Багдерина Светлана. Иван-Царевич и С.Волк

   Минисингер метнул на Волка убийственный взгляд, но того он даже не задел.
   – Вы знаете этих мерзавцев? – рука царевич потянулась к мечу, и Серому даже показалось, что назови мини-сингер своих обидчиков, его друг бросится на их поиски, забыв про все на свете. Гарри, по-видимому, это показалось тоже, он решил, что его самолюбие в безопасности, и притушил свой пламенный взор.
   – Не знаю, – промолвил он, явно покривив душой, – Их было ч-численное п-преимущество, и они заставили меня в-в-врасплох. Ик. Если бы не это, й-я бы им п-пок-ик-казал! – и он угрожающе взмахнул кулаком, снова ойкнул, но схватился на этот раз за плечо.
   – Что? – поинтересовался Серый.
   Если бы взглядом можно было ожечь, на месте Серого сейчас лежала бы кучка пепла. Очень маленькая кучка, если быть точным.
   – Куда ты нас ведешь?
   – К-к одному своему д-другу.
   – Он содержатель постоялого двора?
   – П-постоялый д-двор! – презрительно фыркнул Гарри, обдав друзей душепробирающим амбре сивушных масел, одновременно стараясь не делать резких движений. – У него – целый ик... д-дом, ик... два ик-тажа... и ик... красильня! И он – меценат. Ик.
   – Что это значит? – шепотом спросил Волк.
   – Это значит – покровитель искусств.
   – И мини-сингеров тоже?
   – В первую очередь.
   – Понятно. Он сдерет с нас двойную цену за свое гостеприимство, чтобы потом отдать наши деньги этому пьянчужке.
   Непонятно, почему, но Иванушку это задело за живое.
   – Сергий, ты не прав. Нельзя судить о человеке, особенно о человеке искусства, по первому впечатлению. У них – нежные творческие натуры. Состояние натянутого обнаженного нерва – их каждодневная жизнь, они воспринимают мир не так, как все, а как бы полнее, объемнее, они видят и чувствуют то, что не замечает обычный человек, проходя мимо, погруженный в свои сиюминутные заботы, и не сознавая, что под ногами у него – вечность. Поэты пропускают вселенную через себя, испытывая...
   – И ты тоже?
   – Что?... – экспресс красноречия Ивана налетел на непрошибаемую бетонную стену с надписью "Отрок Сергий".
   – Я хотел сказать – и ты тоже был когда-то... мини-сингером?
   Иванушка на мгновение задумался.
   – Нет.
   Волк сделал вид, что поверил.
   – Ну, смотри, как хочешь, – пожал плечами он. – Но я бы на твоем месте не связывался с ним, хоть он и пропускает во всю вселенную... Что бы это ни значило. Или именно поэтому.
   Царевич упрямо, но чрезвычайно осторожно мотнул головой.
   – Ну посмотри же, Иванушка, этот твой Гарри – законченная пьянь, мини-сингер или нет. А пьяницы хороши только в одном случае – им проще выворачивать карманы.
   – Сергий! – буквально взвился Иван.
   – Но ведь так оно и есть! Я же не придумываю! Если бы срезать кошельки было бы удобней у трезвых, я бы ведь так и сказал, что мне за интерес врать?
   – Я не о том! Воровать – дурно!
   – Дурно воровать – дурно. А хорошо...
   – Сергий! Воровать – это гнусно! Брать чужое – преступление, и нет ему оправдания!
   – Оправдание всему можно найти.
   – Это силлогизм!
   – Так силлогизм или преступление?
   – Нет, я не это имел ввиду...
   – Так зачем говорить то, что не имеешь ввиду? Это называется "врать". А разве врать – это не дурно?
   Иванушка остановил на друге выразительный взгляд и промолвил:
   – Дурно врать – дурно. А хорошо...
   Вечерние улицы Мюхенвальда огласило громовое лукоморское ржание. Мини-сингер подпрыгнул, ойкнул, схватился за наболевшие места и с укоризной в нетрезвом взоре обернулся к своим спасителям.
   – Вы, наверное, издалек-ик-а?
   – Да, издалека, и у вас тут на краю света впервые. А что? – весьма определенное выражение лица Волка заставило совершить обратное путешествие слова Гарри, уже готовые вырваться наружу.
   – Ах, да, мы же не представились, – спохватился царевич. – Прошу простить нас великодушно, но несколько нестандартные обстоятельства нашего знакомства не позволили сделать это сразу же, но я полагаю, это можно исправить прямо сейчас. Это – мой друг, Сергий Волк, рейнджер, а я – царевич Иван. И мы прибыли из Лукоморья. Только сегодня вечером, несколько часов назад, если быть точными. И намереваемся пробыть в вашем великолепном городе некоторое время, уладить свои дела, и, конечно же, осмотреть достопримечательности, так сказать, исторические и архитектурные памятники, знаменитый дворцовый комплекс и прочие интересные места.
   – Очень приятно, – рот Гарри растянулся в натужной улыбке.
   – Да, и мы тоже очень рады встрече с вами, – даже при свете масляных фонарей искренность царевича была видна невооруженным глазом.
   – Ты за себя, за себя говори, – из уголка губ пробормотал Серый. – И кто тут из нас ренжер, мы тоже потом разберемся. А сейчас я в толк взять не могу – чего ты так радуешься что мы его встретили? Подумаешь, шшастье какое!
   – Если он действительно мини-сингер, ты не представляешь, как нам повезло! В нашем современном практичном и чересчур реальном мире их же осталось один на миллион! Это несказанная удача! Королевич Елисей за все время своих странствий – и то повстречал их меньше десятка – на страницах девяносто пять, сто двадцать, четыреста пятьдесят девять, пятьсот шестьдесят семь, семьсот сорок один, тысяча двести девяносто девять и три тысячи девятьсот девяносто пятой, в самой последней главе! Ты подумай только! Живой мини-сингер! Ты вообрази, что если это правда, и нам действительно так несказанно посчастливилось, то, статься, мы услышим настоящие баллады, может быть только что сочиненные, еще животрепещущие, пронизанные духом приключений, прикоснемся к романтическому миру отважных героев, славных подвигов, доблестных походов, прекрасных дам, вдохнем полной грудью пьянящий ветер дальних странствий...
   Серый вдохнул полной грудью, мысленно поклялся никогда и ни за что больше в жизни не давать повода Ивану говорить о мини-сингерах и балладах, а королевичу Елисею при встрече вообще устроить веселенькую жизнь, и погрузился в рассматривание неторопливо проплывающего мимо городского пейзажа – прелестей и чудес большого города.
 

* * *

 
   Примерно через полчаса знаменитые красильни предстали перед взором героев. Это подтверждала вывеска над дверью. "Красильня "Веселая Радуга" – вопреки невзрачной цветовой гамме гордо провозглашала она.
   На первом этаже, в маленькой комнатке, судя по всему – приемной, их встретил невысокий белобрысый парнишка со стрижкой "под горшок", с виду немногим старше Ивана.
   – Санчес, – с картинным полупоклоном, отставив ногу и помахав рукой в области коленок, представил его Гарри. – Наш редактор, ценитель и кормилец.
   Санчес смущенно улыбнулся и покраснел.
   – А это – приезжие иностранцы, принц Джон и странствующий рыцарь сэр Вульф из Лукоморья. Мы имели счастье, или несчастье, или, так сказать, не было бы счастья, да несчастье помогло – познакомиться сегодня в переулке Башмачников. Они пришли мне на помощь в некой весьма щекотливой ситуации, незваные, но желанные, я бы сказал. И они будут жить у нас.
   – Друзья Гарри – мои друзья! – не прекращая улыбаться, молвил красильщик. – Пойдемте, я покажу вам ваши комнаты! Правда, у нас тут немножко не прибрано, богемная жизнь, понимаете сами, но зато все свои. У вас багаж?
   – Да, с вашего позволения. Не могли бы вы помочь донести? Но если вам тяжело, мы сами... – царевич двинулся на улицу, Серый и Санчес – за ним.
   – Ого, – крякнул хозяин, взвалив на плечо мешок. – Что у вас там – чугун?
   – Золото, – отозвался Иван из-под другого мешка.
   Рыцарь Вульф скривился, как от зубной боли.
   Санчес споткнулся на ровном месте.
   – Шутка, гы-гы, – сказал Серый, делая царевичу страшные глаза.
   – Гы-гы, – старательно выговорил Иванушка.
   – Гы-гы, – задумчиво повторил Гарри с крыльца.
   Красильщик оказался словоохотлив, и пока мешки несли до второго этажа до гостевых комнат, успел поведать новым знакомым, что красильня раньше принадлежала его отцу, что когда тот умер и завещал предприятие ему, он, Санчес, учился в гуманитарной гимназии, каковую ему и пришлось покинуть в связи со вступлением в наследство, тем более, что не покинь он ее, его бы все равно, скорее всего, к весне бы выгнали за хроническую неуспеваемость, нарушение режима и непочтение к преподавателям, несмотря на все неплохие отцовские денежки, которые тот платил за образование своего единственного отпрыска. Рассказал он, но скорее, не как о факте, а как о забавном недоразумении, что дела в красильне со смерти отца идут неважно, что сколько бы он ни старался (а не старался он нисколько) – клиенты и работники разбегаются, и оставленные родителем капиталы тают не по дням, а по часам.
   – И что ты будешь делать, если разоришься?
   Санчес ухмыльнулся и скинул мешок на пол в одной из комнат.
   – Не ЕСЛИ разорюсь, а КОГДА разорюсь. Это вопрос времени, чувствую я... Не выходит из меня красильщика. Что делать буду? Стану трубадуром, буду бродить по свету с Гарри, играть на тамбурине, петь его песни...
   – А он действительно мини-сингер? – глаза Иванушки вспыхнули с новой силой.
   – Да, конечно! Самый лучший, какой только есть на свете – а мне их немало приходилось повстречать на своем веку – в гимназии, и за время знакомства с Гарри. Вы слышали, наверное, баллады "Король и шут", "Рыцарь и чудовище", "Чиль Ойленшпигель"?
   – Нет, – как завороженный, царевич покачал головой.
   – А "Птица и костер"?
   – Нет.
   – А "Королева тепла"? "Малиновый король"? "Когда окончен будет бал, и вновь взойдет луна..." – вывел Санчес, дирижируя себе рукой.
   – Нет...
   – Ну, да ничего страшного. Мы это быстро исправим. Скоро должен начать народ собираться – Эндрю, Джек Перкин, Юджин, Непогода, Малыш... Даже этот урод Кит придет. Не люблю я его, но он – друг Гарри... Кстати, вот это – ваша комната. Замок на дверях есть, но это не проблема – к нему любой ключ подходит. Живите, сколько надо. Постельного белья, правда, нет. Туалет на первом этаже, рядом с конторой, где приемная...
   – В смысле, туалет в доме, что ли? – не понял Волк.
   – Ну да. Не как у нас, в Лукоморье. Я читал – это из-за гигиены, – авторитетно пояснил царевич.
   – А я и не знал, что она заходит так далеко на восток.
   Теперь настал черед удивляться Иванушки.
   – Так она... это... везде действует... вроде...
   – Разве? Тогда надо быть осторожней.
   – ?!
   – С гигиеной шутки плохи. Когда она одна – еще можно справиться, а вот несколько – это, говорят, хуже медведя.
   В голову Ивану закралось определенное подозрение.
   – Сергий, извини, конечно, но ты уверен, что ничего не... э... не путаешь? Гигиена – это когда руки моют каждый день... или тараканов морят до того, как они начинают объединяться с клопами... или подметание пола, пока его еще видно... А гиена – это такой веселый компанейский зверек. Еще устойчивое словосочетание есть – смех гиены. И они собираются вместе, когда кому-то плохо.
   Рыцарь Вульф застыл, как громом пораженный.
   – Каждый день?!.. Тараканов?!.. Подметать?!.. М-да... Пожалуй, лучше встретиться с ги... гиеной...
   Санчес с интересом стоял и наблюдал за рождением истины, с уважением глядя на Ивана.
   – Приятно встретить образованного человека, – от души пожал он царственную руку. – Если что потребуется – говорите, не стесняйтесь. Всегда к вашим услугам. А сейчас пойдем в столовую – народ там собирается.
   – Сколько с нас за комнаты? – спросил Иван.
   Санчес обиделся.
   – Друзья Гарри – мои друзья. Не говорите глупостей.
   "Народ" на кухне уже собрался. Вокруг коренастого дубового стола, в окружении закопченных стен и давно не чищенных котлов сидела разношерстная компания: каждый второй – мини-сингер, каждый первый – поэт, определил уже наметанным глазом Серый, скользнув по живописным одеяниям и целой коллекции лютней, глиняных кувшинов с вином и девушек на коленях. Из еды на столе стояло маленькое блюдце с орехами.
   Серый деликатно ткнул локтем Санчеса под ребра:
   – Одни орехи на ужин – это тоже ваш варварский обычай, типа ги... гигиены, или я чего-то не понял?
   Хозяин смущенно улыбнулся в ответ:
   – Это в трактире дают бесплатно к вину...
   – А-а... – удовлетворенно кивнул Волк. – А трактир отсюда далеко?
   – Да нет, минутах в пяти.
   – Пойдем, прогуляемся, пока они тут глотки дерут.
   Через полчаса Санчес, Волк, трое слуг трактирщика и пять большущих корзин со всевозможной снедью вернулись в "Веселую Радугу" под одобрительные возгласы собравшихся.
   – Налетай! – по-барски взмахнул рукой отрок.
   Гости и хозяин не заставили себя долго уговаривать.
   – Санчес, где можно взять кружку? – спросил Волк, проглатывая подвернувшуюся под руку сосиску.
   – Вон там, не разделочном столе посмотри.
   – Ага, гут.
   – Что ты берешь?!
   – Кружку.
   – Так это же кружка из-под мусора!
   – Ну, тогда возьму эту.
   – Эта – из-под бульона!
   – А эта?
   – Ну-ка, дай посмотреть... Эта – из-под молока.
   Сэр Вульф бессильно опустил руки.
   – Слушай, хозяин, у тебя есть не кружка из-под чего-нибудь, а просто кружка?
   Санчес озадаченно почесал в затылке.
   – Ты знаешь – нет... Но я сейчас помою... – он схватил, не глядя, одну из посудин и быстро побулькал ее в огромном глиняном чане, черная матовая вода которого если и не была колыбелью жизни на Земле, то имела все шансы стать таковой после ближайшей глобальной катастрофы.
   Серый плюхнулся на скамью рядом с царевичем. Пение, если оно и начиналось в его отсутствие, на время, по вполне понятным причинам, прекратилось, и друзья воспользовались недолгим перерывом, чтобы тоже перекусить.
   Волк выудил из кучи угощений нечто гладкое, продолговатое и коричневое, с недоумением повертел в руках, но попробовать не решился.
   – Что это? – осторожно осведомился он у Ивана.
   – Где? – повернулся царевич. – А, это... Это – банан в шоколаде.
   – Чего? – подозрительно переспросил Сергий.
   – Фрукт такой, в... э... ну, короче, это вкусно. Попробуй. Тебе должно понравиться.
   Серый с видом патриция над чашей цикуты откусил крошечный кусочек и со страдальческим видом принялся жевать. Проглотил. Потом еще. И еще...
   – Надо же!.. Банан в шоколаде... – блаженная улыбка заняла все доступное пространство на лице странствующего рыцаря. – Ешеньки-моешеньки!... Чтоб я так жил!... Банан в шоколаде!... А ну, давай еще, – и он с решительным видом принялся ворошить ближнюю к нему груду продуктов.
   Внезапно все вокруг смолкло. Это Гарри взял лютню.
   – Ну-с, начнем, – полупьяно поблескивая раскосыми зелеными глазами, молвил он, и все разом вдруг загомонили, стараясь перекричать друг друга:
   – "Ты мой родник"!
   – "Я выпью вина"!
   – "Маятник"!
   – "Рыцаря и менестреля"!
   – "Шарманщика", Гарри, "Шарманщика"!
   Полные губы минисингера удовлетворенно покривились.
   – Все споем, не спешите, наше время впереди, – мягко проговорил он. – Но начать я хочу с песни, которую я сегодня бы посвятил моим друзьям, принцу Джону и сэру Вульфу.
   И в полной тишине поплыли первые аккорды.

 
...Смерть надо мной —
Как солдат на боевом посту.
Но я от нее уйду
По границе миража —
Ей меня не удержать
В гибельных местах —
Я давно забыл,
Что значит страх.
Ведь золото – прах.
В дальних мирах
Оно не дороже свинца...
Слава и власть —
Дьявола пасть,
А мне бы в огне не пропасть...
А мне бы дойти до конца...
Я в пути...
 

   Когда певец закончил, царевич рыдал – то ли от счастья, то ли от полноты чувств, то ли от выпитого вина.
   – Сергий, ты понимаешь, это – гениально! Он – гений! Гений!.. – только и повторял он.
   А тем временем Гарри вновь ударил по струнам.

 
Берег не встреченный, остров ненайденный,
Призрачной пристани девственный рай,
Грезы огарок, у неба украденный —
Все, что имею – твое.
Выбирай...
 

   Некоторые музыканты стали перебирать струны своих инструментов, и их голоса бархатной нитью вплетались в песню Гарриной лютни. Девушки, закрыв глаза, покачиваясь, как в экстазе, безмолвно шевелили губами, повторяя слова, навечно врезанные в скрижали их душ огненными буквами истинной любви. Иван, раскрыв рот, вытянул шею по направлению к минисингеру и забыл дышать. Даже Серый перестал жевать и склонил по-собачьи голову набок, серьезно вслушиваясь в колдовские звуки баллады. Гениально или пошло – он в этом мало разбирался. Знал он только одно – совершенно неожиданно ему это нравилось.
   Песни и разговоры продолжались далеко за полночь. Когда гости расходились по домам, гостевым комнатам и просто тюфякам на полу, часы на городской башне пробили четыре.
   Царевич и Волк неровным шагом, в обнимку прошествовали в свою комнату. Серый в отуманенном усталостью и вином мозгу лелеял перспективу поспать завтра (в смысле, сегодня) подольше (в смысле, до завтра). В широко раскрытых же очах Иванушки горела одна, но пламенная страсть – увидеть завтра (в смысле, опять сегодня) в два часа дня своими глазами настоящий рыцарский турнир, проводимый Шарлеманем, о котором ему весьма опрометчиво, по мнению Серого, в недобрый час брякнул Санчес. Победитель турнира получит в супруги прекрасную Валькирию – единственную дочь короля.
   – Ну-ну, посмотрим, чья возьмет, – грозно бормотал Волк, заваливаясь на свою кровать, хотя в глубине души что-то маленькое, гнусно хихикающее, подсказывало ему чья же все-таки возьмет.
 

* * *

 
   Злой, не выспавшийся Серый вот уже полчаса пытался найти в толпе разряженных зевак Ивана. Санчеса и Гарри они потеряли почти сразу, оттертые беспорядочно двигавшимися горожанами, солдатами, минисингерами и продавцами сосисок, пирожков и бананов в шоколаде. Потом они купили Иванушке зеленую бархатную тунику и оранжевую атласную рубашку – отчасти потому, что такие же были на рисунке на странице четыреста восемь "Приключений Лукоморских витязей" на королевиче Елисее, побеждающем на турнире в Шленниберге Безумного Кабальеро, а главным образом потому, что Серому надоело, что на его друга (а, точнее, на его белый кафтан, скроенный по последнему всхлипу лукоморской моды) все вондерландцы показывали пальцами.
   Отпустив вульгарным невежам десяток-другой затрещин, на третьем десятке Серый сдался и затащил царевича в ближайшую лавку готового платья, невесть откуда взявшуюся за городскими стенами, где и приобрел Ивану, презрев его отчаянные протесты, то, что ближе к выходу висело. Царевич поклялся, что скорее умрет, чем наденет на себя ЭТО, но Волк прошептал волшебные слова "Пока ты тут рядишься, мы там на турнир опоздаем", и тот обреченно согласился. Воспоминания о том, что нечто похожее он уже видел раньше в Книге, слабо утешили его. Что хорошо смотрится на королевиче Елисее...
   Оставлять свой кафтан в лавке, равно как и таскать его везде за собой в руках, Иванушка не захотел, и тогда, не мудрствуя лукаво, Волк натянул покупку прямо поверх его лукоморской одежки. Возражения царевича были успешно пресечены быстрым замечанием продавца, что в таком виде благородный дворянин похож на настоящего рыцаря, и кто не знает – ни за что не догадается, что под туникой у него не гора мышц. Комплимент был сомнительного рода, но сэр Вульф не дал царевичу задуматься, а невежливо дернул его за атласный рукав и снова сказал, что они опаздывают. Это спасло положение.
   И вот теперь, покупая парочку бананов, Волк упустил из виду своего друга, который, как ненормальный, бросался то туда, то сюда, стараясь увидеть, понять и впитать все то, о чем раньше ему приходилось только читать и мечтать – огромное огороженное ристалище, высокие трибуны для знати, богатые шатры рыцарей-участников турнира, безумное буйство цвета на вымпелах и штандартах, грозные гербы, ржание исполинских боевых коней, звон смертоносного металла, пронзительные вскрики фанфар, объявляющих о появлении очередной великородной фамилии и пьянящие запахи лошадей, оружия, тысяч человеческих тел и рыцарской славы.
   Серый, яростно крутя больной головой по сторонам и изредка подпрыгивая, без особой, впрочем, пользы, вскоре обнаружил, что толпа вокруг значительно поредела, а сам он оказался в роще, среди каких-то пестрых островерхих палаток, вокруг которых деловито сновали слуги и стояли большущие лошади. Продолжая внимательно вглядываться в лица прохожих, он двинулся дальше.
   У самой дальней палатки, черной, не как остальные, он и обнаружил своего друга. Иван стоял зеленой бархатной спиной к нему и затягивал подпругу чьего-то коня.
   Серый вдруг разозлился. Ты тут встаешь в двенадцать часов утра, прешься пешком через целый город, натыкаешься на каждом шагу на толстых вонючих бургеров (или бюргеров, как там они называются?), а он не может подождать, пока его бедный страдающий друг не купит себе на завтрак (он еще и голодный вышел!) пару бананчиков в шоколаде!
   – Ну и свинья же ты, царевич! – с сердцем произнес он в затылок Ивану.
   Тот недоуменно повернулся, ненароком задев Волка локтем. И только тут он понял, что говорил не с затылком, а с лопатками...
   – В смысле? – удивился незнакомец.
   Если бы этой фразой он и ограничился, может быть, все кончилось бы для него хорошо. Но он имел неосторожность презрительно посмотреть на Серого сверху вниз. Или просто посмотреть сверху вниз – вариантов у него не было. Все остальное дорисовало раздраженное воображение Волка.
   За ноги затащил Серый бесчувственное тело подальше в кусты около черной палатки, поправил примятую траву и, пожав плечами и заложив руки в карманы, вразвалочку направился дальше, чувствуя себя все лучше и лучше с каждым шагом.
   – Он меня толкнул, – сообщил он спешащему куда-то шуту.
   – Он меня толкнул, – пожаловался встречному дворянину.
   – Он меня толкнул! – воззвал он к справедливости гончей под кустом.
   И довольно улыбнулся.
   Солнце вновь светило ярко и приятно припекало.
   Небо снова обрело синеву.
   Люди вокруг опять стали дружелюбными и милыми.
   Нет, все-таки, пока на свете есть наглые жлобы, которые считают, что они могут смотреть на тебя сверху вниз только потому, что они выше ростом, и которым можно надрать задницу – жизнь не такая уж и мрачная штука.
   Иван потерялся почти сразу же, и то, что он некоторое время находился недалеко от Серого, вплоть до того момента, когда тот остановился у лотка разносчика чтобы купить себе завтрак, было чистой случайностью – царевич был уже потерян для этого мира, всерьез и надолго. Окружающий его мир мальчишеских грез, мир, оживающий на страницах по желтевших фолиантов и в песнях бродячих менестрелей и трубадуров, романтический мир доблести, чести и отваги, мир, где прекрасные дамы томились в темницах у драконов, а рыцари без страха и упрека, презирая смерть, шли на все ради шелеста тонкой вуали, этот блистающий ослепительный головокружительный мир был рядом с ним! Могло ли быть счастье большее, чем прикоснуться к нему, вдохнуть пыль его дорог, услышать рев турнирных рогов, призывающих лучших из лучших на ратные подвиги!..
   Как броуновская молекула, отталкивался он от одних и перелетал к другим, стараясь уловить ненасытными ушами малейший подробности, не пропустить самой незначительной детали.
   – Вы слышали, говорят, сегодня опять появится Черный Рыцарь!
   – Не может быть!!!
   – Да! И он будет сражаться за руку и сердце принцессы!
   – Генри, не отставай, потеряешься...
   – А вы знаете, я слышала, будто он – сын Лотранского короля...
   – Кевин Франк?!..
   – Да нет же! Это невозможно, милый!
   – Сосиски! Горячие сосиски!
   – Еще как возможно, Люсиль!
   – Шарлемань его ненавидит!
   – Что булочник может понимать в политике!..
   – От сапожника слышу!
   – Но он-то любит принцессу Валькирию и жить без нее не может!
   – Я тебе потом объясню, сынок...
   – Ах, как это романтично, друг мой!..
   – Да-да, в этом-то все и дело!
   – Парочку сюда, мальчик...
   – Я совершенно точно знаю, что именно поэтому король боится, что к вечеру он получит Кевина Франка в зятья.
   – Сам-то он хочет выдать ее за генерала Айса!..
   – Горячие сосиски!
   – Так вот почему тот остался здесь, в то время, как вся армия ушла на запад сражаться с Шантоньцами!
   – Конечно! А вы как считали, любезнейший!
   – Генри, Генри, иди сюда, проказник!..
   – Ну уж против Айса ему не выстоять, будь ты хоть сам Карл Великий!
   – Да... Боюсь, ты прав, Эгон...
   – Но есть еще Георг фон Ривин, и сэр Ганн...
   – Эй, ты, с сосисками!..
   – А Алекс де Жадан и...
   – Да сэр Вильям Фрей...
   – Ах, как это романтично, друг мой!..
   – Сосиски! Сосиски!!!
   – Черный Рыцарь...
   – Генри! Вот вернемся только домой!..
   Обрывки разговоров на одну и ту же тему доносились со всех сторон до Ивана – принцесса Валькирия, Айс, Черный Рыцарь, Шантонь, Шарлемань... И сосиски.
   Ошалевшего царевича толпа вынесла на край леса, туда, где раскинулись шатры участников турнира – претендентов на руку благородной Валькирии. Там и тут, среди деревьев расхаживали оруженосцы, герольды, слуги, а иногда через откинутый полог шатра удавалось поймать краем глаза священнодействие – облачения рыцаря в боевые доспехи.
   Иванушка сам не заметил, как оказался у самого крайнего шатра, черного, наполовину скрытого в густых кустах. Боевой конь стоял рядом, полог был отогнут, и ни вокруг, ни внутри никого не было.