Андреев Г.. Белый Бурхан

   - Не повтори его судьбу, Бабый! - сказал таши-лама. - Самое простое в жизни - лень, а убежать от нее- самое сложное...
   Вместе с письмом к Гонгору Панчен Ринпоче дал Бабыю один-единственный документ и посоветовал внимательно изучить его.
   - В этой молитве соединено все, что необходимо. Эти идеи и мысли надо развивать, к ним уже ничего нового добавлять не надо.
   "Раз, два три - вижу три народа.
   Раз, два три - вижу три книги.
   Первую - самого Благословенного,
   Вторую - явленную Асвогошею,
   Третью - данную Цзонхавой.
   Раз, два, три - вижу три рубежа прихода Майтрейи.
   Первый изложен в книге, написанной на Западе,
   Второй намечен в книге, написанной на Востоке,
   Третий изложен в книге, что будет создана
   на Севере.
   Раз, два, три - вижу три явления.
   Первое - с
   мечом, второе - с законом, третье
   со светом. Раз, два, три - вижу три коня.
   Первый - черный, второй - под водой, третий - над землей.
   Раз, два, три - вижу три орла.
   Один - сидящий на камне,
   Второй - клюющий добычу,
   Третий - летящий к солнцу.
   Раз, два, три - вижу ищущих свет.
   Луч красный, луч синий, луч белый..."
   Если даже это и канва, то как и чем по ней вышивать?
   Ведь все это тоже было! От пророчества Будды - к орлу, что летит к солнцу по белому лучу правды и справедливости! Но где они, те лучи? Что они несут? Каким взором их увидеть, не имея третьего глаза Будды?..
   Мир сложен и неуклюж. И не надо его усложнять еще больше. Не проще ли перечеркнуть все старые догмы и попробовать на их пепелище взрастить новые, что ближе к жизни, к людям, а значит, к истине?.. Нельзя! Уж если этого боится сам таши-лама, то что может сделать Бабый?
   Да и где создавать новую догматику бурханизма?
   Здесь, в "Эрдэнэ-дзу", как это пытался Гонгор?
   В темноте дугана с его ядовитым воздухом, как торопился, но все равно не успел, Мунко?
   Там, на горячих камнях Алтая, где не будет ничего, кроме неба над головой?
   Ничего, в сущности, не готово. И их миссия поедет с голыми руками и пустой головой. То, что хорошо для Тибета, где даже камни несут в себе тайну веков, не годится для Алтая!..
   Гонгор ничем не мог помешать Куулару готовиться к походу своей миссии на запад! Черный жрец не был новичком в каких бы то ни было интригах, по характеру своему никогда никому ничего не доверял и потому к походу на Алтай подготовился более тщательно, чем Гонгор мог предполагать. И если Бабыя удручала теоретическая и идеологическая неподготовленность белого бурханизма, а Гонгора в глубине души радовал ее возможный практический провал, то на самом деле все обстояло совсем иначе: бурханы с первых же дней полностью вышли из-под контроля хамбо-ламы "Эрдэнэ-дзу" и были готовы покинуть дацан в любое время дня и ночи.
   Все дни вынужденной отсидки Куулар использовал полностью, обзаведясь знакомствами с необходимыми людьми не только в самом дацане, но и за его стенами.
   Ему пригодилось все - и рассказ Пунцага о путешествии в священную Лхасу, в котором обычный караван был превращен Жамцем в хорошо вооруженный отряд; и мимоходом брошенная самим Жамцем хвастливая фраза о деньгах, которые у него еще остались, и он готов их использовать более разумно; и жалобы Гонгора на своих лам, которых не назовешь благочестивыми и преданными вере; и даже жадность, с какой схватил золотую монету стражник дацана, когда они с Чочушем прибыли в "Эрдэнэ-дзу"...
   Пока Гонгор строил свои козни и делил сферы влияния на лам с Самданом, Куулар все взял на себя, сведя подготовку к главному - оружие, кони, бумаги.
   Необходимое оружие Куулар купил у стражников, выходы из дацана разведал сам, а о покупке коней договорился через аратов, доставлявших продовольствие в "Эрдэнэ-дзу". Дело стало только за русскими документами, деньгами и картами. Но эти бумаги Гонгор не задержал - они давно были у него приготовлены и сомнений в подлинности не вызывали. Хоть за это спасибо! Впрочем, вряд ли будет в них нужда - Куулар хаживал без каких-либо бумаг и в более населенные районы, чем Тува и Алтай!
   На Алтай было два выверенных пути.
   Первый - по Чуйской дороге, караванной тропой, облюбованной с незапамятных времен разбойниками и купцами. Она минует благословенную Туву, родину Куулара, хотя и подходит временами вплотную к ее горам.
   Второй - через леса и горы Тувы по Усинскому тракту, степями Минусы и Абакана, лесами и горами Шории, через Салаир.
   И если первая дорога выводила на юг Алтая, а потом к Уймонской долине, то вторая - на Алтын-Кель и в северные районы, особо облюбованными русскими.
   Юг до Уймона был печенью, а Алтын-Кель - сердцем Алтая.
   Куда бить?
   Куулар развернул карту Гонгора и ухмыльнулся - художники дацана копировали ее с китайского оригинала, а потом исправляли, советуясь с караван-бажи и купцами.. Вполне возможно, что некоторые искажения добавил и сам Гонгор... Карта стала никуда не годной: Уймонская долина на ней отодвинулась далеко на запад, Алтын-Кель перекочевал к югу, а Бийск столица русских на Алтае - стал своеобразной пуповиной, связывающей сердце и печень Алтая в один узел несуществующей поперечной рекой, не имеющей названия. А такие большие реки, как Катурь и Бия, на ней не были даже помечены, не говоря уже о хребтах и перевалах через них...
   Куулар сложил карту, отбросил ее на край стола. Она ему не нужна: к Алтын-Келю может провести Чочуш, а дорогу в Уймонскую долину и дальше на юг он знает сам!
   Медленно темнело. Приближалась та минута, когда надо идти к воротам монастыря, где гостей должны были проводить Гонгор, Чижон и десяток стражников. Там пятеро ховраков уже держали белых коней в поводу, выжидательно поглядывая на двери боковой пристройки...
   Пора.. Куулар надел серый плащ, поднял капюшон, надвинул его на глаза, шагнул через порог.
   ...Ховраки, стражники, Чижон и Гонгор прождали гостей едва ли не до полуночи" пока хубилган не распорядился поторопить их. Но досланные стражники обнаружили пустые комнаты: Куулар вывел свою миссию другими воротами, которые почти не охранялись.
   Гонгор сам обошел все комнаты, поднял скомканную карту, развернул ее, увидел тщательно прорисованный лик обезьяны и все понял: Хануман был не только царем обезьян, но и хитрецов*.
   * Тот, чей лик ужасен, а сокровища неисчислимы; тот, кому не удалось купить за золото жизнь и радость, достоинство и покой." Эти характеристики царя обезьян Ханумана осуждают жадность, обман и коварство, какими тот отличался
   - Калагия!
   - Приди в Шамбалу!
   Этот клич еще не гремит над горами, степями, лесами и пустынями, но он гремит в душе каждого из пятерых, отныне и навсегда утративших свои имена и прошлые ступени святости и мудрости. У них сейчас одно звание и одно имя бурханы!
   Они несут за своими плечами знамя, которое невидимо, но шум которого каждый слышит сердцем:
   - Калагия!
   - Приди в Шамбалу!
   Этот клич-пароль и есть пропуск в страну будущего, в ту великолепную страну, какую им первыми суждено создать на земле. Создать сразу и на века!
   Их белые одежды шумят по ветру, а их белые кони летят во весь опор, и их копыта высекают из камней искры:
   - Калагия!
   - Приди в Шамбалу!
   Да будет отныне так, как говорит основная ведическая заповедь: для людей благородных деяний весь мир - их семья! Да будет таи, как начертано в эдикте Ашоки: все есть ты! Да будет так, как завещено самим небом!
   - Калагия!
   - Приди в Шамбалу!
   Закрыли свои толстые книги мудрецы, поправили колчаны со стрелами воины, стиснули древки боевых стягов знаменосцы, положили набрякшие кулаки на эфесы своих мечей Гэссэр-хан и Ригден-Джапо.
   Все должны слышать клич, поднимающий из небытия четыре стороны света, заставляющий взмывать в небо орлов, летящих своими путями, очертанными в мироздании незримыми линиями:
   - Калагия!
   - Приди в Шамбалу!
   Этот клич был рожден в глубине веков. Через гранитные толщи времени он катился глухим гулом, слышимым только для великих сердец. Но сейчас он громоподобен и рвется в объятия неба, призвавшего его:
   - Калагия!
   - Приди в Шамбалу!
   Медленно укладывалась пыль на свое привычное ложе, застилая следы белых всадников. Но завтрашний свежий ветер сорвет ее, как завесу, обнажит следы, вбитые в камень, и каждый прочтет громоподобное имя будущего:
   - Шам-ба-ла...
   ЧАСТЬ 2
   НЕСУЩИЕ ФАКЕЛ ИСТИНЫ
   Даже убитого зверя нельзя мучить - иначе горный дух рассердится и не даст удачи охотнику.
   Алтайское поверье Глава первая
   КАМ УЧУР
   Духи и бесы раздирали кама Учура уже не первую ночь. И если еще вчера они кривлялись и прыгали вдали от него, то теперь нахально лезли в глаза, уши, нос, путались в волосах... Бесы всякие бывают и во что угодно могут превратиться, стать неузнаваемыми. Но Учура им не обмануть! Он их в любом облике узнает, хоть те и в камень, неожиданно подкатившийся к аилу, обернутся; хоть и в корову, пасущуюся в ближнем осиннике; хоть и в лоскут старой покорежившейся кожи в дальнем углу на мужской половине. Но чаще всего бесы приходят в сны, где они - полные хозяева. Там они и горы ломают, и реки останавливают, и костяной иглой сшивают тучи с лесом.
   Есть и совсем крохотные бесы, пожирающие ячмень, растертый для лепешек, проедающие шубы и сармыги, портящие чсгень. Они чаще всего похожи на жучков, червячков, бабочек. Их легко поймать и раздавить: под ноготь большого пальца правой руки положи, надави немного - и полезли кишки из беса!..
   А вот духи - те страшнее и всегда похожи на зверей, птиц и людей. Они выходят после полуночи из мрака аила и дразнят кама, грозят ему, пугают. Под их ногами прогибается земля, от их дыхания и хохота сотрясаются крепкие стены жилища. Их придавить ногтем большого пальца нельзя, их даже из ружья-кырлы не убить и ножом не зарезать. Их можно только уговорить или напугать гневом Эрлика...
   - Пур-пыр! - бормотал Учур и чмокал губами, пуская слюну на шкуру. Уходи!.. Нет, не уходи... Иди ко мне, я - добрый...
   Заворочалась Барагаа на постели, разбуженная тревожным сном мужа. Прислушалась, но осталась на орыне:
   Учур - кам, а каму всегда тяжело ночью. И умирать ему будет тяжело... И зачем он согласился бубен взять?
   Щелкнула сырая ветка в очаге. Крохотный уголек попал на спящего, ожег его, разбудил. Учур сел, протер глаза. Голова была тяжелой, во рту сухо, судорожно проглоченная слюна оказалась кислой до горечи. Но сон еще не ушел и помнился хорошо...
   Опять эта Чеине, молодая жена отца, пришла к нему в виде духа! К добру ли это, к худу?
   Пожалуй, к добру... Сама зовет, выходит? Думает о нем, вспоминает? Отчего же в тот вечер испуганно шарахнулась от его объятий, точно конь от дохлого волка? Пойми их, этих женщин!..
   Учур упал лицом в ладони, медленно, через ноздри, втянул в себя дымный воздух аила. Не до нее сейчас, не до Чейне! Другая и теперь уже давняя беда висит над камом Учуром, как грозовая туча над головой. А в тучах тех ущербная луна, как судьба... Совсем плохо.
   Он получил свой бубен пять лун назад, зимой. А еще раньше расстался со своим бубном отец. Низверглись люди в тот сырой осенний день лицами вниз, заплакали - старый Оинчы был хороший кам, добрый, зря никого не обижал и не наказывал. А тут и зима готова была с соседних гор скатиться, и на такое тяжелое время без кама людям никак нельзя было! И решили они - пусть уж лучше плохой кам будет у людей, неумелый и глупый, чем никакого... И старики смастерили новый остов, натянули на него свежую кожу, освятили бубен у огня и священного дерева, расписали его знаками вечной тайны тройного мира и передали тому, кто больше других подходил для кама - падал с пеной у рта и был не только сыном, но и внуком великого кама!
   Сам Учур не хотел быть камом - головой мотал, отказывался; руками разводил, недоумевая; говорил, что охотником решил стать и уйти в горы. Да и не делались люди камами сразу, с детства надо было готовить их. А Учур с детства только в кости играл да с соседскими мальчишками дрался, сусликов ловил да озорничал... И вдруг - кам, хозяин над духами! Какой он кам? Вот дед Челапан и отец Оинчы - настоящие камы. Их в очередь звали окрестные пастухи, из дальних гор и долин приезжали совсем чужие люди. Все своих сроков ждали, как услышат суровое: "Луна не та. Эрлик злой, сердится. Нельзя камлать!" И - все, больше ничего людям говорить не надо. Если Эрлик злой, то и кермесов вокруг много. Значит, и от камлания проку не будет, хоть какой подарок каму пообещай!..
   Эта зависть к славе отца и деда не давала Учуру тйер-дости для отказов. К тому же, он знал, что охотником, как и пастухом, жить тяжело, ходить много яадо, ноги бить, у костров в горах и долинах мерзнуть... А камом быть хорошо! У кама - власть и сила! Кам всегда дома сидит, а люди к нему сами идут!
   Но к Учуру давно уже никто не шел. Не верили в его силу, не видели пользы от его плохих камланий... А ведь он - сын прославленного кама Оинчы и внук великого кама Челапана! Двойные приученные духи у него под рукой, вдвое больше помощников, чем у обычного кама!1 Одно только это должно было тащить к нему людей со всего Алтая как на аркане!
   Или хорошо люди жить стали? Кто же так быстро сделал их такими богатыми-и счастливыми? Свои зайсаны, купцы-чуйцы, люди русского царя, попы? А. может, кто-то из них уже нашел тот перевал, за которым каждого человека ждут вечное лето, тучные стада и молочные реки, по которым плавают горы масла, а на деревьях и кустах сами по себе растут теертпеки и покупные сладости?
   Учур сдержанно рассмеялся и погладил себя ладонями по тугим щекам.
   Опять шевельнулась Барагаа за занавеской, темной от копоти.
   - Арака2 еще есть, - сказала она хрипло. --Выпей, если хочешь.
   Учур и сам знает, что арака еще есть. И без ее советов нашел бы тажуур, не велика хитрость! Что можно спрятать в тесном аиле, кроме своих мыслей и тревог? Дура женщина и говорит мужу не те слова, что нужны сейчас Учуру! Выпьет араки, а тут люди за советом или с просьбами придут... Нельзя пьяному камлать, потом .только можно будет! А если не придут? Так и сидеть у очага с больной головой и сохнущим ртом?.. Могла бы и сама о муже позаботиться! Что с того, что рожать скоро? Другие женщины работают и с большим животом: у очага сидят, с иглой и ниткой возятся, а его Барагаа на орыне отлеживается! Десять детей сразу рожать будет, что ли?
   - Едет кто-то, конь заржал. Далеко пика. Учур усмехнулся. Мало ли что сквозь сон послышится и привидится!.. Вот он, проклятый тажуур... Мало араки! Да и эта - последняя... Может, сегодня Барагаа чегень
   заведет?
   Странный звук заставил поднять голову, прислушаться. Права Барагаа, едет кто-то... Гость. А гостя положено встречать пиалой, полной до краев. Жалко... И так араки мало. Вот если бы чегень был! Есть ли в доме чегень?
   - Чаю налей гостю. Вечером я давила талкан, не засох еще...
   - Молчи, женщина! - прошипел Учур.
   Гость уже подъехал и сполз с седла, топтался у коня, поправляя упряжь. Учур пригляделся к всаднику и, несмотря на густые еще сумерки, узнал его:
   - Отец? Так рано?
   - Разговор у меня большой с тобой будет! - пообещал Оинчы, принял чашку с чаем, выпил, вытер губы. - Барагаа не родила еще? Не порадовала меня внуком?
   - Нет. На орыне лежит.
   Учур взял коня за повод, привязал к южному колу, как положено по традиции - долго не загостится всадник и не обидит на злом нечаянном слове.
   - Камлал вчера, в гостях был?
   - Нет, - покачал Учур головой. - Не едут.
   - А пьяный почему?
   Затихла Барагаа, притаилась. А казан на тулге стоит, скоро закипит. Когда успела суп поставить?
   Учур усадил отца выше огня, налил вторую порцию араки себе, а чаю отцу. Но Оинчы головой мотнул, отказался. Учур один выпил и почувствовал, что арака стала горше и сильнее дымом отдает. Подогревать надо, теплая арака мягче пьется...
   Погасла трубка у отца. Учур взял ее, раскурил, вернул обратно. Оинчы кивнул и молча начал пускать облако за облаком, думая о чем-то. Потом выбил пепел, сунул трубку за опояску, вздохнул:
   - Мне обидно, сын, что к тебе не идут люди. Учур молча проглотил шершавый комок злости. Ему обидно! А что ему стоило провести два-три камлания вместе с сыном? На людях передать ему бубен и шубу? Испугался? Чего и кого бояться знаменитому на всю округу каму? Может, русских попов испугался? Но их здесь нет поблизости, они живут там, где много русских деревень и где некоторые алтайцы, обрезав косичку, кланяются Ёське Кристу!
   - Ко мне люди не идут потому, отец, - не вытерпел собственного молчания Учур, - что ты не захотел помочь мне. В чем я виноват, что меня не знают люди? Ты - большой кам, но твоего имени мне мало, мне надо научиться камлать, как ты!
   Оинчы вяло улыбнулся. Этот мальчишка не знает еще, что кам - не профессия, что кам - не скотовод и не охотник. И один кам передать другому может только знаки Эрлика, своих духов-помощников, знаки тайны на бубне, объяснить расположение звезд на небе, счет времени и кое-какие заклинания... Сколько камов - столько камланий!.. Как случилось, что Учур, который вырос в роду камов, не знает этих простых истин? Off, Оинчы, знал о них еще ребенком, хотя Челапан с ним тоже не делился своими тайнами и никогда не разрешал сыну бывать на его камланиях...
   - К тебе, сын, люди долго еще не придут, - сказал Оинчы тихо. - До тех пор не придут, пока ты не посетишь голубые леса Толубая и не обогатишься силой земли и неба.
   Учур вздрогнул. Леса Толубая? Те опасные места, где растет волшебное дерево камов? Но Кам-Агач3 - это же сказка! Кто же ходит за сказками так далеко? Да и зачем Учуру то дерево, которому уже поклонялись многие камы? Для себя он может выбрать и-что-нибудь другое: гору-покровительницу, священный ручей, скалу... А Кам-Агач жен дает. Отломишь от колдовского дерева веточку, махнешь ею, и любая красавица гор пойдет за тобой, как овца, привязанная к седлу. Но в эту же пору в каком-то аиле умрет очень хороший человек... Нет, Учуру жена не нужна, у него есть жена!
   - Нет, отец, я не пойду к Кам-Агачу. Не хочу.
   Оинчы кивнул сонно и равнодушно. Его дело предложить, дело сына решать. Он - мужчина и, значит, хозяин своей судьбы.
   Но Учур пока плохой хозяин: не стал его аил богаче за то время, когда Оинчы был у него в гостях последний раз, осенью. Но в аиле4 порядок. Значит, Барагаа заботится о своем доме, старается. И о нем, своем муже, тоже заботится. Родить вот собралась. Что ему еще надо? Работай, наживай свое богатство!
   Одно богатство у него уже есть - Барагаа. Хорошую жену ни за какое золото не купишь, у хорошей жены все горит в руках... Вот ему, Оинчы, действительно, не повезло с женой, хотя у него в доме "все есть - и жирный кече5 не выводится, и уделы не бывают пустыми, и чегедеки у Чей-не один другого краше... А вот любви, даже простой привязанности, нет и не будет. Не любит молодая жена старого мужа, и тут уже ничего не поделаешь! Надо терпеть и радоваться, что к другому пока еще не ушла, плюнув на порог...
   Оинчы пристально взглянул на сына и тут же спрятал глаза, прикрыв их лохматыми бровями. Но заметил, что Учур сидел как-то косо, неуверенно, будто не в собственном аиле, а в гостях. Чего ему тужить и вздыхать? Не голоден, сыт. Не раздет и не разут... Арака вот, и та не выводится:
   уже третью пиалу, не стесняясь отца, выпил... Одна беда " на камлания не'зовут. Позовут, никуда не денутся! Без кама жизнь у алтайца короче заячьего хвоста: с коня упадет, в реке утонет,, камнем, упавшим со скалы, на горной тропе пришибет... Без кама никак нельзя алтайцу! Даже без такого плохого кама, который ничего не умеет, как Учур...
   - И все-таки, сын, в леса Толубая тебе надо бы сходить. И к горе Уженю - тоже. А может, и на Адыган съездить... А пока скажи жене, чтобы тажуур с аракой от тебя спрятала. А еам в горы уходи, найди там обо, подожди - горный дух Ту-Эези явится. Условься с ним о времени признания... Не смотри на меня удивленно, я дело тебе говорю!
   - Я - ничего, - смутился Учур и отвел глаза. - Я так...
   - Ту-Эези - сильный дух, добрый. Не обижай его, не проси о пустом. Не говори с ним громко, обувь сними с ног, чтобы не топать... Да и не любит он, когда люди попирают его камни ногами! Помни обо всем этом. Ружье или нож с собой не бери, трубку и табак оставь дома... У зверя один дух, у человека другой... И Ту-Эези может перепутать тебя с козлом или маралом, чтобы накормить своего голодного друга - волка... Не лукавь с ним и не проси большего, чем он может дать. А то вообще ничего не получишь... А просить ты должен только огня для души! Больше каму ничего не нужно, все остальное ему дадут сами люди...
   Теперь и Учур кивнул: в словах отца был толк. О загадочном дереве камов он еще от деда Челапана слышал, и о Ту-Эези он говорил... Одно и непонятно пока Учуру- как узнать духа гор? Он ведь каждому в разных видах является! Кому - козленком, кому - голым младенцем, а то - камнепадом, всплеском жаркого ветра, глухим рокотом в горах...
   Взглянул на отца, ожидая новых слов. Но тот уже воткнул пустую трубку в рот, по карманам себя хлопает, мешочек с табаком ищет. Нашел, сам себе трубку набивать стал.
   Учур знает, что Оинчы много камлал. И зайсанам, и охотникам, и скотоводам. Даже знатным русским людям камлал. Они были в золотых очках и носили круглые желтые лепешки на плечах. Потом каму громко говорили, что он нехорошо-делает... А один раз, рассказывали, он даже старому русскому попу камлал. Тот обругал его потом, а рубль серебряный все равно подарил за труды!..
   - Отец, ты видел Эрлика?
   Оинчы вздрогнул, просыпав табак из незажженной трубки.
   - Его нельзя видеть глазами, сын. Сразу ослепнешь! Только богатырям, знатным зайсанам и великим камам, которые по сто лун подряд приносят жертвоприношения, открывает хан Эрлик двери своей чугунной юрты.
   - Но ведь ты улетал к нему во время больших камланий! - удивился Учур. - Или опять скажешь, что люди много врут про тебя?
   Оинчы печально улыбнулся: какой он еще глупый, его сын! Это люди думают, что кам улетает к Эрлику, чтобы посоветоваться с ним, когда он им своей пляской и криками взор затуманит и сердца наглухо запрет... Главное для кама - заставить духов слушаться и помогать ему при заклинаниях... А люди сами каму помогают, одолевая не только его, но и свой собственный страх! Кам только подсказывает им, как и что надо сделать, как заставить волю и дух самого человека восстать на их несчастья и победить!.. Может, у других камов и по-другому все... Кто знает чужие тайны?
   Челапан - отец Оинчы и дед Учура, уходя навсегда за горькой солью, унес с собой все секреты. Оинчы, взяв его бубен, ничего не умел, не знал даже заклинаний. И первое время люди ему тоже не верили и долго не шли. Тогда сыновья камов еще редко становились камами, чаще - внуки... Такое же сейчас случилось и с Учуром, хотя он, Оинчы, не умер и тайны свои пока носит в себе. Но Учуру повезло больше, чем Оинчы,-по всем старым правилам наследования именно он, внук Челапана, имеет все права и силу деда! Не нашел еще кончика нити, не размотал клубок...
   Что и говорить, Челапан был мудрый и грозный кам! Делал с людьми и духами все, что хотел. Одно и не мог - отодвинуть от себя старость, а потом и смерть. И его су-дур6 - волшебную книгу судеб - Оинчы так и не смог найти после смерти отца. А ведь люди в один голос говорили, что она была у него на камланиях и он листал ее, водя пальцем по столбикам непонятных и непривычных знаков... Может, и не было у Челапана этой книги?.. Да и откуда было неграмотному алтайцу знать тайны тех знаков, если он не понимал и не разбирал даже русских слов! Мало ли что может показаться людям! Да и просто придумать могут - ведь всем иногда хочется видеть и понимать то, чего нет... Сам Оинчы много раз убеждался в этом, когда люди, которым он камлал, видели в его руках то, что он сам громко называл вслух, хотя руки его были пустыми. Но ведь и они верили, что кам показывал им живую птицу, золотую монету с русским орлом, монгольскую наплечную пряжку со знаком сложенных вместе рыб...
   Может, сказать обо всем этом Учуру? А зачем? Если он рожден настоящим камом, он все сумеет сделать и без подсказки! Потому и надо ему к Кам-Агачу съездить, на горе Уженю побывать, которой Оинчы молился по примеру Челапана и которой неплохо бы помолиться и Учуру, поискать черный камень тьада, открывающий сокровища и тайны... Ну а не захочет подниматься на священную гору, пусть обойдет ее стороной, спустится к озеру с голубой, как небо, водой и выпьет ее полную горсть, чтобы стать навеки здоровым и мудрым. Если пройдет дальше к болоту, то найдет траву, похожую на осоку. Эту траву едят маралы, когда идут искать себе жену... Впрочем, эта трава Учуру не нужна он молод, здоров и силен, его любви хватит не одной только Барагаа... А вот ему, Оинчы, такая трава уже нужна, чтобы молодая жена хоть раз в одну луну могла погладить свои косы в знак уважения мужа!
   Учур нахмурился: снова длинную думу думает отец, а делиться не хочет. Посидеть пришел у огня, с дороги отдохнуть? Зачем тогда обещал большой разговор, если молчит?
   Не бросил бы свой бубен Оинчы7, не случись с ним этой беды!
   Он ехал с очередного камлания, задремал в седле, успокоенный усталостью и аракой, когда конь всхрапнул и начал пятиться. Кам открыл глаза и увидел пятерых всадников8 в белых одеждах на белых конях с белыми лицами и руками. Протер глаза - видение не пропало. Он хотел развернуть коня, чтобы уехать обратно, но его остановил строгий и властный голос:
   - Именем Шамбалы, стой!
   И взвился перед глазами Оинчы огненный дракон Дель-беген со сверкающими четырнадцатью глазами на семи головах, закрыл всадников на конях, опаленное закатной зарей небо и мрачно темнеющие горы. Потом раздался рокочущий голос, похожий на подземный рев медведя, выбирающегося из берлоги: