: "Верх[овный] Совет преторианцев",
"Ворошилов на очереди", очень метка статья "Следствие об убийстве т.
И[гнатия] Р[айсса]"
Мы посылаем вам статью о Л.Седове59. Она писалась в эти дни мною
(Л.Д.[Троцким]) в постоянном общении с матерью Л[евы]. Необходимо посвятить
ближайший номер целиком Седову. Может выйти эта статья, и вы, вероятно, со
своей стороны дадите статьи, заметки, фотографию, описание похоронной
манифестации (с фотографией?), все, словом, что сможете дать.
Какова, на ваш взгляд, будет теперь судьба "Бюллетеня"? Есть ли
возможность продолжать его издание в Париже? Напишите, пожалуйста, подробно.
В каком отношении состоят к "Бюл[етеню]" новые "невозвращенцы"?
Следовало бы теперь на каждом дальнейшем No "Бюллетеня", под
заголовком, печатать:
Лев Седов - издатель с июля 1929 г. по февраль 1938 г.
Надеемся, что посылаемая краткая биография его выйдет также по-немецки,
по-французски и на других языках. Наш общий долг - увековечить образ Седова
в памяти молодого поколения рабочих. Мы очень-очень надеемся на полное ваше
содействие, дорогие друзья, и крепко обнимаем вас.
Ваши Наталия, Л.Троцкий.
Г[осподин] Ломбардо Толедано и его клика после длительной и тщательной
подготовки сделали попытку злостно обмануть общественное мнение этой страны.
Те "материалы", которыми они оперировали на февральском конгрессе
Конфедерации профессиональных союзов (СТМ), не представляют ничего нового:
это материалы Ягоды-Ежова-Вышинского. Это материалы Сталина. На основании
этих данных расстреляны тысячи людей, виновных только в том, что они
ненавидят диктатуру кремлевской клики и презирают ее адвокатов и лакеев.
"Материалы", которыми пользуется г. Ломбардо Толедано для того, чтобы
обмануть мексиканское общественное мнение, получили должную оценку в
постановлении Международной следственной комиссии в Нью-Йорке. По своему
нравственному росту, по своему прошлому, по безупречности своей репутации,
по своей личной незаинтересованности, каждый член этой Комиссии, начиная с
ее председателя доктора Джона Дьюи, несколькими головами превосходит
Ломбардо Толедано и ему подобных. Комиссия пункт за пунктом отвергла все
обвинения Ягоды, Ежова, Вышинского, Сталина и их международных лакеев. 21-ый
параграф вердикта гласит: "Комиссия находит, что прокурор Вышинский
фантастически фальсифицировал роль Троцкого до, во время и после октябрьской
революции". Именно эта "фантастическая фальсификация" лежит в основе клевет
г. Толедано и его помощников.
Моя действительная политика доступна всем. Она изложена в моих книгах и
статьях. В СССР я, как и в Октябре 1917 г., защищаю интересы и права рабочих
и крестьян - против новой аристократии, ненасытной и тиранической. В Испании
я защищаю те методы борьбы с фашизмом, которые обеспечили победу советов в
гражданской войне (1917-1920 гг.), и отвергаю гибельные методы Коминтерна,
которые обеспечили победу фашизма в Германии, Австрии и других странах и
подготавливают победу генерала Франко. Во всем мире я защищаю непримиримые
методы борьбы против империализма, которые применяли Ленин, Роза Люксембург
и Карл Либкнехт, мои старые соратники и друзья, и отвергаю методы нынешнего
насквозь прогнившего Коминтерна, который ползает на четвереньках перед
"демократическим" империализмом, предавая интересы колониальных и
полуколониальных народов ради кастовых выгод советской бюрократии. Таковы
мои взгляды. Изменить их я не собираюсь. За эти взгляды я несу полную
ответственность.
Вступать после постановления Международной следственной комиссии в
политические или юридические препирательства с г. Ломбардо Толедано у меня
нет основания. Но обманутым им людям я сумею разъяснить правду. Именно этого
Толедано и его клика боятся. Вся их махинация на конгрессе, как совершенно
открыто обнаружили сами ее авторы, преследует одну-единственную цель: зажать
мне рот.
Они действуют, конечно, не по своей инициативе. Их вдохновитель сидит в
Москве. Приговор Международной Комиссии; опубликование стенограммы следствия
в Койоакане; разоблачения бывших ответственных агентов Кремля: Рейсса,
Бармина, Вальтера Кривицкого, как и многие другие факты последнего года,
нанесли кремлевской клике неисцелимый удар. Моя последняя книга
"Преступления Сталина" уже вышла на нескольких языках. Она выйдет, надеюсь,
и на испанском языке. Во всем мире прогрессивное общественное мнение все с
большим отвращением поворачивается против Сталина. Вот чем объясняется
бешеное стремление ГПУ заставить меня замолчать.
Г[осподин] Ломбардо Толедано и его клика ошибаются, однако, если
думают, что им удастся выполнить данное им поручение. Многие более сильные
пробовали разрешить эту задачу раньше, но без успеха. Царь четыре года
приучал меня к молчанию в тюрьме и дважды в Сибири. Кайзер Вильгельм
приговорил меня заочно к тюрьме за то, что я не хотел молчать в Швейцарии во
время войны. Французские союзники царя выслали меня в 1916 г. из Франции за
то же преступление. Альфонс XIII посадил меня в мадридскую тюрьму, чтобы
заставить меня замолчать. Британские империалисты посадили меня с той же
целью в канадский концентрационный лагерь. Адвокат Керенский, которому тоже
удавалось обманывать в течение известного времени значительную часть
общественного мнения, пробовал зажать мне рот в петербургских "Крестах". Но
на страницах истории записано, что я не научился молчать по приказу. Зато за
40 лет революционной борьбы я видел в рядах рабочего движения немало
карьеристов, которые умеют не только молчать, но и клеветать по заказу.
Если бы я хотел молчать о преступлениях кремлевской бюрократии против
рабочих и крестьян, она подняла бы меня высоко на своем щите, и гг. Ломбардо
Толедано всего мира пресмыкались бы передо мной, как они пресмыкаются ныне
перед кликой Кремля. Норвежские социал-демократы, старшие братья Толедано по
духу, нашли только один способ заставить меня молчать против ГПУ: посадить
меня в тюрьму. Но за меня ответил книгой мой сын, тот самый, которого
заставила ныне замолчать только смерть. Сталин, который понимает больше, чем
его агенты, не сомневается, что Толедано не удастся принудить меня к
молчанию, подогретой старой клеветой. Именно поэтому Сталин готовит другие
меры, гораздо более действенные. Но для своих предприятий, о которых будет в
свое время рассказано, Сталину нужно предварительно отравить общественное
мнение. Для этой работы ему нужен Ломбардо Толедано.
Несколько месяцев тому назад этот господин утверждал на публичном
собрании, что я готовлю всеобщую стачку против правительства Мексики в
интересах фашизма. В свою очередь г. Лаборде60 - отчасти помощник Толедано
по клевете, отчасти его хозяин - утверждал после того на публичной
манифестации, что я состою в заговоре с "фашистскими генералами". Ответом на
эти "обвинения" был общий презрительный смех. Но этих господ смутить нельзя.
Они отбросили одни обвинения, чтобы немедленно выдвинуть другие. Клевещите,
клевещите, говорят французы, всегда что-нибудь останется!
Господа клеветники продолжают строить свою игру на обвинении меня в
том, будто я нарушаю свое обязательство о невмешательстве во "внутреннюю
политику Мексики". Импорт из Москвы и перевод на испанский язык гнусных
клевет этих господ отождествляют... с внутренней политикой Мексики. Заявляю:
никто никогда от меня не требовал, и я никогда никому не обещал отказаться
от защиты своей политической чести от клеветников и своих идей - от
противников. Я обязался перед правительством генерала Карденаса не
вмешиваться во внутреннюю политику этой страны в общечеловеческом понимании
слова "политика". Это обязательство я выполняю с абсолютной
добросовестностью. Но если на улицах этой столицы кто-нибудь засунет руку в
мой карман, чтобы похитить мои документы и письма, то я считаю себя вправе
схватить преступную руку. И пусть обладатель руки не кричит после этого, что
я вмешиваюсь во "внутреннюю политику" Мексики. Ломбардо Толедано пытается
похитить нечто большее: мою политическую честь, и требует при этом, - о,
демократ, о, революционер! - чтобы мне силой воспрепятствовали называть его
действия и его самого теми именами, каких они заслуживают.
Я никогда не касался политической программы и публичных функций г.
Толедано, ни его ссылок на Ленина, которые относятся к области
непроизвольной юмористики. Я и сейчас оставляю в стороне вопрос о том, при
помощи каких махинаций Толедано подсунул конгрессу профессиональных союзов
решение по вопросу, о котором подавляющее большинство делегатов не имело ни
малейшего представления. Но совершенно очевидно, что, когда г. Толедано при
помощи подложных материалов мобилизует против меня, частного лица,
политического изгнанника, не имеющего никакого отношения к профессиональным
союзам Мексики, целый конгресс, - с одной-единственной целью: заставить меня
замолчать или отнять у меня право убежища, - то он, г. Толедано, действует
не как представитель внутренней политики Мексики, а как агент внешней
политики ГПУ. Пусть же несет ответственность за эту свою малодостойную
функцию!
*
Читатели этих строк без труда поймут, что ни нынешние обстоятельства
моей личной жизни, ни общий характер моей работы отнюдь не располагают меня
заниматься г[осподи]ном Толедано. Но дело идет в данном случае о чем-то
совершенно другом, именно об общественном мнении страны, которая оказала мне
и моей жене гостеприимство и которую я за истекший год научился ценить и
любить. Поэтому и только поэтому я вижу себя вынужденным ответить настоящим
заявлением на широко подготовленную клевету мексиканских агентов Сталина.
Л.Троцкий
24 февраля 1938 г.
Койоакан
Никто так долго не говорит о здоровье, как больные. Русские
"социалисты-революционеры" весь свой социализм строили на нравственном
начале ("истина и справедливость"). Меньшевики никогда не переставали
обличать аморальность большевиков. Лучший из меньшевиков, Мартов, посвятил
некогда этому вопросу большую брошюру61. Однако в середине 1917 г., когда
большевики стали вытеснять меньшевиков и социалистов-революционеров из
Советов и профессиональных союзов, эти рыцари морали организовали
грандиозный подлог, объявив вождей большевизма агентами немецкого штаба.
Только дальнейший подъем революции помешал им довести подлог до кровавой
развязки. Сталинские обвинения против троцкистов представляют собою прямой
плагиат у Керенского и Церетели, которым не нужно было быть ни учениками
Игнатия Лойолы62, ни диалектиками, чтобы заниматься подлогами против
пролетарского авангарда.
В 1919 г. Эберт, Носке, Шейдеман, - все сплошь представители здравого
смысла и уравновешенной "общечеловеческой" морали - бешено травили
революционеров и в союзе с монархическим офицерством убили Розу Люксембург и
Карла Либкнехта. Союзниками Сталина в Испании являются добродетельные
буржуазные социалисты типа Негрина-Прието, буржуазные "идеалисты" типа
Компаниса63, наконец, анархисты, т. е. носители самых высоких нравственных
правил, какие можно найти в энциклопедическом словаре. Все они, однако,
поддерживают, покрывают или терпят чудовищные и отвратительные преступления
ГПУ. А "друзья" республиканской Испании вроде "Nation", застенчиво опуская
глаза, объясняют, что "единство прогрессивных сил" требует союза с палачами
революции.
Разница официальных доктрин только резче обнаруживает тождество приемов
борьбы у идеалистов февральской революции, у оппортунистов германской
социал-демократии, у гангстеров сталинской бюрократии - и у их испанских
союзников всех цветов нравственной радуги.
Можно расширить поле аргументации и показать, что процесс о поджоге
рейхстага был организован берлинскими ненавистниками материалистической
диалектики в полном соответствии с доктриной Вышинского. Греческий генерал
Метаксас64 организовал на себя покушение и арестовал затем всех вождей
оппозиции без всяких справок с Гераклитом и Гегелем. Сомнительно даже, чтобы
в распоряжении доблестного афинского генерала имелся сокращенный учебник
"сталинизма".
Если все другие партии так же неразборчивы в средствах, как и
большевики, но лишь не признаются в этом вслух, то приходится прийти к
пессимистическому выводу, что истинная мораль нашла свое убежище только в
грудной клетке Якова Вальхера и еще двух-трех избранных. Состояние
политического мира оказывается чуть-чуть лучше, чем Содома и Гоморры65, ибо,
что касается центристских "праведников", то они по самой природе своей
являются мелкими интриганами и плутами.
Мораль сталинизма - если допустимо ставить эти два слова рядом -
вытекает не из принципов пролетарской революции (большевизма), а
представляет законный продукт империалистической деморализации. Сама
советская бюрократия - только передаточный механизм империализма. Правда,
ГПУ далеко превосходит все другие режимы цинизмом и обнаженностью
преступлений. Но это вытекает из грандиозной амплитуды событий, потрясших
Россию. Во всяком случае, для того, чтобы советская бюрократия приступила к
систематическому истреблению большевиков, она сама должна была окончательно
порвать внутренние связи с большевизмом.
На протяжении последних 15 лет мы систематически следили за
ретроградной эволюцией советской бюрократии: от большевизма к центризму и от
центризма к оппортунизму, притом к самому злокачественному из всех, именно к
бюрократическому оппортунизму империалистической эпохи.
*
Способность теоретического мышления есть не готовый "дар природы", а
искусство, которому надо учиться, как столярному ремеслу или игре на
скрипке. На это можно возразить, что не каждый человек является столяром или
скрипачом, но все люди "мыслят".
*
Но мы не слышали, чтоб Маркс или Энгельс пересмотрели свою оценку
Коммуны. Эти "аморалисты" - лучшие нравственные образцы человеческой расы -
так и умерли нераскаянными. Известно, что друзья называли Маркса "мавром".
Попики из Лондонского бюро должны бы наименовать его кафром66, ибо, как
видим, он полностью разделял "кафрскую мораль" большевиков.
*
Однако было бы ошибкой думать, что "здравый смысл" пытается переступить
свои законные пределы под влиянием бескорыстного тщеславия. Нет, он
преследует весьма практические цели. В качестве мелкого буржуа здравый смысл
не только простак, но и плут. Насилие над революционной моралью и
пренебрежение к ее хронологии понадобились только для того, чтобы помочь
реакционному палачу против его революционных жертв. Хотя моралисты,
отброшенные на вторую линию защиты, и вынуждены ставить знак равенства между
троцкизмом и сталинизмом, но на самом деле, т. е. практически, они сами
принадлежат к тому же политическому лагерю, что и Сталин, и находятся в
прямом или косвенном союзе с Третьим Интернационалом и в смертельной борьбе
с Четвертым.
[Л.Д.Троцкий]
[Январь -февраль 1938 г.]
Троцкий считал бы крайне желательным разъяснить в последних статьях
некоторые конкретные моменты процесса68: покаяния врачей Кремля, мнимое
покушение Бухарина на Ленина и пр. Просим немедленного ответа.
В "Таймс", март [...]69, по ошибке сказано, что Раковский подвергался
допросу в течение 90 часов. У Троцкого речь идет в этом месте о Мрачковском,