– А может, прижилась где-то, - предположил Демка. - Пустили на чей-то двор, поладила с хозяевами. Или умные люди искать отговорили, домой побрела.
   – Оно бы неплохо, - вздохнул Тимофей. - Чтобы от меня отвязалась…
   В кабинете отчетливо повеяло враньем. Следовало кончать церемонии да говорить с этими господами так, как они разумеют.
   – Ты, Демка, клевый шур, да только верши! - Архаров повысил голос. - Ты Тимофееву елтону к Китайгородской стене ночевать послал, в пустые ряхи, сам со мной поехал, ночевать не остался, я знаю. Куда ты с Пречистенки среди ночи ухлял? Кубасью укосать вздумал?
   Это было прямым обвинением в убийстве.
   – Да режь ухо - кровь не канет! - вдруг диким голосом заорал Демка.
   Федька только рот разинул, что лишний раз подтвердило его слабое знакомство с миром шуров и мазов.
   Тимофей же хищно оскалился.
   – Не там шаришь, талыгай! Он масовской елтоны не косал! Он - шур, шуры не жулят!
   При такого рода светских беседах главное было - чтобы не вломился кто посторонний.
   – Так где басвинска елтона скоробается? - спросил Архаров Тимофея, мало внимания обращая на готового снова вопить и рвать рубаху на груди Демку.
   – А хрен ее знает! - отвечал Тимофей. - Где б ни скороблялась - лишь бы от меня подале!
   – Ага, - согласился Архаров. - А лучше всего - в царствии небесном. Вы мне вершите! Чтоб отыскали кубасью и мне живую показали. И без обмана! Я ее харю помню. Пошли вон.
   Все четверо молча выперлись из кабинета.
   Архаров крепко задумался, чувствуя, что вроде приходит в себя и после придворных реверансов, и после крика.
   Ему нравились они оба, и рассудительный хозяйственный Тимофей, и не в меру шустрый Демка, за которым порой, как на поводу, тащился Федька. Однако полицейского, который из лучших побуждений прирезал ночью бабу, Архаров у себя держать не желал. Он знал - коли среди архаровцев начнутся такие опасные дурачества, то все бывшие мортусы тут же вспомнят прошлое, и удержать их от безобразий станет уже невозможно.
   Заглянул Шварц с исписанными листками - результатом длительного допроса убийцы, чья вина подтверждалась множеством свидетелей, и лишь некоторые важные подробности были пока неясны.
   – Жив? - имея в виду убийцу, спросил Архаров.
   – Водой отливают. Ваша милость, там Костемаров и Арсеньев выражаются неудобь сказуемо, Савин слушает и соглашается. Вашу милость поминают пертовым мазом.
   – Знаю, Карл Иванович.
   Шварц помолчал, ожидая объяснений. Но не дождался. Архаров не хотел раньше времени настраивать немца на следствие в недрах самого Рязанского подворья.
   – Я вижу, вас одолевает некое сомнение, - сказал Шварц.
   Архаров промолчал.
   – Сомнение должно быть не более, чем бдительностью, иначе оно может стать опасным, - с таковым афоризмом Шварц поклонился и ушел.
   Архаров посидел еще немного и понял, что ни черта путного сегодня не сделает. Хотя дел и забот было превеликое множество. Настроение испортилось совершенно. Следовало отдохнуть…
   В столе у него лежала карточная колода. Это были модные итальянские карты, «зеркальные», в которых одна половина как бы отражалась в другой, тонкой гравировки. У обер-полицмейстера прямо руки чесались разложить хоть простенький пасьянс. И был такой - назывался «Простушка».
   Прежде, чем стасовать колоду, Архаров раскидал ее по столу.
   Разлетелись по красному сукну, занимая отведенные им места, короли - Александр, Давид, Цезарь, Шарлемань с боевым топориком. Явили свои высокомерные красивые личики дамы, особо хитро скосил на обер-полицмейстера глаз червовый валет Ла Гир.
   Архаров собрал их воедино, выложил из карт большой крест рубашками вверх, стал открывать их, перемещая и добывая недостающие из колоды. Всякий король оказался при даме: Давид вступил в краткосрочный союз с Рашелью, Шарлемань - с Лукрецией. Для тех, кто умеет раскидывать карты на судьбу, эти союзы были полны тайного значения. Архаров не умел - но каким-то предчувствие, предвестием потянуло вдруг от разноцветных фигурок. Александр Македонский накрыл собой красавицу Юдифь… вспомнилось то немногое из древней истории, что неизвестно зачем застряло в голове: Юдифь кому-то отрубила голову. Вряд ли, что отважному воителю Александру, но все же…
   Пасьянс не ладился, и Архаров снова сгреб карты, сбил их в ровную колоду.
   – Кто там толчется? Заходи! - крикнул он.
   Невзирая на хандру, приходилось, встряхнувшись, заняться делами.
 
* * *
 
   Федька также был в хандре.
   Когда Архаров решил произвести облаву во всех китайгородских хибарах, захватив при этом бараки чумного бастиона, Федька сразу догадался - дело не в том, что поблизости от Кремля угнездилась всякая подозрительная шелупонь. Там можно встретить нищих, которые пособляют мазам и шурам, там можно встретить юродивых, девок можно встретить, на которых и плюнуть-то погано. Эта публика, зная, что в Москве гостит государыня, затаилась - кому охота спознаться лишний раз с батогами или розгами?
   Очевидно, Архаров полагал найти след Тимофеевой жены.
   Федька безмерно хотел, чтобы эта дурная баба отыскалась наконец вместе с детишками, чтобы Тимофей получил причитающийся нагоняй и чтобы все это дурацкое дело забылось. Но он подозревал, что баба пропала основательно, и крепко чесал в затылке. Амузантная история о том, как Тимофея настырная жена отыскала, да как он от нее по закоулкам прятался, грозила превратиться в совсем неприятное дело. Тем более, что Архаров еще не взялся его раскапывать. А как возьмется…
   Когда кто с кем в чумную пору живет в одном бараке, ездит на одной фуре, да еще плечом к плечу орудовал крюком, отгоняя взбесившихся фабричных от бараков с больными, то возникает связь хуже всякого родства - родственника и послать через два хрена вприсядку нетрудно, а тут куда пошлешь? Совесть ведь тоже быть должна…
   Сильно огорченный этой историей и предвидящий для друзей новые неприятности Федька отправился с Макаркой разбираться - где пропал этот таинственный господин де Берни.
   Следуя по Макаркиным указаниям и сверяясь с приметами, они оказались на Спиридоновке. Это была улица хоть и старая, однако с домами относительно молодыми. Еще при царе Петре Алексеевиче на соседнем Гранатном дворе взорвалась пороховая казна, от чего начался жестокий пожар. Прежняя Спиридоновка вся выгорела, и ее до сих пор толком не застроили. Селился тут разный народ - в основном люди не бедные, а ближе к Никитским воротам - и вовсе начали ставить свои обширные усадьбы знатные дворяне.
   – Дальше куда? - спросил Федька.
   – Вот церковь!
   – И что - церковь?
   – Колокольня приметная - как три стопки, одна на другой. Я так и продиктовал. И луковка сверху совсем крошечная.
   – Церковь ты, стало быть, признал, - невольно в разговоре с младшим подражая спокойствию Архарова, сказал Федька. - А от нее куда?
   – Так не от нее, а к ней… - Макарка задумался. - Я когда обратно шел, ее приметил, когда прошел мимо того вон двора… сбился с пути малость, темно же…
   Они малость покрутились вокруг Спиридоньевской церкви, единственного на Москве храма, что носил имя этого святого, и нашли искомый двор. Он оказался владением графов Воронцовых и как раз занимал часть немалого пустыря, что возник после пожара между Спиридоновкой и Гранатным переулком.
   Гранатный двор погорел не весь - остались от былого великолепия каменные руины в самом начале Спиридоновки. Москвичи неохотно наводили на улицах порядок - пока ни у кого не дошли руки до этого приземистого здания, выстроенного «глаголем», в два жилья, с остатками крыши.
   К ним-то и вывел Федьку Макарка, предварительно заплутав меж какими-то курятниками.
   Федька что-то такое слышал, вроде бы этот край участка принадлежал братьям Орловым, а может, и не этот вовсе. Был бы тут Демка, знавший Москву вдоль и поперек, - у него бы спросили, но Демку Архаров отправил по иному делу.
   – Здесь и сгинул, - показал рукой Макарка.
   – Здесь же не живут… - с сомнением глядя на заброшенный дом, отвечал Федька. - Сам погляди - сюда и входить-то страшно. Вон, трещина по стене пошла…
   Они уставились на древнее здание, столь отличное от новых особнячков и усадеб на Спиридоновке. Хотя оно стояло грязное, закопченное и годное разве что на слом, но светилось на стенке сине-зеленое пятнышко - остатки нарядного изразца. И небольшие оконные проемы, и карнизы, и крыльцо, и каменные трубы-дымники - все было стародавнее, являло образ той Москвы, которой почитай что не осталось более.
   – Так, может, он туда проскочил? - Макарка показал пальцем направление.
   – Куда тебе туда? Там какое-то учреждение, поди, - глядя на довольно новое здание, сказал Федька. - Ну-ка, сбегай, разузнай.
   Пока Макарка бегал, он прошелся взад-вперед, прикидывая, куда мог подеваться ночью на этом страшном пустыре не имеющий фонаря человек.
   – Там канцелярия и полковой двор Преображенского полка! - доложил Макарка.
   – Ну и на хрена ему туда ночью ломиться?
   По всему выходило - странный француз зачем-то притащился в опасную и грозящую рухнуть ему на голову руину. Может статься, у него тут была назначена встреча - только вряд ли что амурная. Весьма неприятно было бы в самый сладостный миг быть погребенну под древними сводами, не выдержавшими любовных сотрясений…
   Вообразив себе сие печальное зрелище, Федька засмеялся.
   Стало быть, господин де Берни либо прятал тут нечто, либо с кем-то встречался, и вероятнее, что второе. Место такое, что никто туда без особой нужды не полезет. В первом жилье стены, поди, еще довольно крепкие… подвал?…
   Федька знал, что при любом пожаре подвал скорее всего уцелеет. Сам лазил по опасным подземельям, когда выслеживали шулерский притон. Вспомнилась Варенька…
   Он еще раз посмотрел на стены, сложенные из старого крупномерного кирпича, и представил, каковы могут быть своды в том подвале.
   – А посмотрим? - спросил Макарка.
   – Не сейчас. Глянь - люди ходят, тут же начнут нос совать. А тут дело такое… - Федька сдвинул брови, придал лицу серьезный вид и завершил: - Государственное.
   Оно и впрямь было государственным - если де Берни, уцелев после разгрома притона, вновь пожаловал в Москву - то вряд ли с целью пожертвовать миллион серебром на воспитательное заведение господина Бецкого. Он, скорее всего, рассчитал, что на праздник съедется множество народу, в том числе и дикие помещики из Заволжья, привыкшие самовластно править в своих владениях размерами с какую-нибудь Данию либо Померанию, но совершенно беззащитные перед опытным карточным обманщиком. Но помещики - свои, а вот иностранные дипломаты, коли будут ограблены шулерами, крик поднимут великий.
   Как бы то ни было, Федька уже набрался довольно осторожности, чтобы не лезть напролом, а сперва хотя бы узнать, встретился ли Клаварош с этим причудливым господином де Берни да узнал ли что любопытное.
   Время было обеденное - может статься, Клаварош сидел у Марфы. А стряпала она замечательно - коли прийти, когда подает на стол свои знаменитые щи, так ведь голодным не отпустят…
   Федька завертелся в поисках желтого пятна. И вскоре высмотрел его там, где сходились Гранатный переулок и Спиридоновка.
   Извозчикам было велено красить свои экипажи в желтый цвет, чтобы тем отличаться от господских выездов. Те же, кто экипажа не имел, а выезжал зимой на санях, а летом на дрожках, обязывались зимой носить желтую шапку, летом повязывать желтую ленту на шляпу, и вдобавок поверх кафтана носить желтый широкий кушак.
   Добежав до извозчика и остановив его, Федька велел Макарке тоже сесть на дрожки.
   Извозчик был не слишком доволен тем, что придется везти архаровцев - они не больно-то любили платить за проезд, хотя стоил он довольно дешево - от архаровского особняка на Пречистенке до полицейской конторы всего пятак, в том случае, если бы кому из архаровцев припала охота с ним расставаться.
   Но ссориться с полицейскими было опасно - они могли вдруг вспомнить про все указы государынь Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны касательно извозчиков. Этих указов никто не отменял, а разве что царствующая государыня прибавляла к ним все новые и новые. Иной дядя Порфирий, выросши под пузом у лошади и наплодивши детей, не слезая с облучка, только от архаровцев и узнавал вдруг, что уж тридцать лет как велено, ежели кто на резвых конях ездить будет, тех через полицейские команды ловить и лошадей их отсылать на конюшни государыни. Кроме того, был особый указ, подтверждающий это распоряжение и впридачу запрещающий браниться.
   Федька довез Макарку до Рязанского подворья, авось там кому-либо понадобится, велел переодеться попроще, взять Никишку, если тот свободен, и побродить вокруг руины, если же народу рядом не случится - залезть туда осторожненько и выяснить, в каком состоянии дом и подвал. Особо наказал быть поосторожнее - ежели их завалит, откапывать некому. Сам он поехал в Зарядье - искать Клавароша.
   Благоухание щей Федька учуял еще за калиткой.
   Но француза дома не случилось - исполняя архаровское приказание, он всячески старался подружиться с загадочным учителем и, очевидно, угощал его обедом в каком-либо трактире - в той же «Татьянке», где архаровцев привечали, или в «Ветошной истерии», или еще где.
   Марфа уже усадила за стол и девчонку Наташку, и инвалида Тетеркина - она не любила кушать в одиночестве.
   – Хлеб да соль! - сказал Федька, входя и крестясь на образ Богородицы.
   – Хлеба кушать, - вежливо пригласила Марфа. - Садись, молодец. Наташка, дай ему миску побольше да ложку.
   Инвалид Тетеркин, поздоровавшись, отрезал настоящий, правильный ломоть хлеба - во всю ширину ковриги.
   А вот дальше был уже доподлинный позор всему архаровскому воинству…
   Хитрая Марфа поняла, что коли Федька хочет потолковать с Клаварошем с глазу на глаз - то стряслось нечто значительное. Тут она, с одной стороны, сама себя перехитрила - ей и в ум не взошло, что все дело в ее замечательных щах.А с другой - разжилась новостями полицейской жизни, до коих была большая охотница. Стоило же ей это немногого - дала знак домочадцам, и тут же к Федьке по столу поехали миски и плошки, встала и стопочка с водкой.
   Ну что за щи, если им не предшествует эта самая стопочка, если в стопочке нет водки, настоянной дома на травах - ну хоть на том же тысячелистнике? Федька даже забыл от блаженства о своем весьма прохладном отношении к Марфе. Да и можно ли не любить хозяйку, которая наливает таких пахучих щей, с мясом, с грибочками, со сметанкой, с луком и чесноком, густых из-за разумно добавленной мучной подболточки?
   – Жаль, что Клавароша где-то нелегкая носит, - сказал он, опрокинув стопочку, закусив соленым рыжиком и приступив с большой ложкой к этим роскошным щам.
   – Да самой обидно, душу в них вложила, - отвечала Марфа. - А он и не пришел. Ну, хорошо хоть ты пожаловал, есть кому похвалить, потешить мою душеньку.
   – А что, Тимофей не у тебя столуется?
   – Ночует, а объедать не желает. Я ему уж говорю - да плати ты мне хоть рубль в месяц, и будет тебе знатный обед. Нет, уперся. Боится он меня, что ли? А вчера так вовсе приплелся злой, как черт, разговаривать не пожелал. По службе у него, что ли, неприятности?
   – Баба эта, из-за которой Тимофея у тебя поселили, куда-то запропала, ни у тебя появилась, ни у нас, ни в остроге, куда ее посылали. Господин Архаров уже говорил - на тот свет, поди, отправилась.
   – Ахти мне! - воскликнула Марфа. - Этого еще недоставало!
   – Дура пропала, и с детишками своими вместе, а господин Архаров полагает, что либо Демка ее прикосал, либо Тимошка, либо оба разом. А какого хрена?!
   – С детишками? - удивилась Марфа. - Про них-то Тимоша и не сказывал. Ну-ка, Феденька, что за детишки такие? А ты что смотришь? У Феди стопка пустая, подливай!
   Это относилось к инвалиду Тетеркину.
   – Как не сказывал?
   – Да из него лишнего слова не вытянешь. Что за детишки-то с ней были?
   Федька не ответил прежде, чем растаяло во рту наслаждение от очередной ложки изумительных щей.
   – Парнишка с ней был и девочка. Девочка маленькая… - Федька задумался, припоминая, как беседовали об этом взволнованный Демка и сильно недовольный Тимофей. - Паренек вроде нашего Никишки, годков двенадцати…
   – Тимоша ее пальцем не тронул, - сразу объявила Марфа. - Коли с ней дети были. Даже когда бы он супружницу удавил или прирезал, куда-то должен был бы детей пристраивать. А мужики по этой части все, как один, неуклюжие. Вся Москва бы знала, что архаровец с двумя детишками носится. Да и Демка… И Демка вряд ли бы бросил Тимофеевых деток, как щенят…
   Но в голосе Марфы было некоторое сомнение.
   – Демка хитрый, у него на каждой улице по мартоне, мог к кому-то тут же отвести. Марфа Ивановна, наш пертовый маз точно на Демку думает! Он же ночью для чего-то с Пречистенки сбежал?
   Федька наконец-то смог излить все свое огорчение, всю тревогу за друзей.
   – Да уж поняла… Теперь им обоим одно спасение - чтобы жена с детишками нашлись. Коли они вообще когда сыщутся… Иван Львович мой сказывал, хотите у китайгородской стены облаву делать?
   Иваном Львовичем она звала Клавароша - потому что как иначе кликать Жана-Луи?
   – Болтуна бы придержал! - разозлился на Клавароша Федька. - Этак через день все Зарядье будет знать про облаву!
   – Нишкни! - прикрикнула Марфа. - Я вот по сей день такое помню - у всей Москвы волосы дыбом встанут, коли заговорю! А вот молчу же! Ты бы так молчать выучился, смуряк обвиченный!
   Федька уже знал - когда баба с норовом, вроде Марфы, уткнется кулаками в бока да раскрывает рот, надобно съежиться и сидеть кротко - покуда не кончится ненастье. Чем больше скажешь поперек - тем дольше она будет буянить. Этак и до битья посуды недалеко.
   Потому он смиренно молчал, пока Марфа поминала свои былые подвиги да хвалилась Каиновой выучкой.
   – Так что я бишь толковала? Про облаву! - вспомнила она. - Коли Тимофееву бабу прирезали или удавили той ночью, так ведь не на глазах же у деток. Коли Демка приходил - так он ее из хибары выманил, куда-то отвел, да так хорошо отвел, что по сей день тела не подняли. Он шур ведомый, он еще не все свои хитрости господину Архарову раскрыл! Но, сдается мне, он за детками сразу же не пошел, детки-то увидят и заплачут: где наша матушка? Может статься, он за ними Тимофея прислал. Или еще кого. А вот теперь поразмысли. Демка в тот вечер поехал сперва к господину Архарову. Был он на Пречистенке, пока господин Архаров не угомонился. Потом обратно побежал, а путь неблизкий, а светает рано. Да пока еще отыскал ту хибару…
   – Марфа Ивановна, ты что такое городишь?! Не убивал Демка Тимофеевой жены! - воскликнул Федька.
   – Кыш отсюда! - крикнула Марфа Наташке и инвалиду Тетеркину, которые весьма внимательно слушали разговор. - Ишь, затаились!
   Домочадцы убрались от греха подальше.
   – Молчи, Федя, я то знаю, чего ты не знаешь. У Тимофея зазноба завелась. Он, когда у меня ночевал, за наливочкой проболтался. Он и жениться на ней думает. Коллежского регистратора вдова, по прозванию Волошина.
   – Не та ли, у кого Шварц комнату снимает?
   – Она самая. Он как раз голову ломал, как двоеженства избежать. И Демка про то знал. Потому оба и переполошились - ну как законная-то дура заявится к зазнобе? Только Архарову не сказывай.
   – Что ж они мне не сказали? А я-то, дурак, не пойму - чего они перескудрошились!…
   Марфа посмотрела на Федьку очень выразительно, но он не понял взгляда.
   – Так о чем это я? - продолжала она. - Облава! Нищие, что в хибарах живут, встают рано - им к церквам расходиться, к всенощной, за подаянием. Может, кто приметил - не бабу, ну ее к бесу! Детишек, парнишку и девочку. Бабы там такие околачиваются - клейма ставить негде, кто на них глядеть станет? А детишек, что мамку искали, могли запомнить. А, может, кто их и прибрал, когда с дитенком - лучше подают.
   – Облопался наш Тимоша… - горестно сказал Федька. - Пертовый маз с ним круто разберется, коли так… Да и с Демкой…
   – Помяни мое слово, Демка все это без Тимофеева ведома проделал, - убежденно произнесла Марфа. - Я ж тебе толкую - некогда ему было за Тимошей бегать, майская ночь короткая, он сперва ту елтону укосал, а потом уже Тимошу отыскал.
   Федька вздохнул - у Марфы все получилось весьма складно.
   – Послушай, молодец, - сказала она, как бы сжалившись, - а спроси-ка ты у Тимоши их приметы. Я-то во многих домах бываю и со многими людьми дружбу вожу. Глядишь, хоть детишек отыщем.
   – Я к тебе кого-либо из парнишек с запиской пришлю, - отвечал Федька. - Не может быть, чтоб Демка!
   – Худо ты своего Демку знаешь, - вздохнула Марфа. - Мало ли, что шур? Шиварища выручить - святое дело…
   – Шуры не жулят.
   – При нужде - ох как жулят…
   И Федька, знавший мазовские и шуровские правила главным образом по рассказам, смутился - Марфе-то виднее, может шур пустить в ход острый жулик, или даже ради спасения жизни не нарушит закона.
   На вторую перемену Марфа подала жареную рыбу, на третью - толстые оладьи с медом, на четвертую - сладкую рисовую кашу на молоке и с корицей. Словом, накормила на славу.
   Пожалев еще раз, что не встретился с Клаварошем, Федька засобирался прочь. Марфа тут же догадалась, как его использовать, - сложила в миску горячие оладьи, масленые, румяные, полила медом, увязала в холстинку и наказала, что коли Клаварош в полицейской конторе - пусть без промедления съест!
   Федька и поспешил, почти побежал, невзирая на избыточно сытое брюхо: не хотел, чтобы его с этим узелком видели. Вот и не приметил, как на углу Псковского и Ершовского переулков проводил его взглядом Яшка-Скес. Правда, Яшка, увидев издали фигуру в знакомом мундире с медными пуговицами, заранее отступил в сторонку - ему вовсе незачем было слушать Федькины расспросы.
   А меж тем он раздобыл кое-что любопытное.
   Феклушка по его просьбе расспрашивала окрестных баб, а здешняя баба встает рано и видит много. Опять же - Марфа вызывала у соседок немалое любопытство, замешанное на изрядной недоброжелательности. Рассуждая о ее подвигах, каждая старая перечница ощущала себя чуть ли не ангелом небесным. И потому Феклушкины язвительные расспросы никого не удивили. Выяснилось - к сводне кто-то повадился шастать по ночам. И она того человека привечает в старой летней кухне на краю огорода. Прямо в сорочке к нему и выходит, из чего нетрудно вывести - знакомы они весьма близко. Видели, как он оттуда уходит, но лица не разобрали - шляпа ниже бровей надвинута.
   Это Скес еще мог понять - Марфа для чего-то встречалась с одним из бывших своих избранников. Но беседы на огороде никак не объясняли десяти грязных чашек из-под кофея. Да и путешествий в карете графа Матюшкина - тоже.
   Приласкав Феклушку и попросив ее присмотреть за Марфой, Скес уже собрался прочь из Зарядья, да едва не налетел на Федьку. Пропустив его вперед, Скес пошел за ним следом и прибыл к Рязанскому подворью ровно две минуты спустя.
   Там Архаров сводил воедино все полученные о господине де Берни сведения.
   Француз признался Клаварошу, что в доме большие строгости, но для чего ему по ночам уходить, какие такие дела завелись у него в Москве - старательно скрыл. Клаварош доложил также, что лишнего этот господин де Берни не говорит, и при расспросах, давно ли в России, преловко сворачивает на другие материи. Притом и руки у него удивительно шустрые. Жеребцов донес, что ночью у дома вдовы Огарковой поставит более основательное наблюдение. Федьку, едва увидев его на крыльце, Абросимов тут же погнал к начальству. Его донесение о руине на Спиридоновке дополнило общую картину.
   – Стало быть, Жеребцов, действуем так. Когда наш мусью вдругорядь ночью в окошко полезет, следить за ним, и как поймешь, что он на Спиридоновку собрался, - тут же хватай, вяжи. И тут же шли человека сюда… Федя, надобно там все обшарить.
   – Уже послал Макарку с Никишкой, ваша милость! Через час, поди, явятся! - доложил Федька, страшно довольный, что опередил мысль Архарова.
   Обер-полицмейстер невольно улыбнулся.
   – Мусью Клаварош, каков из себя этот учителишка?
   – Фигура… - француз изобразил длинными руками нечто настолько знакомое, что архаровцы чуть ли не хором воскликнули:
   – Устин?!
   – Прелестно. Как только Жеребцов хватает этого затейника, тут же Устин идет к Гранатному переулку. Переодевать его в снятое с француза платье не станем - ночь, кто там разбираться будет, да и трата времени изрядная. Одеться всем для вылазки попроще, мундиры поберечь! Нужно позаботиться о знаках… Мусью, что ты торчишь, как Ивановская колокольня, сядь к столу. Сашка! Приготовь бумагу, будешь рисовать!
   В архаровском хозяйстве имелось немало карт, более или менее подробных, отыскали нужную, Саша взял карандаш, и четверть часа спустя был составлен план действий.
 
* * *
 
   Очевидно, господин де Берни не каждую ночь отправлялся на поиски приключений. Присмотр за ним наладили превосходный, и дом вдовы Огарковой в Скатертном переулке охраняли так, как, пожалуй, и саму государыню не охраняли. Узнали много занятного про вдову, про ее любовника, про семейство отставного гвардейского полковника Шитова, составили расписание - когда француз занимается с мальчиками математикой, когда - рисованием.
   Архаров был в гостях у Волконского и застрял допоздна - его-таки усадили за карты. Около полуночи он собрал выигрыш и стал прощаться с хозяевами. Князь и княгиня пожелали ему приятной и спокойной ночи.