Эл Райс. Мэйфейрские ведьмы

каждому по душе сознавать, что за ним следят, фиксируют каждый его шаг,
подсматривают и подслушивают... Но я понимаю, ради чего все это. И Роуан
поймет. Не может не понять.
Их уникальное досье бесценно, это документ огромной важности. И стоит
мне только задуматься, представить, как глубоко я сам увяз в этой истории,
как причудливо объединила нас судьба с того далекого момента, когда это
призрачное существо впервые взглянуло на меня из-за низкой ограды, я
благодарю Бога за то, что эти люди есть, что они рядом и, по их собственному
выражению, "наблюдают"...
Ибо в противном случае... Роуан непременно со мной согласится. Она
поймет. Возможно, даже лучше, чем я, поскольку ей будет дано увидеть то,
чего не вижу я. И кто знает, быть может, именно это и было предопределено...
Но я опять возвращаюсь на круги своя...
Эрон! Вернись скорее, Эрон!"

16

Машина медленно отъехала от ворот, оставив ее одну. Сомкнувшуюся вокруг
тишину нарушал только шелест листвы над головой. Более запущенного и
негостеприимного дома ей еще видеть не доводилось. Безжалостный свет
уличного фонаря, словно полная луна, пробивался сквозь кроны деревьев и
падал на потрескавшиеся плиты дорожки, на выщербленные мраморные ступени,
усыпанные мертвыми листьями, на когда-то белые колонны с каннелюрами, с
которых теперь свисали клочья облупившейся краски, открывая взору черные
пятна гнили, на рассыпающиеся от старости, покоробившиеся доски террасы.
Дверь особняка была оставлена незапертой. Внутри слабо мерцал тусклый свет.
Она медленно окинула взглядом закрытые ставнями окна, густые заросли
заброшенного сада. Мелкий дождик, начавшийся еще в тот момент, когда она
вышла из отеля, теперь превратился в некое подобие оседающего тумана,
придававшего влажный блеск асфальту мостовой и застывавшего каплями на
листьях огромных старых деревьев.
"В этом доме жила моя мать, -- думала она. -- Здесь родилась ее мать, а
до того -- мать ее матери. Здесь стоял гроб Стеллы, и Элли сидела возле
него..."
Да, все происходило именно в этом особняке, хотя за весь вечер ей так и
не удалось выяснить детали. Они пили коктейль, ели салаты и какие-то острые,
щедро сдобренные специями блюда, но в ответ на робкие попытки узнать хоть
какие-то подробности она слышала только: "Карлотта сама тебе обо всем
расскажет..."; "...После того как ты поговоришь с Карлоттой..." -- и так
далее, в том же духе.
Интересно, это для нее была открыта сейчас дверь? Ради нее оставлены
незапертыми ворота? Слабо освещенный изнутри проем двери конусообразно
сужался кверху и походил на гигантскую замочную скважину. Где-то она уже
видела такой проем... Ах да, на фронтоне усыпальницы на Лафайеттском
кладбище. Какая ирония судьбы! Ведь для матери этот особняк фактически
превратился в склеп задолго до ее смерти.
Теплый дождь не смог прогнать висящую в воздухе духоту. Быть может,
спасение принесет подувший с реки ветерок -- ласковый, восхитительно
пахнущий дождем и свежестью? Прощаясь с ней возле отеля, всего в нескольких
кварталах от особняка, они называли его речным бризом. Но одновременно с
запахом дождя она улавливала еще какой-то аромат -- тяжелый, тягучий и
густой аромат незнакомых цветов, совершенно не похожий на те, что окружали
ее прежде.
У нее не было сил сопротивляться его усыпляющему воздействию, и она
словно застыла, ощущая себя едва ли не обнаженной в костюме из тонкого
шелка, пытаясь получше рассмотреть утопавший в тени дом, стараясь глубоко
вдохнуть и замедлить поток проносящихся в голове воспоминаний о том, что
пришлось увидеть и пережить за прошедший день, о событиях, смысл которых она
так и не смогла постичь до конца.
"Моя жизнь сломана, -- думала она, -- разорвана пополам. И все, что
было в прошлом, уходит навсегда, уплывает, как сорвавшееся с якоря судно,
несущееся по волнам времени к горизонту -- демаркационной линии между тем,
что безвозвратно утратило свое значение, и тем, что во веки вечные останется
исполненным смысла. Но почему, Элли, почему? Ради чего мы были оторваны от
всего этого и жили в полной изоляции от них? Ради чего, если они все знали?
Знали о нашем существовании, знали наши имена, знали, что я ее дочь! В чем
дело? Что все-таки происходит? Их сотни, и все они без конца произносят одну
и ту же фамилию: Мэйфейр!.."
-- После разговора с Карлоттой приходите в наш офис -- он в центре
города, -- пригласил ее Пирс. Этот розовощекий молодой человек, сказали ей,
один из компаньонов в фирме, основанной много лет назад еще его прадедом.
-- И дедом Элли, как вы знаете, -- добавил Райен -- обладатель
белоснежной шевелюры и словно высеченного из мрамора лица, кузен Элли.
Нет, она этого не знала. Как не знала и многого другого -- не знала,
кто есть кто и кто кому кем приходится, не знала, откуда они вообще все
взялись, как жили прежде и живут сейчас... А главное, она не знала и не
могла понять, почему до сих пор ее держали в полном неведении. Ее охватила
горечь. Кортланд один, Кортланд другой... а еще Джулиен, Клэй, Винсент, и
Мэри-Бет, и Стелла, и Кэтрин...
Как прекрасна, как музыкальна речь южан. Роуан наслаждалась ее
глубоким, насыщенным звучанием, как наслаждается сейчас ароматом, которым
пропитан воздух, или теплом, окутывающим ее с головы до ног, отчего даже
невесомая шелковая блузка кажется непомерно тяжелой.
Неужели там, за приоткрытой дверью, она наконец получит ответы на все
мучительные вопросы? Неужели за этим порогом лежит ее будущее? Кто знает?..
Быть может, стоит только вернуться в привычный мир -- и сегодняшний день,
лишенный в воспоминаниях столь мощно воздействующих на нее сейчас магии и
очарования, останется лишь одной из малозначимых страниц в книге жизни...
Нет, едва ли. Ибо то, что она испытывает в эти мгновения, не может пройти
бесследно. Не говоря уже о каждой минуте, проведенной в кругу семьи. Прежние
амбиции и желания остались в далеком прошлом, уступив место стремлению
познать волшебство юга, историю, кровное родство и щедро предлагаемую
любовь. Интересно, понимали ли они, как чарующе-соблазнительно звучат для
нее их приглашения в гости, обещания долгих бесед и подробных рассказов о
семье, о родственных связях и духовной близости?
Духовная близость... Разве могут они представить, сколь непривычно для
нее такое словосочетание! В холодном мире равнодушия и эгоизма она росла
подобно экзотическому цветку, помещенному под стеклянный колпак, лишенному
естественного солнечного света, не знающему настоящей земли и никогда не
ощущавшему, как струятся по его листьям капли дождя.
Однажды Майкл назвал Калифорнию чересчур стерильной -- и был прав.
Тому, кто провел там всю жизнь, трудно представить, что есть на свете иные
места, где каждый звук, каждый цвет наполняют душу радостью, где все запахи
сродни волшебному дурману и где воздух кажется живым, самостоятельно дышащим
существом.
"В своей профессии, -- размышляла Роуан, -- я постоянно имела дело с
внутренним миром -- миром внутренних органов и полостей. И только в
комнатах, где в ожидании исхода операции плакали, смеялись и перешептывались
между собой целые кланы родственников моих пациентов, доводилось мне
сталкиваться с внутренним миром совсем иного рода -- основанным на духовном
единении многих и многих поколений одной семьи".
"Ты хочешь сказать, что Элли никогда не упоминала имени своего отца?
Что она не рассказывала тебе ни о Шеффилде, ни о Райене, ни о Грейди, ни
о..."
На все подобные вопросы ответ у нее был один: "Нет".
А ведь сама Элли приезжала сюда. И присутствовала на похоронах тети
Нэнси (одному Богу известно, кто такая эта тетя Нэнси), а после церемонии
вместе с другими сидела в том же ресторанчике. "Вот наша дочь. Она врач", --
с гордостью говорила она, показывая им фотографию Роуан, которую всегда
носила с собой в сумочке, Незадолго до смерти. -- в то время она уже
постоянно находилась под действием наркотических препаратов -- Элли
произнесла несколько слов, смысла которых Роуан не поняла: "Как бы мне
хотелось, чтобы они позволили мне вернуться домой... Но они не могут... Не
могут..."
Родственники проводили Роуан до отеля. Но едва она поднялась в номер,
чтобы принять душ и переодеться, горечь накатила такой волной, что не
осталось сил не только подумать, но даже разрыдаться. Да, наверное, многие
из них с радостью готовы были освободиться от всего этого, вырваться из
гигантской паутины кровных уз и общих воспоминаний. Но Роуан с трудом могла
представить себе, как такое возможно.
Впрочем, это лишь одна сторона проблемы -- приятная: объятия, обещания,
беседы...
Но что ждет ее там, за порогом дома? Какие истины откроются перед ней?
Получит ли она ответ на один из главных вопросов -- узнает ли наконец имя
своего настоящего отца? Ибо никто из них не смог -- или не пожелал? -- его
назвать: "Карлотта сама скажет... Спроси лучше у нее..."; "...Я был слишком
мал, когда ты родилась..."; "Честно говоря, папа никогда не упоминал..."
С того места, где она сейчас стояла, Роуан не могла видеть террасу, на
которой, если верить их рассказам, мать провела последние тринадцать лет
своей жизни. О чем она думала, что чувствовала?..
"Мне кажется, она не испытывала страданий..." -- вспомнились вдруг
чьи-то слова.
Что ж. Остается только толкнуть створку ворот, войти и подняться по
мраморным ступеням к двери особняка, которая специально для нее оставлена
полуоткрытой. А почему бы и нет? Желание познать все темные тайны, которые
хранил этот дом, достигло такого накала, что Роуан забыла даже о Майкле. Да
и разве мог он помочь ей в таком деле?
И вдруг, словно в полусне, Роуан увидела, что свет внутри стал ярче и в
проеме возник силуэт пожилой женщины.
-- В конце концов, войдешь ты или нет, Роуан Мэйфейр? -- Низкий голос
звучал твердо и отчетливо, в нем явственно слышался ирландский акцент.
Она толкнула створку ворот, но та едва подалась. Кое-как протиснувшись
в щель, Роуан медленно поднялась по скользким ступеням и оказалась на
площадке перед входом; старые доски слегка прогибались под ее ногами.
Карлотты у двери уже не было, но, войдя в холл, Роуан увидела в дальнем
его конце неясную фигуру, смутно вырисовывавшуюся на фоне света, лившегося
из какого-то просторного помещения.
Она направилась в ту сторону, миновала высокую лестницу на второй этаж.
Там, наверху, все тонуло во мраке и разглядеть что-либо было невозможно.
Чуть дальше, справа, располагалась гостиная. Свет уличных фонарей, падавший
внутрь, окрашивал ее в мертвенно-белые тона, отражался от пола и мебели.
Дверь слева была плотно прикрыта. Пройдя мимо нее, Роуан очутилась в
полосе света и, наконец, вошла в большую комнату, оказавшуюся столовой.
На овальной формы столе стояли две свечи, и пляшущие язычки их пламени
позволяли, как ни странно, достаточно хорошо рассмотреть внутреннее
убранство и настенную роспись, изображавшую какие-то сельские пейзажи;
огромные дубы, свисающие сверху плети мхов, изрезанные бороздами поля.
Когда Роуан оглянулась, холл показался ей непомерно длинным, а входная
дверь в противоположном его конце чересчур огромной -- создавалось
впечатление, что она занимает всю поперечную стену.
Она перевела взгляд на сидевшую у стола женщину. На фоне темных стен
густые волнистые волосы, обрамлявшие лицо Карлотты, казались
ослепительно-белыми, а в круглых стеклах очков зловеще отражались красные
пятна горевших свечей.
-- Садись, Роуан Мэйфейр, -- пригласила она. -- Мне предстоит поведать
тебе о многом.
Не то из упрямства, не то из безграничного любопытства Роуан еще раз
медленно обвела взглядом комнату. Бархат портьер заметно потерся, а кое-где
зиял дырами; ковер на полу во многих местах давно утратил ворс, и теперь там
отчетливо были видны нити основы; от матерчатой обивки стульев с резными
спинками исходил запах застарелой пыли -- впрочем, этим запахом, казалось,
было пропитано здесь абсолютно все.
Но к нему примешивался и другой аромат, пробудивший в Роуан
воспоминания о лесе, о ярком солнце и, как ни странно, о Майкле, --
восхитительный аромат старого, прогретого за день дерева. Майкл, опытный
столяр-краснодеревшик, понял бы ее сейчас как никто. Особую прелесть этой
смеси запахов придавал и слабый аромат восковых свечей.
Люстра под потолком не горела, но в гранях ее хрустальных подвесок
причудливо преломлялись отблески света.
-- Она требует слишком частой смены свечей, -- объяснила Карлотта. -- А
я уже слишком стара, чтобы забираться так высоко. Да и Эухения тоже. -- Она
коротко кивнула головой куда-то в сторону.
Роуан вздрогнула и обернулась. Только сейчас она заметила в темном
дальнем углу призрачно вырисовывающуюся фигуру чернокожей служанки с коротко
стриженными волосами и желтоватого оттенка глазами. Женщина стояла в густой
тени, поэтому разглядеть какие-либо детали было практически невозможно.
Роуан видела только заляпанный пятнами передник и сложенные на нем руки.
-- Ты можешь идти, милая, -- обратилась к служанке Карлотта. -- Если,
конечно, моя дорогая родственница не пожелает чего-нибудь выпить. Но у тебя
ведь нет такого желания, Роуан? Или я ошибаюсь?
-- Нет-нет, спасибо, мисс Мэйфейр, мне ничего не нужно, -- поспешила
отказаться Роуан.
-- Зови меня Карлоттой или Карл -- как тебе удобнее. Слишком много
среди нас мисс Мэйфейр.
Старая негритянка обогнула стол, пошла мимо камина и скрылась за
дверью, ведущей в холл. Карлотта проводила ее взглядом, словно, прежде чем
продолжить разговор, хотела убедиться в том, что они с Роуан остались одни.
Неожиданно послышавшийся шум показался Роуан знакомым, хотя она никак
не могла сообразить, что именно могло его вызвать. Потом раздался лязг
захлопывающейся двери и следом -- глухой рокот мотора, как будто некая
машина в глубине дома тащила что-то очень тяжелое.
-- Это же лифт, -- прошептала Роуан.
Карлотта внимательно прислушивалась к доносившимся извне звукам. В
обрамлении пышных волос ее изрезанное морщинами лицо показалось Роуан
сморщенным и слишком маленьким. Тихий щелчок остановившегося лифта вывел
старуху из оцепенения, она повернулась и жестом указала Роуан на стул,
одиноко стоявший возле длинной стороны стола.
Роуан прошла и заняла предложенное место, спиной к выходившим в сад
окнам. Чуть повернув стул, она оказалась лицом к лицу с Карлоттой, а когда
подняла взгляд повыше, то увидела еще один пейзаж -- богатый плантаторский
дом с белыми колоннами на фоне невысоких округлых холмов.
К ее великому облегчению, стекла очков Карлотты уже не отражали красных
язычков пламени -- они были чистыми и прозрачными. На мисс Карл было темное
платье с длинными, отделанными кружевом рукавами. В тонких узловатых пальцах
она сжимала обтянутую бархатом коробочку.
-- Это принадлежит тебе, -- сказала Карлотта и резким движением
толкнула коробочку по столу в сторону Роуан. -- Этот изумруд, и этот дом, и
земля, на которой он стоит, и вообще все, что имеет здесь хоть какую-нибудь
ценность. Кроме того, теперь ты владеешь состоянием, раз в пятьдесят, если
не в сто, превышающим то, которым обладала прежде. Откровенно говоря, его
истинных размеров на сегодняшний день я не знаю. Но прежде, чем ты вступишь
в свои права, внимательно выслушай то, что я намерена тебе рассказать.
Она на минуту умолкла и пристально взглянула молодой женщине в лицо. В
эти мгновения Роуан с особенной остротой ощутила ее неподвластность времени
-- не только голос, но и вся манера поведения Карлотты не могли принадлежать
столь пожилому человеку. Впечатление было настолько сильным, что внушало
почти суеверный страх -- как будто совсем юная душа загадочным образом
оказалась запертой в древнем теле и заставляла его действовать в абсолютном
несоответствии с внешним обликом.
-- Нет, -- словно в ответ на невысказанные мысли Роуан откликнулась
Карлотта, -- я стара. Я и вправду очень стара. Единственное, что до сих пор
удерживало меня на этом свете и заставляло жить, это ожидание ее смерти и
того события, которое страшило меня больше всего, -- твоего приезда. Я
надеялась, что у Элли впереди долгая жизнь, я молилась, чтобы она смогла
удерживать тебя вдали от этого дома еще многие и многие годы, пока Дейрдре
окончательно не сгниет в своей могиле и пока не разорвется цепь. Но...
Судьба распорядилась иначе. Элли умерла. И никто даже словом не обмолвился
мне о ее смерти.
-- Такова была ее последняя воля, -- сказала Роуан.
-- Знаю, -- со вздохом ответила Карлотта. -- Знаю. Но меня потрясло не
то, что мне не пожелали сообщить о ее кончине. Ударом стала сама ее смерть.
Что ж. Чему быть -- того не миновать.
-- Она сделала все возможное, чтобы воспрепятствовать моему приезду, --
призналась Роуан. -- Она заставила меня подписать документ с обязательством
никогда не возвращаться в Новый Орлеан. Но я нарушила данное ей обещание.
Карлотта молчала.
-- Мне очень хотелось сюда поехать, -- пояснила Роуан и уже совсем
другим, почти умоляющим тоном спросила: -- Ну почему, почему вы так
стремились удерживать меня как можно дальше отсюда? Неужели причина столь
ужасна и за всем этим скрыта какая-то страшная тайна?
Пожилая женщина, по-прежнему не говоря ни слова, изучающе смотрела на
Роуан.
-- Ты сильная, -- наконец прервала она молчание -- Такая же сильная,
как моя мать.
Роуан не ответила.
-- У тебя ее глаза, -- продолжала Карлотта -- Кто-нибудь сказал тебе об
этом? Или все они слишком молоды, чтобы помнить, какой она была?
-- Я не знаю.
-- Расскажи мне, что ты успела увидеть ее глазами, -- настаивала мисс
Карл. -- Скажи, видела ли ты нечто такое, чего не должна была видеть?
Роуан вздрогнула. В первое мгновение она решила, что неправильно поняла
вопрос. Но уже через секунду ее осенило: она вспомнила о призраке,
появившемся в доме той ночью, и о том странном сне в самолете, когда некто
невидимый осквернял ее своими прикосновениями.
Смущенная и обескураженная, она взглянула в лицо Карлотте, и вдруг, к
своему удивлению, увидела, что та улыбается. Но в этой улыбке не было ни
горечи, ни торжества -- только смирение и покорность судьбе. Потом лицо
женщины вновь приняло серьезное выражение, а в глазах засветилась печаль.
-- Значит, он уже приходил, -- тихо вздохнув, констатировала она. -- И
завладел тобою.
-- Я ничего не понимаю, -- отозвалась Роуан. -- Пожалуйста, объясните.
Ответа не последовало. Пришлось объяснять Роуан:
-- Это был мужчина, стройный, элегантный. Он появился в три часа ночи,
в то самое время, когда умерла моя мать. Я видела его так же отчетливо, как
сейчас вас. Но это длилось всего мгновение.
Карлотта не смотрела на нее. Роуан даже показалось, что глаза женщины
закрыты, но потом она поняла, что та просто опустила взгляд.
-- Это был он, -- наконец заговорила она, -- Тот, кто лишил разума твою
мать, а до того -- мать твоей матери. Тот, кто служил моей матери и управлял
всеми, кто ее окружал. Они рассказали тебе о нем? Они тебя предупредили?
Предостерегли?
-- Они не сказали ни слова.
-- Это потому, что они ничего не знают и, кажется, наконец поняли это.
Возможно, теперь они сделают то, что должны были сделать давным-давно, --
оставят нас наедине с нашими тайнами.
-- Но кто это был? И почему он пришел именно ко мне? -- Роуан вновь
вспомнила свой сон в самолете, однако связать воедино все эти события никак
не могла.
-- Потому что не сомневается, что отныне ты принадлежишь ему. Что ты в
его власти, что он может любить тебя, прикасаться к тебе и управлять тобой,
обещая взамен вечную преданность.
Краска бросилась Роуан в лицо. Прикасаться... Она словно вновь
очутилась в призрачной атмосфере сна.
-- Он будет уверять тебя, что все как раз наоборот, -- продолжила
Карлотта. -- Будет нашептывать тебе льстивые слова, говорить, что он твой
раб, что Дейрдре послала его к тебе. Но все это ложь, моя дорогая,
бесстыдная ложь. На самом деле он подчинит тебя своей воле, и если ты
откажешься выполнять его приказания, лишит тебя разума. Именно так он
поступил с ними... -- Она на миг замолчала и нахмурилась, по-прежнему
старательно отводя глаза и глядя в стол. Потом заговорила вновь: -- Со
всеми. За исключением тех, у кого хватило силы управлять им, превратить в
своего раба и использовать в собственных интересах... Удовлетворять с его
помощью греховные желания и порочные наклонности, -- едва слышно добавила
она.
-- Объясните подробнее, пожалуйста, -- попросила Роуан.
-- Он уже прикасался к тебе -- ведь так?
-- Не знаю...
-- Неправда, знаешь, Роуан Мэйфейр. И румянец на твоих щеках тому
доказательство. Тогда позволь мне спросить тебя, моя девочка, моя
независимая, самостоятельная девочка, которая познала многих мужчин, но
всегда выбирала их сама. Сумел ли он доставить тебе большее удовольствие,
чем любой из твоих смертных знакомых? Не спеши. Подумай, прежде чем
ответить. Он будет утверждать, что никто из смертных не может сравниться с
ним в этом искусстве. Но так ли это? Ибо цена его любви и ласки слишком
высока.
-- Но я думала, это всего лишь сон!
-- И все же. Ведь ты его видела.
-- Да, но то было сутками раньше. А касался он меня лишь во сне. Это
ведь нечто совсем другое.
-- Его посещения не прекращались до самой ее кончины, -- с горечью
сказала Карлотта. -- И никакие лекарства не могли это предотвратить. Каким
бы бессмысленным ни был ее взгляд, какой бы безразличной ко всему она ни
казалась... Стоило ей только оказаться ночью в постели, он моментально
оказывался рядом и своими ласками доводил ее до исступления, заставлял
метаться и извиваться -- словом, вести себя подобно дешевой шлю... --
Карлотта оборвала себя на полуслове, но вдруг губы ее изогнулись в
неожиданной улыбке. -- Тебе неприятно слышать такие подробности? Ты
сердишься на меня за то, что я все это тебе рассказываю? Думаешь, зрелище
было приятным?
-- Я думаю, что она была больна, безумна и что природа человеческая
такова...
-- Нет, дорогая моя, ты ошибаешься, в их связи не было ничего
человеческого.
-- Вы хотите, чтобы я поверила, что видела призрака, что этот призрак
ласкал мою мать и что я, так сказать, получила его в наследство?
-- Вот именно. И умерь свой гнев. Свой весьма опасный гнев.
Роуан опешила, охваченная смущением и страхом.
-- Вы читаете мои мысли! И читали их в течение всего нашего разговора!
-- Да. По крайней мере, стараюсь. Хотелось бы, однако, видеть их более
отчетливо. Твоя мать отнюдь не была в этом доме единственной, кто обладал
способностями. Мне было предназначено унаследовать изумруд тремя поколениями
раньше. А его я увидела впервые еще в трехлетнем возрасте, причем совершенно
отчетливо и столь явственно, что он мог взять меня за руку и даже поднять.
Да-да, я ощущала исходящее от него тепло. Но я отказалась подчиниться его
воле. Я отвернулась от нею и велела убираться туда, откуда он пришел, -- в
ад. И чтобы противостоять ему, я использовала все свои силы и способности.
-- И теперь я получаю в наследство этот изумрудный кулон только потому,
что могу видеть его?
-- Он переходит к тебе потому, что ты ее единственная дочь. Иного
выбора быть не может. Изумруд стал бы твоим независимо от величины
дарованных тебе способностей. Но теперь это не важно, ибо в действительности
ты обладаешь поистине мощной силой. -- Карлотта вновь помолчала, окинула
Роуан внимательным взглядом и продолжила: -- Ты непредсказуема, да, возможно
даже неуправляема, порой поступаешь непоследовательно и противоречишь сама
себе, но ты сильна, очень сильна.
-- Не следует меня переоценивать, -- тихо произнесла Роуан.
-- Много лет назад Элли рассказала мне о твоих способностях -- о том,
как от одного твоего взгляда увядали цветы или закипала вода... Она плакала
и говорила, что ты гораздо более одаренная ведьма, чем Анта или Дейрдре, она
просила меня о помощи, ибо не знала, как поступить. "Удерживай ее возле себя
как можно дольше, -- посоветовала я. -- Не позволяй вернуться в родной дом.
Постарайся, чтобы она никогда не узнала правду и не научилась пользоваться
своей силой".
Роуан тяжело вздохнула. Упоминание об Элли, о том, что она приезжала
сюда и рассказывала о ней, в то время как она, Роуан, пребывала в полном
неведении, вызвало в груди ноющую боль. Одна, отрезанная от всех, она жила в
полной изоляции, а они -- и даже эта гнусная, подлая старуха -- оставались
здесь...
-- Да, ты права, и я вновь ощущаю твой гнев, твою обиду на меня за то
зло, которое я, как ты считаешь, причинила твоей матери.
-- Я вовсе не хочу злиться или обижаться на вас, -- тихо ответила
Роуан. -- Я только пытаюсь понять, почему меня увезли отсюда...
Карлотта вновь погрузилась в задумчивое молчание, поглаживая рукой
футляр с изумрудным кулоном. Потом пальцы ее сомкнулись на нем и замерли.
Роуан вспомнились вдруг сложенные руки Дейрдре, лежащей в гробу.
Она поспешно перевела взгляд на дальнюю стену комнаты, где над камином
была нарисована панорама бескрайнего неба.
-- Но неужели мои слова не принесли тебе хоть некоторое утешение? --
спросила Карлотта. -- Разве не мучил тебя все эти годы вопрос, может ли еще
кто-то подобно тебе читать чужие мысли или предвидеть чью-то скорую смерть?
И кто еще способен силой одного только гневного взгляда заставить другого
человека попятиться и бежать от тебя без оглядки? Посмотри на эти свечи. Ты
можешь приказать пламени погаснуть или вспыхнуть вновь. Так попробуй же,