Андреев Г.. Белый Бурхан

   Нанжин - лама. И он никогда не забывал об этом. Забывать, что он лама, его заставляли два человека в дацане: хубилган Гонгор и лхрамба Самдан. И Нанжин забывал - он был червь, их раб, их собственность. Но с ховраками Нанжин был лама - говорил как лама, ругался как лама, наказывал как лама!..
   Доложив Самдану о приезде еще двух незнакомцев, Нанжин покинул лабораторию, не получив на этот раз ни нагоняя, ни денег. Лхрамба просто отмахнулся от него, как от назойливой мухи: "Все это уже неинтересно и не имеет
   смысла!"
   Едва за ним закрылась дверь лаборатории, как Нанжин выпрямился во весь рост, вынул четки, медленно и величественно двинулся по коридору...
   Счет своим грехам Нанжин начал в тот черный день, когда, будучи еще ховраком, попался на удочку Самдана. Вернее еще раньше, украв золотой сосуд с алтаря и продав его караванщикам. Сделано это было так ловко, что на него не пало подозрений, а наказан был другой ховрак, попавшийся вообще на мелкой краже. Но Нанжина выдал Самдану караванщик, у которого лхрамба заметил чашу с клеймом "Эрдэнэ-дзу". Лхрамба тотчас пригласил Нанжина к себе, определил его погонщиком в свой караван, идущий в Тибет за травами, заставив по дороге сделать еще несколько краж. При возвращении в дацан, Самдан добился для Нанжина одежд ламы, пропустив его на экзамен вне очереди, а потом избил его до полусмерти, приказав быть соглядатаем.
   На этом беды не кончились, и скоро сам Гонгор поймал его за ухо, когда он шарился в одеждах гостивших в дацане караванщиков. Увел в подвал, допросил и отпустил лишь после того, как Нанжин пообещал ему сообщать о всех занятиях лекаря, приносить на просмотр его бумаги и образцы лекарств.
   Так круг замкнулся, и отныне по этому кругу должен был бегать, высунув по-собачьи язык, лама Нанжин, опасаясь одновременно гнева лхрамбы и хамбо-ламы, обходя стороной Чижона, который сторожил подвал, когда его допрашивал Гонгор. Где бы и как бы он ни оступился - Чижон обязательно будет его палачом!
   Но сегодня он решил услужить самому себе. И потому решил быть предельно осторожным и аккуратным: сорвись - никто не заступится!
   Выследив Самдана, который ушел в библиотеку и надолго засел там за свои книги, Нанжин не стал терять времени, тем более, что Байыра и Монгула он не опасался:
   лхрамба задал им работы на весь день и половину ночи. Осторожно прокравшись к двери лаборатории, Нанжин повернул в замке свой ключ, проскользнул в помещение, пробежал глазами по полкам, но примеченной им ранее склянки не нашел - или Самдан переставил сосуды по-новому, или совсем убрал яды из лаборатории, получив нагоняй от хамбо-ламы. Огорченный неудачей, он уже собрался уходить, когда увидел кинжал, лежащий на дне плоской коробки, залитой какой-то зеленоватой жидкостью. Для чего мочить кинжал, если он и так хорошо убивает? Значит, Самдан оставил его, чтобы тот пропитался ядом!.. Больше не раздумывая, баньди взял коробку, закутал ее в клочок ткани, висящей на гвозде, толкнул дверь.
   Уже поворачивая ключ в замке, услышал шаги где-то на нижних ступенях галереи. Вжавшись спиной в одну из ниш. Нанжин ждал, когда стихнут шаги, но те становились все громче. Человек шел в лабораторию... А если - нет? Проходя мимо, он непременно увидит Нанжина и спросит, что он тут делает и от кого прячется! Отступать было некогда и некуда...
   Нанжин запустил руку под ткань, достал мокрый кинжал и снова замер, подняв оружие над головой. По шумному дыханию он уже узнал толстяка Чижона. Что ему надо от Самдана? Постучав в двери лаборатории, дернув ее за ручку, дарга стражников выругался:
   - И где его носит, колдуна?
   Шаги начали стихать и скоро смолкли. Нанжин выбрался из ниши, сунул кинжал обратно в коробку, вытер мокрую руку о халат, поднес к лицу, понюхал:
   - Гнилью пахнет... Как мертвец...
   И тут же похолодел от ужаса: ведь в коробке - яд! И не сам ли он теперь пахнет мертвечиной?
   Оставив седло, Бабый сразу же прошел к хамбо-ламе Гонгору. Стражники его уже знали и пропустили беспрепятственно, даже не потребовав алуна хубилгана. Гонгор встретил посланника, не скрывая удовлетворения:
   - Хоть вы и задержались, лхрамба, но ваш приезд радует. Вы были в Таши-Лумпо?
   - Да, хубилган. Таши-лама благодарит вас. Вот его послание, написанное в моем присутствии.
   Гонгор поспешно развернул лист, прочел, бессильно
   опустил руки:
   - Он пишет, что и вы, лхрамба, включены в состав миссии... Значит, вы и есть тот пятый бурхан, которого ждут?
   - Ждут? - удивился Бабый. - Кто меня может ждать, хубилган? Кому я нужен в "Эрдэнэ-дзу"? Я выполнил поручение, и я свободен!
   - Разве вы не прочли послания таши-ламы?
   - Оно написано вам, хубилган. И я не читаю чужих
   посланий.
   Гонгор улыбнулся и дружелюбно взял своего гонца за
   руку:
   - Я хотел бы оставить вас в "Эрдэнэ-дзу", лхрамба. А бурханам отдать Самдана, который стал невыносим... Вы понимаете толк в травах?
   - Да, я учился делать лекарства восемь лет. Пять из них - в Тибете. Я знаю четыре основы тайного учения благословенного Манлана и все его тантры*.
   * Бабый говорит о царе тибетских медиков и авторе знаменитого трактата по медицине, положения которого легли в основу практики лам-лекарей всех степеней и рангов.
   Гонгор вздохнул:
   - Вы мне нужны, Бабый. И я не хочу отдавать вас бурханам... Я сумею спрятать вас, а когда миссия уедет, вы станете официальным лхрамбой "Эрдэнэ-дзу"!
   Бабый склонил голову: его тоже устраивало такое решение.
   В дацанах не любят чужих людей. Если они и появляются, то сроки их пребывания зависят от того, как щедры они для монастыря и его лам. Самые уважаемые гости - караван-бажи и купцы-чуйцы или усинцы; менее уважаемые скотоводы и чиновники, которым нужны ламы для проведения различного рода гурумов и абаралов; совсем неуважаемые - ламы из других дацанов, с которых нечего взять...
   Сейчас в "Эрдэнэ-дзу" гостили только чужие ламы со своими ховраками, которые ни с кем не говорили, кроме хамбо-ламы, на моления не ходили, от других лам и ховраков прятались в своих комнатах. И это не могло не стать причиной догадок и разного рода шепотков, о которых Гонгору постоянно докладывали его прислужники и осведомители. Но хамбо-лама не спешил с отправкой миссии. И виной этому было письмо таши-ламы, доставленное Бабыем, где Панчен Ринпоче поручал Гонгору все заботы о миссии и называл бурханов поименно, кроме самого главы западного движения, который "прибудет в "Эрдэнэ-дзу" в нужный час".
   Самым обидным было то, что самого Гонгора таши-лама даже не включил в состав миссии, хотя и знал, что именно он разработал идею белого бурханизма и обосновал ее... Никто из прибывших в дацан главой миссии себя не назвал, хотя активно работали над подготовкой миссии все, включая и "черного ламу" жреца Бонпо Куулара, которого Гонгор знал давно. И это вселяло надежду:
   "в нужный час" таши-лама мог прислать гонца с последним посланием, где будет названо имя Белого Бурхана. Кто поручится, что им не будет сам Гонгор?!
   Хубилган не знал и не мог знать, что письмо таши-ламы было написано до встречи Панчена Ринпоче и Куулара Сарыг-оола в монастыре Юм-Бейсе, когда вопрос о главе миссии, действительно, оставался еще открытым. Сам Куулар был об этом предупрежден и потому не считал себя обязанным открываться Гонгору, функции которого сводились только к подготовке всего необходимого: карт, документов, коней, оружия. И еще Куулар ждал мудреца миссии, задержавшегося в пути, хотя Бабый давным-давно был в "Эрдэнэ-дзу" и укрывался его ширетуем.
   По сути дела, Гонгор и Куулар топтались друг возле друга, оттягивая сроки. И хотя оба знали, что таши-лама своих решений никогда не менял, надеялись на благополучное разрешение ситуации, поглядывая на ворота дацана. Один ждал Белого Бурхана, другой - мудреца.
   И скоро ситуация разрешилась, хотя и не совсем так, как этого оба ожидали...
   Куулар заканчивал сверку карт, приготовленных Гонгором, когда в дверь его комнаты постучали. Он шагнул от стола, отодвинул засов и изумленно уставился на бледного и насмерть перепуганного Жамца.
   - Что-то случилось? Что с вами, гэлун?
   - Нас только что хотели отравить!
   - Отравить? Кто?
   - Ховрак, который прислуживал нам за обедом. Я заставил его попробовать еду.
   - Надеюсь, он мертв?
   - Да, к сожалению.
   - К сожалению? - нахмурился Куулар. - Вы бы хотели, чтобы мертвым оказался кто-либо из нас?
   - Я только хотел сказать, что теперь мы ничего не узнаем...
   - Узнаем!
   Проводив Жамца, Куулар хмыкнул: случайность, глупость или расчетливо нанесенный удар? Уж не начала ли бродить по "Эрдэнэ-дзу" тень Цзонхавы, ревнуя рождение новой ветви буддизма и нового бога к своим канонам ламаизма?! Уж не самому ли Гонгору захотелось в новые реформаторы?
   Такое уже было. Сронцзан Гамбо, став воплощением Амитабы, принес буддизм в Тибет, который был гонимым учением повсюду. Потом за дело взялся знаток буддийского- тантризма Падма Самбхава, укрепив его основы, опираясь на Бонпо, переделав в религию тантризма и надев на своих лам красные шапки. И, наконец, явился Лобзан Цзонхава - отец ламаизма. Все его предшественники были сокрушены, хотя их основные идеи и были новым реформатором взяты для построения своих храмов и учений. Теперь Цзонхаве мешает Белый Бурхан?
   Куулар легко читал чужие мысли и еще легче разгадывал тайны. У него всегда появлялась настороженность и тревога, как только что-то выходило не так, как надо. Он чуял беду, как зверь! Сейчас же этого чувства надвигающейся опасности не было...
   - Случайность? Ошибка?
   Черный жрец усмехнулся: ни в случайности, ни в ошибки он не верил... Удар нанесен точной рукой, хотя и мимо цели!..
   Нанжин торопился. А яд, которым он все-таки запасся и теперь постоянно носил с собой, все не находил применения. Нанжин искал подходящего ламу первой ступени святости или полного ламу, чтобы перевоплотиться в него. Легенда, слышанная им давно, говорила, что отравитель знатного получает от неба его знатность; отравитель сильного - получает его силу; отравитель мудрого - его мудрость! Гэцулов и гэлунов в дацане было много, но ни один из них не устраивал Нанжина: один глуп, другой болен, третий не пользуется доверием и расположением хубилгана... Нанжину был нужен доброкачественный лама!
   Узнав от ховраков, что хубилган особенно вежлив и осторожен с новыми гостями, а некоторых из них даже побаивается, Нанжин обрадованно схватился за сердце:
   это было то, что ему нужно! Но как подобраться к гостям?
   Помог случай. В одной из проходных галерей он наткнулся на ховрака Базара, прислуживавшего гостям. Подав мальчишке знак, баньди двинулся в свою каморку, не оглядываясь по сторонам, убежденный, что ховрак следует за ним на должном удалении и постучит в дверь, когда поймет, что его заждались.
   - Вас двое у гостей?
   - Трое, баньди. Кроме меня и Монгуша им прислуживает еще и конопатый Самбугийн.
   - Где они сейчас, что делают?
   - Монгуш у коней, а Самбугийн занят уборкой.
   - Вот что, Базар... - Нанжин нащупал склянку, и сладкая дрожь прошлась по его пальцам. - Наши гости приехали издалека и любят свои приправы к еде, они - тибетцы... - Он нахмурился и резко заговорил: - Вам троим, конечно, и в башку не стукнет угодить гостям!
   - Мы стараемся, баньди.
   - Они - стараются! Попробовали бы вы не стараться!.. Вот что, Базар... Я попросил у нашего лхрамбы немного приправы к мясу из тибетских трав... Нанжин достал заветную склянку и протянул ее ховраку. - Вот! Все сразу не выливай, каждый раз я просить не буду! Эта приправа драгоценна и расходовать ее надо бережно: она придает телу силу, а голове ясность... Тебе должно хватить ее на три-четыре блюда... Понял меня, хубун?
   - Я все понял, баньди.
   Ховрак ушел, и Нанжин удовлетворенно потер руки:
   дело сделано! Жалко, конечно, что благодать высокого ламы из Тибета придется разделить и с этим мальчишкой... Но каждому из них теперь достанется свое: ховраку - благодать низкого ламы, а ему, Нанжину, ум и тайна любого из гостей! Даже в том случае, если ховрак не утерпит и попробует из склянки сам, беды большой не будет, только бы не попробовал раньше, чем понесет еду гостям!
   Поразмыслив над случившимся, Куулар понял, что теперь, наконец, Гонгор влип по уши и должен прийти с извинениями и объяснениями сам или вызвать Куулара
   к себе...
   Он не стал закрывать дверь на засов, как обычно - пусть все видят, что никто случившегося не испугался! Но в дверь все-таки постучали, а не распахнули ее, как обычно. Это был Гонгор.
   - Прошу, хубилган!
   - Я приношу свои извинения, архат... - Гонгор был явно расстроен и, значит, искренен. Но в чем искренен? В сожалении, что это произошло или, наоборот, в сожалении, что произошла досадная осечка?
   - Вы знаете, хубилган, кто это мог сделать? - спросил Куулар.
   - Догадываюсь. Последнее время мой лхрамба возился с ядами и, очевидно, решил проверить их действие...
   - Зачем ему это надо? - фыркнул Куулар. - Он же-лхрамба!
   - Мы с ним не ладим. Это могла быть и месть. Черный жрец сдержанно рассмеялся:
   - Что вы, хубилган! Он не так глуп! Ваш лхрамба здесь явно ни при чем... Кто-то воспользовался именно вашей неприязнью к ученому ламе, чтобы поставить под удар и вас и его... Подождем, хубилган! Кто нанес первый удар, тот нанесет и второй.
   - А вы не боитесь за жизнь своих людей?
   - Нет. Я приму свои меры.
   Все было сказано, но Гонгор не уходил. По-видимому, у него на языке вертелся еще какой-то важный вопрос, но он не решался или не хотел задавать его. Тем более сейчас, когда случилось то, чего он сам, может быть, и не ожидал, хотя и не мог исключать подобного, если знал о ядах. Ожоги от огня получают не только ночные бабочки, что вьются над ним, но и тот, кто несет этот огонь в руках!
   - Нам пора покидать дацан, хубилган. Но наш лхрамба где-то застрял в пути. Если вы мне отдадите этого Самдана...
   - Надо дождаться Белого Бурхана, архат.
   - Его ждать не надо. Он давно здесь. Так, что вы решаете с Самданом, хубилган? Отдаете его мне?
   Гонгор заколебался. И не потому, что не хотел отпускать своего противника, а потому, что жрец Бонпо не назвал имени Белого Бурхана, хотя и сказал, что он давно здесь. Кто же он?
   - Самдан жесток и коварен. С ним будет трудно, архат.
   Куулар улыбнулся:
   - Я люблю иметь дело с врагами, хубилган. Я беру его!
   Гонгору показалось, что у него закружилась голова. Он прикрыл глаза веками, глубоко втянул воздух через нос. Потом глухо выдавил:
   - Сейчас я его к вам пришлю, Белый Бурхан...
   Глава двенадцатая
   ГРОМОПОДОБНОЕ ИМЯ
   Самдан плотно задвинул засов и оглядел лабораторию. Здесь было собрано больше богатств, чем во всех кладовых Гонгора. Ведь любая склянка и любой сосуд с лекарствами в руках знающих людей легко и просто превращались в золото, серебро, драгоценные камни. В таких руках, к примеру, как у Байыра и Монгула... Но он, Самдан, не оставит этих богатств никому! Игра зашла слишком далеко...
   Обидно, что так просто и глупо случилось все. Где-то придется начинать заново. Может быть, даже под другим именем. В конце концов, никто не вечен! И Гонгор покинет эту жизнь, и таши-лама, и боги исчезнут из памяти людей, как бы они величественны и несокрушимы ни казались сегодня... Страшна не сама гибель, страшнее, когда вместе с тобой гибнет и твое дело!
   Он подошел к очагу с негаснущим огнем, протянул озябшие ладони к живительному теплу, виновато улыбнулся глиняному изображению богини Сарасвати1. Она одна поймет и простит его. Она одна знает, что настоящая мудрость не нуждается в громких словах и не может жить без поступков... Самдану даже показалось на миг, что милая Сарасвати ободряюще улыбнулась ему: начинай, лхрамба, не медли, ты можешь опоздать! Ведь у твоего противника Гонгора всегда наготове головорезы Чижона...
   Осторожно постучали в дверь. Кто-то из его учеников.
   Но Самдан и головы не повернул: то, что он решил сделать, не одобрят даже Байыр с Монгулом, хотя ради него и пойдут, может быть, на все! Может, увести их с собой? Бродяг и убогих в мире много, а умных и светлых голов не достает... Нет! Он может распоряжаться только собственной судьбой! Он никого не может и не будет ставить под топор палача, кроме, разве что, подлого и ничтожного Нанжина, который, выкрав кинжал и яд, не смог ими правильно воспользоваться... Впрочем, кинжал еще у него, и он может ему пригодиться, когда придет необходимость уйти из жизни!
   Самдан взял кочергу, поправил дрова в очаге. Их было мало, но хватит, чтобы осуществить задуманное. К тому же, тут слишком много скопилось сухих трав, порошков, масел... Все это должно и будет хорошо гореть!
   В дверь снова постучали - настойчиво и требовательно. Это уже не ховраки! Это - Чижон. Значит, он знает, что лхрамба у себя? И если стучит громко, то пришел не для того, чтобы попросить лекарства, а прислан ширетуем.
   Больше ждать нельзя, Сарасвати права...
   Самдан двинулся вдоль стены, срывая пучки трав, подвешенные к потолку. Набрав охапку, бросил ее в очаг. Двинулся за новой... Едкий букет запахов вместе с клубами черного дыма начал заволакивать лабораторию. К этому уже привыкли. К тому же знают, что лхрамба готовит лекарства для отправки с караваном, который завтра должен уйти... Гуще дым, резче запахи. От них уже кружится голова, слезятся глаза и душит кашель. Но надо спешить:
   Чижон ушел, но он вернется с десятком стражников, которые в два счета выбьют дверь и не дадут виновнику случившегося упасть в собственный погребальный костер!
   Кажется, все!
   Последняя охапка трав брошена в очаг. Самдан размешал ее кочергой, потом ею же начал бить и переворачивать сосуды, стоящие на полках. Покончив с этим, сгреб в кучу свои записки и тоже бросил в огонь...
   Пора уходить! Самдан осторожно отодвинул засов, приготовив наган. Галерея была пуста. Закрыв дверь на ключ и повернув его два раза, лхрамба отступил в одну из ниц, переждал немного, двинулся к другой нише... Громыхнули трубы тревоги. Теперь поднимется весь монастырь. Но не все знают, что за третьей нишей есть люк, который ведет в подземелье, имеющее полузасыпанный выход за стены монастыря. Когда-то по этому каналу подавалась вода из Орхона в царские бани, сейчас он сух: река ушла далеко в сторону от бывшей бессмертной столицы самого могучего в мире государства.
   Нащупав плиту люка, Самдан ногой сдвинул ее в сторону, опустился на три ступеньки вниз, задвинул камень над головой, ощупью двинулся в темноте...
   И в этот момент в галерею ворвались стражники дацана, начали колотить чем-то тяжелым в дверь, изо всех щелей которой полз ядовитый зеленый дым.
   Весть о бегстве или возможной гибели лхрамбы "Эрдэнэ-дзу" в огне уничтоженной лаборатории Куулар принял спокойно: что-то подобное должно было случиться, поскольку после первого удара всегда следует второй. Бывает, что и в собственное сердце... Да и не ново все это! Даже родной брат Будды Девадатта - всегда был первым противником шакья-муни, за что и угодил в горячий ад. Конечно, лучше бы сделать Самдана-врага другом, чем оставлять его недругом... Вряд ли он так беспробудно глуп, чтобы погибнуть из-за пустой ссоры с хубилганом! Он, конечно же, бежал... Ведь из дацана невозможно уйти только тем, кто не знает его секретов. Любой дацан - город, а город всегда имеет сотни ворот, кроме главных, охраняемых стражниками. Но Гонгору выгодно и не так стыдно
   считать Самдана погибшим - пусть так и считает, никто не будет разубеждать его!
   Вынужденное безделье помогло черному жрецу изучить "Эрдэнэ-дзу" до мелочей, и это утвердило его в мысли, что Самдан ушел по заранее приготовленной тропе. Судя по тому, с какой легкостью Гонгор обвинил его, а потом согласился обменять на Бабыя, хубилган серьезно боялся конкуренции со стороны лхрамбы и, наверное, имел на то свои основания. А может, они просто мешали друг другу и им следовало бы договориться о власти в монастыре миром. Но они начали враждовать, и один из них оказался наиболее нетерпеливым...
   Чьи-то вкрадчивые шаги прошуршали за спиной Куулара. Он обернулся и перехватил руку, занесшую для удара холодно блеснувший клинок, сдавил ее, оттягивая большим пальцем сухожилие, идущее к кисти. Лама крутнулся, взвыл, но хватка черного жреца была мертвой. Кинжал выпал, ударился о тело каменной черепахи, отскочил.
   - Ты кто? - спросил Куулар холодно. - Почему ты хотел зарезать меня ножом? Разве я похож на овцу? Я - волк!
   - Я выполнял приказ.
   - Чей? Хубилгана?
   - Лхрамбы Самдана.
   - Он погиб в огне!
   - Воля покойного священна.
   Да, воля покойного священна, тут он прав. Куулар поднял кинжал, протянул его рукоятью вперед:
   - Так выполни его волю! Я не буду сопротивляться. По губам черного жреца ползла улыбка, а глаза испепеляли ламу. Нанжин взял кинжал, но тут же выронил его:
   - Я не могу!
   - Ты умеешь убивать только в спину? Я повернусь спиной.
   Куулар снова поднял кинжал и подал ему.
   - Я не могу! - взвыл Нанжин и упал на землю, захлебываясь слезами злости и бессилия.
   Куулар бросил кинжал, перешагнул через поверженного собственной трусостью человека и ушел.
   Нанжин корчился на земле, судорожно загребая песок пальцами, срывая ногти и дрожа всем телом.
   Стражники привели Нанжина к Гонгору, коротко доложив:
   - Вот его кинжал, ширетуй. Он говорит, что хотел убить кого-то из гостей, но не смог.
   Кинжал был хорошо знаком Гонгору - он постоянно висел в лаборатории Самдана и вряд ли кто мог предполагать, что будет кем-то и когда-то пущен в ход.
   - Тебе говорили, что ты умрешь постыдной смертью?
   - Да, это говорили мне вы, хубилган.
   - Тебе не кажется, Нанжин, что это время пришло?
   - Пощадите! Я буду есть ваш кал и пить вашу мочу!
   - Это охотно сделает каждый, верующий в Будду*! Ховрака Базара убил тоже ты?
   * Даже естественные отправления организма хубилганов считались священными и целительными. Их даже хранили на алтарях.
   - Он сам! Он не смог воспользоваться ядом правильно!
   Гонгор махнул стражникам:
   - Уведите его в подвал. Им займемся, когда уедут гости.
   Стражники взяли за шиворот побледневшего, как лист рисовой бумаги, ламу, сорвали с него священные одежды и плетьми погнали голого через двор к полуразрушенной часовне у глухой стены, отгораживающей монастырь от свалки нечистот. Возле этого меньдона нельзя ни молиться, ни думать о жизни...
   Теперь Гонгору предстояло улаживать очередной конфуз с бурханами. Странно, но Куулар и на этот раз отказался от своего права казнить или миловать. Он только сказал:
   - Не надо никого наказывать. Реакция у лам естественная: мы слишком загостились в "Эрдэнэ-дзу"!
   Краска стыда бросилась в лицо Гонгору: Куулар, которого он знал как охотника за человеческими черепами, проявлял доброту и заботу там, где он хубилган - выказывал свою готовность к жестокости ничем не оправданной! Таким оружием владеет не каждый... Что это? Искренность или верх лицемерия?
   - Я не в силах ускорить ваш отъезд. Многое не готово.
   - Мы уходим с тем, что есть. Твой дацан, Гонгор, становится для нас опаснее, чем вся русская полиция Алтая!
   Побитой собакой явился хубилган в свои покои. Все его планы раскрыты, а сам он высмеян жестоко и оскорбительно. Осталось последнее средство что-то исправить и изменить. Подняв колокольчик, он вызвал даргу Чижона.
   - У тебя есть связь с тангутами Цэдэна Шууна?
   - Что вы, хубилган! - дарга стражников сделал обиженное лицо. - Его подкупают караван-бажи, а не Ламы!
   - Он мне нужен.
   Чижон заколебался, выдавил неуверенно:
   - Я попробую, хубилган...
   - Утром я должен услышать твой ответ! Нам необходимо задержать гостей еще на два дня, пока не вернется Дарчин. Пообещай Цэдэну Шууну все, что только ему может присниться во сне!
   - Ему хватит вашего имени, хубилган. Хорошо и сладко спал эту ночь Гонгор. Утром, как было условлено, пришел Чижон:
   - Баторы Шууны на подходе к дацану. Они согласны встретить наших гостей на любой дороге и вернуть их под ваше покровительство, хубилган"
   Потом, помявшись, сообщил, что крысы, живущие в подвале, оставили от баньди Нанжина только хорошо обглоданный скелет.
   Гонгор кивнул:
   - Благодарю вас, Чижон. Я доволен вашей службой.
   ...Бабый утонул в думах.
   Только вчера Гонгор сообщил ему, что он не может оставить лхрамбу в дацане, поскольку Самдан погиб во время пожара в лаборатории, а миссии Белого Бурхана необходим мудрец и философ: многие законы новой веры надо будет составлять на месте, в горах. К тому же, вернулся гонец Гонгора Дарчин, не принятый таши-ламой: Панчен Ринпоче не собирался менять своего решения.
   У Бабыя не было выбора, как не было его и у Гонгора. Да и скрываться от миссии больше уже не имело смысла:
   с мудрецом или без него Куулар уведет своих людей, а таши-лама за самовольство спросит очень строго. Потому и поник головой хубилган, завершая их последнюю беседу с глазу на глаз:
   - Мы оба потерпели поражение...
   Гонгор ошибался: поражение потерпел он один, а Бабий не просто отсиживался в библиотеке, а готовился, по совету таши-ламы, к предстоящему специальному экзамену на звание лхрамбы, обещанное ему после возвращения с Алтая.
   Таши-лама был странно добр к нему и не удивился, узнав, что Бабый исполнял волю покойного Мунко. Панчен Ринпоче его хорошо помнил и сожалел, что тот не оправдал возлагаемые на него надежды: удалился из Тибета, поссорился с ширетуем Иволгинского дацана, не сдал положенных экзаменов на высокие ученые звания и зачах в своем дугане, не принеся никому ощутимой пользы. Последнее поручение Мунко выполнял добросовестно и полно, обеспечивая таши-ламу всеми необходимыми сведениями и, если бы он довел работу до конца, то стал бы ширетуем и хубилганом самого большого монастыря не только в Бурятии или Монголии, но и в самом Тибете.