Эл Райс. Мэйфейрские ведьмы

присутствующим, скрыто торжествуя.
-- Вот как? Да это просто чудо! -- заявил пьяный Андре, который к этому
времени уже ел как свинья, обходясь без ножа и вилки.
Старый доктор, прищурившись, посмотрел на Шарлотту, не обращая внимания
на то, что его кружевное жабо все вымазано едой, а вино из дрожащего в
нетвердой руке бокала проливается на стол. Казалось, еще секунда, и он
уронит сам бокал. У стоящего за его спиной молодого раба вид был очень
встревоженный.
-- Что значит -- разговаривал с вами весь день? -- переспросил доктор.
-- Когда я последний раз его видел, он находился в полнейшем ступоре.
-- Его состояние меняется ежечасно, -- ответила одна из кузин.
-- Он никогда не умрет! -- прогремела старуха, вгрызаясь в очередной
кусок.
В эту минуту в комнату вошел Реджинальд, поддерживая высокого,
седовласого, очень истощенного, похожего на скелет мужчину. Закинув тонкую
руку на плечи раба и склонив набок голову, старик поочередно обвел взглядом
всю компанию -- в его блестящих глазах светился острый ум.
Его усадили во главе стола, а поскольку он не в состоянии был сидеть
прямо, привязали шелковыми шалями к спинке кресла. Реджинальд, видимо
досконально знающий процедуру, приподнял подбородок старого хозяина, так как
тот не мог самостоятельно держать голову.
Кузины тут же принялись трещать о том, как приятно видеть его в добром
здравии и что они просто поражены столь заметным улучшением его
самочувствия. Свое удивление выразил и доктор.
Когда же старик заговорил, пришла моя очередь удивиться.
Он дернул вялой рукой и, приподняв ее, со стуком опустил на стол. В ту
же секунду уста его открылись и послышался глухой монотонный голос, хотя
лицо не исказила ни одна морщинка -- лишь нижняя челюсть чуть опустилась:
-- Мне еще далеко до смерти, и я не желаю ничего о ней слышать!
Безвольная рука вновь судорожно дернулась над столом и с грохотом
упала.
Шарлотта, прищурившись, следила за всем происходящим, глаза ее
поблескивали. Я впервые видел ее такой собранной и сосредоточенной -- все ее
внимание было приковано к лицу старика и его безжизненно лежавшей руке.
-- Бог мой, Антуан, -- вскричал доктор, -- не станете же вы винить нас
за излишнее беспокойство!
-- Мой разум ясен, как всегда! -- заявил полуживой старик тем же
бесцветным голосом. Очень медленно повернув голову, словно она была
деревянной болванкой на скрипящем шарнире, он обвел всех взглядом и вновь с
кривой улыбкой обратился в сторону Шарлотты.
Стремясь повнимательнее всмотреться, я наклонился вперед, чтобы свечи
не слепили глаза, и только тогда увидел, что глаза старика налиты кровью, а
лицо словно замороженная маска -- при малейшей смене его выражения казалось,
будто ледяная поверхность покрывается трещинами.
-- Я доверяю тебе, моя любимая невестка, -- заявил он, и на этот раз
полное отсутствие интонации с лихвой окупилось громогласностью.
-- Да, mon pлосом ответила Шарлотта, -- я всегда буду
заботиться о вас, не сомневайтесь.
И, придвинувшись к мужу, она пожала его безвольную руку.
-- Отец, вы не страдаете от боли? -- тихо спросил несчастный калека, и
во взгляде его, обращенном на старика, промелькнул страх -- кто знает,
возможно, он видел перед собой собственное будущее.
-- Нет, сын мой, я никогда не чувствую боли. -- Ответ прозвучал
успокаивающе.
Чем дольше я наблюдал за полуживым созданием, гораздо более похожим на
деревянную куклу, чем на человека, тем тверже становилась моя уверенность,
что беседу с нами ведет вовсе не оно, а нечто вселившееся внутрь его и
завладевшее его душой. На меня как будто снизошло секундное озарение: я
вдруг увидел подлинного Антуана Фонтене, загнанного в ловушку собственного
тела, лишенного способности управлять даже своим голосом, -- и этот Антуан
Фонтене смотрел на меня глазами, полными ужаса.
Видение промелькнуло как молния, но было тем не менее удивительно
отчетливым. Я резко повернулся к Шарлотте и встретил ее холодный, вызывающий
взгляд, словно побуждающий меня произнести вслух пришедшую на ум догадку.
Старик в свою очередь долго не сводил с меня пристального взгляда и внезапно
оглушительно расхохотался, заставив вздрогнуть от неожиданности всех
присутствующих.
-- Ради всего святого, Антуан! -- взмолилась симпатичная кузина.
-- Отец, выпей вина, -- предложил старший сын. Черный слуга Реджинальд
потянулся за бокалом, но старик вдруг сам поднял обе руки, уронил их на
стол, а затем, зажав ими бокал, с горящим взором поднес его ко рту и
выплеснул содержимое себе в лицо... Вино потекло по подбородку, однако
несколько капель все же попали в рот.
Сидевшие за столом замерли в ужасе. Реджинальд оцепенел. И только
Шарлотта, с едва заметной улыбкой наблюдавшая за проделкой старого
джентльмена, суровым тоном произнесла, поднимаясь из-за стола:
-- Ну хватит, отец, вам пора в постель.
Рука старца со стуком упала на стол. Реджинальд тщетно попытался
поймать выпавший из ослабевших пальцев бокал -- тот опрокинулся, остатки
вина залили скатерть.
Окаменелые челюсти вновь разомкнулись, и глухой голос произнес:
-- Я устал от разговоров. Пожалуй, мне лучше уйти.
-- Да, нужно отдохнуть. -- Шарлотта подошла к его креслу. -- А мы вас
навестим.
Неужели больше ни одной живой душе не бросился в глаза весь этот ужас?
Разве никто не видел, что безвольными конечностями старика управляет
дьявольская сила? Реджинальд поднял старца на ноги и повел прочь из зала --
точнее, даже не повел, а понес, ибо старший Фонтене уронил голову на грудь
и, казалось, не мог уже и пальцем пошевельнуть. Кузины молча, с отвращением
смотрели ему вслед. Пьяные братья едва ли не кипели от злости, а доктор,
только что осушивший очередной бокал красного вина, лишь качал головой.
Шарлотта проводила старика невозмутимым взглядом и, едва дверь за ним
закрылась, вернулась на свое место за столом.
Наши глаза встретились. Готов поклясться, что ее взор в тот момент
горел ненавистью ко мне за то, что я все понял. Пытаясь скрыть неловкость, я
отпил немного вина -- оно было отменного вкуса, хотя, как я успел заметить,
чересчур крепкое -- и почувствовал, как по всему телу разлилась непривычная
слабость.
-- Я уже много лет не видела, чтобы его руки так двигались, -- подала
вдруг голос глухая старуха, та, что была похожа на насекомое. Она обращалась
ко всем и одновременно ни к кому конкретно.
-- Ну а мне показалось, что говорил не он, а сам дьявол! --
откликнулась симпатичная дама.
-- Черт бы его побрал, он никогда не умрет, -- прошептал Андре, падая
лицом в тарелку, и мгновенно заснул. Его опрокинутый бокал скатился со
стола.
-- Да, его умирающим не назовешь, -- с тихим смешком согласилась
Шарлотта, по-прежнему взирая на все происходящее с самым невозмутимым видом.
И тут все вздрогнули. Неожиданно откуда-то с лестницы -- наверное, с
верхней площадки -- донеслись раскаты жуткого хохота, от которого всех
присутствующих буквально передернуло, -- старик еще раз напомнил о себе.
Лицо Шарлотты приняло суровое выражение. Нежно похлопав мужа по руке,
она поспешно покинула обеденный зал, успев все-таки при этом бросить взгляд
в мою сторону.
Наконец старый доктор со вздохом объявил, что должен ехать домой,
однако к этому времени он так напился, что, несмотря на неоднократные
попытки, не в силах был встать из-за стола. Как раз в это время прибыли еще
два гостя, хорошо одетые французы. Им навстречу тут же направилась
симпатичная пожилая дама, тогда как остальные три уже покидали обеденный
зал. Самая старшая из них, сморчок, при этом злобно оглядывалась на
уснувшего лицом в тарелке Андре и что-то недовольно бормотала себе под нос.
Пьер тем временем поднялся из-за стола и помог встать напившемуся доктору,
после чего парочка, покачиваясь, удалилась на террасу.
Оставшись наедине с Антуаном, -- сонм рабов, убиравших со стола, не в
счет, -- я спросил хозяина дома, не пожелает ли он выкурить со мной сигару,
и добавил, что как раз в тот день приобрел две штуки в Порт-о-Пренс, кажется
неплохие.
-- О, в таком случае вы должны попробовать мои -- из табака, который я
здесь выращиваю, -- объявил он.
Мальчишка-раб принес нам сигары и огня и остался стоять рядом со своим
господином, чтобы давать тому затянуться, когда он пожелает.
-- Вы должны простить моего отца, -- тихо произнес Антуан, словно не
желая, чтобы его услышал кто-либо, кроме меня. -- Ум у него чрезвычайно
острый. Это все ужасная болезнь виновата.
-- Прекрасно понимаю, -- отозвался я.
Из гостиной напротив, где расположились остальные участники обеда,
доносились смех и оживленный разговор. Судя по всему, Пьер с доктором тоже
участвовали в общем веселье.
Двое черных рабов, совсем еще мальчики, тем временем пытались поднять
из-за стола Андре. Тот в ответ лишь злился и что-то бормотал в пьяном
возмущении, а потом резко вскочил и ударил одного из мальчишек так сильно,
что бедняга расплакался.
-- Не глупи, Андре, -- устало урезонил родственника Антуан и
сочувственно обратился к пострадавшему: -- Подойди сюда, малыш.
Раб подчинился, а буян вне себя от ярости вылетел из обеденного зала.
-- Возьми монету из моего кармана, -- велел мальчишке хозяин. Тот не
заставил себя ждать -- похоже, ритуал был ему хорошо знаком -- и с сияющими
глазами зажал в руке награду.
Наконец появилась хозяйка дома в сопровождении Реджинальда, и на этот
раз вместе с ней был розовощекий малыш, благословенный агнец, и две
няни-мулатки, ни на шаг от него не отходившие, словно это не ребенок, а
драгоценная фарфоровая чашка, готовая в любую секунду разбиться.
При виде отца малыш радостно засмеялся и задрыгал ножками, в то время
как несчастный калека не в силах был шевельнуть рукой, чтобы приласкать
сына. Какое печальное зрелище!
Тем не менее Антуан в ответ улыбнулся, а когда прелестное создание на
несколько мгновений опустили ему на колени, нежно поцеловал светлую головку.
Никаких тревожных признаков в поведении ребенка я не заметил, но,
уверен, в столь юном возрасте болезнь не давала о себе знать и у Антуана,
Дитя унаследовало лучшие черты как от отца, так и от матери -- я впервые
видел такого очаровательного младенца.
Наконец мулатки, обе очень симпатичные, получили разрешение забрать
малыша и унести в детскую -- подальше от мира, таящего в себе столько
опасностей.
Хозяин дома тоже начал прощаться, взяв с меня обещание, что я останусь
в Мэйфейр столько, сколько пожелаю. Напоследок я выпил еще немного вина,
решив про себя, что на этом и закончу, так как голова начинала кружиться.
Не помню, каким образом я вдруг оказался на полутемной террасе, рядом с
красавицей Шарлоттой. Как потом выяснилось, она привела меня сюда, чтобы
дать возможность полюбоваться садом, неярко освещенным разноцветными
фонарями. Мы опустились на деревянную скамью.
Несмотря на то что я взмолился больше не наливать мне, -- сам не
понимаю, как это я умудрился столько выпить, -- Шарлотта и слышать ничего не
захотела:
-- Это лучшее мое вино, я привезла его из дому.
Из вежливости пришлось согласиться. Чувствуя, что пьянею все сильнее, и
желая прояснить голову, я поднялся со скамьи и, покрепче ухватившись за
деревянные перила, глянул вниз. Казалось, ночь полна темных призраков:
какие-то тени -- наверное, рабы -- сновали по саду. Проходившая мимо
пышнотелая загорелая красотка одарила меня улыбкой. Голос Шарлотты доносился
до меня словно сквозь сон:
-- Итак, красавец Петир, что еще вы хотите мне сказать?
"Почему она так странно ко мне обращается? -- подумал я. -- Ведь
наверняка ей известно, что я ее отец".
Хотя, с другой стороны, вполне вероятно, что она этого и не знала. Что
ж, как бы то ни было, я должен хотя бы попытаться все объяснить. Неужели она
не понимает, что этот дух никак нельзя назвать обычным привидением? Ведь
существо, которое способно завладеть телом старика и полностью подчинить его
своей воле, на самом деле черпает свою силу от нее, и в то же время, не
ровен час, может повернуться против нее... Однако Шарлотта не пожелала меня
слушать.
Взглянув в сторону ярко освещенного обеденного зала, я увидел, как
мальчишки-рабы в блестящих голубых атласных ливреях наводят там порядок.
Вытирая сиденья кресел и подбирая упавшие салфетки, они играли и бесились
как чертенята, не подозревая, что я наблюдаю за их развлечениями.
Я обернулся к Шарлотте и столкнулся с холодным немигающим взглядом
красивых глаз. А еще заметил, что она распустила волосы и словно кабацкая
девка, низко обнажила великолепные белые плечи и грудь. Я не мог отвести
глаз от представшей передо мной картины, хотя отлично сознавал, что отец не
имеет права так смотреть на собственную дочь -- это было явным грехом.
-- Вы переоцениваете свои знания, -- заговорила она, продолжая
прерванный разговор, суть которого уже выпала из моего смятенного сознания.
-- Но ведь, по словам матери, вы все равно что священник -- знакомы только с
законами и теориями. С чего это, скажите на милость, вы взяли, что духи есть
зло?
-- Вы меня не поняли. Речь не о том, что духи несут зло, а о том, что
они опасны. О том, что они враждебны к людям и совершенно неуправляемы. Я не
называю их порождением ада, поскольку не знаю, так ли это.
Язык отказывался мне подчиняться, тем не менее я постарался объяснить
Шарлотте, что, согласно учению Католической церкви, все "неизвестное"
обладает демонической природой, -- в этом-то и заключается основное и
принципиальное различие между церковью и Таламаской, много лет тому назад
послужившее причиной основания нашего ордена.
Мальчишки по-прежнему носились по залу, прыгали, кружились, то
появляясь в поле моего зрения, то исчезая в глубине зала. Голова моя была
словно в тумане.
-- А почему вы не допускаете мысли, что я досконально изучила этого
духа и вполне могу им управлять? -- спросила Шарлотта. -- Неужели вы и в
самом деле полагаете, что моя мать не держала его в своем подчинении?
Неужели вы не понимаете, что со времен Сюзанны кое-что существенно
изменилось?
-- Да все я понимаю. Я ведь видел старика. Мысли путались, я не мог
найти подходящих слов, а воспоминания об увиденном в обеденном зале мешали
рассуждать логически. Отчаянно хотелось выпить, однако я удержался -- будет
только хуже.
Слава Богу, Шарлотта взяла у меня из рук бокал. Казалось, она пришла к
какому-то решению.
-- Моя мать не знала, что стоило ей только повелеть, и Лэшер вселится в
кого угодно, хотя любой священник мог бы ей рассказать про людей, одержимых
дьяволом; впрочем, в тех случаях вторжение в чужую душу не приносило пользы.
-- О какой пользе вы говорите?!
-- Всем им приходится в конце концов покидать новое тело -- как бы ни
старались, они не могут стать этим человеком. Ах, если бы только Лэшер мог
превратиться в старика...
Я пришел в ужас от услышанного, однако Шарлотту, похоже, это лишь
позабавило -- по ее губам пробежала улыбка.
-- И все-таки, что вы считали необходимым передать мне? -- жестом
указав на место рядом с собой, вернулась она к первоначальной теме
разговора.
-- Я хотел предупредить, попросить вас отказаться от этого существа,
отдалиться от него и не строить свою жизнь, рассчитывая на его силу, о
которой нам ничего не известно. Вы не должны учить его. Ведь он и понятия не
имел о возможности завладеть душой человека -- именно вы научили его этому
искусству. Разве я не прав?
Шарлотта промолчала и словно задумалась.
-- Значит, вы просвещаете демона, чтобы он служил вашим целям?! --
продолжал я. -- Сюзанна, будь она в состоянии прочесть демонологию, которую
ей показал инквизитор, сумела бы наслать демона на человека. Равно как и
Дебора, уделяй она больше внимания книгам. Нет, эта задача досталась вам, и
то, что задумал инквизитор, осуществилось лишь в третьем поколении! Чему еще
вы хотите обучить существо, уже способное вторгаться в души людей, вызывать
бурю и превращаться в неотразимо прекрасного призрака в открытом поле?
-- Что вы имеете в виду? Какой еще призрак? -- заинтересовалась
Шарлотта.
Я рассказал ей о том, что видел в деревне Доннелейт, -- о
полупрозрачной человеческой фигуре среди древних камней, которая -- ив этом
у меня не было ни малейших сомнений -- не имела ничего общего с реальностью.
Впервые за все время нашего общения Шарлотта проявила такое внимание к моим
словам.
-- Вы видели его? -- недоверчиво переспросила она.
-- Да, конечно, видел, и Дебора тоже.
-- А вот передо мной он никогда в таком виде не появлялся... -- едва
слышно прошептала Шарлотта и. -- уже громче -- решительно заявила -- Но тут
какая-то ошибка: простушка Сюзанна считала его черным человеком -- дьяволом,
как его называли, -- именно в таком обличье она его и видела.
-- Но в его внешности не было ничего ужасного -- напротив, он выглядел
скорее красивым.
Шарлотта в ответ лишь озорно рассмеялась, и глаза ее неожиданно
вспыхнули живым огнем.
-- Значит, она воображала себе дьявола красивым, и Лэшер для нее
превратился в красавца. Вот видите, все, что он есть, проистекает от нас.
-- Возможно, мадам, возможно. -- Терзаемый жаждой, я покосился на
пустой бокал, но решил, что не стану напиваться. -- А возможно, и нет.
-- Да, вот почему меня так привлекает это создание, -- сказала она, --
Разве вы до сих пор не поняли, что само по себе оно не умеет мыслить? Оно
способно сосредоточиться только по приказу Сюзанны; по зову Деборы оно
научилось концентрироваться в одном месте и вызывать бурю; а я научила его
превращаться в старика. И оно в восторге от этих проделок, ему доставляет
удовольствие разглядывать нас человеческими глазами. Неужели так трудно
догадаться, что именно своей изменчивостью, стремлением к постижению нового
и нежеланием останавливаться на достигнутом оно мне и нравится?
-- Но оно таит в себе опасность! -- прошептал я. -- Это существо лжет.
-- Нет, это невозможно. Спасибо, что предупредили, но все ваши
предостережения настолько беспочвенны, что над ними можно только посмеяться.
Она протянула руку к бутылке и вновь наполнила мой бокал.
Но я не принял его.
-- Шарлотта, умоляю...
-- Петир, позвольте мне говорить откровенно, потому что вы этого
заслуживаете. Наша жизнь наполнена борьбой, мы ко многому стремимся и
вынуждены преодолевать неисчислимые препятствия. Сюзане, например, мешали ее
наивность и невежество. Дебору воспитали как сельскую оборванку, и даже в
собственном замке она всегда оставалась не более чем страшащейся всего на
свете крестьянской девчонкой, считавшей Лэшера единственным источником
своего благосостояния.
Так вот, я не сельская знахарка, не пугливая девчонка без роду и
племени. Я родилась и выросла в богатстве и роскоши, мне дали отличное
образование, и с малых лет я привыкла получать все, что только могла
пожелать. В свои неполных двадцать два года я уже мать, а вскоре, наверное,
стану вдовой. Я управляю всем поместьем и начала делать это еще до того, как
мать поделилась со мной своими тайнами и прислала сюда Лэшера. И в
дальнейшем я по-прежнему намерена изучать это существо, использовать его и
позволить ему черпать силы там, где их в избытке, то есть у меня.
Полагаю, что вы не нуждаетесь в дальнейших объяснениях, Петир ван
Абель, -- ведь мы с вами очень похожи, и на то есть свои причины. Вы сильный
человек, я тоже. Однако я хочу, чтобы вы поняли кое-что еще: я полюбила
этого духа -- слышите? -- я научилась его любить! Потому что этот дух стал
моей волей!
-- Он погубил вашу мать! -- воскликнул я и вновь заговорил о
безграничном коварстве сверхъестественных сил, подтверждение чему мы находим
во множестве древних легенд и сказаний. В завершение своей тирады я заявил,
что это существо нельзя до конца понять разумом, а следовательно, нельзя и
управлять им разумно.
-- Моя мать отлично знала вам цену, -- печально покачала головой
Шарлотта, протягивая мне бокал с вином, от которого я в очередной раз
отказался. -- Все вы из Таламаски в конечном итоге не лучше католиков и
кальвинистов.
-- Ничуть не бывало, -- сказал я. -- У нас с ними нет ничего общего. В
отличие от духовенства мы черпаем наши знания, основываясь на наблюдениях и
опыте! Мы шагаем в ногу со временем и с этой точки зрения скорее сродни
хирургам, терапевтам, философам!
-- Ну и что это значит? -- фыркнула Шарлотта.
-- Духовенство ищет ответы в откровениях, в Святом Писании. Рассказывая
о старинных легендах про демонов, я пытался привлечь ваше внимание к чистому
знанию! У меня и в мыслях нет призывать к буквальному и доскональному
восприятию всего, что написано в области демонологии. Нет! Следует выбрать
лишь самое главное, а остальное безжалостно отвергнуть.
Она молчала.
-- Вы говорите, дочь моя, что получили весьма хорошее образование. В
таком случае вспомните судьбу моего отца, хирурга Лейденского университета,
человека, который отправился в Падую, чтобы учиться, а затем в Англию, чтобы
слушать лекции Уильяма Гарвея*; [Гарвей Уильям -- выдающийся английский
ученый-медик первой половины XVII в.] отец выучил французский, чтобы читать
труды Паре*. [Паре Амбруаз -- французский хирург XVI в.] Великие врачеватели
отбрасывают в сторону "священные книги" Аристотеля и Галена. Они учатся,
рассекая мертвые тела, рассекая живых животных! Они ведут наблюдения и таким
образом обретают знания. Это и наш метод. Поэтому я и говорю -- посмотрите
внимательнее на это существо, вспомните, что оно совершило! Я утверждаю, что
оно своими трюками довело Дебору до гибели. Оно погубило и Сюзанну.
Молчание.
-- Значит, вы советуете изучить его получше. Вы велите мне отнестись к
нему так, как отнесся бы врач. И покончить при этом с колдовством,
заклинаниями и тому подобным.
-- Да, для этого я сюда и приехал, -- со вздохом подтвердил я.
-- Вы приехали сюда ради чего-то другого, гораздо более важного и
лучшего, -- возразила она, одарив меня дьявольской и в то же время
очаровательной улыбкой. -- Ну же, будем друзьями. Выпейте со мной.
-- Мне бы лучше сейчас отправиться спать. Она мило рассмеялась.
-- Я тоже не прочь отдохнуть, но не сию минуту.
Она снова протянула мне бокал, и, чтобы не показаться невежливым, я
принял его и выпил, мгновенно опьянев еще больше, чем прежде, словно в
бутылке было адское зелье.
-- Пожалуй, мне уже достаточно, -- пробормотал я.
-- Это же мое лучшее бордо, вы обязательно должны выпить еще. --
Шарлотта опять наполнила мой бокал.
-- Ладно.
Знал ли я тогда, Стефан, что должно произойти? Неужели даже в ту
минуту, когда я поднес бокал к губам, я любовался ее сочными губками и
изящными ручками?
-- Милая красавица Шарлотта, -- сказал я, -- известно ли вам, как я
люблю вас? Мы говорили о любви, но я не сказал...
-- Знаю, знаю, -- ласково прошептала она, поднимаясь и беря меня за
руку. -- Не расстраивайтесь так, Петир. Я все знаю.
-- Взгляните вокруг! -- Я попытался привлечь ее внимание к прекрасному
зрелищу; огни внизу, казалось, танцевали на деревьях, словно светлячки, и
сами деревья как будто ожили и наблюдали за нами, а ночное небо уходило в
безбрежную высь, где сияли звезды и залитые лунным светом облака.
-- Идем, дорогой, -- сказала Шарлотта, увлекая меня за собой к
лестнице.
Признаюсь, Стефан, ноги мои ослабли от вина, я спотыкался.
В это время послышалась тихая музыка, если ее можно так назвать, потому
что зазвучали только африканские барабаны; им вторил какой-то странный
печальный рожок. Его звук сначала мне понравился, но потом вызвал
отвращение.
-- Отпустите меня, Шарлотта, -- взмолился я, а она продолжала тянуть
меня к скалам. -- Будет лучше, если я отправлюсь спать.
-- Да, сейчас ты отдохнешь.
-- Тогда, почему мы идем к скалам, дорогая? Вы хотите сбросить меня в
море?
Шарлотта рассмеялась.
-- Ты такой красавчик, несмотря на всю свою пристойность и голландские
манеры! -- Она танцевала передо мной, двигаясь быстро и грациозно на фоне
темного блестящего моря, и ее волосы развевались на ветру.
Она была прекраснее даже, чем моя Дебора. Опустив взгляд, я, к своему
удивлению, обнаружил, что в левой руке по-прежнему держу бокал. Шарлотта тут
же наполнила его, а я, терзаемый жаждой, осушил содержимое залпом, как пьют
эль.
Снова взяв меня под руку, она указала на крутую тропинку, проходившую в
опасной близости от края пропасти, но я заметил в конце крышу, свет и, как
мне показалось, выбеленную стену.
-- Ты думаешь, я не благодарна тебе за все, что ты рассказал? --
прошептала она мне на ухо. -- Напротив, очень благодарна, И жажду услышать
новые подробности и о твоем отце-лекаре, и о других людях, чьи имена ты
называл.
-- Я могу поведать тебе многое, но не для того, чтобы полученными от
меня сведениями ты воспользовалась во зло.
Нетвердо держась на ногах, я попытался разглядеть рабов, игравших на
барабанах и рожке, -- судя по звучанию инструментов, где-то совсем рядом
Музыка эхом разносилась по скалам.
-- О, значит, ты веришь в зло! -- рассмеялась Шарлотта. -- Ты веришь в
ангелов и дьяволов и сам предпочел бы стать ангелом, как ангел Михаил,
который низверг дьявола в ад. -- Обняв меня одной рукой, дабы уберечь от
падения, она тесно прижалась ко мне грудью и нежной щекой коснулась плеча.
-- Мне не нравится эта музыка, -- сказал я, -- Зачем они так играют?
-- Потому что это доставляет им радость. Плантаторы в здешних местах
совсем не заботятся о развлечении своих рабов. А стоило бы. Они получали бы
гораздо больше. Впрочем, мы, кажется, опять вернулись к наблюдениям. Идем