Страница:
завтрака:
- Мы успеем это сделать на том берегу!
- Дорога длинная, бодисатва.
- Не думаю!
Ховраки, разочарованные и недовольные ранним подъемом, приготовились было разбирать постройки и тушить костры, но и этого им не разрешил таши-лама:
- Оставьте все как есть. Надо ехать!
И сел в возок. Лама-возница шевельнул вожжами, направляя бег коней в обход озера. Но Панчен Ринпоче сказал спокойно и уверенно:
- Прямо. По льду озера.
- Это опасно, бодисатва!
- Боги разрешили мне этот путь.
Возок скатился на лед, весело застучали по стеклянной глади копыта коней, уводя все дальше и дальше за спины людей костры на берегу, дымящиеся чашки и противни с подгорающей едой, еще хранящие тепло и запахи людей постройки временного дугана.
Выплыло, разом оторвавшись от тверди земли, солнце.
Его лик был сияющим и жарким...
Когда стражники Поталы, переждав нужный для приличия и высоты ламы, преследуемого ими, срок, подъехали к озеру, то не увидели здесь никого, кроме брошенного ночлега и грязных кусков льда, качающихся у каменистого берега.
Таши-лама успел проехать по льду озера на рассвете, когда мороз наиболее крепок, не дожидаясь жарких лучей дневного светила3.
Старший стражник сполз с лошади, грузной походкой прошел к кромке воды, упал на колени, вытянув руки, будто умоляя о пощаде. Он был грозой простых смертных, но он был бессилен перед богами.
- Калагия!-простонал он.-Вернись в Шамбалу!
БЕЛЫЙ БУРХАН: ПРАВДА И ВЫМЫСЕЛ
Горный Алтай начала века - одна из самых дальних окраин огромной Российской империи. У непосвященных он вряд ли вызывал тогда какой-либо интерес или приятные ассоциации. Однако истории угодно было распорядиться так, чтобы именно в горах Алтая возник один из интереснейших феноменов общественного развития: на глазах современников рождалась и развивалась неизвестная религия. С чем может быть сравнимо по своей значимости такое явление? Разумеется, с подобными ему: с возникновением зороастризма, индуизма, христианства, ислама и многих других как исчезнувших, так и функционирующих религий. Поистине, ученые начала 1900-х годов могли стать очевидцами необычного эксперимента, который ставила история Увы, на деле все было по-другому: наука мало чем обогатилась, а общечеловеческая культура фактически лишилась одного из своих компонентов. О самой же новой религии, о событиях, сопровождавших ее рождение, очень долго говорилось только в отрицательном смысле, ибо не принято было упоминать не только на страницах художественных произведений. но и в научных трудах.
Почему так произошло? Почему случившееся чуть больше восьмидесяти лет назад, сегодня кажется не менее давним, чем разрушение Трои или гибель Помпеи? Почему оно окутано столь плотным покрывалом тайны и легенд? То, что произошло весной 1904 г в глубине Горного Алтая - в урочище Теренг, неподалеку от с. Кырлык (нынешний Усть-Канский район Горно-Алтайской автономной области), безусловно, нельзя рассматривать изолированно от общеисторической обстановки, создавшейся в России к началу XX века, а она, как известно, была названа В. И. Лениным "революционной ситуацией". Однако в каждом конкретном регионе страны, тем более в национальных районах, она проявлялась по-разному. Исторический процесс един, но отнюдь не единообразен в центре зрела пролетарская революция, там же, где разного рода причины (исторические, природные) затормозили ход развития, протекали совсем иные, хотя и не менее сложные, социально-экономические процессы.
Важнейшие политические проблемы, вставшие перед Российской империей, русско-японская война, нестабильное внутреннее положение и связанный с ними "взрыв" первой русской революции, - оттеснили на второй план то, что назревало в сердце Алтая, как бы заслонили эти события от проницательного взора, тем паче, что в их замалчивании было прямо заинтересованы власти и церковь. Попытка демократической томской газеты "Сибирская жизнь" осветить связанные с "новой религией алтайцев" события в долине Теренг и последующий судебный процесс над их участниками, сразу же встретила неслышное, но упорное противодействие влиятельного духовенства, а вскоре публикации были запрещены вовсе. Вольно или невольно случившееся стало обрастать различными домыслами, а со временем оно облеклось ореолом таинственности. Вот потому-то и сегодня так трудно разобраться, что же все-таки случилось в укрытом горами урочище летом 1904 года: там, где нет фактов, их заменяет вымысел, становящийся достоянием не только беллетристики, но, что страшнее всего, научных спекуляций.
Действие романа Г. Андреева происходит в начале нашего века, но чтобы вникнуть в существо вопроса, нужно хотя бы вскользь взглянуть на предшествующий период Первые достоверные сведения относительно населения Горного Алтая обнаруживаются в переписке администрации Колывано-Кузнецкой линии укреплений на тогдашней границе России. Такой "пробел" объясняется гораздо более поздним вхождением Горного Алтая в состав Российской империи по сравнению, скажем, с Восточной Сибирью; поэтому даже академические экспедиции начала и середины XVIII в., по сути дела, не оставили нам никаких сведений о населении этой обширной территории. Колывано-Кузнецкая линия начала возводиться в 20-30-е годы XVIII века для защиты осваивавшихся русскими земель Верхнего Приобья от далеко не дружественных набегов джунгарских (западномонгольских) ханов и их союзников. Подданными Джунгарского ханства являлось к XVII в. население Горного Алтая. В русских источниках оно именовалось "канскими, каракольскими, зенгорскими калмыками" или "урянхайцами", а территория их обитания обозначалась как "кан-каракольская землица". Она охватывала не только внутренние районы Горного Алтая, но и правые притоки Бухтармы и Иртыша (т. е. территорию современного Рудного Алтая и частично Восточного Казахстана). Местные зайсаны-"князьки" находились в феодальной зависимости от хана, собирая "алман" - дань - с родоплеменных групп Северного Алтая; некоторые из таких "вассалов" носили монгольские имена, подолгу жили в ставке джунгарских владык и т. д. В свою очередь, джунгарские феодалы постоянно кочевали со своими улусами в алтайских горных степях, нередко задерживаясь там на длительное время (что зафиксировано документами и сохранилось в топонимике Центрального и Западного Алтая).
С сороковых годов XVIII века в русских источниках все чаще фигурирует имя "главного зайсана кан-каракольской землицы" - Омбо. Несмотря на монгольское звучание имени, сам Омбо, если верить многочисленным легендам, происходил из местных тюрок (род-сеок "ир-кит"). Именно с ним все чаще и чаще вступает в отношения командование русских крепостей (и даже царская дипломатия), ибо земли его непосредственно примыкали к Колывано-Кузнецкой линии. Характер этих отношений в то время был непрост. Местные жители не раз досаждали русским "пришельцам" набегами и грабежами (надо сказать, не без побуждения со стороны Джунгарской ставки); приходилось посылать в глубь канской земли полномочных лиц для урегулирования конфликтов. Существенно вот что: несмотря на свою вассальную зависимость от джунгарского сюзерена, Омбо имел право непосредственно сноситься с царской военной администрацией, минуя ханскую ставку. Такое политическое обособление "кан-каракольской землицы" от сильного соседа было связано не только с постепенной утратой Джунгарией прежних позиций, но и с теми этническими процессами, которые все более интенсивно проходили в западной и центральной частях Алтая.
Процессы эти, видимо, можно охарактеризовать как длительное, хотя и "неторопливое" проникновение западных монголов на земли тюркоязычных аборигенов, их оседание там и последующее растворение в массе здешнего населения. Начавшаяся джунгаро-китайская война (1753-1758 гг.), стершая с политической карты целое государство, еще не так давно могучего соперника империи Цин - Джунгарию, сказалась на положении в Горном Алтае Избегая геноцида, применяемого китайскими войсками, местные зайсаны обратились с просьбой к императрице Елизавете Петровне, они просили принять подвластный им народ в российское подданство В 1756 г Горный Алтай стал частью Русского государства
Впрочем, под защиту России ринулись не только алтайские тюрки, но и оставшиеся в живых после цинского истребления западные монголы Не видя различий между теми и другими, царская администрация переселила часть беженцев в Поволжье (нынешняя Калмыкия, где к этому времени уже были западномонгольские кочевья) Мотивировалось это тем, что калмыки, появившиеся низовьях Волги в первой половине XVII в, были выходцами из Джунгарии. Так некоторые группы тюрок с Алтая оказались в южнорусских степях. С другой стороны, те западные монголы, которые отказались покинуть привычные пастбища Горного Алтая, перемешавшись с оставшимися здесь тюрками, дали толчок для сложения той этнической группы, которую мы сейчас называем "алтай-кижи" ("кижи" - человек, т. е. "алтайский человек", "алтаец").
Вхождение в состав России способствовало "замирению" и дальнейшему спокойному развитию региона. Примерно в это же время в районы Рудного Алтая, опустошенные и обезлюдевшие в результате цинских вторжений, устремляются два потока миграций, русский, идущий от крепостной линии на юг, и казахский (с запада на восток). Первыми русскими поселенцами Бухтармы и верхнего Иртыша (с притоками) стали беглые горнозаводские рабочие, приписные крестьяне и преследуемые властями раскольники (кержаки). Они бежали в "камень", т е. в горы, отсюда и собирательное их название - "каменщики". Чуть позже сюда же, в "камень", была переселена властями еще одна группа старообрядцев "поляки", именуемые так в результате исторических перипетий. Гонимые официальной церковью, вначале они ушли в Польшу, но после ее раздела вновь оказались в роли преследуемых Часть "поляков", переселенная в Восточную Сибирь, стала известна как "семейские", другая же часть, переброшенная на Алтай, сохранила свое прежнее название. Постепенно по притокам Бухтармы старообрядцы добираются до внутренних районов Горного Алтая, до р. Кок-Су, захватив земли, пригодные для хлебопашества (села Нижний и Верхний Уймон, Мульта и др.).
Вторая волна миграции поначалу выглядела обычной для кочевников "барымтой", набегом на алтайские земли - кочевья своих заклятых врагов (Джунгария и казахский Средний Жуз находились в состоянии постоянных столкновений, а так как Джунгария пала, объектом экспансии казахских "искателей приключений" стали бывшие ее подданные и союзники "канкаракольцы", или "урянхайцы", предки будущих алтай-кижи). Вскоре, однако, эти набеги прекратились, чему способствовала политика царской администрации, всерьез озабоченной "беспорядками" на вновь обретенных территориях. Наиболее массовая подвижка казахов пришлась на 70-90-е годы XIX в Сокращение пастбищ в Усть-Каменогорском уезде (следствие усиления русской колонизации) привело к откочевке части казахов сначала в Монголию, а затем в Южный Алтай - в Чуйскую степь. Их потомки и ныне обитают в Кош-Агачском районе Горно-Алтайской автономной области, сохраняя интересные черты своей старинной культуры
В Центральном же и Западном Алтае - как в огромном "котле" этногонии продолжается взаимодействие и "взаимопереработка" местных тюркоязычных ("канских") и пришлых (западномонгольских) этнических компонентов. Процесс этот медленный, мало заметный, выражавшийся в стирании культурных и бытовых различий (которые, кстати, и без того были не слишком велики), в формировании такого специфического понятия, присущего каждому народу, как этническая территория (т е. родина), тем более, что границы ее (по сравнению с началом XVIII в.) существенно изменились теперь только в песнях Тар-багатай и верховья Иртыша упоминаются как места былого расселения предков Родиной становится сравнительно небольшая территория - "Алтай, опоясанный матерью-Катунью" Складывается однотипная для населения этих земель культура, общий язык и т. п. Отражением этих процессов становится все более резкое размежевание населения Горного Алтая по группам В принятой этнографами классификации выделяют южных (алтай-кижи, теленгиты, телеуты, телесы) и северных алтайцев (кумандинцы, челканцы, тубалары). Деление это не является искусственным оно обусловлено особенностями происхождения, спецификой языка, материальной и духовной культуры тех и других И если еще в середине XIX века отчетливо выделялись только эти две большие группы, то мало-помалу составные части первой все более обособляются. Все население южнее Семинского перевала когда-то (видимо, до начала XVII в, т е. до проникновения сюда джунгар) было этнически единым целым К середине XIX в память об этом единстве сказалась в том, что как население бывшей "кан-каракольской землицы", так и жители Чуйской степи по-прежнему именовали себя "теленгет", однако внутри себя они уже четко различали "алтай-кижи" и "чу-кижи", т е. алтайцев и теленгитов. Это деление еще более усугубилось исторически, если алтай-кижи целиком стали подданными "ак-каана" (белого царя), то теленгиты вплоть до шестидесятых годов прошлого столетия находились в двойной зависимости и от России, и от китайской Цинской империи (потому в русских документах они обычно фигурируют как "двоеданцы"). С течением времени это размежевание усиливается, хотя этноним "алтай-кижи" не был полностью устоявшимся даже в начале XX в. Русские же источники упорно продолжают называть население Центрального и Западного Алтая "калмыками", или (в отличие от настоящих) - "бийскими калмыками".
Итак, в новых исторических условиях, на "новой" (значительно суженной) территории, под новым названием к началу нашего века рождается новый народ. Он имеет глубокие исторические корни, но постоянные набеги, войны, переселения (особенно последняя жестокая война 1756-1758 гг.) меняют соотношение этнических компонентов, вливая в аборигенную основу остатки других племен и народов. В названиях алтайских родов (сеоков) сохранились отзвуки многих событий центральноазиатской и сибирской истории роды "ара" и "модор" - потомки самоедодоязычных моторов и кетоязычных аринов, еще в XVII в кочевавших недалеко от Красноярска, сеоки "соен" и "тумат" - выходцы из Тувы; "дербет", "могол", "чорос" имеют западномонгольское происхождение. Сеоки "найман", "меркит" имеются у казахов, а "мундус" и "телес" - у киргизов Впрочем, все это не мешает ни в коей степени казахам отличаться от киргизов, а киргизам - от алтайцев Следует помнить, что нет ни одного народа, который бы на протяжении всей своей истории оставался неизменным, незыблемым, не обретал бы в сложных исторических процессах новых элементов культуры, не проходил бы через известные "метаморфозы" в ходе взаимодействия с иными народами. Иногда это приводило к утере своего исконного названия и к его замене другим, поскольку сформировавшийся новый народ имеет уже свою, только для него характерную культуру, присущие только ему особенности быта, свое собственное самосознание. Последнее и закреплялось в новом этнониме. Осознание своего единства и в то же время противопоставление себя через особенный этноним было характерно и для коренных жителей Центрального и Западного Алтая; уже сложившаяся культурная специфика, обособившийся язык, свое понятие "Родины" являлись отражением осознанного отличения "своих" от "чужих", соседних, народов. Это обстоятельство и было выражено в самоназвании - в данном случае "алтай-кижи".
В чем еще может выразиться осознание "молодым народом" своего внутреннего единения, когда налицо объективно сложившиеся общность территории, экономической жизни, языка и культуры? Очевидно, в идеологии. Но основной формой общественного сознания для того уровня развития, на котором стояло тогда общество алтайцев, могла быть и была религия; раз так, то "самосозидание нового народа" должно было окончательно завершиться отказом от старой и обращением к новой религии, с тем, чтобы и в сфере идеологии оформить свое противопоставление всем прочим, хотя бы и родственным по происхождению, группам. Иначе говоря, здесь мы имеем дело со сменой религиозно-идеологической системы как с процессом спонтанным, порожденным внутренними причинами, не нуждающимся в намеренном подталкивании извне, хотя и базирующимся на множестве "своих", древних, и "чужих", "благоприобретенных" за долгие века устоев и корней. Вдобавок ко всему, в нашем случае играют важнейшую роль те кардинальные факторы, которые связаны с развитием Горного Алтая в рамках России (со всеми ее экономическими, политическими, социальными интересами и перспективами, эта связь нашла любопытное отражение в объяснении бурханистами названия своей новой "белой" - веры: "Царь у нас белый, значит и вера должна быть белая").
В романе вопрос о возникновении бурханизма решается упрощенно-традиционно (откуда взялась такая трактовка, будет сказано ниже)" новая религия алтайцев - религия искусственная, возникшая за пределами Горного Алтая (и вообще России); она была внедрена в алтайскую среду сознательно, руками некоей специальной миссии. Словом, бурханизм был попросту "изобретен" и "привнесен" по волеизъявлению великодержавна тщеславного гегемониста, тибетского таши-ламы. По этому поводу, вольно или невольно, на память приходят слова Ф. Энгельса: "Взгляд на все религии... как на изобретение обманщиков оказался уже неудовлетворительным с тех пор, как Гегель поставил перед философией задачу показать рациональное развитие во всемирной истории"; "стихийно возникшие религии возникают бед участия обмана", каковой становится возможным только "в их дальнейшем развитии".
Эту верную мысль следует помнить при чтении тех страниц, где Г. Андреев обращается к жизни Горного Алтая на рубеже веков и к характеристике "новой алтайской религии" По его версии, импульс, приведший к распространению бурханизма среди алтайцев, изошел, как говорилось, из Тибета, из Лхасы "таинственной и загадочной". Посмотрим же, что происходило с Тибетом в начале нашего столетия, каково было к этому времени положение этого полуреликтового теократического государства Факты свидетельствуют, что состояние его - как внутри-, так и внешнеполитическое - было далеко не блестящим. В 1865 г англичане завладели Бутаном, а в 1890 г.-Сиккимом (Гималайские княжества), подойдя, таким образом, к южным границам собственно Тибета. 6 ноября 1903 г. генерал Макдональд и полковник Янгхазбенд получили приказ о вторжении в страну. Спустя четырнадцать месяцев, 4 августа 1904 года, они вступили в Лхасу, накануне покинутую Далай-ламой XIII. Последний приходит к выводу о необходимости поисков союзников (скорее, впрочем, защитников). Таковым могла стать Россия, отнюдь не заинтересованная в усилении позиций Англии в Центральной Азии. В принятии такого решения известную роль сыграл, несомненно, один из важнейших догматов ламаизма, корнями своими уходящий в индуистско-буддийскую древность священной "стороной будущего" считался север, а "властитель севера" мыслился как носитель всего благого, как воплощение "будды будущего - спасителя человечества". В сознании просвещенных высокопоставленных лам этот мифический "властитель севера" обычно отождествлялся с русским императором (напомним, что в результате торговых операций русского купечества ко второй половине XIX в сильно окрепли экономические связи России с Монголией, Китаем и, как следствие, с Тибетом; свою роль в повышении авторитета дальней северной державы сыграли проходившие одна за другой, хорошо организованные, сильные экспедиции Н. М. Пржевальского, М. В Певцова, Г. Е. Грумм-Гржимайло, В. И. Роборовского, Г. Н. Потанина и других исследователей Центральной Азии и Тибета).
Как бы то ни было в Санкт-Петербург был отправлен чрезвычайный посланник Далай-ламы XIII - Агван Доржиев, бурят из Забайкалья, получивший высшее духовное образование В сентябре 1904 г. англичане вынуждены были покинуть Тибет и отказаться от его аннексии, что нашло свое отражение в англо-русском соглашении от 31 августа 1907 года В 1909 г Далай-лама возвратился в Лхасу, но спустя год опять должен был спасаться бегством - на этот раз в Гималаи, на границу с Индией. Это было вызвано новой цинско-китайской - волной экспансии, независимость Тибета вновь была поставлена под угрозу. Сначала усилилось проникновение китайцев в Кам (северовосточную окраину Тибета), а в 1910 г китайские войска заняли Лхасу. К тому же, в международных дипломатических документах с 1907 г. признавался сюзеренитет Китая над Тибетом.
Такова вкратце внешнеполитическая ситуация Тибета накануне и в период описываемых в книге событий. Нетрудно понять, что таши-лама (панчен-лама) один из двух правителей Тибета, "зажатый" между двумя экспансиями, озабоченный сохранением своей власти, своего положения, вряд ли мог (да и хотел) обдумывать и готовить секретную "экспансионистскую" миссию, причем направленную против интересов страны (Российской империи), союза с которой добивался Тибет. Впрочем, такое допущение не только противоречит здравому смыслу: документальных (да и просто надежных) свидетельств, хоть в малой степени подтверждающих его реальность, нет. Не стоит делать далеко идущих выводов и из того, что именно в этот период под пером таши-ламы оживает древняя идея Шамбалы - страны всеобщего счастья и могучего ее воина Ригден Джапо. Это всего лишь своеобразная реакция испуганного теократа на тяжелое, по существу безвыходное, положение своей земли (добавлю: и своей власти), бессильная реакция на невозможность изменить что-либо в жестокой реальности, обычными средствами решить нахлынувшие проблемы (впрочем, об этом мы уже говорили несколько выше). Остается надеяться на приход "мессии", справедливого освободителя - и он появляется, сначала в вожделеющем религиозно-мифологическом сознании ученого ламы, а потом и на
пергаменте или листе рисовой бумаги.
Как бы то ни было, основной вопрос совсем не нов. Давно известны (но не менее надуманы) иные варианты его решения - "белая вера" на Алтае создана усилиями китайских (другое толкование - японских) эмиссаров. С сожалением приходится констатировать, что эта точка зрения и по сей день господствует в официальной научной литературе, повторяясь от издания к изданию. Откуда это пошло, каковы корни такой трактовки, кому она была выгодна? Прежде, чем ответить на этот вопрос, подчеркну следующее: впервые заявив о себе в 1904 г., бурханизм эволюционировал; но с течением времени изменялись и ситуации внутри России (затем - СССР), трансформировались политические установки, оценки внешних событий. Под влиянием этих общих, кардинальных изменений, в зависимости от них, пересматривались и причины возникновения "белой веры" алтайцев, менялось и отношение к ней как таковой. Современники считали ранний бурханизм религиозно-реформаторским движением (Д. А. Клеменц, В. И. Верещагин); позже, в двадцатые годы, стали рассматривать бурханизм как национально-освободительное движение (А. В. Анохин, Н. Н. Бакай); лишь с середины тридцатых годов (нужно ли напоминать, что это было за время?), и особенно в сороковые годы, "новая религия" алтайцев стала определяться как буржуазно-националистическое прокитайское, или прояпонское, движение (Л. П. Потапов, П. Е. Тадыев).
Позволю себе подробнее остановиться на характеристике последней точки зрения, тем более, что, как уже отмечалось, в романе бурханизм тоже "приходит со стороны"; мало того, в нем указывается на особую роль Монголии, где были якобы подготовлены первые бурханистские "священнослужители" - так называемые "ярлыкчи". Собранные и разысканные за последние годы сведения и документы заставляют усомниться в правомерности такого представления. Ни в обвинительном заключении, ни в материалах следствия по делу бурханистов (о нем речь впереди) вопрос о связи монгольских лам с истоками бурханизма вообще не ставился (было лишь предположение членов Алтайской духовной миссии об участии последних в молении бурханистов в долине ручья Кырлык). Термин "ярлыкчи" в 1904 г. был еще не известен - его нет ни в описаниях событий, ни в показаниях свидетелей на суде, ни в словах подсудимых. Первое упоминание о ярлыкчи как об особых служителях культа появляется не ранее начала 1905 г., т. е. тогда, когда основные "виновники беспорядков" уже несколько месяцев находились в бийской тюрьме, ожидая решения своей судьбы. Более того: специальная поездка на место происшествия (в урочище Теренг) советника Томского губернского правления барона Бруннова для проверки упомянутого предположения миссионеров закончилась безрезультатно. Это и понятно: беглого взгляда на карту Алтая достаточно, чтобы убедиться в изолированности центральной и западной его частей (средоточия бурханизма) от прямых контактов с ламаистским миром рубежа XIX и XX веков - не только русско-китайская граница, но, что особенно важно, целой цепью русских селений по р. Коксе и излучине Катуни. Эпизодические проникновения лам-одиночек с территории Монголии через теленгитские земли по Чуйскому тракту сколько-нибудь серьезных последствий не имели и иметь не могли; в народном сознании они и связывались с ламаизмом ("чужой верой"), но никак
не с новой ("своей") религией.
Наиболее "сильным" аргументом сторонников "японского происхождения" бурханизма является употребление в бурханистских текстах слова "Тохой", совместное упоминание имен "Япон-хан" и "Ойрот-хан" (герой и мессия бурханистов). Но, во-первых, нет никаких достоверных (прямых или косвенных) свидетельств о причастности Японии к событиям в Горном Алтае; во-вторых, часто искомый смысл терминов являлся результатом преднамеренных подтасовок. Так, в слове "Тохоп" некоторые усматривают название города Токио, хотя это достаточно древний и довольно распространенный гидроним монгольского происхождения на территории Алтайской горной системы. Каков же источник имени "Япон-хана", которое, как утверждают, встречается в бурханистских молитвах и призываниях? Ни обвинительный акт, ни приговор не увязывают подсудимых с Японией. Более того: ни "Токио", ни "Япон-хан" в этих документах не фигурируют совсем.
- Мы успеем это сделать на том берегу!
- Дорога длинная, бодисатва.
- Не думаю!
Ховраки, разочарованные и недовольные ранним подъемом, приготовились было разбирать постройки и тушить костры, но и этого им не разрешил таши-лама:
- Оставьте все как есть. Надо ехать!
И сел в возок. Лама-возница шевельнул вожжами, направляя бег коней в обход озера. Но Панчен Ринпоче сказал спокойно и уверенно:
- Прямо. По льду озера.
- Это опасно, бодисатва!
- Боги разрешили мне этот путь.
Возок скатился на лед, весело застучали по стеклянной глади копыта коней, уводя все дальше и дальше за спины людей костры на берегу, дымящиеся чашки и противни с подгорающей едой, еще хранящие тепло и запахи людей постройки временного дугана.
Выплыло, разом оторвавшись от тверди земли, солнце.
Его лик был сияющим и жарким...
Когда стражники Поталы, переждав нужный для приличия и высоты ламы, преследуемого ими, срок, подъехали к озеру, то не увидели здесь никого, кроме брошенного ночлега и грязных кусков льда, качающихся у каменистого берега.
Таши-лама успел проехать по льду озера на рассвете, когда мороз наиболее крепок, не дожидаясь жарких лучей дневного светила3.
Старший стражник сполз с лошади, грузной походкой прошел к кромке воды, упал на колени, вытянув руки, будто умоляя о пощаде. Он был грозой простых смертных, но он был бессилен перед богами.
- Калагия!-простонал он.-Вернись в Шамбалу!
БЕЛЫЙ БУРХАН: ПРАВДА И ВЫМЫСЕЛ
Горный Алтай начала века - одна из самых дальних окраин огромной Российской империи. У непосвященных он вряд ли вызывал тогда какой-либо интерес или приятные ассоциации. Однако истории угодно было распорядиться так, чтобы именно в горах Алтая возник один из интереснейших феноменов общественного развития: на глазах современников рождалась и развивалась неизвестная религия. С чем может быть сравнимо по своей значимости такое явление? Разумеется, с подобными ему: с возникновением зороастризма, индуизма, христианства, ислама и многих других как исчезнувших, так и функционирующих религий. Поистине, ученые начала 1900-х годов могли стать очевидцами необычного эксперимента, который ставила история Увы, на деле все было по-другому: наука мало чем обогатилась, а общечеловеческая культура фактически лишилась одного из своих компонентов. О самой же новой религии, о событиях, сопровождавших ее рождение, очень долго говорилось только в отрицательном смысле, ибо не принято было упоминать не только на страницах художественных произведений. но и в научных трудах.
Почему так произошло? Почему случившееся чуть больше восьмидесяти лет назад, сегодня кажется не менее давним, чем разрушение Трои или гибель Помпеи? Почему оно окутано столь плотным покрывалом тайны и легенд? То, что произошло весной 1904 г в глубине Горного Алтая - в урочище Теренг, неподалеку от с. Кырлык (нынешний Усть-Канский район Горно-Алтайской автономной области), безусловно, нельзя рассматривать изолированно от общеисторической обстановки, создавшейся в России к началу XX века, а она, как известно, была названа В. И. Лениным "революционной ситуацией". Однако в каждом конкретном регионе страны, тем более в национальных районах, она проявлялась по-разному. Исторический процесс един, но отнюдь не единообразен в центре зрела пролетарская революция, там же, где разного рода причины (исторические, природные) затормозили ход развития, протекали совсем иные, хотя и не менее сложные, социально-экономические процессы.
Важнейшие политические проблемы, вставшие перед Российской империей, русско-японская война, нестабильное внутреннее положение и связанный с ними "взрыв" первой русской революции, - оттеснили на второй план то, что назревало в сердце Алтая, как бы заслонили эти события от проницательного взора, тем паче, что в их замалчивании было прямо заинтересованы власти и церковь. Попытка демократической томской газеты "Сибирская жизнь" осветить связанные с "новой религией алтайцев" события в долине Теренг и последующий судебный процесс над их участниками, сразу же встретила неслышное, но упорное противодействие влиятельного духовенства, а вскоре публикации были запрещены вовсе. Вольно или невольно случившееся стало обрастать различными домыслами, а со временем оно облеклось ореолом таинственности. Вот потому-то и сегодня так трудно разобраться, что же все-таки случилось в укрытом горами урочище летом 1904 года: там, где нет фактов, их заменяет вымысел, становящийся достоянием не только беллетристики, но, что страшнее всего, научных спекуляций.
Действие романа Г. Андреева происходит в начале нашего века, но чтобы вникнуть в существо вопроса, нужно хотя бы вскользь взглянуть на предшествующий период Первые достоверные сведения относительно населения Горного Алтая обнаруживаются в переписке администрации Колывано-Кузнецкой линии укреплений на тогдашней границе России. Такой "пробел" объясняется гораздо более поздним вхождением Горного Алтая в состав Российской империи по сравнению, скажем, с Восточной Сибирью; поэтому даже академические экспедиции начала и середины XVIII в., по сути дела, не оставили нам никаких сведений о населении этой обширной территории. Колывано-Кузнецкая линия начала возводиться в 20-30-е годы XVIII века для защиты осваивавшихся русскими земель Верхнего Приобья от далеко не дружественных набегов джунгарских (западномонгольских) ханов и их союзников. Подданными Джунгарского ханства являлось к XVII в. население Горного Алтая. В русских источниках оно именовалось "канскими, каракольскими, зенгорскими калмыками" или "урянхайцами", а территория их обитания обозначалась как "кан-каракольская землица". Она охватывала не только внутренние районы Горного Алтая, но и правые притоки Бухтармы и Иртыша (т. е. территорию современного Рудного Алтая и частично Восточного Казахстана). Местные зайсаны-"князьки" находились в феодальной зависимости от хана, собирая "алман" - дань - с родоплеменных групп Северного Алтая; некоторые из таких "вассалов" носили монгольские имена, подолгу жили в ставке джунгарских владык и т. д. В свою очередь, джунгарские феодалы постоянно кочевали со своими улусами в алтайских горных степях, нередко задерживаясь там на длительное время (что зафиксировано документами и сохранилось в топонимике Центрального и Западного Алтая).
С сороковых годов XVIII века в русских источниках все чаще фигурирует имя "главного зайсана кан-каракольской землицы" - Омбо. Несмотря на монгольское звучание имени, сам Омбо, если верить многочисленным легендам, происходил из местных тюрок (род-сеок "ир-кит"). Именно с ним все чаще и чаще вступает в отношения командование русских крепостей (и даже царская дипломатия), ибо земли его непосредственно примыкали к Колывано-Кузнецкой линии. Характер этих отношений в то время был непрост. Местные жители не раз досаждали русским "пришельцам" набегами и грабежами (надо сказать, не без побуждения со стороны Джунгарской ставки); приходилось посылать в глубь канской земли полномочных лиц для урегулирования конфликтов. Существенно вот что: несмотря на свою вассальную зависимость от джунгарского сюзерена, Омбо имел право непосредственно сноситься с царской военной администрацией, минуя ханскую ставку. Такое политическое обособление "кан-каракольской землицы" от сильного соседа было связано не только с постепенной утратой Джунгарией прежних позиций, но и с теми этническими процессами, которые все более интенсивно проходили в западной и центральной частях Алтая.
Процессы эти, видимо, можно охарактеризовать как длительное, хотя и "неторопливое" проникновение западных монголов на земли тюркоязычных аборигенов, их оседание там и последующее растворение в массе здешнего населения. Начавшаяся джунгаро-китайская война (1753-1758 гг.), стершая с политической карты целое государство, еще не так давно могучего соперника империи Цин - Джунгарию, сказалась на положении в Горном Алтае Избегая геноцида, применяемого китайскими войсками, местные зайсаны обратились с просьбой к императрице Елизавете Петровне, они просили принять подвластный им народ в российское подданство В 1756 г Горный Алтай стал частью Русского государства
Впрочем, под защиту России ринулись не только алтайские тюрки, но и оставшиеся в живых после цинского истребления западные монголы Не видя различий между теми и другими, царская администрация переселила часть беженцев в Поволжье (нынешняя Калмыкия, где к этому времени уже были западномонгольские кочевья) Мотивировалось это тем, что калмыки, появившиеся низовьях Волги в первой половине XVII в, были выходцами из Джунгарии. Так некоторые группы тюрок с Алтая оказались в южнорусских степях. С другой стороны, те западные монголы, которые отказались покинуть привычные пастбища Горного Алтая, перемешавшись с оставшимися здесь тюрками, дали толчок для сложения той этнической группы, которую мы сейчас называем "алтай-кижи" ("кижи" - человек, т. е. "алтайский человек", "алтаец").
Вхождение в состав России способствовало "замирению" и дальнейшему спокойному развитию региона. Примерно в это же время в районы Рудного Алтая, опустошенные и обезлюдевшие в результате цинских вторжений, устремляются два потока миграций, русский, идущий от крепостной линии на юг, и казахский (с запада на восток). Первыми русскими поселенцами Бухтармы и верхнего Иртыша (с притоками) стали беглые горнозаводские рабочие, приписные крестьяне и преследуемые властями раскольники (кержаки). Они бежали в "камень", т е. в горы, отсюда и собирательное их название - "каменщики". Чуть позже сюда же, в "камень", была переселена властями еще одна группа старообрядцев "поляки", именуемые так в результате исторических перипетий. Гонимые официальной церковью, вначале они ушли в Польшу, но после ее раздела вновь оказались в роли преследуемых Часть "поляков", переселенная в Восточную Сибирь, стала известна как "семейские", другая же часть, переброшенная на Алтай, сохранила свое прежнее название. Постепенно по притокам Бухтармы старообрядцы добираются до внутренних районов Горного Алтая, до р. Кок-Су, захватив земли, пригодные для хлебопашества (села Нижний и Верхний Уймон, Мульта и др.).
Вторая волна миграции поначалу выглядела обычной для кочевников "барымтой", набегом на алтайские земли - кочевья своих заклятых врагов (Джунгария и казахский Средний Жуз находились в состоянии постоянных столкновений, а так как Джунгария пала, объектом экспансии казахских "искателей приключений" стали бывшие ее подданные и союзники "канкаракольцы", или "урянхайцы", предки будущих алтай-кижи). Вскоре, однако, эти набеги прекратились, чему способствовала политика царской администрации, всерьез озабоченной "беспорядками" на вновь обретенных территориях. Наиболее массовая подвижка казахов пришлась на 70-90-е годы XIX в Сокращение пастбищ в Усть-Каменогорском уезде (следствие усиления русской колонизации) привело к откочевке части казахов сначала в Монголию, а затем в Южный Алтай - в Чуйскую степь. Их потомки и ныне обитают в Кош-Агачском районе Горно-Алтайской автономной области, сохраняя интересные черты своей старинной культуры
В Центральном же и Западном Алтае - как в огромном "котле" этногонии продолжается взаимодействие и "взаимопереработка" местных тюркоязычных ("канских") и пришлых (западномонгольских) этнических компонентов. Процесс этот медленный, мало заметный, выражавшийся в стирании культурных и бытовых различий (которые, кстати, и без того были не слишком велики), в формировании такого специфического понятия, присущего каждому народу, как этническая территория (т е. родина), тем более, что границы ее (по сравнению с началом XVIII в.) существенно изменились теперь только в песнях Тар-багатай и верховья Иртыша упоминаются как места былого расселения предков Родиной становится сравнительно небольшая территория - "Алтай, опоясанный матерью-Катунью" Складывается однотипная для населения этих земель культура, общий язык и т. п. Отражением этих процессов становится все более резкое размежевание населения Горного Алтая по группам В принятой этнографами классификации выделяют южных (алтай-кижи, теленгиты, телеуты, телесы) и северных алтайцев (кумандинцы, челканцы, тубалары). Деление это не является искусственным оно обусловлено особенностями происхождения, спецификой языка, материальной и духовной культуры тех и других И если еще в середине XIX века отчетливо выделялись только эти две большие группы, то мало-помалу составные части первой все более обособляются. Все население южнее Семинского перевала когда-то (видимо, до начала XVII в, т е. до проникновения сюда джунгар) было этнически единым целым К середине XIX в память об этом единстве сказалась в том, что как население бывшей "кан-каракольской землицы", так и жители Чуйской степи по-прежнему именовали себя "теленгет", однако внутри себя они уже четко различали "алтай-кижи" и "чу-кижи", т е. алтайцев и теленгитов. Это деление еще более усугубилось исторически, если алтай-кижи целиком стали подданными "ак-каана" (белого царя), то теленгиты вплоть до шестидесятых годов прошлого столетия находились в двойной зависимости и от России, и от китайской Цинской империи (потому в русских документах они обычно фигурируют как "двоеданцы"). С течением времени это размежевание усиливается, хотя этноним "алтай-кижи" не был полностью устоявшимся даже в начале XX в. Русские же источники упорно продолжают называть население Центрального и Западного Алтая "калмыками", или (в отличие от настоящих) - "бийскими калмыками".
Итак, в новых исторических условиях, на "новой" (значительно суженной) территории, под новым названием к началу нашего века рождается новый народ. Он имеет глубокие исторические корни, но постоянные набеги, войны, переселения (особенно последняя жестокая война 1756-1758 гг.) меняют соотношение этнических компонентов, вливая в аборигенную основу остатки других племен и народов. В названиях алтайских родов (сеоков) сохранились отзвуки многих событий центральноазиатской и сибирской истории роды "ара" и "модор" - потомки самоедодоязычных моторов и кетоязычных аринов, еще в XVII в кочевавших недалеко от Красноярска, сеоки "соен" и "тумат" - выходцы из Тувы; "дербет", "могол", "чорос" имеют западномонгольское происхождение. Сеоки "найман", "меркит" имеются у казахов, а "мундус" и "телес" - у киргизов Впрочем, все это не мешает ни в коей степени казахам отличаться от киргизов, а киргизам - от алтайцев Следует помнить, что нет ни одного народа, который бы на протяжении всей своей истории оставался неизменным, незыблемым, не обретал бы в сложных исторических процессах новых элементов культуры, не проходил бы через известные "метаморфозы" в ходе взаимодействия с иными народами. Иногда это приводило к утере своего исконного названия и к его замене другим, поскольку сформировавшийся новый народ имеет уже свою, только для него характерную культуру, присущие только ему особенности быта, свое собственное самосознание. Последнее и закреплялось в новом этнониме. Осознание своего единства и в то же время противопоставление себя через особенный этноним было характерно и для коренных жителей Центрального и Западного Алтая; уже сложившаяся культурная специфика, обособившийся язык, свое понятие "Родины" являлись отражением осознанного отличения "своих" от "чужих", соседних, народов. Это обстоятельство и было выражено в самоназвании - в данном случае "алтай-кижи".
В чем еще может выразиться осознание "молодым народом" своего внутреннего единения, когда налицо объективно сложившиеся общность территории, экономической жизни, языка и культуры? Очевидно, в идеологии. Но основной формой общественного сознания для того уровня развития, на котором стояло тогда общество алтайцев, могла быть и была религия; раз так, то "самосозидание нового народа" должно было окончательно завершиться отказом от старой и обращением к новой религии, с тем, чтобы и в сфере идеологии оформить свое противопоставление всем прочим, хотя бы и родственным по происхождению, группам. Иначе говоря, здесь мы имеем дело со сменой религиозно-идеологической системы как с процессом спонтанным, порожденным внутренними причинами, не нуждающимся в намеренном подталкивании извне, хотя и базирующимся на множестве "своих", древних, и "чужих", "благоприобретенных" за долгие века устоев и корней. Вдобавок ко всему, в нашем случае играют важнейшую роль те кардинальные факторы, которые связаны с развитием Горного Алтая в рамках России (со всеми ее экономическими, политическими, социальными интересами и перспективами, эта связь нашла любопытное отражение в объяснении бурханистами названия своей новой "белой" - веры: "Царь у нас белый, значит и вера должна быть белая").
В романе вопрос о возникновении бурханизма решается упрощенно-традиционно (откуда взялась такая трактовка, будет сказано ниже)" новая религия алтайцев - религия искусственная, возникшая за пределами Горного Алтая (и вообще России); она была внедрена в алтайскую среду сознательно, руками некоей специальной миссии. Словом, бурханизм был попросту "изобретен" и "привнесен" по волеизъявлению великодержавна тщеславного гегемониста, тибетского таши-ламы. По этому поводу, вольно или невольно, на память приходят слова Ф. Энгельса: "Взгляд на все религии... как на изобретение обманщиков оказался уже неудовлетворительным с тех пор, как Гегель поставил перед философией задачу показать рациональное развитие во всемирной истории"; "стихийно возникшие религии возникают бед участия обмана", каковой становится возможным только "в их дальнейшем развитии".
Эту верную мысль следует помнить при чтении тех страниц, где Г. Андреев обращается к жизни Горного Алтая на рубеже веков и к характеристике "новой алтайской религии" По его версии, импульс, приведший к распространению бурханизма среди алтайцев, изошел, как говорилось, из Тибета, из Лхасы "таинственной и загадочной". Посмотрим же, что происходило с Тибетом в начале нашего столетия, каково было к этому времени положение этого полуреликтового теократического государства Факты свидетельствуют, что состояние его - как внутри-, так и внешнеполитическое - было далеко не блестящим. В 1865 г англичане завладели Бутаном, а в 1890 г.-Сиккимом (Гималайские княжества), подойдя, таким образом, к южным границам собственно Тибета. 6 ноября 1903 г. генерал Макдональд и полковник Янгхазбенд получили приказ о вторжении в страну. Спустя четырнадцать месяцев, 4 августа 1904 года, они вступили в Лхасу, накануне покинутую Далай-ламой XIII. Последний приходит к выводу о необходимости поисков союзников (скорее, впрочем, защитников). Таковым могла стать Россия, отнюдь не заинтересованная в усилении позиций Англии в Центральной Азии. В принятии такого решения известную роль сыграл, несомненно, один из важнейших догматов ламаизма, корнями своими уходящий в индуистско-буддийскую древность священной "стороной будущего" считался север, а "властитель севера" мыслился как носитель всего благого, как воплощение "будды будущего - спасителя человечества". В сознании просвещенных высокопоставленных лам этот мифический "властитель севера" обычно отождествлялся с русским императором (напомним, что в результате торговых операций русского купечества ко второй половине XIX в сильно окрепли экономические связи России с Монголией, Китаем и, как следствие, с Тибетом; свою роль в повышении авторитета дальней северной державы сыграли проходившие одна за другой, хорошо организованные, сильные экспедиции Н. М. Пржевальского, М. В Певцова, Г. Е. Грумм-Гржимайло, В. И. Роборовского, Г. Н. Потанина и других исследователей Центральной Азии и Тибета).
Как бы то ни было в Санкт-Петербург был отправлен чрезвычайный посланник Далай-ламы XIII - Агван Доржиев, бурят из Забайкалья, получивший высшее духовное образование В сентябре 1904 г. англичане вынуждены были покинуть Тибет и отказаться от его аннексии, что нашло свое отражение в англо-русском соглашении от 31 августа 1907 года В 1909 г Далай-лама возвратился в Лхасу, но спустя год опять должен был спасаться бегством - на этот раз в Гималаи, на границу с Индией. Это было вызвано новой цинско-китайской - волной экспансии, независимость Тибета вновь была поставлена под угрозу. Сначала усилилось проникновение китайцев в Кам (северовосточную окраину Тибета), а в 1910 г китайские войска заняли Лхасу. К тому же, в международных дипломатических документах с 1907 г. признавался сюзеренитет Китая над Тибетом.
Такова вкратце внешнеполитическая ситуация Тибета накануне и в период описываемых в книге событий. Нетрудно понять, что таши-лама (панчен-лама) один из двух правителей Тибета, "зажатый" между двумя экспансиями, озабоченный сохранением своей власти, своего положения, вряд ли мог (да и хотел) обдумывать и готовить секретную "экспансионистскую" миссию, причем направленную против интересов страны (Российской империи), союза с которой добивался Тибет. Впрочем, такое допущение не только противоречит здравому смыслу: документальных (да и просто надежных) свидетельств, хоть в малой степени подтверждающих его реальность, нет. Не стоит делать далеко идущих выводов и из того, что именно в этот период под пером таши-ламы оживает древняя идея Шамбалы - страны всеобщего счастья и могучего ее воина Ригден Джапо. Это всего лишь своеобразная реакция испуганного теократа на тяжелое, по существу безвыходное, положение своей земли (добавлю: и своей власти), бессильная реакция на невозможность изменить что-либо в жестокой реальности, обычными средствами решить нахлынувшие проблемы (впрочем, об этом мы уже говорили несколько выше). Остается надеяться на приход "мессии", справедливого освободителя - и он появляется, сначала в вожделеющем религиозно-мифологическом сознании ученого ламы, а потом и на
пергаменте или листе рисовой бумаги.
Как бы то ни было, основной вопрос совсем не нов. Давно известны (но не менее надуманы) иные варианты его решения - "белая вера" на Алтае создана усилиями китайских (другое толкование - японских) эмиссаров. С сожалением приходится констатировать, что эта точка зрения и по сей день господствует в официальной научной литературе, повторяясь от издания к изданию. Откуда это пошло, каковы корни такой трактовки, кому она была выгодна? Прежде, чем ответить на этот вопрос, подчеркну следующее: впервые заявив о себе в 1904 г., бурханизм эволюционировал; но с течением времени изменялись и ситуации внутри России (затем - СССР), трансформировались политические установки, оценки внешних событий. Под влиянием этих общих, кардинальных изменений, в зависимости от них, пересматривались и причины возникновения "белой веры" алтайцев, менялось и отношение к ней как таковой. Современники считали ранний бурханизм религиозно-реформаторским движением (Д. А. Клеменц, В. И. Верещагин); позже, в двадцатые годы, стали рассматривать бурханизм как национально-освободительное движение (А. В. Анохин, Н. Н. Бакай); лишь с середины тридцатых годов (нужно ли напоминать, что это было за время?), и особенно в сороковые годы, "новая религия" алтайцев стала определяться как буржуазно-националистическое прокитайское, или прояпонское, движение (Л. П. Потапов, П. Е. Тадыев).
Позволю себе подробнее остановиться на характеристике последней точки зрения, тем более, что, как уже отмечалось, в романе бурханизм тоже "приходит со стороны"; мало того, в нем указывается на особую роль Монголии, где были якобы подготовлены первые бурханистские "священнослужители" - так называемые "ярлыкчи". Собранные и разысканные за последние годы сведения и документы заставляют усомниться в правомерности такого представления. Ни в обвинительном заключении, ни в материалах следствия по делу бурханистов (о нем речь впереди) вопрос о связи монгольских лам с истоками бурханизма вообще не ставился (было лишь предположение членов Алтайской духовной миссии об участии последних в молении бурханистов в долине ручья Кырлык). Термин "ярлыкчи" в 1904 г. был еще не известен - его нет ни в описаниях событий, ни в показаниях свидетелей на суде, ни в словах подсудимых. Первое упоминание о ярлыкчи как об особых служителях культа появляется не ранее начала 1905 г., т. е. тогда, когда основные "виновники беспорядков" уже несколько месяцев находились в бийской тюрьме, ожидая решения своей судьбы. Более того: специальная поездка на место происшествия (в урочище Теренг) советника Томского губернского правления барона Бруннова для проверки упомянутого предположения миссионеров закончилась безрезультатно. Это и понятно: беглого взгляда на карту Алтая достаточно, чтобы убедиться в изолированности центральной и западной его частей (средоточия бурханизма) от прямых контактов с ламаистским миром рубежа XIX и XX веков - не только русско-китайская граница, но, что особенно важно, целой цепью русских селений по р. Коксе и излучине Катуни. Эпизодические проникновения лам-одиночек с территории Монголии через теленгитские земли по Чуйскому тракту сколько-нибудь серьезных последствий не имели и иметь не могли; в народном сознании они и связывались с ламаизмом ("чужой верой"), но никак
не с новой ("своей") религией.
Наиболее "сильным" аргументом сторонников "японского происхождения" бурханизма является употребление в бурханистских текстах слова "Тохой", совместное упоминание имен "Япон-хан" и "Ойрот-хан" (герой и мессия бурханистов). Но, во-первых, нет никаких достоверных (прямых или косвенных) свидетельств о причастности Японии к событиям в Горном Алтае; во-вторых, часто искомый смысл терминов являлся результатом преднамеренных подтасовок. Так, в слове "Тохоп" некоторые усматривают название города Токио, хотя это достаточно древний и довольно распространенный гидроним монгольского происхождения на территории Алтайской горной системы. Каков же источник имени "Япон-хана", которое, как утверждают, встречается в бурханистских молитвах и призываниях? Ни обвинительный акт, ни приговор не увязывают подсудимых с Японией. Более того: ни "Токио", ни "Япон-хан" в этих документах не фигурируют совсем.