Страница:
одежду прямо здесь, в трактире, и доставить мне удовольствие, что ему всегда
хотелось этого, когда я был мальчишкой, и что он таки удовлетворял свои
желания: по ночам приходил ко мне в комнату и позволял другим смотреть, а
после смеялся.
Я, должно быть, окаменел, глядя в лицо этому монстру, который с улыбкой
Ремера нашептывал мне все эти мерзости, словно старый сводник.
Потом наконец губы этой твари перестают шевелиться, а рот растягивается
все больше и больше, язык становится огромным, черным и блестящим, как спина
у кита.
И тогда я словно во сне тянусь за пером, макаю его в чернильницу и
начинаю записывать то, что ты прочел выше, а призрак исчезает.
Но знаешь ли ты, что он сделал, Стефан? Он вывернул мое сознание
наизнанку. Позволь поделиться с тобой тайной. Разумеется, мой дорогой Ремер
никогда не позволял себе со мной подобных вольностей! Но сам я когда-то
мечтал, чтобы он так и поступил! А дьявол вытянул из меня, что мальчишкой я
лежал в своей постели, мечтая: вдруг Ремер войдет, откинет одеяло и ляжет
рядом. Я грезил о таких вещах!
Если бы еще в прошлом году ты спросил, возникали ли в моей голове
подобные мысли, я бы все отрицал, но при этом солгал бы тебе, а дьявол
напомнил мне о прошлом. Следует ли мне поблагодарить его за это?
Может быть, он сумеет вернуть и мою мать -- тогда мы с ней усядемся
возле кухонного очага и еще раз споем.
А теперь мне пора в путь. Солнце в зените. Призрака поблизости не
видно. Прежде чем отправиться в Мэйфейр, я доверю это послание нашему
агенту, если, конечно, меня не остановят по дороге местные стражники и не
швырнут в тюрьму. Я действительно похож сейчас на сумасшедшего бродягу.
Шарлотта поможет мне. Шарлотта обуздает демона.
Вот и все, что я хотел сообщить.
Петир.
Примечание архивариуса:
Это последнее письмо, полученное от Петира ван Абеля.
Две недели спустя после получения последнего письма Петира из
Порт-о-Пренс от голландского торговца Яна ван Клаузена пришло сообщение, что
Петир мертв. Послание торговца датировано всего лишь днем позже. Тело Петира
обнаружили через каких-то двенадцать часов после того, как он нанял лошадь в
платной конюшне и выехал из Порт-о-Пренс.
Местные власти решили, что Петир стал жертвой разбоя на дороге:
возможно, натолкнулся ранним утром на шайку сбежавших рабов, которые вновь
собрались на кладбище, где всего лишь за день или два до того был учинен
полный разгром. Первое осквернение вызвало большие волнения среди местных
рабов, которые, к смятению своих хозяев, противились участию в
восстановлении порядка на этом участке, и он по-прежнему находился в
состоянии хаоса и запустения, когда произошло нападение на Петира.
Петир, по всей видимости, был избит и загнан в большой кирпичный склеп,
где погиб под обломками, когда на склеп упало дерево. Петира откопали --
судя по позе, он пытался выбраться наружу. На левой руке трупа не хватало
двух пальцев, но их так и не нашли.
Виновных в осквернении могил и в убийстве тоже не обнаружили. Загадка
смерти Петира ван Абеля казалась тем более неразрешимой, что деньги, золотые
часы и бумаги остались при нем.
Останки Петира отыскали довольно быстро благодаря тому, что на кладбище
проводились восстановительные работы. Несмотря на обширные раны на голове,
Петира уверенно опознали ван Клаузен, а также Шарлотта Фонтене, которая
приехала в Порт-о-Пренс, как только услышала о несчастье, и была настолько
потрясена этой смертью, что от горя слегла в постель.
Ван Клаузен вернул личные вещи Петира в Обитель и по приказу ордена
предпринял дальнейшее расследование причин его гибели.
В архиве содержится не только переписка с ван Клаузеном, но и
свидетельства нескольких священников колонии, а также других лиц.
По большому счету ничего важного выяснить не удалось, кроме разве
только того факта, что в последние сутки, проведенные Петиром в
Порт-о-Пренс, он, по мнению очевидцев, вел себя как безумный и без конца
напоминал о необходимости в случае его смерти отправить письма в Амстердам и
поставить в известность Обитель.
Несколько раз упоминается, что его видели в компании странного
темноволосого молодого человека, с которым он вел долгие беседы.
Трудно сказать, как следует трактовать подобные заявления. Далее в
досье содержатся более подробные сведения о Лэшере и его способностях.
Достаточно напомнить здесь, что люди видели Лэшера с Петиром и приняли его
за человека.
Действуя через Яна ван Клаузена, Стефан Франк написал Шарлотте Фонтене
таким образом, чтобы содержание его послания осталось тайной для любого
непосвященного. Он рассказал о последних часах жизни Петира и умолял ее
обратить внимание на предостережения Петира.
Никакого ответа не последовало.
Осквернение могил, а также убийство Петира привели к тому, что кладбище
забросили. Никаких захоронений там больше не производилось, а некоторые тела
были перенесены в другое место. Даже сто лет спустя это место называли
проклятым.
Последние письма Петира ван Абеля еще не достигли Амстердама, когда
Александр объявил другим членам ордена о его смерти. Он попросил, чтобы
портрет Деборы Мэйфейр кисти Рембрандта сняли со стены.
Стефан Франк исполнил эту просьбу, и картину убрали в подвалы.
Коснувшись листа бумаги, на котором Лэшер написал слова "Петир умрет",
Александр сказал только, что слова правдивы, а вот призрак -- "лгун".
Еще он предупредил Стефана Франка, что следует непременно прислушаться
к предостережению Петра и больше никого не посылать в Порт-о-Пренс для
дальнейших переговоров с Шарлоттой, ибо такого человека ждет неминуемая
погибель.
Стефан Франк неоднократно пытался установить контакт с духом Петира ван
Абеля. И каждый раз с облегчением писал в отчетах для досье, что все его
попытки тщетны, а потому он абсолютно уверен, что дух Петира "вознесся в
высшие слои".
До 1956 года в досье попадали истории о призраках, которых встречали на
отрезке дороги, где умер Петир. Однако ни в одной из них не содержится
упоминания о сколько-нибудь узнаваемом персонаже, имеющем отношение к данной
истории.
На этом завершается период изучения Петиром ван Абелем Мэйфейрских
ведьм, которых, полагаясь на собственноручные записи Петира, можно с
уверенностью назвать его потомками.
История продолжается... Просьба обратиться к части V.
После смерти Петира Стефан Франк твердо решил, что, пока он жив, орден
не будет предпринимать новых попыток установить прямые контакты с
Мэйфейрскими ведьмами. Это решение сохранили в силе и его последователи,
Мартин Геллер и Ричард Крамер, каждый в свое время.
Хотя агенты ордена не раз обращались с петициями, в которых просили
позволения завязать такие контакты, совет каждый раз единогласно голосовал
против и строгий запрет оставался в силе вплоть до двадцатого века.
Однако орден продолжал исследования на расстоянии. Информация о
Мэйфейрских ведьмах зачастую поступала от жителей колонии, хотя те даже не
догадывались об истинной, причине расспросов и значении сообщенных нам
сведений.
На протяжении этих более чем двух столетий Таламаска создавала по всему
миру целую сеть "наблюдателей" -- их задачей было присылать в Обитель
газетные вырезки и записи слухов. На Сан-Доминго подобные сведения собирали
несколько человек. Входившие в их число голландские торговцы считали, что
интерес к семейству Мэйфейр носит исключительно финансовый характер, в то
время как пожелавшим сотрудничать с орденом жителям колонии было сказано,
что в Европе некоторые заинтересованные лица дорого заплатят за информацию о
Мэйфейрах. В то время еще не существовало профессиональных агентов,
сравнимых с частными детективами двадцатого века. И все же сведений было
собрано поразительное количество.
Комментарии архивариусов отличаются немногословностью и зачастую
поспешностью; иногда они представляют собой всего лишь краткое введение к
собранному материалу.
Сведения о наследстве Мэйфейров были получены окольными путями и, по
всей вероятности, незаконно, через подкуп банковских служащих. Таламаска
всегда пользовалась подобными методами, а в те годы действовала, скажем так,
чуть менее щепетильно. Обычным оправданием как тогда, так и впоследствии
служил тот факт, что добытая таким образом информация обычно доступна только
одному-двум десяткам людей. Вскрытие личной переписки никогда не
производилось, равно как сведения о частной жизни или делах никогда не
использовались в неблаговидных целях.
Изображения особняка и членов семейства приобретались различными
путями. Один портрет Жанны Луизы Мэйфейр был выкуплен у недовольного
живописца, после того как дама отвергла его работу. Аналогичным образом
удалось получить дагерротип Кэтрин и ее мужа, Дарси Монахана: семья
приобрела только пять из десяти сделанных за один сеанс изображений.
Время от времени мы получали косвенные доказательства того, что семья
Мэйфейров знает о нашем существовании и предпринятом нами исследовании. По
крайней мере один наблюдатель -- француз, работавший некоторое время
надсмотрщиком на плантации Мэйфейров на Сан-Доминго, -- погиб при весьма
подозрительных обстоятельствах. Этот случай повлек за собой еще большую
осторожность с нашей стороны и требование соблюдения строжайшей секретности
нашими наблюдателями, что в свою очередь резко сократило объем информации.
Большинство оригиналов находятся в ветхом состоянии. Однако все они так или
иначе скопированы, а потому собранные сведения вполне доступны для
продолжения кропотливой и тщательной работы.
Нижеприведенное повествование основано на всех собранных материалах и
записях, включая несколько ранних фрагментарных рассказов на французском и
латинском языках, а также изложенных с применением латинского шифра,
разработанного Таламаской. Полная опись данных материалов находится в
главном архиве в Лондоне.
Знакомство с этим досье я начал в 1945 году, незадолго до того вступив
в Таламаску и не успев непосредственно подключиться к исследованию
Мэйфейрских ведьм. Составление его первой "полной версии" я завершил в 1956
году, и с тех пор постоянно ее обновляю и исправляю. Кардинальный пересмотр
досье был предпринят мною в 1979 году, когда вся история семьи, в том числе
и отчеты Петира ван Абеля, была занесена в компьютер Таламаски. С того
времени введение новых материалов не представляет сложности.
До 1958 года я не был непосредственно связан с делом о Мэйфейрских
ведьмах. В свое время, когда до меня дойдет очередь, я расскажу о себе более
подробно.
Эрон Лайтнер,
январь 1989г.
Шарлотта Мэйфейр Фонтене дожила почти до семидесяти шести лет и умерла
в 1743 году, к тому времени, у нее было пятеро детей и семнадцать внуков.
При ней Мэйфейр оставалась самой процветающей плантацией на Сан-Доминто.
Несколько ее внуков вернулись во Францию, и их потомки погибли в годы
революции в конце века.
Первенец Шарлотты, названный в честь отца Антуаном, не унаследовал, к
счастью, его заболевания, вырос здоровым человеком, женился и стал, отцом
семерых детей. Тем не менее плантация, названная Мэйфейр, перешла к нему
только номинально. Фактически она досталась дочери Шарлотты Жанне Луизе,
родившейся спустя девять месяцев после смерти Петира Ван Абеля.
Всю свою жизнь Антуан Фонтене III находился в подчинении у Жанны Луизы
и ее брата-близнеца Петера, которого никогда не звали на французский манер
Пьером. Почти не приходится сомневаться, что двойняшки были детьми ван
Абеля. И у Жанны Луизы, и у Петера были светло-каштановые волосы, светлая
кожа и светлые глаза.
Прежде чем умер муж-калека, Шарлотта родила еще двух мальчиков. По
слухам, отцами были два разных мужчины. Оба мальчика выросли и эмигрировали
во Францию. Всю свою жизнь они носили фамилию Фонтене.
Жанна Луиза во всех официальных документах фигурировала только под
фамилией Мэйфейр, и, хотя еще в юности она вышла замуж за беспутного
пьяницу, ее жизненным спутником всегда оставался брат. Петер так и не
женился. Он умер за несколько часов до кончины Жанны Луизы, в 1771 году.
Никто не подвергал сомнению ее юридическое право использовать фамилию
Мэйфейр, так как было принято на веру утверждение, что таков семейный
обычай. Позже подобным же образом поступила и единственная дочь Жанны Луизы,
Анжелика.
Вплоть до кончины Шарлотта не расставалась с изумрудом, подаренным ей
матерью. Потом его носила Жанна Луиза, после чего он перешел к ее пятому
ребенку, Анжелике, которая появилась на свет в 1725 году. К тому времени,
как родилась эта дочь, муж Жанны Луизы сошел с ума и был заключен в
"маленький дом" на территории поместья, который, судя по всем описаниям, и
есть тот самый домик, где за много лет до того был заточен Петир ван Абель.
Вряд ли этот человек был отцом Анжелики. У нас есть ничем не
подтвержденные предположения, что Анжелика родилась от союза Жанны Луизы и
ее брата Петера.
Девочка называла Петера "папой" в присутствии чужих людей, да и слуги
поговаривали, что она считает Петера отцом, так как ни разу в жизни не
видела сумасшедшего, который последние годы жизни провел в цепях, запертый в
домике, как дикое животное. Здесь следует отметить, что те, кто знал
семейство, не считали подобное обращение с сумасшедшим жестоким или из ряда
вон выходящим.
Также ходили слухи, будто Жанна Луиза и Петер поселились вместе в
анфиладе спален и гостиных, добавленной к старому особняку вскоре после
замужества Жанны Луизы.
Каковы бы ни были слухи о тайных привычках семьи, Жанна Луиза обладала
не меньшей властью над всеми, чем в свое время Шарлотта, и держала в узде
своих рабов благодаря огромной щедрости и личному вниманию к каждому, хотя
та эпоха славилась прямо противоположным обращением с ними.
О Жанне Луизе писали как об исключительно красивой женщине, вызывавшей
всеобщее восхищение, и многие искали ее расположения. О ней никогда не
отзывались как о ведьме, как о злой или коварной особе. Те, с кем была
связана Таламаска в течение жизни Жанны Луизы, ничего не подозревали о
европейских корнях семейства.
Беглые рабы не раз обращались к Жанне Луизе с мольбой защитить их от
жестокости хозяев. Она часто выкупала этих несчастных, и они навсегда
оставались фанатично ей преданными. В Мэйфейр она сама вершила закон и
казнила за предательство не одного раба, что не лишало ее ни любви, ни
благорасположенности остальных, и об этом было хорошо известно.
Анжелика, любимая дочь Жанны Луизы, обожала свою бабку и находилась
подле нее в последние часы жизни.
В ночь, когда скончалась Шарлотта, над Мэйфейр разразилась свирепая
буря, не затихавшая до самого утра, до того момента, когда одного из братьев
Анжелики нашли мертвым.
В 1755 году Анжелика вышла замуж за очень красивого и богатого
плантатора по имени Винсент Сент-Кристоф, а спустя пять лет родила девочку,
Мари-Клодетт Мэйфейр, которая позже вышла замуж за Анри-Мари Ландри и первой
из Мэйфейрских ведьм приехала в Луизиану. У Анжелики было также два сына,
один из них умер в детстве, а второй, Лестан, дожил до глубокой старости.
Судя по воспоминаниям современников, Анжелика любила Винсента
Сент-Кристофа и хранила ему верность всю жизнь. Мари-Клодетт тоже была к
нему привязана, и нет никаких сомнений, что он был ее отцом.
Портреты Анжелики, которыми мы располагаем, свидетельствуют, что она
была не столь красива, как ее мать или дочь: черты лица мельче и глаза не
такие большие, хотя волосы очень хороши -- волнистые, темно-каштановые. Тем
не менее она отличалась исключительной привлекательностью и в пору своего
расцвета считалась обворожительной.
Мари-Клодетт -- темноволосая и голубоглазая, с хрупкой и изящной
фигурой -- была писаная красавица и очень походила как на отца, Винсента
Сент-Кристофа, так и на мать. Ее муж, Анри-Мари Ландри, тоже считался весьма
привлекательным мужчиной. Все, кто знал это семейство, говорили даже, что
браки в нем заключаются из-за красоты и никогда ради денег или по любви.
Винсент Сент-Кристоф, милый и добрый по натуре человек, любил рисовать
картины и играть на гитаре. Он много времени проводил на пруду, вырытом для
него на плантации, где сочинял песни, а позже пел их Анжелике. После его
смерти Анжелика сменила нескольких любовников, но отказалась повторно выйти
замуж. Это тоже вошло в традицию у мэйфейрских женщин -- обычно они выходили
замуж только раз в жизни (или только один раз удачно).
Что в основном характеризовало семью во времена Шарлотты, Жанны Луизы,
Анжелики и Мари-Клодетт, так это респектабельность, благосостояние и власть.
О богатстве Мэйфейров складывали легенды по всему Карибскому бассейну, но
те, кто отваживался вступить в конфликт с этим семейством, сталкивался с
такой непомерной жестокостью, что об этом начинали поговаривать. Считалось,
что любое противостояние семейству Мэйфейр приносит "несчастье".
Рабы считали Шарлотту, Жанну Луизу, Анжелику и Мари-Клодетт всесильными
колдуньями. Они обращались к женщинам за помощью, когда болели, и верили,
что хозяйкам "известно все".
Но не существует практически никаких доказательств, что кто-либо,
помимо рабов, всерьез воспринимал такого рода слухи и что Мэйфейрские ведьмы
вызывали подозрение или "безрассудный" страх среди своей ровни.
Исключительность семейства оставалась неоспоримой. Люди соперничали, чтобы
получить приглашение в Мэйфейр. Хозяева поместья часто устраивали пышные
приемы. Любой из его обитателей считался завидной партией.
Насколько другие члены семейства были осведомлены о силе ведьм, сказать
трудно. У Анжелики были брат и сестра, эмигрировавшие во Францию, и еще один
брат, Морис, который не покинул дом и стал отцом двух сыновей -- Луи-Пьера и
Мартина. Те со временем также женились, и семейство на Сан-Доминго
разрослось. Позже они переехали в Луизиану с Мари-Клодетт. Морис и его
сыновья всю жизнь носили фамилию Мэйфейр, равно как до сегодняшнего дня ее
носят их потомки в Луизиане.
Из шестерых детей Анжелики две девочки умерли в раннем детстве, двое
сыновей эмигрировали во Францию, еще один, Лестан, отправился в Луизиану
вместе со своей сестрой Мари-Клодетт.
Мужчины в семье никогда не пытались взять в свои руки управление
плантацией или состоянием, хотя, согласно французским законам, могли
претендовать и на то, и на другое. Однако они безропотно принимали
превосходство избранных женщин, а финансовые записи, так же как и слухи,
указывают, что все они были чрезвычайно состоятельными людьми.
Возможно, им за такую покорность выплачивалась какая-то компенсация, а
быть может, они по природе своей не были борцами. Не сохранилось никаких
преданий о спорах по этому поводу или недовольстве сложившейся традицией со
стороны мужчин. Брат Анжелики, погибший во время бури в ночь кончины
Шарлотты, был юношей с кротким и добрым характером. Другой ее брат, Морис,
пользовался репутацией приятного, милого человека и принимал участие в
управлении плантацией.
Несколько потомков тех Мэйфейров, кто эмигрировал во Францию в начале
восемнадцатого века, были казнены в дни Французской революции. Никто из
уехавших в Европу до 1770 года не пользовался фамилией Мэйфейр. И Таламаска
потеряла след их потомков.
Все члены семьи придерживались католической веры и всегда щедро
жертвовали средства церкви на Сан-Доминго. Один из сыновей Пьера Фонтене,
деверя Шарлотты, пошел в священники. Две женщины из семейства стали
кармелитками. Во время Французской революции одну из них казнили вместе со
всеми остальными членами общины.
В течение многих лет большая часть денег, вырученных Мэйфейрами за
поставки кофе, сахара и табака из колонии в Европу и Северную Америку,
оседала в иностранных банках. Состояние их было огромно даже по меркам
мультимиллионеров Гаити. Похоже, семья во все времена обладала невероятными
запасами золота и драгоценностей, что отнюдь не часто среди плантаторов, чье
благополучие весьма шатко, ибо зависит главным образом от объема и продажи
собранного урожая.
Благодаря вышеизложенным обстоятельствам Мэйфейры сумели пережить
гаитянскую революцию и сохранить при этом свое несметное богатство, хотя вся
земельная собственность на острове была безвозвратно утрачена.
В 1789 году, как раз незадолго до революции, вынудившей семью покинуть
Сан-Доминго, Мари-Клодетт установила собственный закон наследования в
семействе Мэйфейр, так называемый легат. Ее родители к тому времени умерли.
Поселившись в Луизиане, Мари-Клодетт заново пересмотрела, переделала и
закрепила правила юридически. К этому времени она успела перевести большую
часть денег из голландских и римских банков в Лондон и Нью-Йорк.
Легат -- это серия чрезвычайно запутанных и квазиюридических
мероприятий, проводимых главным образом через банки -- держатели денег.
Легат устанавливает размер состояния, которым нельзя манипулировать,
ссылаясь на законы наследования какой-либо страны. Суть его в том, что
основная часть капитала и собственности Мэйфейров сосредоточивается в руках
одной женщины в каждом поколении, причем она еще при жизни назначает свою
преемницу, в тех же случаях, когда главная наследница умирает, не отдав
распоряжений, деньги переходят к ее старшей дочери. И только если среди
потомков не осталось женщин, наследство переходит к мужчине. Однако главная
наследница может оставить состояние и мужчине, если такова будет ее воля.
По сведениям Таламаски, ни одна владелица состояния не умирала, не
назначив наследницы, и легат ни разу не был завещан мужчине. Роуан Мэйфейр,
самая младшая из здравствующих Мэйфейрских ведьм, стала наследницей с самого
рождения по воле своей матери Дейрдре, которую в свою очередь назвала своей
преемницей Анта, получившая состояние от Стеллы... И так далее, и так
далее...
Однако были в истории семьи случаи, когда назначенное лицо заменяли
другим. Например, Мари-Клодетт указала в качестве главной наследницы свою
первую дочь Клер-Мари, а позже изменила решение в пользу Маргариты, третьего
ребенка в семье. Неизвестно, узнала ли когда-нибудь Клер-Мари о своей
несостоявшейся роли, зато Маргарите собственное предназначение стало
известно задолго до смерти Мари-Клодетт.
Согласно легату, огромные суммы также передаются родным братьям и
сестрам главной наследницы в каждом поколении, причем женщины, как правило,
получают в два раза больше, чем мужчины. Однако ни один из членов семейства
не может наследовать деньги легата, если он или она не носит фамилию Мэйфейр
от рождения или официально сменили ее впоследствии. В тех случаях, когда
закон запрещал наследнице официально использовать эту фамилию, она тем не
менее, ссылаясь на семейную традицию, настаивала на своем праве и блюстители
закона отступали.
Таким образом фамилия Мэйфейр сохранилась до нынешнего века Известно
много примеров, когда члены семейства завещали это правило своим потомкам
вместе с состоянием, хотя юридически в этом не было необходимости, если речь
шла о двоюродной степени родства.
Легат также содержит сложные, с множеством оговорок статьи, позволяющие
в случае необходимости оказывать финансовую помощь особо нуждающимся
Мэйфейрам; однако главным и непреложным по-прежнему остается условие, что
как они, так и их предки неизменно носили фамилию Мэйфейр. Главная
наследница имеет право оставить до десяти процентов состояния "другим
Мэйфейрам", которые не являются ее детьми, но опять же такой человек должен
носить фамилию Мэйфейр, иначе все статьи завещания аннулируются и не имеют
силы.
В двадцатом веке многочисленные "кузены" получали деньги главным
образом благодаря распоряжениям Мэри-Бет Мэйфейр и ее дочери Стеллы, но
некоторые суммы поступали также от Дейрдре, за которую распоряжался Кортланд
Мэйфейр. Многие из этих людей теперь богаты, так как деньги давались в
основном в связи с инвестициями или деловыми проектами, одобренными главной
наследницей или ее помощником.
В настоящее время Таламаске известны примерно пятьсот пятьдесят
родственников под фамилией Мэйфейр; половина из этих людей знакомы с
потомками родоначальницы, проживающими в Новом Орлеане, и с основными
положениями семейного закона о наследовании, хотя все они на много поколений
отстоят от права на обладание основным капиталом.
В 1927 году Стелла собрала около четырехсот Мэйфейров и родственных
семейств в доме на Первой улице, и есть многочисленные свидетельства, что ее
интересовали главным образом те, кто обладал экстрасенсорными способностями.
Впрочем, история Стеллы будет изложена позже.
хотелось этого, когда я был мальчишкой, и что он таки удовлетворял свои
желания: по ночам приходил ко мне в комнату и позволял другим смотреть, а
после смеялся.
Я, должно быть, окаменел, глядя в лицо этому монстру, который с улыбкой
Ремера нашептывал мне все эти мерзости, словно старый сводник.
Потом наконец губы этой твари перестают шевелиться, а рот растягивается
все больше и больше, язык становится огромным, черным и блестящим, как спина
у кита.
И тогда я словно во сне тянусь за пером, макаю его в чернильницу и
начинаю записывать то, что ты прочел выше, а призрак исчезает.
Но знаешь ли ты, что он сделал, Стефан? Он вывернул мое сознание
наизнанку. Позволь поделиться с тобой тайной. Разумеется, мой дорогой Ремер
никогда не позволял себе со мной подобных вольностей! Но сам я когда-то
мечтал, чтобы он так и поступил! А дьявол вытянул из меня, что мальчишкой я
лежал в своей постели, мечтая: вдруг Ремер войдет, откинет одеяло и ляжет
рядом. Я грезил о таких вещах!
Если бы еще в прошлом году ты спросил, возникали ли в моей голове
подобные мысли, я бы все отрицал, но при этом солгал бы тебе, а дьявол
напомнил мне о прошлом. Следует ли мне поблагодарить его за это?
Может быть, он сумеет вернуть и мою мать -- тогда мы с ней усядемся
возле кухонного очага и еще раз споем.
А теперь мне пора в путь. Солнце в зените. Призрака поблизости не
видно. Прежде чем отправиться в Мэйфейр, я доверю это послание нашему
агенту, если, конечно, меня не остановят по дороге местные стражники и не
швырнут в тюрьму. Я действительно похож сейчас на сумасшедшего бродягу.
Шарлотта поможет мне. Шарлотта обуздает демона.
Вот и все, что я хотел сообщить.
Петир.
Примечание архивариуса:
Это последнее письмо, полученное от Петира ван Абеля.
Две недели спустя после получения последнего письма Петира из
Порт-о-Пренс от голландского торговца Яна ван Клаузена пришло сообщение, что
Петир мертв. Послание торговца датировано всего лишь днем позже. Тело Петира
обнаружили через каких-то двенадцать часов после того, как он нанял лошадь в
платной конюшне и выехал из Порт-о-Пренс.
Местные власти решили, что Петир стал жертвой разбоя на дороге:
возможно, натолкнулся ранним утром на шайку сбежавших рабов, которые вновь
собрались на кладбище, где всего лишь за день или два до того был учинен
полный разгром. Первое осквернение вызвало большие волнения среди местных
рабов, которые, к смятению своих хозяев, противились участию в
восстановлении порядка на этом участке, и он по-прежнему находился в
состоянии хаоса и запустения, когда произошло нападение на Петира.
Петир, по всей видимости, был избит и загнан в большой кирпичный склеп,
где погиб под обломками, когда на склеп упало дерево. Петира откопали --
судя по позе, он пытался выбраться наружу. На левой руке трупа не хватало
двух пальцев, но их так и не нашли.
Виновных в осквернении могил и в убийстве тоже не обнаружили. Загадка
смерти Петира ван Абеля казалась тем более неразрешимой, что деньги, золотые
часы и бумаги остались при нем.
Останки Петира отыскали довольно быстро благодаря тому, что на кладбище
проводились восстановительные работы. Несмотря на обширные раны на голове,
Петира уверенно опознали ван Клаузен, а также Шарлотта Фонтене, которая
приехала в Порт-о-Пренс, как только услышала о несчастье, и была настолько
потрясена этой смертью, что от горя слегла в постель.
Ван Клаузен вернул личные вещи Петира в Обитель и по приказу ордена
предпринял дальнейшее расследование причин его гибели.
В архиве содержится не только переписка с ван Клаузеном, но и
свидетельства нескольких священников колонии, а также других лиц.
По большому счету ничего важного выяснить не удалось, кроме разве
только того факта, что в последние сутки, проведенные Петиром в
Порт-о-Пренс, он, по мнению очевидцев, вел себя как безумный и без конца
напоминал о необходимости в случае его смерти отправить письма в Амстердам и
поставить в известность Обитель.
Несколько раз упоминается, что его видели в компании странного
темноволосого молодого человека, с которым он вел долгие беседы.
Трудно сказать, как следует трактовать подобные заявления. Далее в
досье содержатся более подробные сведения о Лэшере и его способностях.
Достаточно напомнить здесь, что люди видели Лэшера с Петиром и приняли его
за человека.
Действуя через Яна ван Клаузена, Стефан Франк написал Шарлотте Фонтене
таким образом, чтобы содержание его послания осталось тайной для любого
непосвященного. Он рассказал о последних часах жизни Петира и умолял ее
обратить внимание на предостережения Петира.
Никакого ответа не последовало.
Осквернение могил, а также убийство Петира привели к тому, что кладбище
забросили. Никаких захоронений там больше не производилось, а некоторые тела
были перенесены в другое место. Даже сто лет спустя это место называли
проклятым.
Последние письма Петира ван Абеля еще не достигли Амстердама, когда
Александр объявил другим членам ордена о его смерти. Он попросил, чтобы
портрет Деборы Мэйфейр кисти Рембрандта сняли со стены.
Стефан Франк исполнил эту просьбу, и картину убрали в подвалы.
Коснувшись листа бумаги, на котором Лэшер написал слова "Петир умрет",
Александр сказал только, что слова правдивы, а вот призрак -- "лгун".
Еще он предупредил Стефана Франка, что следует непременно прислушаться
к предостережению Петра и больше никого не посылать в Порт-о-Пренс для
дальнейших переговоров с Шарлоттой, ибо такого человека ждет неминуемая
погибель.
Стефан Франк неоднократно пытался установить контакт с духом Петира ван
Абеля. И каждый раз с облегчением писал в отчетах для досье, что все его
попытки тщетны, а потому он абсолютно уверен, что дух Петира "вознесся в
высшие слои".
До 1956 года в досье попадали истории о призраках, которых встречали на
отрезке дороги, где умер Петир. Однако ни в одной из них не содержится
упоминания о сколько-нибудь узнаваемом персонаже, имеющем отношение к данной
истории.
На этом завершается период изучения Петиром ван Абелем Мэйфейрских
ведьм, которых, полагаясь на собственноручные записи Петира, можно с
уверенностью назвать его потомками.
История продолжается... Просьба обратиться к части V.
После смерти Петира Стефан Франк твердо решил, что, пока он жив, орден
не будет предпринимать новых попыток установить прямые контакты с
Мэйфейрскими ведьмами. Это решение сохранили в силе и его последователи,
Мартин Геллер и Ричард Крамер, каждый в свое время.
Хотя агенты ордена не раз обращались с петициями, в которых просили
позволения завязать такие контакты, совет каждый раз единогласно голосовал
против и строгий запрет оставался в силе вплоть до двадцатого века.
Однако орден продолжал исследования на расстоянии. Информация о
Мэйфейрских ведьмах зачастую поступала от жителей колонии, хотя те даже не
догадывались об истинной, причине расспросов и значении сообщенных нам
сведений.
На протяжении этих более чем двух столетий Таламаска создавала по всему
миру целую сеть "наблюдателей" -- их задачей было присылать в Обитель
газетные вырезки и записи слухов. На Сан-Доминго подобные сведения собирали
несколько человек. Входившие в их число голландские торговцы считали, что
интерес к семейству Мэйфейр носит исключительно финансовый характер, в то
время как пожелавшим сотрудничать с орденом жителям колонии было сказано,
что в Европе некоторые заинтересованные лица дорого заплатят за информацию о
Мэйфейрах. В то время еще не существовало профессиональных агентов,
сравнимых с частными детективами двадцатого века. И все же сведений было
собрано поразительное количество.
Комментарии архивариусов отличаются немногословностью и зачастую
поспешностью; иногда они представляют собой всего лишь краткое введение к
собранному материалу.
Сведения о наследстве Мэйфейров были получены окольными путями и, по
всей вероятности, незаконно, через подкуп банковских служащих. Таламаска
всегда пользовалась подобными методами, а в те годы действовала, скажем так,
чуть менее щепетильно. Обычным оправданием как тогда, так и впоследствии
служил тот факт, что добытая таким образом информация обычно доступна только
одному-двум десяткам людей. Вскрытие личной переписки никогда не
производилось, равно как сведения о частной жизни или делах никогда не
использовались в неблаговидных целях.
Изображения особняка и членов семейства приобретались различными
путями. Один портрет Жанны Луизы Мэйфейр был выкуплен у недовольного
живописца, после того как дама отвергла его работу. Аналогичным образом
удалось получить дагерротип Кэтрин и ее мужа, Дарси Монахана: семья
приобрела только пять из десяти сделанных за один сеанс изображений.
Время от времени мы получали косвенные доказательства того, что семья
Мэйфейров знает о нашем существовании и предпринятом нами исследовании. По
крайней мере один наблюдатель -- француз, работавший некоторое время
надсмотрщиком на плантации Мэйфейров на Сан-Доминго, -- погиб при весьма
подозрительных обстоятельствах. Этот случай повлек за собой еще большую
осторожность с нашей стороны и требование соблюдения строжайшей секретности
нашими наблюдателями, что в свою очередь резко сократило объем информации.
Большинство оригиналов находятся в ветхом состоянии. Однако все они так или
иначе скопированы, а потому собранные сведения вполне доступны для
продолжения кропотливой и тщательной работы.
Нижеприведенное повествование основано на всех собранных материалах и
записях, включая несколько ранних фрагментарных рассказов на французском и
латинском языках, а также изложенных с применением латинского шифра,
разработанного Таламаской. Полная опись данных материалов находится в
главном архиве в Лондоне.
Знакомство с этим досье я начал в 1945 году, незадолго до того вступив
в Таламаску и не успев непосредственно подключиться к исследованию
Мэйфейрских ведьм. Составление его первой "полной версии" я завершил в 1956
году, и с тех пор постоянно ее обновляю и исправляю. Кардинальный пересмотр
досье был предпринят мною в 1979 году, когда вся история семьи, в том числе
и отчеты Петира ван Абеля, была занесена в компьютер Таламаски. С того
времени введение новых материалов не представляет сложности.
До 1958 года я не был непосредственно связан с делом о Мэйфейрских
ведьмах. В свое время, когда до меня дойдет очередь, я расскажу о себе более
подробно.
Эрон Лайтнер,
январь 1989г.
Шарлотта Мэйфейр Фонтене дожила почти до семидесяти шести лет и умерла
в 1743 году, к тому времени, у нее было пятеро детей и семнадцать внуков.
При ней Мэйфейр оставалась самой процветающей плантацией на Сан-Доминто.
Несколько ее внуков вернулись во Францию, и их потомки погибли в годы
революции в конце века.
Первенец Шарлотты, названный в честь отца Антуаном, не унаследовал, к
счастью, его заболевания, вырос здоровым человеком, женился и стал, отцом
семерых детей. Тем не менее плантация, названная Мэйфейр, перешла к нему
только номинально. Фактически она досталась дочери Шарлотты Жанне Луизе,
родившейся спустя девять месяцев после смерти Петира Ван Абеля.
Всю свою жизнь Антуан Фонтене III находился в подчинении у Жанны Луизы
и ее брата-близнеца Петера, которого никогда не звали на французский манер
Пьером. Почти не приходится сомневаться, что двойняшки были детьми ван
Абеля. И у Жанны Луизы, и у Петера были светло-каштановые волосы, светлая
кожа и светлые глаза.
Прежде чем умер муж-калека, Шарлотта родила еще двух мальчиков. По
слухам, отцами были два разных мужчины. Оба мальчика выросли и эмигрировали
во Францию. Всю свою жизнь они носили фамилию Фонтене.
Жанна Луиза во всех официальных документах фигурировала только под
фамилией Мэйфейр, и, хотя еще в юности она вышла замуж за беспутного
пьяницу, ее жизненным спутником всегда оставался брат. Петер так и не
женился. Он умер за несколько часов до кончины Жанны Луизы, в 1771 году.
Никто не подвергал сомнению ее юридическое право использовать фамилию
Мэйфейр, так как было принято на веру утверждение, что таков семейный
обычай. Позже подобным же образом поступила и единственная дочь Жанны Луизы,
Анжелика.
Вплоть до кончины Шарлотта не расставалась с изумрудом, подаренным ей
матерью. Потом его носила Жанна Луиза, после чего он перешел к ее пятому
ребенку, Анжелике, которая появилась на свет в 1725 году. К тому времени,
как родилась эта дочь, муж Жанны Луизы сошел с ума и был заключен в
"маленький дом" на территории поместья, который, судя по всем описаниям, и
есть тот самый домик, где за много лет до того был заточен Петир ван Абель.
Вряд ли этот человек был отцом Анжелики. У нас есть ничем не
подтвержденные предположения, что Анжелика родилась от союза Жанны Луизы и
ее брата Петера.
Девочка называла Петера "папой" в присутствии чужих людей, да и слуги
поговаривали, что она считает Петера отцом, так как ни разу в жизни не
видела сумасшедшего, который последние годы жизни провел в цепях, запертый в
домике, как дикое животное. Здесь следует отметить, что те, кто знал
семейство, не считали подобное обращение с сумасшедшим жестоким или из ряда
вон выходящим.
Также ходили слухи, будто Жанна Луиза и Петер поселились вместе в
анфиладе спален и гостиных, добавленной к старому особняку вскоре после
замужества Жанны Луизы.
Каковы бы ни были слухи о тайных привычках семьи, Жанна Луиза обладала
не меньшей властью над всеми, чем в свое время Шарлотта, и держала в узде
своих рабов благодаря огромной щедрости и личному вниманию к каждому, хотя
та эпоха славилась прямо противоположным обращением с ними.
О Жанне Луизе писали как об исключительно красивой женщине, вызывавшей
всеобщее восхищение, и многие искали ее расположения. О ней никогда не
отзывались как о ведьме, как о злой или коварной особе. Те, с кем была
связана Таламаска в течение жизни Жанны Луизы, ничего не подозревали о
европейских корнях семейства.
Беглые рабы не раз обращались к Жанне Луизе с мольбой защитить их от
жестокости хозяев. Она часто выкупала этих несчастных, и они навсегда
оставались фанатично ей преданными. В Мэйфейр она сама вершила закон и
казнила за предательство не одного раба, что не лишало ее ни любви, ни
благорасположенности остальных, и об этом было хорошо известно.
Анжелика, любимая дочь Жанны Луизы, обожала свою бабку и находилась
подле нее в последние часы жизни.
В ночь, когда скончалась Шарлотта, над Мэйфейр разразилась свирепая
буря, не затихавшая до самого утра, до того момента, когда одного из братьев
Анжелики нашли мертвым.
В 1755 году Анжелика вышла замуж за очень красивого и богатого
плантатора по имени Винсент Сент-Кристоф, а спустя пять лет родила девочку,
Мари-Клодетт Мэйфейр, которая позже вышла замуж за Анри-Мари Ландри и первой
из Мэйфейрских ведьм приехала в Луизиану. У Анжелики было также два сына,
один из них умер в детстве, а второй, Лестан, дожил до глубокой старости.
Судя по воспоминаниям современников, Анжелика любила Винсента
Сент-Кристофа и хранила ему верность всю жизнь. Мари-Клодетт тоже была к
нему привязана, и нет никаких сомнений, что он был ее отцом.
Портреты Анжелики, которыми мы располагаем, свидетельствуют, что она
была не столь красива, как ее мать или дочь: черты лица мельче и глаза не
такие большие, хотя волосы очень хороши -- волнистые, темно-каштановые. Тем
не менее она отличалась исключительной привлекательностью и в пору своего
расцвета считалась обворожительной.
Мари-Клодетт -- темноволосая и голубоглазая, с хрупкой и изящной
фигурой -- была писаная красавица и очень походила как на отца, Винсента
Сент-Кристофа, так и на мать. Ее муж, Анри-Мари Ландри, тоже считался весьма
привлекательным мужчиной. Все, кто знал это семейство, говорили даже, что
браки в нем заключаются из-за красоты и никогда ради денег или по любви.
Винсент Сент-Кристоф, милый и добрый по натуре человек, любил рисовать
картины и играть на гитаре. Он много времени проводил на пруду, вырытом для
него на плантации, где сочинял песни, а позже пел их Анжелике. После его
смерти Анжелика сменила нескольких любовников, но отказалась повторно выйти
замуж. Это тоже вошло в традицию у мэйфейрских женщин -- обычно они выходили
замуж только раз в жизни (или только один раз удачно).
Что в основном характеризовало семью во времена Шарлотты, Жанны Луизы,
Анжелики и Мари-Клодетт, так это респектабельность, благосостояние и власть.
О богатстве Мэйфейров складывали легенды по всему Карибскому бассейну, но
те, кто отваживался вступить в конфликт с этим семейством, сталкивался с
такой непомерной жестокостью, что об этом начинали поговаривать. Считалось,
что любое противостояние семейству Мэйфейр приносит "несчастье".
Рабы считали Шарлотту, Жанну Луизу, Анжелику и Мари-Клодетт всесильными
колдуньями. Они обращались к женщинам за помощью, когда болели, и верили,
что хозяйкам "известно все".
Но не существует практически никаких доказательств, что кто-либо,
помимо рабов, всерьез воспринимал такого рода слухи и что Мэйфейрские ведьмы
вызывали подозрение или "безрассудный" страх среди своей ровни.
Исключительность семейства оставалась неоспоримой. Люди соперничали, чтобы
получить приглашение в Мэйфейр. Хозяева поместья часто устраивали пышные
приемы. Любой из его обитателей считался завидной партией.
Насколько другие члены семейства были осведомлены о силе ведьм, сказать
трудно. У Анжелики были брат и сестра, эмигрировавшие во Францию, и еще один
брат, Морис, который не покинул дом и стал отцом двух сыновей -- Луи-Пьера и
Мартина. Те со временем также женились, и семейство на Сан-Доминго
разрослось. Позже они переехали в Луизиану с Мари-Клодетт. Морис и его
сыновья всю жизнь носили фамилию Мэйфейр, равно как до сегодняшнего дня ее
носят их потомки в Луизиане.
Из шестерых детей Анжелики две девочки умерли в раннем детстве, двое
сыновей эмигрировали во Францию, еще один, Лестан, отправился в Луизиану
вместе со своей сестрой Мари-Клодетт.
Мужчины в семье никогда не пытались взять в свои руки управление
плантацией или состоянием, хотя, согласно французским законам, могли
претендовать и на то, и на другое. Однако они безропотно принимали
превосходство избранных женщин, а финансовые записи, так же как и слухи,
указывают, что все они были чрезвычайно состоятельными людьми.
Возможно, им за такую покорность выплачивалась какая-то компенсация, а
быть может, они по природе своей не были борцами. Не сохранилось никаких
преданий о спорах по этому поводу или недовольстве сложившейся традицией со
стороны мужчин. Брат Анжелики, погибший во время бури в ночь кончины
Шарлотты, был юношей с кротким и добрым характером. Другой ее брат, Морис,
пользовался репутацией приятного, милого человека и принимал участие в
управлении плантацией.
Несколько потомков тех Мэйфейров, кто эмигрировал во Францию в начале
восемнадцатого века, были казнены в дни Французской революции. Никто из
уехавших в Европу до 1770 года не пользовался фамилией Мэйфейр. И Таламаска
потеряла след их потомков.
Все члены семьи придерживались католической веры и всегда щедро
жертвовали средства церкви на Сан-Доминго. Один из сыновей Пьера Фонтене,
деверя Шарлотты, пошел в священники. Две женщины из семейства стали
кармелитками. Во время Французской революции одну из них казнили вместе со
всеми остальными членами общины.
В течение многих лет большая часть денег, вырученных Мэйфейрами за
поставки кофе, сахара и табака из колонии в Европу и Северную Америку,
оседала в иностранных банках. Состояние их было огромно даже по меркам
мультимиллионеров Гаити. Похоже, семья во все времена обладала невероятными
запасами золота и драгоценностей, что отнюдь не часто среди плантаторов, чье
благополучие весьма шатко, ибо зависит главным образом от объема и продажи
собранного урожая.
Благодаря вышеизложенным обстоятельствам Мэйфейры сумели пережить
гаитянскую революцию и сохранить при этом свое несметное богатство, хотя вся
земельная собственность на острове была безвозвратно утрачена.
В 1789 году, как раз незадолго до революции, вынудившей семью покинуть
Сан-Доминго, Мари-Клодетт установила собственный закон наследования в
семействе Мэйфейр, так называемый легат. Ее родители к тому времени умерли.
Поселившись в Луизиане, Мари-Клодетт заново пересмотрела, переделала и
закрепила правила юридически. К этому времени она успела перевести большую
часть денег из голландских и римских банков в Лондон и Нью-Йорк.
Легат -- это серия чрезвычайно запутанных и квазиюридических
мероприятий, проводимых главным образом через банки -- держатели денег.
Легат устанавливает размер состояния, которым нельзя манипулировать,
ссылаясь на законы наследования какой-либо страны. Суть его в том, что
основная часть капитала и собственности Мэйфейров сосредоточивается в руках
одной женщины в каждом поколении, причем она еще при жизни назначает свою
преемницу, в тех же случаях, когда главная наследница умирает, не отдав
распоряжений, деньги переходят к ее старшей дочери. И только если среди
потомков не осталось женщин, наследство переходит к мужчине. Однако главная
наследница может оставить состояние и мужчине, если такова будет ее воля.
По сведениям Таламаски, ни одна владелица состояния не умирала, не
назначив наследницы, и легат ни разу не был завещан мужчине. Роуан Мэйфейр,
самая младшая из здравствующих Мэйфейрских ведьм, стала наследницей с самого
рождения по воле своей матери Дейрдре, которую в свою очередь назвала своей
преемницей Анта, получившая состояние от Стеллы... И так далее, и так
далее...
Однако были в истории семьи случаи, когда назначенное лицо заменяли
другим. Например, Мари-Клодетт указала в качестве главной наследницы свою
первую дочь Клер-Мари, а позже изменила решение в пользу Маргариты, третьего
ребенка в семье. Неизвестно, узнала ли когда-нибудь Клер-Мари о своей
несостоявшейся роли, зато Маргарите собственное предназначение стало
известно задолго до смерти Мари-Клодетт.
Согласно легату, огромные суммы также передаются родным братьям и
сестрам главной наследницы в каждом поколении, причем женщины, как правило,
получают в два раза больше, чем мужчины. Однако ни один из членов семейства
не может наследовать деньги легата, если он или она не носит фамилию Мэйфейр
от рождения или официально сменили ее впоследствии. В тех случаях, когда
закон запрещал наследнице официально использовать эту фамилию, она тем не
менее, ссылаясь на семейную традицию, настаивала на своем праве и блюстители
закона отступали.
Таким образом фамилия Мэйфейр сохранилась до нынешнего века Известно
много примеров, когда члены семейства завещали это правило своим потомкам
вместе с состоянием, хотя юридически в этом не было необходимости, если речь
шла о двоюродной степени родства.
Легат также содержит сложные, с множеством оговорок статьи, позволяющие
в случае необходимости оказывать финансовую помощь особо нуждающимся
Мэйфейрам; однако главным и непреложным по-прежнему остается условие, что
как они, так и их предки неизменно носили фамилию Мэйфейр. Главная
наследница имеет право оставить до десяти процентов состояния "другим
Мэйфейрам", которые не являются ее детьми, но опять же такой человек должен
носить фамилию Мэйфейр, иначе все статьи завещания аннулируются и не имеют
силы.
В двадцатом веке многочисленные "кузены" получали деньги главным
образом благодаря распоряжениям Мэри-Бет Мэйфейр и ее дочери Стеллы, но
некоторые суммы поступали также от Дейрдре, за которую распоряжался Кортланд
Мэйфейр. Многие из этих людей теперь богаты, так как деньги давались в
основном в связи с инвестициями или деловыми проектами, одобренными главной
наследницей или ее помощником.
В настоящее время Таламаске известны примерно пятьсот пятьдесят
родственников под фамилией Мэйфейр; половина из этих людей знакомы с
потомками родоначальницы, проживающими в Новом Орлеане, и с основными
положениями семейного закона о наследовании, хотя все они на много поколений
отстоят от права на обладание основным капиталом.
В 1927 году Стелла собрала около четырехсот Мэйфейров и родственных
семейств в доме на Первой улице, и есть многочисленные свидетельства, что ее
интересовали главным образом те, кто обладал экстрасенсорными способностями.
Впрочем, история Стеллы будет изложена позже.