Страница:
Хун даже нахмурилась.
– Ну и скажешь ты! Лянь Юй обиделась.
– Может, я и несвязно говорю, да зато правду: когда он на кровати лежал, то стонал не переставая, а когда на светильник смотрел, – у меня сердце разрывалось, такой у юноши вид печальный был. А что, если он заболел?
Выслушав служанку, Хун про себя подумала: «Не бывало мужчины, которого не сумела бы обмануть женщина. Но чересчур усердствовать я все-таки не стану».
Подмигнула служанке и говорит:
– Благородный юноша страдает, почему бы не утешить его?
Вынула из сундука мужское платье. А что произошло дальше, о том в следующей главе.
Глава четвертая
Итак, красавица Хун вынула из сундука мужское платье, переоделась. Взглянула на себя в зеркало и говорит:
– Когда-то ушаньская фея[98] приняла облик тучки и поливала чуского князя Хуай-вана[99] дождем, чтобы его соблазнить, а сегодня гетера Хун в облике мужчины собралась искусить молодого Ян Чан-цюя. Смешно!
Лянь Юй тоже рассмеялась.
– Стоило вам облачиться в мужской наряд, как лицом и фигурой вы стали похожи на господина Яна. Правда, на щеках у вас пудра!
Хун в ответ:
– А вот у Пань Аня[100] было такое белое лицо, что казалось напудренным. А потом, в городе много белолицых княжеских сынков, да и ночь темная, – никто меня не узнает!
Рассмеялись обе и, негромко разговаривая, вышли из терема.
Тем временем молодой Ян, влюбившийся в Хун на пиру с первого же взгляда, томился на постоялом дворе, не в силах заснуть, читал стихи и мечтал только об одном: встрече с любимой. Но, как известно, на пути к мечте всегда найдется помеха… Вдруг с восточной стороны двора Ян услышал голос, отвечавший ему стихами. Юноша прислушался, но не мог разобрать, мужчина это или женщина. Неизвестный декламировал «Призыв к уединению» Цзо Сы[101]. Голос был печален и нежен – словно осенью кричал гусь, отбившийся от стаи, словно одинокий Феникс с Даньшаньских гор призывал подругу. То был голос необыкновенной красоты!
Удивленный Ян начал читать в ответ «Фею реки Ло» Цао Чжи[102]. И два голоса, один с востока, а другой с запада, слились в один. Тот, что с востока, был чист, как яшма, рассыпанная на подносе, тот, что с запада, звучал мужественно, как звенит меч воина. И один вторил другому, звал его… Вдруг голос с восточной стороны двора замолк, и раздался стук в ворота. Ян снял запоры и увидел при свете луны юношу неземной красоты. Он был белолиц, с сияющим открытым взором – поистине небожитель, спустившийся на землю!
Ян приветливо обратился к незнакомцу:
– На дворе ночь, путники в такую пору редки. Кто же вы, блуждающий под луной?
Юноша в ответ:
– Я из западных краев. Люблю реки и горы. Прослышал, что в Поднебесной нет ничего красивее Сучжоу и Ханчжоу, и приехал сюда. Остановился на соседнем постоялом дворе, вышел погулять и почитать стихи. Услышал ваш голос и пришел, чтобы насладиться беседой с вами, пока сияет луна.
Ян обрадовался обществу и пригласил юношу в комнату, но тот отказался.
– Зачем лишаться этой красоты? Давайте побеседуем здесь.
Ян не возражал.
– Куда вы путь держите?
– Иду в столицу из Жунани, – ответил Ян, – сдавать экзамен на должность. В Ханчжоу живет мой друг, но дома я его не застал, и пришлось остановиться здесь.
Юноша улыбнулся и произнес:
– Как удивительна эта встреча на постоялом дворе! В нашей быстротечной жизни такие приятные случайности – великая удача! Но почему мы сидим грустные, любуясь чудесной луной? У меня есть кое-какие деньги, у вас – мальчик-слуга. Не послать ли нам за хорошим вином?
– Я не любитель вина, в отличие от Ли Бо, а вы не похожи ли на Хэ Чжи-чжана[103], который готов был отдать за вино все? Однако не откажусь, если вы настаиваете!
Незнакомец отсчитал деньги, кликнул мальчика и велел принести вина. Тот мигом обернулся, и вскоре молодые люди ощутили легкое головокружение.
И тут юноша говорит Яну:
– Я так рад нашей встрече, что хотел бы на память о ней оставить вам стихи. Конечно, я не Ли Бо и не могу во хмелю создавать шедевры, но все же попытаюсь не опростоволоситься. Надеюсь, вы будете снисходительны!
Юноша спросил у Яна веер, достал тушечницу и кисть, пристально посмотрел на луну и начертал на веере вот что:
– Такого совершенства мне не достичь! А про какой дом говорите вы в последней строке?
Ян смутился.
– Да так, про один.
А Хун размышляла: «Стихи у него прекрасны, хотя это мне уже известно, но как он относится к женщинам, – вот что я до сих пор не знаю». Она разлила остатки вина и предложила:
– Давайте закончим наше пиршество! Я, кстати, слышал, что Ханчжоу славится своими гетерами, – сходим к ним!
Ян покачал головой.
– Негоже таким молодым и благородным юношам посещать злачные места. Что скажут люди? Ведь нам самим потом стыдно будет.
Юноша в ответ:
– Странные слова! А в старину говаривали: не осуждай за вино, не осуждай за любовь! Су У[104] свято хранил верность государю, однако сошелся с иноземкой и подарил Поднебесной Тун-го[105]. Сыма Сян-жу был большим поэтом, но только влюбившись в Чжо Вэнь-цзюнь, создал «Песню Фениксов», свой шедевр! Значит, любовь нужна и героям, и поэтам!
Ян снисходительно улыбнулся.
– Слова ничуть не странные! Ведь Сыма Сян-жу и так был знаменит. С другой стороны, чтобы обмануть привратника и проникнуть в дом Чжо, ему пришлось надеть короткие штаны и торговать вином на улице. И если всем последовать его примеру, то нравственность придет в упадок. Су У был выдающимся деятелем, беспредельно преданным престолу, и его имя гремело вплоть до времен царства Шу[106]. Но если бы не Тун-го, любовная связь могла и не сделать его тем образцом морали, каким он почитается по сей день. Только мы-то с вами не великие поэты и не выдающиеся деятели, потому не будем ссылаться на них.
Выслушав такой ответ, Хун подумала: «Я считала его ветреником, а он, оказывается, праведник!» И сказала:
– Может, вы и правы, но оставим любовь. Когда-то говорили – благородный муж ради дружбы жизни не пожалеет. Что же тогда дружба?
Ян улыбнулся.
– Вы и сами знаете, но хотите слышать мое мнение. Если два человека сблизились и нашли один в другом понимание, это и будет дружбой.
Юноша в ответ:
– А дружба ли, когда я другого понимаю, а он меня нет?
Ян сказал:
– Стоило Бо-я[107] заиграть на цитре, как появился Чжун Цзы-ци[108]. И так во всем: одно качество привлекает другое. Говорят же: Облако следует за Драконом, Ветер – за Тигром[109], однозвучное сливается, однородное сочетается. Разве не так?
Юноша продолжил:
– Верно, но как много людей злых, как много людей, для которых нет ничего святого! А ведь такие могут обмануть в дружбе. Возьмите Ван-вана – в бедности был он добрым, а разбогатев, стал скрягой. А вы встречали людей, которые оставались верными друзьями в бедности и в богатстве, в безвестности и возвысившись?
– В старину говорили: «В бедности друга не забывай, родную жену не выгоняй». Но ведь это о бедняках. А когда такой бедняк становится богачом, то для него существуют, наверно, другие пословицы.
– Наверно, – ответил со смехом юноша. – Но вот чего я не понимаю. Пословица гласит: «Птица сперва облюбует дерево, а уж потом гнездо на нем вьет». Ясно, что министры предпочитают дружить с монархами, молодые люди благородных сословий – с подобными себе. Но разве нельзя дружить просто потому, что достоинства и убеждения одного нравятся другому, и наоборот? И в то же время найдутся люди, которые дружат из корысти. Что вы об этом думаете?
– Судить о людях непросто, – произнес Ян. – Даже мудрецы иногда попадают впросак. И министры могут быть плохими друзьями, и простые люди. Мне думается, главное в дружбе – это поступать разумно и правильно, следуя лучшим образцам древности. Да и можно ли пренебречь мнением окружающих или забыть устои предков? Нельзя! А нам с вами, которые так далеки еще от совершенства, ничем пока не прославились, тем более. Я, к примеру, как и вы, наверное, только иду в столицу сдавать экзамен.
Юноша поднялся и на прощанье сказал:
– Давайте продолжим нашу дружескую беседу завтра, а сейчас пора спать, уже утро.
Яну не хотелось расставаться с приятным собеседником, он взял его за руку и предложил еще немного полюбоваться луной. Юноша в знак согласия кивнул и прочитал стих:
Теперь, узнав Яна, Хун поняла, что это и есть ее суженый. Придя к себе, она переоделась, зажгла светильники и велела Лянь Юй привести Яна.
А Ян, оставшись один, предался размышлениям о словах и поступках юноши, и когда дошел до его стихов, то внезапно все понял и рассмеялся:
– Да ведь сама Хун и была незнакомым юношей! Тут под окном вслед за легким покашливанием послышался голос Лянь Юй:
– Хозяйка вернулась и приглашает вас, господин. Ян усмехнулся и последовал за служанкой к дому
Хун, которая встретила гостя у ворот. Улыбнулась Яну и говорит:
– Уж вы простите, что заставила вас ждать, меня задержали. Впрочем, скучать вам не пришлось: гуляя под луной, вы обрели нового друга и даже раскрыли перед ним душу!
Ян в ответ:
– Вся наша жизнь, наши встречи и расставанья – сон. Недавно я видел чудесное сновидение: красавицу в Павильоне Умиротворенных Волн, а потом еще одно – нового друга в саду под луной. Но сны кончаются, и чувства, владевшие нами во сне, улетучиваются. Кто может ответить: Чжуан-цзы был бабочкой или бабочка была Чжуан-цзы[110][111]?
Оба посмеялись, но вскоре Хун, став задумчивой, заговорила совсем о другом:
– Я принадлежу к сословию гетер, но не стыжусь этого. Я без смущения приманила вас песней в павильоне и выпытала ваши мысли на постоялом дворе. Да, я гетера, но верю, что и цветок, брошенный равнодушным ветром в грязь, и яшма, упавшая в пыль, остаются цветком и яшмой и не становятся грязью и пылью. Я хочу любить вас и быть вам верной до смерти. Вы только начинаете свое возвышение, и у вас еще все впереди. Всего десять лет я живу в зеленом тереме. Может, нам улыбнется счастье?!
Голос Хун дрогнул, лицо стало печальным. Ян взял девушку за руку.
– Я еще молод, но читал древние книги и понял, в чем состоит любовь. Никогда не уподоблюсь я бабочке, порхающей с цветка на цветок. Чувства любимой для меня священны!
– Вы хотите утешить меня и потому изо всех сил стараетесь уверить меня в своей любви. Стоит ли это делать?
Ян в ответ:
– Я шел из Жунани, где живут мои мать и отец, небогатые и уже немолодые люди. А направлялся в столицу, где собираюсь сдать экзамен и добиться славы. По дороге на меня напали разбойники, отобрали у меня все, и дальше я идти не мог. Застряв на постоялом дворе, я решил полюбоваться Павильоном Умиротворенных Волн. Там увидел вас и сразу же полюбил. А вы откуда родом?
– Я из рода Ши в Цзяннани. Когда мне было три года, в нашу деревню нагрянули разбойники и убили моих родителей. После долгих скитаний я попала в зеленый терем. Я красива и могу выбирать среди гостей. Хотя за десять лет приняла многих, никого не любила. И вот – встретила вас. Вы кажетесь мне самым красивым на свете, и я хочу быть с вами вечно и забыть свое презренное звание.
В сокровенной беседе раскрывались сокровенные чувства, словно мандаринские селезень и уточка с реки Лошуй[112] радовались весеннему ветру, словно фениксы ворковали на горе Тяньшань… И появилось шелковое одеяло, а потом подушка с изображением селезня и уточки, и был «сон о тучке и дожде». Хун сняла шелковую рубашку, – и обнажились ее нефритовое тело и пятнышко «соловьиной крови»[113], и она легла, – и словно цветы персика под весенним ветром усыпали ложе, а из них, как из белых облаков, проглянуло солнце, что поднялось над бурным морем. И Ян прошептал:
– Я поразился вашему лицу, ничего не зная о вашей душе. Узнав ее, я поразился ее чистоте. А теперь я знаю, что эта душа обитает в прекрасном теле гетеры из зеленого терема.
Писаной красавицей была Хун, очень тонко ощущал красоту Ян, прекрасным стало ложе сладостной их любви. Они заметили легкие звезды и Серебряную Реку и услышали дробь барабанов, отбивающих время, только когда пробило конец пятой стражи…
Тогда, опершись на подушку, Хун сказала:
– Вы достигли совершеннолетия, вы благородного происхождения и, видимо, обручены. Кто ваша невеста?
Ян усмехнулся.
– Мы бедны и живем в глуши. Я пока не помолвлен. Хун потупилась.
– Вы не станете бранить меня, если я дам вам один совет?
– Я отдал тебе свое сердце. Говори, что думаешь. Хун облегченно перевела дух.
– Когда жена и наложница живут в ладу, то в доме нет ссор, а в семье – мир и покой. Если вам достанется хорошая жена, я тоже буду счастлива. И вот мой совет: возьмите в жены дочь нашего правителя, господина Иня – ей шестнадцать лет, она величава, как луна, и красива, как цветок. Она будет хорошей парой для вас, а я ее сосватаю! Я уверена, вы выдержите экзамен и получите высокую должность, поэтому не ищите другой невесты!
Тем временем алая заря уже появилась на востоке. Хун оделась и подошла взглянуть на себя в зеркало. На ее прекрасное лицо, подобное пиону под весенним ветром, минувшая ночь наложила печать счастья. Это счастье и радовало и пугало Хун…
Вздохнув, Ян проговорил:
– Путь мой далек, я не могу оставаться с тобой долго. Завтра надо отправляться в столицу.
Опечалилась Хун.
– Женщина своей любовью не должна отрывать мужчину от его деяний. Я соберу вас в путь, а вы, наверно, сможете побыть со мною до послезавтра?!
Ян и сам не хотел расставаться с Хун. Но быстро пролетели два дня, и час прощания наступил. Хун обратилась к возлюбленному.
– Я хочу сделать вам подарок в дорогу – смену одежды и немного денег, уж простите, я не очень богата. И еще я наняла для вас слугу, он вам понадобится в пути, ведь до столицы больше тысячи ли. Вы разрешите ему следовать за вами?
Ян кивнул, и все вышли из дома. Хун захватила поднос с вином и вместе с Лянь Юй и слугой села в маленький экипаж, чтобы проводить Яна до заставы, где стоял Павильон Ласточки и Цапли. Поэт сказал: «Белая цапля летит на восток, ласточка улетает на запад», и на мосту, напоминавшем своими очертаниями радугу и примыкавшем к павильону, испокон веку прощались с уезжавшими в дальние края. Взявшись за руки, Ян и Хун подошли к павильону и поднялись наверх. Были дни первой четверти четвертой луны. Ивовые заросли звенели от волшебных трелей соловьев, на берегу реки пестрели яркие цветы, зеленела сочная трава… И еще печальнее становилось среди этой красоты, еще больнее терзала грядущая разлука сердца прекрасного юноши и прекрасной гетеры! Они молча стояли и смотрели друг на друга. Лянь Юй принесла вино и разлила по бокалам. Хун подняла свой и, не сводя глаз с Яна, пропела:
– Вы знаете все мои мысли, поэтому я ничего не буду говорить о любви, хотя чувства переполняют меня, как волны – узкий поток в бурю… Мы поклялись встретиться и не расставаться больше… Никто не в силах отменить этого расставанья, и никто не знает, когда назначена нам встреча. И я не знаю, что теперь станется со мною: ведь я подневольная, приписана к управе… Однако молю вас об одном: берегите себя, и да будет ваше странствие благополучным! Верю, вы осуществите задуманное и добьетесь успеха. Не забудьте тогда и обо мне!
Стараясь пересилить горечь разлуки, Ян взял Хун за руку и произнес:
– Все в жизни предопределено, и ничего не может изменить человек. Как была предопределена наша встреча, так предопределена и наша разлука. Как знать, может, мы будем еще наслаждаться знатностью и богатством, любовью и счастьем! Верь, разлука будет недолгой, и не тревожься обо мне.
Они сошли вниз, и на ступенях павильона Хун подозвала слугу:
– Будь верен господину Яну. Вернешься – награжу! Слуга поклонился и отошел. Хун наполнила бокал
и повернулась к Яну.
– Когда мы расстанемся, даже закрытые облаками горы и те для меня опустеют, и я начну ждать от вас весточки. Ветреным утром и дождливым вечером, в дороге и на постоялом дворе помните, что я тоскую без вас!
Пригубив вино, Ян сел на осла, кликнул мальчика и слугу и вскоре скрылся из виду. Облокотившись на перила, Хун долго смотрела вслед любимому. В небе зажглись звезды, потемнели горы, туман пополз по полям и равнине. Ничего не стало видно, кроме облаков в вышине, ничего не стало слышно, кроме щебета птиц в ветвях… Хун то и дело вытирала мокрое лицо рукавом, даже не сознавая, что вытирает слезы. Вне себя от горя, села она наконец в экипаж и поехала домой.
Через десять дней Ян достиг столицы[114] и был поражен великолепием императорского дворца и шумной жизнью этого города, сердца страны. Он подыскал постоялый двор по средствам и несколько дней отдыхал с дороги. Потом, решив, что пора отослать весточку в Ханчжоу, вынул бумагу, написал письмо, отдал его слуге и, отсчитав пять лянов серебра, наказал тому быстро возвращаться к хозяйке.
– Слушаю, ваша милость, скоро я доставлю вам ответ госпожи, – сказал слуга и уехал в Ханчжоу.
А Хун, проводив Яна, вернулась в терем и сказалась больной. Ворота заперла, гостей принимать перестала, наряды забросила и смыла с лица румяна и белила. Сидела одна и думала: «Я посоветовала Яну взять в жены дочь правителя Иня, и Ян не забудет этого. А я стану его наложницей, и мне придется всю жизнь делить с нею радости и горе. Нужно подружиться с этой девушкой!» Решившись, Хун надела праздничные кофту и юбку и отправилась в управу. Правитель Инь встретил ее ласково.
– А говорили, ты болеешь! С чем пожаловала? Хун поклонилась.
– Обычно я прихожу, когда меня позовут[115]: я ведь подневольная. Но сегодня осмелилась прийти без приглашения – одна мысль меня одолела.
– Вот и хорошо, – отозвался правитель. – А я свободен и хотел было позвать тебя, чтобы поболтать, да вспомнил, что ты нездорова. Так что ты хотела мне сказать?
– Ваша милость! Последнее время места себе не нахожу, опротивела мне жизнь в зеленом тереме. Нельзя ли поселиться мне при вашей дочери, у вас в доме – поучиться уборке, шитью и другой домашней работе? Может, это избавит меня от хандры.
Правитель, зная, что Хун обладает множеством достоинств, согласился взять ее к себе в дом. Он прошел с ней во внутренние покои и, позвав дочь, сказал:
– Ты у меня все одна да одна. А вот девице Хун надоел ее шумный дом, где вечная суета, и ей хочется пожить возле тебя. Я разрешил это. Ты довольна?
– Как вы решили, так и будет, – ответила послушная дочь.
Хун заговорила с нею:
– В зеленом тереме я смогла постигнуть только секреты любви, но не знаю самых простых домашних дел и обязанностей женщины в семье. Поэтому мне очень хотелось пожить у вас и поучиться всему этому, и за то, что не прогнали меня, спасибо вам от сердца!
Дочь правителя промолчала. Вечером Хун поехала в терем, отдала Лянь Юй нужные распоряжения, а наутро перебралась в управу. Барышня Инь у себя в спальне была погружена в чтение. Хун подошла к столику, за которым та сидела, и спрашивает:
– Что за книгу вы читаете?
– «Повесть о верных женах», – ответила Инь.
– Я знаю, – сказала Хун, – что в этой книге написано: «Тай-сы[116] была первой женой чжоуского Вэнь-вана и такой добродетельной женщиной, что остальные жены слагали стихи в ее честь». Наверно, все жены ладили между собой, потому что Тай-сы хорошо ими управляла. А может, ей было легко управлять как раз потому, что в семье царило согласие. В старину говорили: «Любая женщина, не важно, добрая или злая, становится ревнивой, попав во дворец». О женской ревности известно давно. Но я думаю, что ревность с согласием не уживается.
Дочь правителя взглянула с интересом на Хун и произнесла:
– Говорят, что если источник чист, то и река чиста, и если палка пряма, то и тень от палки прямая. Хороший человек и варвара на ум наставит!
Хун улыбнулась.
– В «Книге перемен» сказано: «Облако следует за Драконом, Ветер следует за Тигром». Даже во времена Яо[117] и Шуня невозможно было обойтись без таких подданных, как Хоу-цзи и Се-и. Даже мудрые Тан-ван и У-ван[118] не сумели бы добиться процветания без таких помощников, как И Инь[119] и Чжоу-гун[120]. Если бы жены Вэнь-вана уподобились злодейкам Бао-сы[121] и Да-цзи[122], то, несмотря на все добродетели Тай-сы, никакого мира в семье не было бы.
– Ну и скажешь ты! Лянь Юй обиделась.
– Может, я и несвязно говорю, да зато правду: когда он на кровати лежал, то стонал не переставая, а когда на светильник смотрел, – у меня сердце разрывалось, такой у юноши вид печальный был. А что, если он заболел?
Выслушав служанку, Хун про себя подумала: «Не бывало мужчины, которого не сумела бы обмануть женщина. Но чересчур усердствовать я все-таки не стану».
Подмигнула служанке и говорит:
– Благородный юноша страдает, почему бы не утешить его?
Вынула из сундука мужское платье. А что произошло дальше, о том в следующей главе.
Глава четвертая
О ТОМ, КАК НА ПОДУШКЕ С ИЗОБРАЖЕНИЕМ СЕЛЕЗНЯ И УТОЧКИ ПРОШЛА НОЧЬ ЛЮБВИ И КАК РАЗЛУЧИЛИСЬ ВЛЮБЛЕННЫЕ У ПАВИЛЬОНА ЛАСТОЧКИ И ЦАПЛИ
– Когда-то ушаньская фея[98] приняла облик тучки и поливала чуского князя Хуай-вана[99] дождем, чтобы его соблазнить, а сегодня гетера Хун в облике мужчины собралась искусить молодого Ян Чан-цюя. Смешно!
Лянь Юй тоже рассмеялась.
– Стоило вам облачиться в мужской наряд, как лицом и фигурой вы стали похожи на господина Яна. Правда, на щеках у вас пудра!
Хун в ответ:
– А вот у Пань Аня[100] было такое белое лицо, что казалось напудренным. А потом, в городе много белолицых княжеских сынков, да и ночь темная, – никто меня не узнает!
Рассмеялись обе и, негромко разговаривая, вышли из терема.
Тем временем молодой Ян, влюбившийся в Хун на пиру с первого же взгляда, томился на постоялом дворе, не в силах заснуть, читал стихи и мечтал только об одном: встрече с любимой. Но, как известно, на пути к мечте всегда найдется помеха… Вдруг с восточной стороны двора Ян услышал голос, отвечавший ему стихами. Юноша прислушался, но не мог разобрать, мужчина это или женщина. Неизвестный декламировал «Призыв к уединению» Цзо Сы[101]. Голос был печален и нежен – словно осенью кричал гусь, отбившийся от стаи, словно одинокий Феникс с Даньшаньских гор призывал подругу. То был голос необыкновенной красоты!
Удивленный Ян начал читать в ответ «Фею реки Ло» Цао Чжи[102]. И два голоса, один с востока, а другой с запада, слились в один. Тот, что с востока, был чист, как яшма, рассыпанная на подносе, тот, что с запада, звучал мужественно, как звенит меч воина. И один вторил другому, звал его… Вдруг голос с восточной стороны двора замолк, и раздался стук в ворота. Ян снял запоры и увидел при свете луны юношу неземной красоты. Он был белолиц, с сияющим открытым взором – поистине небожитель, спустившийся на землю!
Ян приветливо обратился к незнакомцу:
– На дворе ночь, путники в такую пору редки. Кто же вы, блуждающий под луной?
Юноша в ответ:
– Я из западных краев. Люблю реки и горы. Прослышал, что в Поднебесной нет ничего красивее Сучжоу и Ханчжоу, и приехал сюда. Остановился на соседнем постоялом дворе, вышел погулять и почитать стихи. Услышал ваш голос и пришел, чтобы насладиться беседой с вами, пока сияет луна.
Ян обрадовался обществу и пригласил юношу в комнату, но тот отказался.
– Зачем лишаться этой красоты? Давайте побеседуем здесь.
Ян не возражал.
– Куда вы путь держите?
– Иду в столицу из Жунани, – ответил Ян, – сдавать экзамен на должность. В Ханчжоу живет мой друг, но дома я его не застал, и пришлось остановиться здесь.
Юноша улыбнулся и произнес:
– Как удивительна эта встреча на постоялом дворе! В нашей быстротечной жизни такие приятные случайности – великая удача! Но почему мы сидим грустные, любуясь чудесной луной? У меня есть кое-какие деньги, у вас – мальчик-слуга. Не послать ли нам за хорошим вином?
– Я не любитель вина, в отличие от Ли Бо, а вы не похожи ли на Хэ Чжи-чжана[103], который готов был отдать за вино все? Однако не откажусь, если вы настаиваете!
Незнакомец отсчитал деньги, кликнул мальчика и велел принести вина. Тот мигом обернулся, и вскоре молодые люди ощутили легкое головокружение.
И тут юноша говорит Яну:
– Я так рад нашей встрече, что хотел бы на память о ней оставить вам стихи. Конечно, я не Ли Бо и не могу во хмелю создавать шедевры, но все же попытаюсь не опростоволоситься. Надеюсь, вы будете снисходительны!
Юноша спросил у Яна веер, достал тушечницу и кисть, пристально посмотрел на луну и начертал на веере вот что:
Прочитав, Ян не мог удержаться от похвалы: великолепный язык, глубокое чувство! Но ему почудилось, что в стихе есть еще какой-то смысл. Он прочитал начертанное раз, потом другой и, в свой черед попросив веер у юноши, записал:
Заблудиться легко
В тридцати шести теремах –
Дождь и туман
Мешают путь увидать.
Не думай, однако,
Что птица в ветвях мертва –
Изменит голос
И песню начнет опять.
Юноша прочитал стихи про себя, продекламировал вслух и сказал:
Кончается день,
Дурманит трав аромат;
Где персик цветет,
Чей увидел я дом?
В незнакомой Цзяннани,
Встрече с путником рад,
От цветка отвернусь,
К дому стану лицом.
– Такого совершенства мне не достичь! А про какой дом говорите вы в последней строке?
Ян смутился.
– Да так, про один.
А Хун размышляла: «Стихи у него прекрасны, хотя это мне уже известно, но как он относится к женщинам, – вот что я до сих пор не знаю». Она разлила остатки вина и предложила:
– Давайте закончим наше пиршество! Я, кстати, слышал, что Ханчжоу славится своими гетерами, – сходим к ним!
Ян покачал головой.
– Негоже таким молодым и благородным юношам посещать злачные места. Что скажут люди? Ведь нам самим потом стыдно будет.
Юноша в ответ:
– Странные слова! А в старину говаривали: не осуждай за вино, не осуждай за любовь! Су У[104] свято хранил верность государю, однако сошелся с иноземкой и подарил Поднебесной Тун-го[105]. Сыма Сян-жу был большим поэтом, но только влюбившись в Чжо Вэнь-цзюнь, создал «Песню Фениксов», свой шедевр! Значит, любовь нужна и героям, и поэтам!
Ян снисходительно улыбнулся.
– Слова ничуть не странные! Ведь Сыма Сян-жу и так был знаменит. С другой стороны, чтобы обмануть привратника и проникнуть в дом Чжо, ему пришлось надеть короткие штаны и торговать вином на улице. И если всем последовать его примеру, то нравственность придет в упадок. Су У был выдающимся деятелем, беспредельно преданным престолу, и его имя гремело вплоть до времен царства Шу[106]. Но если бы не Тун-го, любовная связь могла и не сделать его тем образцом морали, каким он почитается по сей день. Только мы-то с вами не великие поэты и не выдающиеся деятели, потому не будем ссылаться на них.
Выслушав такой ответ, Хун подумала: «Я считала его ветреником, а он, оказывается, праведник!» И сказала:
– Может, вы и правы, но оставим любовь. Когда-то говорили – благородный муж ради дружбы жизни не пожалеет. Что же тогда дружба?
Ян улыбнулся.
– Вы и сами знаете, но хотите слышать мое мнение. Если два человека сблизились и нашли один в другом понимание, это и будет дружбой.
Юноша в ответ:
– А дружба ли, когда я другого понимаю, а он меня нет?
Ян сказал:
– Стоило Бо-я[107] заиграть на цитре, как появился Чжун Цзы-ци[108]. И так во всем: одно качество привлекает другое. Говорят же: Облако следует за Драконом, Ветер – за Тигром[109], однозвучное сливается, однородное сочетается. Разве не так?
Юноша продолжил:
– Верно, но как много людей злых, как много людей, для которых нет ничего святого! А ведь такие могут обмануть в дружбе. Возьмите Ван-вана – в бедности был он добрым, а разбогатев, стал скрягой. А вы встречали людей, которые оставались верными друзьями в бедности и в богатстве, в безвестности и возвысившись?
– В старину говорили: «В бедности друга не забывай, родную жену не выгоняй». Но ведь это о бедняках. А когда такой бедняк становится богачом, то для него существуют, наверно, другие пословицы.
– Наверно, – ответил со смехом юноша. – Но вот чего я не понимаю. Пословица гласит: «Птица сперва облюбует дерево, а уж потом гнездо на нем вьет». Ясно, что министры предпочитают дружить с монархами, молодые люди благородных сословий – с подобными себе. Но разве нельзя дружить просто потому, что достоинства и убеждения одного нравятся другому, и наоборот? И в то же время найдутся люди, которые дружат из корысти. Что вы об этом думаете?
– Судить о людях непросто, – произнес Ян. – Даже мудрецы иногда попадают впросак. И министры могут быть плохими друзьями, и простые люди. Мне думается, главное в дружбе – это поступать разумно и правильно, следуя лучшим образцам древности. Да и можно ли пренебречь мнением окружающих или забыть устои предков? Нельзя! А нам с вами, которые так далеки еще от совершенства, ничем пока не прославились, тем более. Я, к примеру, как и вы, наверное, только иду в столицу сдавать экзамен.
Юноша поднялся и на прощанье сказал:
– Давайте продолжим нашу дружескую беседу завтра, а сейчас пора спать, уже утро.
Яну не хотелось расставаться с приятным собеседником, он взял его за руку и предложил еще немного полюбоваться луной. Юноша в знак согласия кивнул и прочитал стих:
Ян хотел было расспросить юношу об этих странных стихах, но тот, помахав рукой, ушел.
С блистающих звезд,
С Небесной тусклой реки,
Видишь, падают вниз
Кем-то сорванные лепестки.
Посмотри, как летят
В голубое ночное окно.
Ты не понял, что Белая Дева
В Лунном тереме ждет давно?
Теперь, узнав Яна, Хун поняла, что это и есть ее суженый. Придя к себе, она переоделась, зажгла светильники и велела Лянь Юй привести Яна.
А Ян, оставшись один, предался размышлениям о словах и поступках юноши, и когда дошел до его стихов, то внезапно все понял и рассмеялся:
– Да ведь сама Хун и была незнакомым юношей! Тут под окном вслед за легким покашливанием послышался голос Лянь Юй:
– Хозяйка вернулась и приглашает вас, господин. Ян усмехнулся и последовал за служанкой к дому
Хун, которая встретила гостя у ворот. Улыбнулась Яну и говорит:
– Уж вы простите, что заставила вас ждать, меня задержали. Впрочем, скучать вам не пришлось: гуляя под луной, вы обрели нового друга и даже раскрыли перед ним душу!
Ян в ответ:
– Вся наша жизнь, наши встречи и расставанья – сон. Недавно я видел чудесное сновидение: красавицу в Павильоне Умиротворенных Волн, а потом еще одно – нового друга в саду под луной. Но сны кончаются, и чувства, владевшие нами во сне, улетучиваются. Кто может ответить: Чжуан-цзы был бабочкой или бабочка была Чжуан-цзы[110][111]?
Оба посмеялись, но вскоре Хун, став задумчивой, заговорила совсем о другом:
– Я принадлежу к сословию гетер, но не стыжусь этого. Я без смущения приманила вас песней в павильоне и выпытала ваши мысли на постоялом дворе. Да, я гетера, но верю, что и цветок, брошенный равнодушным ветром в грязь, и яшма, упавшая в пыль, остаются цветком и яшмой и не становятся грязью и пылью. Я хочу любить вас и быть вам верной до смерти. Вы только начинаете свое возвышение, и у вас еще все впереди. Всего десять лет я живу в зеленом тереме. Может, нам улыбнется счастье?!
Голос Хун дрогнул, лицо стало печальным. Ян взял девушку за руку.
– Я еще молод, но читал древние книги и понял, в чем состоит любовь. Никогда не уподоблюсь я бабочке, порхающей с цветка на цветок. Чувства любимой для меня священны!
– Вы хотите утешить меня и потому изо всех сил стараетесь уверить меня в своей любви. Стоит ли это делать?
Ян в ответ:
– Я шел из Жунани, где живут мои мать и отец, небогатые и уже немолодые люди. А направлялся в столицу, где собираюсь сдать экзамен и добиться славы. По дороге на меня напали разбойники, отобрали у меня все, и дальше я идти не мог. Застряв на постоялом дворе, я решил полюбоваться Павильоном Умиротворенных Волн. Там увидел вас и сразу же полюбил. А вы откуда родом?
– Я из рода Ши в Цзяннани. Когда мне было три года, в нашу деревню нагрянули разбойники и убили моих родителей. После долгих скитаний я попала в зеленый терем. Я красива и могу выбирать среди гостей. Хотя за десять лет приняла многих, никого не любила. И вот – встретила вас. Вы кажетесь мне самым красивым на свете, и я хочу быть с вами вечно и забыть свое презренное звание.
В сокровенной беседе раскрывались сокровенные чувства, словно мандаринские селезень и уточка с реки Лошуй[112] радовались весеннему ветру, словно фениксы ворковали на горе Тяньшань… И появилось шелковое одеяло, а потом подушка с изображением селезня и уточки, и был «сон о тучке и дожде». Хун сняла шелковую рубашку, – и обнажились ее нефритовое тело и пятнышко «соловьиной крови»[113], и она легла, – и словно цветы персика под весенним ветром усыпали ложе, а из них, как из белых облаков, проглянуло солнце, что поднялось над бурным морем. И Ян прошептал:
– Я поразился вашему лицу, ничего не зная о вашей душе. Узнав ее, я поразился ее чистоте. А теперь я знаю, что эта душа обитает в прекрасном теле гетеры из зеленого терема.
Писаной красавицей была Хун, очень тонко ощущал красоту Ян, прекрасным стало ложе сладостной их любви. Они заметили легкие звезды и Серебряную Реку и услышали дробь барабанов, отбивающих время, только когда пробило конец пятой стражи…
Тогда, опершись на подушку, Хун сказала:
– Вы достигли совершеннолетия, вы благородного происхождения и, видимо, обручены. Кто ваша невеста?
Ян усмехнулся.
– Мы бедны и живем в глуши. Я пока не помолвлен. Хун потупилась.
– Вы не станете бранить меня, если я дам вам один совет?
– Я отдал тебе свое сердце. Говори, что думаешь. Хун облегченно перевела дух.
– Когда жена и наложница живут в ладу, то в доме нет ссор, а в семье – мир и покой. Если вам достанется хорошая жена, я тоже буду счастлива. И вот мой совет: возьмите в жены дочь нашего правителя, господина Иня – ей шестнадцать лет, она величава, как луна, и красива, как цветок. Она будет хорошей парой для вас, а я ее сосватаю! Я уверена, вы выдержите экзамен и получите высокую должность, поэтому не ищите другой невесты!
Тем временем алая заря уже появилась на востоке. Хун оделась и подошла взглянуть на себя в зеркало. На ее прекрасное лицо, подобное пиону под весенним ветром, минувшая ночь наложила печать счастья. Это счастье и радовало и пугало Хун…
Вздохнув, Ян проговорил:
– Путь мой далек, я не могу оставаться с тобой долго. Завтра надо отправляться в столицу.
Опечалилась Хун.
– Женщина своей любовью не должна отрывать мужчину от его деяний. Я соберу вас в путь, а вы, наверно, сможете побыть со мною до послезавтра?!
Ян и сам не хотел расставаться с Хун. Но быстро пролетели два дня, и час прощания наступил. Хун обратилась к возлюбленному.
– Я хочу сделать вам подарок в дорогу – смену одежды и немного денег, уж простите, я не очень богата. И еще я наняла для вас слугу, он вам понадобится в пути, ведь до столицы больше тысячи ли. Вы разрешите ему следовать за вами?
Ян кивнул, и все вышли из дома. Хун захватила поднос с вином и вместе с Лянь Юй и слугой села в маленький экипаж, чтобы проводить Яна до заставы, где стоял Павильон Ласточки и Цапли. Поэт сказал: «Белая цапля летит на восток, ласточка улетает на запад», и на мосту, напоминавшем своими очертаниями радугу и примыкавшем к павильону, испокон веку прощались с уезжавшими в дальние края. Взявшись за руки, Ян и Хун подошли к павильону и поднялись наверх. Были дни первой четверти четвертой луны. Ивовые заросли звенели от волшебных трелей соловьев, на берегу реки пестрели яркие цветы, зеленела сочная трава… И еще печальнее становилось среди этой красоты, еще больнее терзала грядущая разлука сердца прекрасного юноши и прекрасной гетеры! Они молча стояли и смотрели друг на друга. Лянь Юй принесла вино и разлила по бокалам. Хун подняла свой и, не сводя глаз с Яна, пропела:
Влюбленные осушили бокалы, и Ян снова наполнил их, протянул Хун и прочитал стих:
Ласточка мчит на запад,
Цапля летит на восток…
Десять тысяч нитей у ивы,
Слаб все равно уток:
Стоит одной порваться –
Исчезнет любовь без следа.
Пою любимому, плачу –
Когда он вернется, когда?..
Хун приняла бокал, протянутый ей Яном, и слезы брызнули у нее из глаз.
Ласточка мчит на запад,
Цапля летит на восток…
Наши пути сойдутся,
Минет разлуки срок.
В зеленых зарослях ив
Реки Вэйшун не видать…
Ты плачешь, и мне так горько
Любимую покидать…
– Вы знаете все мои мысли, поэтому я ничего не буду говорить о любви, хотя чувства переполняют меня, как волны – узкий поток в бурю… Мы поклялись встретиться и не расставаться больше… Никто не в силах отменить этого расставанья, и никто не знает, когда назначена нам встреча. И я не знаю, что теперь станется со мною: ведь я подневольная, приписана к управе… Однако молю вас об одном: берегите себя, и да будет ваше странствие благополучным! Верю, вы осуществите задуманное и добьетесь успеха. Не забудьте тогда и обо мне!
Стараясь пересилить горечь разлуки, Ян взял Хун за руку и произнес:
– Все в жизни предопределено, и ничего не может изменить человек. Как была предопределена наша встреча, так предопределена и наша разлука. Как знать, может, мы будем еще наслаждаться знатностью и богатством, любовью и счастьем! Верь, разлука будет недолгой, и не тревожься обо мне.
Они сошли вниз, и на ступенях павильона Хун подозвала слугу:
– Будь верен господину Яну. Вернешься – награжу! Слуга поклонился и отошел. Хун наполнила бокал
и повернулась к Яну.
– Когда мы расстанемся, даже закрытые облаками горы и те для меня опустеют, и я начну ждать от вас весточки. Ветреным утром и дождливым вечером, в дороге и на постоялом дворе помните, что я тоскую без вас!
Пригубив вино, Ян сел на осла, кликнул мальчика и слугу и вскоре скрылся из виду. Облокотившись на перила, Хун долго смотрела вслед любимому. В небе зажглись звезды, потемнели горы, туман пополз по полям и равнине. Ничего не стало видно, кроме облаков в вышине, ничего не стало слышно, кроме щебета птиц в ветвях… Хун то и дело вытирала мокрое лицо рукавом, даже не сознавая, что вытирает слезы. Вне себя от горя, села она наконец в экипаж и поехала домой.
Через десять дней Ян достиг столицы[114] и был поражен великолепием императорского дворца и шумной жизнью этого города, сердца страны. Он подыскал постоялый двор по средствам и несколько дней отдыхал с дороги. Потом, решив, что пора отослать весточку в Ханчжоу, вынул бумагу, написал письмо, отдал его слуге и, отсчитав пять лянов серебра, наказал тому быстро возвращаться к хозяйке.
– Слушаю, ваша милость, скоро я доставлю вам ответ госпожи, – сказал слуга и уехал в Ханчжоу.
А Хун, проводив Яна, вернулась в терем и сказалась больной. Ворота заперла, гостей принимать перестала, наряды забросила и смыла с лица румяна и белила. Сидела одна и думала: «Я посоветовала Яну взять в жены дочь правителя Иня, и Ян не забудет этого. А я стану его наложницей, и мне придется всю жизнь делить с нею радости и горе. Нужно подружиться с этой девушкой!» Решившись, Хун надела праздничные кофту и юбку и отправилась в управу. Правитель Инь встретил ее ласково.
– А говорили, ты болеешь! С чем пожаловала? Хун поклонилась.
– Обычно я прихожу, когда меня позовут[115]: я ведь подневольная. Но сегодня осмелилась прийти без приглашения – одна мысль меня одолела.
– Вот и хорошо, – отозвался правитель. – А я свободен и хотел было позвать тебя, чтобы поболтать, да вспомнил, что ты нездорова. Так что ты хотела мне сказать?
– Ваша милость! Последнее время места себе не нахожу, опротивела мне жизнь в зеленом тереме. Нельзя ли поселиться мне при вашей дочери, у вас в доме – поучиться уборке, шитью и другой домашней работе? Может, это избавит меня от хандры.
Правитель, зная, что Хун обладает множеством достоинств, согласился взять ее к себе в дом. Он прошел с ней во внутренние покои и, позвав дочь, сказал:
– Ты у меня все одна да одна. А вот девице Хун надоел ее шумный дом, где вечная суета, и ей хочется пожить возле тебя. Я разрешил это. Ты довольна?
– Как вы решили, так и будет, – ответила послушная дочь.
Хун заговорила с нею:
– В зеленом тереме я смогла постигнуть только секреты любви, но не знаю самых простых домашних дел и обязанностей женщины в семье. Поэтому мне очень хотелось пожить у вас и поучиться всему этому, и за то, что не прогнали меня, спасибо вам от сердца!
Дочь правителя промолчала. Вечером Хун поехала в терем, отдала Лянь Юй нужные распоряжения, а наутро перебралась в управу. Барышня Инь у себя в спальне была погружена в чтение. Хун подошла к столику, за которым та сидела, и спрашивает:
– Что за книгу вы читаете?
– «Повесть о верных женах», – ответила Инь.
– Я знаю, – сказала Хун, – что в этой книге написано: «Тай-сы[116] была первой женой чжоуского Вэнь-вана и такой добродетельной женщиной, что остальные жены слагали стихи в ее честь». Наверно, все жены ладили между собой, потому что Тай-сы хорошо ими управляла. А может, ей было легко управлять как раз потому, что в семье царило согласие. В старину говорили: «Любая женщина, не важно, добрая или злая, становится ревнивой, попав во дворец». О женской ревности известно давно. Но я думаю, что ревность с согласием не уживается.
Дочь правителя взглянула с интересом на Хун и произнесла:
– Говорят, что если источник чист, то и река чиста, и если палка пряма, то и тень от палки прямая. Хороший человек и варвара на ум наставит!
Хун улыбнулась.
– В «Книге перемен» сказано: «Облако следует за Драконом, Ветер следует за Тигром». Даже во времена Яо[117] и Шуня невозможно было обойтись без таких подданных, как Хоу-цзи и Се-и. Даже мудрые Тан-ван и У-ван[118] не сумели бы добиться процветания без таких помощников, как И Инь[119] и Чжоу-гун[120]. Если бы жены Вэнь-вана уподобились злодейкам Бао-сы[121] и Да-цзи[122], то, несмотря на все добродетели Тай-сы, никакого мира в семье не было бы.