Багдерина Светлана. Иван-Царевич и С.Волк

   – Смотрите! Я зажимаю дудку в кулаке, разжимаю его – и она падает!
   Послышалось недоуменное хи-хи.
   – А теперь смотрите – я все-таки заставлю ее висеть в воздухе! – Волк обхватил запястье руки с дудой свободной рукой. – Для это я сожму здесь мою руку покрепче, чтобы сила из правой руки влилась в левую, и скажу волшебные слова. Елки-моталки, валенки-мочалки – кыш!
   Кулак разжался. Дудка осталась неподвижна.
   Публика охнула и как будто слегка протрезвела.
   Серый сжал пальцы, театральным жестом отвел правую руку в сторону и открыл ладонь левой – кроме дудки, на ней не было ничего.
   – Это совпадение! – выкрикнул с места самый недоверчивый зритель. – А, ну-ка, давай еще раз!
   Волк выступил на "бис".
   И на "трис".
   И на "четырес".
   – Подумаешь, я тоже так могу! – полез из-за стола самый сообразительный, а, может, самый глупый стеллиандр.
   – Конечно! – не стал разубеждать его Волк. – Так могу все! Надо просто иметь большую силу воли. У вас большая сила воли?
   – Во! – показал здоровяк волосатый кулак размером с голову Волка.
   – Замечательно! Как вас зовут?
   – Гастрократ.
   – Весь секрет фокуса, Гастрократ, в том, чтобы покрепче зажать свою руку и правильно произнести волшебные слова!
   – Сейчас я вам покажу, как надо!
   Результат был неизбежен, как гравитация. Даже (или тем более?) после пяти попыток. Единственным чудом было то, что его рука еще держалась на Богом отведенном ей месте, хотя даже при свете факелов было видно, как на левом запястье начинает расцветать знатный синяк.
   Под гогот сотоварищей неудавшийся артист, сокрушенно размахивая руками, удалился на место.
   Со все нарастающим успехом Волк выступал с этим фокусом еще шесть раз. Пока ему самому не надоело.
   – А сейчас – новый штюк! – провозгласил он.
   – У-у-у-у!!! – отозвалась публика разочарованно-радостно.
   Фокусы с исчезновением большого пальца и отрыванием указательного прошли с не меньшим успехом.
   Гастрократу с вывихнутыми пальцами (теми, которые еще не были сломаны), для утешения пришлось принести дополнительную амфору вина.
   – А теперь давайте немного отдохнем и поугадываем числа! Какое бы число вы не загадали, мое будет всегда больше!
   – Не верим!
   – Ну, этого-то не может быть!
   – Попробуем! Загадайте любое число! Вот вы, пожалуйста!
   – Сорок пять!
   – Сорок шесть! Я выиграл! Теперь играем с вами! Ваше число?
   – Сто девяносто!
   – Двести!
   – Ну-у...
   – Играем с вами!
   – Шестьсот?..
   – Семьсот! Я же говорил!
   – Тут какое-то жульничество...
   – Что вы предлагаете, мусье Гастрократ?
   – А ну-ка, ты первым говори!
   – Пожалуйста! Загадали? Тысяча!
   – Девятьсот шестьдесят пять...
   – Ишь, ты!..
   – И как у него это получается?..
   – Колдун, однако...
   – Прохиндей...
   – Да... Талант!..
   – И еще один фок-кус – пок-кус! – разошедшийся Волк скинул плащ.
   – У-у-у-у!!!
   Он подхватил с ближайшего стола серебряный поднос, похожий, скорее, на щит и стряхнул с него финики кому-то в остывшее жаркое.
   – У вас есть при себе драгоценности?
   – Есть!!!
   – Кидайте их сюда!
   Золото и серебро дождем посыпались Волку в посудину.
   – А теперь – внимание! – он поставил поднос на ковер и накрыл его скинутым плащом. – Сейчас я скажу волшебные слова... А, кстати, что у нас тут сегодня за праздник?
   – День рождения!
   – День рождения!!!
   – Я так и думал! У кого?
   – У меня!
   – У него!
   – У добродетельного Гастрократа!
   – Гут! – Волк взял клетку с павлинами, многозначительно поставил ее перед хозяином и вернулся к подносу. – Значит, этот фокус посвящается ему!
   Гости притихли.
   – Вам нравятся эти птички?
   – Д-да... – осторожно ответил Гастрократ и зачем-то спрятал руки за спину.
   – Тогда они остаются здесь! Желание именинника – закон. Я бы не хотел никому испортить день рождения. Я на такое не способен. Скажите мне откровенно, похож я на человека, который может испортить кому-либо его день рожденья?
   – Не-ет! – дружным ревом ответила аудитория.
   – Спасибо... Спасибо!.. – Волк украдкой смахнул набежавшую слезу. Чертовы сандалии терли немилосердно. – Тем более я павлинов терпеть не могу – привкус у них отвратный. Гм. Ну вот. О чем это мы? Ах, да. Продолжаем наш фокус! Смотрите внимательно – по-прежнему никакого жульства с мошенством. Все шито-крыто. Вот сейчас я скажу волшебные слова... Елки. Моталки. Валенки. Мочалки. Масдай, вверх!!!
 

* * *

 
   Вторая неделя плавания на "Космо" подходила к концу. Позади оставались сражения с телебоями, приключения на плавучей скале эдонов, гостеприимство бебриков и пятидневная задержка на безымянном острове посреди бездонного моря, где правила обольстительноокая волшебница Паллитра.
   С первого взгляда прекрасная колдунья влюбилась в бесшабашного Язона и не хотела его отпускать от себя до скончания веков, и ни силой, ни хитростью команда "Космо" не могла вырвать своего предводителя из сладкого плена, и только сказав, что он ее разлюбил, не любил и никогда больше вообще не сможет полюбить, Язон смог покинуть чертоги убитой горем Паллитры и продолжить свой далекий нелегкий путь в чужие неизведанные края.
   Иван был взволнован до глубины души. "Такая любовь, такая любовь... Ну просто как у королевича Елисея и княжны Русланы на странице семьсот шестьдесят четыре, когда он был вынужден покинуть ее розовый терем, чтобы уйти на войну с руколапыми костоломами, потому, что пророчество глухонемого юродивого Пырки, после того, как у него внезапно открылся первый глаз через неделю после стычки с целовальником Люшкой в переулке Всех Скелетов, где до них на этом же самом месте, потому что оно проклятое, из-за того, что пятьсот лет назад, когда Луна была проглочена Чмадаресеем, который..."
   Но, если быть кратким, все страдания его опять сводились к тому, что еще одна красна девица прошла мимо него так, как будто он был пустым местом. Причем настолько пустым, что любой, самый разреженный участок вакуума из дальнего космоса по сравнению с ним показался бы восточным базаром в выходной день. "Тенденция, однако..." – невесело думал Иванушка, ворочаясь бессонными ночами на смятом покрывале, и от жалости к себе, несчастному, щипало в носу и чесалось в глазах, и жизнь казалась, хоть и наполненной приключениями и друзьями, но, в то же время, как-то иезуитски лишенной смысла.
   Ну почему Язона, худого юношу с горящими глазами и именем как что-то, что дома, в Лукоморье, алкоголики пьют в канаве, девушки не в силах обойти стороной?
   Ну почему у него всегда и все не как у людей!?..
   Вечером четырнадцатого дня, когда ослепительно-розовое светило уже почти целиком окунулось в свою холодную ванну из расплавленного золота, впередсмотрящий радостно прокричал:
   – Земля! Я вижу землю!
   – Это должна быть Гаттерия – цель нашего путешествия! – воскликнул царевич Ион.
   – Акефал! Где карты? – поискал глазами земляка Трисей.
   – Какая от них польза? – сквозь набитый вареными креветками рот прочамкал тот, выбрасывая выпотрошенные панцири за борт. – Вчера ведь сдуло девятку и короля, забыл?
   – Корабельные карты! – воздел в изнеможении руки к небу Пахидерм.
   – А я про что говорю? – обиделся герой.
   – По которым плавают!..
   – А от них-то какая польза? Я утром уже пробовал смотреть – на том месте, где должна быть эта область, большое пятно то ли от крови, то ли от кетчупа. Так что, лучше пусть Автомант погадает.
   – Это Гаттерия! – прервал препирательства матрос на мачте.
   – А ты-то откуда знаешь? – раздраженно отмахнулся от него Барохир.
   – Вижу! Я вижу их причал! А у причала на нескольких языках огромными светящимися буквами написано "Добро пожаловать в Гаттерию!"
   – Ну, слава вам, всемогущие боги Мирра! – опустился на колени порозовевший Язон. – Мы добрались до нее! Наконец-то!.. Наконец-то!
   – Надо будет первым делом принести им хорошие жертвы, когда высадимся.
   – Диффенбахию – громовержцу, златокудрому Полидору, искуснице – Ванаде... – начал перечислять Акефал, старательно загибая пальцы Сейсмохтона, чтоб никого ненароком не забыть.
   – Царевич Ион, – воровато оглядываясь по сторонам, боком-боком подобрался к Иванушке Ирак и зашептал: – Я догадался. Ты – бог попутного ветра Анемон! Знаешь, старинная легенда говорит, что Диффенбахий повстречал однажды у берега моря юную наяду Акрихину и влюбился в нее с первого поцелуя, и через два дня родился у них...
   – Ты на что это намекаешь? – нахмурился царевич.
   – Ну, я все вот думал, думал, а потом я обратил внимание, что на всем пути мы ни разу не попали в штиль, и вдруг мне пришла в голову мысль...
   Иванушка устало закатил глаза.
   – Нет. Я не бог. И не ветра. И тем более, не попутного. И ну сколько раз я тебя уже просил прекратить эту нелепую игру, Ирак!.. Что про нас люди подумают, а? В частности, про меня?
   – Извини, Ион... – смущенно попятился стеллиандр. – Кажется, я опять не угадал, да?.. Прости меня, невежественного смертного...
   – Тс-с-с-с! – сделал страшные глаза Иван. – Молчи, несчастный!
   – Умолкаю!
   – Что это вы там все секретничаете? – глянул на них недовольно Какофон. "Всю дорогу они что-то шепчутся, и шепчутся... Замышляют, поди, что-то. Пусть говорят спасибо, что их вообще на борт "Космо" взяли, клоуны... И эти ненормальные педилы еще..."
   – Все одеваем доспехи! – скомандовал Язон. – Приготовились к высадке на берег! Надо с первой минуты показать им, что намерения у нас самые серьезные!
   – Через полчаса будем в порту! – пробасил капитан Криптофор, отрываясь от своего универсального прибора кораблевождения – подзорной трубы. – Нас уже заметили и ждут!
   Через сорок минут космонавты ступили на землю Гаттерии.
   Точнее, в случае Ивана, сначала на ногу начальника портовой стражи, потом на доски причала, потом на пятку сандалии Какофона, и только после этого – на собственно землю.
   – Добро пожаловать в Гаттерию и ее столицу Мзиури. Кто вы такие, и зачем прибыли в нашу маленькую, но гордую страну? – важно вопросил упитанный чиновник, ловко выплывший из-за спин стражников.
   – Мы сопровождаем сына царя Патокела знаменитого героя Язона! – представился за всех Акефал и с силой ударил кулаком в щит.
   Стража мгновенно ощетинилась копьями.
   – Мы – посланники далекой Стеллы, и прибыли сюда, чтобы увезти золотое руно на родину наших предков! – поспешно выступил вперед Язон.
   – Ах, посланники... – понимающе ухмыльнулся толстяк.
   Он махнул рукой, и копья быстро опустились.
   – Тогда я прикажу начальнику караула проводить вас во дворец. Там вы найдете кров и еду. А утром попросите царя Ксенофоба принять вас и изложите ему ваше дело. Спокойной ночи. Диплогам, проводи посланников к черному ходу.
   Диплогам оказался разговорчивым малым, и за тот час, который ушел у них на дорогу до дворца, они были ознакомлены со всеми подробностями бесчисленных покушений на национальную реликвию гаттерийцев – шкуру золотого барана, триста лет назад привезшего на своей спине через все море родоначальника царской династии Гаттерии Протострата из неведомой тогда Стеллы.
   Претендентам на драгоценную овчину никогда не отказывали.
   Напротив. Их принимали по высшему разряду гостеприимства. Кормили, поили и развлекали, пока царь не соизволит принять и выслушать их. Но все знали, что ступившему на землю Гаттерии претенденту обратной дороги не было.
   После приема у царя назначали три испытания, хотя на первом все, как правило, и заканчивалось. Тех же, кто пытался бежать, прознав о печальной участи своих предшественников, ловили и скармливали дракону, который это сокровище стережет, объясняя тем, что все равно это было бы четвертым испытанием для успешно прошедших все первых три. Призовая игра, так сказать.
   Тех, кто на первое испытание соглашался, ловить не приходилось.
   Скорее, собирать.
   Тряпкой в ведро.
   Причем, в очень маленькое.
   Свиту же их отпускали на все четыре стороны. Но пешком. И, судя по тому, что никто в Стелле не имел ни малейшего представления о местных веселых традициях и обрядах, в горах Гаттерии всегда были в изобилии обвалы, уже не такие гостеприимные аборигены и дикие звери, питавшиеся путниками, чудом спасшимися от первых двух напастей.
   А если на первую (и, как правило, последнюю) аудиенцию не приходил предводитель делегации, дракону скармливали не только его, но и всех остальных. И уже без объяснений.
   Воодушевленные таким образом космонавты и были переданы с рук на руки начальнику дворцовой прислуги для прокормления и расселения.
   Извести о том, что царь Ксенофоб примет их в гранитном зале дворца как только дорогие гости закончат завтракать, пришло рано утром следующего дня.
   Естественно, ни о каком завтраке для Иванушки и речи быть не могло. От возбуждения, в предвкушении близких подвигов и свершений, достойных любых "Приключений" и "Походов", свидетелем которых он вот-вот собирался стать, даже сама мысль о еде казалась ему кощунственной, и он с изумлением и благоговением взирал на немногословных могучих стеллийских героев, старательно подчищавших все, что было щедро навалено у них на блюдах.
   Язон встал из-за стола первым, вытерев, как и полагалось воспитанному стеллиандру, не понаслышке знакомому с придворным этикетом, руки об скатерть. За ним молча последовали остальные.
   – Язон, ты готов? – прилаживая меч, поинтересовался Мелолит.
   – Конечно, – презрительно усмехнулся наследник ванадского престола. – Гаттерийцы думают, что к ним явился еще один олух – любитель легкой наживы. Наверное, толпы их уже собрались, чтобы потешиться над тем, как от очередного наивного стеллиандра останется мокрое место! Клянусь Диффенбахием, этих варваров ожидает небольшой сюрприз!
   – Ты что-то знаешь?
   – Кто тебе рассказал?
   – Что они заготовили?
   – Что ты придумал?
   – Сейчас увидите, – загадочно проговорил он и полез в сумку. – Вот!
   И гордо продемонстрировал выловленный в дебрях запасных туник, плащей, сандалий, благовоний и притираний маленький пузырек алого стекла, оплетенный тонкой золотой нитью.
   – Это – прощальный дар Паллитры, – грустно улыбнувшись, пояснил он недоумевающим героям. – При расставании она дала мне этот флакон и рассказала, что меня ожидает. И сказала, чтобы я выпил то, что она в него налила, перед первой встречей с Ксенофобом. Она приготовила это специально для меня, зная, что меня ждет, и сказала, что мне будут не страшны любые их козни...
   – Все-таки, дуры эти бабы, – пробасил Сейсмохтон. – Ты им в лицо говоришь, что тебя от нее тошнит, а они тебе – зелье волшебное в помощь!
   Язон хотел что-то сказать, но передумал; зубами вытащил пробку, выплюнул ее в окно и, запрокинув голову, вылил в одно мгновение все содержимое себе в глотку.
   – Вот у меня как-то в прошлом году тоже был похожий случай... – начал было Какофон.
   Но узнать, что случилось с Какофоном, было в тот день не суждено.
   Потому, что изящная вещица выпал из руки Язона и вдребезги разбилась о бездонно-черные мраморные плиты. А рядом с блестящими, как красная ртуть, осколками стекла рухнул и сам стеллиандр.
   – Язон!!!.. – вырвался вопль отчаяния из десятка богатырских (и не очень) грудей.
   – Он отравлен!!!..
   – Проклятая Паллитра!!!
   – Мерзкая колдунья!
   – Он умер!..
   – Умер...
   – Пропустите меня!
   Расталкивая покрытые медью туши, к недвижимому Язону прорвался Иван. Пощупать пульс было делом одной секунды.
   – Он жив! Сердце еще бьется!
   Трисей бережно поднял товарища с пола и перенес на кровать.
   – Ты... Сможешь ему помочь?.. – нерешительно спросил он Иванушку.
   – Не знаю... Попробую...
   Царевич положил руки на голову побледневшего уже Язона и изо всех сил сосредоточился.
   Ничего.
   Ответного импульса кольца не было.
   Ну, давай же, давай, колечко, милое!..
   – Ха-ха-ха-ха-ха!!! – раскатистый женский смех прокатился под сводами комнаты. – Зря теряешь время, юный Ион!
   Герои подскочили, как ужаленные во время чрезвычайно синхронной атаки чрезвычайно кусачих змей и обернулись.
   На том месте, куда упал злосчастный флакон, алые кусочки стекла устремились друг к другу, влекомые одной неведомой силой, и в то мгновение, когда они встретились, вспыхнуло яркое черное пламя, обдав всех могильным холодом. Взметнувшись до самого потолка, оно приняло форму знакомой им всем женщины.
   – Паллитра!!!
   – Да, это я! Глупцы, мужланы! Вы думали, что посмеявшись над моею любовью, ваш жалкий Язон сможет и дальше наслаждаться своей никчемной жизнью, хвастаясь победами над девушками, за неимением побед над мужами?! Ну уж, нет! То не флакон подарила я ему на прощание – а сердце свое, полное горечи и отчаяния! То не колдовское зелье испил он – испил он до дна чашу моих страданий! И опустев, мое разбитое сердце исцелилось, и снова я буду весела и счастлива, как и была, пока не встретила его! Будь ты проклят, Язон, будь ты проклят, бессердечный! Смотри – я свободна от тебя, я летаю и смеюсь! Да только ты этого не увидишь – потому, что будешь спать вечно – не просыпаясь, и не умирая! И сниться тебе будет всегда один и тот же сон – раз за разом ты будешь переживать те мучения, что разрывали бедное сердце мое по твоей вине, жестокий эгоист!
   – Прощай! – голос волшебницы сорвался, и она, закрыв лицо руками, красной молнией вылетела в окно и исчезла у всех на глазах, как будто ее и не было.
   И только искатели приключений остались стоять с раскрытыми ртами, не зная, жертвы ли они массовой галлюцинации или часть драконьего меню.
   Первым тишину осмелился нарушить Акефал.
   – Язон не предстанет перед Ксенофобом. Мы все тут покойники.
   – Но еще не поздно бежать! – воскликнул Ирак.
   Герои посмотрели на него, как на слабоумного.
   Иван-царевич выглянул в окно.
   Дворец был похож на остров, омываемый веселой толпой разряженных гаттерийцев – то ли у них сегодня был базарный день, то ли какой-то праздник – с каруселями, хороводами и цирком.
   "И не исключено, что цирк – это мы."
   – Язон предстанет перед Ксенофобом, – твердо сказал Трисей. – Никто не знает его в лицо, и поэтому любой из нас смог бы назваться его именем.
   – Вот и назовись, – поддержал его Какофон.
   – Вот и назовусь.
   – Но Трисей! Ты не можешь..
   – Царь Гаттерии Ксенофоб ожидает в тронном зале посланников Стеллы во главе с Язоном, царевичем Ванадским! – двери их зала распахнулись, и отряд стражи, вооруженной до зубов (в них были зажаты традиционные двуручные мечи), выстроился, образуя живой коридор.
   – Мы идем, – решительно расправил могучие плечи, стряхнув ненароком с них Ирака, Трисей.
   – Ага. Вот и они – герои далекой Стеллы, приплывшие, презрев препятствия и опасности, чтобы забрать то, что мы считаем своим по праву, – такими словами встретил их гаттерийский правитель.
   Трисей уже хотел выйти вперед и заговорить от имени всех, но Ксенофоб сделал нетерпеливо жест рукой, призывающий его помолчать, если не спрашивают, и продолжил:
   – Ну, доченька моя, что ты скажешь о них?
   Воздух рядом с троном загустел, зашевелился – Иванушка мог бы поклясться, что еще мгновение назад там никого не было! – и навстречу им сделала шаг женщина в черном.
   Любой бхайпурец, если бы какая-нибудь мистическая сила позаботилась перенести его сюда ради этого момента, без сомнения сразу же сказал бы, что в предыдущем своем рождении она была Черной Вдовой. В последующем, скорее всего, будет черной мамбой. А в этом должна была стать пантерой, но боги то ли проспали, то ли просто решили пошутить.
   И был бы, скорее всего, прав.
   Но все подходящие мистические силы на данный момент были заняты, а неподходящие, в силу отсутствия нужной квалификации, просто собрались вокруг в качестве зрителей, и теперь глазели, лузгали семечки и пересмеивались в предвкушении забавного зрелища не хуже коренных гаттерийцев.
   Женщина, холодно улыбаясь смуглым бесстрастным лицом, подошла к толпе стеллиандров и не очень, взяла крайнего из них за правую руку и закрыла глаза.
   – Давай познакомимся сначала с тобой, доблестный искатель приключений, отважный воин Стеллы. Я вижу, ты родился в городе Периное. Любитель охот и пиров. Ты глуп и тщеславен, и поэтому безрассуден. Недалекие принимают это за храбрость. Твое имя... Акефал. Естественно.
   Из среды придворных раздался смех. Царевна перешла к другому герою.
   – Ты – с острова Традос. Если бы ты родился женщиной, то был бы первой сплетницей в стране... В бою с тобой лучше встретиться лицом к лицу, чем оставлять за спиной... А еще ты не умеешь петь... Какофон...
   Взрыв оскорбительного хохота сопровождал каждую характеристику, выдаваемую царевной стеллиандрам. Вмешаться и прекратить такую процедуру знакомства посланникам мешала только врожденная галантность по отношению к дамам, до определенной степени усиленная большим отрядом лучников в полной боевой готовности, да желание послушать, что царевна скажет про их сотоварищей, раз уж все успели услышать их собственные характеристики. И поэтому, скрипя зубами, герои изображали презрительное молчание.
   Иван с содроганием ожидал приближения своей очереди, и не знал, что будет лучше – броситься на мечи стражи сейчас, или умереть от стыда чуть попозже. Еще одна колдунья... И все на их голову. Везет, как утопленникам...
   А интересно, видят ли остальные, как тяжело даются эти откровения дочери Ксенофоба? Это же так бросается в глаза... Она стала еще бледнее, дыхание поверхностное, прерывистое... Даже постарела прямо на глазах – ей уже можно тридцать дать!.. Да ей же плохо! Она просто устала!..
   Не может быть, чтобы она по собственной воле могла так измываться над собой и над гостями. Наверное, ее заставил отец. Вон он – сидит, ухмыляется, рогоносец, лысиной поблескивает... Или это шлем такой?.. Не хотелось бы мне оказаться на месте Трисея... А если она разгадает наш план, разоблачит могучего иолкца... Хватит ли у меня духу применить всю магическую силу сапог, чтобы защитить стеллиандров?
   И погубить гаттерийцев?
   К которым мы незваными гостями пришли за тем, что те по праву считают своим, а мы – своим?..
   Но иначе нас ожидает смерть, жестокости которой не может быть оправдания...
   Но, может, если с ними поговорить, чтобы они поняли свою неправоту, что нельзя так поступать с людьми, которые им, в общем-то, не сделали ничего плохого...
   Не успели, по крайней мере...
   Как поступил бы на моем месте королевич Елисей?.. А Сергий?.. Сергий... Сколько времени я тут потерял, вместо того, чтобы искать тебя, Волк...
   Ой, не нравится мне все это... Чем бы ни кончилось – все не слава Богу... И что я тут делаю?..
   Душевные метания Ивана были в самом разгаре. Делегация подходила к концу.
   – ... А ты, кажется, ванадец... Да. Это так... Ты импульсивен, легкомысленен и влюблен. Имя ее... Адриана. А твое... Бутан... Иран... Нет, Ирак.
   Трисей зарычал, огромная его ручища ухватила ошарашенного пунцового сына архитектора за шкирку, да там и была перехвачена тонкими сильными пальцами ясновидящей.
   – А ты – герой... – уже не говорила, а шептала женщина в черном, но даже шепот ее разносился гулким эхом по притихшему залу. – Тебе проще выдернуть дерево с корнем... чем обойти его... Ты честен, отважен... но слишком прямолинеен и прост... Ты вполне мог бы быть предводителем... этого славного отряда... Но тебя... зовут... Трисей...
   – Нет!..
   Но его никто не слушал.
   Шок.
   Акефал прав.
   Мы покойники.
   На запястье правой руки царевич почувствовал холодные пальцы гаттерийки.
   – Ты... У тебя из всех, собравшихся здесь... самая сильная... заинтересованность... в успехе... вашего предприятия... – синеватые веки на осунувшемся лице вздрогнули, глаза чуть не приоткрылись, но усилием воли колдунья сумела удержаться в ускользающем трансе. – Розовый мрамор... дым... Смрад!.. Ты был у оракула!.. Тебе был... обещан... успех... добрый... отзывчивый... мальчик...
   Теперь всем стало видно, что силы покидали ее.
   – Твое... имя... имя... короткое... из четырех букв... Гласная... Согласная... Гласная... Согласная... имя... Язон!!!
   Если бы Иванушка не подхватил провидицу, она бы упала на пол.
   Если бы она упала, он не сумел бы ее рассмотреть так близко.
   Если бы он не сумел ее рассмотреть так близко, до него еще не скоро бы дошло, что колдуньи могут одновременно быть и первыми красавицами королевства.
   Если бы до него дошло это не скоро, возможно, руки его бы не дрогнули, и он не уронил бы ее на пол.
   Неизбежность, однако...
   Последовавшая за сим конфузом суматоха скомкала вторую часть приема – оглашение задания на завтра, но и из пары злобно брошенных Ксенофобом фраз Иван понял, что его ждет.
   Бешеные медные быки, пышущие огнем, которых надо запрячь в плуг и вспахать на них поле.
   "Это катастрофа. Я погиб," – захолодело все внутри у Иванушки. – "Я же не умею пахать!.."