Эл Райс. Мэйфейрские ведьмы

выпили по бокалу вина с молодыми художниками, постоянно собиравшимися в
мастерской, чтобы учиться у мэтра. Здесь Рембрандт впервые обратил внимание
на Дебору, хотя ее портрет он написал позже.
Моим постоянным стремлением было развлечь Дебору, отвратить ее от
снедающих ее мыслей и показать ей многообразие мира, частью которого могла
теперь стать и она.
Дебора хранила молчание, но я видел, что ей понравились художники. В
особенности ее внимание привлекали портреты, написанные Рембрандтом, и,
конечно, сам этот добрый и гениальный человек. Мы посещали множество
мастерских и беседовали с другими художниками. Мы побывали у Эммануэль де
Витте и у других живописцев, работавших тогда в Амстердаме. Кое-кто из них
до сих пор остается другом нашего ордена. Казалось, в атмосфере мастерских
Дебора отогревалась душой, и ее лицо ненадолго становилось мягким и нежным.
Однажды мы проходили мимо магазинов ювелиров, и именно тогда Дебора
слегка коснулась белыми пальцами моей руки, попросив остановиться. Белые
пальцы... Я пишу о них, потому что они крепко врезались мне в память. Ее
тонкая кисть была совсем как у взрослой женщины, и от этого прикосновения я
испытал к ней робкое желание.
Дебору очаровало зрелище мастеров, режущих и шлифующих бриллианты,
расхаживающих между столами купцов и богатых клиентов, съезжавшихся со всей
Европы, если не сказать -- мира, чтобы купить прекрасные камни. Я очень
сожалел, что из-за отсутствия денег я не мог купить для Деборы какую-нибудь
красивую вещь. Жена Ремера великолепно нарядила Дебору, и купцы сразу же
обращали на нее внимание и предлагали ей посмотреть их сокровища.
Взгляд Деборы упал на красивый бразильский изумруд, оправленный в
золото, который показывали какому-то богатому англичанину. Когда англичанин
отказался от камня из-за высокой цены, Дебора присела к столу, чтобы получше
рассмотреть драгоценность, словно была в состоянии ее купить или у меня
имелось для этого достаточно денег. Казалось, она впала в транс, глядя на
великолепный камень прямоугольной формы и созерцая филигрань старинного
золота Затем Дебора по-английски осведомилась о цене камня и даже не глазом
не моргнула, услышав ответ.
Я заверил купца, что, поскольку дама выражает явное желание приобрести
изумруд, мы приобретем его, как только обсудим это со всех сторон. Улыбаясь,
я повел Дебору к выходу. Мне было грустно, ибо я был не в состоянии купить
столь дорогую вещь.
Когда мы возвращались по набережной обратно, Дебора сказала мне:
-- Не грусти. Разве ты виноват, что у тебя нет денег?
Она в первый раз улыбнулась мне и сжала мою руку. У меня едва сердце не
выскочило от радости, но Дебора вновь сделалась молчаливой и холодной и
более не произнесла ни слова.
Я обо всем рассказал Ремеру. Тот ответил, что, хотя у нас не дают обет
безбрачия, я вел себя самым благородным образом, чего от меня и ожидали.
Теперь же он посоветовал мне вплотную заняться английским языком, ибо я
по-прежнему отвратительно писал по-английски, и тем самым загрузить свой ум.
На седьмой день после появления Деборы в Обители из поездки в Харлем
вернулась одна из наших агентов. Ты слышал об этой женщине и достаточно
изучал ее записи, хотя ее самой давно уже нет в живых. Она ездила навестить
своего брата, весьма заурядного человека, но ее саму никак нельзя было
назвать таковой, ибо она была сильной ведьмой. Я говорю о Гертруде ван
Стольк. Рассказав Гертруде про Дебору, ее попросили побеседовать с девочкой
и попробовать прочесть ее мысли.
-- Она не желает говорить нам, умеет ли читать и писать, -- объяснил
Ремер Гертруде. -- Она вообще ничего не рассказывает, и мы не можем понять,
насколько ей удается проникнуть в наши мысли и узнать наши намерения, а
потому не можем решить, как действовать дальше. Интуитивно мы чувствуем, что
она обладает способностями, но уверенности в том нет. Дебора прячет от нас
свой разум.
Гертруда сразу же пошла к ней, но Дебора, едва заслышав шаги женщины,
вскочила с табурета, опрокинула его, швырнула на пол рукоделие и встала,
плотно прижавшись к стене. Она окинула Гертруду взглядом, полным ненависти,
и стала царапать пальцами стены, словно желая пройти сквозь них. Наконец она
нашла дверь и побежала вниз, прямо на улицу.
Мы с Ремером догнали ее и стали успокаивать, говоря, что никто не
собирается причинять ей зло. Наконец Ремер сказал:
-- Мы должны разрушить молчание этой девочки.
В это время Гертруда подала мне записку, в которой торопливым почерком
было написано по-латыни: "Девочка -- сильная ведьма". Я молча передал
записку Ремеру.
Мы уговорили Дебору пройти с нами в кабинет Ремера -- большую,
заставленную мебелью комнату. Тебе она хорошо известна, ибо с некоторых пор
этот кабинет занимаешь ты сам. В то время комната была полна часов, которые
Ремер очень любил. Теперь эти часы находятся в разных помещениях дома.
Ремер всегда держал окна, выходившие на канал, открытыми, и городской
шум свободно вливался к кабинет. Отчасти это было даже приятно. Ремер привел
девочку в залитое солнцем помещение, попросил сесть и успокоиться. Дебора
прислушалась к ею просьбе и устремила на него изможденный, полный боли
взгляд.
Полный боли... Я сам был тогда терзаем такой душевной мукой, что слезы
могли в любую секунду хлынуть из глаз. Маска безучастности исчезла с лица
Деборы, губы задрожали, и она произнесла:
-- Кто вы такие? Ради Бога, чего вы от меня хотите?
-- Дебора, дитя мое, -- ласковым тоном обратился к ней Ремер, --
наберись терпения и выслушай то, что я тебе расскажу. Все это время мы
стремились узнать, насколько ты способна понимать.
-- Уж то, что меня окружает, я сумею понять! -- с ненавистью ответила
она.
Грудь ее вздымалась, щеки пылали, а вибрирующий голос был скорее
голосом взрослой женщины. Она действительно походила в тот момент на зрелую
женщину, твердую и холодную внутри, ставшую желчной от всех ужасов, которые
ей довелось увидеть. "Куда делась нежная, испуганная девочка?" --
лихорадочно думал я. Дебора повернулась и метнула полный ненависти взгляд на
меня, потом снова на Ремера, Тот был сильно встревожен. Таким я его еще не
видел, Но Ремер быстро овладел собой и заговорил снова:
-- Мы являемся орденом исследователей, и наша цель состоит в изучении
тех, кто обладает необычными способностями и силами -- такими, например,
какими обладала твоя мать. Те, кто считает их исходящими от дьявола,
ошибается. Возможно, и ты тоже наделена подобными силами. Твоя мать исцеляла
больных. Дитя мое, такая сила не может происходить от дьявола. Видишь эти
книги? Они полны рассказов о подобных людях. В одних местах их называли
чародеями, в других ведьмами. Но дьявол здесь абсолютно ни при чем. Если ты
обладаешь такими же силами, доверься нам, и мы научим тебя ими пользоваться.
Ремер говорил долго, рассказывая Деборе, как мы помогали ведьмам
избегнуть казни и как потом они приезжали сюда и в безопасности жили у нас.
Он даже рассказал ей о двух женщинах из ордена -- сильных духовидицах, а
также о Гертруде, которая силой своего разума могла заставить дрожать стекла
в окнах.
Глаза Деборы расширились, но лицо оставалось каменным. Руки сжимали
подлокотники кресла. Она наклонила голову и остановила испытующий взгляд на
Ремере. На ее лице вновь появилось выражение ненависти.
-- Петир, она читает наши мысли, но прячет от нас свои, -- шепнул мне
Ремер.
Он словно вызывал ее на разговор, но Дебора по-прежнему молчала.
-- Дитя, -- продолжал Ремер, -- то, что тебе довелось увидеть, -- это
ужасно. Но ты, конечно же, не веришь обвинениям против твоей матери.
Пожалуйста, расскажи нам, с кем ты говорила ночью там, в гостинице, когда
Петир услышал тебя? Если ты способна видеть духов, расскажи нам об этом. Мы
никогда не сделаем тебе ничего дурного.
Ответа не было.
-- Дитя, -- настаивал он, -- позволь показать тебе мои способности. Они
не исходят от сатаны, и мне не надо призывать его. Я не верю в сатану, дитя
мое. А теперь посмотри на часы, которые тебя окружают, -- на те высокие
напольные часы и на часы с маятником, что слева от тебя, на каминные часы и,
наконец, на стоящие вон на том столе.
Дебора посмотрела на все указанные им часы, что в сильной мере
успокоило нас; по крайней мере, она понимала, о чем шла речь. Затем она
оцепенело глядела, как Ремер без какого-либо видимого физического движения
заставил все часы разом остановиться. Разноголосое тиканье, наполнявшее
комнату, смолкло, и воцарилась тишина. Она была настолько глубокой, что,
казалось, своей силой заглушала даже звуки, долетавшие сюда с канала.
-- Дитя, доверься нам, ибо мы тоже обладаем схожими силами, -- сказал
Ремер.
Затем, обернувшись ко мне, он велел, чтобы я силой своего разума
заставил часы пойти вновь. Я закрыл глаза и мысленно приказал часам:
"Пошли". Часы повиновались, и комната вновь наполнилась тиканьем.
Когда Дебора перевела взгляд с меня на Ремера, холодная недоверчивость
на ее лице внезапно сменилась выражением презрения. Она вскочила с кресла и
попятилась к шкафу с книгами, пристально глядя на нас с Ремером злобным
взглядом.
-- Ведьмы! -- закричала она. -- Почему ты мне не сказал? Вы здесь все
ведьмы! Вы -- орден сатаны.
Слезы полились по ее щекам.
-- Это правда, правда, правда! -- всхлипывая, твердила она.
Она обхватила свою грудь руками и в ярости плюнула в нашу сторону.
Никакие наши слова не могли ее успокоить.
-- Мы все прокляты! А вы спрятались здесь, в этом городе ведьм, где вас
не могут сжечь! -- кричала она сквозь слезы. -- Да, умные ведьмы, очень
умные ведьмы в доме дьявола!
-- Послушай, дитя! -- вскричал Ремер. -- Мы никоим образом не связаны с
дьяволом. Мы стремимся понять то, что другие отрицают.
-- Дебора! -- крикнул я. -- Забудь все лживые бредни, которые вбивали
тебе в голову. В Амстердаме тебе не грозит опасность! Подумай о своей
матери. Что она говорила и что делала до того, как ее пытали и мучениями
заставили повторить всю эту дикость?
Этого ни в коем случае нельзя было говорить! Тогда я не знал об этом,
Стефан. Я не мог знать. Только когда лицо Деборы перекосилось и она зажала
уши руками, я осознал свою ошибку. Ее мать верила, что она творит зло!
Затем из дрожащих губ Деборы понеслись проклятия.
-- Нечестивцы, вот вы кто! Ведьмы, вот вы кто! Забавляетесь,
останавливая часы? Ну так я вам покажу, на что способен дьявол, когда его
призывает ведьма!
Дебора встала в самый центр комнаты, вскинула голову и, словно
вглядываясь в голубое небо за окном, закричала:
-- Иди же сюда, мой Лэшер, покажи этим жалким ведьмам силу великой
ведьмы и ее дьявола. Сломай же эти часы раз и навсегда!
В ту же секунду за окном появилась большая темная туча, словно дух,
которого призывала Дебора, сжимался, чтобы явить свою силу внутри комнаты.
Задрожало тонкое стекло на циферблатах часов, искусно склеенные
деревянные футляры стали разваливаться, а изнутри посыпались пружины и
колесики. Часы, стоявшие на камине и на столе, упали на пол, а вслед за ними
с грохотом рухнули высокие напольные часы.
Ремер перепугался, ибо он редко видел духа такой силы. Мы не могли не
ощущать присутствия в комнате этого невидимого существа. Проносясь мимо нас,
оно раздувало нашу одежду и касалось нас своими невидимыми щупальцами,
подчиняясь приказам ведьмы.
-- Проваливайте в ад. Я не буду вашей ведьмой! -- закричала Дебора.
Вокруг нас начали падать книги, а Дебора вновь убежала. Дверь за ней с
шумом захлопнулась и, сколько мы ни пытались ее открыть, не поддавалась
нашим усилиям.
Но дух исчез, и нам было нечего бояться его новых буйств. Наступила
тишина, но прошло много времени, прежде чем дверь открылась снова. Мы
выбежали на улицу и обнаружили, что Дебора уже давно покинула дом.
Как ты знаешь, Стефан, Амстердам в то время был одним из крупнейших
городов Европы, с населением сто пятьдесят тысяч человек, а может, и больше.
Дебора просто исчезла. Все наши расспросы о ней в борделях и тавернах были
бесплодны. Мы даже обратились к самой богатой амстердамской проститутке --
"герцогине Анне", ибо существовала большая вероятность, что красивая девочка
вроде Деборы могла найти прибежище именно там. Анна, как всегда, была рада
видеть нас и побеседовать за бокалом доброго вина, но она ничего не знала о
таинственной девочке.
Я пребывал в таком расстройстве, что мог лишь лежать, закрыв лицо
руками, и плакать, хотя все утешали меня, уверяли, что я веду себя
безрассудно, а Гертруда поклялась, что отыщет "девчонку".
Ремер сказал, что я должен описать произошедшее с Деборой как часть
моей исследовательской работы. Но признаюсь тебе, Стефан, составленный мною
отчет был весьма жалким и неполным, почему я и не просил тебя обращаться к
этим старым записям. Если по воле Господней я вернусь в Амстердам, то заменю
их более живыми и подробными воспоминаниями.
Но продолжаю... Где-то через две недели после только что описанных
событий ко мне пришел один молодой ученик Рембрандта, недавно приехавший в
Амстердам из Утрехта, и рассказал, что девочка, которую я разыскиваю
повсюду, ныне живет у старого портретиста Роэланта. Этого человека знали
только по имени. В молодости он много лет учился в Италии. К нему
по-прежнему толпой стекались заказчики, хотя старик был крайне болен,
немощен и не мог расплатиться с долгами.
Возможно, ты не помнишь Роэланта, Стефан. Позволь тебе рассказать, что
он был замечательным живописцем, чьи портреты составили бы славу и для
Караваджо, и если бы не болезнь, которая не по возрасту рано поразила его
кости и скрючила пальцы, он, возможно, снискал бы больше почестей, чем имел.
Этот добрый человек давно овдовел и жил с тремя сыновьями.
Я тут же отправился к Роэланту, поскольку был знаком с ним и он всегда
радушно принимал меня, но в этот раз дверь захлопнулась перед самым моим
носом. Роэлант заявил, что у него нет времени для общения с "учеными
безумцами", как он назвал нас. Он был разгорячен и предупредил меня, что
даже в Амстердаме на таких, как мы, управа найдется.
Ремер велел мне на какое-то время оставить все как есть. Ты же знаешь,
Стефан, мы выживаем, поскольку избегаем огласки. И потому мы затаились.
Однако вскоре нам стало известно, что Роэлант уплатил все свои давние и
многочисленные долги и теперь он и его дети от первой жены ходят в
прекрасных, исключительно богатых одеждах.
Было сказано, что некто Дебора, шотландская девушка редкой красоты,
которую он взял для воспитания сыновей, приготовила для его больных пальцев
какую-то мазь, и это снадобье вернуло им былую живость и подвижность, в
результате чего Роэлант снова смог взяться за кисть. Ходили слухи, что ему
хорошо платят за новые портреты. Но знаешь, Стефан, чтобы заработать деньги
на оплату богатых нарядов и изысканного убранства дома, ему пришлось бы
писать в день по три-четыре портрета.
А потом поползли слухи, что эта шотландская девушка богата, что она
внебрачная дочь одного шотландского аристократа, и хотя отец не мог признать
ее официально, он в изобилии посылал ей деньги, которыми Дебора делилась с
добрым Роэлантом, приютившим ее.
Я ломал голову над тем, кем же мог быть этот аристократ? Владелец
громадного угрюмого замка, возвышавшегося, словно груда скал, над долиной,
откуда я вывез Дебору, "зачатую в веселье", босую, грязную, насмерть
перепуганную ударами плетью и не способную даже самостоятельно есть? Ну и
легенда, ничего не скажешь!
Мы с Ремером с тревогой следили за всеми этими событиями, ибо тебе
хорошо известно основание, на котором строится наше правило: никогда не
использовать свои способности ради выгоды. Мы задавались вопросом: как еще
могло появиться все это благосостояние, если не стараниями того духа,
который учинил погром в кабинете Ремера и сломал часы, выполняя повеление
Деборы?
Теперь в доме Роэланта царил достаток. Не прошло и года, как старик
женился на Деборе. Но еще за два месяца до свадьбы великий Рембрандт написал
ее портрет. Через месяц после бракосочетания портрет был выставлен в
гостиной Роэланта на всеобщее обозрение.
На портрете Дебора была запечатлена с тем самым изумрудом на шее,
который тогда столь сильно завладел ее помыслами. Она давно уже купила
драгоценный камень, а вместе с ним и все другие драгоценности, привлекшие ее
внимание, не говоря уже о золотой и серебряной посуде. Помимо этого Дебора
приобрела полотна Рембрандта, Халса и Юдифи Лейстер, творчеством которой она
тоже восхищалась.
Под конец я не выдержал. Дом был открыт для обозрения написанного
Рембрандтом портрета, которым Роэлант заслуженно гордился. И когда я
переступил порог, старый художник не помешал мне войти. Наоборот, он, хромая
и опираясь на палку, подошел ко мне и предложил бокал вина. Роэлант указал
мне на свою возлюбленную Дебору, сидевшую в библиотеке и занимавшуюся с
учителем. Она выразила желание научиться читать и писать по-латыни и
по-французски. По словам Роэланта, его поражала быстрота ее обучения. С
недавнего времени Дебора читала сочинения Анны Марии ван Схурман,
утверждавшей, что женщины столь же способны к учению, как и мужчины.
Казалось, радость Роэланта плещет через край.
Когда я увидел Дебору, я усомнился, что знаю ее истинный возраст.
Украшенная драгоценностями, наряженная в зеленый бархат, она выглядела
молодой женщиной лет семнадцати. Пышные рукава, такие же пышные юбки, а в
волосах -- зеленая лента с атласными розочками. Глаза Деборы отражали цвет
ткани и тоже казались зелеными. Меня пронзила мысль, что и сам Роэлант не
знает, насколько она молода. С моих губ не слетело ни слова, которое бы
повторяло лживые россказни, связанные с ее именем. Я стоял, пронзенный ее
красотой, словно меня вдруг поразила молния. Когда же Дебора подняла голову
и улыбнулась, фатальный удар был нанесен прямо в мое сердце.
Надо уходить отсюда, подумал я и стал допивать вино. Однако Дебора,
тихо улыбаясь, подошла ко мне, взяла за руки и сказала:
-- Петир, идем со мной.
С этими словами она повела меня в комнатку, уставленную шкафами, где
хранилось белье.
Каким лоском и грацией теперь обладала она. Едва ли у придворной дамы
это получилось бы лучше. Но когда я подумал об этом, заодно мне вспомнилось
и то, как я увидел Дебору в телеге на проселочной дороге, и какой маленькой
принцессой она тогда мне показалась.
Тем не менее с тех пор Дебора изменилась во всем. В тусклом свете,
проникавшем в кладовую, я смог подробно рассмотреть ее и увидел перед собой
полную сил, благоухающую духами молодую женщину с румянцем на щеках. На ее
высокой, полной груди красовался все тот же крупный бразильский изумруд в
золотой оправе.
-- Почему же ты не рассказал всем подряд то, что знаешь обо мне? --
спросила она, словно не знала ответа.
-- Дебора, мы тебе рассказали правду о нас. Мы лишь хотели предложить
тебе кров и наши знания о тех силах, которыми ты обладаешь. Приходи к нам,
как только тебе этого захочется.
Она рассмеялась.
-- Ты глупец, Петир, но ты вытащил меня из мрака и нищеты и привез в
это чудесное место.
Она запустила руку в потайной карман своей пышной юбки и достала горсть
изумрудов и рубинов.
-- Возьми их, Петир.
Я отпрянул и покачал головой.
-- Вы говорите, что не связаны с дьяволом, -- сказала она. -- А ваш
главный утверждает, что он даже не верит в сатану. Помнишь его слова? Но
тогда в какого Бога и какую церковь вы верите, если должны жить, словно
монахи, в своем пристанище, зарывшись в книги и совсем не зная мирских
наслаждений? Петир, почему ты не овладел мной на постоялом дворе, когда у
тебя была возможность? Ты ведь так сильно хотел меня. Прими мою
благодарность, ибо это все, что я могу дать тебе сейчас. И еще эти камешки,
которые сделают тебя богатым. Тебе более не придется зависеть от своих
монашествующих братьев. Ну, протяни же руку!
-- Дебора, как у тебя оказались эти камни? -- шепотом спросил я. --
Что, если тебя обвинят в их краже?
-- Мой дьявол слишком умен для этого, Петир. Эти камни прибыли
издалека. Чтобы заполучить их, мне нужно было лишь попросить об этом. Всего
лишь за горстку таких камней, поток которых никогда не иссякает, я купила
изумруд, который ты видишь на моей шее. На обратной стороне, на золотой
оправе вырезано имя моего дьявола. Но ты знаешь его имя. Предостерегаю тебя,
Петир, не вздумай когда-либо вызывать его, ибо он служит лишь мне и
уничтожит всякого, кто вознамерится, повелевать им через данное ему имя.
-- Дебора, возвращайся к нам, -- умолял я. -- Если желаешь, всего на
день, на несколько часов. Приходи поговорить с нами, когда муж тебе
позволит. Этот твой дух не дьявол, но он могуществен и способен творить злые
дела из-за безрассудства или ради шалости, что свойственно духам. Дебора, ты
должна знать, что общение с ним отнюдь не игра!
Однако, насколько я мог видеть, ее мысли были далеки от подобных
опасений.
Я не оставил своих попыток. Я рассказал ей о первом и наиглавнейшем
правиле нашего ордена: никто, какими бы силами он ни обладал, не повелевает
духами ради собственной выгоды.
-- Дебора, в мире существует древнее правило, оно известно всем
колдунам и тем, кто обращается к невидимым силам. Всякий, кто стремится
использовать эти силы для злых целей, не может не навлечь на себя погибель.
-- Петир, но почему обязательно для злых целей? -- спросила она, словно
мы с нею были одинакового возраста. -- Подумай о том, что ты говоришь!
Богатство не является злом! Кому вредит то, что мой дьявол приносит мне? В
доме Роэланта от этого всем только польза.
-- Дебора, твои действия опасны! Чем больше ты общаешься с этим
существом, тем сильнее оно становится.
Дебора не дала мне договорить. Теперь на ее лице читалось презрение.
Она вновь настаивала, чтобы я взял камни, а после многоочередного отказа
напрямик объявила мне, что я отъявленный глупец, ибо не знаю, как
пользоваться своими силами. Потом она поблагодарила меня за то, что я привез
ее в такой превосходный для ведьм город, и, зло улыбнувшись, рассмеялась.
-- Дебора, -- сказал я, -- мы не верим в сатану, но мы верим в зло, а
зло есть все, что несет вред человечеству. Умоляю тебя, берегись этого духа.
Не верь тому, что он тебе рассказывает о себе и своих намерениях. Никто не
знает, чем на самом деле являются эти бестии.
-- Замолчи, Петир, ты сердишь меня. Что заставляет тебя думать, будто
этот дух что-то мне рассказывает? Это я разговариваю с ним! Раскрой трактаты
по демонологии, Петир, эти старые книги, написанные безумными церковниками.
В них содержится больше знаний о том, как повелевать существами из
невидимого мира, чем можешь себе представить. Я видела такие книги у вас на
полках. Я смогла прочитать по-латыни лишь одно слово: "демонология",
поскольку прежде мне уже попадались подобные труды.
Книги полны правды и лжи, о чем я и сказал Деборе. С грустью я
отодвинулся от нее. Она вновь потребовала, чтобы я взял камни. Я
отказывался. Тогда она высыпала их ко мне в карман и прижалась своими
жаркими губами к моей щеке. С тем и покинул их дом.
После этого Ремер запретил мне видеться с Деборой. Я никогда не
спрашивал, что он сделал с драгоценными камнями. Обширные хранилища
драгоценностей Таламаски никогда меня особо не занимали. Я знал лишь одно,
что знаю и по сей день: мои долги оплачивались, мне покупалась одежда и в
моих карманах имелась нужная мне сумма денег.
Даже когда Роэлант заболел, а это, Стефан, не было делом ее рук, мне не
разрешили вновь увидеться с Деборой.
Но странным было то, что очень часто я видел ее в самых неожиданных
местах, либо одну, либо с кем-то из сыновей Роэланта. Дебора наблюдала за
мной издали. Я встречал ее на шумных улицах, а однажды она прошла мимо дома
Таламаски, под моим окном. Когда я зашел навестить Рембрандта ван Рейна, я
увидел Дебору рядом с Роэлантом. Она сидела за шитьем и искоса поглядывала
на меня.
Вообрази себе, Стефан, как я страдал. Но Ремер запретил мне ходить к
ней. И Гертруда без конца предупреждала меня о том, что злые силы Деборы
слишком возрастут и ей будет с ними не совладать.
За месяц до смерти Роэланта в его доме поселилась молодая и
исключительно талантливая художница Юдифь де Вильде. После его смерти эта
женщина осталась там вместе со своим престарелым отцом, Антуаном де Вильде.
Братья Роэланта забрали его сыновей к себе в деревню, а юная вдова
Дебора и Юдифь де Вильде теперь вдвоем правили домом, с большой заботой
относясь к старику, но ведя веселую и полную разнообразия жизнь. С утра до
вечера комнаты были открыты для писателей, поэтов, ученых и художников,
которым нравилось сюда приходить. Помимо них приходили ученики Юдифи,
восхищавшиеся ее талантом, равным таланту художника-мужчины. Действительно,
в мастерстве она не уступала мужчинам и наравне с ними входила в Гильдию
Святого Луки.
Повинуясь запрету Ремера, я не мог туда прийти. Но я часто проходил
мимо и клянусь тебе: если я задерживался там достаточно долго, Дебора
непременно появлялась в окне верхнего этажа -- тень за стеклом. Иногда я
видел не более чем отблеск зеленого изумруда, а порою она открывала окно и
безуспешно манила меня зайти.
Ремер решил навестить ее сам, но Дебора лишь указала ему на дверь.
-- Она думает, будто знает больше, нежели мы, -- с грустью говорил он