Андреев Г.. Белый Бурхан

   Зато все увереннее чувствовал себя Орузак, оттирая от хозяйственных забот не только брата, но и отца. О разделе скота и имущества разговор не заводил, но было ясно, что и эту беду Сабалдаю скоро придется расхлебывать пригоршью...
   На новом месте начались старые хозяйственные заботы, и постепенно все улеглось, вошло в свои берега: мужчины пасли скот, женщины возились в аиле, внук начал подниматься на ноги, открывая для себя мир трав, цветов, ящериц, лягушек, букашек и таракашек. Но в один день все лопнуло и рассыпалось, как раскаленный на огне камень, опущенный в казан с холодной водой.
   Кураган вернулся с пастбища возбужденный, взъерошенный и, отказавшись от еды, сразу же потянулся к топшуру. Орузак коротко хохотнул, подмигнув жене:
   - Наш тронутый новую песню петь будет! Сабалдай хмуро посмотрел на старшего сына, но Орузак и бровью не повел, продолжая зубоскалить. А Кураган
   уже рывком щипнул струны:
   - Эту песню и тебе не вредно будет послушать, великий скотовод, рвущийся в баи!
   - Да ну?-сделал тот круглые глаза.
   В долине Теренг, за Ябоганом,
   Где горы в небо ушли снегами,
   Рождая реки, что землю поят
   Чарыш с Урсулом, их сто притоков
   Простой аил стоит, как все аилы.
   Но в том аиле живут пророки,
   Которым волей Бурхана-бога,
   Которым словом Ойрот-Каана
   Дано сказать вам, глухие люди:
   - Живите честно, любите землю,
   Гоните камов из мирных гор!..
   - Ого! - покрутил Орузак головой. - Да за такие песни Эрлик...
   - Помолчи! Ты не кедровка!-прикрикнул на него Сабалдай.
   Четом Чалпаном зовут пророка,
   Его устами вещает бог:
   - Сплетайте руки в одном объятьи,
   Сердца сжигайте в одном огне!
   Гоните камов, ломайте бубны,
   Бросайте ружья, любите мир!
   - Чет Чалпан? - переспросил Сабалдай. - Знаю Чета из Кырлыка! Он что, стал пророком молочной веры? Кураган кивнул.
   - О Кудай! Да ему же теперь русские стражники голову снимут!
   Огни пылают в горах Алтая,
   В сердцах пылает призыв веков,
   И вспоминают седые люди
   О том, что было давным-давно!
   В любви и дружбе трудились люди,
   Не знали горя, не знали смерть...
   Скала Орктоя - престол Ойрота,
   С нее вещает он людям всем:
   - Живите честно, забудьте ссоры,
   Гоните русских попов долой!
   Кураган отложил топшур и медленно провел ладонями по лицу.
   - Значит, Ойрот-Каан все-таки пришел? - спросил Орузак испуганно. - Ты его видел?
   - Я видел ярлыкчи Белого Бурхана. Он сказал, что хан Ойрот пришел в долину Терен-Кообы и говорит с людьми со скалы Орктой! Мне надо ехать, отец!
   - Поезжай, - согласился Сабалдай. - Ты нужен хану Ойроту! Заодно и Яшканчи передашь мой большой привет...
   "Смелый растет парень! - подумал старик с гордостью. - Побольше бы таких парней Алтаю..."
   Бурхана Дельмек выслушал молча.
   - Нужны очень надежные парни! - предупредил Пунцаг, настороженный его молчанием.
   - Парни у меня надежные, бурхан. Все сделают. В Горбунках о событиях в долине Теренг узнали через два дня. И сразу же Дельмек пошел по аилам: "Ждите приказа! На яйлю не выезжайте, к родственникам не торопитесь..."
   И вот приказ бурхана об охране тропы от Сугаша до Кырлыка. Еще бурхан сообщил, что Хертек опасается удара в спину со стороны Бересты.
   - Там у меня нет людей. И там - Лапердины.
   - Потому и отдана тебе эта тропа!
   - Я не пущу их.
   Бурхан встал первым, поколебавшись, протянул по-алтайски обе руки:
   - Встретимся в долине. Через три дня. Дельмек кивнул, взял ружье, прислоненное к камню, медленно подошел к коню, погладил по морде.
   После убийства Торкоша, обвиненного в поджоге, а потом и убийства попа, полицейские и стражники зачастили по всем дорогам и тропам, торопя стада и отары, уходящие в горы. Им, пожалуй, хотелось бы вообще очистить от алтайцев все русские деревни, а для этого нужен был повод.
   С началом весны все улеглось и успокоилось. Исчезли и вооруженные русские, разбрелись по приискам и казенным рудникам, запрудив солдатскими и полицейскими мундирами миссионерские центры и большие села по Чуйской дороге...
   Белый Бурхан выбрал самое удобное время! А хан Ойрот выбрал самое недоступное и глухое место для своего появления!
   Погасла трубка. Дельмек пососал ее, полез за спичками, но передумал. Хорошо, что бесконечное ожидание наконец-то кончилось.
   Добрую часть пути отец ехал молча, попыхивая короткой трубкой, с которой теперь почти не расставался. Заговорил с Кураганом, когда аил и скот скрылись за очередным поворотом тропы, загороженные лесом и отодвинутые расстоянием:
   - Если Яшканчи еще в долине, пусть осенью приезжает попрощаться. К новой зиме умру.
   Кураган удивленно посмотрел на отца и покачал головой - каждую весну собирается умирать отец, будто старую плохую шутку шутит... Зачем? Человек не знает, дня своей смерти!
   - Я бы поехал с тобой на Ак-Бурхана посмотрегь и Ойрот-Каана послушать, но не поднимусь на перевал. Да и Орузака нельзя оставлять одного со скотом... Совсем плохой стал сын: матери грубит, со мной спорит, на тебя волком глядит...
   - Хозяином ему пора быть, отец!
   - Я уже думал об этом. Скота мало, как делить его?
   - А делить надо, отец.
   - Надо. Вернешься из Терен-Кообы - решать будем. У старого, поросшего мохом менгира отец остановил
   коня:
   - Дальше поедешь один. За урочищем Ороктой будет долина. Там пасет свои стада Мендеш. Он всегда любил тебя. Не откажись выкурить со стариком трубку, не обижай его...
   Кураган насторожился: что это с отцом? Никогда еще и никого он не провожал с такой печалью в глазах... Может, не шутит и на самом деле собрался за горькой солью?
   - Я заеду к Мендешу, отец. Передам ему твой привет. Но лучше бы тебе самому съездить к нему до стрижки!
   - Нет, Кураган. Я отъездился по гостям! И Сабалдай круто повернул коня.
   И опять с охоты Дельмек вернулся с пустыми руками. Галина Петровна покачала головой совсем по-алтайски, переняв этот жест от своего помощника и ученика:
   - А я слышала, что ты - хороший охотник
   - Кто сказал?-улыбнулся Дельмек.-Я не говорил!
   - Твой друг сказал. Учур.
   - Кам Учур?!
   - Он уже не кам. Если я правильно его поняла, то он почему-то сжег свой бубен, когда погибла его жена.
   Дельмек покосился на пустующий табурет у погасшей на все лето печки. Если к нему приехал гость, то, по обычаю, он должен сидеть возле очага.
   - Где же Учур?
   - Пошел к соседям. Сказал, что должен поискать родственников или знакомых.
   - У него здесь нет родственников!
   "Ыныбаса ищет, - понял Дельмек. - А через дядю - молодую жену своего отца. Значит, он уже знает, что Оинчы погиб в южных горах Тарбагатая?"
   Пойти и поискать Учура? А зачем? О чем им говорить сейчас, когда от их дружбы и золы не осталось?
   - Ты не рад своему гостю?-удивилась Галина Петровна. - А он называл тебя своим лучшим другом! Дельмек скупо и вымученно улыбнулся:
   - Я рад гостю, но он приехал не вовремя.
   - Гости всегда появляются не вовремя, Дельмек... Из кабинета выглянул Федор Васильевич:
   - Вернулся? Зайди ко мне.
   Дельмек понял, о чем собирается говорить с ним доктор уже по сердитому выражению его лица и не хотел бы вести разговор именно сейчас, когда объявился этот бывший кам... Завтра бы он сам пришел к Федору Васильевичу. Но сегодня рано еще!
   Доктор стоял у окна и смотрел на пустынную улицу, раскачиваясь с носка на пятку и с пятки на носок. Услышав шаги Дельмека, не обернулся, а только повел плечом, как будто вместе с вошедшим в комнату ворвался ледяной ветер.
   - Твой друг Учур сказал, что хан Ойрот приказал...
   - Учур врет. Хан Ойрот приказал другое! Федор Васильевич резко обернулся:
   - Но ты даже не выслушал меня!
   - Я хорошо знаю Учура. Он всегда и всем врет. Дельмек сел на кушетку, уперся в скользкую клеенку руками, готовый вскочить в любой момент, чтобы поддержать падающего в обморок доктора, когда тот услышит то, что ему скажет сегодня его санитар.
   - И вы не будете выгонять русских из Алтая? Не будете крушить церкви, магазины и школы, размахивая дубинами направо и налево?
   - Вас это не касается. Это касается только русских попов, купцов, солдат и полицейских!
   - Вот как?! Ну спасибо!.. Я так рад, что даже и высказать не могу... Нет уж, батенька, если приказано гнать русских, то надо их гнать всех до единого! Даже тех, кто родился на Алтае и живет здесь уже вторую сотню лет!.. Это будет более разумно, чем любая половинчатая акция! Ну-с, что же ты молчишь?
   Дельмек поднялся с кушетки, сказал хмуро:
   - Не надо на меня кричать, доктор. Я не хан Ойрот.
   - Ты один из людей хана Ойрота!.. Думаешь, я совсем отупел и не понимаю, чем ты занимаешься и на какую охоту ходишь?.. Вот и передай этому своему хану, будь добр, что я думаю о его новых законах!.. Они - глупы к тупы, как зад его коня!.. С такими законами ему надо было заявляться на Алтай лет триста назад! А может, и четыреста!.. Их никто не примет, даже тебе, человеку хана Ойрота, они не по душе! И ты исправляешь их!.. Хан говорят о русских вообще, не разделяя их по рангам и чинам!.. Что-с? Опять молчите, милостивый государь?
   - Я думаю...
   - Поздно, батенька мой! Поздно! Хан Ойрот огласил- за-ко-ны! Над законами не думают, их исполняют!.. Что же ты не приказываешь мне и Гале убираться из Горбунков ко всем чертям?
   Дельмек побледнел, отчаянно мотнул головой:
   - Я не буду исполнять такие законы!
   - Тогда хан Ойрот посадит тебя на кол, подвесит за ребро, отрубит башку... Какие там еще у него есть казни средневекового набора?.. Да и, скажи на милость, имея такие законы, зачем вам врачи, учителя, агрономы, инженеры, ветеринары? Зачем вам высоты мировой культуры - музыка, книги, живопись?.. Выгоняйте русских, выбрасывайте фабричные вещи, закапывайте в землю оружие и начинайте ловить кошек - своих главных врагов!..
   Дельмек сдержанно рассмеялся.
   Чочуш приехал в тот день, когда тетка Курагана Алтынай хоронила мужа, дождавшегося-таки первого голоса кукушки. Глаза женщины были сухи, только глубже стали складки у губ да сильнее обычного ввалились глаза.
   - Как он умер, Алтынай?-спросил Чочуш тихо.
   - Он умер счастливым. Он и сейчас улыбается. Чочуш взглянул на покойного и тут же отвел глаза. Что там ни говори, а улыбающийся мертвец довольно неприятное зрелище...
   К удивлению гостя, провожать Челюжека на долгий отдых пришли чуть ли не все жители деревни. Даже древние старики покинули свои шкуры у очага и отложили в сторону инструменты для мелких поделок. По всему чувствовалось, что покойного не только уважали, но и по-настоящему любили. И на поминках о муже Алтынай говорили только хорошее...
   К вечеру гости разошлись, оставив вдове подарки: кто доброе слово, кто монету, кто тряпичный лоскут, кто мешочек с мукой или курутом. Никто ничем не попрекнул вдову, только у одной скрюченной болезнями старухи вырвалось:
   - Кама не позвала!..
   Чочуш снял со стены топшур Алтынай и с удивлением обнаружил, что она срезала с него струны.
   - Песни должны литься ив сердца, - сказала женщина, поймав его вопросительный взгляд. - А мое сердце навеки умерло для песен!
   Чочуш кивнул и повесил топшур на место. Алтынай права: песни поет сердце. И этому главному она научила своего племянника Курагана. И потому он стал хорошим кайчи, а скоро станет лучшим кайчи обновленного Алтая, превращенного Белым Бурханом в Шамбалу!
   - Я буду помогать тебе, Алтынай. Твои дети должны вырасти счастливыми... - Чочуш осторожно погладил женщину по плечу.
   - И, если ты захочешь, я останусь для них вместо Челюжека...
   Алтынай коротко взглянула на него и опустила голову.
   Не летят больше птицами кони.
   Не торопят их больше плети всадников.
   Не спешат навстречу гостям занятые своими хлопотами и заботами люди, не хотят терять попусту золотое время.
   Затих в горах недавний восторг.
   Потускнела и начала лупиться недавняя позолота на Заповедях Неба, объявленных ханом Ойротом в долине Теренг со скалы Орктой.
   Мучают, терзают людей сомнения...
   Родились в умах и никак не сходят с языка проклятые вопросы, вертятся, как змея под вилами...
   Может, сам Ак-Бурхан ответит на них, если захочет?
   А если не захочет?
   Не дымят трубки, воткнутые в запечатанные рты. Тускло смотрят глаза на остывший пепел очагов.
   Испуганно вздрагивают люди, когда кто-то слишком громко произносит имя Ойрот-Каана...
   Не того ждал Алтай от слухов и легенд!
   Глава пятая
   САМООБОРОНЦЫ
   Игнат Лапердин вернулся из Бийска разбитым физически, опустошенным духовно, разочарованным морально и крепко напуганным тем, что начало нарастать на их семью, как гриб-чага на здоровое тело дерева. Во всех своих планах он потерпел крушение!.. Деньги уплыли, как весенние льдины по половодной воде; торговые дела почти не сдвинулись с места, куда их загнал своими хвастливыми посулами проклятущий Винтяй; репутация самого старика Лапердина, как честного и лояльного по отношению к властям человека, разлетелась в пух и прах!
   А обратная дорога превратилась вообще в какой-то сплошной кошмар, сотканный из слухов, страхов, небылиц и совершенно невероятных кривотолков. Одно было ясно Игнату до жути: старое золотое время кончилось!
   Еще там, в Бийске, отирая пороги всякого рода канцелярий, куда никак не закатывались круглые купеческие рубли, догнал Игната новый вал слухов о явлении хана Ойротова и об ожидаемом скором приходе поганого бога Бурханова... И хотя шептунам купец по старой привычке не очень-то доверял, эти разговоры в полный голос окончательно выбили старика из колеи...
   - Чем черт не шутит, когда бог спит! - вспомнил он старую срамную поговорку и по-своему перетолковал теперь ее горький смысл. - Ко всему надо быть готовым, на дожидаясь крепкой заступы от властей и начальников!
   В тот же день, будучи в гостях у знакомого купца, продающего охотникам ружья и огневой припас к ним, затеял невиданный торг на всю партию разом. Купец изумился и скинул гривенник с каждого ружья. Столковались быстро, и Игнат забил до отказа свой, сменивший полоз на колеса, экипаж, вооружившись не только до зубов, но и до ногтей. А изумленному купцу пояснил:
   - Пастухов хочу вооружить. Воруют скот, окаянные! Прошлой осенью варнак Техтиек целый табун племенных коней угнал...
   Дорога показала, что сделку он выгадал с любой стороны: дела в горах заворачивались столь круто, что скоро за каждый ружейный ствол будут давать тройную цену, а то и пятикратную! Шутка сказать: войной хан Ойротов решил идти на всех русских!..
   Не успел закатиться в собственные настежь распахнутые ворота, как ошарашил выскочивший на крыльцо Феофил:
   - Вота и хорошо, что возвернулся быстрым спехом! У нас тута не сегодня, так завтрева - резня пойдет!
   В обед повстречал Игнат старшего сына и воочию убедился, что поиссяк на роже Винтяя издевательский ухмыл - от него уже сбежало к хану Ойротову несколько работников, прихвативших не только коней и оружие, но и потаенную кубышку с золотишком, зарытую на огороде...
   А вечером, уже после молитвы, на которую Игнат все свое семейство поставил, Винтяй заявился с мировой:
   - Покуражились и - будет! Совместно нам теперич господь велит держаться...
   - Не трогай господа!-притопнул Игнат ногой. - Не товар он у нас, не в продаже! Дело говори.
   - Ладно! - отмахнулся Винтяй от его строгости. - Что-то нам с ордой, мужики, делать надо... На цепь с замком кажного не посадишь-от!
   Игнат не отозвался - только бровями шевельнул.
   - Люди сказывают, - осмелел Винтяй, - ружьишки ты привез... Уступи половину в двойной цене!
   Игнат опять не отозвался.
   Попробовал было поддержать разговор старшего брата Серапион, но отец прицыкнул на него. Феофил же вообще смотрел мимо головы Винтяя и только ждал момента, чтобы сгрести его за шиворот и вышвырнуть на этот раз в распахнутое кухонное окно.
   Но заговор молчания не обескуражил Винтяя:
   - Не волки жа мы в лесу, родня в деревне! Али не так? Ну, посерчали друг на дружку, показали карахтеры и - хватит! Не глоть жа нам друг другу рвать! Теперь всех и кажнова одна беда гнет-от!
   И снова никто уст не раскрыл в ответ на его речь.
   - Аль позапечатали уста? Онемели?.. Я жа с душой к вам-от, ей-богу...
   - Бога не трожь! - снова не выдержал старик. - У нас он свой - чистый, а у тебя - лжа, щепотниками выдуманная!..
   Винтяй махнул рукой и ушел как побитый.
   Игнат строго взглянул на сыновей:
   - Замириться вам всем приспичило с ним? Миритесь! А меня, вота, от срама такого - отставьте... Я одних штанов на двух базарах ишшо не продавал!
   Он удалился в келью и допоздна простоял на коленях перед иконами, но внутренний голос опять не отозвался на его искренность.
   "Злопамятен стал, гнев содержу! От того все. - Игнат привычно повернул ключ, закрывая келью. - А в том ли истинная стойкость веры-то?"
   Спал Игнат плохо, и снились ему пни в лесу. Много-много пней, будто лес кто литовкой косил, а не топором рубил. Рассказал свой сон жене. Ульяна сразу же заревела в голос:
   - Ой, беда грядет, батюшка! Это же мы сами с тобой повырубили-повыкосили наш лесок-то!.. Ой, быть черной беде, чует мое сердце!
   Как кипятком обдала! Игнат выскользнул из-под одеяла, босой, в одних кальсонах побрел через весь дом к келье и только тут, у запертых дверей, вспомнил, что при нем нет ключа.
   "Вот и господа стал на замок закрывать! А хорошо ли это, не великий ли это грех?.."
   Мысли текли липкие, чужие какие-то, будто взятые у кого в долг. Игнат понял, что это - страх.
   Долго ломал голову отец Капитон, как бы ему сподручнее подступиться к старику Лапердину, прибывшему из главного миссионерского центра с ворохом новостей и прелюбопытных покупок. У иерея сверлила мозг одна идейка, которая никак не могла быть реализована без главы кержацкого корабля. Вообще-то идейка была даже и не его- она вытекала из очередной епархиальной бумаги, но велик был соблазн угадать в тех строках больше, чем написано...
   Случай выдался нежданный. Игнат Лапердин сам пожаловал к православному попу! Но не взошел на крыльцо, а постучал батогом в глухо застегнутый ставень:
   - Выйди на миг, Капитон! Разговор у меня к тебе есть...
   Отец Капитон занозы выдавил наружу, распахнул окно вместе со ставнем:
   - Помилуй бог, Игнатий Селиванович! Зачем на уд удице-то? В дом заходите! Не турок я - христианин!
   - Нет, Капитошка. Дело у меня - греховное, срамное, при образах про него глаголить никак не могу... Выйди до ветра!
   Иерей благодарно обмахнулся на домовой иконостас, едва не подмигнув апостолу Иоанну со скрижалью в руках. Выметнулся на крыльцо, поклонившись чуть ли не в поя:
   - Рад, зело рад, Игнатий Селиванович!
   "Ишь ты!-ухмыльнулся в седую бороду старик Лапердин. - Даже навеличивает от радости! Не трепещи, Капитошка, не в православие твое перекрещиваться пришел, по нужде проклятущей осрамился!"
   - Вот я зачем к тебе, поп... Надобно с паствой твоей на весь сурьез поговорить о калмыках наших. Гнать они собрались нас с тобой в пески, к китайцам... И Бурхан-басурман этот со своим новым ханом Ойротовым на веру христианскую и власть давят! От них крестом да кадилом не отмашешься... Дубье, а то и посильнее что пришла крепкая нужда в руки брать!
   - Ваша правда, Игнатии Селиванович!-вздохнул иерей.-Прямая смертная беда грядет! Епархия и та умнее писать стала приходам своим о той беде...
   - Твоя епархия мне не указ!-отрезал Игнат.-Я пока что, слава господу, своим худым умишком живу, а не чужим богатым умом!.. Мои людишки с сынами идут днями отбивать христову веру у хана Ойротова, сукинова сына!.. Ну а ты, поп, как знаешь... Можешь теперич свою артель сколачивать, можешь с людишками к нашей артели прибиваться... Дубье и ружьишки, само собой, сыщем. Не с голыми руками воины пойдут в бой тот!
   - Приход, у меня сам знаешь, Игнатий Селиванович,- отвел глаза в сторону отец Капитон, - на одних подаяниях маюсь... Не то, что на ружьишки на вилы-тройчатки не сыщу капиталов в моей скудной наличности!
   Игнат понял: и тут нужен рубль-колесо, чтоб дело покатилось-поехало! Он усмехнулся лукаво в бороду: никак продается поп-то? Можно и купить!.. И тотчас стер рукой ту не к месту пришедшую улыбку:
   - В святом деле помочь-не грех! Ладно, подошлю к тебе свово Яшку... Токмо и ты, Капитошка, не сиди в лопухах, а жару поддавай с амвона своим православникам! Завтра же заглаголь, что положено! И с Винтяем, сыном моим окаянным, потолкуй... Тебе сподручней, ты не в раздоре с ним... Хучь и супротивник он мой во всем, а токмо и он святое дело веры нашей порушить супостату не даст!
   Иерей с поклоном проводил гостя и удовлетворенно потер руки:
   - И его крепость размочили Бурхан с Ойротом!-Он прошел к окну, закрыл ставень, вернулся на крыльцо. - Сокрушу желтую ересь, за кержаков примусь! Пора...
   Говорил поп с Винтяем или нет, но только тот снова пришел, так подгадав, чтобы отец на молитве стоял и ничего, кроме огоньков плошек да темных ликов никем не обмирщенных икон, не видел и, кроме внутреннего голоса своего, не слышал. Дверь открыла мать.
   - На молитве, отец?
   - Да. У Спаса в гостях.
   - Ну и слава господу! Братья где?
   - Посейчас кликну.
   Зябко кутаясь в платок, ушла, шаркая ногами. Острая волна жалости подкатила к сердцу: остарела мать! Забрать бы ее к себе, в новый дом, да разве супостат отпустит?.. Всю жизнь не замечал Винтяй мать - недосуг было в трудах да сварах с отцом. Да и сама она на глаза никому понапрасну не лезла. Ради них жила. Да и жила ли вообще?
   Первым вошел Серапион, за ним боком протиснулся Феофил, неслышно скользнули младшие. Феофил, знающий в доме свою власть и силу, заслонил спиной Серапиона, насупился, тяжело вздыхая, будто воз в гору впер, а смыть пота не успел:
   - Ну? Каво сейчас скажешь?
   - Мириться с вами пришел,-вздохнул Винтяй, оглядывая братьев. - Не до ссор-драк, когда беда лютая пришла...
   - И тебе приспичило, выходит?-ухмыльнулся Феофил.
   - А вам всем не приспичило? Вы в ту окаянную долину потемну богу молиться ихнему двинетесь?
   - Не твоя печаль-забота, каво мы там делать будем!
   - Да я смекалистый, сам понимаю...
   Феофил с Серапионом переглянулись: откуда узнал, кто из братьев проболтался? Винтяй отвел глаза на окно, через которое зимой вылетел, поморщился:
   - Отец был у попа вечор. Сам сказывал ему про вашу задумку.
   - Врешь!
   - Вины на вас нет, темных. Яшка знает. Спросите его Феофил скалой двинулся на лавочника:
   - Ну?! Врет Винтяй?
   - Посылал меня отец к попу,-пролепетал Яшка, - деньги ему прибитого Винтяем калмыка отнес. На ружья. Феофил грязно выругался.
   - Вона как!-дернул себя Серапион за отвисшую в удивлении губу.-Нам, значит, рты на замок, а - сам?..
   - Мы отцу не указ! -отрезал Феофил.
   - Дураки вы,-сказал Винтяй с горечью.-В седой волос скоро входить, а вы за его порты держитесь, ровно клещуки какие...
   - Не лай отца!-взревел Феофил, не столько злой на Винтяя, сколько на его правоту.-Зашибу!
   Он рванул тяжелую скамью на себя, задрал ее к самому потолку, но тут же с грохотом уронил - братья повисли на нем, как шишки на кедре.
   - Тьфу на вас! - плюнул Винтяй себе под ноги. - Что воду толочь в ступе, что с вами толковать!.. Своей силой обойдусь.
   Разложив веером двенадцать новеньких десяток, принесенных приказчиком Яшкой от Игнатия Лапердина, отец Капитон удрученно думал о том, что купец-кержак охотно швыряет деньги, оплачивая свой страх, рожденный реальной угрозой. А когда была прямая нужда храму помочь и Бересте, и пальцем не шевельнул! Что это - очередная причуда человека, которому некуда деньги девать, или первый робкий шаг примирения с православием? Предпочтительнее было бы второе, но - вряд ли! Кержацкие корабли от страха чаще огнем полыхают, чем смиренно к паперти идут...
   Остановилась попадья Анна за спиной, сопит. Что за манера, ей-богу! Надо что - спроси голосом, чего в ухо-то дуть?
   - Что тебе, матушка, надобно?
   - Боюсь я этого Брюхана, Капитоша! А ну и тебя привезут, как отца Лаврентия, убиенным по дороге басурманами?
   - Нет, матушка, меня так не привезут... Широков сам себя запутал в окаянстве, за что и поплатился гневом отца Макария, а засим - и головой! Потому в лукавство непотребное влез... Православию сейчас, матушка, нужны не апостолы и пророки, а ломовые лошади!.. Иди, матушка, читай свои романы и не мешай мне думать.
   Попадья ушла.
   - Распечатал я эту кубышку или еще не распечатал?-вопросил отец Капитон вслух.-Похоже, токмо крышку поднял на Вершок...
   Белого Бурхана и хана Ойрота отец Капитон не боялся-с ними и без вмешательства местных приходов управятся. Надо думать не о том, что завтра или послезавтра закончится в Теректинских горах, а о том, как жить дальше!..
   Для зачину - в Чемал, благочинный округ, надо пробиваться! Не конским скоком к митре идти, как того хотел Широков, а ползком, по вершку в год! Вершок к вершку- аршин, аршин к аршину - верста... Ползком, тихо... Побьют самооборонцев Лапердиных - перекрещенцы будут! Побьют нехристей вместе с ханом Ойротом - новообращенцы явятся!.. Судьба - не конь, кнутом ее не гонят...
   Иерей сдвинул веер десяток, сложил их в стопку:
   - Зело борзо!
   Никаких ружей он, конечно, закупать не будет. Ружей и у прихожан хватает. И у солдат их довольно, и полицейские их сыщут, ежли нужда придет!..
   Отец Капитон выдвинул ящик стола и смахнул в него деньги. Потом подумал и повернул на два оборота ключ.
   Игнат благословлял своих сынов на христианский подвиг, глаголя зычно и со слезой во взоре:
   - Озаботил нас окаянный бог Бурханов и его поганый хан! Не потому, что они грозны есть и несокрушимы, а что подняли головы свои калмыки из орды! Сами зрите, как они предерзостно ведут себя, забыв, кто их благодетели в этих нищих горах... Смутив их ум и души, сей сатана, сам того не ведая, близит их погибель страшную! О геенне огненной я уже и не говорю... Но пока суд да дело - надо стать охраной своей не только всего хозяйства нашего и выпасов, но и предать искоренению саму подлую думку их о вольготности разбойной!.. Ты, Феофил, главой будешь, а Серапион - твоя правая рука во всем! Берите всех русских в деревне и ведите их в ту долину, где собирает хан Ойротов свой вонючий сброд! Бейте их без страха в душе! Все грехи ваши я один беру на себя, своей седой головой клонюсь до полу Спасу нашему... Аминь.