Страница:
– Урод!!!
– Что?!?!?!
– Я убью его!!!
– Елисея?! Но он же...
– Какого, к лешему драному, Елисея, черти его гоняй по сковородке!!! Гарри!!! Где этот змеиный ублюдок?! Я ему!.. Я его!.. А потом!.. – Волк выхватил из ножен меч.
– Что? Что случилось, Серый?! – наконец, вышел из розового блаженства и обеспокоился Иван.
– Деньги! – с плеча рубанул он постель.
– Что – деньги? Какие?
– Твои деньги, турист несчастный! Твои! Птичьи! Деньги! Которые! Он! Спер! У тебя! Из-под носа! На баб! И вино! И теперь ты честно сможешь украсть, выиграть в азартные игры, выманить, выменять или отобрать свою золотую ворону – потому что у тебя осталось только три мешка!
– Пустых?
– Полных. Но три. И где ты возьмешь здесь еще один – я не знаю. Я знаю, где бы взял я, но так ты же честненький! А-а-а-а, скотина!!! – и Волк, зарычав, пулей вылетел из комнаты.
После него в пыльном воздухе остались плавать пух, перья, клочки ваты и ниток. И почему-то царевичем овладела уверенность, что через пять, самое позднее, через семь минут, одним мини-сингером в мире станет меньше.
– Нет! Серый ! Не надо! Не трогай его! Это же ГАРРИ!!! – Иван выскочил в коридор, пинком прикрыл дверь (зачем?) и попытался по звуку понять, куда побежал Волк.
Очень скоро снизу, со стороны красилен, до второго этажа долетели душераздирающие вопли отчаяния, смешивавшиеся с проклятиями и грохотом разрушаемой мебели и роняемых инструментов.
"Кричит," – облегченно вздохнул царевич и взял низкий старт. – "Значит, жив."
На чей счет это "жив" относилось, думаю, сомнений не возникало.
Когда царевич появился на пороге мастерской, глазам его предстала безрадостная картина разрухи и опустошения. Краска, высыпавшаяся из прорезанных мешков, ровным разноцветным ковром устилала пол. На полках не осталось ни одной целой реторты, бутылки или пробирки по той простой причине, что целых полок не осталось тоже. В дальнем темном углу испуганной кучкой жались мастеровые. Отрезанные от спасительного угла делали успешные попытки выскочить через разбитое окно. Судя по всему, страшное самосудилище приближалось к развязке. Мини-сингер был загнан на кучу тюков неокрашенной ткани в ближнем углу и прижат к стене. Тюки, и так сваленные как попало, под весом ваганта норовили вообще раскатиться, и тот балансировал на них как акробат, стараясь удержаться наверху. В значительной степени этой задаче мешала лютня, надетая на шею подобно щегольскому воротнику "от кутюр". На ушах подрагивали струны.
– Иди сюда, гад, я тебе нос отрежу, – уворачиваясь от катившейся ему под ноги ткани, уговаривал мини-сингера спуститься Волк.
– Уберите от меня этого психа! – выделывал вслепую кренделя ногами куртуазный певец, стараясь сохранить равновесие.
– Сергий, прошу тебя, не трогай его! – Иван кинулся к другу.
Гарри увидел, что идет его спасение.
– Принц Джон, пожалуйста! Я раскаиваюсь! Моя душа рыдает и терзается! – простер он руки к мягкосердечному Иванушке. – Я не хотел!
Серый, видя, что его законная добыча вот-вот от него ускользнет, решил форсировать события, и кинулся на штурм высоты.
Нечистый на руку менестрель, напуганный (если можно было напутать его еще больше) таким ходом событий, шарахнулся к стене, покачнулся, из-под ног его, подобно горной лавине, заскользили тюки, и он беспомощно и неумолимо покатился вместе с ними вниз.
Тюки наткнулись на край ближайшего чана и неохотно остановились.
Гарри остановился бы очень охотно.
Раздался короткий вскрик, в воздухе мелькнули ноги в дырявых носках сомнительного цвета, и темные воды (или химикалии?) чана с плотоядным плеском сомкнулись над многострадальной головой лукавого трубадура.
Как говорил в таком случае автор "Приключений лукоморских витязей", если в начале повести на заднем плане есть чан с краской, то в конце он должен обязательно булькнуть.
Потрясенный происшедшим, Иван долго бы стоял и смотрел на место последнего упокоения гениального поэта, если бы с другого конца мастерской опять не донеслись недобрые крики.
Царевич зыркнул вокруг.
– Это не я, – пожал плечами князь Ярославский.
– Это голос Санчеса! С ним что-то неладно! – и, не дожидаясь реакции Серого, Иванушка бросился бежать по направлению к шуму. Разбойник последовал за ним.
– Верни мне мои деньги! – потрясая маленького красильщика за грудки, орал разряженный толстомордый усатый бургер (или, все таки, бюргер?), по одежде и манерам похожий на купца или лавочника, не в обиду никому из представителей этих достойнейших профессий будет сказано. – Я знать не хочу, что у тебя их нет! Я подам на тебя в суд самому королю! Халтурщик! Бездельник! Шарлатан!
Серый, молча наблюдавший эту сцену неподалеку, криво ухмыльнулся Ивану.
– Тебе это ничего не напоминает?
Иван нахмурился и шагнул вперед.
– Извините, уважаемый господин. Я – Лукоморский царевич Иван, и являюсь на данный момент гостем этого благородного мастерового. Могу ли я узнать, чем вызван ваш гнев, ибо наблюдаемая картина заставляет меня тревожиться за здоровье и самочувствие нашего доброго хозяина.
Человек, застигнутый врасплох, выпустил из рук Санчеса и удивленно повернулся к Иванушке.
– Весьма удивлен, ваше высочество, что при вашем титуле и положении вы не нашли в нашем городе более достойного места для проживания. Меня зовут Александер Иогансен, и я имею несчастье быть клиентом этого жалкого тряпкомарателя. Я имею ввиду, что на протяжении долгих лет работал с его почтенным отцом, да будет земля ему пухом, и всегда наша компания была удовлетворена качеством работы "Веселой Радуги", но это ничтожество... – и он снова от души тряхнул белобрысого парнишку так, что у того зубы застучали. – Это ничтожество уже который раз подряд умудряется испортить целые партии дорогой ткани, и если раньше я пытался усовестить его по-хорошему, то сейчас мое терпение лопнуло и, слава Памфамир-Памфалону, срок нашего контракта истекает через две недели – иначе я или разорился бы, или убил бы это чудовище.
– А в чем его вина? – полюбопытствовал Серый. Легкомысленный красильщик всегда нравился ему, и несмотря на то, что он был другом и собутыльником усопшего менестреля, он бы не желал Санчесу никаких неприятностей.
– Мои покупатели – портные – угрожают мне судом и разрывом контрактов! – отчаянно возопил Иоганнес. – Мало того, что из-за этой дурацкой войны фасоны и так меняются чуть ли не раз в месяц – они еще и получают претензии от своих клиентов, что вещи, сшитые из тканей, окрашенных этим дармоедом, то быстро рвутся, то пачкают владельцев краской, то линяют уже после второй стирки и их приходится отдавать прислуге! – обреченно взмахнул руками несчастный купец, позабыв при этом выпустить из огромного мохнатого кулака Санчеса. – Они требуют от меня возмещения убытков, а я всего лишь хочу получить свои деньги за последнюю партию с этого позорища славного ремесла красильщиков!
– Хм, видите ли, многоуважаемый господин Иоганнес, – зацепившись большими пальцами за проймы жилета, мягко проговорил Сергий. – Ваше сообщение о том, что вещи линяют после второй стирки меня чрезвычайно обрадовало.
Изумление, отразившееся на лице купца, по экспрессии могло соперничать только с выражением физиономии Санчеса.
– Дело в том, что я являюсь представителем Ярославского товарищества, и привез в этот раз господину Санчесу новую партию особых химикатов. Он поведал нам о существующей проблеме сбыта, и мы, получив от его мастерской хорошую предоплату, разработали этой проблеме решение.
Кулак Иоганнеса разжался, и господин Санчес в изнеможении брякнулся на пол.
– Какое решение? – недоверчиво склонил голову купец.
– Простое, как все гениальное. Поскольку вещи после второй стирки становятся непригодными для носки, их владельцам ничего не остается, как идти к портному и заказывать новые. А те их к этому времени будут ждать с новыми фасонами, и таким образом, если все красильни города будут использовать нашу находку...
На купца снизошло озарение.
– Батюшки! Так ведь это же – золотое дно!!! – выпучив глаза, выдохнул он.
На разбойника снизошло озарение тоже.
– Вот именно, золотое, и, поскольку наш опыт прошел успешно и послужит решением такой крупной проблемы, я предлагаю возместить нашему хозяину часть стоимости технологии в золото-валютном эквиваленте.
Иоганнес безоговорочно отвязал от пояса кошелек и вложил его в несопротивляющуюся руку ошарашенного красильщика, откуда его очень быстро извлекла и спрятала подальше другая ловкая рука, пальцы которой мимоходом успели сложиться в выразительную фигу.
С поклонами и заверениями в вечной дружбе и сотрудничестве купца выпроводили.
– Сергий! Как ты сейчас говорил!!! – только и сумел вымолвить Иванушка, все переговоры простоявший с неприлично открытым ртом. – Когда ты успел научиться так?!..
Серый в кои-то веки выглядел растерянным.
– Ты знаешь, царевич, это очень долго надо объяснять, но, короче говоря, как сказала Ярославна, это – что-то вроде магии, хоть и не магия в чистом виде. Когда я говорю – именно говорю – с каким-нибудь человеком, я могу улавливать... как бы это сказать... – он замялся, – ну, вроде очертаний его мыслей, или отпечаток разума... Я его чувствую, я на него настраиваюсь, или подстраиваюсь под него... Короче, это все довольно сложно растолковать... Тем более, что я и сам не совсем понимаю, что это и как происходит... Или, точнее, совсем не понимаю.
– Н-ну, я вижу... В общем...
– Короче, если захочу, я могу говорить с любым человеком на одном с ним языке. В переносном смысле, конечно. Как только разговор прерван – если я не знал таких слов до этого – я могу вспомнить лишь общую мысль беседы. И все. Такой вот чудной дар... – смущенно улыбнулся Волк. – Теперь ты знаешь мой маленький секрет... Вот.
– А...
– Нет, мысли я читать не умею.
– Ну, Сергий... – обалдело покачал головой царевич. – С тобой век живи – век учись... Дураком и помрешь.
Вернувшись из дворца, они снова оставили лошадей на соседнем постоялом дворе и пошли по городу, куда глаза глядят. Говорить ни тому, ни другому не хотелось. Шарлемань со скрипом согласился дать отсрочку максимум на неделю, и откуда через неделю они возьмут еще мешок золота, его не волновало. "Красная девица сидит в темнице, сама не ест, и другим не дает," – сказал он им на прощание загадочную фразу, и обедать не пригласил. "Без труда ворон ворону глаз не выклюет," – сообщил ему в ответ Иванушка, вдруг проникнувшись духом беседы, и они откланялись.
И сейчас они мерно шагали по булыжной мостовой Мюхенвальда, и подкованные каблуки обреченно выбивали один из шедевров покойного Гарри:
Дома, в Лукоморье, человек в таких штанах собирал бы на ярмарках полные балаганы. Здесь они притягивали восхищенные взоры половины прохожих. Вторая половина завидовала, не подавая вида – это было видно по их лицам. У самого Волка были такие же, только малиновые, в мелкую зеленую клеточку, и выбросить их ему не позволяла только сумма, уплаченная за них хозяину лавки мод. Но все равно – даже если продать их, и полностью их придворные костюмы, и даже лошадей – мешок не наберется. Далеко. Конечно, всегда можно попозже вечером завернуть в пару приличных домов, и вежливо попросить хозяев одолжить им с полмешка денег, а если их дома не окажется, так им же проще, но Иван... Да в конце концов, что она, ему нужна, что ли, эта ворона крашеная, пусть у царевича про то голова болит, если он такой... приц... принпи... прицни... приципни... правильный. Он, Серый, и так уже сделал немало, и если бы не ротозейство друга, они бы уже были на пути к дому... Как говорится, в гостях хорошо, даже если у них тут жар-птицы всякие, дома в три этажа, телеги с крышами и... "И бананы в шоколаде," – вдруг ненавязчиво вклинился во внутренний монолог желудок, намекая, что, как сказал бы Шарлемань, голод не тетка, не вырубишь топором, и вообще мы со вчерашнего дня еще не жрамши...
Это свое соображение князь Ярославский высказал вслух.
– И правда, – рассеяно отозвался Иванушка и снова умолк.
– Естественно, правда, – буркнул Серый, окидывая голодным взором улицу.– Вон там, впереди, какая-то забегаловка. Пойдем, отравимся.
– Пойдем, – откуда-то из прострации донесся голос царевича. – Только я ничего не хочу, а ты поешь...
– Посмотрим, – пообещал Волк и, подцепив Иванушку под несопротивляющуюся руку, зарулил в двери трактира. Заходя, он машинально поднял голову и прочитал название. "Березка" – гласила обшарпанная деревянная вывеска над входом.
"Гы-гы," – подумал отрок.
Внутреннее содержание полностью соответствовало названию. На стенах висели балалайки, лапти, мягковские подносы и оренбрукские платки. Полки бара украшали разнокалиберные бутылки с любовно выведенной корявой надписью "Hte Votka". Стойку оккупировал промышленных размеров самовар, взятый в окружение матрешками. В углу стояла чахлая береза в кадушке. На столах красовались скатерти с петухами.
– Блин!!! – выразил свое искреннее изумление Волк.
– С икрой, с грибами, с бужениной? – из-за стойки недоверчиво выглянул мужик. Именно мужик, не бургер, не бюргер, и уж тем более не фон и не сэр, потому что ни один сэр не надел бы косоворотку такого застиранного цвета.
– Чево? – недопонял Иванушка, очнувшись от самосозерцания, самоосознания и самобичевания.
Мужик поник.
– Звиняйте, господа хорошие, я обшибся видать, подумал...
– У тебя есть БЛИНЫ?! – округлил глаза и вытянул шею князь Ярославский.
– Блины... – эхом повторил царевич. – БЛИНЫ!!!
Теперь настал черед трактирщика удивляться.
– Ну не хамбургеры же!
Судя по тому отвращению, с которым он произнес название любимого блюда вондерландцев, ожидать тут чизбургеров, кукурузных хлопьев и грейпфрутового сока тоже не приходилось.
И слава Богу!
– Браток, ты не наш ли часом будешь, не из Лукоморья ли?
– А вы... Батюшки-светы... Земляки! Наши! Наши пришли!!! Груша, мечи все на стол – наши в городе!
– А пироги...
– Есть!
– А пельмени...
– Есть!
– А окрошка...
– Есть!
– А...
– Все, все есть, родные вы мои! Дождался, наконец-то!!! Груня, шевелись давай, клуша вондерландская! К столу милости прошу, гости дорогие!
В зал вплыла с подносом, прогибавшимся от шедевров лукоморской кухни необъятная, как Родина, Груша, хотя ее наряд и внешность наводили на подозрение, уж не Гретхен ли она на самом деле.
Пока Иванушка и Сергий сметали со стола грушину стряпню, хозяин – его звали Ерминок – поведал свою немудрящую историю.
Был ратником его царского величества, во время последней войны попал в плен. К тому времени, как остальные разбежались, он успел жениться на Груше-Грете и получить в наследство от ее родителей трактир. Дома его никто не ждал, поэтому он и согласился осесть здесь, в чужой непонятной стране. Поначалу дела шли неплохо, но потом, когда тоска по Лукоморью стала мужичка заедать, а Груня наотрез отказывалась уезжать, он и завел все эти шкатулки-матрешки, самовары-березки и пельмени-пирожки. На сердце полегче стало – как дома побывал. А дела наперекосяк пошли. Не жрет проклятый бюргер (или бургер?) холодец, а от окрошки его и вовсе выворачивает. Захирело заведение, денег только что разве на собственный прокорм хватать стало, а все по-старому Ерминок делать ни в какую не хочет – загадочная лукоморская душа, значит. Вот так и живут – ни шатко, ни валко. В харчевне напротив скатерти от пятен отстирывают, а у него – от пыли...
– М-да... – зачесал в затылке царевич. – А как же пельмени, блины, расстегаи?.. Ведь это же объективно вкусно, лукоморец ты или вондерландец!
– Так ить штоб попробывать-то, зайтить надоть, а их после грибов моих маринованых сюдыть на варкане не затянешь, только наши купцы и приходють, когда в Мухенвальде бывають.
"Один-один," – злорадно отметил Иванушка "Мухенвальд", а в слух сказал:
– А что с грибами-то вышло?
– Да ничего особенного... – пожал плечами мужичок. – Поперву послал я Груню одну грибы собирать, потом научил, как солить-мариновать их – да сам-то и не посмотрел – неколды было – ремонт тут делал как раз... Хто ж знал, что она все мухоморы в округе соберет, да еще и в деревне прикупит... Ну, померло их тут потом человек тридцать-сорок, так ить это ж мухомор, не рыжик же, они чего хотели?
– М-да, в самом деле... А заманить сюда как-нибудь потом вы их не пробовали? – царевич неожиданно для себя принял близко к сердцу злоключения несчастного Ерминка – лукоморской диаспоры Вондерланда.
– Дак как их ить заманишь... Не овечки ить... За руки на схватишь...
И тут Ивана осенило – овечки, заманить, плутовство Сергия в красильне, "Hte Vodka" – все смешалось в голове его на мгновение, и в следующую секунду родилась уже идея.
– Я знаю. Я знаю, как их можно заманить. Доставай заначку, начинай готовить. Посетители тебе будут, – решительно хлопнул он ладонями по столу. Глаза его заблестели. – Слухай сюды, хозяин.
Весть о том, что в трактире "Березка" каждый пятый стакан лукоморского сидра дается бесплатно, а каждому, заказавшему какой-то расстегай – чизбургер в придачу, распространилась среди публики Конторского района как пожар в лесу – непонятно откуда взялась и моментально расползлась во все стороны, побуждая затронутых горожан к неотложным действиям. Мало помалу, к "Березке" начал стекаться народ. Нет, не для того, чтобы попробовать – хватит, напробовались поганок под маринадом – а просто для того, чтобы убедиться, правда ли это – ведь невиданно-неслыханно такое чудо в цивилизованном мире – чтоб трактирщики в здравом уме и твердой памяти свой товар за просто так всем желающим раздавали. А раз уж зашли, то почему бы ни пропустить стаканчик-другой... третий-четвертый... пятый... Просто так, без задней мысли... А хозяин и в самом деле оказался душа-человек – пятый бесплатно наливает, никого не обижает, да еще и рассказывает, как эту "Hte Votku" пить правильно надо – с огурчиком солененьким – не бойтесь, не отравитесь! – с пирогами, с осетринкой – ничего, что по серебряному талеру за порцию – она того стоит, с пельмешками – ух, хорошо пошла, вернуться не обещала!.. А с заливным-то как оно понеслось!.. Только дух захватывает! А грибочки-то маринованные да соленые с картошечкой жаренной – они ведь и вправду вполне ничего! Наливай, хозяин, десятый за счет заведения!.. Под такое и помереть не жалко!..
Сиротливо засыхали на стойке три подсадных гамбургера.
Всеобщее веселье бальзамом проливалось на душевные раны Ерминка и его жены и золотом – на финансовые.
В лексику вондерландцев ненавязчиво вошло, да там и осталось "Еще", "Чуть-чуть" и "До дна".
А "Березка", как выяснилось, оказывала посетителям еще одну услугу – выпивших пятнадцать рюмок водки домой отвозили бесплатно. Только до заветной цифры редкий мюхенвальдец дотягивал. Что ведь лукоморцу хорошо...
Сбились с ног два молодых официанта – принеси-унеси-налей-проводи – голова кругом пойдет.
И окрестным мальчишкам работа нашлась – загружать подгулявших гостей в тачки и развозить по домам. "Развезло – развезем!" – выкрикивали они, описывая круги вокруг и без того нетвердо стоящего на ногах бюргера, пока у того не начиналась морская болезнь. "До дому – медяк, в кутузку – за так!"
В окне безлюдного трактира напротив маячила завистливая физиономия конкурента.
Закрылась "Березка" далеко за полночь. Отгрузив последних, самых стойких или позже всех пришедших клиентов, Иван, Серый и Груша в изнеможении опустились на скамью. Ерминок за стойкой с подкашивающимися от усталости и волнения ногами и чувством глубокого удовлетворения подсчитывал прибыль.
– Ну, как оно, хозяин? – крикнул Иванушка.
– За последние пять лет я меньше выручил! Благодетели вы мои! – вывалившись из-за стойки, трактирщик брякнулся Ивану в ноги. – Скажите, как звать вас – величать, кого в молитвах мне поминать?
Иванушка хотел что-то ответить, но Серый его опередил.
– Я – Сергий, князь Ярославский, а это – Иван, царевич Лукоморский.
– Батюшка! Кормилец! – Ерминок с размаху бухнулся лбом об иванов сапог.
– Ой! – прочувствованно выговорил Иван.
– А ты, Аграфена, чево расселась, как король на именинах – кланяйся милостивцу нашему, царевичу – ясну солнышку! – дернул трактирщик жену за подол.
– Да что вы, не надо, и Сергию не надо было вообще говорить про титул мой – я же просто так это сделал, из сочувствия, от души, как лукоморец – лукоморцу... – смущенный покрасневший Иванушка не знал, куда девать ноги, руки и горящие щеки цвета перезрелого помидора.
– Просто, просто, – подтвердил Волк. – Абсолютно бесплатно. Через неделю. А пока изволь, хозяин, каждый день нам две трети прибыли откладывать – на важное государственное дело. Мы тебя выручили, теперь ты нам помоги. А через неделю – вольному воля.
– Да хоть все забирайте! – Ерминок рванул на груди рубаху. – Я за батюшку Ивана-царевича – в огонь и в воду пойду!
– В огонь не надо, а две трети – вынь и положь. Прямо сейчас.
– Сергий, ну зачем ты это сделал, – выговаривал другу Иванушка по дороге в красильню. – Что у нас, денег нет? Все равно ведь за неделю там мешка не наберется, а меньше – все равно, что ничего. Нет, Сергий, проиграл я тут, невезучий я, что здесь и говорить, королевич Елисей на моем месте... – затянул было старую литанию царевич, но Волк рывком остановил его и схватил за плечи.
– Царский ты сын! Ты хоть понимаешь, что ты придумал?! Ты хоть сам-то понял, что ты придумал, принц ты Мухоморский?
– Что? – испугался Иван.
– А то! Я не знаю пока, как это можно назвать, но если мы к концу недели не наберем мешка золота, я буду не я, а дохлая кошка!
– Да ты что, бредишь, Сергий, или с ума сошел? Что я придумал? Какая кошка? Какое золото? Кто его тебе даст?
– Все. Еще будут в очередь стоять. Вот увидишь. А сейчас пошли быстрее – добраться надо до дому да спать завалиться – утро вечера мудренее.
– А что утром?..
– А утром, принц, нас ждут великие дела.
Иван долго не мог заснуть – переживал дневные события – столько всего и сразу давненько на него уже не обрушивалось. Дня три. Согласие Шарлеманя, пропажа денег, гибель мини-сингера, встреча с соотечественником и прочая, прочая, прочая – все это роилось в мозгу, крутилось перед глазами и не давало усталому телу отключиться для заслуженного отдыха.
Было слышно, как в соседней комнате их апартаментов за перегородкой ворочался на полу Волк, кряхтя и бормоча что-то себе под нос – то ли во сне, то ли наяву замышляя что-то удивительное и непредсказуемое, каким он и его идеи были всегда. Ах, Серый, Серый, что бы я без тебя делал – хоть и приключения, и опасности, и весь мир предо мной раскинулся, а только за тобой – как за каменной стеной, и все беды – как понарошку – все равно в глубине души знаю, что все закончится хорошо, пока ты со мной... Вот только ладно ли это? Ведь сбежал-то из дому, жаждая взрослости, самостоятельности, а тут получается – как у маменьки в садочке... Что-то в этом не так... Вот королевич Елисей, например, всегда сам служил защитником и советчиком другим, как на странице сто четыре, когда на Слоновье королевство напали орды бодуинов, и никто ничего не мог поделать с ними, и тогда королева Мбанга Манга объявила, что тот, кто победит дикарей и спасет страну, получит... получит ее... в жены ее получит...
Спать...
Утром, едва забрезжил свет в окошке, Иванушку разбудил уже полностью одетый и умытый Серый.
– Кто рано встает, тому Бог дает, – пояснил он недоумевающему взгляду царевича.
– Ты что-нибудь придумал?
– Ну, кое-что, – уклончиво повел плечом Волк. – Спускайся вниз, во двор – я там буду, с Санчесом пока пообщаюсь.
Когда Иван был готов, во дворе своих друзей он не нашел. Не нашел он их и на кухне, и в гостиной... Долго бы он еще ломал голову над тем, куда бы они могли с утра пораньше запропаститься, если бы, проходя мимо конторы, не услышал доносящиеся оттуда незнакомые голоса. Пока он стоял под дверью и думал, будет прилично заглянуть внутрь, или нет, его чуть не пришибли дверью выходящие от Санчеса посетители. Их было трое, все они с виду были похожи на торговцев, и причем торговцев очень довольных.
– Доброе утро, – поздоровался он.
– Доброе утро, ваше высочество, – дружно закланялись они. – Рады видеть вас самолично, очень рады. Спасибо вам большое, ваше высочество, вы просто спасли нас, это чудо, наша искренняя благодарность не будет знать границ в известных пределах.
– Что?!?!?!
– Я убью его!!!
– Елисея?! Но он же...
– Какого, к лешему драному, Елисея, черти его гоняй по сковородке!!! Гарри!!! Где этот змеиный ублюдок?! Я ему!.. Я его!.. А потом!.. – Волк выхватил из ножен меч.
– Что? Что случилось, Серый?! – наконец, вышел из розового блаженства и обеспокоился Иван.
– Деньги! – с плеча рубанул он постель.
– Что – деньги? Какие?
– Твои деньги, турист несчастный! Твои! Птичьи! Деньги! Которые! Он! Спер! У тебя! Из-под носа! На баб! И вино! И теперь ты честно сможешь украсть, выиграть в азартные игры, выманить, выменять или отобрать свою золотую ворону – потому что у тебя осталось только три мешка!
– Пустых?
– Полных. Но три. И где ты возьмешь здесь еще один – я не знаю. Я знаю, где бы взял я, но так ты же честненький! А-а-а-а, скотина!!! – и Волк, зарычав, пулей вылетел из комнаты.
После него в пыльном воздухе остались плавать пух, перья, клочки ваты и ниток. И почему-то царевичем овладела уверенность, что через пять, самое позднее, через семь минут, одним мини-сингером в мире станет меньше.
– Нет! Серый ! Не надо! Не трогай его! Это же ГАРРИ!!! – Иван выскочил в коридор, пинком прикрыл дверь (зачем?) и попытался по звуку понять, куда побежал Волк.
Очень скоро снизу, со стороны красилен, до второго этажа долетели душераздирающие вопли отчаяния, смешивавшиеся с проклятиями и грохотом разрушаемой мебели и роняемых инструментов.
"Кричит," – облегченно вздохнул царевич и взял низкий старт. – "Значит, жив."
На чей счет это "жив" относилось, думаю, сомнений не возникало.
Когда царевич появился на пороге мастерской, глазам его предстала безрадостная картина разрухи и опустошения. Краска, высыпавшаяся из прорезанных мешков, ровным разноцветным ковром устилала пол. На полках не осталось ни одной целой реторты, бутылки или пробирки по той простой причине, что целых полок не осталось тоже. В дальнем темном углу испуганной кучкой жались мастеровые. Отрезанные от спасительного угла делали успешные попытки выскочить через разбитое окно. Судя по всему, страшное самосудилище приближалось к развязке. Мини-сингер был загнан на кучу тюков неокрашенной ткани в ближнем углу и прижат к стене. Тюки, и так сваленные как попало, под весом ваганта норовили вообще раскатиться, и тот балансировал на них как акробат, стараясь удержаться наверху. В значительной степени этой задаче мешала лютня, надетая на шею подобно щегольскому воротнику "от кутюр". На ушах подрагивали струны.
– Иди сюда, гад, я тебе нос отрежу, – уворачиваясь от катившейся ему под ноги ткани, уговаривал мини-сингера спуститься Волк.
– Уберите от меня этого психа! – выделывал вслепую кренделя ногами куртуазный певец, стараясь сохранить равновесие.
– Сергий, прошу тебя, не трогай его! – Иван кинулся к другу.
Гарри увидел, что идет его спасение.
– Принц Джон, пожалуйста! Я раскаиваюсь! Моя душа рыдает и терзается! – простер он руки к мягкосердечному Иванушке. – Я не хотел!
Серый, видя, что его законная добыча вот-вот от него ускользнет, решил форсировать события, и кинулся на штурм высоты.
Нечистый на руку менестрель, напуганный (если можно было напутать его еще больше) таким ходом событий, шарахнулся к стене, покачнулся, из-под ног его, подобно горной лавине, заскользили тюки, и он беспомощно и неумолимо покатился вместе с ними вниз.
Тюки наткнулись на край ближайшего чана и неохотно остановились.
Гарри остановился бы очень охотно.
Раздался короткий вскрик, в воздухе мелькнули ноги в дырявых носках сомнительного цвета, и темные воды (или химикалии?) чана с плотоядным плеском сомкнулись над многострадальной головой лукавого трубадура.
Как говорил в таком случае автор "Приключений лукоморских витязей", если в начале повести на заднем плане есть чан с краской, то в конце он должен обязательно булькнуть.
Потрясенный происшедшим, Иван долго бы стоял и смотрел на место последнего упокоения гениального поэта, если бы с другого конца мастерской опять не донеслись недобрые крики.
Царевич зыркнул вокруг.
– Это не я, – пожал плечами князь Ярославский.
– Это голос Санчеса! С ним что-то неладно! – и, не дожидаясь реакции Серого, Иванушка бросился бежать по направлению к шуму. Разбойник последовал за ним.
– Верни мне мои деньги! – потрясая маленького красильщика за грудки, орал разряженный толстомордый усатый бургер (или, все таки, бюргер?), по одежде и манерам похожий на купца или лавочника, не в обиду никому из представителей этих достойнейших профессий будет сказано. – Я знать не хочу, что у тебя их нет! Я подам на тебя в суд самому королю! Халтурщик! Бездельник! Шарлатан!
Серый, молча наблюдавший эту сцену неподалеку, криво ухмыльнулся Ивану.
– Тебе это ничего не напоминает?
Иван нахмурился и шагнул вперед.
– Извините, уважаемый господин. Я – Лукоморский царевич Иван, и являюсь на данный момент гостем этого благородного мастерового. Могу ли я узнать, чем вызван ваш гнев, ибо наблюдаемая картина заставляет меня тревожиться за здоровье и самочувствие нашего доброго хозяина.
Человек, застигнутый врасплох, выпустил из рук Санчеса и удивленно повернулся к Иванушке.
– Весьма удивлен, ваше высочество, что при вашем титуле и положении вы не нашли в нашем городе более достойного места для проживания. Меня зовут Александер Иогансен, и я имею несчастье быть клиентом этого жалкого тряпкомарателя. Я имею ввиду, что на протяжении долгих лет работал с его почтенным отцом, да будет земля ему пухом, и всегда наша компания была удовлетворена качеством работы "Веселой Радуги", но это ничтожество... – и он снова от души тряхнул белобрысого парнишку так, что у того зубы застучали. – Это ничтожество уже который раз подряд умудряется испортить целые партии дорогой ткани, и если раньше я пытался усовестить его по-хорошему, то сейчас мое терпение лопнуло и, слава Памфамир-Памфалону, срок нашего контракта истекает через две недели – иначе я или разорился бы, или убил бы это чудовище.
– А в чем его вина? – полюбопытствовал Серый. Легкомысленный красильщик всегда нравился ему, и несмотря на то, что он был другом и собутыльником усопшего менестреля, он бы не желал Санчесу никаких неприятностей.
– Мои покупатели – портные – угрожают мне судом и разрывом контрактов! – отчаянно возопил Иоганнес. – Мало того, что из-за этой дурацкой войны фасоны и так меняются чуть ли не раз в месяц – они еще и получают претензии от своих клиентов, что вещи, сшитые из тканей, окрашенных этим дармоедом, то быстро рвутся, то пачкают владельцев краской, то линяют уже после второй стирки и их приходится отдавать прислуге! – обреченно взмахнул руками несчастный купец, позабыв при этом выпустить из огромного мохнатого кулака Санчеса. – Они требуют от меня возмещения убытков, а я всего лишь хочу получить свои деньги за последнюю партию с этого позорища славного ремесла красильщиков!
– Хм, видите ли, многоуважаемый господин Иоганнес, – зацепившись большими пальцами за проймы жилета, мягко проговорил Сергий. – Ваше сообщение о том, что вещи линяют после второй стирки меня чрезвычайно обрадовало.
Изумление, отразившееся на лице купца, по экспрессии могло соперничать только с выражением физиономии Санчеса.
– Дело в том, что я являюсь представителем Ярославского товарищества, и привез в этот раз господину Санчесу новую партию особых химикатов. Он поведал нам о существующей проблеме сбыта, и мы, получив от его мастерской хорошую предоплату, разработали этой проблеме решение.
Кулак Иоганнеса разжался, и господин Санчес в изнеможении брякнулся на пол.
– Какое решение? – недоверчиво склонил голову купец.
– Простое, как все гениальное. Поскольку вещи после второй стирки становятся непригодными для носки, их владельцам ничего не остается, как идти к портному и заказывать новые. А те их к этому времени будут ждать с новыми фасонами, и таким образом, если все красильни города будут использовать нашу находку...
На купца снизошло озарение.
– Батюшки! Так ведь это же – золотое дно!!! – выпучив глаза, выдохнул он.
На разбойника снизошло озарение тоже.
– Вот именно, золотое, и, поскольку наш опыт прошел успешно и послужит решением такой крупной проблемы, я предлагаю возместить нашему хозяину часть стоимости технологии в золото-валютном эквиваленте.
Иоганнес безоговорочно отвязал от пояса кошелек и вложил его в несопротивляющуюся руку ошарашенного красильщика, откуда его очень быстро извлекла и спрятала подальше другая ловкая рука, пальцы которой мимоходом успели сложиться в выразительную фигу.
С поклонами и заверениями в вечной дружбе и сотрудничестве купца выпроводили.
– Сергий! Как ты сейчас говорил!!! – только и сумел вымолвить Иванушка, все переговоры простоявший с неприлично открытым ртом. – Когда ты успел научиться так?!..
Серый в кои-то веки выглядел растерянным.
– Ты знаешь, царевич, это очень долго надо объяснять, но, короче говоря, как сказала Ярославна, это – что-то вроде магии, хоть и не магия в чистом виде. Когда я говорю – именно говорю – с каким-нибудь человеком, я могу улавливать... как бы это сказать... – он замялся, – ну, вроде очертаний его мыслей, или отпечаток разума... Я его чувствую, я на него настраиваюсь, или подстраиваюсь под него... Короче, это все довольно сложно растолковать... Тем более, что я и сам не совсем понимаю, что это и как происходит... Или, точнее, совсем не понимаю.
– Н-ну, я вижу... В общем...
– Короче, если захочу, я могу говорить с любым человеком на одном с ним языке. В переносном смысле, конечно. Как только разговор прерван – если я не знал таких слов до этого – я могу вспомнить лишь общую мысль беседы. И все. Такой вот чудной дар... – смущенно улыбнулся Волк. – Теперь ты знаешь мой маленький секрет... Вот.
– А...
– Нет, мысли я читать не умею.
– Ну, Сергий... – обалдело покачал головой царевич. – С тобой век живи – век учись... Дураком и помрешь.
* * *
Вернувшись из дворца, они снова оставили лошадей на соседнем постоялом дворе и пошли по городу, куда глаза глядят. Говорить ни тому, ни другому не хотелось. Шарлемань со скрипом согласился дать отсрочку максимум на неделю, и откуда через неделю они возьмут еще мешок золота, его не волновало. "Красная девица сидит в темнице, сама не ест, и другим не дает," – сказал он им на прощание загадочную фразу, и обедать не пригласил. "Без труда ворон ворону глаз не выклюет," – сообщил ему в ответ Иванушка, вдруг проникнувшись духом беседы, и они откланялись.
И сейчас они мерно шагали по булыжной мостовой Мюхенвальда, и подкованные каблуки обреченно выбивали один из шедевров покойного Гарри:
Таким печальным Серый не видел царевича со дня их знакомства. Чудеса и красоты незнакомого города не трогали его боле – мимо проплывали широкие площади с вычурными фонтанами, высоченные дома с лепными фронтонами, колоннами и башенками, золоченые кареты, праздношатающаяся толпа в нарядах, по сравнению с которыми меркли тесты Роршаха, а он шел, низко опустив голову на кружевную лимонную грудь своего камзола, ссутулившись и глубоко засунув руки в карманы фиолетово-розовых штанов неописуемого фасона.
Мой взгляд
– цок, цок, цок, цок.
Скользит вперед и назад
– цок, цок, цок, цок.
Передо мной Мюхенвальд, и я ша-га-ю-у
Вдоль по Главному проспекту
Как по паркету.
Я и-ду-у, а денег нету,
Ну нету, и не надо, и я следуя взгляду
Иду
– цок, цок, цок, цок...
Дома, в Лукоморье, человек в таких штанах собирал бы на ярмарках полные балаганы. Здесь они притягивали восхищенные взоры половины прохожих. Вторая половина завидовала, не подавая вида – это было видно по их лицам. У самого Волка были такие же, только малиновые, в мелкую зеленую клеточку, и выбросить их ему не позволяла только сумма, уплаченная за них хозяину лавки мод. Но все равно – даже если продать их, и полностью их придворные костюмы, и даже лошадей – мешок не наберется. Далеко. Конечно, всегда можно попозже вечером завернуть в пару приличных домов, и вежливо попросить хозяев одолжить им с полмешка денег, а если их дома не окажется, так им же проще, но Иван... Да в конце концов, что она, ему нужна, что ли, эта ворона крашеная, пусть у царевича про то голова болит, если он такой... приц... принпи... прицни... приципни... правильный. Он, Серый, и так уже сделал немало, и если бы не ротозейство друга, они бы уже были на пути к дому... Как говорится, в гостях хорошо, даже если у них тут жар-птицы всякие, дома в три этажа, телеги с крышами и... "И бананы в шоколаде," – вдруг ненавязчиво вклинился во внутренний монолог желудок, намекая, что, как сказал бы Шарлемань, голод не тетка, не вырубишь топором, и вообще мы со вчерашнего дня еще не жрамши...
Это свое соображение князь Ярославский высказал вслух.
– И правда, – рассеяно отозвался Иванушка и снова умолк.
– Естественно, правда, – буркнул Серый, окидывая голодным взором улицу.– Вон там, впереди, какая-то забегаловка. Пойдем, отравимся.
– Пойдем, – откуда-то из прострации донесся голос царевича. – Только я ничего не хочу, а ты поешь...
– Посмотрим, – пообещал Волк и, подцепив Иванушку под несопротивляющуюся руку, зарулил в двери трактира. Заходя, он машинально поднял голову и прочитал название. "Березка" – гласила обшарпанная деревянная вывеска над входом.
"Гы-гы," – подумал отрок.
Внутреннее содержание полностью соответствовало названию. На стенах висели балалайки, лапти, мягковские подносы и оренбрукские платки. Полки бара украшали разнокалиберные бутылки с любовно выведенной корявой надписью "Hte Votka". Стойку оккупировал промышленных размеров самовар, взятый в окружение матрешками. В углу стояла чахлая береза в кадушке. На столах красовались скатерти с петухами.
– Блин!!! – выразил свое искреннее изумление Волк.
– С икрой, с грибами, с бужениной? – из-за стойки недоверчиво выглянул мужик. Именно мужик, не бургер, не бюргер, и уж тем более не фон и не сэр, потому что ни один сэр не надел бы косоворотку такого застиранного цвета.
– Чево? – недопонял Иванушка, очнувшись от самосозерцания, самоосознания и самобичевания.
Мужик поник.
– Звиняйте, господа хорошие, я обшибся видать, подумал...
– У тебя есть БЛИНЫ?! – округлил глаза и вытянул шею князь Ярославский.
– Блины... – эхом повторил царевич. – БЛИНЫ!!!
Теперь настал черед трактирщика удивляться.
– Ну не хамбургеры же!
Судя по тому отвращению, с которым он произнес название любимого блюда вондерландцев, ожидать тут чизбургеров, кукурузных хлопьев и грейпфрутового сока тоже не приходилось.
И слава Богу!
– Браток, ты не наш ли часом будешь, не из Лукоморья ли?
– А вы... Батюшки-светы... Земляки! Наши! Наши пришли!!! Груша, мечи все на стол – наши в городе!
– А пироги...
– Есть!
– А пельмени...
– Есть!
– А окрошка...
– Есть!
– А...
– Все, все есть, родные вы мои! Дождался, наконец-то!!! Груня, шевелись давай, клуша вондерландская! К столу милости прошу, гости дорогие!
В зал вплыла с подносом, прогибавшимся от шедевров лукоморской кухни необъятная, как Родина, Груша, хотя ее наряд и внешность наводили на подозрение, уж не Гретхен ли она на самом деле.
Пока Иванушка и Сергий сметали со стола грушину стряпню, хозяин – его звали Ерминок – поведал свою немудрящую историю.
Был ратником его царского величества, во время последней войны попал в плен. К тому времени, как остальные разбежались, он успел жениться на Груше-Грете и получить в наследство от ее родителей трактир. Дома его никто не ждал, поэтому он и согласился осесть здесь, в чужой непонятной стране. Поначалу дела шли неплохо, но потом, когда тоска по Лукоморью стала мужичка заедать, а Груня наотрез отказывалась уезжать, он и завел все эти шкатулки-матрешки, самовары-березки и пельмени-пирожки. На сердце полегче стало – как дома побывал. А дела наперекосяк пошли. Не жрет проклятый бюргер (или бургер?) холодец, а от окрошки его и вовсе выворачивает. Захирело заведение, денег только что разве на собственный прокорм хватать стало, а все по-старому Ерминок делать ни в какую не хочет – загадочная лукоморская душа, значит. Вот так и живут – ни шатко, ни валко. В харчевне напротив скатерти от пятен отстирывают, а у него – от пыли...
– М-да... – зачесал в затылке царевич. – А как же пельмени, блины, расстегаи?.. Ведь это же объективно вкусно, лукоморец ты или вондерландец!
– Так ить штоб попробывать-то, зайтить надоть, а их после грибов моих маринованых сюдыть на варкане не затянешь, только наши купцы и приходють, когда в Мухенвальде бывають.
"Один-один," – злорадно отметил Иванушка "Мухенвальд", а в слух сказал:
– А что с грибами-то вышло?
– Да ничего особенного... – пожал плечами мужичок. – Поперву послал я Груню одну грибы собирать, потом научил, как солить-мариновать их – да сам-то и не посмотрел – неколды было – ремонт тут делал как раз... Хто ж знал, что она все мухоморы в округе соберет, да еще и в деревне прикупит... Ну, померло их тут потом человек тридцать-сорок, так ить это ж мухомор, не рыжик же, они чего хотели?
– М-да, в самом деле... А заманить сюда как-нибудь потом вы их не пробовали? – царевич неожиданно для себя принял близко к сердцу злоключения несчастного Ерминка – лукоморской диаспоры Вондерланда.
– Дак как их ить заманишь... Не овечки ить... За руки на схватишь...
И тут Ивана осенило – овечки, заманить, плутовство Сергия в красильне, "Hte Vodka" – все смешалось в голове его на мгновение, и в следующую секунду родилась уже идея.
– Я знаю. Я знаю, как их можно заманить. Доставай заначку, начинай готовить. Посетители тебе будут, – решительно хлопнул он ладонями по столу. Глаза его заблестели. – Слухай сюды, хозяин.
Весть о том, что в трактире "Березка" каждый пятый стакан лукоморского сидра дается бесплатно, а каждому, заказавшему какой-то расстегай – чизбургер в придачу, распространилась среди публики Конторского района как пожар в лесу – непонятно откуда взялась и моментально расползлась во все стороны, побуждая затронутых горожан к неотложным действиям. Мало помалу, к "Березке" начал стекаться народ. Нет, не для того, чтобы попробовать – хватит, напробовались поганок под маринадом – а просто для того, чтобы убедиться, правда ли это – ведь невиданно-неслыханно такое чудо в цивилизованном мире – чтоб трактирщики в здравом уме и твердой памяти свой товар за просто так всем желающим раздавали. А раз уж зашли, то почему бы ни пропустить стаканчик-другой... третий-четвертый... пятый... Просто так, без задней мысли... А хозяин и в самом деле оказался душа-человек – пятый бесплатно наливает, никого не обижает, да еще и рассказывает, как эту "Hte Votku" пить правильно надо – с огурчиком солененьким – не бойтесь, не отравитесь! – с пирогами, с осетринкой – ничего, что по серебряному талеру за порцию – она того стоит, с пельмешками – ух, хорошо пошла, вернуться не обещала!.. А с заливным-то как оно понеслось!.. Только дух захватывает! А грибочки-то маринованные да соленые с картошечкой жаренной – они ведь и вправду вполне ничего! Наливай, хозяин, десятый за счет заведения!.. Под такое и помереть не жалко!..
Сиротливо засыхали на стойке три подсадных гамбургера.
Всеобщее веселье бальзамом проливалось на душевные раны Ерминка и его жены и золотом – на финансовые.
В лексику вондерландцев ненавязчиво вошло, да там и осталось "Еще", "Чуть-чуть" и "До дна".
А "Березка", как выяснилось, оказывала посетителям еще одну услугу – выпивших пятнадцать рюмок водки домой отвозили бесплатно. Только до заветной цифры редкий мюхенвальдец дотягивал. Что ведь лукоморцу хорошо...
Сбились с ног два молодых официанта – принеси-унеси-налей-проводи – голова кругом пойдет.
И окрестным мальчишкам работа нашлась – загружать подгулявших гостей в тачки и развозить по домам. "Развезло – развезем!" – выкрикивали они, описывая круги вокруг и без того нетвердо стоящего на ногах бюргера, пока у того не начиналась морская болезнь. "До дому – медяк, в кутузку – за так!"
В окне безлюдного трактира напротив маячила завистливая физиономия конкурента.
Закрылась "Березка" далеко за полночь. Отгрузив последних, самых стойких или позже всех пришедших клиентов, Иван, Серый и Груша в изнеможении опустились на скамью. Ерминок за стойкой с подкашивающимися от усталости и волнения ногами и чувством глубокого удовлетворения подсчитывал прибыль.
– Ну, как оно, хозяин? – крикнул Иванушка.
– За последние пять лет я меньше выручил! Благодетели вы мои! – вывалившись из-за стойки, трактирщик брякнулся Ивану в ноги. – Скажите, как звать вас – величать, кого в молитвах мне поминать?
Иванушка хотел что-то ответить, но Серый его опередил.
– Я – Сергий, князь Ярославский, а это – Иван, царевич Лукоморский.
– Батюшка! Кормилец! – Ерминок с размаху бухнулся лбом об иванов сапог.
– Ой! – прочувствованно выговорил Иван.
– А ты, Аграфена, чево расселась, как король на именинах – кланяйся милостивцу нашему, царевичу – ясну солнышку! – дернул трактирщик жену за подол.
– Да что вы, не надо, и Сергию не надо было вообще говорить про титул мой – я же просто так это сделал, из сочувствия, от души, как лукоморец – лукоморцу... – смущенный покрасневший Иванушка не знал, куда девать ноги, руки и горящие щеки цвета перезрелого помидора.
– Просто, просто, – подтвердил Волк. – Абсолютно бесплатно. Через неделю. А пока изволь, хозяин, каждый день нам две трети прибыли откладывать – на важное государственное дело. Мы тебя выручили, теперь ты нам помоги. А через неделю – вольному воля.
– Да хоть все забирайте! – Ерминок рванул на груди рубаху. – Я за батюшку Ивана-царевича – в огонь и в воду пойду!
– В огонь не надо, а две трети – вынь и положь. Прямо сейчас.
– Сергий, ну зачем ты это сделал, – выговаривал другу Иванушка по дороге в красильню. – Что у нас, денег нет? Все равно ведь за неделю там мешка не наберется, а меньше – все равно, что ничего. Нет, Сергий, проиграл я тут, невезучий я, что здесь и говорить, королевич Елисей на моем месте... – затянул было старую литанию царевич, но Волк рывком остановил его и схватил за плечи.
– Царский ты сын! Ты хоть понимаешь, что ты придумал?! Ты хоть сам-то понял, что ты придумал, принц ты Мухоморский?
– Что? – испугался Иван.
– А то! Я не знаю пока, как это можно назвать, но если мы к концу недели не наберем мешка золота, я буду не я, а дохлая кошка!
– Да ты что, бредишь, Сергий, или с ума сошел? Что я придумал? Какая кошка? Какое золото? Кто его тебе даст?
– Все. Еще будут в очередь стоять. Вот увидишь. А сейчас пошли быстрее – добраться надо до дому да спать завалиться – утро вечера мудренее.
– А что утром?..
– А утром, принц, нас ждут великие дела.
Иван долго не мог заснуть – переживал дневные события – столько всего и сразу давненько на него уже не обрушивалось. Дня три. Согласие Шарлеманя, пропажа денег, гибель мини-сингера, встреча с соотечественником и прочая, прочая, прочая – все это роилось в мозгу, крутилось перед глазами и не давало усталому телу отключиться для заслуженного отдыха.
Было слышно, как в соседней комнате их апартаментов за перегородкой ворочался на полу Волк, кряхтя и бормоча что-то себе под нос – то ли во сне, то ли наяву замышляя что-то удивительное и непредсказуемое, каким он и его идеи были всегда. Ах, Серый, Серый, что бы я без тебя делал – хоть и приключения, и опасности, и весь мир предо мной раскинулся, а только за тобой – как за каменной стеной, и все беды – как понарошку – все равно в глубине души знаю, что все закончится хорошо, пока ты со мной... Вот только ладно ли это? Ведь сбежал-то из дому, жаждая взрослости, самостоятельности, а тут получается – как у маменьки в садочке... Что-то в этом не так... Вот королевич Елисей, например, всегда сам служил защитником и советчиком другим, как на странице сто четыре, когда на Слоновье королевство напали орды бодуинов, и никто ничего не мог поделать с ними, и тогда королева Мбанга Манга объявила, что тот, кто победит дикарей и спасет страну, получит... получит ее... в жены ее получит...
Спать...
Утром, едва забрезжил свет в окошке, Иванушку разбудил уже полностью одетый и умытый Серый.
– Кто рано встает, тому Бог дает, – пояснил он недоумевающему взгляду царевича.
– Ты что-нибудь придумал?
– Ну, кое-что, – уклончиво повел плечом Волк. – Спускайся вниз, во двор – я там буду, с Санчесом пока пообщаюсь.
Когда Иван был готов, во дворе своих друзей он не нашел. Не нашел он их и на кухне, и в гостиной... Долго бы он еще ломал голову над тем, куда бы они могли с утра пораньше запропаститься, если бы, проходя мимо конторы, не услышал доносящиеся оттуда незнакомые голоса. Пока он стоял под дверью и думал, будет прилично заглянуть внутрь, или нет, его чуть не пришибли дверью выходящие от Санчеса посетители. Их было трое, все они с виду были похожи на торговцев, и причем торговцев очень довольных.
– Доброе утро, – поздоровался он.
– Доброе утро, ваше высочество, – дружно закланялись они. – Рады видеть вас самолично, очень рады. Спасибо вам большое, ваше высочество, вы просто спасли нас, это чудо, наша искренняя благодарность не будет знать границ в известных пределах.