Багдерина Светлана. Иван-Царевич и С.Волк

   – Большое спасибо за интересное наблюдение, – издевательски поклонился ему Серый и, не выдерживая более, взорвался:
   – Где я возьму тебе в этой лукоморской печке с песком хоть какую-нибудь сухую травинку, а?!.. Об этом ты подумал, умник мохеровый?..
   Ковер, кажется, обиделся, решил сначала промолчать, но потом ответил:
   – Если кто-то считает себя тут самым умным, то, наверное, ему нет нужды подсказывать, что у него в мешке лежит волшебная ваза, подаренная калифом.
   – Что?.. – Волк растеряно оглянулся, собрал воедино иссохшиеся мысли и просиял:
   – Масдаюшка!!!.. Прости дурака!.. – хотел поцеловать его, но передумал, и вместо этого одним движением подтянул к себе замшевый мешочек, в котором Ахмед Гийядин Амн-чего-то-там и преподнес ему в день свадьбы вторую часть выкупа за Елену.
   Ваза была торжественно извлечена на свет божий и установлена на Масдая.
   – Так в чем, говоришь, там больше всего воды? – энергично потер руки Волк в ожидании чуда.
   – А вот это уж вам, людям, виднее, – пожал виртуальными плечами и развел виртуальными руками ковер.
   – Нам, людям?.. – представитель рода человеческого поскреб в затылке и покосился на старика. – Ты за человека-то считаешься, Кроссворд? Особенно после того, что ты тут вычудил? – не преминул напомнить Волк.
   – Я не Кроссворд, я Шарад, – снова поправил тот. – А джины – не люди. Это древний народ, история которого восходит к эпохе...
   – Понятно, – подытожил Серый. – От тебя помощи не дождаться. Ну, что ж... Попробуем начать с овощей. Они ведь тоже растения, как и цветы!..
   Он потер бок вазы и предложил:
   – Арбуз?
   В то же мгновение в вазе зазеленела мясистая плеть с широченными листьями и крупным желтым цветком.
   – Это что?
   – Цветок арбуза? – высказал предположение джин.
   Сергий откусил стебель, пожевал его, задумчиво сплюнул и вытер рот тыльной стороной ладони.
   – Дрянь. Много не съешь. Если только от смерти...
   – Роза? – решил помочь советом и делом Шарад.
   – Сам ешь, – отбросил Волк ароматный, но мгновенно сморщившийся в атмосфере доменной печи цветок.
   – Из него варенье варят, – стал оправдываться джин и даже отщипнул несколько лепестков.
   Серый напряг воображение, стараясь придумать какой-нибудь цветок, лопающийся от содержащейся в нем воды, но кроме водяной лилии на вяленый ум ничего идти не хотело.
   Водяная лилия была не такой уж и водянистой, и отдавала болотиной.
   – Арбузный стебель вкуснее, – с видом знатока изрек Волк, изящно сплевывая в угол.
   – Пеон!..
   – Магнолия!..
   – Тюльпан!..
   – Молочай!..
   Джин осторожно вытряхнул подальше сухой древовидный стебель с зловещими трехсантиметровыми колючками, убедился в отсутствии молока на дне вазы, и они продолжили:
   – Нарцисс!..
   – Гладиолус!..
   – Петуния!..
   – Герань!..
   – Водяная лилия вкуснее...
   – Фиалка!..
   – Анемон!..
   – Дельфиниум!..
   – Ирис!..
   – Ирис?..
   – Ирис!.. Где ирис?
   Серый заглянул в вазу, перевернул ее, и на Масдая высыпалась маленькая горка липких коричневых кубиков.
   – Уберите эту гадость! – возмутился ковер.
   – Что это? – не понял Шарад.
   Волк взял один кубик и осторожно лизнул.
   – Ирис.
   – Но ирис – это цветок!
   – И ириска – тоже ирис. Попробуй, Кроссворд!
   – Я не Кроссворд, я Шарад!..
   Джин с подозрением покрутил в моментально ставших липкими пальцах другой коричневый кубик и с опаской лизнул, в ожидании подвоха.
   Потом еще раз, и еще, и, наконец, затолкав конфету в рот, со счастливым удивлением признался:
   – Никогда не слышал о такой сладости! Я знал, что есть цветок ирис, но что существует... – Шарад замолчал, как будто какая-то важная идея посетила его лысую голову, потом поднял вверх указательный палец и усиленно зачмокал конфеткой.
   – Я понял! – провозгласил он, проделав все это еще пару раз. – Я понял!
   – Что ты понял?
   – Почему ирис. Я не знал, что существует такая сладость. А ваза могла не знать, что существует такой цветок! Или как он выглядит! Или на что похож! Или...
   – Или что?
   Джин хитро улыбнулся.
   – Или это была небольшая шутка того, кто эту вазу создавал.
   – Хм-м?.. – Волк на мгновение задумался, произнес "Ноготки!" и потер уже начинающий блестеть бочок вазы.
   Снова как будто ничего не случилось, но, перевернув сосуд вверх дном, он получил на ковре изрядную кучку стриженых ногтей.
   – Уберите с меня вашу пакость! – чуть не передернуло Масдая. – Я уже начинаю жалеть, что подсказал вам эту дурацкую идею!..
   Брезгливо смахнув на песок пустым бурдюком полученный результат, воодушевленный Серый посверлил взглядом потолок, в поисках вдохновения, и продолжил:
   – Золотой шар!
   Прикарманив полученное, он обратился к джину:
   – Ну, придумал что-нибудь?
   – Анютины глазки!..
   По гроб жизни Волк был благодарен сам себе, что успел выдернуть из-под рук Шарада вазу до того, как он потер ее.
   Вторая попытка джина принесла путешественникам фунт табака, который и был ровным слоем рассыпан по Масдаю по его же просьбе – "От моли хорошо".
   Более, даже совместно, ничего они придумать не смогли, кроме калов, и то – держа при этом руки за спиной – на всякий случай.
   К вечеру буря все еще не утихла. Перетащив Масдая в соседний зал от всепроникающего и всёзабивающего песка, путники расположились в дальнем углу и зажгли лампу.
   Волк посолил лимон, отхлебнул из кружки и выплюнул.
   – Г-х-ха!.. Ну и гадость!!!..
   – Конечно! Ведь ты опять все п-перепутал!
   – Что я опять перепутал? Врешь ты все, Кроссворд...
   – Я не К-кроссворд, я Ш... Шарад!!!..
   – ...ЭТО как ни пей, все равно гадостью была, гадостью и останется!
   – Ну, я п-признаюсь, вкус несколько сиписи... писифи... сипсифичен... – не слишком послушным языком пробормотал джин, – но от этого еще никто... не умирал. Если, к-конечно, в напиток не подмешивали ккой-нибудь... хроший... яд.
   – Судя по запаху...
   – Это ее есесьтвенный аромат... Пей, пей.
   Серый бросил в рот щепоть соли, лизнул лимон и еще раз глотнул из кружки.
   – Тьфу-у!!!.. Все равно дрянь!!!.. Ты уверен на счет яда?
   – Н-ну, я же пил это вмес-се с тобой, о н-недоверчивый отрок, – обиделся джин. – И ты с-снова нрушил... послед... последно... послед-довательность принятия этого н-напитка, и поэтому не с-смог во всем б-богатстве ощутить его гамму вкусов и послес... поскле... послевкусий. В-вот, с-смотри, как я это делаю!.. – и он, несмотря на несколько неустойчивое состояние, ловко лизнул тыльную часть ладони, посыпал ее солью, отпил чуть не половину кружки, слизнул соль и откусил лимон.
   – Ну, давай т-теперь ты. К-кстати, к-кактусовый сок, приготовленный таким образом, оч-чень полезен для зд-доровья.
   И старик осушил кружку до дна.
   Волк, старательно наморщив лоб и мучительно вспоминая, что следует за чем в этом нелепом ритуале, откусил лимон, посолил напиток, понюхал его и вылил.
   – По-моему, этот твой сок следует пить именно так, – подытожил он кисло.
   Подумав немного, он затолкал остатки лимона в рот.
   – И теперь я понял, зачем эти кацеки морочат людям головы с солью и лимонами. Потому, что после их текилы соль кажется просто сладкой, а лимон – приторным!
   – М-мог б-бы и не вылив-вать... А мне от-дать... – Шарад укоризненно погрозил Серому дрожащим от усердной дегустации особого кактусового сока, полученного по весьма кстати вспомненному старинному кацтекскому рецепту, пальцем. – Ес-сли учесть, что это была п-пследняя вода в радиусе трехсот к-километров...
   – Уж лучше стебли арбуза, – отрезал хмуро Волк.
   – Ах, вода, вода... – вздохнул под ними Масдай. – А ведь не всегда это было таким больным вопросом в этом славном городе, если б я еще смог припомнить его название... Полноводная река текла под землей через пустыню четыре сотни лет тому назад, и это место было настоящим оазисом!.. Вода из местных колодцев славилась на много десятков километров вокруг... Впрочем, как любая вода в пустыне, наверное... А на каждой городской площади – а, поверьте мне, здесь их было не менее тридцати! – стоял большой фонтан, где в хорошую погоду купались дети...
   – Ты имеешь в виду, когда было жарко?
   – Я имею в виду, когда было прохладно. В жару заботливые родители носу не давали высунуть своим детишкам на улицу из тени дома. А во дворце правителя города, вот как раз в этом зале – он тогда относился к внутренним покоям, и в него было не попасть так просто, через провал в крыше, как сейчас – был потайной ход в подземный край родников, питающих...
   – ЧТО-О-О?! – взревели в один голос лукоморец и джин. – И ты молчал?!..
   – Ну, во-первых, это было столетия назад, еще до того, как вода ушла из города, – смущенно стал оправдываться ковер. – Во-вторых, сейчас пол весь засыпан песком, а я точно не помню, где находился этот люк...
   – Вспомни неточно!
   – Неточно... Неточно... Не помню. Но, кажется, посредине зала. Круглый такой люк с большим медным кольцом...
   После часа раскопок, интенсивности которых могли бы позавидовать и самые торопливые археологи, вооруженные экскаваторами и динамитом, круглый люк с большим медным кольцом обнаружился в дальнем углу зала, в небольшом закутке, сооруженном когда-то из шелковых ширм, лежавших теперь неопрятной грудой рваной ткани, рассыпавшейся при первом прикосновении, и бамбуковых палок.
   – "В центре зала, в центре зала...", – ворчливо передразнил Масдая Волк. – Следопыт...
   – Ну, я же говорил, что помню не совсем точно, – слегка сконфуженно напомнил ковер. – Да и было это более четырехсот лет назад... А мы ведь моложе не становимся... Сырость и моль делают свое разрушительное дело...
   – Да, ладно, уж... – великодушно взмахнул рукой Серый. – Главное, что нашли. Вот, сейчас и посмотрим, что там осталось от знаменитых родников за четыреста лет... Может, хоть болотце какое-нибудь... Хоть лужи... Ну, Ребус, давай – раз-два – взяли!..
   – Я не Ребус, я Кросс... То есть, Шарад!..
   И джин, ухватившись за зеленое от времени кольцо, сделал вид, что напряг все свои старческие силы.
   Крышка люка подалась на удивление легко, и они едва успели отскочить, когда она с мягким стуком откинулась на теплый песок.
   В лицо им пахнуло спертым воздухом.
   И, похоже было, что сперли его откуда-то из склепа.
   Джин, ухватившись за сердце и поясницу одновременно и сославшись на внезапный приступ головокружения и тошноты ("Пить меньше надо", – грубо прокомментировал Волк), спускаться отказался, а вместо этого завалился на Масдая и тут же захрапел, и лукоморец, как самый страждущий и физически подготовленный одновременно, вынужден был, прихватив бурдюк, вазу и лампу, начать долгий спуск по высеченным в камне стоптанным ступеням винтовой лестницы.
   После первого поворота и тот неяркий свет, что просачивался через распахнутый люк, пропал, и Серый зажег лампу. Она чадила, коптила и освещала не дорогу, а свой носик и ручку. В общем и целом, засветив ее, Волк почувствовал, что вокруг стало гораздо темнее.
   А лестница все не кончалась и не кончалась.
   Извиваясь каменной змеею, вела она неизвестно куда, и если бы не изношенные ступеньки, можно было бы подумать, что нога человека отродясь не ступала по ней.
   Минут через десять, вроде бы, стало немного прохладнее.
   Но ни реки, ни ручейка, ни даже высохшей четыреста лет назад грязи видно все еще не было, и Волк уже стал опасаться, что с этой лестницы был прокопан какой-нибудь боковой ход к воде, который он в темноте, увлеченный перечислением всей родословной лестницы, лампы, джина, дворца и прочих объектов живой и неживой природы на пять дней полета вокруг, просто пропустил.
   Еще через десять минут Волк плюнул бы, если было бы чем, и решил, что если он сейчас пройдет еще сто ступенек и никакой другой архитектуры, кроме злосчастной лестницы, вокруг него не окажется, то он возвращается назад, пока в этом затхлом подземелье окончательно не спятил, и помнит еще дорогу обратно.
   Через восемьдесят три ступеньки земля под его ногами без предупреждения разверзлась, и после непродолжительного, но богатого мыслями и чувствами полета, он упал на что-то твердое и теплое.
   Уже на следующее мгновение Волк держал это что-то за горло.
   – Ты что тут делаешь? – грозно прохрипел он, усиливая давление коленом в чью-то грудь.
   Прижатый к полу человек поколебался, видимо, раздумывая, закричать ему или не стоит, и, придя к определенному выводу, наконец, ответил:
   – Сижу...
   – И чего ты тут расселся?
   – Так ведь это ж тюрьма...
   – Какая еще тюрьма? Чего ты городишь?
   – Государственная тюрьма Подземного Королевства.
   – А ты кто?..
   – А я – государственный преступник... – как будто объясняя малому ребенку очевидную истину, отрекомендовался невидимый сиделец.
   – Послушай, мне все равно, тюрьма – не тюрьма, преступник – не преступник... Вода у тебя есть?
   – Была... где-то... Если не пролилась, когда ты появился...
   – Я тебе дам – пролилась!.. А ну, ищи!
   – Так ты же меня держишь... – философски заметил невидимка.
   – Ну, отпущу...
   – Не отпускай меня... Пожалуйста...
   – Это почему?
   – Тогда ты тоже исчезнешь, как и другие галлюцинации, и я опять останусь совсем один... А мне страшно... Скоро за мной должны прийти, чтобы отвести на казнь. Да, я знаю, я действительно преступник, я очень виноват перед Благодетелями, и я заслуживаю самой ужасной смерти, после того, что я про них сказал... Но я все равно боюсь...
   – Галлюцинация? Кто? Я? Сам такой, – обиженно отозвался Серый и встал с поверженного арестанта.
   – Не пропадай!!!..
   – И не рассчитывай. Где твоя вода?
   – В кувшине. Рядом с хлебом. В правом углу камеры.
   – Хорошо. Поставим вопрос по-другому. Где правый угол камеры?
   – А-а, ты заблудился... Я сейчас принесу, не уходи только никуда... – и невидимый человек, тяжело поднявшись на ноги, быстро зашагал по темноте.
   Серый тоже решил времени зря не терять, и довольно скоро нащупал на полу сначала вазу, потом развернувшийся бурдюк, и только в конце, едва успев выхватить из-под ног обитателя камеры, лампу.
   – На, держи... – и он почувствовал, как в руку ему осторожно вложили теплый тяжелый сосуд.
   Серый осушил его мгновенно, даже не успев почувствовать вкуса предложенной ему воды.
   – Уф-ф-ф... – довольно выдохнул он и вытер рот тыльной стороной ладони. Теплая жидкость удовлетворенно булькнула у него в животе. – Гут. Спасибо большое.
   – На здоровье, – вежливо ответили из темноты и забрали кувшин.
   – Ты меня видишь, что ли? – только сейчас до Волка дошло, что это значит.
   – Н-ну, да-а... А ты разве должен быть невидимым? – слегка озадачено поинтересовался арестант.
   Лукоморец зажег лампу, и слабый огонек резанул по глазам сильнее прожектора.
   – Свет!!!.. – в ужасе отшатнулся человек, закрыв лицо обеими руками. – Благодетель!!!.. Пощади меня!!!.. – и упал на колени.
   – Мужик, ты чего? – тревожно склонился над ним Волк, не выпуская лампу из рук. – Что с тобой? Глазам больно? Так это с непривычки, пройдет...
   – Виноват... Я виноват... – безостановочно твердил человек, не поднимаясь и не меняя позы.
   – Да перестань ты ерунду-то молоть... – не выдержал, наконец, Волк. – Благодетеля нашел... Ты глазами-то своими посмотри – какой я тебе благодетель? Скорее, последнее отберу... – неуклюже попытался пошутить он.
   – Забирай, Благодетель, у меня нет ничего, что не принадлежало бы тебе... Моя благодарность беспредельна... Моя вина непростима... Моя жизнь – в твоих руках...
   – Послушай, человече. Как тебя зовут-то хоть? – оставив на время попытки привести хозяина камеры в вертикальной положение, опустился рядом Сергий.
   – Мое ничтожное имя недостойно того, чтобы коснуться слуха Благодетеля, – быстро и испуганно выпалил тот.
   – Ну, а почему ты не спросишь, как меня зовут? – попробовал сменить подход Волк.
   – Твое благородное имя не может быть загрязнено касанием слуха Недостойного!..
   – М-да-а-а... – озадаченно протянул Серый и заскреб в затылке. Кажется, ситуация зашла в пат, как выразился когда-то Иванушка...
   Иванушка... Высочество лукоморское... Где же ты теперь, когда твои дипломатические приемы общения с униженными и оскорбленными так необходимы?.. В каком кувшине тебя искать... В каком краю... Благодетель...
   – Ну, хорошо, – вздохнул Волк. – Как тебя звать – не говоришь, как меня звать – знать не хочешь. Твое право, как сказал бы один мой знакомый правозащитник. А как я очутился в твоей камере – тебе тоже не интересно? Или на тебя каждый час сверху падают люди?
   Эта сентенция смогла если не разговорить Недостойного, то, по крайней мере, запрудить несвязный поток его слов.
   Он замер, и даже по спине его было видно, что задумался.
   – Недостойный не имеет права подвергать сомнению действия Благодетеля, – наконец изрек он.
   – Опять – двадцать пять, – фыркнул Волк. – Не хочешь разговаривать по-человечески – не надо. Сиди тут дальше. У меня тут, кажется, и без тебя проблем хватает.
   И он встал, отряхнулся от мелкой сухой пыли и поднял лампу вверх на вытянутой руке, желая разглядеть, откуда это он так удачно слетел. Но все, что он увидел – черная непроницаемая тьма.
   – Неуважаемый, – задумчиво позвал он. – У тебя тут лестница есть? Ну, или ящики какие-нибудь? Или мебель?
   – Ничего нет, Благодетель...
   – Кто бы мог подумать... – мрачно пробормотал Волк и опустил руку.
   Осторожно, мелкими шагами добрался он до стены – она оказалась холодной и неровной на ощупь – и, держась за нее правой рукой, медленно обошел камеру, наступив при этом несколько раз на что-то мягкое и склизкое. Изо всех сил он надеялся, что это был разбросанный завтрак неаккуратного смертника, а не то, что он подумал.
   Так он нашел дверной проем. Двери как таковой не было – был тяжелый плоский камень, приваленный снаружи, без отверстий и выступов. Попробовав толкнуть его, он почувствовал, что камень слегка дрогнул, но не более.
   Но и это обнадеживало.
   – Эй ты, неприкасаемый! Иди сюда, – скомандовал Волк.
   Заключенный подошел и безвольно становился.
   Точечный свет лампы выхватил из мрака высокую сутулую фигуру, осунувшееся лицо с клочьями свалявшейся бороды и большие глаза, чуть навыкате.
   – Толкай дверь, – распорядился Волк.
   – Но она же откроется! – в ужасе отшатнулся арестованный.
   – Ну? – не понял Волк. – И в чем проблема?
   – Но стражник приказал мне сидеть тут и ждать, пока за мной не придут!
   – А когда придут, тогда что?
   – Поведут на казнь, как и приговорил меня милосердный судья.
   – И что с тобой сделают? – продолжал допытываться Серый, которого последние двадцать минут не покидало ощущение, что или он сошел с ума, или под влиянием кактусового сока Шарада ему видится какой-то нелепый, сумбурный сон, который вот-вот должен кончиться, но почему-то никак не кончается...
   – Мне свяжут руки и ноги и сбросят в водопад.
   – Водопа-ад... – помимо воли умильно вырвалось у Волка, и блаженная улыбка растеклась по его лицу при этом волшебном мокром слове. – Ну, и что? Ты погибнешь?
   – Да, – сурово сказал заключенный. – Так мне и надо.
   – Да что ты такого сделал?! – не выдержал Серый и взмахнул руками.
   Мгновенно человек обрушился бесформенной кучей на пол, закрыл руками голову и запричитал:
   – Не бей меня, о Благодетель! Я признаю свою вину! Я заслуживаю смерти! Не бей меня!..
   – Мужик, ты чего? – кинулся к нему перепуганный не меньше него Серый. – Да что с тобой такое-то, а? Чего ж ты такой запуганный-то, а? Что у вас тут в подземном королевстве делается? Что за ерунда?
   – Не бей меня...
   – Да никто не собирается тебя бить, – мягко тронул его за плечо лукоморец. – Ты послушай меня, чудак ты человек. Я никакой не Благодетель, и не Неприкаянный, я вообще у вас тут впервые. Я искал подземную речку, спускался по старой лестнице, спускался, спускался, и вдруг провалился к тебе сюда. И теперь я хочу выбраться обратно, понял? Вернее, хотел, еще недавно, – зловеще пробормотал он себе под нос.
   – Спускался? По лестнице? Но мы на верхнем ярусе, выше нас нет галерей, – робко прошептал Недостойный.
   – Выше вас есть земля и солнце. И ветер, – добавил Волк после секундного раздумья. – И песок. Очень много песка. И старый заброшенный город.
   – Да, я знаю, так гласит предание, – согласно кивнул арестант. – Солнце и песок, и нет больше на земле воды, и нет жизни... Постой! – вдруг встрепенулся он. – Если там, на поверхности нет воды и нет жизни, то ТЫ откуда взялся?
   – Так это я и пытаюсь рассказать тебе уже полчаса!!! – горячо воскликнул Серый, но от экспрессивных жестов воздержался. – Нет воды только в этой пустыне, а километрах в трехстах отсюда есть оазис с колодцами, а еще дальше – другие города, и вода там течет рекой, и можно пить, сколько хочешь, или даже купаться...
   – Но на поверхности не может быть воды! Она вся здесь!.. А оттуда она ушла еще во времена наших предков – так боги прогневались за их неблагодарность... И с тех пор... С тех пор... Но этого не может быть!!!.. Я – Недостойный!!! Я – преступник!!! Я оскорбил Благодетеля!!!.. Я должен умереть!!!.. – осужденный снова впал в беспокойство, но на этот раз его слова самобичевания звучали так, как будто он пытался убедить в их правильности уже самого себя.
   – Да подожди ты, как там тебя... Ну, имя-то у тебя есть, а?
   – Резец Огранщик...
   – Я говорю, имя твое как?
   – Так я же только что сказал тебе, – удивился арестант. – Резец Огранщик мое имя.
   – Имя? – недоверчиво переспросил Серый. – Которое это из них – имя?
   – Резец, конечно, – недоуменно пожал плечами Резец. – А Огранщик – ремесло. Имена всех Недостойных Подземного Царства состоят из имени и фамилии. А у вас, что, как-то по-другому?..
   – Имя?! И ты это называешь именем?! Это же название какого-то инструмента!
   – Почему – "какого-то"? Это название инструмента, которым я работаю. Не вижу тут ничего непонятного.
   – То есть, ты хочешь сказать, что, например, вашу портниху могут звать Игла? Или Нитка? Или Тряпочка? А врача, к примеру, Пипетка? А крестьянина – Лопата?
   – Ну, да. Это и есть хорошие имена многих Недостойных, передающиеся из поколения в поколение. Среди моих знакомых есть портниха Нитка. И что тут такого?
   – Ну, может, для вас и ничего... Но в моей стране, и вообще, в мире, откуда я к вам попал, принято, чтобы человека называли в честь чего-нибудь хорошего, достойного, славного.
   – Да?.. Какая странная традиция... А тебя тогда, к примеру, как зовут?
   – Сергий.
   – Сергий... – медленно повторил Резец, как будто пробуя на вкус это имя. – А что оно значит?
   Лицо Серого вытянулось. Провалиться ему на этом месте (в смысле, еще глубже), если этот вопрос хоть когда-нибудь приходил ему в голову!.. Иван, скорее всего, знал бы, что значит его имя, и много других имен, но где его сейчас взять!..
   Что же оно может значить-то, а?..
   Вот ведь, мужичонка въедливый!.. Прицепился!..
   – Путешественник, – после секундного тайм-аута решился на импровизацию Волк. – Конечно же, путешественник. Что же еще?
   – Путешественник? А кто это?
   – Человек, который ездит по разным местам, по странам там всяким, городам, лесам, горам, морям...
   – Но, кроме Подземного Королевства, нет... нет... не было... не может быть...
   – Есть, было, и, надеюсь, будет и дальше. Но это не важно. Мы об этом потом потолкуем.
   – А еще, какие у вас бывают имена? – загорелся лихорадочным любопытством Резец.
   – Н-ну... Владислав, например. Владеющий славой.
   – А еще?..
   – Ярополк. Ярый полк, значит. Ну, то есть, свирепый отряд, – пояснил Серый, чувствуя озадаченное молчание собеседника.
   – Ух, ты!.. А еще?
   – Властимил. Милый власти.
   – Это как послушный Недостостойный?
   Серый пожал плечами:
   – Ну, наверное...
   – А еще?
   – Да много всяких разных, все и не перечислишь!.. Вот, Виктор, например – победитель. Андрей – побеждающий мужчин. Иннокентий – невинный... Да всякие, какие хочешь. Ты же, лучше, расскажи мне, Резец Огранщик, что тут у вас происходит. Кто такие эти ваши Благодетели, и почему тебя приговорили к смерти из-за какого-то дурацкого оскорбления.
   – Нет, что ты, Сергий Путешественник!.. Это было не какое-то оскорбление! Хотя, конечно, весьма дурацкое... Я сказал – да отсохнет мой гнусный язык! – что Благодетелям на самом деле наплевать на то, как живут Недостойные! Не знаю, что нашло на меня... Но это слова, которые по нашим законам можно искупить только смертью...
   У Серого на лице было написано, что у него есть свое представление о том, что такое оскорбление, которое можно искупить только смертью, и даже, если вчитаться как следует, можно было узнать, какой смертью и чьей именно, но он пока промолчал.
   – ...На самом деле, Благодетели – самый благородный, самый честный и бескорыстный народ на свете; народ, который сумел простить страшное оскорбление, вот так же нанесенное когда-то им нашими беззаботными предками, пока они еще жили наверху в старом городе. Благодетели всегда жили под землей, мирно трудились, добывая руду и драгоценные камни, и обменивали их на товары, которые могли им предложить обитатели поверхности. Благодетели пришли нам на помощь, когда подземная река внезапно ушла из своего русла, и настала страшная засуха. В пару дней пересохли все фонтаны, колодцы и источники города, и Недостойные погибли бы, если бы Благодетели не позволили спуститься нашему народу к себе, под землю. Они отобрали у Недостойных все оружие, чтобы не было больше среди нас войн и смертоубийства, и разрешили нам жить в своем подземном городе и заниматься ремеслами, как и раньше. Конечно, народу под землей стало сразу гораздо больше, а еды и жилых помещений не прибавилось... И непривычные к голоду и тяжелой жизни подземного народа изнеженные люди с поверхности, особенно старики, женщины и дети стали умирать, несмотря на усилия наших добрых хозяев. Их скорбь не знала предела!.. Но неблагодарный правитель старого города на поверхности и его приближенные бесстыдно обвинили в этих смертях сердобольный Подземный Народ и попытались поднять бунт против народа Подземного Королевства! Из-за своего эгоизма и алчности они поставили тем самым под угрозу существование всех людей, пришедших с обжигающей поверхности в ласковую прохладу подземелий! Они хотели вывести Недостойных обратно на поверхность, чтобы они там все погибли без воды. Это был верх бесстыдства и вероломства, вспоминая о котором Недостойные до сих пор посыпают себе головы пылью... Но благородные хозяева ограничились справедливым истреблением зарвавшейся верхушки, и простили простых людей. С тех пор они стали зваться "Благодетелями", а мы – "Недостойными", в память об этих событиях, и о том, что ради нас, чьи предки столько раз наносили обиды этому терпеливейшему и милосерднейшему из народов, они все равно с радостью шли на лишения и муки.