Багдерина Светлана. Иван-Царевич и С.Волк

   – Здорово! – выдохнул Иван, когда повествование было окончено. – А этот принц Роланд – твой предок?
   – Да. Он – основатель нашей династии. А это Холодное ущелье – вообще место беспокойное. Вот, например, буквально год назад во время охоты я там встретил дикого великана, и мы бились с ним два дня и три ночи. Вот это была заварушка!
   – И кто победил?
   – Ну, я, вроде... По крайней мере, над камином в спальне сестер прибита его голова.
   – Какой ты молодец!
   – А ты когда-нибудь встречался с великанами?
   – Нет.
   – А с драконами?
   – Нет.
   – А с троллями?
   – Нет... Только с русалками, ведьмами и оборотнями.
   – Класс! Расскажи!
   Иванушка внутренне вздохнул, вспомнив, как все это происходило, набрал в грудь воздуха, и...
   Теперь с раскрытым по непонятным причинам ртом слушал лотранец.
   – ...и тут они окружили избушку – их были сотни! Глаза их горели, как злобные бешеные уголья, а из оскаленных пастей сочилась ядовитая огненная слюна. Я приказал своим друзьям спрятаться в подполье, а сам с мечом в одной руке и луком со стрелами – в другой выступил вперед. "Ну, что, тошнотворные твари," – обратился я к ним, и они взвыли в тысячу глоток от всепоглощающей ярости. – "Подходи по одному навстречу собственной погибели, презренные псы!" И они бросились на меня, как один...
 

* * *

 
   Гарри-минисингер, слегка для виду поломавшись, получил от князя Ярославского спецзадание, выполнить которое не мог никто, кроме него, и вообще, на него, затаив дыхание, смотрит весь прогрессивный Вондерланд, и ты просто не имеешь права наплевать на судьбы своей Родины, когда враг стоит у ворот столицы и отечество в опасности.
   Короче, бард должен был сочинить песни ("Баллады!" – снисходительно поправил Серого Гарри) про предательство некоего короля кое-какого государства, исчезновение одного законного наследника престола и его появление в недобрый для него час в одной древней столице, где коварный и злобный король этого некоторого государства заточил его в подземелье, чтобы не мог он объявиться и спасти свою неуказанную многострадальную страну от заклятого врага... врагов, не называя пока имен, но весьма прозрачно намекая на них. И, заодно, посмотреть, как народ будет на все это реагировать.
   И вот теперь он сидел, подсунув под себя ноги и пуфик, на мостовой у музея, положив для прикрытия и материальной пользы перед собой широкополую черную шляпу, выпрошенную неделю назад у Гугенберга, и под перезвон лютни выводил:

 
...В том самом краю, что мечтатели ищут напрасно,
Где солнце ночует, и лето кочует зимой,
Страной правил рыцарь...
 

   С утра это было уже десятое место. Люди, только заслышав звон менестрелевой лютни, сбегались со всей округи, собирались толпами и глазели на арапа-минисингера. А, заодно, и слушали его песни (баллады) и пополняли бардовский бюджет.
   И реагировали.
   Внезапно упавшая на Гарри тень, содержащая слишком много острых углов и перьев для его душевного спокойствия, заставила слова канцоны застрять в горле.
   Вокруг сразу посветлело – народ испарился как по мановению волшебной палочки, как будто его никогда тут и не было.
   – Я ничего, – широчайше улыбнулся минисингер, не поднимая глаз, и быстро сгреб шляпу, пуфик и себя с земли. – Я просто так. Я уже ухожу. Все. Меня нет. Пока!
   – Постой-постой! Куда это ты? – незнакомец ухватил его за куртку. – Ты откуда? Из Бганы? Нванги? Мсиваи?
   Гарри оглянулся – и замер.
   За шиворот его держал такой же черный человек, как и он сам. Только с кольцом в носу. И в доспехах королевского гвардейца.
   – Ага, – голова барда кивнула, не спросившись мозгов. – Оттуда.
   – Я так и думал!!! – взревел негр и заключил его в объятия. – Мсиваи! У них у всех такие нелепые шнобели! Это же в сорока километрах от нас! Я же из Манмавы! Земеля!!!
   Менестрель почувствовал, что еще чуть-чуть – и его кости затрещат, последуя примеру лютни.
   – Псти... – прошипел он последним воздухом в легких.
   – Ох, извини, братишка, чуть не задавил тебя – но я уже десять лет земляков не встречал! Я уж, было, подумывал, что я со всего Узамбара на этом севере один! Ну, браток, как же я рад, как я рад! Просто счастлив!!! Пойдем, выпьем, бвана! Поболтаем хоть на родном языке – я уж его забывать тут, в этой дыре, стал!!! – и лейтенант, обхватив нового знакомого за плечи, поволок его в сторону одного из "Бешеных вепрей".
   – Я не говорю по-вашему, – промямлил мини-сингер. – Меня похитили белые и увезли в Вондерланд, когда я был еще совсем маленьким ребенком.
   Лейтенант, кажется, сильно расстроился, но быстро пришел в себя.
   – Ну, ничего. Самое главное, что мы встретились. Кто бы мог подумать! В такой дали от дома! Во, блин! Тебя как зовут?
   – Местные называют меня Гарри, – уклончиво отозвался певец, что есть силы стреляя глазами по сторонам в поисках хоть кого-нибудь, кто мог бы прийти ему на выручку. Но желающих вмешаться в воссоединение узамбарского землячества почему-то не было, и ему не оставалось ничего другого, как покорно тащиться за гвардейцем в кабак.
   – А, это, наверно, от нашего "Нгар", – проявил чудеса догадливости лейтенант. – Они наши имена вечно коверкают, эти белые! А меня зовут Майк. Но ты можешь называть меня Мкаи. Ха! Я уже и имя собственное чуть не забыл! Ха-ха-ха!
   – Ха-ха, – согласился менестрель.
   – Ну, что ты такой скучный, Нгар, – тряхнул его легонько новообретенный земляк. – Заруливай сюда – я угощаю! – затащил он мини-сингера в "Вепря".
   – Эй! Бвана! Вина нам самого лучшего и рагу из оленины! Чоп-чоп!
   – Оленины нет, лейтенант.
   – Ну, тогда говядины!
   – Говядины нет, лейтенант.
   – Ладно, и курятина сойдет!
   – Курятины нет, лейтенант.
   – Карамба! Что у вас есть?!
   – Голубятина, воробьятина, кошатина к вашим услугам, господа. С крапивным соусом.
   – Ты чего, бвана, сбрендил?! Или у вас тут вамаяссьская кухня?
   – Кухня у нас самая обыкновенная, кирпичная, – обиделся трактирщик, – но мы, вообще-то, в осажденном городе находимся, а принц Сержио, да продлит Памфамир-Памфалон его драгоценнейшие годы, намедни пожег все склады. Так что, соглашайтесь на кошатину. В "Осином гнезде" и этого сейчас нет. У нас – эксклюзивные провайдеры.
   Мкаи издал губами неприличный звук и снова сгреб Гарри в охапку.
   – Пошли отсюда, земеля. Я тебя в солдатскую кухню при дворце проведу. Уж там-то тебе не скоро крысятинки отведать приведется, это я тебе обещаю. Да и пойло там, наверняка, получше этого будет!
   Еда с офицерской кухни, и впрямь, оказалась не чета маринованной лягушатине, подаваемой с некоторых пор в городе, вино еще лучше, и после седьмой бутылки мини-сингер и лейтенант стали закадычными, не-разлей-вода друзьями.
   Мкаи рассказывал, как попал он на службу к вондерландскому королю, о доме и родителях в далекой Нгоро, о смазливенькой девчонке Дрездемоне, с которой познакомился недавно тут, в городе, и на которой обязательно женится, если останется жив после того, как сообщит об этом своем намерении Сильвии, Бланке и Марго – другим смазливеньким девчонкам, с которыми познакомился немного пораньше, о том, какой напыщенный индюк этот ваш герцог Айс, и о том, что зато их капитан Кросс, хоть и суров, но, кажется, настоящий мужик, и что при распределении квартир мастер-сержант Фиттинг загреб себе лучшую комнату только потому, что это маленький урод возомнил себя доверенным лицом кронпринца, и чего ему это потом стоило, и как...
   Что было дальше, что он сам рассказывал Мкаи, и рассказывал ли что-нибудь вообще, Гарри помнил плохо. А после этого ничего не помнил вовсе.
   Очнулся он только утром, в подсобке кухни первого "Вепря" от осторожного, но настойчивого похлопывания по опухшей физиономии.
   Усилием воли, которого Ури Геллеру было бы достаточно для завязывания рельса морским узлом, он заставил себя разлепить один глаз на десятую долю миллиметра и выглянуть в окружающий мир.
   Кто-то толстый, белый, с кудрявыми черными волосами склонился над ним. И еще один, блондин. Выражений лиц было не разобрать, но это и к лучшему.
   – ...Гарри... – донеслось до него сквозь похмельный туман. – ...ри...
   – ...м-м-м... – ответил он.
   – ...принесли сюда вчера вечером...
   – ...м-м-м...
   – ...как спасся...
   – ...м-м-м...
   – ...бедняга...
   – ...м-м-м...
   – ...его пытали...
   – СТО?! – мини-сингер подскочил, как Ванька-встанька, едва не опрокинув склонившегося над ним человека. – Кого?!
   – Тебя? – осторожно уточнил тот.
   – Нет!
   – А почему тогда у тебя кольца в носу и в губе?.. И в ухе тоже! Что они с тобой сделали?!
   Со мной? У меня? А что со мной сделали?.. Что со мной сделали?!
   Кто это спросил?
   Кажется, Санчес.
   Верный Санчес...
   – Это сесяс модно, – снисходительно дохнул перегаром Гарри. – Насываеса... Пир Сингх. По имени бхайпурского пророка. Последний писк в определенных кругах. Не для ссех, конесно. Я удивляюсь, как ты эсого до сих пор не снал.
   – Да нет, я слышал, конечно... Где-то уже. Только не помню, где. Конечно, я знаю, что это такое. И сам хотел сделать. Естественно. Если тебя не пытали, ты не подскажешь, где это тебе делали, я схожу на досуге... Когда все утрясется, я хотел сказать.
   – Нес проблем. Эсо делает один мой семляк.
   – Из Голденмюнде?
   – Из Уз... Голденмюнде.
   – Ну, если с нашим соловьем все в порядке, я пошел к посетителям, – проворчал мастер Варас.
   – Я принесу тебе чего-нибудь попить! – выскочил за ним Санчес.
   Как только они оба вышли, Гарри каким-то образом принял вертикальное положение и сумел без посторонней помощи подобраться к маленькому зеркальцу на стене у двери.
   На него глянула небритая черная морда с золотыми кольцами в распухшем носу, нижней губе и левом ухе, к которым было невозможно прикоснуться. Теперь он понял, чем объяснялся его таинственный акцент.
   Минисингер чуть не заплакал от жалости к себе.
   – Сертов Мк... Мак... ниггер!.. Это он! Больсе некому! Насколько я помню... Помню... Или не помню... Стоп его серную дусу не принял Памфамир-Памфалон, стоп его...
   – И верно, Гарри!
   В полумраке подвала появилось нечто белое, воздушное, с бледно-голубым ореолом вокруг хорошенькой головки.
   – Допрое утро, благородный княсь, – склонил голову менестрель. Может, хоть Серый ЭТО не заметит...
   – А мы ведь все эти три дня беспокоились за тебя...
   – СКОЛЬКО?!?!?!
   – Три. Сейчас идет четвертый. А что?
   – Если это одна ис твоих... суток, то...
   – Да ты что, Гарри, какие шутки, мы Муру всю плешь проели, чтобы он узнал, в какую тюрьму тебя бросили, а ты говоришь – шутки! А, кстати, что это у тебя с лицом? Тебя пытали? Кошмар какой-то...
   – А мне нрависса! Это сейсяс самый писк. Для мусественных и благородных.
   – Хи-хи. Бесса ме мачо.
   – Гарри, я принес тебе пива! Как ты себя чувствуешь? – с небес первого этажа по скрипучей лестнице спустился его ангел-хранитель с большим глиняным кувшином.
   – Спасибо, Сансес, осень плохо.
   – Попей, тебе будет лучше!
   – Ты хосесь сказать, я наконес умру? – с трагическим видом певец припал к широкому горлышку посудины.
   – Может, ты кушать хочешь? – заботливо поинтересовался Санчес.
   Минисингер поперхнулся.
   – Нес!
   – Ну, смотри, – пожал плечами Волк, достал из кармана банан в шоколаде и смачно облизнул его. – Тогда допивай, и пойдем.
   Пиво полилось на грудь.
   – Кх-кх-кх-кхуда?
   – К мастеру Иоганну домой.
   – В первый же день они с дедом нашли тот пергамент с изображением медальона, и мы уже отдали его ювелиру – моему двоюродному дяде Гензелю – он совершенно точно сказал, что через три дня сможет изготовить такой же, и его останется только передать новому хозяину, – рассказывал Санчес, бережно лупя мини-сингера по широкой спине.
   – А у мастера Иоганна мы будем писать пьесу для театра "Молния". Это же была твоя идея, помнишь, – продолжил Серый. – Про Шарлеманей, про принцев и про возмездие. В стихах и четырех актах с прологом и эпилогом. Мастер Варас уже послал поварят к нему, к папе Карло и к Муру. А заодно расскажешь, где ты пропадал все это время, и кто тебя так изукрасил.
   – И где его можно найти, – присоединился Санчес. – Кольцо я куплю по дороге.
   Творческий процесс продолжался третий час подряд.
   – ...Нет, она сама бы не потопрала бы сиросу на дороке. А если потопрала бы, то не усыновила! – убеждал всех протрезвевший в первом приближении мини-сингер.
   – А как тогда быть? – яростно вопрошал Волк. – На этом же строится вся наша пьеса! Надо убедить зрителей, что так оно действительно было, а не иначе!
   – Тут нужен какой-то знак, – решил Гугенберг. – Даже знамение.
   – В смысле? С кистями и золотыми единорогами на черном фоне?
   – В смысле, предзнаменование. Ну, удар грома там среди ясного неба, например, или вещий сон, или слепой старец, выходящий из темного леса – я читал, так всегда бывает, перед тем, как случиться чему-нибудь важному.
   – Какой вессий старес, Гуген, ты сево, это же средневековье, это уже лет двести, как не в моде! – замахал на него руками Гарри.
   – А что вы предлагаете в таком случае? – вопросил сеньор Гарджуло, перечеркивая и выбрасывая в корзину очередную страницу.
   – Сень сьево-нибудь отса – самый писк. Словессе, эффектно, и дохоссиво. Пьесы без сеней отсов, или, на хутой конес, дедусек, обресены ныне на провал. Я в эсом ассолютно уверен.
   – Ну, ладно, будет тень отца инфанта. Она явится к королеве за день до сражения и предречет... Что они там обычно предрекают, Юджин?
   – Голод, мор, язву желудка, повышение налогов, засуху, потоп... – начал перечислять офицер.
   – Хватит. Пишите, папа Карло.
   – Что писать?
   – Все. Ненужное потом вычеркнем.
   – Сергий, а как он к ней явится за день до сражения, если он тогда он был еще жив? – вдруг засомневался Санчес. – Давай, он на следующий день придет, а?
   – Не. На следующий день поздно будет.
   – Серес сяс – самое луссее.
   – Ладно, через час – так через час.
   – Пишите ремарку, сеньор Гарджуло – перед королевой появляется призрак отца инфанта.
   – О, горе мне, поверсен я коварссвом, пригрел я анаконту на грути... – продолжил диктовать Гарри, старательно оттопыривая при каждом слоге пронзенную золотым кольцом с серебряным сердечком нижнюю губу. Больше всего на свете ему хотелось забросить эту мерзкую побрякушку с проклятьями, призывающими голод, мор, язву желудка, повышение налогов, засуху, потоп и прочие вселенские катаклизмы на голову его самозваного земляка, но, как говаривал Шарлемань – слово – не воробей, не вырубишь топором, и перед горящими восхищенно-завистливыми глазами Санчеса назад ходу не было. И он стоически продолжал:
   – ...ево улыпка – слесы крокотильи, а поселуй – тарантула укус...
   – "Поселуй" пишется с одной "с", или с двумя? – прервал полет вдохновения директор театра.
   – Сево? – не понял Гарри.
   – А это что такое? – вытаращил глаза Мур, заглянув в рукопись.
   – Тарабарщина, – с виноватой улыбкой пояснил старик. – Я по-вондерландски не очень хорошо умею писать, и поэтому пишу ваши слова, но на нашем языке. Чтоб и ребяткам моим было понятно сразу, когда читать будут.
   – Пишите тогда с тремя, – махнул рукой Гугенберг.
   День догорал. Кабинет первопечатника был завален грязными стаканами, недоеденными бутербродами с... впрочем, происхождением их верхних компонентов было лучше не интересоваться, и исписанными, местами мятыми, местами рваными, местами с отметинами от чая, бутербродов и бананов в шоколаде листами бумаги. Где-то там, в глубине, была погребена корзина для мусора, пара стульев и не выдержавший напряжения мини-сингер. Но отряд не заметил потери бойца, и к закату "правдивая драма в четырех частях с прологом, эпилогом и хэппи-эндом" была готова.
   В ней было все – коварство, любовь, сражения, предательство, неугомонный призрак и таинственный найденыш, кризис самоосознания и зов предков, и опять интриги, страдания и метания, но самое главное – там был рецепт к действию для тех, кто эту пьесу посмотрит – то есть, для горожан. Народа. Толпы.
   Город и так уже гудел, как улей. Агитация против существующей династии в продуктовых очередях, эффективность которой была прямо пропорциональна их длине, туманные песни Гарри, которые в его отсутствие подхватили его коллеги по цеху – уличные певцы и бродячие артисты, тонкие намеки управляющих "Бешеными вепрями" на возможные скорые интересные события – не пропустите, будет о чем внукам рассказать (если живы останетесь), которые расходились по столице как круги на воде – все это будоражило общественность, придавало форму новым легендам и извлекало из шкафов и подвалов старые, несколько подзабытые, но еще дышащие и кровоточащие. Парады, наряды, балы, маскарады ушли в прошлое. Людям доходчиво объяснили, как плохо им живется, и они в это поверили.
   Королевские гвардейцы, дворцовая стража, и даже солдаты регулярной армии рыскали по городу, хватая всех, кто, с их точки зрения, походил на заговорщиков (то есть, хорошо одет, с большим кошельком и не способный оказать сопротивление), что было подобно выступлению духового оркестра в горах в период обвалов. Из дворца доносились слухи о пытках и тайных казнях, со стен – о неудачных вылазках и потерях.
   Люди ждали спасителя и были готовы принять его, но пока внешне все было спокойно – так покрытой бездонными снегами горной вершине не хватает всего лишь одной снежинки, чтобы вниз сорвалась лавина, погребая под собой королевства и династии.
   Через два дня, после вечернего спектакля, в гримерку Мальвины-Серого вбежал запыхавшийся Мур.
   Волк уже хотел кокетливо поинтересоваться, а где же розы, но увидел выражение лица стражника, и сердце пропустило удар.
   – Назначена казнь?
   – На воскресенье. После дневной службы в храме. На Дворцовой площади. Король напуган слухами о восставшем из мертвых инфанте, и приказал казнить обоих принцев. На всякий случай.
   – А сегодня среда?
   – Пятница.
   – ..............!!!!! Мы ничего не успеваем!!!
   – Как идут репетиции?
   – Еще до середины даже не дошли! Ты хоть представляешь, Юджин, – что такое выучить пьесу наизусть? Вам, людям, далеким от искусства, этого не понять!
   – И что будем делать?
   – Медальон когда будет готов?
   – Завтра, как старик и обещал.
   – А пораньше попасть во дворец ты не сможешь?
   – Нет. Нам обычно туда вход закрыт, ты же знаешь. Я же рассчитывал, что во вторник состоится общее собрание, и будет возможность... – Мур прервался на полуслове.
   – Что, ты что-нибудь придумал? – встрепенулся Волк.
   – Придумал. Надо поговорить с Гарри. Пусть завтра вечером как-нибудь навестит своего... земляка. Они же вечерами как раз в том дворе костры жгут, куда окошко нашего Ивана выходит! Это же моментом – ему и сказать-то всего пару слов царевичу – чтобы тот всегда говорил, что этот медальон у него с детства на шее! И ты, помнится, говорил, что у тебя какой-то магический амулет есть, при помощи которого ты в любом месте можешь Ивана найти – так мы дадим его Гарри, чтобы уж все наверняка было.
   – А он справится? – усомнился Волк. Несмотря ни на что, а, может, именно как раз по этой причине, к заносчивому менестрелю у него было весьма специфическое отношение.
   – Сергий, ты не справедлив, – мягко упрекнул его стражник. – Гарри – замечательный человек. Он талантлив, а у всех талантливых творческих людей свои... странности.
   Серый поморщился, и после недолгой внутренней борьбы, в которой был самим собой повержен, вздохнул:
   – Ну, ладно. Если ты за него ручаешься... пусть это будет Гарри. Но если что – это будет последняя странность в его недолгой жизни.
   – Не надо угроз, – укоризненно покачал головой Мур.
   – Это не угроза. Это констатация факта.
   Иоганн Гугенберг с большим рулоном в одной руке и ведерком клея – в другой, выбрал подходящую поверхность и приступил к работе. Взмах кистью, ловкое движение руки – и очередная афиша заняла свое место в интерьере города и его истории.
 

ТЕАТР «МОЛНИЯ»!!!

 

ТОЛЬКО ОДИН РАЗ!!!

 

ОТ АВТОРОВ «УЛИЦЫ ПОБИТЫХ СЛЕСАРЕЙ»!!!!!

 

ОСТРОСЮЖЕТНЫЙ МЕЛОДРАМАТИЧЕСКИЙ БОЕВИК

 

«БРАТ»

 

Этот спектакль совершит переворот!!!

 
   И внизу – шрифтом поменьше: "Вход бесплатный. Начало представления – в девять часов утра в воскресенье. Все собранные от спектакля средства пойдут на гуманитарные цели."
   Щелкнул кнут – и бочка водовоза, запряженная парой лошадей, резво покатилась прочь. Правый бок ее теперь украшал намертво приклеенный лист бумаги.
   А первопечатник, удовлетворенно хмыкнув, подхватил свое имущество и бодро зашагал к стене ближайшего трактира, и через минуту рядом с надписями "Мы работаем до восьми часов", "Даешь свет" и "Франсуа Генрих Манер – не очень умный человек" укрепился очередной плакат.
   После десяти часов вечера быстро стемнело, во дворце зажгли светильники, канделябры и фонари, и он засиял, осыпанный огнями, как королевский именинный пирог на стопятидесятилетнем юбилее, хотя, как говорят, короли столько не живут – работа у них больно уж вредная.
   В городских окнах засветились редкие свечки. После того, как выяснилось, что склад с ворванью сгорел тоже, в городе высочайшим указом была введена днем и ночью светомаскировка – "с целью введения противника в заблуждение". Наиболее любопытные горожане сразу же захотели узнать, с какой целью, кроме того, была введена также и голодовка, и сухой закон, но их вопросы часто просто отфутболивались от гвардейца к гвардейцу. Как правило, вместе с головами спрашивающих. После этого вопросы прекратились, но не исчезли. Они, как пружина в кресле, просто притаились до лучших времен.
   Теперь после темноты улицы становились безлюдными, и недобрая тишина нарушалась только мерным спотыкающимся шагом патрулей.
   Часы на храмовой башне пробили четверть одиннадцатого.
   У заднего хода дворца раздалось вопросительное "Стук-стук-стук".
   – Кто т... Что за шутки! – открылось и захлопнулось окошко калитки привратника.
   Стук-стук-стук.
   – Я сказал – что за дурацкие шутки!
   Стук-стук-стук.
   – Если ты, гадкий мальчишка, еще раз постучишь и убежишь – я вызову солдат, и они тебя...
   И тут темнота заговорила.
   – Мне нусен лейсенант Майк Атолло. Скасите, сто к нему присол ево семляк.
   – Земляк? – проворчал пришедший в себя через пару минут привратник. – А я думал, что вас на разных фабриках красят.
   – Я ессе меньсе месяса негр, а как узе вас, белых, ненавизу! – процедил сквозь зубы минисингер, презрительно прошествовав мимо в сопровождении предвкушающего веселый вечер молодого офицера.
   – Ха, Нгар, это просто классно, что ты пришел – мы тут как раз в кости игру затеяли!
   – Я не играю в косси, Мкаи, – снисходительно ответствовал мини-сингер.
   – И картишки разложили!
   – И в карсы тозе, – менестрель остался равнодушен.
   – И девчонки подошли. Вернее, проснулись!
   – Продазные зенсины – это посло, приясель.
   – И пятилетнего красного бочонок только что открыли!
   – Где?!
   – Ну, вот – другое дело! – радостно засмеялся гвардеец. – И, я надеюсь, что ты немного попоешь нам, земеля, а? Лютня твоя у нас осталась – правда, помятая маленько – так ведь ты на нее сам сел, помнишь?
   – У меня новая, – отмахнулся Гарри.
   – В прошлый раз ребятам знаешь, как понравилось! Особенно песенки про восемь покойников и жестянки-банки-склянки! Ты настоящий талант! Да мы, в Узамбаре, вообще все такие! Вон, в том дворике сидит наша теплая компашка, заруливай! Эгей, бваны, смотрите, кто к нам пришел!
   – Гарри! – завизжали девицы.
   – Гарри! – взревели господа офицеры.
   – Кружку нашему барду!
   – Скамейку нашему барду!
   – Подходи!
   – Наливай!
   – Хо-хо!!!..
   Проклятое солнце резануло по закрытым векам как ножом.
   Гарри застонал, попробовал отвернуться, напоролся щекой на что-то острое, застонал еще громче и сделал попытку поднять руку, чтобы закрыться от лучей всепроникающего наглого светила.
   Голова – как фабрика фейерверков после взрыва. Во рту гадостно. Язык – как собачья подстилка. На теле – как будто кордебалет плясал. Хотя, возможно, так оно и было.
   При мысли об этом мини-сингер улыбнулся – девчонки оказались хоть куда – как на подбор красавицы, умницы, просто обворожительны, а с начала-то показались – перезрелые туповатые дурнушки. Вот и доверяй первому впечатлению... А если бы не... не... как там ее... Айрина?.. Карина?.. ладно, не важно – то он бы в пух и прах в "девятку" продулся – а так хоть лосины и туника на нем, и...
   Медальон!
   Как кирпич... нет, как целый поддон кирпичей, рухнувший с пятого этажа, ударило это слово похмельного поэта по голове.
   Медальон. Который он должен был передать принцу Джону. И что-то при этом сказать. Что? Что он... что у него... что ему... Нет. Не то. Да и какая теперь разница... Где медальон?
   Гарри поднялся, попутно обнаружив, что спал в казарме, подложив под щеку разбитую новую лютню – подарок Мура, и принялся нервно себя обыскивать. Впрочем, это не заняло много времени. Карманов на остававшейся на нем одежде отродясь не было, а на шее висел только волшебный прибор – "иваноискатель" – переданный ему накануне князем Ярославским.