Страница:
Решать, конечно, вам. Но Хонор описала мне, как вы отреагировали, обнаружив, что у неё будет ребёнок. А только что я видела вашу реакцию на заверение, что вы тоже будете этому ребёнку матерью. Так что я в недоумении, почему человек, так ясно понимающий, что должна чувствовать Хонор, и так очевидно желающий быть частью всего этого, так и не завёл собственного ребёнка.
Частичка Эмили Александер желала заорать на Алисон Харрингтон. Крикнуть ей, что, как бы любопытно ей не было, это все, черт побери, не ее дело. Но она этого не сделала. Сочетание нежного, очень личного сочувствия и профессиональной отстранённости во взгляде и голосе Алисон остановило её.
Не то, чтобы хоть что-либо могло сделать эту тему хотя бы чуточку менее болезненной.
— У меня есть причина, — наконец произнесла она, голосом сдавленным гораздо более обычного.
— Уверена что есть. Вы — сильная, умная, компетентная женщина. Люди, такие как вы, не поворачиваются спиной к чему-то, столь очевидно для них важному, беспричинно. Волнует меня другое: является ли эта причина настолько серьёзной, насколько кажется вам.
— Это решение далось мне нелегко, — жёстко сказала Эмили.
— Эмили, — голос Алисон звучал мягким упрёком, — ни одна женщина не смогла бы пройти через всё пережитое вами, не осознав простого факта: то, что решение далось нелегко, не обязательно делает его верным. Я — врач. Я специализируюсь на генетических дефектах и их исправлении — слишком часто, даже в наше время, на поздней стадии. А мой муж — один из трёх лучших нейрохирургов Звёздного Королевства. Таких, которым достаются совсем аховые случаи. Если бы он был на гражданской службе, когда вы пострадали, то, вероятно, стал бы одним из ваших врачей. Имеете ли вы какое-нибудь представление о том, сколько ужасов, сколько разрушенных жизней и изломанных тел приходилось видеть нам двоим? На двоих мы практикуем медицину уже более века, Эмили. Если и есть в Звёздном Королевстве пара людей, точно знающих через что прошли вы, ваша семья и все люди которым вы небезразличны, то это мы с ним.
Губы Эмили дрожали, пальцы единственной действующей руки сжалась в кулак. Она была потрясена — физически — внезапным осознанием того, что ей отчаянно хочется открыться Алисон. Потрясена открытием того, что ей необходимо было знать, что Алисон на самом деле понимает, что жестокие травмы разрушили гораздо больше, чем просто кости и сухожилия.
Но всё-таки… всё-таки что-то её удерживало. Собственная версия упрямства и гордости, присущих Хонор, потребность самой вести свою битву. Эмили Александер была женщиной выдающегося ума. У неё было полвека, проведенных в кресле жизнеобеспечения, чтобы понять насколько глупо было настаивать на том, чтобы противостоять всем своим демонам, всем вызовам стоящим перед ней, без сторонней помощи. Более того, ей и не приходилось оставаться без помощи. Возле неё был Хэмиш. За исключением краткого периода проявленной слабости, о котором он горько сожалел, Хэмиш всегда был возле неё и она всегда на него полагалась. Но это был другой случай. Она не могла сформулировать в чём состоит разница, но знала, что она есть.
— Эмили, — вновь сказала Алисон. Тихо, поскольку между ними сгустилось молчание. — ваш случай не настолько уникален, как вы должно быть думаете. О, травмы, которые вы пережили, скорее всего уникальны. По крайней мере я не припоминаю другого случая в моей практике или практике Альфреда чтобы кто-то выжил после таких же повреждений, как у вас. Но другие люди получали столь же тяжкие травмы, как и ваши, разными способами. Естественно, у меня не было доступа к вашей истории болезни. И я никогда не пыталась вытянуть подобную информацию из Хонор — хотя она бы всё равно ничего не рассказала, даже если бы я и попыталась. Но я должна вас спросить. Подобно Хонор, вы не регенерируете. Не в этом ли причина? Вы боитесь, что ваш ребенок унаследует эту неспособность?
— Я… — голос Эмили сорвался, она остановилась и откашлялась.
— Это… отчасти так, — наконец вымолвила она, отстранённо удивляясь, что смогла признать перед Алисон даже это. — Полагаю, я всегда сознавала, что это не вполне… разумно. Как вы говорите, — губы её искривила горькая усмешка, — тот факт, что у кого-то есть причина принять решение, не означает обязательно, что причина стоящая.
— Вы когда-нибудь обсуждали этот вопрос с хорошим генетиком? — в мягком голосе Алисон не было и тени осуждения.
— Нет. — Эмили посмотрела вдаль. — Нет, не по-настоящему. Я консультировалась с несколькими. Но надо честно признать, что делала это проформы ради. Для себя, возможно для Хэмиша. Не знаю. — она вновь взглянула на Алисон, её зелёные глаза были полны слез. — Я говорила с ними. Они говорили со мной. И продолжали заверять меня, убеждать меня, что такого не случится. И даже если я каким-то образом передам ребёнку это «проклятие», то абсурдно рассчитывать на то, что мой ребенок пострадает подобным образом. Но всё это было не важно. Ни единое слово. — она уставилась прямо в глаза Алисон и заставила себя признаться в том, в чём она до сих пор не признавалась даже сама себе. — Я была слишком напугана, чтобы мыслить разумно.
Она чуть было не сказала Алисон почему. Чуть было не сказала, что подслушала слова своей матери. Чуть было не призналась, насколько глубоко это её ранило, как бы ни отрицал её разум опаляющую боль. Но не смогла. Даже теперь она не могла выставить на обозрение этот ужасный шрам. Не сейчас.
— Если это единственный случай вашей «иррациональной» реакции после всего случившегося, то вы что-то вроде супервумен, — сухо сказала Алисон. — Бог ты мой! Ваша жизнь была уничтожена. Вы не сдались и построили новую, чрезвычайно плодотворную. Вы заслужили право не быть сильной каждую секунду и по любому случаю. И право признавать, что вам больно и что есть то, что вас пугает. Вам стоит однажды сесть рядом с Хонор и позволить ей рассказать вам о том, что она носила в себе слишком долго. О том, чем она не поделилась даже со мной. От этого на ней остались шрамы — уверена, некоторые из них вы видели. Однако она первой заявит, что все случившееся с ней — пустяки по сравнению с произошедшим с вами.
Но теперь, возможно, настал момент для вас пересмотреть свое решение. Возможно прошло уже достаточно времени, чтобы вы смогли подумать об этом рационально… если захотите.
— Полагаю… полагаю, что может быть и так, — сказала Эмили. Очень медленно, удивившись собственным словам. И ещё сильнее удивившись их истинности.
— Полагаю что так, — повторила она, — но это не развеет волшебным образом то, что меня пугает.
— Может быть и нет, но, опять-таки, — внезапно заулыбалась Алисон, — это моя работа.
— Ваша работа? — уставилась на нее Эмили и Алисон кивнула.
— Вы знаете какие травмы получила Хонор. Ничего столь же серьезного, как то, что досталось вам, но и этого оказалось более чем достаточно, чтобы она забеспокоилась о возможности передачи своим детям неспособности к регенерации. К счастью для неё, её мать является — уж простите мне саморекламу — одним из ведущих генетиков Звёздного Королевства. Идентификация группы генов блокирующей её способность к регенерации стала для меня личным делом и я нашла их многие годы назад. Проблемный участок, к сожалению, является доминантным, но не входит в сцепленные последовательности относящиеся к модификации Мейердала — если бы это было иначе, то и Альфред бы не регенерировал, что не так — так что при оплодотворении участвует не всегда. Установив это, я также определила, что проблемные гены у неё только в хромосоме, полученной от отца и провела сканирование её ребёнка. В результате чего смогла заверить Хонор, что ему ген не передался.
— Ему? — несмотря на бурю собственных эмоций, Эмили уцепилась за личное местоимение.
— О, чёрт! — Алисон покачала головой со внезапным выражением отвращения на лице. — Забудьте, что слышали это, — приказала она. — Хонор пока не хочет знать. Что, простите мне такие слова, изрядно глупо. Я всегда хотела знать пол ребенка так рано, как это только возможно.
— Ему, — повторила Эмили и улыбнулась. — Ну, как только на Грейсоне переварят, что ребенок внебрачный, они скорее всего будут довольны!
— Куча погрязших в патриархате мужских шовинистов, большинство из них. Меня выводит из себя мысль о том, в каком диком восторге они будут, — пробормотала Алисон, и Эмили, к собственному удивлению, рассмеялась.
— Так-то лучше! — с улыбкой одобрила Алисон. — Но главное в том, что при всей случайности комбинации генного материала Хэмиша и Хонор его Y-хромосома сделала свое дело вполне аккуратно. Матери-Природе даже не потребовалось моё вмешательство.
— В её случае — нет, — согласилась Эмили. Алисон фыркнула.
— Во имя Господа, Эмили! На дворе, знаете ли, не тёмные века. Я ещё не видела вашей генной карты, по очевидным причинам, но я буду искренне удивлена, если проблема окажется хотя бы отчасти настолько сложной, как представляется вам. Поскольку мы уже знаем, что геном Хэмиша вполне способен к регенерации и поскольку мы также знаем, что он и Хонор могут зачать ребенка столь же способного к регенерации, то, вероятно, потребуется всего-навсего отобрать сперматозоиды с необходимыми нам генами. Если и нет, то я вполне уверена, что смогу решить проблему до оплодотворения. На деле я возможно смогу решить её и после оплодотворения, хотя не стану давать таких обещаний до тщательного исследования геномов вас обоих.
— Вы выглядите… удивительно уверенной в себе, — медленно произнесла Эмили.
— Я выгляжу?.. — Алисон остановилась, глядя на Эмили с выражением почти комичного удивления. Затем прокашлялась.
— Ах, Эмили. Хоть я и не видела вашей истории болезни, но знаю, что вы провели изрядное время после той катастрофы на Беовульфе. И, полагаю, доктор Клейнман проходил стажировку именно там. В госпитале Джона Хопкинса на Беовульфе, не так ли?
— Думаю, что да.
— То есть можно сказать, что перед вами тогда предстал медицинский истеблишмент Беовульфа во всём своём самодовольстве, если не сказать нарциссизме, украшенном славными традициями?
— До некоторой степени, — отозвалась Эмили, заинтригованная едкой ноткой в тоне Алисон.
— А не случилось ли вам знать мою девичью фамилию?
— Чоу, разве нет? — недоумение Эмили все росло.
— Ну да. Если не считать, что на Беовульфе я была известна под моей полной девичьей фамилией… хотела я того или нет. Так уж сложилось, что не хотела.
— Почему? — спросила воспользовавшись паузой Эмили.
— Потому, что полной моей фамилией было Бентон-Рамирес-и-Чоу, — ответила Алисон. Глаза Эмили расширились.
Из всех медицинских «династий» Беовульфа, признанного по всему исследованному космосу главным центром биологических наук, семьи Бентон-Рамирес и Чоу стояли на самой вершине. Они и были Беовульфом, поколение за поколением оставляя свой след в генетике и медицине со времен еще задолго до Последней Войны на Старой Земле. Именно Джордж Бентон и Себастьяна Рамирес возглавляли команды, отправившиеся с Беовульфа на Старую Землю, чтобы бороться с ужасающими последствиями применения в Последней Войне биологического оружия. А Чоу Кан-Цзю шесть столетий назад возглавлял борьбу за биоэтику против Леонарда Детвейлера и прочих защитников «прогрессивной евгеники». Среди многих драгоценностей в венце последующих достижений этих семей была и главная роль в разработке процесса пролонга. И…
— Ну, — мягко сказала она через мгновение, — по крайней мере теперь я наконец-то поняла откуда именно идет достаточно… пылкое отношение Хонор к генетической работорговле и «Рабсиле», так ведь?
— Можно сказать, что она его впитала с молоком матери, — согласилась Алисон. — Без сомнения антинаучно, но я и правда кормила грудью. Да и подпись прямого предка под Конвенцией Червела, полагаю, не помешала. — она тонко улыбнулась. — Однако я имела в виду вот что: если кажется, что я несколько беспечно самоуверенна, так на то у меня есть основания. Я не могу дать абсолютного, категоричного заверения в том, что вы с Хэмишем сможете произвести ребёнка наделенного способностью к регенерации. Вероятность того, что вы не сможете этого, особенно с учётом моего вмешательства, настолько исчезающе мала, что я даже не могу её охарактеризовать, но всё-таки существует. Что я, однако, могу гарантировать — это то, что при моём участии вы не произведете на свет ребёнка не способного регенерировать.
Она снова взглянула прямо в глаза Эмили.
— Так скажите мне, Эмили. С такой гарантией вы захотите завести ребёнка, или нет?
— А? — Джанкола выдал лучшую из имевшихся в его арсенале рассеянных улыбок и явственно встряхнулся. — В смысле конечно же давайте мне его, Алисия. Спасибо.
— Пожалуйста, сэр, — ответила она с лёгкой любящей улыбкой, и её лицо исчезло с экрана. Мгновением спустя на её месте возникло лицо Жан-Клода Несбита.
— Добрый день, господин госсекретарь, — учтиво сказал тот.
— Полковник, — кивнул Джанкола. — Чем могу быть вам полезен сегодня?
— Ничего особенно важного, сэр. Я звоню вам, чтобы поставить в известность о начале регулярной ежеквартальной проверки службы безопасности. — выражение лица Джанколы не изменилось, но внутри него что-то сжалось. — Я знаю, что это доставит проблемы, — продолжил Несбит, — но вашему персоналу также следует вновь подвергнуться проверке. Учитывая обстоятельства, я подумал, что следует вас предупредить, чтобы мы могли избегнуть любых накладок, способных помешать вашей плановой деятельности.
— Я признателен, полковник, — произнес Джанкола. Особо внимательный наблюдатель может и смог бы заметить, что его глаза сузились встретившись со взглядом Несбита с дисплея. — Но если вас вполне устраивает собственный распорядок, то, я уверен, мы сможем подстроить наше расписание под ваше. Свяжитесь с миз Хэмптон, когда будете готовы начать, и мы будем в вашем распоряжении в любое удобное время.
— Спасибо, господин госсекретарь. Я понял, — сказал Несбит с почтительным поклоном. — И признателен вам за готовность к сотрудничеству.
— Нельзя быть слишком осторожным в вопросах безопасности, полковник, — серьёзно ответил Джанкола. — Есть ещё что-то, что нам следует обсудить?
— Нет, господин госсекретарь. Спасибо. Это всё, что мне было нужно.
— В таком случае, полковник, до свидания, — сказал Джанкола и отключил связь.
Ничего из этого не должно было произойти. Ничего. Он был согласен с Джанколой, что настало время занять в отношении манти более жесткую позицию. Видит Бог, они таки сумели заставить эту дурищу Причарт выпрямить спину! Но кто же мог ожидать от неё чего-то подобного? И что, чёрт подери, им делать теперь?
Он нахмурился и принялся грызть ногти, поражаясь, как Джанкола может оставаться — или, как минимум, притворяться — таким беззаботным. Он полагал, что после того как их дело столь долго оставалось необнаруженным, ему следовало бы чувствовать себя менее тревожно. В конце концов, если бы кто-то мог хоть что-то заподозрить, то ему уже давно следовало это сделать, правильно?
Но не получалось. Заподозрил уже кто-то неладное или нет, но однажды это случится, а срока давности для измены не существует.
Он глубоко вздохнул и заставил себя положить руку на колено. Прямо сейчас он всё равно ничего не мог поделать, а вот если война продолжится достаточно долго и если Джанкола поведет политическую игру достаточно проницательно, то вполне вероятно, что президент Джанкола сможет прикрыть любое неуместное расследование после завершения боевых действий.
А если не сможет, так по крайней мере Гросклод припрятал важные улики, за которые, безусловно, сможет выторговать у прокурора как минимум частичное освобождение от обвинений.
Это, как он сознавал, было всё, чем он мог подготовится к катастрофе. Тем временем ему просто следовало не высовываться и сосредоточится на том, чтобы вести себя по возможности тише воды, ниже травы. Это было непросто, но он надеялся, что поездка на лыжный курорт поможет. Как минимум позволит сбросить избыток нервного напряжения!
При этой мысли он усмехнулся, заставил себя потянуться, зевнуть и устроиться в кресле поудобнее. Программа полета вот-вот должна была провести его через Арсенальное Ущелье, один из самых грандиозных перевалов на Хевене. Это была гигантская пропасть, как ударом топора разделившая хребет Бланшар. С голыми склонами, возносящимися вертикально вверх в некоторых местах более чем на двести пятьдесят метров. Место очень привлекательное для туристов, да и сам Гросклод его очень любил. Он всегда программировал маршрут полёта так, чтобы пройти через этот перевал, невзирая на необходимость снижать скорость в его крутых изгибах.
Вот автопилот заставил аэрокар слегка клюнуть носом, спуститься чуть ниже, чтобы вид был лучше, и он ощутил знакомую дрожь восхищения при виде возвышавшихся по обе стороны каменистых склонов увенчанных порослью деревьев.
И в этот момент произошло что-то странное.
Ив Гросклод почувствовал что-то вроде ментальной щекотки. Как будто кто-то провёл пальцем вдоль его позвоночника, только сделал это изнутри. Он начал было хмуриться, но затем выражение его лица стало совершенно другим.
Два дня назад он не заметил микроскопической капсулы, каким-то образом попавшей в йогурт, съеденный им за ужином. Он ничего подобного не искал, да и не предполагал, что нечто такое вообще возможно.
Оно и было невозможным… для технологий Республики. То, что содержалось в капсуле было далеко за пределами возможностей ученых Хевена. Когда сама капсула растворилась в его пищеварительном тракте, субмикроскопические нанотехи, сделанные на основе вирусов, проникли в его кровь. Они пропутешествовали до мозга, ища в нём очень тщательно предписанную им область, и там затаились.
До этого самого мгновения.
Ив Гросклод вздрогнул в кресле, когда крошечные захватчики исполнили заложенную в них программу. Они не причинили никакого физического вреда; просто вторглись в «операционную систему» его тела и перезаписали её собственными инструкциями.
Он беспомощно смотрел, вопя в тишине собственного мозга, как его руки отключают автопилот и опускаются на джойстик управления и рукоять газа. Глаза его выпучились в безмолвном ужасе, когда правая рука резко дернула джойстик вправо, а левая толкнула газ до упора вперёд.
Аэрокар все еще ускорялся в момент лобового удара о вертикальный склон на скорости свыше восьмисот километров в час.
Глава 17
Частичка Эмили Александер желала заорать на Алисон Харрингтон. Крикнуть ей, что, как бы любопытно ей не было, это все, черт побери, не ее дело. Но она этого не сделала. Сочетание нежного, очень личного сочувствия и профессиональной отстранённости во взгляде и голосе Алисон остановило её.
Не то, чтобы хоть что-либо могло сделать эту тему хотя бы чуточку менее болезненной.
— У меня есть причина, — наконец произнесла она, голосом сдавленным гораздо более обычного.
— Уверена что есть. Вы — сильная, умная, компетентная женщина. Люди, такие как вы, не поворачиваются спиной к чему-то, столь очевидно для них важному, беспричинно. Волнует меня другое: является ли эта причина настолько серьёзной, насколько кажется вам.
— Это решение далось мне нелегко, — жёстко сказала Эмили.
— Эмили, — голос Алисон звучал мягким упрёком, — ни одна женщина не смогла бы пройти через всё пережитое вами, не осознав простого факта: то, что решение далось нелегко, не обязательно делает его верным. Я — врач. Я специализируюсь на генетических дефектах и их исправлении — слишком часто, даже в наше время, на поздней стадии. А мой муж — один из трёх лучших нейрохирургов Звёздного Королевства. Таких, которым достаются совсем аховые случаи. Если бы он был на гражданской службе, когда вы пострадали, то, вероятно, стал бы одним из ваших врачей. Имеете ли вы какое-нибудь представление о том, сколько ужасов, сколько разрушенных жизней и изломанных тел приходилось видеть нам двоим? На двоих мы практикуем медицину уже более века, Эмили. Если и есть в Звёздном Королевстве пара людей, точно знающих через что прошли вы, ваша семья и все люди которым вы небезразличны, то это мы с ним.
Губы Эмили дрожали, пальцы единственной действующей руки сжалась в кулак. Она была потрясена — физически — внезапным осознанием того, что ей отчаянно хочется открыться Алисон. Потрясена открытием того, что ей необходимо было знать, что Алисон на самом деле понимает, что жестокие травмы разрушили гораздо больше, чем просто кости и сухожилия.
Но всё-таки… всё-таки что-то её удерживало. Собственная версия упрямства и гордости, присущих Хонор, потребность самой вести свою битву. Эмили Александер была женщиной выдающегося ума. У неё было полвека, проведенных в кресле жизнеобеспечения, чтобы понять насколько глупо было настаивать на том, чтобы противостоять всем своим демонам, всем вызовам стоящим перед ней, без сторонней помощи. Более того, ей и не приходилось оставаться без помощи. Возле неё был Хэмиш. За исключением краткого периода проявленной слабости, о котором он горько сожалел, Хэмиш всегда был возле неё и она всегда на него полагалась. Но это был другой случай. Она не могла сформулировать в чём состоит разница, но знала, что она есть.
— Эмили, — вновь сказала Алисон. Тихо, поскольку между ними сгустилось молчание. — ваш случай не настолько уникален, как вы должно быть думаете. О, травмы, которые вы пережили, скорее всего уникальны. По крайней мере я не припоминаю другого случая в моей практике или практике Альфреда чтобы кто-то выжил после таких же повреждений, как у вас. Но другие люди получали столь же тяжкие травмы, как и ваши, разными способами. Естественно, у меня не было доступа к вашей истории болезни. И я никогда не пыталась вытянуть подобную информацию из Хонор — хотя она бы всё равно ничего не рассказала, даже если бы я и попыталась. Но я должна вас спросить. Подобно Хонор, вы не регенерируете. Не в этом ли причина? Вы боитесь, что ваш ребенок унаследует эту неспособность?
— Я… — голос Эмили сорвался, она остановилась и откашлялась.
— Это… отчасти так, — наконец вымолвила она, отстранённо удивляясь, что смогла признать перед Алисон даже это. — Полагаю, я всегда сознавала, что это не вполне… разумно. Как вы говорите, — губы её искривила горькая усмешка, — тот факт, что у кого-то есть причина принять решение, не означает обязательно, что причина стоящая.
— Вы когда-нибудь обсуждали этот вопрос с хорошим генетиком? — в мягком голосе Алисон не было и тени осуждения.
— Нет. — Эмили посмотрела вдаль. — Нет, не по-настоящему. Я консультировалась с несколькими. Но надо честно признать, что делала это проформы ради. Для себя, возможно для Хэмиша. Не знаю. — она вновь взглянула на Алисон, её зелёные глаза были полны слез. — Я говорила с ними. Они говорили со мной. И продолжали заверять меня, убеждать меня, что такого не случится. И даже если я каким-то образом передам ребёнку это «проклятие», то абсурдно рассчитывать на то, что мой ребенок пострадает подобным образом. Но всё это было не важно. Ни единое слово. — она уставилась прямо в глаза Алисон и заставила себя признаться в том, в чём она до сих пор не признавалась даже сама себе. — Я была слишком напугана, чтобы мыслить разумно.
Она чуть было не сказала Алисон почему. Чуть было не сказала, что подслушала слова своей матери. Чуть было не призналась, насколько глубоко это её ранило, как бы ни отрицал её разум опаляющую боль. Но не смогла. Даже теперь она не могла выставить на обозрение этот ужасный шрам. Не сейчас.
— Если это единственный случай вашей «иррациональной» реакции после всего случившегося, то вы что-то вроде супервумен, — сухо сказала Алисон. — Бог ты мой! Ваша жизнь была уничтожена. Вы не сдались и построили новую, чрезвычайно плодотворную. Вы заслужили право не быть сильной каждую секунду и по любому случаю. И право признавать, что вам больно и что есть то, что вас пугает. Вам стоит однажды сесть рядом с Хонор и позволить ей рассказать вам о том, что она носила в себе слишком долго. О том, чем она не поделилась даже со мной. От этого на ней остались шрамы — уверена, некоторые из них вы видели. Однако она первой заявит, что все случившееся с ней — пустяки по сравнению с произошедшим с вами.
Но теперь, возможно, настал момент для вас пересмотреть свое решение. Возможно прошло уже достаточно времени, чтобы вы смогли подумать об этом рационально… если захотите.
— Полагаю… полагаю, что может быть и так, — сказала Эмили. Очень медленно, удивившись собственным словам. И ещё сильнее удивившись их истинности.
— Полагаю что так, — повторила она, — но это не развеет волшебным образом то, что меня пугает.
— Может быть и нет, но, опять-таки, — внезапно заулыбалась Алисон, — это моя работа.
— Ваша работа? — уставилась на нее Эмили и Алисон кивнула.
— Вы знаете какие травмы получила Хонор. Ничего столь же серьезного, как то, что досталось вам, но и этого оказалось более чем достаточно, чтобы она забеспокоилась о возможности передачи своим детям неспособности к регенерации. К счастью для неё, её мать является — уж простите мне саморекламу — одним из ведущих генетиков Звёздного Королевства. Идентификация группы генов блокирующей её способность к регенерации стала для меня личным делом и я нашла их многие годы назад. Проблемный участок, к сожалению, является доминантным, но не входит в сцепленные последовательности относящиеся к модификации Мейердала — если бы это было иначе, то и Альфред бы не регенерировал, что не так — так что при оплодотворении участвует не всегда. Установив это, я также определила, что проблемные гены у неё только в хромосоме, полученной от отца и провела сканирование её ребёнка. В результате чего смогла заверить Хонор, что ему ген не передался.
— Ему? — несмотря на бурю собственных эмоций, Эмили уцепилась за личное местоимение.
— О, чёрт! — Алисон покачала головой со внезапным выражением отвращения на лице. — Забудьте, что слышали это, — приказала она. — Хонор пока не хочет знать. Что, простите мне такие слова, изрядно глупо. Я всегда хотела знать пол ребенка так рано, как это только возможно.
— Ему, — повторила Эмили и улыбнулась. — Ну, как только на Грейсоне переварят, что ребенок внебрачный, они скорее всего будут довольны!
— Куча погрязших в патриархате мужских шовинистов, большинство из них. Меня выводит из себя мысль о том, в каком диком восторге они будут, — пробормотала Алисон, и Эмили, к собственному удивлению, рассмеялась.
— Так-то лучше! — с улыбкой одобрила Алисон. — Но главное в том, что при всей случайности комбинации генного материала Хэмиша и Хонор его Y-хромосома сделала свое дело вполне аккуратно. Матери-Природе даже не потребовалось моё вмешательство.
— В её случае — нет, — согласилась Эмили. Алисон фыркнула.
— Во имя Господа, Эмили! На дворе, знаете ли, не тёмные века. Я ещё не видела вашей генной карты, по очевидным причинам, но я буду искренне удивлена, если проблема окажется хотя бы отчасти настолько сложной, как представляется вам. Поскольку мы уже знаем, что геном Хэмиша вполне способен к регенерации и поскольку мы также знаем, что он и Хонор могут зачать ребенка столь же способного к регенерации, то, вероятно, потребуется всего-навсего отобрать сперматозоиды с необходимыми нам генами. Если и нет, то я вполне уверена, что смогу решить проблему до оплодотворения. На деле я возможно смогу решить её и после оплодотворения, хотя не стану давать таких обещаний до тщательного исследования геномов вас обоих.
— Вы выглядите… удивительно уверенной в себе, — медленно произнесла Эмили.
— Я выгляжу?.. — Алисон остановилась, глядя на Эмили с выражением почти комичного удивления. Затем прокашлялась.
— Ах, Эмили. Хоть я и не видела вашей истории болезни, но знаю, что вы провели изрядное время после той катастрофы на Беовульфе. И, полагаю, доктор Клейнман проходил стажировку именно там. В госпитале Джона Хопкинса на Беовульфе, не так ли?
— Думаю, что да.
— То есть можно сказать, что перед вами тогда предстал медицинский истеблишмент Беовульфа во всём своём самодовольстве, если не сказать нарциссизме, украшенном славными традициями?
— До некоторой степени, — отозвалась Эмили, заинтригованная едкой ноткой в тоне Алисон.
— А не случилось ли вам знать мою девичью фамилию?
— Чоу, разве нет? — недоумение Эмили все росло.
— Ну да. Если не считать, что на Беовульфе я была известна под моей полной девичьей фамилией… хотела я того или нет. Так уж сложилось, что не хотела.
— Почему? — спросила воспользовавшись паузой Эмили.
— Потому, что полной моей фамилией было Бентон-Рамирес-и-Чоу, — ответила Алисон. Глаза Эмили расширились.
Из всех медицинских «династий» Беовульфа, признанного по всему исследованному космосу главным центром биологических наук, семьи Бентон-Рамирес и Чоу стояли на самой вершине. Они и были Беовульфом, поколение за поколением оставляя свой след в генетике и медицине со времен еще задолго до Последней Войны на Старой Земле. Именно Джордж Бентон и Себастьяна Рамирес возглавляли команды, отправившиеся с Беовульфа на Старую Землю, чтобы бороться с ужасающими последствиями применения в Последней Войне биологического оружия. А Чоу Кан-Цзю шесть столетий назад возглавлял борьбу за биоэтику против Леонарда Детвейлера и прочих защитников «прогрессивной евгеники». Среди многих драгоценностей в венце последующих достижений этих семей была и главная роль в разработке процесса пролонга. И…
— Ну, — мягко сказала она через мгновение, — по крайней мере теперь я наконец-то поняла откуда именно идет достаточно… пылкое отношение Хонор к генетической работорговле и «Рабсиле», так ведь?
— Можно сказать, что она его впитала с молоком матери, — согласилась Алисон. — Без сомнения антинаучно, но я и правда кормила грудью. Да и подпись прямого предка под Конвенцией Червела, полагаю, не помешала. — она тонко улыбнулась. — Однако я имела в виду вот что: если кажется, что я несколько беспечно самоуверенна, так на то у меня есть основания. Я не могу дать абсолютного, категоричного заверения в том, что вы с Хэмишем сможете произвести ребёнка наделенного способностью к регенерации. Вероятность того, что вы не сможете этого, особенно с учётом моего вмешательства, настолько исчезающе мала, что я даже не могу её охарактеризовать, но всё-таки существует. Что я, однако, могу гарантировать — это то, что при моём участии вы не произведете на свет ребёнка не способного регенерировать.
Она снова взглянула прямо в глаза Эмили.
— Так скажите мне, Эмили. С такой гарантией вы захотите завести ребёнка, или нет?
* * *
— Господин госсекретарь, вам звонит полковник Несбит, — сказала Алисия Хэмптон с дисплея Арнольда Джанколы.— А? — Джанкола выдал лучшую из имевшихся в его арсенале рассеянных улыбок и явственно встряхнулся. — В смысле конечно же давайте мне его, Алисия. Спасибо.
— Пожалуйста, сэр, — ответила она с лёгкой любящей улыбкой, и её лицо исчезло с экрана. Мгновением спустя на её месте возникло лицо Жан-Клода Несбита.
— Добрый день, господин госсекретарь, — учтиво сказал тот.
— Полковник, — кивнул Джанкола. — Чем могу быть вам полезен сегодня?
— Ничего особенно важного, сэр. Я звоню вам, чтобы поставить в известность о начале регулярной ежеквартальной проверки службы безопасности. — выражение лица Джанколы не изменилось, но внутри него что-то сжалось. — Я знаю, что это доставит проблемы, — продолжил Несбит, — но вашему персоналу также следует вновь подвергнуться проверке. Учитывая обстоятельства, я подумал, что следует вас предупредить, чтобы мы могли избегнуть любых накладок, способных помешать вашей плановой деятельности.
— Я признателен, полковник, — произнес Джанкола. Особо внимательный наблюдатель может и смог бы заметить, что его глаза сузились встретившись со взглядом Несбита с дисплея. — Но если вас вполне устраивает собственный распорядок, то, я уверен, мы сможем подстроить наше расписание под ваше. Свяжитесь с миз Хэмптон, когда будете готовы начать, и мы будем в вашем распоряжении в любое удобное время.
— Спасибо, господин госсекретарь. Я понял, — сказал Несбит с почтительным поклоном. — И признателен вам за готовность к сотрудничеству.
— Нельзя быть слишком осторожным в вопросах безопасности, полковник, — серьёзно ответил Джанкола. — Есть ещё что-то, что нам следует обсудить?
— Нет, господин госсекретарь. Спасибо. Это всё, что мне было нужно.
— В таком случае, полковник, до свидания, — сказал Джанкола и отключил связь.
* * *
Ив Гросклод откинулся в комфортабельном кресле аэрокара и пожелал про себя, чтобы его разуму было столь же уютно, как телу. Аэрокар мчался между укрытых ночью гор на автопилоте.Ничего из этого не должно было произойти. Ничего. Он был согласен с Джанколой, что настало время занять в отношении манти более жесткую позицию. Видит Бог, они таки сумели заставить эту дурищу Причарт выпрямить спину! Но кто же мог ожидать от неё чего-то подобного? И что, чёрт подери, им делать теперь?
Он нахмурился и принялся грызть ногти, поражаясь, как Джанкола может оставаться — или, как минимум, притворяться — таким беззаботным. Он полагал, что после того как их дело столь долго оставалось необнаруженным, ему следовало бы чувствовать себя менее тревожно. В конце концов, если бы кто-то мог хоть что-то заподозрить, то ему уже давно следовало это сделать, правильно?
Но не получалось. Заподозрил уже кто-то неладное или нет, но однажды это случится, а срока давности для измены не существует.
Он глубоко вздохнул и заставил себя положить руку на колено. Прямо сейчас он всё равно ничего не мог поделать, а вот если война продолжится достаточно долго и если Джанкола поведет политическую игру достаточно проницательно, то вполне вероятно, что президент Джанкола сможет прикрыть любое неуместное расследование после завершения боевых действий.
А если не сможет, так по крайней мере Гросклод припрятал важные улики, за которые, безусловно, сможет выторговать у прокурора как минимум частичное освобождение от обвинений.
Это, как он сознавал, было всё, чем он мог подготовится к катастрофе. Тем временем ему просто следовало не высовываться и сосредоточится на том, чтобы вести себя по возможности тише воды, ниже травы. Это было непросто, но он надеялся, что поездка на лыжный курорт поможет. Как минимум позволит сбросить избыток нервного напряжения!
При этой мысли он усмехнулся, заставил себя потянуться, зевнуть и устроиться в кресле поудобнее. Программа полета вот-вот должна была провести его через Арсенальное Ущелье, один из самых грандиозных перевалов на Хевене. Это была гигантская пропасть, как ударом топора разделившая хребет Бланшар. С голыми склонами, возносящимися вертикально вверх в некоторых местах более чем на двести пятьдесят метров. Место очень привлекательное для туристов, да и сам Гросклод его очень любил. Он всегда программировал маршрут полёта так, чтобы пройти через этот перевал, невзирая на необходимость снижать скорость в его крутых изгибах.
Вот автопилот заставил аэрокар слегка клюнуть носом, спуститься чуть ниже, чтобы вид был лучше, и он ощутил знакомую дрожь восхищения при виде возвышавшихся по обе стороны каменистых склонов увенчанных порослью деревьев.
И в этот момент произошло что-то странное.
Ив Гросклод почувствовал что-то вроде ментальной щекотки. Как будто кто-то провёл пальцем вдоль его позвоночника, только сделал это изнутри. Он начал было хмуриться, но затем выражение его лица стало совершенно другим.
Два дня назад он не заметил микроскопической капсулы, каким-то образом попавшей в йогурт, съеденный им за ужином. Он ничего подобного не искал, да и не предполагал, что нечто такое вообще возможно.
Оно и было невозможным… для технологий Республики. То, что содержалось в капсуле было далеко за пределами возможностей ученых Хевена. Когда сама капсула растворилась в его пищеварительном тракте, субмикроскопические нанотехи, сделанные на основе вирусов, проникли в его кровь. Они пропутешествовали до мозга, ища в нём очень тщательно предписанную им область, и там затаились.
До этого самого мгновения.
Ив Гросклод вздрогнул в кресле, когда крошечные захватчики исполнили заложенную в них программу. Они не причинили никакого физического вреда; просто вторглись в «операционную систему» его тела и перезаписали её собственными инструкциями.
Он беспомощно смотрел, вопя в тишине собственного мозга, как его руки отключают автопилот и опускаются на джойстик управления и рукоять газа. Глаза его выпучились в безмолвном ужасе, когда правая рука резко дернула джойстик вправо, а левая толкнула газ до упора вперёд.
Аэрокар все еще ускорялся в момент лобового удара о вертикальный склон на скорости свыше восьмисот километров в час.
Глава 17
— Ну хорошо, Кевин. К чему такая таинственность на этот раз?
Поразительные топазовые глаза президента Элоизы Причарт медленно перемещались с лица директора ФСА на сопровождающую того миниатюрную темноволосую женщину и обратно. Служба безопасности президента не бывала рада, когда президент оставалась с кем-либо наедине, вне защиты её недремлющего ока, пусть даже в своём личном кабинете, хотя по крайней мере в данном случае человек, с которым встречалась президент, был наивысшим прямым начальником этой службы. «Что, — подумала президент, — несомненно поспособствовало удовлетворению настояний Кевина, что встреча должна быть совершенно конфиденциальной». Её личная охрана ограничилось не более чем формальным выражением протеста перед тем как удалиться, отключив перед тем разнообразные замаскированные системы наблюдения, которые обычно позволяли им контролировать ситуацию, оставаясь вне поля зрения, но находясь в полной готовности к реагированию. И положение Кевина означало, что охранники скорее всего действительно на время оставили их в покое. Президент, хоть и ненадолго, наслаждалась непривычным ощущением свободы.
Разумеется, она всегда была более чем слегка озабочена всем тем, что Кевин желал сохранить в тайне.
— Благодарю за то, что вы смогли выкроить для нас время, — произнес Ушер и брови Причарт вскинулись от его необычайно официального — и мрачного — тона. — Вот это, кстати, — Ушер указал на второго визитёра, — старший специальный инспектор Даниэль Абрио. Дэнни — один из моих лучших спецов по чрезвычайным ситуациям.
— И почему же я вижу вас обоих не в обществе генерального прокурора? — Причарт откинулась в своём комфортабельном кресле. — Если я всё правильно помню, то Деннис не просто ваш непосредственный начальник, но ещё и член моего кабинета.
— Да, это так, — согласился Ушер. — С другой стороны, хотя я очень люблю и уважаю Денниса, но он очень уж дотошный и следующий всем правилам парень.
— Именно поэтому он генеральный прокурор, а буйный ковбой и импульсивный парень на него работает. Верно?
— Предположим. Однако в этом случае, как я полагаю, вы должны быть в курсе до того, как мы решим, как представить ему это официально. Его принципы столь же несокрушимы, как и Тома Тейсмана. И в данном конкретном случае его собственные неприязнь и недоверие могут заставить его занять более… конфронтационную позицию, чем мы можем себе в настоящий момент позволить.
— Кевин, — произнесла Причарт почти совсем без юмора, — ты начинаешь меня на самом деле беспокоить. О чём, чёрт подери, ты говоришь?
Спутница Ушера — Абрио, напомнила себе Причарт — выглядела несомненно взволнованной, когда президент впилась взором в директора ФСА. Ушер, однако, лишь уселся поглубже в кресло, его геркулесовы плечи напряглись как от непосильного груза.
— О сфальсифицированной манти дипломатической переписке, — произнёс Ушер.
— И что же с ней такое?
— На самом деле мне следовало сказать, — ответил Ушер, — что это касается дипломатической переписки, предположительно сфальсифицированной манти.
Мгновение Причарт ощущала себя только озадаченной его выбором слов. Затем, казалось, её позвоночник пронзил ледяной клинок.
— Что значит «предположительно»? — резко спросила президент. — Я видела оригиналы. Я знаю, что они были сфальсифицированы.
— О да, разумеется были, — угрюмо согласился Ушер. — К несчастью, я стал испытывать серьёзные сомнения насчет автора фальсификации.
— Боже мой. — Причарт знала, что её лицо побледнело. — Пожалуйста, Кевин. Пожалуйста, скажи, что это не то, что мне кажется!
— Сожалею, Элоиза, — тихо ответил тот. — Поначалу я думал, что всё это из-за моей нелюбви к Джанколе. Это казалось нелепым даже для него. И, в этом отношении, казалось совершенно невозможным. Однако я не мог избавиться от подозрений. Продолжал в этом копаться. И вот несколько недель назад я привлек Дэнни. Очень, очень тихо и незаметно. Это не только возможно, я до чёртиков уверен, что именно это произошло.
— Боже святый. — Причарт воззрилась на Ушера. Она была более потрясена — более испугана — чем даже тогда, когда узнала, что Оскар Сен-Жюст полон решимости казнить Хавьера Жискара. При этом неизбежно обнаружив, что это она так долго того прикрывала.
— Каким образом Джанкола мог это сделать? — наконец задала вопрос Причарт. — Не почему он сделал это — если сделал — но как?
— При наличии правильного сообщника в правильном месте и, что главнее всего, тонны дерзости, чтобы вообще решиться на такое, на самом деле фальсификация не представляла бы технических трудностей, — ответил Ушер. — Я практически установил как он мог произвести подтасовку ещё до того, как привлёк Дэнни к расследованию, и она практически подтвердила, что подмена могла быть сделана — и практически наверняка была сделана — этим способом. Дэнни может рассказать тебе технические детали, если желаешь. Если быть кратким, то Джанкола мог отослать практически любую версию ранее согласованной с тобой дипломатической ноты. В конце концов, он же госсекретарь. И пока приятель, играющий для Джанколы роль почтальона, не положил бы этому конец, с нашей стороны никто никаким образом не мог узнать, что он отступил от исходного текста. И мы также выяснили, как Джанкола мог получить доступ к ключу аутентификации мантикорского Министерства иностранных дел, что позволяло ему фальсифицировать еще и входящую переписку.
— Это… — Причарт остановилась и сделала глубокий вдох. — Это звучит плохо, Кевин. Особенно учитывая твоё горячее желание сохранить эту встречу в тайне. Если ты всё это выяснил, но не готов выдвинуть обвинение в суде или открыто обвинить Джанколу, то значит где-то есть закавыка. Так?
— Так. — угрюмо сказал Ушер и махнул рукой Абрио. — Дэнни? — пригласил он.
— Госпожа президент, — более чем слегка волнуясь произнесла Абрио. — Я была не слишком убеждена, что он не съехал с нарезки, когда Кевин — я хотела сказать, директор — рассказал мне всё это. Однако я знаю его давно и он — мой босс, так что я должна была отнестись к этой возможности серьёзно. И чем глубже я изучала дело, тем больше убеждалась, что это действительно могло быть проделано именно тем способом, который он предположил. Однако ключевым элементом, как и он и я сознавали с самого начала, было то, что Джанкола не мог сделать этого в одиночку, не мог просто манипулировать передачей электронных сообщений. У него должен был быть хотя бы один сообщник из плоти и крови. Кого-то, кто мог прикрыть его на том конце и скрыть от всех остальных в Республике истинное содержание наших настоящих отправляемых документов и получаемой от манти переписки.
Поразительные топазовые глаза президента Элоизы Причарт медленно перемещались с лица директора ФСА на сопровождающую того миниатюрную темноволосую женщину и обратно. Служба безопасности президента не бывала рада, когда президент оставалась с кем-либо наедине, вне защиты её недремлющего ока, пусть даже в своём личном кабинете, хотя по крайней мере в данном случае человек, с которым встречалась президент, был наивысшим прямым начальником этой службы. «Что, — подумала президент, — несомненно поспособствовало удовлетворению настояний Кевина, что встреча должна быть совершенно конфиденциальной». Её личная охрана ограничилось не более чем формальным выражением протеста перед тем как удалиться, отключив перед тем разнообразные замаскированные системы наблюдения, которые обычно позволяли им контролировать ситуацию, оставаясь вне поля зрения, но находясь в полной готовности к реагированию. И положение Кевина означало, что охранники скорее всего действительно на время оставили их в покое. Президент, хоть и ненадолго, наслаждалась непривычным ощущением свободы.
Разумеется, она всегда была более чем слегка озабочена всем тем, что Кевин желал сохранить в тайне.
— Благодарю за то, что вы смогли выкроить для нас время, — произнес Ушер и брови Причарт вскинулись от его необычайно официального — и мрачного — тона. — Вот это, кстати, — Ушер указал на второго визитёра, — старший специальный инспектор Даниэль Абрио. Дэнни — один из моих лучших спецов по чрезвычайным ситуациям.
— И почему же я вижу вас обоих не в обществе генерального прокурора? — Причарт откинулась в своём комфортабельном кресле. — Если я всё правильно помню, то Деннис не просто ваш непосредственный начальник, но ещё и член моего кабинета.
— Да, это так, — согласился Ушер. — С другой стороны, хотя я очень люблю и уважаю Денниса, но он очень уж дотошный и следующий всем правилам парень.
— Именно поэтому он генеральный прокурор, а буйный ковбой и импульсивный парень на него работает. Верно?
— Предположим. Однако в этом случае, как я полагаю, вы должны быть в курсе до того, как мы решим, как представить ему это официально. Его принципы столь же несокрушимы, как и Тома Тейсмана. И в данном конкретном случае его собственные неприязнь и недоверие могут заставить его занять более… конфронтационную позицию, чем мы можем себе в настоящий момент позволить.
— Кевин, — произнесла Причарт почти совсем без юмора, — ты начинаешь меня на самом деле беспокоить. О чём, чёрт подери, ты говоришь?
Спутница Ушера — Абрио, напомнила себе Причарт — выглядела несомненно взволнованной, когда президент впилась взором в директора ФСА. Ушер, однако, лишь уселся поглубже в кресло, его геркулесовы плечи напряглись как от непосильного груза.
— О сфальсифицированной манти дипломатической переписке, — произнёс Ушер.
— И что же с ней такое?
— На самом деле мне следовало сказать, — ответил Ушер, — что это касается дипломатической переписки, предположительно сфальсифицированной манти.
Мгновение Причарт ощущала себя только озадаченной его выбором слов. Затем, казалось, её позвоночник пронзил ледяной клинок.
— Что значит «предположительно»? — резко спросила президент. — Я видела оригиналы. Я знаю, что они были сфальсифицированы.
— О да, разумеется были, — угрюмо согласился Ушер. — К несчастью, я стал испытывать серьёзные сомнения насчет автора фальсификации.
— Боже мой. — Причарт знала, что её лицо побледнело. — Пожалуйста, Кевин. Пожалуйста, скажи, что это не то, что мне кажется!
— Сожалею, Элоиза, — тихо ответил тот. — Поначалу я думал, что всё это из-за моей нелюбви к Джанколе. Это казалось нелепым даже для него. И, в этом отношении, казалось совершенно невозможным. Однако я не мог избавиться от подозрений. Продолжал в этом копаться. И вот несколько недель назад я привлек Дэнни. Очень, очень тихо и незаметно. Это не только возможно, я до чёртиков уверен, что именно это произошло.
— Боже святый. — Причарт воззрилась на Ушера. Она была более потрясена — более испугана — чем даже тогда, когда узнала, что Оскар Сен-Жюст полон решимости казнить Хавьера Жискара. При этом неизбежно обнаружив, что это она так долго того прикрывала.
— Каким образом Джанкола мог это сделать? — наконец задала вопрос Причарт. — Не почему он сделал это — если сделал — но как?
— При наличии правильного сообщника в правильном месте и, что главнее всего, тонны дерзости, чтобы вообще решиться на такое, на самом деле фальсификация не представляла бы технических трудностей, — ответил Ушер. — Я практически установил как он мог произвести подтасовку ещё до того, как привлёк Дэнни к расследованию, и она практически подтвердила, что подмена могла быть сделана — и практически наверняка была сделана — этим способом. Дэнни может рассказать тебе технические детали, если желаешь. Если быть кратким, то Джанкола мог отослать практически любую версию ранее согласованной с тобой дипломатической ноты. В конце концов, он же госсекретарь. И пока приятель, играющий для Джанколы роль почтальона, не положил бы этому конец, с нашей стороны никто никаким образом не мог узнать, что он отступил от исходного текста. И мы также выяснили, как Джанкола мог получить доступ к ключу аутентификации мантикорского Министерства иностранных дел, что позволяло ему фальсифицировать еще и входящую переписку.
— Это… — Причарт остановилась и сделала глубокий вдох. — Это звучит плохо, Кевин. Особенно учитывая твоё горячее желание сохранить эту встречу в тайне. Если ты всё это выяснил, но не готов выдвинуть обвинение в суде или открыто обвинить Джанколу, то значит где-то есть закавыка. Так?
— Так. — угрюмо сказал Ушер и махнул рукой Абрио. — Дэнни? — пригласил он.
— Госпожа президент, — более чем слегка волнуясь произнесла Абрио. — Я была не слишком убеждена, что он не съехал с нарезки, когда Кевин — я хотела сказать, директор — рассказал мне всё это. Однако я знаю его давно и он — мой босс, так что я должна была отнестись к этой возможности серьёзно. И чем глубже я изучала дело, тем больше убеждалась, что это действительно могло быть проделано именно тем способом, который он предположил. Однако ключевым элементом, как и он и я сознавали с самого начала, было то, что Джанкола не мог сделать этого в одиночку, не мог просто манипулировать передачей электронных сообщений. У него должен был быть хотя бы один сообщник из плоти и крови. Кого-то, кто мог прикрыть его на том конце и скрыть от всех остальных в Республике истинное содержание наших настоящих отправляемых документов и получаемой от манти переписки.