Страница:
Ведь он был таким властным человеком. В ту минуту я готов был пойти на что
угодно, лишь бы вернуть его расположение. Не знаю, что бы я делал, если бы
он вышвырнул меня из дома!
Он принял мои объяснения с улыбкой, похлопал меня по плечу и велел
успокоиться. Уверяю вас, это навсегда излечило меня от желания где-то
шататься! У меня было так скверно на душе, а он оказался таким спокойным,
таким понимающим, что это научило меня кое-чему в жизни, серьезно говорю.
А потом Джулиен пустился в рассуждения о том, что читает чужие мысли и
может даже проследить, что происходит в других местах. Он многое говорил об
этом. До сих пор не знаю, серьезно ли он так считал или это была одна из его
очередных шуток. У него были красивейшие глаза. На самом деле он был очень
красивый старик. И одевался с шиком. Наверное, сейчас вы сказали бы, что в
нем было что-то от денди. Когда он надевал костюм из тонкого белого полотна,
желтый шелковый жилет и белую шляпу, то смотрелся великолепно.
Наверное, я до сих пор подражаю ему. Ну разве это не печально? Я
расхаживаю по улицам, пытаясь выглядеть, как Джулиен Мэйфейр.
О, чуть не забыл! Сейчас расскажу. Однажды он здорово меня напугал Я
так и не знаю до сегодняшнего дня, что же на самом деле произошло. Как-то
вечером мы заговорили с Джулиеном о том, как он выглядел, когда был молод,
каким красавцем он получался на всех фотоснимках. Знаете ли, когда я
принимался их рассматривать, то словно изучал историю фотографии. Первые
снимки Джулиена были дагерротипами, затем появились ферротипии, а позже
подлинные фотографии светло-коричневых тонов на картонке и, наконец,
черно-белые фото, какие делают теперь. В общем, он показал мне целую пачку,
и я сказал: "Жаль, я не знал вас молодым, могу представить, каким вы были
красивым". Тут я замолчал и смутился, решив, что, наверное, обидел его. Но
он просто улыбался, глядя на меня. Никогда не забуду этой сцены. Он сидел,
скрестив ноги, на своем кожаном диване, курил трубку и, глядя на меня сквозь
клубы дыма, сказал: "Что ж, Ричард, если тебе хочется знать, каким я был
тогда, возможно, я тебе продемонстрирую. Пусть это будет для тебя
сюрпризом".
Тем же вечером я отправился в город, не помню зачем, возможно, мне
просто захотелось уйти. Знаете, иногда этот дом действовал так угнетающе! В
нем было полно детей и стариков, и Мэри-Бет Мэйфейр вечно крутилась под
ногами, а она была еще тот подарок, я вам скажу. Поймите меня правильно, я
любил Мэри-Бет, ее все любили. Она мне очень нравилась до тех пор, по
крайней мере, пока не умер Джулиен. С ней легко было разговаривать. Она
умела слушать собеседника, и это меня в ней всегда удивляло. Но стоило ей
войти в комнату, как она тут же становилась центром всеобщего внимания.
Можно сказать, она всех прочих затмевала. А кроме того, у нее еще был этот
муж, судья Макинтайр.
Вот кто был горький пропойца. Вечно пьяный. И вечно затевал скандалы.
Мне не раз приходилось отправляться на его поиски по всем ирландским барам
на Мэгазин-стрит и приводить домой. Знаете ли, Мэйфейры на самом деле не
были ему ровней. Это был образованный человек, ирландский аристократ, будьте
уверены. Тем не менее, мне кажется, Мэри-Бет заставляла его чувствовать себя
неполноценным. Вечно она его подкалывала, делала замечания по пустякам: то
он забывал постелить салфетку на колени за обедом, то курил сигары в
столовой, то прикусывал кончик вилки, и этот лязг раздражал ее. Она его все
время оскорбляла. Но мне кажется, он по-настоящему любил жену. Поэтому она
так легко могла его обижать. Он действительно любил ее. Нужно было ее знать,
чтобы понять. Она не была красавицей. Дело совсем не в красоте. Но она
была... она была абсолютно очаровательна! Я мог бы порассказать вам о ней и
ее молодых кавалерах, но мне как-то не хочется обо всем этом
распространяться. Меня удивляло то, что они часами сидели за столом после
обеда -- Мэри-Бет, судья Макинтайр, Джулиен, разумеется, и Клэй Мэйфейр,
когда жил там. Я никогда не видел людей, которым нравилось бы так долго
разговаривать после обеда.
Джулиен мог один справиться с бутылкой коньяка. А маленькая Стелла
обычно засыпала у него на коленях. Хорошенькая такая, с кудряшками. И
маленькая красавица Белл. Она обычно заходила в столовую с куклой в руках. И
Дорогуша Милли. Все называли ее Дорогушей Милли в то время. Она была моложе
Белл и относилась к ней, знаете ли, как-то с опаской. Белл понять было
непросто. С первого взгляда она казалась вам такой милой, просто ангел во
плоти, если вы понимаете, что я имею в виду. В доме было много и других
родственников. Сын Джулиена, Гарланд, много проводил там времени после
школы. И Кортланд, вот кто мне действительно нравился. Одно время
поговаривали, что он хочет жениться на Милли, но она приходилась ему
двоюродной сестрой, так как была дочкой Реми, а в то время уже было не
принято заключать подобные браки. Милли так и не вышла замуж. Такая вот
печальная история...
Но возьмем судью Макинтайра: этот ирландец никак не мог усидеть подле
жены, если вы следите за моей мыслью. Ему нужно было мужское общество, где
он мог бы выпить и поспорить, причем мужчины, как Джулиен, для него не
годились, он любил находиться среди таких же, как он, -- пьющих,
сквернословящих ирландцев. Он проводил много времени в городе, в своем
клубе, но часто уходил по вечерам в эти темные пивнушки на Мэгазин-стрит.
А если он оставался дома, то вел себя очень шумно. Тем не менее он был
хорошим судьей. Пил лишь после работы, а так как он всегда возвращался домой
рано, то у него было достаточно времени, чтобы напиться как следует к десяти
вечера. После этого он отправлялся бродить по городу, и где-то около
полуночи Джулиен обычно говорил мне: "Ричард, думаю, тебе следует пойти
поискать его".
Джулиен относился ко всему спокойно. Считал судью Макинтайра забавным.
Стоило судье что-нибудь изречь, он всегда смеялся. Судья, к примеру, заводил
долгую речь об Ирландии, о политической ситуации в стране, а Джулиен,
выслушав его до конца, весело замечал, сверкнув глазами: "А мне все равно,
пусть хоть все поубивают друг друга". Судья Макинтайр начинал беситься.
Мэри-Бет каждый раз смеялась, качала головой и пинала Джулиена под столом. В
последние годы судья Макинтайр совсем спился. Как он дожил до таких лет, не
понимаю. Умер лишь в 1925 году, спустя три месяца после смерти Мэри-Бет.
Говорили, что от воспаления легких. Черта с два это было воспаление легких!
Его нашли в канаве, знаете ли. А это был сочельник, и стоял такой холод, что
трубы замерзали. Воспаление легких, как же. Я слышал, что, когда Мэри-Бет
умирала, она сильно мучилась и ей давали чуть ли не смертельные дозы морфия.
Она лежала в полубреду, а он заходил в спальню пьяный и будил ее,
приговаривая: "Мэри-Бет, ты мне нужна". Пьяный дурачок. А она отвечала ему:
"Иди сюда, Дэниел, ложись рядом". А ведь она так страдала от боли. Мне об
этом рассказала Стелла... в последний раз, когда я ее видел. То есть когда
она была живой. После этого я еще раз побывал в доме -- на похоронах Стеллы.
Она лежала в гробу. То, как Лониган закрыл рану, иначе как чудом не
назовешь. Она лежала такая красивая, а вокруг толпились родственники. Но тот
разговор состоялся у нас в последний раз, когда я видел ее живой, как я уже
говорил... Вы бы послушали, что она рассказывала о Карлотте, как та холодно
обходилась с Мэри-Бет в последние месяцы жизни, -- у вас бы волосы дыбом
стали.
Представьте себе, дочь, которая холодна с умирающей матерью. Но
Мэри-Бет не обращала на это внимания. Она, как рассказывала Стелла, просто
лежала в полузабытьи, страдая от боли и не зная, где находится, иногда вслух
разговаривала с Джулиеном, словно тот был в комнате. Разумеется, Стелла не
отходила от нее день и ночь, можете не сомневаться, Мэри-Бет очень любила
Стеллу.
Да что там, однажды Мэри-Бет сама сказала мне, что могла бы запихнуть
всех своих детей в мешок и швырнуть в Миссисипи, так она их любила. Только
Стелла для нее что-то значила. Разумеется, она шутила. Она никогда не
обходилась плохо со своими ребятишками. Я помню, как она часами читала вслух
маленькому Лайонелу, а позже помогала ему делать уроки. Она наняла ему
лучших учителей, когда он не захотел ходить в школу. Никто из ребятишек не
делал больших успехов в школе, за исключением, разумеется, Карлотты. Стеллу
исключили из трех разных школ, кажется. Только Карлотта хорошо училась, и
это ей в жизни очень помогло.
Но о чем это я? Ах да. Иногда мне казалось, что в доме для меня нет
места. В общем, я ушел. Отправился во Французский квартал. Это был расцвет
Сторивилла, знаете ли, когда проституция была легальной. Джулиен когда-то
самолично возил меня в "Зал из красного дерева" в заведении Аулу Уайт и в
другие модные места, и он не возражал, если я посещал их один.
Ну так вот, в тот вечер я туда и отправился. И Джулиен не был против.
Он уютно устроился в спальне на третьем этаже, обложившись книгами, с чашкой
горячего шоколада и патефоном. Кроме того, он знал, что я ходил туда только
смотреть. И вот прогуливаюсь я мимо всех этих лачуг -- их когда-то называли
притонами, знаете ли, -- гляжу на девушек в дверях, которые знаками
приглашают меня зайти, и, разумеется, не имею ни малейшего намерения это
делать.
И тут мой взгляд падает на красивого юношу, я имею в виду,
по-настоящему красивого. Он стоял в конце какой-то аллеи, сложив руки на
груди и прислонившись к стене дома, и просто смотрел на меня. "Бон суар,
Ричард", -- произнес он, и я тут же узнал голос, французский акцент. Так
говорил Джулиен. И я увидел, что этот человек и есть Джулиен! Только
выглядел он лет на двадцать, никак не больше! Уверяю вас, я впервые в жизни
так перепутался. Чуть не закричал. Это было хуже, чем увидеть привидение. А
этот парень взял и пропал, просто исчез.
Я никак не мог найти экипаж и отправился пешком на Первую улицу. Дверь
мне открыл Джулиен. Он был в халате, курил свою противную трубку и улыбался.
"Я же говорил, что продемонстрирую тебе, как выглядел в двадцать лет!" --
сказал он, рассмеявшись, и еще долго не мог успокоиться.
Я последовал за ним в большую гостиную. В то время это был прелестный
зал, не то что теперь. Жаль, вы не видели. Обставлен абсолютно чудесной
французской мебелью, в основном эпохи Людовика XV. Джулиен сам ее покупал в
Европе, когда ездил туда с Мэри-Бет. Все такое легкое, элегантное -- просто
чудо. А что касается обстановки в стиле арт деко* [Арт деко -- декоративный
стиль, отличающийся яркими красками и геометрическими формами (20--30-е гг.
XX в.)] -- это Стелла постаралась. Она считала шиком понаставить везде
пальмы в горшках! Из всей обстановки единственной приличной вещью был
австрийский рояль. Дом смотрелся совершенно дико, когда я был там в
последний раз на похоронах. Вы ведь знаете, конечно, что прощание со Стеллой
было устроено в доме. Для нее даже не стали снимать ритуальный зал. Гроб с
телом выставили в той самой комнате, где ее застрелили, вы знаете об этом? Я
все оглядывался по сторонам, пытаясь представить, где именно произошло
несчастье. И знаете ли, остальные проделывали то же самое. К тому времени
Лайонел уже сидел под замком, разумеется. Мне все никак не верилось. В
детстве Лайонел был такой милый мальчик, такой хорошенький. Они со Стеллой
везде ходили вместе. Так о чем это я?
О да, о том невероятном вечере. Я увидел в городе молодого Джулиена,
юношу-красавца, который обратился ко мне на французском. Вскоре я вернулся
домой и уже шествовал за стариком Джулиеном в гостиную, где он опустился на
диван, вытянул ноги и сказал: "Ах, Ричард, я мог бы так много тебе
рассказать, так много показать. Но я теперь стар. И какой в том смысл? Одним
из чудесных утешений в старости служит то, что не нужно больше стараться
быть понятым всеми. Артерии неизбежно теряют эластичность, и это приводит к
своего рода смирению".
Разумеется, я был все еще расстроен. "Джулиен, я требую, чтобы ты
объяснил, как ты это проделал", -- сказал я. Но он не стал отвечать. Словно
меня вообще там не было. Он просто уставился в огонь. Зимой в той комнате
всегда горели оба камина. Там устроено два камина, знаете ли, один чуть
больше другого. Чуть позже Джулиен очнулся от своих грез и напомнил мне, что
пишет историю своей жизни. Возможно, я обо всем прочту после его смерти.
Впрочем, он не был уверен.
"Я жил в свое удовольствие, -- сказал он. -- Наверное, нехорошо
радоваться жизни так, как радовался я. В мире еще так много несчастий, а я
всегда отлично проводил время! Как-то несправедливо, правда? Мне следовало
больше делать для других, гораздо больше. Мне следовало быть более
изобретательным! Но обо всем этом ты сможешь прочитать позже в моей книге".
Он не раз повторял, что пишет автобиографию. Он действительно прожил
очень интересную жизнь, знаете ли. Родившись задолго до Гражданской войны,
он многое успел повидать на своем веку. Мы частенько с ним отправлялись в
город верхом, и, когда проезжали Парк Одюбона*, [Одюбон, Джон Джеймс
(1785--1851), натуралист и художник-анималист. Избран в Галерею славы в 1900
году. Его именем названо Национальное общество защитников природы.] он
вспоминал те времена, когда вся эта земля принадлежала плантации. Он
рассказывал о том, как ездил на пароходе по реке, посещал старый оперный
театр и балы квартеронок. Он все говорил и говорил. Жаль, я не записывал за
ним. Он любил рассказывать эти истории и маленькому Лайонелу со Стеллой, и
те слушали, затаив дыхание. Он часто сажал их в карету вместе с нами, и мы
отправлялись в город, где он показывал им разные дома во Французском
квартале и рассказывал занятные истории.
Как мне хотелось прочитать его автобиографию. Помню, я несколько раз
заходил в библиотеку и видел, что он что-то пишет, и он каждый раз говорил,
что это его автобиография. Он писал от руки, хотя у него была пишущая
машинка. Ему совсем не мешало присутствие детей. Будь то Лайонел, читающий у
камина, или Стелла, расположившаяся с куклами на диване, не имело для него
значения, он продолжал писать свою автобиографию.
И что, как вы думаете, произошло? Когда он умер, оказалось, что нет
никакой истории жизни. Так мне сказала Мэри-Бет. Я умолял дать мне
посмотреть его рукопись. Она лишь небрежно отмахнулась, сказав, что ничего
не осталось. Но трогать что-либо на письменном столе запретила. Выдворила
меня из библиотеки, а дверь заперла на ключ. О, я возненавидел ее тогда,
по-настоящему возненавидел. Все это она проделала не наигрывая, абсолютно
естественно. Любой бы подумал, что она говорит правду, так уверенно она
держалась. Но ведь я видел эту рукопись собственными глазами. Но потом
все-таки она дала мне одну вещь, принадлежавшую Джулиену, за что я навек ей
благодарен.
При этих словах Ллуэллин достал красивое кольцо с драгоценным камнем
красного цвета и показал мне. Я похвалил кольцо и сказал, что меня
интересует расцвет Сторивилла. Каково это было посещать Сторивилл с
Джулиеном? Ответ был довольно пространным:
-- О, Джулиен любил Сторивилл, по-настоящему любил. А женщины из
"Зеркального зала" заведения Лулу Уайт обожали его, можете не сомневаться.
Они обхаживали его, словно он был король. Так было везде, куда бы он ни
пошел. Однако там происходило многое из того, о чем мне бы не хотелось
рассказывать. Не то чтобы я ревновал Джулиена, просто все это здорово
шокировало чистюлю-янки, каким я был когда-то в молодости. -- Ллуэллин
рассмеялся-- Но вы поймете лучше, что я имею в виду, если я все-таки
расскажу вам кое-что.
Впервые Джулиен отвез меня в Сторивилл зимой, он приказал кучеру
остановиться возле парадного входа одного из лучших домов. В то время там
играл пианист -- точно не помню, кто именно -- то ли Мануэль Перес, то ли
Джелли Ролл Мортон*, [Мортон, "Джелли Ролл" (Фердинанд Джозеф Ла Мент)
(1885--1941). Джазовый музыкант (пианист) и композитор. Один из создателей
новоорлеанского стиля джаза.] -- я никогда не увлекался джазом и регтаймом,
в отличие от Джулиена. Он просто обожал того музыканта -- поклонники обычно
обращались к таким пианистам "маэстро", знаете ли, -- и мы уселись в
гостиной послушать музыку и выпить шампанского, очень хорошего шампанского,
между прочим. Тут налетели со всех сторон девушки в безвкусных побрякушках и
принялись корчить из себя титулованных особ -- там была герцогиня такая-то и
графиня такая-то; все они наперебой пытались привлечь Джулиена, а он
держался любезно со всеми. Наконец он сделал свой выбор: это была уже
немолодая женщина ничем не примечательной наружности, что меня очень
удивило, но он сказал, что мы все отправляемся наверх. Разумеется, я не
хотел быть с ней, меня ничто бы не заставило быть с ней, но Джулиен лишь
улыбнулся и сказал, что мне следует посмотреть, и таким образом я узнаю
кое-что об этой жизни. Очень характерно для Джулиена.
И что же произошло наверху в спальне, как вы думаете? Джулиена
интересовала вовсе не эта женщина, а ее две дочери, девяти и одиннадцати
лет. Они вроде бы помогали готовиться, осматривали Джулиена, как бы это
поделикатнее выразиться, чтобы убедиться, что он здоров... а затем водные
процедуры. Уверяю вас, я просто окаменел, когда смотрел, как дети исполняют
эти интимные обязанности. А знаете ли вы, что, когда Джулиен занялся их
матерью, эти две маленькие девочки оставались на постели? Они обе были очень
хорошенькие, одна -- брюнетка, вторая -- блондинка. Представьте, на них были
коротенькие рубашечки и темные чулки и выглядели они очень соблазнительно,
даже для меня. Сквозь рубашки просвечивали их маленькие сосочки. У них даже
почти не было бюста. Не знаю, право, почему все это показалось мне таким
соблазнительным. Девочки уселись возле высокой резной спинки кровати -- это
было жуткое сооружение массового производства, высотой до потолка, с
балдахином, увенчанным короной, -- и они даже целовали Джулиена, как
ангелочки, когда он... он... возлег с их матерью, если можно так сказать.
Мне никогда не забыть этих детей, которым все происходящее казалось
таким естественным! Так же как и Джулиену.
Разумеется, он вел себя так изящно, насколько это возможно в подобной
ситуации. Глядя на него, вы бы подумали, что это Дарий, персидский царь, а
дамы -- его гарем, до такой степени в нем не было ни малейшего смущения или
грубости. Потом он выпил шампанского, и девочки тоже пили. Мамаша попыталась
обратить свои чары на меня, но я отказался наотрез. Джулиен готов был
остаться там на всю ночь, но я попросил его уехать. Он как раз обучал обеих
девочек "новому стихотворению". Кажется, он каждый раз учил их какому-то
стиху, когда приезжал, и они прочитали ему наизусть три или четыре прошлых
урока, причем там был шекспировский сонет. А новое стихотворение
принадлежало перу Элизабет Барретт Браунинг*. [Браунинг, Элизабет Барретт
(1806--1861) английская поэтесса, получившая известность благодаря своей
любовной лирике.]
Мне не терпелось покинуть это заведение. По дороге домой я буквально
обрушился на него. "Джулиен, кем бы мы ни были, но мы взрослые люди. А они
еще совсем дети", -- сказал я. Он, как всегда, оставался невозмутим. "Да
брось ты, Ричард, -- сказал он, -- не глупи. Таких детей называют
случайными. Они родились в публичном доме и проживут там всю жизнь. Я не
причинил им никакого вреда. И если бы я не был с их матерью сегодня вечером,
мое место занял бы кто-нибудь другой. Но одно меня поражает во всем этом,
Ричард: жизнь берет свое, несмотря ни на что. Конечно, они влачат жалкое
существование. Да и как могло быть иначе? Тем не менее эти девчушки
умудряются жить, дышать, даже радоваться. Они смеются, они полны
любознательности и нежности. Они приспосабливаются -- вот нужное слово. Они
приспосабливаются и по-своему тянутся к звездам. Меня это не перестает
удивлять. Они мне напоминают дикие цветы, которые растут в расщелинах
мостовой, тянутся к солнцу, несмотря на то что на них все время наступают
чьи-то подошвы".
Я не стал с ним дальше спорить. Помню, он еще долго не умолкал.
Говорил, что в каждом городе страны есть дети еще более несчастные, чем те
две девочки. Разумеется, от этого его поступок не становился лучше.
Я знаю, он часто наведывался в Сторивилл, но меня уже не брал. Я вам
расскажу еще кое-что довольно странное... -- Тут Ллуэллин замолчал в
нерешительности. Мне пришлось его чуть подбодрить. -- Джулиен имел
обыкновение брать с собой Мэри-Бет. Он брал ее в заведение Лулу Уйат и
другие притоны, при этом Мэри-Бет переодевалась мужчиной.
Я не раз наблюдал, как они вместе уходили из дома веселиться. Если бы
вы увидели Мэри-Бет, вы бы все поняли. Она не была уродливой, никоим
образом, но и хрупкой ее тоже нельзя было назвать. Высокая, крепкого
сложения, с довольно крупными чертами лица. В костюме-тройке из гардероба
собственного мужа она выглядела чертовски красивым мужчиной. Волосы она
прятала под шляпой, шею оборачивала шарфом и иногда надевала очки, хотя я не
совсем понимаю зачем, и в таком виде отправлялась вместе с Джулиеном.
На моей памяти это происходило по крайней мере раз пять. А позже они
обсуждали, как ловко она всех провела. Судья Макинтайр иногда сопровождал
их, но мне кажется, Джулиену и Мэри-Бет это не очень нравилось.
А потом однажды Джулиен рассказал мне, что именно так судья и Мэри-Бет
Мэйфейр познакомились -- это произошло в Сторивилле, примерно за два года до
моего приезда. В то время он еще не был судья Макинтайр, просто Дэниел
Макинтайр. Он увидел Мэри-Бет в игорном зале и весь вечер играл с ней и
Джулиеном, не подозревая, что Мэри-Бет женщина, а когда утром все
раскрылось, он уже не смог оставить ее.
Джулиен подробно мне обо всем рассказал. Сначала они решили просто
побродить по городу, послушать музыку "Раззи Даззи Спазм Бенд". Об этом
ансамбле вы наверняка слышали. Здорово играли ребята, Джулиен и Мэри-Бет,
которая, отправляясь на эти экскурсии, называла себя Жюлем, случайно
оказались в "Вилли Пьяна", там они наткнулись на Дэниела Макинтайра и начали
вместе шататься по всем местам в поисках хорошего бильярдного стола, потому
что Мэри-Бет отлично катала шары.
День уже был в разгаре, когда они решили разойтись по домам. Судья
Макинтайр успел переговорить о делах с Джулиеном, и так как он не был еще
судьей, конечно, а обыкновенным юристом, они договорились встретиться за
городом, пообедать и обсудить, что Джулиен мог сделать, чтобы помочь
Макинтайру устроиться в какую-нибудь фирму. В ту минуту, когда судья,
прощаясь с "Жюлем", крепко обнял его, Мэри-Бет сорвала с головы шляпу, и по
ее плечам рассыпались черные волосы; она сказала ему, что никакой она не
"Жюль", и судья чуть не умер от изумления.
Думаю, он полюбил ее с того самого дня. Я появился год спустя после их
женитьбы, и у них уже была мисс Карлотта, совсем еще крошка, а через десять
месяцев родился Лайонел, спустя еще полтора года -- Стелла, самая
хорошенькая из всех детей.
По правде говоря, судья Макинтайр никогда не переставал любить
Мэри-Бет. Вот в чем беда. Тысяча девятьсот тринадцатый был последним моим
годом, проведенным в их доме, к тому времени Дэниел судействовал более
восьми лет, и все благодаря влиянию Джулиена; и вот что я вам скажу: он
любил Мэри-Бет ничуть не меньше, чем прежде. И она тоже по-своему его
любила. Не думаю, что иначе она стала бы терпеть его.
Конечно, у нее были молодые люди. Прислуга все время об этом
сплетничала. Все эти помощники конюхов и посыльные отличались приятной
внешностью. Их часто можно было видеть на задней лестнице, когда они с
перепуганным видом покидали дом через черный ход. Но она любила судью
Макинтайра, по-настоящему любила, и вот что еще я вам скажу: думаю, он не
догадывался об этом. Он все время был чертовски пьян. А что до Мэри-Бет, то,
казалось, ее ничто не трогает. Она была самым спокойным человеком из всех,
кого я знал. Ничто не могло ее вывести из себя, по крайней мере надолго.
Пусть она была не очень терпелива с теми, кто противоречил ей, но, знаете
ли, она никогда не стремилась наживать себе врагов. Она никогда ни с кем не
боролась и никому не навязывала свою волю.
Меня всегда поражало, как она ладила с Карлоттой, которой в пору моего
отъезда было тринадцать лет. Это был не ребенок, а настоящая ведьма! Она
хотела учиться подальше от дома, а Мэри-Бет пыталась отговорить ее от этого,
но девчонка уперлась, и Мэри-Бет пришлось в конце концов смириться.
Мэри-Бет легко расставалась с людьми, так это и было. Можно сказать,
она рассталась с Карлоттой. Наверное, это объясняется ее холодностью,
которая иногда могла свести с ума. Мне никогда не забыть, как она выдворила
меня из библиотеки, а затем из моей комнаты на третьем этаже, когда умер
Джулиен. Все это она проделала абсолютно спокойно. "Теперь ступай, Ричард,
на кухню, выпей кофе, а затем начни собирать вещи", -- сказала она, словно
разговаривала с малым ребенком. Она на удивление быстро купила мне этот
домик. То есть Джулиена не успели еще похоронить, как она купила его и
заставила меня переехать. Разумеется, это были деньги Джулиена.
Она никогда не волновалась. Только однажды я видел ее взволнованной,
когда сказал ей, что Джулиен умер. Да, по правде говоря, она буквально
помешалась. Но совсем ненадолго. Затем, убедившись, что он действительно
отошел в иной мир, она словно очнулась и начала прибирать его и кровать, на
угодно, лишь бы вернуть его расположение. Не знаю, что бы я делал, если бы
он вышвырнул меня из дома!
Он принял мои объяснения с улыбкой, похлопал меня по плечу и велел
успокоиться. Уверяю вас, это навсегда излечило меня от желания где-то
шататься! У меня было так скверно на душе, а он оказался таким спокойным,
таким понимающим, что это научило меня кое-чему в жизни, серьезно говорю.
А потом Джулиен пустился в рассуждения о том, что читает чужие мысли и
может даже проследить, что происходит в других местах. Он многое говорил об
этом. До сих пор не знаю, серьезно ли он так считал или это была одна из его
очередных шуток. У него были красивейшие глаза. На самом деле он был очень
красивый старик. И одевался с шиком. Наверное, сейчас вы сказали бы, что в
нем было что-то от денди. Когда он надевал костюм из тонкого белого полотна,
желтый шелковый жилет и белую шляпу, то смотрелся великолепно.
Наверное, я до сих пор подражаю ему. Ну разве это не печально? Я
расхаживаю по улицам, пытаясь выглядеть, как Джулиен Мэйфейр.
О, чуть не забыл! Сейчас расскажу. Однажды он здорово меня напугал Я
так и не знаю до сегодняшнего дня, что же на самом деле произошло. Как-то
вечером мы заговорили с Джулиеном о том, как он выглядел, когда был молод,
каким красавцем он получался на всех фотоснимках. Знаете ли, когда я
принимался их рассматривать, то словно изучал историю фотографии. Первые
снимки Джулиена были дагерротипами, затем появились ферротипии, а позже
подлинные фотографии светло-коричневых тонов на картонке и, наконец,
черно-белые фото, какие делают теперь. В общем, он показал мне целую пачку,
и я сказал: "Жаль, я не знал вас молодым, могу представить, каким вы были
красивым". Тут я замолчал и смутился, решив, что, наверное, обидел его. Но
он просто улыбался, глядя на меня. Никогда не забуду этой сцены. Он сидел,
скрестив ноги, на своем кожаном диване, курил трубку и, глядя на меня сквозь
клубы дыма, сказал: "Что ж, Ричард, если тебе хочется знать, каким я был
тогда, возможно, я тебе продемонстрирую. Пусть это будет для тебя
сюрпризом".
Тем же вечером я отправился в город, не помню зачем, возможно, мне
просто захотелось уйти. Знаете, иногда этот дом действовал так угнетающе! В
нем было полно детей и стариков, и Мэри-Бет Мэйфейр вечно крутилась под
ногами, а она была еще тот подарок, я вам скажу. Поймите меня правильно, я
любил Мэри-Бет, ее все любили. Она мне очень нравилась до тех пор, по
крайней мере, пока не умер Джулиен. С ней легко было разговаривать. Она
умела слушать собеседника, и это меня в ней всегда удивляло. Но стоило ей
войти в комнату, как она тут же становилась центром всеобщего внимания.
Можно сказать, она всех прочих затмевала. А кроме того, у нее еще был этот
муж, судья Макинтайр.
Вот кто был горький пропойца. Вечно пьяный. И вечно затевал скандалы.
Мне не раз приходилось отправляться на его поиски по всем ирландским барам
на Мэгазин-стрит и приводить домой. Знаете ли, Мэйфейры на самом деле не
были ему ровней. Это был образованный человек, ирландский аристократ, будьте
уверены. Тем не менее, мне кажется, Мэри-Бет заставляла его чувствовать себя
неполноценным. Вечно она его подкалывала, делала замечания по пустякам: то
он забывал постелить салфетку на колени за обедом, то курил сигары в
столовой, то прикусывал кончик вилки, и этот лязг раздражал ее. Она его все
время оскорбляла. Но мне кажется, он по-настоящему любил жену. Поэтому она
так легко могла его обижать. Он действительно любил ее. Нужно было ее знать,
чтобы понять. Она не была красавицей. Дело совсем не в красоте. Но она
была... она была абсолютно очаровательна! Я мог бы порассказать вам о ней и
ее молодых кавалерах, но мне как-то не хочется обо всем этом
распространяться. Меня удивляло то, что они часами сидели за столом после
обеда -- Мэри-Бет, судья Макинтайр, Джулиен, разумеется, и Клэй Мэйфейр,
когда жил там. Я никогда не видел людей, которым нравилось бы так долго
разговаривать после обеда.
Джулиен мог один справиться с бутылкой коньяка. А маленькая Стелла
обычно засыпала у него на коленях. Хорошенькая такая, с кудряшками. И
маленькая красавица Белл. Она обычно заходила в столовую с куклой в руках. И
Дорогуша Милли. Все называли ее Дорогушей Милли в то время. Она была моложе
Белл и относилась к ней, знаете ли, как-то с опаской. Белл понять было
непросто. С первого взгляда она казалась вам такой милой, просто ангел во
плоти, если вы понимаете, что я имею в виду. В доме было много и других
родственников. Сын Джулиена, Гарланд, много проводил там времени после
школы. И Кортланд, вот кто мне действительно нравился. Одно время
поговаривали, что он хочет жениться на Милли, но она приходилась ему
двоюродной сестрой, так как была дочкой Реми, а в то время уже было не
принято заключать подобные браки. Милли так и не вышла замуж. Такая вот
печальная история...
Но возьмем судью Макинтайра: этот ирландец никак не мог усидеть подле
жены, если вы следите за моей мыслью. Ему нужно было мужское общество, где
он мог бы выпить и поспорить, причем мужчины, как Джулиен, для него не
годились, он любил находиться среди таких же, как он, -- пьющих,
сквернословящих ирландцев. Он проводил много времени в городе, в своем
клубе, но часто уходил по вечерам в эти темные пивнушки на Мэгазин-стрит.
А если он оставался дома, то вел себя очень шумно. Тем не менее он был
хорошим судьей. Пил лишь после работы, а так как он всегда возвращался домой
рано, то у него было достаточно времени, чтобы напиться как следует к десяти
вечера. После этого он отправлялся бродить по городу, и где-то около
полуночи Джулиен обычно говорил мне: "Ричард, думаю, тебе следует пойти
поискать его".
Джулиен относился ко всему спокойно. Считал судью Макинтайра забавным.
Стоило судье что-нибудь изречь, он всегда смеялся. Судья, к примеру, заводил
долгую речь об Ирландии, о политической ситуации в стране, а Джулиен,
выслушав его до конца, весело замечал, сверкнув глазами: "А мне все равно,
пусть хоть все поубивают друг друга". Судья Макинтайр начинал беситься.
Мэри-Бет каждый раз смеялась, качала головой и пинала Джулиена под столом. В
последние годы судья Макинтайр совсем спился. Как он дожил до таких лет, не
понимаю. Умер лишь в 1925 году, спустя три месяца после смерти Мэри-Бет.
Говорили, что от воспаления легких. Черта с два это было воспаление легких!
Его нашли в канаве, знаете ли. А это был сочельник, и стоял такой холод, что
трубы замерзали. Воспаление легких, как же. Я слышал, что, когда Мэри-Бет
умирала, она сильно мучилась и ей давали чуть ли не смертельные дозы морфия.
Она лежала в полубреду, а он заходил в спальню пьяный и будил ее,
приговаривая: "Мэри-Бет, ты мне нужна". Пьяный дурачок. А она отвечала ему:
"Иди сюда, Дэниел, ложись рядом". А ведь она так страдала от боли. Мне об
этом рассказала Стелла... в последний раз, когда я ее видел. То есть когда
она была живой. После этого я еще раз побывал в доме -- на похоронах Стеллы.
Она лежала в гробу. То, как Лониган закрыл рану, иначе как чудом не
назовешь. Она лежала такая красивая, а вокруг толпились родственники. Но тот
разговор состоялся у нас в последний раз, когда я видел ее живой, как я уже
говорил... Вы бы послушали, что она рассказывала о Карлотте, как та холодно
обходилась с Мэри-Бет в последние месяцы жизни, -- у вас бы волосы дыбом
стали.
Представьте себе, дочь, которая холодна с умирающей матерью. Но
Мэри-Бет не обращала на это внимания. Она, как рассказывала Стелла, просто
лежала в полузабытьи, страдая от боли и не зная, где находится, иногда вслух
разговаривала с Джулиеном, словно тот был в комнате. Разумеется, Стелла не
отходила от нее день и ночь, можете не сомневаться, Мэри-Бет очень любила
Стеллу.
Да что там, однажды Мэри-Бет сама сказала мне, что могла бы запихнуть
всех своих детей в мешок и швырнуть в Миссисипи, так она их любила. Только
Стелла для нее что-то значила. Разумеется, она шутила. Она никогда не
обходилась плохо со своими ребятишками. Я помню, как она часами читала вслух
маленькому Лайонелу, а позже помогала ему делать уроки. Она наняла ему
лучших учителей, когда он не захотел ходить в школу. Никто из ребятишек не
делал больших успехов в школе, за исключением, разумеется, Карлотты. Стеллу
исключили из трех разных школ, кажется. Только Карлотта хорошо училась, и
это ей в жизни очень помогло.
Но о чем это я? Ах да. Иногда мне казалось, что в доме для меня нет
места. В общем, я ушел. Отправился во Французский квартал. Это был расцвет
Сторивилла, знаете ли, когда проституция была легальной. Джулиен когда-то
самолично возил меня в "Зал из красного дерева" в заведении Аулу Уайт и в
другие модные места, и он не возражал, если я посещал их один.
Ну так вот, в тот вечер я туда и отправился. И Джулиен не был против.
Он уютно устроился в спальне на третьем этаже, обложившись книгами, с чашкой
горячего шоколада и патефоном. Кроме того, он знал, что я ходил туда только
смотреть. И вот прогуливаюсь я мимо всех этих лачуг -- их когда-то называли
притонами, знаете ли, -- гляжу на девушек в дверях, которые знаками
приглашают меня зайти, и, разумеется, не имею ни малейшего намерения это
делать.
И тут мой взгляд падает на красивого юношу, я имею в виду,
по-настоящему красивого. Он стоял в конце какой-то аллеи, сложив руки на
груди и прислонившись к стене дома, и просто смотрел на меня. "Бон суар,
Ричард", -- произнес он, и я тут же узнал голос, французский акцент. Так
говорил Джулиен. И я увидел, что этот человек и есть Джулиен! Только
выглядел он лет на двадцать, никак не больше! Уверяю вас, я впервые в жизни
так перепутался. Чуть не закричал. Это было хуже, чем увидеть привидение. А
этот парень взял и пропал, просто исчез.
Я никак не мог найти экипаж и отправился пешком на Первую улицу. Дверь
мне открыл Джулиен. Он был в халате, курил свою противную трубку и улыбался.
"Я же говорил, что продемонстрирую тебе, как выглядел в двадцать лет!" --
сказал он, рассмеявшись, и еще долго не мог успокоиться.
Я последовал за ним в большую гостиную. В то время это был прелестный
зал, не то что теперь. Жаль, вы не видели. Обставлен абсолютно чудесной
французской мебелью, в основном эпохи Людовика XV. Джулиен сам ее покупал в
Европе, когда ездил туда с Мэри-Бет. Все такое легкое, элегантное -- просто
чудо. А что касается обстановки в стиле арт деко* [Арт деко -- декоративный
стиль, отличающийся яркими красками и геометрическими формами (20--30-е гг.
XX в.)] -- это Стелла постаралась. Она считала шиком понаставить везде
пальмы в горшках! Из всей обстановки единственной приличной вещью был
австрийский рояль. Дом смотрелся совершенно дико, когда я был там в
последний раз на похоронах. Вы ведь знаете, конечно, что прощание со Стеллой
было устроено в доме. Для нее даже не стали снимать ритуальный зал. Гроб с
телом выставили в той самой комнате, где ее застрелили, вы знаете об этом? Я
все оглядывался по сторонам, пытаясь представить, где именно произошло
несчастье. И знаете ли, остальные проделывали то же самое. К тому времени
Лайонел уже сидел под замком, разумеется. Мне все никак не верилось. В
детстве Лайонел был такой милый мальчик, такой хорошенький. Они со Стеллой
везде ходили вместе. Так о чем это я?
О да, о том невероятном вечере. Я увидел в городе молодого Джулиена,
юношу-красавца, который обратился ко мне на французском. Вскоре я вернулся
домой и уже шествовал за стариком Джулиеном в гостиную, где он опустился на
диван, вытянул ноги и сказал: "Ах, Ричард, я мог бы так много тебе
рассказать, так много показать. Но я теперь стар. И какой в том смысл? Одним
из чудесных утешений в старости служит то, что не нужно больше стараться
быть понятым всеми. Артерии неизбежно теряют эластичность, и это приводит к
своего рода смирению".
Разумеется, я был все еще расстроен. "Джулиен, я требую, чтобы ты
объяснил, как ты это проделал", -- сказал я. Но он не стал отвечать. Словно
меня вообще там не было. Он просто уставился в огонь. Зимой в той комнате
всегда горели оба камина. Там устроено два камина, знаете ли, один чуть
больше другого. Чуть позже Джулиен очнулся от своих грез и напомнил мне, что
пишет историю своей жизни. Возможно, я обо всем прочту после его смерти.
Впрочем, он не был уверен.
"Я жил в свое удовольствие, -- сказал он. -- Наверное, нехорошо
радоваться жизни так, как радовался я. В мире еще так много несчастий, а я
всегда отлично проводил время! Как-то несправедливо, правда? Мне следовало
больше делать для других, гораздо больше. Мне следовало быть более
изобретательным! Но обо всем этом ты сможешь прочитать позже в моей книге".
Он не раз повторял, что пишет автобиографию. Он действительно прожил
очень интересную жизнь, знаете ли. Родившись задолго до Гражданской войны,
он многое успел повидать на своем веку. Мы частенько с ним отправлялись в
город верхом, и, когда проезжали Парк Одюбона*, [Одюбон, Джон Джеймс
(1785--1851), натуралист и художник-анималист. Избран в Галерею славы в 1900
году. Его именем названо Национальное общество защитников природы.] он
вспоминал те времена, когда вся эта земля принадлежала плантации. Он
рассказывал о том, как ездил на пароходе по реке, посещал старый оперный
театр и балы квартеронок. Он все говорил и говорил. Жаль, я не записывал за
ним. Он любил рассказывать эти истории и маленькому Лайонелу со Стеллой, и
те слушали, затаив дыхание. Он часто сажал их в карету вместе с нами, и мы
отправлялись в город, где он показывал им разные дома во Французском
квартале и рассказывал занятные истории.
Как мне хотелось прочитать его автобиографию. Помню, я несколько раз
заходил в библиотеку и видел, что он что-то пишет, и он каждый раз говорил,
что это его автобиография. Он писал от руки, хотя у него была пишущая
машинка. Ему совсем не мешало присутствие детей. Будь то Лайонел, читающий у
камина, или Стелла, расположившаяся с куклами на диване, не имело для него
значения, он продолжал писать свою автобиографию.
И что, как вы думаете, произошло? Когда он умер, оказалось, что нет
никакой истории жизни. Так мне сказала Мэри-Бет. Я умолял дать мне
посмотреть его рукопись. Она лишь небрежно отмахнулась, сказав, что ничего
не осталось. Но трогать что-либо на письменном столе запретила. Выдворила
меня из библиотеки, а дверь заперла на ключ. О, я возненавидел ее тогда,
по-настоящему возненавидел. Все это она проделала не наигрывая, абсолютно
естественно. Любой бы подумал, что она говорит правду, так уверенно она
держалась. Но ведь я видел эту рукопись собственными глазами. Но потом
все-таки она дала мне одну вещь, принадлежавшую Джулиену, за что я навек ей
благодарен.
При этих словах Ллуэллин достал красивое кольцо с драгоценным камнем
красного цвета и показал мне. Я похвалил кольцо и сказал, что меня
интересует расцвет Сторивилла. Каково это было посещать Сторивилл с
Джулиеном? Ответ был довольно пространным:
-- О, Джулиен любил Сторивилл, по-настоящему любил. А женщины из
"Зеркального зала" заведения Лулу Уайт обожали его, можете не сомневаться.
Они обхаживали его, словно он был король. Так было везде, куда бы он ни
пошел. Однако там происходило многое из того, о чем мне бы не хотелось
рассказывать. Не то чтобы я ревновал Джулиена, просто все это здорово
шокировало чистюлю-янки, каким я был когда-то в молодости. -- Ллуэллин
рассмеялся-- Но вы поймете лучше, что я имею в виду, если я все-таки
расскажу вам кое-что.
Впервые Джулиен отвез меня в Сторивилл зимой, он приказал кучеру
остановиться возле парадного входа одного из лучших домов. В то время там
играл пианист -- точно не помню, кто именно -- то ли Мануэль Перес, то ли
Джелли Ролл Мортон*, [Мортон, "Джелли Ролл" (Фердинанд Джозеф Ла Мент)
(1885--1941). Джазовый музыкант (пианист) и композитор. Один из создателей
новоорлеанского стиля джаза.] -- я никогда не увлекался джазом и регтаймом,
в отличие от Джулиена. Он просто обожал того музыканта -- поклонники обычно
обращались к таким пианистам "маэстро", знаете ли, -- и мы уселись в
гостиной послушать музыку и выпить шампанского, очень хорошего шампанского,
между прочим. Тут налетели со всех сторон девушки в безвкусных побрякушках и
принялись корчить из себя титулованных особ -- там была герцогиня такая-то и
графиня такая-то; все они наперебой пытались привлечь Джулиена, а он
держался любезно со всеми. Наконец он сделал свой выбор: это была уже
немолодая женщина ничем не примечательной наружности, что меня очень
удивило, но он сказал, что мы все отправляемся наверх. Разумеется, я не
хотел быть с ней, меня ничто бы не заставило быть с ней, но Джулиен лишь
улыбнулся и сказал, что мне следует посмотреть, и таким образом я узнаю
кое-что об этой жизни. Очень характерно для Джулиена.
И что же произошло наверху в спальне, как вы думаете? Джулиена
интересовала вовсе не эта женщина, а ее две дочери, девяти и одиннадцати
лет. Они вроде бы помогали готовиться, осматривали Джулиена, как бы это
поделикатнее выразиться, чтобы убедиться, что он здоров... а затем водные
процедуры. Уверяю вас, я просто окаменел, когда смотрел, как дети исполняют
эти интимные обязанности. А знаете ли вы, что, когда Джулиен занялся их
матерью, эти две маленькие девочки оставались на постели? Они обе были очень
хорошенькие, одна -- брюнетка, вторая -- блондинка. Представьте, на них были
коротенькие рубашечки и темные чулки и выглядели они очень соблазнительно,
даже для меня. Сквозь рубашки просвечивали их маленькие сосочки. У них даже
почти не было бюста. Не знаю, право, почему все это показалось мне таким
соблазнительным. Девочки уселись возле высокой резной спинки кровати -- это
было жуткое сооружение массового производства, высотой до потолка, с
балдахином, увенчанным короной, -- и они даже целовали Джулиена, как
ангелочки, когда он... он... возлег с их матерью, если можно так сказать.
Мне никогда не забыть этих детей, которым все происходящее казалось
таким естественным! Так же как и Джулиену.
Разумеется, он вел себя так изящно, насколько это возможно в подобной
ситуации. Глядя на него, вы бы подумали, что это Дарий, персидский царь, а
дамы -- его гарем, до такой степени в нем не было ни малейшего смущения или
грубости. Потом он выпил шампанского, и девочки тоже пили. Мамаша попыталась
обратить свои чары на меня, но я отказался наотрез. Джулиен готов был
остаться там на всю ночь, но я попросил его уехать. Он как раз обучал обеих
девочек "новому стихотворению". Кажется, он каждый раз учил их какому-то
стиху, когда приезжал, и они прочитали ему наизусть три или четыре прошлых
урока, причем там был шекспировский сонет. А новое стихотворение
принадлежало перу Элизабет Барретт Браунинг*. [Браунинг, Элизабет Барретт
(1806--1861) английская поэтесса, получившая известность благодаря своей
любовной лирике.]
Мне не терпелось покинуть это заведение. По дороге домой я буквально
обрушился на него. "Джулиен, кем бы мы ни были, но мы взрослые люди. А они
еще совсем дети", -- сказал я. Он, как всегда, оставался невозмутим. "Да
брось ты, Ричард, -- сказал он, -- не глупи. Таких детей называют
случайными. Они родились в публичном доме и проживут там всю жизнь. Я не
причинил им никакого вреда. И если бы я не был с их матерью сегодня вечером,
мое место занял бы кто-нибудь другой. Но одно меня поражает во всем этом,
Ричард: жизнь берет свое, несмотря ни на что. Конечно, они влачат жалкое
существование. Да и как могло быть иначе? Тем не менее эти девчушки
умудряются жить, дышать, даже радоваться. Они смеются, они полны
любознательности и нежности. Они приспосабливаются -- вот нужное слово. Они
приспосабливаются и по-своему тянутся к звездам. Меня это не перестает
удивлять. Они мне напоминают дикие цветы, которые растут в расщелинах
мостовой, тянутся к солнцу, несмотря на то что на них все время наступают
чьи-то подошвы".
Я не стал с ним дальше спорить. Помню, он еще долго не умолкал.
Говорил, что в каждом городе страны есть дети еще более несчастные, чем те
две девочки. Разумеется, от этого его поступок не становился лучше.
Я знаю, он часто наведывался в Сторивилл, но меня уже не брал. Я вам
расскажу еще кое-что довольно странное... -- Тут Ллуэллин замолчал в
нерешительности. Мне пришлось его чуть подбодрить. -- Джулиен имел
обыкновение брать с собой Мэри-Бет. Он брал ее в заведение Лулу Уйат и
другие притоны, при этом Мэри-Бет переодевалась мужчиной.
Я не раз наблюдал, как они вместе уходили из дома веселиться. Если бы
вы увидели Мэри-Бет, вы бы все поняли. Она не была уродливой, никоим
образом, но и хрупкой ее тоже нельзя было назвать. Высокая, крепкого
сложения, с довольно крупными чертами лица. В костюме-тройке из гардероба
собственного мужа она выглядела чертовски красивым мужчиной. Волосы она
прятала под шляпой, шею оборачивала шарфом и иногда надевала очки, хотя я не
совсем понимаю зачем, и в таком виде отправлялась вместе с Джулиеном.
На моей памяти это происходило по крайней мере раз пять. А позже они
обсуждали, как ловко она всех провела. Судья Макинтайр иногда сопровождал
их, но мне кажется, Джулиену и Мэри-Бет это не очень нравилось.
А потом однажды Джулиен рассказал мне, что именно так судья и Мэри-Бет
Мэйфейр познакомились -- это произошло в Сторивилле, примерно за два года до
моего приезда. В то время он еще не был судья Макинтайр, просто Дэниел
Макинтайр. Он увидел Мэри-Бет в игорном зале и весь вечер играл с ней и
Джулиеном, не подозревая, что Мэри-Бет женщина, а когда утром все
раскрылось, он уже не смог оставить ее.
Джулиен подробно мне обо всем рассказал. Сначала они решили просто
побродить по городу, послушать музыку "Раззи Даззи Спазм Бенд". Об этом
ансамбле вы наверняка слышали. Здорово играли ребята, Джулиен и Мэри-Бет,
которая, отправляясь на эти экскурсии, называла себя Жюлем, случайно
оказались в "Вилли Пьяна", там они наткнулись на Дэниела Макинтайра и начали
вместе шататься по всем местам в поисках хорошего бильярдного стола, потому
что Мэри-Бет отлично катала шары.
День уже был в разгаре, когда они решили разойтись по домам. Судья
Макинтайр успел переговорить о делах с Джулиеном, и так как он не был еще
судьей, конечно, а обыкновенным юристом, они договорились встретиться за
городом, пообедать и обсудить, что Джулиен мог сделать, чтобы помочь
Макинтайру устроиться в какую-нибудь фирму. В ту минуту, когда судья,
прощаясь с "Жюлем", крепко обнял его, Мэри-Бет сорвала с головы шляпу, и по
ее плечам рассыпались черные волосы; она сказала ему, что никакой она не
"Жюль", и судья чуть не умер от изумления.
Думаю, он полюбил ее с того самого дня. Я появился год спустя после их
женитьбы, и у них уже была мисс Карлотта, совсем еще крошка, а через десять
месяцев родился Лайонел, спустя еще полтора года -- Стелла, самая
хорошенькая из всех детей.
По правде говоря, судья Макинтайр никогда не переставал любить
Мэри-Бет. Вот в чем беда. Тысяча девятьсот тринадцатый был последним моим
годом, проведенным в их доме, к тому времени Дэниел судействовал более
восьми лет, и все благодаря влиянию Джулиена; и вот что я вам скажу: он
любил Мэри-Бет ничуть не меньше, чем прежде. И она тоже по-своему его
любила. Не думаю, что иначе она стала бы терпеть его.
Конечно, у нее были молодые люди. Прислуга все время об этом
сплетничала. Все эти помощники конюхов и посыльные отличались приятной
внешностью. Их часто можно было видеть на задней лестнице, когда они с
перепуганным видом покидали дом через черный ход. Но она любила судью
Макинтайра, по-настоящему любила, и вот что еще я вам скажу: думаю, он не
догадывался об этом. Он все время был чертовски пьян. А что до Мэри-Бет, то,
казалось, ее ничто не трогает. Она была самым спокойным человеком из всех,
кого я знал. Ничто не могло ее вывести из себя, по крайней мере надолго.
Пусть она была не очень терпелива с теми, кто противоречил ей, но, знаете
ли, она никогда не стремилась наживать себе врагов. Она никогда ни с кем не
боролась и никому не навязывала свою волю.
Меня всегда поражало, как она ладила с Карлоттой, которой в пору моего
отъезда было тринадцать лет. Это был не ребенок, а настоящая ведьма! Она
хотела учиться подальше от дома, а Мэри-Бет пыталась отговорить ее от этого,
но девчонка уперлась, и Мэри-Бет пришлось в конце концов смириться.
Мэри-Бет легко расставалась с людьми, так это и было. Можно сказать,
она рассталась с Карлоттой. Наверное, это объясняется ее холодностью,
которая иногда могла свести с ума. Мне никогда не забыть, как она выдворила
меня из библиотеки, а затем из моей комнаты на третьем этаже, когда умер
Джулиен. Все это она проделала абсолютно спокойно. "Теперь ступай, Ричард,
на кухню, выпей кофе, а затем начни собирать вещи", -- сказала она, словно
разговаривала с малым ребенком. Она на удивление быстро купила мне этот
домик. То есть Джулиена не успели еще похоронить, как она купила его и
заставила меня переехать. Разумеется, это были деньги Джулиена.
Она никогда не волновалась. Только однажды я видел ее взволнованной,
когда сказал ей, что Джулиен умер. Да, по правде говоря, она буквально
помешалась. Но совсем ненадолго. Затем, убедившись, что он действительно
отошел в иной мир, она словно очнулась и начала прибирать его и кровать, на