Вебер Дэвид Марк. Любой ценой

   — Насколько плохо? — повторила она.
   — Одиннадцать СД(п) и семь супердредноутов старой конструкции, — мрачно ответил Капарелли. — Плюс семьсот ЛАКов, шесть линейных и два тяжелых крейсера. Это только наши потери. Вместе с ними погибла большая часть флота Занзибара. Не говоря уже, — жестко добавил Первый Космос-лорд, — о практически полном уничтожении космической инфраструктуры Занзибара. Во второй раз.
   Хонор побледнела. Такие потери изрядно девальвировали её собственные.
   — Думаю, смело можно предположить, — продолжил Капарелли, — что, с учетом положения дел на сегодняшний день, хевам будет достаточно просто убедить их публику — да, возможно, и нашу — что инициатива вернулась к ним. Что только обостряет необходимость для нас убедить их, что они заблуждаются.
   — Что вы имеете в виду, сэр Томас? — спросила Хонор, пристально вглядываясь в его лицо.
   — Вы прекрасно поняли, что я имею в виду, Хонор, — ответил он. — Именно поэтому я и прибыл сюда вместе с Хэмишем. Я знаю, что вы страдаете, и знаю, что ваши люди, должно быть, потрясены случившимся у Солона. Я понимаю, что вам понадобится как минимум несколько недель, прежде чем вы сможете спланировать и провести ещё одну операцию. Но мы нуждаемся в вас и ваших людях. И чем быстрее, тем лучше. Мы сделаем что сможем, чтобы возместить ваши потери и добыть вам подкрепления, но необходимо, абсолютно необходимо, чтобы Восьмой Флот возобновил наступательные операции как можно скорее. Мы просто не можем позволить противнику, да и самим себе, поверить в то, что инициатива перешла к ним.

Глава 39

   Томас Тейсман наблюдал в иллюминатор за сближением своего шаттла с колоссальным супердредноутом. Военный министр и главнокомандующий флота улыбнулся, вспоминая последний раз, когда он совершал такой же визит. Ожидающий его хозяин тогда пребывал несколько в другом настроении.
   Шаттл затормозил до состояния покоя относительно супердредноута, и за него ухватились стыковочные тяговые лучи шлюпочного отсека. Они погасили остаток его инерции и плавно втянули шаттл в отсек. Он замер в объятиях стыковочных захватов, к люку протянулась переходная труба, и Тейсман, вместе со своим старшим адъютантом, капитаном Алёнкой Бордервейк поднялись со своих мест.
   — Не потеряй это, Алёнка, — сказал Тейсман, постучав по коробке, зажатой под левой мышкой Бордервейк.
   — Не волнуйтесь, сэр, — ответила капитан. — Перспектива расстрела на рассвете меня совершенно не привлекает.
   Тейсман усмехнулся и повернулся, чтобы первым пройти по трубе в шлюпочный отсек «Властелина Космоса».
   — Прибыл главнокомандующий флота! — громыхнуло объявление, и Тейсман усмехнулся еще раз.
   Строго говоря, его следовало называть военным министром, поскольку военный министр должен был быть гражданским начальником главнокомандующего флотом. Однако всему флоту было известно, что он предпочитает считать себя всё ещё достойным уважения адмиралом, а не политиком. Тейсмана умиляло, когда личный состав флота потакал этой его причуде.
   — Добро пожаловать на борт, сэр, — сказал Патрик Ройман, сделав шаг вперёд и поприветствовав его, прежде чем Тейсман успел соблюсти ритуал.
   — Спасибо, Пат. — Тейсман пожал руку высокого капитана и перевёл взгляд на Хавьера Жискара.
   — Добро пожаловать на борт, сэр, — эхом Роймана произнес Жискар, сжимая его руку.
   — Спасибо, адмирал. — Тейсман слегка повысил голос. — Пока я здесь, позвольте мне выразить благодарность — мою и всей Республики — вам и вашим людям за великолепно выполненную работу.
   Он все еще чувствовал себя несколько глупо, изображая политика, но научился не презирать эту роль. Лица офицеров и рядовых в пределах досягаемости его голоса расцвели улыбками. То, что он сказал, будет передано по всему кораблю — и, позднее, по всему флоту Жискара — со скоростью, способной посрамить сверхсветовую связь. И, хотя, как он знал, Жискар прекрасно понял его действия, но и в его глазах заиграла улыбка, когда главнокомандующий позаботился объявить благодарность публично.
   — Спасибо, сэр, — через мгновение сказал Жискар. — Это много значит для меня и, уверен, для всего личного состава.
   — Замечательно. — Тейсман отпустил руку Жискара. Ройман закончил приветствовать Алёнку Бордервейк и та присоединилась к ним с Жискаром. — А теперь, адмирал, нам с вами надо кое-что обсудить.
   — Безусловно, сэр. Не проследуете ли за мной в конференц-зал флагмана?

* * *

   — Хавьер, я действительно так считаю, — произнес Тейсман, когда за ними закрылась дверь конференц-зала. — Ты и твои люди сделали свое дело чертовски хорошо. Вместе с тем, что Лестер сделал у Занзибара, у манти должно было остаться впечатление, что они попали под потерявший управление грузовой шаттл.
   — Мы старались угодить, Том, — ответил Жискар указав главнокомандующему и его адъютанту на кресла и сам усаживаясь. — Это Линда и Льюис сделали такое по-настоящему возможным, правильно угадав место. Ну, они и ещё Шэннон. — он покачал головой с не очень-то довольной гримасой. — Если бы у меня были только корабли, то Харрингтон ушла бы без потерь.
   — Думаю, это излишне пессимистичная оценка, — не согласился Тейсман. — Если верить данным сенсорных платформ, вы изрядно потрепали один из их супердредноутов, прежде чем «Мориарти» вообще начал стрельбу.
   — Ну да, и для этого я опустошил погреба шести СД(п), — возразил Жискар. — Я не пытаюсь принизить ни достижения моих людей, ни мои собственные. Но эта их противоракетная оборона… — она покачал головой. — Просто стена, Том. Очень, очень крутая.
   — То я не знаю! — вздохнул Тейсман. — Ты ещё не читал доклад Лестера по Занзибару, но он подчеркивает это же самое обстоятельство. На самом деле, по его ощущениям, единственной причиной, по которой он преуспел, было то, что он прихватил с собой дополнительный боекомплект для супердредноутов. Турвиль заставил манти растратить боеприпасы на предельной дистанции и, затем, сблизился практически на дальность стрельбы однодвигательными ракетами, чтобы добиться наилучших возможных условий для стрельбы. И даже при всём при этом ему понадобилось превосходство три к одному.
   Тейсман пожал плечами.
   — Нам просто придётся в дальнейшем это учитывать. Головки самонаведения нового поколения готовы к поставке — это должно несколько помочь — да и Шэннон уже работает над решением этой проблемы… в свободное время. — При этих словах они с Жискаром усмехнулись. — Тем временем Бюро Планирования придётся пересмотреть расчёты сравнительной эффективности наших кораблей. В настоящий момент мы все ещё уверены, что достигнем потребного уровня, хотя, по-видимому, для этого потребуется больше времени, чем мы ожидали.
   — Насколько больше? — спросил Жискар с некоторой тревогой.
   — Естественно я пока не могу сказать определенно, но ничего из того, что мы видели не предполагает более чем нескольких месяцев отставания — шести-семи максимум — от первоначального графика. Речь идёт не о том, что нам понадобится нечто, чего мы ещё не производим, только о том, что уже имеющегося в производстве придется изготовить больше, чем предполагалось. И, учитывая, что наше превосходство должно было продолжать расти ещё целый год после первоначально намеченной даты, шесть-семь месяцев отставания вполне приемлемы.
   — Надеюсь, это не затянется дольше, но… — Жискар сделал паузу, пожал плечами и продолжил. — Что меня беспокоит, Том, так это то, что наши прогнозы основываются на том, что они нам уже показали и том, что мы на этом основании сумели экстраполировать. Но нам не удалось верно предсказать степень усиления их ПРО. Мы знали, что улучшения будут, но, полагаю, вполне можно сказать, что никто из нас не ожидал такого резкого скачка. Как и никто не ожидал появления этой их ракеты ближнего боя. Что, если аналогичное произойдет с их МДР?
   — Вполне справедливое замечание, — мрачно сказал Тейсман, — и я бы солгал, если бы сказал, что меня самого не посещают сомнения. Думаю, однако, что продемонстрированная эффективность «Мориарти» и постепенное улучшение возможностей нашей сверхсветовой связи служит признаком того, что мы набираем очки быстрее, чем теряем их. В настоящий момент похоже, что и мы и манти уперлись в достаточно серьезный барьер в смысле точности наведения МДР на предельных дистанциях. Точность у них лучше, но из-за нововведений, например новых систем самонаведения, точность наших ракет улучшается быстрее.
   Он откинулся в кресле и скрестил руки на груди.
   — Я посадил Линду и департамент Оперативных Разработок прогонять каждый из докладов о боестолкновениях через все мыслимые способы анализа. Мы отслеживаем качественные и количественные улучшения обеих сторон со всей возможной дотошностью и постоянно обновляем прогнозы. Есть вероятность того, что появится нечто, что опрокинет все наши расчеты. Я так не думаю и надеюсь, что этого не произойдет. Но, в любом случае, мы должны заметить изменение обстановки достаточно своевременно, чтобы переоценить и наши возможности, и наши планы. В общем, у меня нет намерения отправлять Флот в решительное наступление, пока я не буду уверен, что наши расчеты не потеряли актуальности.
   — И, при всем моем уважении, адмирал Жискар, — вставила Алёнка Бордервейк, — то, что вы проделали при Солоне, полностью подтвердило правильность замысла «Мориарти». Мы немедленно приступили к развертыванию «Мориарти» в других системах, начиная с наиболее важных. С учетом Солона, мы полагаем, что наши оборонительные возможности и доктрина достаточны, чтобы потери, к которым неизбежно приведет наступательная операция манти, были для них неприемлемы.
   — Прямо сейчас это выглядит именно так, — согласился Жискар. — С другой стороны, не забывайте, что у Солона против нас выступало только оперативное соединение, в которое входил единственный дивизион «Инвиктусов». Противоракетная оборона полноценного флота манти будет намного глубже и существенно гибче. Думаю, вы правы в том, что «Мориарти» в настоящее время представляет собой для нас лучший из вариантов организации стационарной обороны, но для того, чтобы выстоять против серьезного наступления манти, его придется разворачивать в расчёте на гораздо большую глубину, чем это было на Солоне.
   — Принято, — заявил Тейсман, ободрённый — и глубоко обрадованный — уверенностью и настойчивостью аргументов Жискара. Это был серьёзнейший и желаннейший прогресс по сравнению с тем, как Жискар винил себя после «Удара молнии».
   — Принято, — повторил главнокомандующий. — Мы работаем над этим. Вдобавок у Шэннон практически готовы к запуску в производство новые ракеты для стационарной обороны. Мы пока что не сумели втиснуть их во что-либо пригодное для загрузки в СД(п), но они должны изрядно подпортить настроение манти, когда те на них нарвутся. Во всяком случае, мы на это рассчитываем.
   — То есть, наша оборона должна стать достаточно надежна, чтобы мы могли немного рискнуть, действуя в наступлении, — сказал Жискар.
   — В определенных пределах, — согласился Тейсман. — Но только в определенных пределах. Чего мы позволить себе не можем, так это оступиться из-за собственной самоуверенности. Даже если, — он внезапно ухмыльнулся, — ты только что разгромил «Саламандру».
   — Ну, — с ответной ухмылкой признал Жискар, — должен признаться это действительно приятное чувство. Не имею против неё ничего личного, ты же понимаешь, но изображать из себя мальчика для битья быстро надоедает. Уверен, что и Лестер со мной согласен.
   — Я поднял доклады о сражениях — включая мои собственные — прошлого раунда войны, — задумчиво произнес Тейсман. — Выводы пока делать рано, но я склонен считать, что она проявила себя даже лучше, чем Белая Гавань, как минимум в тактике. Знаю, он задал нам жару и, видит Бог, эта их чертова операция «Лютик» была грёбаной катастрофой, но Харрингтон — коварна. Временами я думаю, что она даже не удосужилась прочитать устав, тем более следовать ему. Бог ты мой, вспомним тот сумасшедший трюк, который она провернула на Цербере! И то, что она сделала с Лестером у Сайдмора.
   — Лично мне, как человеку с удовольствием использовавшему против неё её же собственную идею, — сказал Жискар, — интересно, насколько произошедшее у Ханкока было идеей Сарнова, и насколько её? Я знаю, что разведка приписала успех Сарнову, и то, что мне о нём известно, говорит, что он мог бы придумать это и сам, но тут повсюду отпечатки пальцев Харрингтон.
   — Теперь, когда ты обратил на это внимание, и мне так кажется, — сказал Тейсман, нахмурившись. Затем пожал плечами. — Ну, она всего лишь одна женщина, и, как ты только что продемонстрировал, она не непобедима. Серьёзный противник, не тот, с кем бы мне хотелось встретиться не имея существенного превосходства, но не непобедимый. О чём, кстати, репортеры и трубят до умопомрачения с того самого момента, как пришло твоё сообщение. Предупреждаю, если покажешься где-нибудь на Хевене на публике, готовься, что вокруг тебя яблоку упасть будет негде.
   — Боже, — с отвращением пробормотал Жискар. — Только этого нам с Элоизой и не хватало — сматси.
   Тейсман расхохотался. Ему не следовало бы, и он это понимал, но сматси — наследники папарацци докосмической эры — всегда были особо вредоносным фактором жизни Народной Республики. На деле они были практически полуофициальными помощниками пропагандистов Бюро Открытой Информации. Их использовали для того, чтобы подогревать — и отвлекать — толпу при помощи всевозможных назойливых и раздутых историй о шоуменах, предполагаемых врагах народа и, особенно, о политических лидерах противостоящий звездных наций. Некоторые истории о Елизавете Третьей и ее предполагаемых… отношениях с древесным котом, например, решительно были перебором. Не говоря уже о том, что это было анатомически невозможно.
   К сожалению, сматси пережили крах Народной Республики, а свобода информации и свобода печати при восстановленной Конституции скорее сделали их даже более назойливыми. Пока что Жискар и президент Причарт ухитрялись держать свои отношения более-менее вне поля зрения сматси. А что эти так называемые «журналисты» устроят, когда наконец обнаружат то, что до тех пор упускали, составляло основу кошмаров, посещавших обеих любовников.
   — Что ж, — сказал Тейсман протягивая руку к Бордервейк, — я могу понять, почему это тебя так озаботило. И, хоть и против своей воли, боюсь, я ещё немного осложню тебе жизнь.
   — Осложнишь? — подозрительно уставился на него Жискар. — А каким именно образом? И не утруждайся заявлять, что ты сожалеешь. Я отсюда вижу, как у тебя глаза горят!
   — Ну… вот, — сказал Тейсман открывая коробку переданную ему Бордервейк и протягивая ее Жискару.
   Адмирал подозрительно посмотрел на коробку и заглянул внутрь. Выражение его лица переменилось, а взгляд резко вернулся к Тейсману.
   — Ты шутишь.
   — Нет, Хавьер, не шучу, — улыбка Тейсмана пропала.
   — Я не заслужил, — ровно сказал Жискар. — Господи, Жак Гриффит же получил это за Грендельсбейн!
   — Да.
   Тейсман отобрал у него коробку и достал из нее достаточно просто выглядевшую серебряную медаль. Она висела на простой голубой ленте и, когда Тейсман её поднял, блеснула в падающем на неё свете. Это был Крест Конгресса, медаль, от которой отказались сто восемьдесят лет назад, когда Законодатели «поправками» отправили Конституцию на свалку. Её заменил, по крайней мере официально, Орден Доблести, которым награждали «героев Народа» при Народной Республике. Но вместе с Конституцией воскресла и медаль. Пока что награждённых ею было только двое.
   То есть теперь, конечно, трое.
   — Это чертовски нелепо! — Жискар, на взгляд Тейсмана, разозлился не на шутку. — Я победил в одном маленьком столкновении с единственным оперативным соединением, половина которого сумела уйти, в то время как Жак уничтожил всю их программу строительства! А лейтенант Халдэйн пожертвовал своей жизнью, чтобы спасти почти три сотни товарищей по экипажу!
   — Хавьер, я…
   — Нет, Том! Мы не можем так унизить эту награду. Не сейчас! Говорю это тебе и скажу Элоизе, если понадобится!
   — Элоиза не имеет к этому никакого отношения. Да и я на самом деле тоже. Конгресс решает, кому её вручить, не президент и не флот.
   — Тогда скажи Конгрессу, чтобы они…
   — Хавьер! — резко оборвал адмирала Тейсман. Жискар откинулся в кресле, заткнувшись, но продолжая сверкать глазами.
   — Так-то лучше, — сказал Тейсман. — Теперь слушай. В общем и целом я согласен с тем, что ты только что заявил. Но, как я уже говорил, решение принимали не я и не Элоиза. И, несмотря на то, что ты чувствуешь, есть очень веские причины, по которым тебе следует принять медаль. Не последняя из них — вопрос восприятия публики. Знаю, что тебе не нравится слышать это, но рейды Харрингтон вызвали немало гнева. И не весь этот гнев направлен был на манти, поскольку общим мнением похоже было, что мы должны были каким-то образом остановить её. А ещё её деятельность начинала возбуждать страх. И вот теперь ты не просто остановил один из рейдов, но и разгромил её. Теперь все затаённые разочарование и гнев — и страх — преломившись в том, что ты сотворил превратились в удовлетворение. Честно говоря, я уверен, что это основная причина, по которой Конгресс в своей безграничной мудрости решил наградить тебя Крестом.
   — Меня не волнуют их причины. Я его не приму. Точка. Конец.
   — Хавьер… — начал было Тейсман, но остановился и покачал головой. — Чёрт подери, ты даже больше похож на «Саламандру», чем мне казалось!
   — В каком смысле? — подозрительно спросил Жискар.
   — Упорно ходят слухи, что она отказалась от медали парламента «За Доблесть» в первый раз, когда её ей пытались вручить.
   — Неужели? — Жискар внезапно хихикнул. — Молодец! А ты можешь сказать Конгрессу, что в другой раз, если они решат вручить мне Крест, я его может быть и приму. Но не в этот раз. Пусть найдут что-то ещё, что-то, что не девальвирует Крест. Эта награда слишком важна для Флота, который мы пытаемся создать, чтобы превратится в политическую.
   Тейсман просто сидел несколько секунд, уставившись на адмирала. Затем вернул серебряный крест в коробку, закрыл её и вздохнул.
   — Может быть ты и прав. На самом деле я готов с тобой согласится. Но главное то, что ты искренне намерен упереться.
   — Можешь рассчитывать на это.
   — Я так и понял. — Тейсман не очень радостно улыбнулся. — Ты ставишь нас с Элоизой в очень неловкое положение перед Конгрессом.
   — Я искренне сожалею об этом. Но я не передумаю. Не в этом деле.
   — Хорошо. Я пойду в Конгресс — слава Богу, о награде ещё не было объявлено! — и скажу им, что твоя природная скромность не позволяет тебе в настоящее время принять эту награду. Я предложу, чтобы они просто проголосовали за объявление тебе благодарности Конгресса. Надеюсь это тебе не покажется чересчур напыщенным?
   — Все что угодно, кроме Креста. И, — глаза Жискара блеснули, — если это также будет включать в себя благодарность всем моим людям.
   — Это я, пожалуй, смогу устроить. — Тейсман помотал головой. — Господи Иисусе! Теперь мне ещё и с Лестером говорить.
   — Что ты имеешь в виду?
   — Ну, ты же знаешь как давно и тщательно он культивировал образ неуправляемого ковбоя, прежде чем мы избавились от Сен-Жюста. Как ты думаешь, он отнесётся к известию, что Конгресс намерен дать ему Крест за Занзибар? Особенно теперь, после того, как ты установил прецедент отказа от этой чёртовой штуки!

Глава 40

   — Ваша милость, — натянуто сказал Франц Иллеску, — от лица Бриарвудского Центра Репродукции я приношу вам лично свои искренние извинения за непростительное нарушение конфиденциальности с нашей стороны. Я обсудил данный вопрос с нашим юридическим отделом, и распорядился не оспаривать ваших претензий, какое бы возмещение ущерба вы не потребовали за нашу небрежность. Кроме того, учитывая шумиху в средствах массовой информации, спровоцированную разглашением данной информации, я известил наш финансовый отдел, что все дополнительные услуги будут вам предоставлены бесплатно.
   Хонор стояла в фойе Бриарвуда, лицом к лицу с Иллеску, и ощущала искренность его раскаяния. Оно перекрывалось только мощным негодованием от того, что он оказался в подобной ситуации, особенно из-за того, что была замешана она. И, без сомнения, ещё он подозревал — или, как минимум, боялся — что её родители сочтут лично его ответственным за всё произошедшее. Однако, невзирая на это, его эмоциями правили именно раскаяние и профессиональная ответственность. Маловероятно, что многие поверили бы в это, глядя на его напряженную спину, сжатые челюсти и выражение лица. У Хонор, однако, не было другого выхода.
   Она почти жалела об этом. После того, как ей пришлось продираться сквозь толпу репортеров, собравшихся у Бриарвуда — несмотря на падение Соломона Хейеса, история всё ещё не утратила привлекательности для определённой, достаточно неприятной, породы репортеров — она определённо жаждала нарезать ремней из шкуры Франца Иллеску. Но не могла. По крайней мере не тогда, когда искренность его извинений была столь очевидна.
   — Доктор Иллеску, — через мгновение сказала она, — я знаю, что вы лично не имеете отношения к утечке информации.
   Глаза его слегка расширились и она ощутила его удивление её спокойным тоном.
   — Кроме того, — продолжала она, — у меня достаточно опыта работы в большой бюрократической организации. Вроде Королевского Флота. И, хотя я знаю, что капитан отвечает за всё происходящее на борту его корабля, я также понимаю, что бывают и вещи, с которыми он ничего не может поделать. Убеждена, что данная утечка относится к таковым.
   Не буду вас заверять, что я не разгневана и не возмущена произошедшим до крайности. Однако я уверена, что вы сделали всё, что было в ваших силах, чтобы установить, каким именно образом эта информация могла попасть в руки кого-то вроде Соломона Хейеса. Не вижу смысла наказывать вас или ваше учреждение за преступные действия некоего субъекта, действовавшего без вашего ведома и вопреки политике Бриарвуда в отношении конфиденциальности пациентов. Я не намерена требовать возмещения ущерба ни с вас, ни с Бриарвуда. Я принимаю ваше предложение о бесплатном предоставлении дальнейших услуг и, со своей стороны, считаю на этом вопрос исчерпанным.
   — Ваша милость… — начал Иллеску, но остановился. Он секунду смотрел на неё, напряжение с него несколько спало, затем глубоко вдохнул.
   — Это очень великодушно и милосердно с вашей стороны, ваша милость, — с абсолютной искренностью сказал он. — Я не буду продолжать извинения, потому, что, честно говоря, никто бы не смог достойно извинится за это происшествие. Однако я почту за честь лично проводить вас к вашему сыну.

* * *

   Хонор, с Лафолле у неё за спиной, стояла в маленькой комнатке, окрашенной в приятные пастельные тона и разглядывала невзрачно выглядевший ящик в центре. Она могла бы нажать на кнопку, которая раскрыла бы оболочку «ящика» и открыла бы взгляду искусственную матку, в которой понемногу рос её ребенок, но решила этого не делать. Она видела все медицинские отчеты, фотографии, но какая-то её часть хотела увидеть плод собственными глазами. Но она уже решила не делать этого, пока к ней не присоединятся Хэмиш с Эмили. Это её ребенок, но в то же самое время и их, и она не собиралась лишать их такого момента.
   Она улыбнулась собственной глупости, пересекла комнату, села рядом с устройством и спустила Нимица с плеча на колени. Силовое кресло было роскошно комфортабельно. Она откинулась, закрыла глаза и прислушалась. Громкость динамиков была невелика, но она могла слышать то, что слышал её нерожденный сын. Ровный звук записи биения её собственного сердца. Обрывки музыки — особенно работ Сальваторе Хаммервелла, её любимого композитора — и звук её собственного голоса. Читающего, как она поняла с совершенно иной улыбкой, книгу «Дэвид и Феникс».
   Она так сидела несколько минут. Слушала. Это было дитя её тела, дитя, выносить которое она не могла, а эта тихая уютная комната существовала именно для того, что в ней происходило. Чтобы прикоснуться, хотя бы на время, к мистическому процессу, которого обстоятельства, судьба и долг ее лишили. И в случае Хонор в этом было больше, чем в случае других матерей.
   Она потянулась к нему, вслушиваясь не только ушами, и там, в тишине ее мозга нашла его. Почувствовала его. Он ощущался светлым, сонным и текучим присутствием. Еще ничего не знающий, еще только идущий к существованию. Его мыслесвет отражался в глубине её сознания и в глубине её сердца. Полный обещания того, кем он станет, шевелящийся при звуках голоса родителей, тоскующий во снах по будущему, которое его ожидало.