Страница:
твою руку, позволив благочестивому отцу Лувье встретить свою судьбу без
твоей помощи.
Должен сказать, что нам всем вполне понятно твое желание отправиться на
Сан-Доминго, чтобы продолжить изучение этого духа и познакомиться с его
новой хозяйкой. Чего бы сам я не дал, чтобы побеседовать с такой женщиной,
как Шарлотта, узнать у нее о том, чему она научилась у матери и что намерена
делать с полученными знаниями!
Но, Петир, ты сам же описал нам силу этого демона. Ты честно поведал
нам о странных высказываниях, сделанных относительно него покойной графиней
Деборой Мэйфейр де Монклев. Ты должен знать, что это существо будет
стремиться помешать тебе встать между ним и Шарлоттой и что оно способно
привести тебя к печальному концу, как то случилось с покойной графиней.
Ты совершенно прав в своих выводах, что Лэшер умнее большинства
демонов, судя хотя бы по тому, что он говорил Деборе, да и по его поступкам
тоже.
Мы понимаем всю глубину трагических событий, которые тебе пришлось
пережить. Но ты должен вернуться домой, чтобы отсюда, из Амстердама, где ты
в безопасности, писать письма Шарлотте, предоставив голландским кораблям
нести их через моря.
Сейчас, когда ты, надеемся, готовишься к возвращению домой, тебе,
возможно, будет интересно узнать следующее: мы лишь недавно услышали, что
весть о смерти отца Лувье достигла французского двора.
Тебя не удивит сообщение о том, что в день казни Деборы на Монклев
обрушилась страшная буря. Думаю, тебе будет очень интересно узнать, что это
событие истолковывается как выражение неудовольствия Господа по поводу
распространения колдовства во Франции и Его непосредственного проклятия в
адрес нераскаявшейся ведьмы, которая даже под пытками не созналась в своих
деяниях.
Несомненно, твое сердце тронет и известие о том, что благочестивый отец
Лувье погиб, пытаясь спасти других от обломков падающей черепицы. Нам
говорили, что число погибших достигло примерно пятнадцати человек и что
мужественные жители Монклева сожгли ведьму, прекратив таким образом бурю.
Урок этих событий заключается в том, чтобы наш Господь Иисус Христос увидел
большее число разоблаченных и сожженных ведьм. Аминь.
Интересно, как скоро мы увидим памфлет, изобилующий привычными
картинами и полный лживых измышлений? Вне всякого сомнения, печатные станки,
которые всегда подливали масла в огонь костров инквизиции, уже усердно
работают.
Знать бы, где тот инквизитор, что грелся той ночью у очага знахарки из
Доннелейта и показывал ей гнусные картинки из своей демонологии? Умер ли и
горит в аду? Этого мы никогда не узнаем.
Петир, не трать время на ответное письмо. Только возвращайся. Знай, что
мы любим тебя и не клянем тебя за то, что ты сделал, а равно и за все то,
что ты можешь сделать. Мы говорим то, что, по нашему убеждению, мы должны
сказать!
Преданный тебе в деле Таламаски
Стефан Франк, Амстердам.
Дорогой Стефан!
Пишу в спешке, ибо уже нахожусь на борту французского корабля "Святая
Елена", готового отплыть в Новый Свет, и мальчик-посыльный дожидается, когда
я закончу, чтобы немедленно отправить это письмо тебе.
Прежде чем твое письмо достигло меня, я получил от нашего агента все
необходимое мне для путешествия и купил одежду и лекарства, которые, боюсь,
мне понадобятся.
Я отправляюсь к Шарлотте, поскольку не могу поступить иначе, и мое
решение не удивит вас. Скажи от меня Александру, что на моем месте он сделал
бы то же самое.
Однако, Стефан, напрасно ты делаешь вывод, что я подпал под злые чары
этого демона. Да, я нарушил правила ордена только в отношении Деборы
Мэйфейр, как в прошлом так и сейчас. Но демон никогда не играл никакой роли
в моей любви к Деборе, и когда я столкнул инквизитора с крыши, я поступил
так, как хотел поступить.
Я сбросил его вниз за Дебору и за всех бедных и невежественных женщин,
которые на моих глазах кричали в пламени костров; за женщин, терзаемых на
дыбе в холодных застенках. Я сделал это, отплатив за разрушенные семьи и
опустошенные деревни, ставшие жертвами чудовищной лжи.
Но я напрасно теряю время, пытаясь себя оправдать. Вы все добры ко мне
и не проклинаете меня, хотя я совершил убийство.
Позволь мне также написать совсем кратко, что весть о буре в Монклеве
достигла Марселя некоторое время назад и в сильно искаженном виде. Одни
приписывают это силе ведьмы, другие считают просто явлением природы, а
смерть Лувье оценивается как несчастный случай, произошедший среди всеобщей
сумятицы. Здесь ведутся нескончаемые и утомительные споры о том, что же в
действительности имело место в Монклеве.
Теперь напишу тебе о том, что наиболее сильно заботит меня и что я за
последнее время узнал о Шарлотте Фонтене. Здесь ее хорошо помнят, ибо ее
прибытие во Францию и отъезд домой происходили через Марсель. Разные люди
говорили мне, что она очень богата, очень красива. У нее белоснежная кожа,
пышные волосы и завораживающие синие глаза. Муж; ее действительно болен с
самого детства, и болезнь постоянно прогрессировала, вызывая все большую
слабость в его членах. Теперь это тень, а не человек. Согласно рассказам,
Шарлотта повезла его в Монклев в сопровождении большой свиты слуг-негров,
ухаживавших за ним. Она обратилась к матери, надеясь, что та сможет вылечить
его, а также установить, нет ли признаков этой болезни у их малолетнего
сына. Дебора заявила, что малыш здоров. Мать с дочерью вместе приготовили
для больного целебную мазь, которая принесла ему немалое облегчение, однако
не смогла восстановить чувствительность конечностей. Полагают, что вскоре он
сделается столь же беспомощным, как и его отец, страдающий аналогичным
недугом. И хотя ум старика остается острым и сам он может управлять делами
плантации, он, согласно слухам, все время неподвижно лежит в великолепной
постели, а негры кормят его и убирают за ним, как за маленьким. Все
надеются, что у его сына Антуана болезнь не будет развиваться с такой
скоростью. Когда Шарлотта впервые увидела Антуана, тот был заметной фигурой
при дворе. Он сделал Шарлотте предложение, и она согласилась выйти за него
замуж, хотя и была очень молода в то время.
Здесь широко известно, что Шарлотта и Антуан наслаждались
гостеприимством Деборы в течение многих недель, когда в семье случилась
трагедия, закончившаяся смертью графа и известными тебе событиями, Добавлю
лишь, что в Марселе не настолько верят в колдовство и связывают безумство
следствия с суеверием жителей глухого провинциального городишки. Между тем
много бы значило это суеверие без подстрекательств знаменитого инквизитора?
Мне было очень легко расспрашивать о Шарлотте и ее муже, поскольку
здесь никто не знает, что я прибыл из Монклева. Похоже, те, кого я приглашал
выпить со мной бокал вина, любили поговорить о Шарлотте и Антуане Фонтене,
равно как жители Монклева любили поговорить о всей семье.
Шарлотта и ее муж наделали здесь немало шума, ибо они жили с изрядной
экстравагантностью и были щедры ко всем, раздавая деньги так, словно те для
них ничего не значили. В Марселе, как и в Монклеве, они появлялись в церкви
в сопровождении свиты чернокожих слуг, приковывая к себе всеобщее внимание.
Мне также рассказывали, что они щедро платили каждому здешнему врачу, с
которым консультировались по поводу болезни Антуана. О причинах болезни тоже
ходит много разговоров. Считают, что она либо вызвана чрезмерно жарким
климатом Вест-Индии, либо представляет собой давнишнюю болезнь, от которой в
минувшие века страдало множество европейцев.
Никто здесь не сомневается в богатстве семьи Фонтене. До недавнего
времени у них в Марселе были торговые агенты. Однако, уезжая с громадной
поспешностью, пока весть об аресте Деборы еще не достигла Марселя, они
разорвали связи с местными агентами, и потому никто не знает, куда они
отправились.
Этим мои новости не кончаются. Продолжая выдавать себя за богатого
голландского купца, что стоило мне немалых денег, я сумел познакомиться с
одной очень любезной и прелестной женщиной из прекрасной семьи, которая была
подругой Шарлотты Фонтене. Имя этой женщины упоминалось всякий раз, когда
разговор заходил о Шарлотте. Сказав лишь, что в молодости я знал и любил
Дебору де Монклев, когда она еще жила в Амстердаме, я заручился доверием
этой женщины и от нее узнал еще некоторые подробности.
Ее зовут Анжелика де Руле. Она находилась при дворе одновременно с
Шарлоттой, и их вместе представляли королю.
Анжелика де Руле не подвержена суевериям провинциального Монклева. Она
считает, что Шарлотта обладает приятным и общительным характером и никак не
может являться ведьмой. Сама Анжелика относит случившееся на счет невежества
тамошних жителей, способных поверить в любые домыслы. Она заказала
заупокойную мессу по несчастной графине.
Что касается Антуана, то, по наблюдениям этой дамы, он с великой
стойкостью переносит свою болезнь. Он по-настоящему любит жену и, принимая
во внимание его состояние, все же не является для нее обузой. Настоящей
причиной их далекого путешествия к Деборе было то, что этот молодой человек
ныне неспособен к зачатию детей -- столь значительна его слабость. Их сын,
который сейчас здоров и крепок, может унаследовать эту болезнь от отца. Так
это или нет, пока сказать невозможно.
Далее мне было рассказано, что отец Антуана, хозяин плантации,
высказывался в пользу этого путешествия, ибо ему страстно хочется, чтобы от
Антуана родились еще сыновья. Что касается других сыновей старика, он их не
жалует, ибо они ведут себя самым непотребным образом, сожительствуют с
негритянками и редко удосуживаются навещать отцовский дом.
Кстати, Анжелика очень привязана к Шарлотте и жаловалась, что та не
навестила ее перед отплытием из Марселя. Однако, учитывая ужасные события,
случившиеся в Монклеве, она простила это своей бывшей подруге.
Когда я спросил, почему же никто не пришел на помощь Деборе во время
судебных разбирательств, Анжелика ответила, что ни граф де Монклев, ни его
мать никогда не появлялись при дворе. К тому же в один период истории этот
род принадлежал к гугенотам. В Париже никто не знал Дебору, да и сама
Шарлотта пробыла при дворе совсем недолго. Когда стало известно, что графиня
де Монклев является рожденной неизвестно от кого дочерью шотландской ведьмы,
то есть по всем статьям обычной крестьянкой, гнев по поводу ее ареста
превратился в жалость, и в конце концов к ней потеряли интерес.
-- Ах, эти провинциальные городишки в предгорьях! -- воскликнула
Анжелика де Руле.
Сама она горит желанием вернуться в Париж, ибо что за жизнь вне Парижа?
И кто может надеяться приобрести известность или высокое положение в
обществе, если он не находится на виду у короля?
Вот и все, о чем у меня хватило времени написать. Менее чем через час
мы отплываем.
Стефан, неужели тебе нужны еще какие-то объяснения с моей стороны? Я
должен увидеть Шарлотту. Я должен предостеречь ее против этого духа. Ради
всего святого, как ты думаешь, от кого этот ребенок, родившийся через восемь
месяцев после того, как Дебора покинула Амстердам, получил свою белую кожу и
волосы льняного цвета?
Я увижу тебя снова. Я шлю всем вам, моим братьям и сестрам в Таламаске,
свою любовь. Я отправляюсь в Новый Свет, полный больших ожиданий. Я
встречусь с Шарлоттой. Я одолею этого Лэшера и, возможно, сам буду общаться
с этим существом, обладающим голосом и громадной силой, и буду учиться от
него, как он учится от нас.
Как всегда преданный тебе в деле Таламаски
Петир ван Абель,
Марсель.
Порт-о-Пренс, Сан-Доминго
Стефан!
По пути сюда мы дважды бросали якорь в портах, откуда я посылал краткие
отчеты, а теперь я начинаю дневник наблюдений, в котором все записи будут
адресованы тебе.
Если время позволит, я буду переписывать и отсылать свои заметки. В
противном случае ты получишь весь дневник целиком.
Сейчас я в Порт-о-Пренс, в чрезвычайно удобном, если не сказать --
роскошном, жилище. Двухчасовая прогулка по этому колониальному городу
привела меня в восторг -- я ослеплен его чудесными домами и великолепными
общественными зданиями, среди которых даже есть театр, где представляют
итальянскую оперу; повсюду я встречал богато разодетых людей -- плантаторов
с женами -- и несметное число рабов.
Ни в одном из своих странствий я не попадал в такое экзотическое место,
как Порт-о-Пренс; даже в Африке вряд ли найдется равный ему город.
И необычность его состоит не только в том, что всю работу здесь
выполняют негры. В городе полно иностранцев, торгующих всякого рода
товарами, а кроме того, присутствует многочисленное и процветающее "цветное"
население -- главным образом это отпрыски плантаторов и африканских
наложниц, освобожденные от рабства их белыми отцами и теперь неплохо
зарабатывающие. Есть среди них музыканты, ремесленники, мелкие торговцы,
есть и женщины, пользующиеся, несомненно, дурной славой. Не могу осудить
мужчин, предпочитающих цветных любовниц или компаньонок, -- женщины эти на
удивление красивы; золотистая кожа и огромные черные глаза, подернутые
влагой. Надо отметить, что они вполне сознают свое очарование, одеваются
чрезвычайно броско и владеют множеством собственных черных рабов.
Как мне сказали, их становится все больше и больше, и невольно
возникает вопрос какая судьба ждет цветных красавиц, когда молодость
останется позади?
Что касается рабов, то их ввозят тысячами. Мне довелось быть свидетелем
разгрузки двух кораблей с живым товаром. Зловоние стояло неописуемое. Ужасно
было видеть, в каких условиях содержат этих несчастных. Говорят, на
плантациях их загоняют до смерти непосильным трудом, ибо дешевле привезти
новых рабов, чем заботиться о уже имеющихся.
За малейшую провинность рабы несут суровые наказания. И весь остров
живет под страхом восстания, а хозяевам огромных домов постоянно грозит
опасность быть отравленными, так как яд -- единственное оружие рабов, во
всяком случае мне так сказали.
Что до Шарлотты и ее мужа, о них здесь известно все, зато никто ничего
не знает о ее европейских родственниках. Они приобрели одну из самых больших
и процветающих плантаций совсем рядом с Порт-о-Пренс, на берегу моря. Их
владения начинаются примерно в часе езды в карете от окраины города и
заканчиваются у огромных скал, нависших над пляжем. Все в округе восхищаются
огромным господским домом и другими отличными строениями; там, как в городе,
есть кузнецы, шорники, швеи, ткачи, краснодеревщики -- всем нашлось место на
обширных просторах, где растут кофе и индигоносные растения, приносящие
огромный доход.
За то короткое время, что здесь правили французы, занятые бесконечными
распрями с испанцами, населяющими юго-восточную часть острова, плантация
успела обогатить трех разных владельцев. Двое из них уехали в Париж, а
третий умер от лихорадки, и теперь здесь правит семья Фонтене -- Антуан-отец
и Антуан-сын. Однако ни для кого не секрет, что подлинной хозяйкой плантации
является Шарлотта, или, как ее величают, мадам Шарлотт. Все без исключения
торговцы этого города оказывают ей почести, а местные правители стелятся
перед ней, вымаливая благосклонность и деньги, которых у нее не счесть.
Говорят, она полностью забрала в свои руки управление, до мельчайших
деталей вникая во все дела, и сама объезжает плантацию вместе с
надсмотрщиком -- знаешь, Стефан, никого в этом крае не презирают так, как
надсмотрщиков, -- говорят даже, она помнит всех своих рабов по именам. Она
ничего для них не жалеет -- еды и питья у них вдоволь, следит за их
жилищами, возится с их малышами, разговаривает по душам с провинившимися,
прежде чем определить наказание, и тем завоевывает их привязанность. Но то,
как она расправляется с предателями, уже вошло в легенду. Следует отметить,
что в здешних местах плантаторы пользуются неограниченной властью: они
вправе запороть раба до смерти, если сочтут нужным.
Несколько слов о прислуге в доме -- по словам местных торговцев,
холеной, разряженной, чванливой и дерзкой. У одной только Шарлотты пять
горничных. Рабов шестнадцать, или около того, приставлены к кухне, и никто
не знает, сколько их следят за порядком в гостиных, музыкальных салонах и
бальных залах особняка. Небезызвестный Реджинальд повсюду сопровождает
хозяина, куда бы тот ни направился, если он вообще куда-то направляется. У
этих рабов полно свободного времени, они часто наведываются в Порт-о-Пренс с
набитыми золотом карманами, и тогда перед ними распахиваются двери всех
лавок.
Зато Шарлотту редко можно увидеть вне ее огромного заповедника,
который, между прочим, называется Мэйфейр*, [Мэйфейр -- букв, майская
ярмарка] -- название пишется только по-английски, и я ни разу не видел,
чтобы его писали на французский лад.
По приезде хозяйка дала два великолепных бала, во время которых ее муж,
сидя в кресле, наблюдал за танцующими, и даже старик отец, несмотря на свою
немощь, принимал участие в веселье. Местная знать, которую ничто не
интересует, кроме удовольствий (впрочем, в здешних краях других забот
практически и не знают), восхваляет Шарлотту за эти два праздника и жаждет
новых, пребывая в уверенности, что хозяйка Мэйфейр в полной мере оправдает
их ожидания.
Гостей развлекали ее собственные чернокожие музыканты, вино лилось
рекой, гостям подавали экзотические местные блюда, а также превосходно
приготовленные дичь и мясо. Шарлотта танцевала со всеми мужчинами, ни одного
не пропустила, не считая, разумеется, собственного мужа, который взирал на
происходящее одобрительно. Она собственноручно поила его вином, поднося
бокал прямо к губам.
Насколько я успел узнать, если кто и зовет эту женщину ведьмой, то
только собственные рабы, причем с благоговейным ужасом и почтением к ее
силам целительницы, молва о которых разнеслась повсюду. Но позволь мне
повториться: ни одна душа здесь ничего не знает о том, что произошло во
Франции. Название Монклев никогда здесь не произносится. Считается, что
семья родом с острова Мартиника.
Поговаривают, что Шарлотта поставила себе целью объединить всех
плантаторов, совместными усилиями создать завод по очистке сахара и таким
образом получать двойную выгоду с каждого урожая. Ходят слухи и о том, что
местные торговцы замыслили вытеснить голландские корабли из Карибского
бассейна; мы, видимо, до сих пор удачнее всех ведем дела -- на зависть
французам и испанцам. Но ты, Стефан, несомненно, лучше осведомлен в этом
вопросе, чем я. В порту на причале много голландских кораблей, так что не
сомневайся: как только с делом будет покончено, вернуться в Амстердам мне не
составит труда. Я выдал себя за голландского купца, поэтому со мной
обходятся с исключительной почтительностью.
Сегодня днем, устав от бесцельной прогулки, я вернулся в свое жилище,
где к моим услугам двое рабов, готовых по первому знаку раздеть и выкупать
меня, и написал хозяйке Мэйфейр, испросив разрешения посетить ее. Я
объяснил, что, не доверяя почте, лично приехал, чтобы доставить ей
чрезвычайно важное послание от очень дорогой -- наверное, самой дорогой для
нее на свете -- особы, которая и сообщила мне этот адрес в ночь накануне
своей смерти. И подписался полным именем.
Ответ пришел очень быстро. Мне предлагалось приехать в Мэйфейр сегодня
же вечером. Ближе к сумеркам у входа в трактир, где я остановился, меня
будет ждать карета. Я должен захватить с собой все необходимое, чтобы
остаться на одну-две ночи -- как пожелаю. Я намерен принять приглашение.
Стефан, я пребываю в большом волнении, но страха во мне нет. Теперь,
после длительных размышлений, я знаю, что мне предстоит встреча с
собственной дочерью. Но как сообщить ей об этом и следует ли вообще это
делать -- вот что глубоко меня тревожит.
Я твердо убежден, что в этом необыкновенном плодородном крае, в этой
богатой и экзотической стране трагедия женщин из рода Мэйфейров наконец
завершится. И произойдет это благодаря одной сильной и умной молодой
женщине, которая цепко держит в своих руках мир и которая, несомненно,
достаточно повидала, чтобы осознать, что выстрадали ее мать и бабушка за
свои короткие жизни.
Я теперь пойду приму ванну, оденусь как полагается и приготовлюсь к
встрече. Меня совсем не заботит мысль, что я увижу огромную колониальную
плантацию. Трудно подобрать слова, способные выразить то, что творится
сейчас в моей душе. Такое ощущение, Стефан, что вся моя жизнь до этого
момента была написана бледными красками, и только теперь она приобретает
глубину, как на картинах Рембрандта ван Рейна.
Я чувствую вокруг себя темноту, чувствую льющийся свет. Но еще острее я
чувствую контраст между ними.
До следующего раза, когда я снова возьмусь за перо, остаюсь твой
Петир.
P. S. Переписано и отправлено в виде письма Стефану Франку тем же
вечером.
П в А.
Порт-о-Пренс, Сан-Доминго
Дорогой Стефан!
Прошло целых две недели, с тех пор как я обращался к тебе последний
раз. Как мне описать все, что произошло за это время? Боюсь, у меня не
осталось времени, мой любезный друг, данная мне отсрочка слишком коротка, но
тем не менее я должен успеть поведать обо всем, что видел, что выстрадал и
что сделал.
Пишу эти строки поздним утром, проспав часа два после возвращения в
трактир. Я поел, но совсем немного, лишь бы окончательно не потерять силы. Я
молю Господа, чтобы то существо, которое преследовало и мучило меня весь
длинный путь от Мэйфейр, наконец убралось восвояси, к своей ведьме. Это она
послала его, чтобы свести меня с ума и уничтожить, но я дал достойный отпор.
Стефан, если дьявол не побежден, если атаки на меня возобновятся с
утроенной силой, я откажусь от подробного повествования и вкратце изложу
тебе лишь самые важные факты, после чего запечатаю письмо и спрячу в своем
железном сундуке. Утром я договорился обо всем с хозяином трактира, и в
случае моей кончины он позаботится об отправке этого сундука в Амстердам. Я
также переговорил с местным агентом, двоюродным братом и другом нашего
агента в Марселе, и велел ему проследить за тем, чтобы все мои указания были
выполнены.
Позволь мне заметить, однако, что все, к кому я обращаюсь, считают меня
сумасшедшим -- такое впечатление я произвожу теперь на окружающих. Выручает
золото -- только с его помощью мне удается чего-то добиться: за доставку
письма и сундука в твои руки обещано крупное вознаграждение.
Стефан, ты был прав, предостерегая меня, предчувствия тебя не обманули.
Я все глубже и глубже погружаюсь в это зло, и спасти меня уже невозможно.
Мне следовало вернуться домой, к тебе. Второй раз в жизни я испытываю горечь
сожаления.
Я чуть жив. Одежда на мне изорвана, обувь пришла в негодность, руки
оцарапаны шипами. Голова раскалывается после долгого ночного бега в
потемках. Но времени не осталось, чтобы отдохнуть. Я не осмеливаюсь отплыть
на корабле, отходящем от причала в этот самый час, ведь если то существо
намерено меня преследовать, оно не отступит и в море. Лучше пусть уж нападет
здесь, на суше, тогда хоть мой сундук не будет потерян.
Времени остается мало, а потому спешу рассказать тебе, что же все-таки
произошло.
В тот день, когда я писал тебе последний раз, я покинул свое пристанище
ближе к вечеру. Оделся в самое лучшее и спустился вниз, чтобы в назначенное
время встретить экипаж. Впечатления, полученные накануне на улицах
Порт-о-Пренс, позволяли предположить, что карета будет великолепной, и все
же реальность превзошла все ожидания: за мной прислали изумительной работы
остекленный экипаж с кучером, лакеем и двумя вооруженными всадниками; все
четверо -- черные африканцы в атласных ливреях и напудренных париках.
Поездка по холмам, покрытым живописными лесами, среди которых то тут то
там виднелись красивые колониальные жилища в окружении цветников и в
изобилии растущих в этих краях банановых деревьев, оказалась весьма
приятной; высоко в небе плыли белые облака.
Не думаю, что тебе под силу представить пышность местного ландшафта,
ведь нежнейшие растения, которые мы привыкли видеть только в оранжереях,
обильно цветут здесь на воле круглый год, повсюду встречаются банановые
рощи, а также гигантские красные цветы на тонких стеблях, не уступающих
высотой деревьям.
Не менее очаровательными были неожиданные проблески воды вдалеке. Едва
ли на свете можно найти море, сравнимое по голубизне с Карибским, -- мне, во
всяком случае, ничего подобного прежде видеть не доводилось. Зато здесь я
имел предостаточно возможности любоваться удивительными красками. Особенно
яркое впечатление создается с наступлением сумерек. Впрочем, об этом позже.
По пути я также проехал мимо двух небольших строений, очень приятных с
виду, в стороне от дороги -- за большими садами. А еще я миновал узкую
речушку, рядом с которой раскинулось кладбище с мраморными памятниками, на
которых были высечены французские имена. Медленно проезжая по мостику, я
глядел в сторону кладбища и думал о тех, кто жил и умер в этой дикой стране.
Я столь подробно останавливаюсь на этом, дабы подчеркнуть, что чувства
мои были убаюканы красотами, увиденными в пути, равно как и тяжелыми
твоей помощи.
Должен сказать, что нам всем вполне понятно твое желание отправиться на
Сан-Доминго, чтобы продолжить изучение этого духа и познакомиться с его
новой хозяйкой. Чего бы сам я не дал, чтобы побеседовать с такой женщиной,
как Шарлотта, узнать у нее о том, чему она научилась у матери и что намерена
делать с полученными знаниями!
Но, Петир, ты сам же описал нам силу этого демона. Ты честно поведал
нам о странных высказываниях, сделанных относительно него покойной графиней
Деборой Мэйфейр де Монклев. Ты должен знать, что это существо будет
стремиться помешать тебе встать между ним и Шарлоттой и что оно способно
привести тебя к печальному концу, как то случилось с покойной графиней.
Ты совершенно прав в своих выводах, что Лэшер умнее большинства
демонов, судя хотя бы по тому, что он говорил Деборе, да и по его поступкам
тоже.
Мы понимаем всю глубину трагических событий, которые тебе пришлось
пережить. Но ты должен вернуться домой, чтобы отсюда, из Амстердама, где ты
в безопасности, писать письма Шарлотте, предоставив голландским кораблям
нести их через моря.
Сейчас, когда ты, надеемся, готовишься к возвращению домой, тебе,
возможно, будет интересно узнать следующее: мы лишь недавно услышали, что
весть о смерти отца Лувье достигла французского двора.
Тебя не удивит сообщение о том, что в день казни Деборы на Монклев
обрушилась страшная буря. Думаю, тебе будет очень интересно узнать, что это
событие истолковывается как выражение неудовольствия Господа по поводу
распространения колдовства во Франции и Его непосредственного проклятия в
адрес нераскаявшейся ведьмы, которая даже под пытками не созналась в своих
деяниях.
Несомненно, твое сердце тронет и известие о том, что благочестивый отец
Лувье погиб, пытаясь спасти других от обломков падающей черепицы. Нам
говорили, что число погибших достигло примерно пятнадцати человек и что
мужественные жители Монклева сожгли ведьму, прекратив таким образом бурю.
Урок этих событий заключается в том, чтобы наш Господь Иисус Христос увидел
большее число разоблаченных и сожженных ведьм. Аминь.
Интересно, как скоро мы увидим памфлет, изобилующий привычными
картинами и полный лживых измышлений? Вне всякого сомнения, печатные станки,
которые всегда подливали масла в огонь костров инквизиции, уже усердно
работают.
Знать бы, где тот инквизитор, что грелся той ночью у очага знахарки из
Доннелейта и показывал ей гнусные картинки из своей демонологии? Умер ли и
горит в аду? Этого мы никогда не узнаем.
Петир, не трать время на ответное письмо. Только возвращайся. Знай, что
мы любим тебя и не клянем тебя за то, что ты сделал, а равно и за все то,
что ты можешь сделать. Мы говорим то, что, по нашему убеждению, мы должны
сказать!
Преданный тебе в деле Таламаски
Стефан Франк, Амстердам.
Дорогой Стефан!
Пишу в спешке, ибо уже нахожусь на борту французского корабля "Святая
Елена", готового отплыть в Новый Свет, и мальчик-посыльный дожидается, когда
я закончу, чтобы немедленно отправить это письмо тебе.
Прежде чем твое письмо достигло меня, я получил от нашего агента все
необходимое мне для путешествия и купил одежду и лекарства, которые, боюсь,
мне понадобятся.
Я отправляюсь к Шарлотте, поскольку не могу поступить иначе, и мое
решение не удивит вас. Скажи от меня Александру, что на моем месте он сделал
бы то же самое.
Однако, Стефан, напрасно ты делаешь вывод, что я подпал под злые чары
этого демона. Да, я нарушил правила ордена только в отношении Деборы
Мэйфейр, как в прошлом так и сейчас. Но демон никогда не играл никакой роли
в моей любви к Деборе, и когда я столкнул инквизитора с крыши, я поступил
так, как хотел поступить.
Я сбросил его вниз за Дебору и за всех бедных и невежественных женщин,
которые на моих глазах кричали в пламени костров; за женщин, терзаемых на
дыбе в холодных застенках. Я сделал это, отплатив за разрушенные семьи и
опустошенные деревни, ставшие жертвами чудовищной лжи.
Но я напрасно теряю время, пытаясь себя оправдать. Вы все добры ко мне
и не проклинаете меня, хотя я совершил убийство.
Позволь мне также написать совсем кратко, что весть о буре в Монклеве
достигла Марселя некоторое время назад и в сильно искаженном виде. Одни
приписывают это силе ведьмы, другие считают просто явлением природы, а
смерть Лувье оценивается как несчастный случай, произошедший среди всеобщей
сумятицы. Здесь ведутся нескончаемые и утомительные споры о том, что же в
действительности имело место в Монклеве.
Теперь напишу тебе о том, что наиболее сильно заботит меня и что я за
последнее время узнал о Шарлотте Фонтене. Здесь ее хорошо помнят, ибо ее
прибытие во Францию и отъезд домой происходили через Марсель. Разные люди
говорили мне, что она очень богата, очень красива. У нее белоснежная кожа,
пышные волосы и завораживающие синие глаза. Муж; ее действительно болен с
самого детства, и болезнь постоянно прогрессировала, вызывая все большую
слабость в его членах. Теперь это тень, а не человек. Согласно рассказам,
Шарлотта повезла его в Монклев в сопровождении большой свиты слуг-негров,
ухаживавших за ним. Она обратилась к матери, надеясь, что та сможет вылечить
его, а также установить, нет ли признаков этой болезни у их малолетнего
сына. Дебора заявила, что малыш здоров. Мать с дочерью вместе приготовили
для больного целебную мазь, которая принесла ему немалое облегчение, однако
не смогла восстановить чувствительность конечностей. Полагают, что вскоре он
сделается столь же беспомощным, как и его отец, страдающий аналогичным
недугом. И хотя ум старика остается острым и сам он может управлять делами
плантации, он, согласно слухам, все время неподвижно лежит в великолепной
постели, а негры кормят его и убирают за ним, как за маленьким. Все
надеются, что у его сына Антуана болезнь не будет развиваться с такой
скоростью. Когда Шарлотта впервые увидела Антуана, тот был заметной фигурой
при дворе. Он сделал Шарлотте предложение, и она согласилась выйти за него
замуж, хотя и была очень молода в то время.
Здесь широко известно, что Шарлотта и Антуан наслаждались
гостеприимством Деборы в течение многих недель, когда в семье случилась
трагедия, закончившаяся смертью графа и известными тебе событиями, Добавлю
лишь, что в Марселе не настолько верят в колдовство и связывают безумство
следствия с суеверием жителей глухого провинциального городишки. Между тем
много бы значило это суеверие без подстрекательств знаменитого инквизитора?
Мне было очень легко расспрашивать о Шарлотте и ее муже, поскольку
здесь никто не знает, что я прибыл из Монклева. Похоже, те, кого я приглашал
выпить со мной бокал вина, любили поговорить о Шарлотте и Антуане Фонтене,
равно как жители Монклева любили поговорить о всей семье.
Шарлотта и ее муж наделали здесь немало шума, ибо они жили с изрядной
экстравагантностью и были щедры ко всем, раздавая деньги так, словно те для
них ничего не значили. В Марселе, как и в Монклеве, они появлялись в церкви
в сопровождении свиты чернокожих слуг, приковывая к себе всеобщее внимание.
Мне также рассказывали, что они щедро платили каждому здешнему врачу, с
которым консультировались по поводу болезни Антуана. О причинах болезни тоже
ходит много разговоров. Считают, что она либо вызвана чрезмерно жарким
климатом Вест-Индии, либо представляет собой давнишнюю болезнь, от которой в
минувшие века страдало множество европейцев.
Никто здесь не сомневается в богатстве семьи Фонтене. До недавнего
времени у них в Марселе были торговые агенты. Однако, уезжая с громадной
поспешностью, пока весть об аресте Деборы еще не достигла Марселя, они
разорвали связи с местными агентами, и потому никто не знает, куда они
отправились.
Этим мои новости не кончаются. Продолжая выдавать себя за богатого
голландского купца, что стоило мне немалых денег, я сумел познакомиться с
одной очень любезной и прелестной женщиной из прекрасной семьи, которая была
подругой Шарлотты Фонтене. Имя этой женщины упоминалось всякий раз, когда
разговор заходил о Шарлотте. Сказав лишь, что в молодости я знал и любил
Дебору де Монклев, когда она еще жила в Амстердаме, я заручился доверием
этой женщины и от нее узнал еще некоторые подробности.
Ее зовут Анжелика де Руле. Она находилась при дворе одновременно с
Шарлоттой, и их вместе представляли королю.
Анжелика де Руле не подвержена суевериям провинциального Монклева. Она
считает, что Шарлотта обладает приятным и общительным характером и никак не
может являться ведьмой. Сама Анжелика относит случившееся на счет невежества
тамошних жителей, способных поверить в любые домыслы. Она заказала
заупокойную мессу по несчастной графине.
Что касается Антуана, то, по наблюдениям этой дамы, он с великой
стойкостью переносит свою болезнь. Он по-настоящему любит жену и, принимая
во внимание его состояние, все же не является для нее обузой. Настоящей
причиной их далекого путешествия к Деборе было то, что этот молодой человек
ныне неспособен к зачатию детей -- столь значительна его слабость. Их сын,
который сейчас здоров и крепок, может унаследовать эту болезнь от отца. Так
это или нет, пока сказать невозможно.
Далее мне было рассказано, что отец Антуана, хозяин плантации,
высказывался в пользу этого путешествия, ибо ему страстно хочется, чтобы от
Антуана родились еще сыновья. Что касается других сыновей старика, он их не
жалует, ибо они ведут себя самым непотребным образом, сожительствуют с
негритянками и редко удосуживаются навещать отцовский дом.
Кстати, Анжелика очень привязана к Шарлотте и жаловалась, что та не
навестила ее перед отплытием из Марселя. Однако, учитывая ужасные события,
случившиеся в Монклеве, она простила это своей бывшей подруге.
Когда я спросил, почему же никто не пришел на помощь Деборе во время
судебных разбирательств, Анжелика ответила, что ни граф де Монклев, ни его
мать никогда не появлялись при дворе. К тому же в один период истории этот
род принадлежал к гугенотам. В Париже никто не знал Дебору, да и сама
Шарлотта пробыла при дворе совсем недолго. Когда стало известно, что графиня
де Монклев является рожденной неизвестно от кого дочерью шотландской ведьмы,
то есть по всем статьям обычной крестьянкой, гнев по поводу ее ареста
превратился в жалость, и в конце концов к ней потеряли интерес.
-- Ах, эти провинциальные городишки в предгорьях! -- воскликнула
Анжелика де Руле.
Сама она горит желанием вернуться в Париж, ибо что за жизнь вне Парижа?
И кто может надеяться приобрести известность или высокое положение в
обществе, если он не находится на виду у короля?
Вот и все, о чем у меня хватило времени написать. Менее чем через час
мы отплываем.
Стефан, неужели тебе нужны еще какие-то объяснения с моей стороны? Я
должен увидеть Шарлотту. Я должен предостеречь ее против этого духа. Ради
всего святого, как ты думаешь, от кого этот ребенок, родившийся через восемь
месяцев после того, как Дебора покинула Амстердам, получил свою белую кожу и
волосы льняного цвета?
Я увижу тебя снова. Я шлю всем вам, моим братьям и сестрам в Таламаске,
свою любовь. Я отправляюсь в Новый Свет, полный больших ожиданий. Я
встречусь с Шарлоттой. Я одолею этого Лэшера и, возможно, сам буду общаться
с этим существом, обладающим голосом и громадной силой, и буду учиться от
него, как он учится от нас.
Как всегда преданный тебе в деле Таламаски
Петир ван Абель,
Марсель.
Порт-о-Пренс, Сан-Доминго
Стефан!
По пути сюда мы дважды бросали якорь в портах, откуда я посылал краткие
отчеты, а теперь я начинаю дневник наблюдений, в котором все записи будут
адресованы тебе.
Если время позволит, я буду переписывать и отсылать свои заметки. В
противном случае ты получишь весь дневник целиком.
Сейчас я в Порт-о-Пренс, в чрезвычайно удобном, если не сказать --
роскошном, жилище. Двухчасовая прогулка по этому колониальному городу
привела меня в восторг -- я ослеплен его чудесными домами и великолепными
общественными зданиями, среди которых даже есть театр, где представляют
итальянскую оперу; повсюду я встречал богато разодетых людей -- плантаторов
с женами -- и несметное число рабов.
Ни в одном из своих странствий я не попадал в такое экзотическое место,
как Порт-о-Пренс; даже в Африке вряд ли найдется равный ему город.
И необычность его состоит не только в том, что всю работу здесь
выполняют негры. В городе полно иностранцев, торгующих всякого рода
товарами, а кроме того, присутствует многочисленное и процветающее "цветное"
население -- главным образом это отпрыски плантаторов и африканских
наложниц, освобожденные от рабства их белыми отцами и теперь неплохо
зарабатывающие. Есть среди них музыканты, ремесленники, мелкие торговцы,
есть и женщины, пользующиеся, несомненно, дурной славой. Не могу осудить
мужчин, предпочитающих цветных любовниц или компаньонок, -- женщины эти на
удивление красивы; золотистая кожа и огромные черные глаза, подернутые
влагой. Надо отметить, что они вполне сознают свое очарование, одеваются
чрезвычайно броско и владеют множеством собственных черных рабов.
Как мне сказали, их становится все больше и больше, и невольно
возникает вопрос какая судьба ждет цветных красавиц, когда молодость
останется позади?
Что касается рабов, то их ввозят тысячами. Мне довелось быть свидетелем
разгрузки двух кораблей с живым товаром. Зловоние стояло неописуемое. Ужасно
было видеть, в каких условиях содержат этих несчастных. Говорят, на
плантациях их загоняют до смерти непосильным трудом, ибо дешевле привезти
новых рабов, чем заботиться о уже имеющихся.
За малейшую провинность рабы несут суровые наказания. И весь остров
живет под страхом восстания, а хозяевам огромных домов постоянно грозит
опасность быть отравленными, так как яд -- единственное оружие рабов, во
всяком случае мне так сказали.
Что до Шарлотты и ее мужа, о них здесь известно все, зато никто ничего
не знает о ее европейских родственниках. Они приобрели одну из самых больших
и процветающих плантаций совсем рядом с Порт-о-Пренс, на берегу моря. Их
владения начинаются примерно в часе езды в карете от окраины города и
заканчиваются у огромных скал, нависших над пляжем. Все в округе восхищаются
огромным господским домом и другими отличными строениями; там, как в городе,
есть кузнецы, шорники, швеи, ткачи, краснодеревщики -- всем нашлось место на
обширных просторах, где растут кофе и индигоносные растения, приносящие
огромный доход.
За то короткое время, что здесь правили французы, занятые бесконечными
распрями с испанцами, населяющими юго-восточную часть острова, плантация
успела обогатить трех разных владельцев. Двое из них уехали в Париж, а
третий умер от лихорадки, и теперь здесь правит семья Фонтене -- Антуан-отец
и Антуан-сын. Однако ни для кого не секрет, что подлинной хозяйкой плантации
является Шарлотта, или, как ее величают, мадам Шарлотт. Все без исключения
торговцы этого города оказывают ей почести, а местные правители стелятся
перед ней, вымаливая благосклонность и деньги, которых у нее не счесть.
Говорят, она полностью забрала в свои руки управление, до мельчайших
деталей вникая во все дела, и сама объезжает плантацию вместе с
надсмотрщиком -- знаешь, Стефан, никого в этом крае не презирают так, как
надсмотрщиков, -- говорят даже, она помнит всех своих рабов по именам. Она
ничего для них не жалеет -- еды и питья у них вдоволь, следит за их
жилищами, возится с их малышами, разговаривает по душам с провинившимися,
прежде чем определить наказание, и тем завоевывает их привязанность. Но то,
как она расправляется с предателями, уже вошло в легенду. Следует отметить,
что в здешних местах плантаторы пользуются неограниченной властью: они
вправе запороть раба до смерти, если сочтут нужным.
Несколько слов о прислуге в доме -- по словам местных торговцев,
холеной, разряженной, чванливой и дерзкой. У одной только Шарлотты пять
горничных. Рабов шестнадцать, или около того, приставлены к кухне, и никто
не знает, сколько их следят за порядком в гостиных, музыкальных салонах и
бальных залах особняка. Небезызвестный Реджинальд повсюду сопровождает
хозяина, куда бы тот ни направился, если он вообще куда-то направляется. У
этих рабов полно свободного времени, они часто наведываются в Порт-о-Пренс с
набитыми золотом карманами, и тогда перед ними распахиваются двери всех
лавок.
Зато Шарлотту редко можно увидеть вне ее огромного заповедника,
который, между прочим, называется Мэйфейр*, [Мэйфейр -- букв, майская
ярмарка] -- название пишется только по-английски, и я ни разу не видел,
чтобы его писали на французский лад.
По приезде хозяйка дала два великолепных бала, во время которых ее муж,
сидя в кресле, наблюдал за танцующими, и даже старик отец, несмотря на свою
немощь, принимал участие в веселье. Местная знать, которую ничто не
интересует, кроме удовольствий (впрочем, в здешних краях других забот
практически и не знают), восхваляет Шарлотту за эти два праздника и жаждет
новых, пребывая в уверенности, что хозяйка Мэйфейр в полной мере оправдает
их ожидания.
Гостей развлекали ее собственные чернокожие музыканты, вино лилось
рекой, гостям подавали экзотические местные блюда, а также превосходно
приготовленные дичь и мясо. Шарлотта танцевала со всеми мужчинами, ни одного
не пропустила, не считая, разумеется, собственного мужа, который взирал на
происходящее одобрительно. Она собственноручно поила его вином, поднося
бокал прямо к губам.
Насколько я успел узнать, если кто и зовет эту женщину ведьмой, то
только собственные рабы, причем с благоговейным ужасом и почтением к ее
силам целительницы, молва о которых разнеслась повсюду. Но позволь мне
повториться: ни одна душа здесь ничего не знает о том, что произошло во
Франции. Название Монклев никогда здесь не произносится. Считается, что
семья родом с острова Мартиника.
Поговаривают, что Шарлотта поставила себе целью объединить всех
плантаторов, совместными усилиями создать завод по очистке сахара и таким
образом получать двойную выгоду с каждого урожая. Ходят слухи и о том, что
местные торговцы замыслили вытеснить голландские корабли из Карибского
бассейна; мы, видимо, до сих пор удачнее всех ведем дела -- на зависть
французам и испанцам. Но ты, Стефан, несомненно, лучше осведомлен в этом
вопросе, чем я. В порту на причале много голландских кораблей, так что не
сомневайся: как только с делом будет покончено, вернуться в Амстердам мне не
составит труда. Я выдал себя за голландского купца, поэтому со мной
обходятся с исключительной почтительностью.
Сегодня днем, устав от бесцельной прогулки, я вернулся в свое жилище,
где к моим услугам двое рабов, готовых по первому знаку раздеть и выкупать
меня, и написал хозяйке Мэйфейр, испросив разрешения посетить ее. Я
объяснил, что, не доверяя почте, лично приехал, чтобы доставить ей
чрезвычайно важное послание от очень дорогой -- наверное, самой дорогой для
нее на свете -- особы, которая и сообщила мне этот адрес в ночь накануне
своей смерти. И подписался полным именем.
Ответ пришел очень быстро. Мне предлагалось приехать в Мэйфейр сегодня
же вечером. Ближе к сумеркам у входа в трактир, где я остановился, меня
будет ждать карета. Я должен захватить с собой все необходимое, чтобы
остаться на одну-две ночи -- как пожелаю. Я намерен принять приглашение.
Стефан, я пребываю в большом волнении, но страха во мне нет. Теперь,
после длительных размышлений, я знаю, что мне предстоит встреча с
собственной дочерью. Но как сообщить ей об этом и следует ли вообще это
делать -- вот что глубоко меня тревожит.
Я твердо убежден, что в этом необыкновенном плодородном крае, в этой
богатой и экзотической стране трагедия женщин из рода Мэйфейров наконец
завершится. И произойдет это благодаря одной сильной и умной молодой
женщине, которая цепко держит в своих руках мир и которая, несомненно,
достаточно повидала, чтобы осознать, что выстрадали ее мать и бабушка за
свои короткие жизни.
Я теперь пойду приму ванну, оденусь как полагается и приготовлюсь к
встрече. Меня совсем не заботит мысль, что я увижу огромную колониальную
плантацию. Трудно подобрать слова, способные выразить то, что творится
сейчас в моей душе. Такое ощущение, Стефан, что вся моя жизнь до этого
момента была написана бледными красками, и только теперь она приобретает
глубину, как на картинах Рембрандта ван Рейна.
Я чувствую вокруг себя темноту, чувствую льющийся свет. Но еще острее я
чувствую контраст между ними.
До следующего раза, когда я снова возьмусь за перо, остаюсь твой
Петир.
P. S. Переписано и отправлено в виде письма Стефану Франку тем же
вечером.
П в А.
Порт-о-Пренс, Сан-Доминго
Дорогой Стефан!
Прошло целых две недели, с тех пор как я обращался к тебе последний
раз. Как мне описать все, что произошло за это время? Боюсь, у меня не
осталось времени, мой любезный друг, данная мне отсрочка слишком коротка, но
тем не менее я должен успеть поведать обо всем, что видел, что выстрадал и
что сделал.
Пишу эти строки поздним утром, проспав часа два после возвращения в
трактир. Я поел, но совсем немного, лишь бы окончательно не потерять силы. Я
молю Господа, чтобы то существо, которое преследовало и мучило меня весь
длинный путь от Мэйфейр, наконец убралось восвояси, к своей ведьме. Это она
послала его, чтобы свести меня с ума и уничтожить, но я дал достойный отпор.
Стефан, если дьявол не побежден, если атаки на меня возобновятся с
утроенной силой, я откажусь от подробного повествования и вкратце изложу
тебе лишь самые важные факты, после чего запечатаю письмо и спрячу в своем
железном сундуке. Утром я договорился обо всем с хозяином трактира, и в
случае моей кончины он позаботится об отправке этого сундука в Амстердам. Я
также переговорил с местным агентом, двоюродным братом и другом нашего
агента в Марселе, и велел ему проследить за тем, чтобы все мои указания были
выполнены.
Позволь мне заметить, однако, что все, к кому я обращаюсь, считают меня
сумасшедшим -- такое впечатление я произвожу теперь на окружающих. Выручает
золото -- только с его помощью мне удается чего-то добиться: за доставку
письма и сундука в твои руки обещано крупное вознаграждение.
Стефан, ты был прав, предостерегая меня, предчувствия тебя не обманули.
Я все глубже и глубже погружаюсь в это зло, и спасти меня уже невозможно.
Мне следовало вернуться домой, к тебе. Второй раз в жизни я испытываю горечь
сожаления.
Я чуть жив. Одежда на мне изорвана, обувь пришла в негодность, руки
оцарапаны шипами. Голова раскалывается после долгого ночного бега в
потемках. Но времени не осталось, чтобы отдохнуть. Я не осмеливаюсь отплыть
на корабле, отходящем от причала в этот самый час, ведь если то существо
намерено меня преследовать, оно не отступит и в море. Лучше пусть уж нападет
здесь, на суше, тогда хоть мой сундук не будет потерян.
Времени остается мало, а потому спешу рассказать тебе, что же все-таки
произошло.
В тот день, когда я писал тебе последний раз, я покинул свое пристанище
ближе к вечеру. Оделся в самое лучшее и спустился вниз, чтобы в назначенное
время встретить экипаж. Впечатления, полученные накануне на улицах
Порт-о-Пренс, позволяли предположить, что карета будет великолепной, и все
же реальность превзошла все ожидания: за мной прислали изумительной работы
остекленный экипаж с кучером, лакеем и двумя вооруженными всадниками; все
четверо -- черные африканцы в атласных ливреях и напудренных париках.
Поездка по холмам, покрытым живописными лесами, среди которых то тут то
там виднелись красивые колониальные жилища в окружении цветников и в
изобилии растущих в этих краях банановых деревьев, оказалась весьма
приятной; высоко в небе плыли белые облака.
Не думаю, что тебе под силу представить пышность местного ландшафта,
ведь нежнейшие растения, которые мы привыкли видеть только в оранжереях,
обильно цветут здесь на воле круглый год, повсюду встречаются банановые
рощи, а также гигантские красные цветы на тонких стеблях, не уступающих
высотой деревьям.
Не менее очаровательными были неожиданные проблески воды вдалеке. Едва
ли на свете можно найти море, сравнимое по голубизне с Карибским, -- мне, во
всяком случае, ничего подобного прежде видеть не доводилось. Зато здесь я
имел предостаточно возможности любоваться удивительными красками. Особенно
яркое впечатление создается с наступлением сумерек. Впрочем, об этом позже.
По пути я также проехал мимо двух небольших строений, очень приятных с
виду, в стороне от дороги -- за большими садами. А еще я миновал узкую
речушку, рядом с которой раскинулось кладбище с мраморными памятниками, на
которых были высечены французские имена. Медленно проезжая по мостику, я
глядел в сторону кладбища и думал о тех, кто жил и умер в этой дикой стране.
Я столь подробно останавливаюсь на этом, дабы подчеркнуть, что чувства
мои были убаюканы красотами, увиденными в пути, равно как и тяжелыми