Страница:
Заключить со своими гостями джентльменское соглашение, по которому серьёзно раненый участник жестокой забавы автоматически переселяется на небеса вполне во вкусе Прохора Петровича с его налитыми тёмной водицей глазами. И ведь любители пощекотать нервы могут на это пойти, «Золотой арбалет» вполне может оказаться чем-то вроде «русской рулетки»…
Мазур чувствовал, что все это просто необходимо как следует прокрутить в уме – логику противника и его методы необходимо понять, так воевать легче…
Но невероятно тяжело баловаться одними домыслами, не имея подкрепляющих домыслы фактов. И он все чаще думал о вылазке навстречу погоне, начинал потихонечку прикидывать варианты.
Ага, то, что нужно. Высоченная сопка слева, с голой вершиной – одиночные сосны торчат кое-где из темно-рыжей каменистой земли…
– Туда, – показал Мазур.
– А может, стороной? – безнадёжным тоном поинтересовался кандидат.
– Вперёд! – рявкнул Мазур. – Зато спускаться будет легче…
На гребне, неподалёку от открытого места, он разрешил остановиться. Пока остальные жадно глотали воду, занялся своим гардеробом. Прежде всего скинул кроссовки и, чуть ли не тыкаясь в них носом, тщательно осмотрел, ощупал.
Выглядят так, словно совсем недавно покинули фабрику. Ни один шов не нарушен, в мягких участках не прощупывается твёрдых вкраплений. Такое впечатление – «недозволенных вложений нет»… Разве что существует специальная фабрика, где в кроссовки прямо на конвейере заделывают крохотные радиомаячки – но это уже попахивает паранойей…
Разделся до трусов и принялся за одежду. Сначала костюм. Ощупал каждый квадратный сантиметр штанов, распялил их против солнца. Тонкая синтетика, без всякой подкладки – нет, ничего не просматривается, швы, как и на кроссовках, выглядят ненарушенными. Однако Мазур предельно скрупулёзно прощупал и их. Нет, костюм подозрений не вызывает…
Другое дело – куртка. Хоть и лёгкая, но материал гораздо толще, есть подкладка… Посмотрел сквозь куртку на солнце, принялся мять пальцами подозрительные места, где виднелось что-то вроде толстых ниточек – словно шелковинки, впрессованные в доллары…
Не колеблясь, полоснул алую ткань кончиком ножа. Словно занозу из пальца, извлёк жёсткую на ощупь ниточку длиной со спичку и толщиной с иголку.
Повертел, подёргал, пробуя на разрыв – прочная, как леска… Даванул ногтем, как вошь, – подаётся с едва слышным хрустом, ниточка словно бы переломилась в этом месте…
Положив её на клинок ножа, принялся ковырять остриём другого. Кто-то заглядывал через плечо, дыша в ухо, Мазур, не глядя, отмахнулся и продолжал трудиться.
Ну так и есть – в загадочной ниточке имеется вовсе уж микроскопическая начинка. На никелированное лезвие просыпались едва заметные крошки, щепотка странной, жёсткой трухи неопределённого цвета, скрипящей под обушком ножа…
Вдруг обрадован моряк – появляется маяк. Чего-то в этом роде следовало ожидать – крохотные передатчики, исправно выдающие сигнал в эфир. Нельзя даже назвать последним визгом моды – есть датчики и миниатюрнее, но уж их-то никак нельзя обнаружить ни взглядом, ни на ощупь. А потому ради вящего душевного спокойствия договоримся, что их и нет. Потом будет видно, посмотрим на поведение погони…
Вторую «ниточку» он вытащил уже увереннее. У него самого кожа на пальцах была довольно загрубевшая, поэтому отдал добычу Ольге, велел пощупать и доложить о впечатлениях.
– Шершавенькая, – сказала Ольга. – Словно в крохотных заусенцах вся…
– Вот и цепляется за подкладку… – проворчал Мазур, оглядел всех, придвинувшихся близко и, затаив дыхание, наблюдавших за его манипуляциями. – Поняли мою мысль? Хотите жить – изучите всю свою одежонку с величайшим тщанием… Каждый сантиметр. Это передатчики, чтоб вам было ясно…
– Значит, они нас все время… – охнула Вика.
– Надо полагать, – сухо бросил Мазур. – Шевелитесь! Чтобы ни одной такой воши не просмотрели…
Взялся за рюкзак и очень скоро сделал печальное открытие: его небольшой пёстрый «сидор» был прямо-таки нашпигован этими крохотными жёсткими ниточками, как селёдка – икрой. Они были повсюду, за подкладкой, в лямках, в клапане. Чтобы избавиться от всех до единой, понадобится пара часов – и труд будет сизифовым, потому что придётся и подкладку вырвать полностью, и весь рюкзак изрезать в полосочки, так и так станет совершенно непригодным…
– Рюкзаки, пожалуй, придётся бросить – сказал он сквозь зубы. – Это не рюкзаки, а Останкинская телебашня в миниатюре…
– А как же нести…
– Так и нести, – сказал Мазур. – Тушёнку в карманы, хлеб наломать – и в карманы, благо карманы вместительные, фляги – в зубы… Нету другого выхода, господа. Или предпочитаете оставаться и дальше ходячими передатчиками?
Куда ещё можно засунуть микромаячки? Уж конечно, не в трофейный бинокль.
И не в трофейный нож. И не в трофейное ружьё – вряд ли кто из охотников предполагал, что эту экипировку захватят в качестве трофея. Остаются выданные ножи…
Мазур изучал рукоятку собственного, как восхищённый ювелир, заполучивший в руки редчайший бриллиант. Осматривал, водил пальцами, прощелкивал ногтем.
Показалось ему, или закруглённый конец рукоятки в самом деле отзывался каким-то другим звуком? Показалось Ольге, что она нащупала подушечками пальцев шов на чёрной пластмассе?
Положив нож на опустошённый рюкзак, тщательно прицелился и ударил прикладом. Странный какой-то звук… Ещё сильнее обрушил приклад.
Треск. Навершие рукоятки лопнуло. Мазур склонился над добычей. Примерно на две трети рукоятка была нормальная, сплошной кусок цельнолитого чёрного пластика, а вот треть – пустотелый колпачок, искусно приваренный к основанию и скрывавший какое-то хитрое устройство величиной с крупную вишню – по расстеленному рюкзаку разлетелись крохотные электронные чипсы, сверкающие трубочки в полсантиметра длиной, нечто напоминавшее конфетти с проволочными ножками…
– Вот так, – сказал Мазур удовлетворённо. – Арсенал браконьера. Давайте второй.
Во всех ножах рукоятки оказались с начинкой. Ай да Прохор… или это мистер Кук постарался перед тем, как спиться на русский манер? Теперь пользоваться ножами с укоротившимися рукоятками будет не в пример неудобнее, да что делать… Зато уверенности в себе прибавилось, игра пойдёт хоть и не на равных, но гораздо более честно…
На радостях Мазур двумя ударами ножа вспорол одну из своих банок и распорядился;
– Подставляйте хлеб, орлы, пора и пожевать малость…
В три прикуса разделался со своим бутербродом, лишь раздразнив этим аппетит – и, чтобы хоть как-то обмануть желудок, напился вдосыт воды. Все равно его изобретение, презерватив-фляга, оказалось бесполезным – в руках этот пузырь не потащишь, значит, и водяной паёк будет голодным…
Толстяк возился с консервной банкой, извлекая пальцами остатки жира, пока не порезался.
– Мать твою так, – сказал Мазур. – Как дите, не отберёшь игрушку вовремя… Что кривишься? Сними трусы, отхвати кусок и затяни палец, больше нечем… Ну? Потуже затягивай, будешь кровью капать на ходу – прибью…
С кривой улыбкой кандидат сообщил:
– У меня от вида крови голова всегда кружиться начинает…
– Вот врежу – не так закружится, – пообещал Мазур. – Ты у меня, признаюсь честно, давно в печёнках сидишь, смотри, чтобы окончательно не рассердил… Так. Теперь я пойду осмотрюсь, а вы все вытаскивайте из курток начинку. И чтоб до единой…
Он так и остался в одних трусах. Повесил на шею бинокль, надел пояс трофейный нож кое-как уместился в старых ножнах, когда Мазур отломал у них конец. Представил, как выглядит со стороны, невольно хихикнул – Маугли, бля… Ничего, на большом расстоянии загорелое тело сольётся с тайгой, это вам не куртка ярчайшего спектрального цвета…
– И тщательнее! – напутствовал он, видя, что все принялись возиться с куртками. – Проверю потом. – Секунду подумав, он сунул Ольге в карман куртки наган и вручил ружьё. – Держи, патрон в стволе, с предохранителя снято. Посматривай тут…
И пошёл по гребню, к открытому месту. Босиком шагать было чуточку непривычно, однако тут нет ни битых бутылок, ни брошенных консервных банок, так что за ноги можно не беспокоиться…
Оказавшись на лысой вершине, невольно поёжился, ставши вдруг открытым всем взорам. Спрятался за сосну.
Прекрасный вид – на десятки километров, дикое приволье, хоть и угнетён ситуацией и своей ролью в ней, а дух захватывает… Как он ни всматривался, – и невооружённым глазом, и в бинокль, поворачиваясь во все стороны, – Шантары так и не увидел, и «заимки» впереди не углядел. А вот тайга, если идти по прежнему курсу, будет уже другой – впереди там и сям открытые пространства, равнины, и что-то похожее на болото, определённо скопище кочек. Если двигаться зигзагами, укрываясь в перелесках, чересчур уж размашистые зигзаги придётся выписывать, кучу времени потеряешь. Придётся рискнуть и переть почти что напрямик – может, и не станут они поднимать вертолёт в первый же день охоты. Часа четыре придётся шлёпать, держа ушки на макушке – зато совсем уж далеко впереди вновь начинаются чащобы, сопки, спасительные дебри… Пиранья на ветке кедра – сюрреалистическая, конечно, картина. Для того, кто не просекает, что наша, родная пиранья и на твёрдой сухой земле может быть смертельно опасна…
Без особого труда Мазур узнавал пройденный ими путь – будто читал карту.
Вон там перевалили подножие сопки, ага, а это и есть та речушка. Отличный бинокль достался от импортного жмурика – двадцатикратный, но не больше нашей «десятки»…
…Он чисто случайно поймал окулярами это шевеление зелёных точечек на зеленом фоне, сами, можно сказать, вылезли под взгляд… Повертел рубчатое чёрное колёсико, но это ничем не помогло – судя по нанесённой на линзы разметке-масштабу, до погони более чем десять километров, ну да, часа на два и оторвались, не так уж плохо, но и не прекрасно, кровь из носу, разрыв нужно увеличивать.
Он едва различал крохотные силуэты – но все же видел, что это шагающие вереницей люди, числом не менее десяти, а впереди, не удаляясь особенно, маячат два пятнышка, белое и бело-чёрное. Лайки, конечно. А это хуже, чем любая овчарка, – овчарка, как ни крути, остаётся служебной, а лайка – здешнее животное, таёжное. Огромная разница меж службой и образом жизни, сравните любого, самого ретивого вертухая и охотника-эвенка…
Время от времени там вспыхивали крохотные солнечные зайчики – солнце играло на стволах ружей, значит, они даже не озаботились навести тусклость на стволы, чувствуют себя хозяевами, банкомётами в игре… Что ж, самому Мазуру солнце светит почти в спину, так что бликов от окуляров не будет. До темноты остаётся часов шесть. Вряд ли охота двинет по тайге ночью… или все же станут устраивать игры с приборами ночного видения? Как поступил бы на их месте он сам? Пожалуй что, не рискнул бы охотиться ночью на ловкого «майора», в первые же часы столь изобидевшего засаду… или тебе просто хочется так думать?
Он все ещё стоял с прижатыми к лицу наглазниками из мягкой резьбы, когда поодаль, там, где оставил людей, раздался оглушительный выстрел.
Чисто инстинктивно Мазур крутнулся в ту сторону, присел за стволом. Новых выстрелов не было. По звуку – охотничье ружьё. То самое, что он оставил Ольге.
Не было времени раздумывать и колебаться. С ножом в руке он рывком преодолел неширокое открытое пространство и бесшумно, как призрак, заскользил меж деревьев, забирая чуть вниз и вправо, чтобы подойти к стоянке со стороны, противоположной той, в какую уходил. Давал изрядный крюк, но иначе нельзя было. И не слышал ни новых выстрелов, ни криков, ничуть не походило на налёт азартных охотников – неужели кто-то опять стал показывать характер, настолько, что Ольге пришлось…
Тихонько стал продвигаться вверх, ага, меж коричневыми стволами яркими пятнами показались жёлтые костюмы. Затаил дыхание, держа нож для броска. Ещё дерево, ещё одна перебежка, вот они уже метрах в десяти, и никто его не видит…
Мазур осторожно выглянул из-за кедра. Ольга сидела на корточках, привалившись спиной к стволу, зажимая обеими руками живот, морщилась от боли, но на раненую и умирающую, ликующе отметил Мазур, не походила.
Прошипела что-то, с ненавистью глядя снизу вверх – а над ней, ухватив французское ружьё за ствол, возвышался старый знакомый, неугомонный штабс-капитан. Как и Мазур, он был гол и загорел – только не в чёрных семейных трусах, а в коротких пёстрых. Мазур мысленно провёл траекторию, совмещавшую шею штабса с зажатым в руке ножом – и остался ею доволен.
– Где он, спрашиваю? – прорычал штабс.
Замахнулся. Ольга ответила ему словами, которым Мазур её, безусловно, не учил. Ну, как только ружьё дёрнется…
Нет, штабс отвернулся. Мазур великолепно представлял ход его мыслей и нисколечко не ошибся: штабс направился к трём остальным, сбившимся в кучку чуть поодаль. Снова рыкнул:
– Где майор, мать вашу?
Замахнулся разряженным ружьём, как дубиной, состроив невыразимо зверскую гримасу, определённо рассчитанную на моральное подавление, – Мазур видел, что этот гад насторожён, но спокоен и собран. И рассчитал мерзавец отлично: почти сразу же толстяк Чугунков торопливо вытянул руку, тыкая пальцем как раз в ту сторону, куда Мазур уходил, забормотал:
– Пошёл сверху в бинокль посмотреть…
Мазур видел, как Ольга медленно-медленно, все ещё морщась от боли, опускает правую руку к карману. И мысленно охнул: дурёха, там же против ствола – два пустых гнёзда…
– У неё пистолет в кармане! – взвизгнул толстяк, услужливо тыча пальцем.
Штабс резко развернулся – но Мазур уже отделился от ствола, коротко взмахнул рукой, и нож с роговой ручкой, жужжа, крутясь, на мгновение ослепительно сверкнул, поймав лезвием случайный солнечный лучик…
Он ещё падал, когда Мазур вырвался на поляну, выхватил из рук врага ружьё, замахнулся было, но тут же сообразил, что правки не требуется. И отступил на шаг, чтобы падающий его не задел.
Истерически вскрикнула Вика – неподвижно застывшее тело с торчащей из горла жёлтой рукояткой ножа оказалось к ней ближе, чем к другим, она встретилась взглядом с тускнеющим взором «его благородия». «Ну вот и точка», без всяких эмоций и уж тем более сожалений подумал Мазур, одним прыжком оказался рядом с Ольгой:
– Что? – присел рядом на корточки.
– Да ничего, – сказала она, то морщась, то пытаясь улыбнуться. – Когда он выскочил, я в него бабахнула – и промахнулась, конечно. А он мне ногой под дых, ружьё вырвал…
– А остальные где были? – громко спросил Мазур, оборачиваясь.
Остальные торопливо изобразили лицами и фигурами виноватое смущение, причём больше всех старался, естественно, кандидат бесполезных сейчас наук.
– И чего я вас до сих пор не бросил? – совершенно искренне спросил Мазур вслух.
Ответа, разумеется, не дождался да и какой тут может быть ответ? Руки чесались устроить толстяку детское наказание, но удержали не соображения гуманизма, а недостаток времени. Мазур лишь смерил его взглядом, от которого Чугункова бросило в пот, устало фыркнул и сказал:
– В общем, так – охота на хвосте. Так что в темпе продолжайте выбирать блох из одежды, на крыло подниматься пора…
Сделал два шага, выдернул нож и несколько раз воткнул его в землю, очищая от крови. Виктория принялась было закатывать глаза, но Мазур уже оказался рядом с ней и процедил веско:
– Я т-те покажу истерику… Шевелись!
Сунув в рот сигарету, присел рядом с Ольгой, погладил её по голове:
– Порядок, малыш, ты-то у меня настоящая скво… Болит ещё?
– Не особенно.
– Ну, если не особенно, тогда бери-ка все свои невеликие пожитки, да и мои тоже, завяжи все в куртку, чтобы получился приличный узел. Я тебя люблю и обожаю, но некогда утешать, жива – и слава Богу…
Выпрямился, кинув мельком взгляд на мертвеца, – сволочь, конечно, был покойный, но в качестве напарника, честно говоря, подошёл бы. Пер следом – и достал-таки, почти достал…
– Готово, – сказала Ольга. – Я всех «червей» вытащила, не сомневайся, чуть ли не на зуб пробовала… А колышки ты возьмёшь?
– Ага, – кивнул Мазур.
Он за время пути успел уже заострить все колышки с обоих концов попадётся подходящее местечко, можно и «заминировать». Если понатыкать в высокой траве десятка три – глядишь, кто-нибудь в горячке погони и напорется, споткнётся, вьетнамцы в своё время неплохой урожай собирали с помощью таких вот немудрящих подручных средств…
Будь это в кино, непременно следовало бы сгрести за шкирку пробегающую росомаху, украсить её маячками и отпустить на волю, чтобы завела погоню в непроходимые чащобы. К сожалению, в жизни росомахи шмыгают мимо не столь уж часто, а толстяк, совершенно вышедший из доверия, играть роль приманки ни за что не согласится, хоть ты его режь…
Вон он, родимый, со страдальческим видом сгорбился над курткой, вороша её одной рукой и вздыхая так, словно не шкуру свою спасает, а выполняет тяжкую повинность, совершенно ему ненужную…
– Все, кажется, – осторожно заметила Вика, и почти сразу же распрямился её незадачливый муженёк.
Мазур тщательно проверил работу – ну, прошляпили, конечно, в Викиной куртке отыскались ещё две «ниточки», а у мужа целых три. Мазур ничего им не сказал, молча вырезал «маячки», оставив рваные дыры, мотнул головой;
– Пошли.
– Подождите! – вскрикнул Чугунков. – Я ещё как следует и не проверил…
Мазур молча подошёл, отобрал у него куртку и швырнул в кусты. Подтолкнул ногой:
– Вставай. Пошли.
– А если дождь?
– Будешь мокнуть. Некогда с тобой возиться.
– Куда ж я все это… – он указал на валявшиеся у ног пожитки.
– Снимай, – Мазур дёрнул его за рукав пронзительно-жёлтой курточки. – Заворачивай и тащи…
– Но…
– А, в бога душу мать! – заорал Мазур, уже не в силах более сдерживаться. – Долго ты мне нервы мотать будешь?
И замахнулся – но перехватил осуждающий взгляд Ольги и малость поостыл.
Бросил неприязненно:
– Даю минуту на сборы. Вика, помоги ему, что ли…
– Да чтоб он провалился, – сказала Вика сердито. – Одно от него беспокойство…
– Ладно, – сказал Мазур. – Не будем дичать и звереть – чует моё сердце, у нас ещё впереди масса возможностей… Помогите обормоту, – и с умыслом добавил:
– Доберёмся до цивилизации – все вместе будем смеяться над лесными страстями…
Вика, немного просветлев лицом, опустилась на корточки и стала увязывать нехитрые пожитки. Мазур нетерпеливо ждал. Наконец она справилась, протянула толстяку узел и даже сделала книксен по всем правилам:
– Битте…
Но оглянулась на мирно почивающего в папоротниках мертвеца и моментально помрачнела. Мазур показал направление:
– Шагаем туда, и в темпе. Надо оторваться…
Под гору шагалось легко.
Ольга чуть задержалась, чтобы оказаться рядом с Мазуром, печально вздохнула:
– Такое впечатление, что на этом свете вовсе не существует ни Кваренги, ни Фальконе… Поверить сейчас трудно, что где-то за горами, за долами есть Петергоф…
– Лишь бы мы существовали, – отмахнулся Мазур. – А все остальное приложится, малыш…
Глава 11
Мазур чувствовал, что все это просто необходимо как следует прокрутить в уме – логику противника и его методы необходимо понять, так воевать легче…
Но невероятно тяжело баловаться одними домыслами, не имея подкрепляющих домыслы фактов. И он все чаще думал о вылазке навстречу погоне, начинал потихонечку прикидывать варианты.
Ага, то, что нужно. Высоченная сопка слева, с голой вершиной – одиночные сосны торчат кое-где из темно-рыжей каменистой земли…
– Туда, – показал Мазур.
– А может, стороной? – безнадёжным тоном поинтересовался кандидат.
– Вперёд! – рявкнул Мазур. – Зато спускаться будет легче…
На гребне, неподалёку от открытого места, он разрешил остановиться. Пока остальные жадно глотали воду, занялся своим гардеробом. Прежде всего скинул кроссовки и, чуть ли не тыкаясь в них носом, тщательно осмотрел, ощупал.
Выглядят так, словно совсем недавно покинули фабрику. Ни один шов не нарушен, в мягких участках не прощупывается твёрдых вкраплений. Такое впечатление – «недозволенных вложений нет»… Разве что существует специальная фабрика, где в кроссовки прямо на конвейере заделывают крохотные радиомаячки – но это уже попахивает паранойей…
Разделся до трусов и принялся за одежду. Сначала костюм. Ощупал каждый квадратный сантиметр штанов, распялил их против солнца. Тонкая синтетика, без всякой подкладки – нет, ничего не просматривается, швы, как и на кроссовках, выглядят ненарушенными. Однако Мазур предельно скрупулёзно прощупал и их. Нет, костюм подозрений не вызывает…
Другое дело – куртка. Хоть и лёгкая, но материал гораздо толще, есть подкладка… Посмотрел сквозь куртку на солнце, принялся мять пальцами подозрительные места, где виднелось что-то вроде толстых ниточек – словно шелковинки, впрессованные в доллары…
Не колеблясь, полоснул алую ткань кончиком ножа. Словно занозу из пальца, извлёк жёсткую на ощупь ниточку длиной со спичку и толщиной с иголку.
Повертел, подёргал, пробуя на разрыв – прочная, как леска… Даванул ногтем, как вошь, – подаётся с едва слышным хрустом, ниточка словно бы переломилась в этом месте…
Положив её на клинок ножа, принялся ковырять остриём другого. Кто-то заглядывал через плечо, дыша в ухо, Мазур, не глядя, отмахнулся и продолжал трудиться.
Ну так и есть – в загадочной ниточке имеется вовсе уж микроскопическая начинка. На никелированное лезвие просыпались едва заметные крошки, щепотка странной, жёсткой трухи неопределённого цвета, скрипящей под обушком ножа…
Вдруг обрадован моряк – появляется маяк. Чего-то в этом роде следовало ожидать – крохотные передатчики, исправно выдающие сигнал в эфир. Нельзя даже назвать последним визгом моды – есть датчики и миниатюрнее, но уж их-то никак нельзя обнаружить ни взглядом, ни на ощупь. А потому ради вящего душевного спокойствия договоримся, что их и нет. Потом будет видно, посмотрим на поведение погони…
Вторую «ниточку» он вытащил уже увереннее. У него самого кожа на пальцах была довольно загрубевшая, поэтому отдал добычу Ольге, велел пощупать и доложить о впечатлениях.
– Шершавенькая, – сказала Ольга. – Словно в крохотных заусенцах вся…
– Вот и цепляется за подкладку… – проворчал Мазур, оглядел всех, придвинувшихся близко и, затаив дыхание, наблюдавших за его манипуляциями. – Поняли мою мысль? Хотите жить – изучите всю свою одежонку с величайшим тщанием… Каждый сантиметр. Это передатчики, чтоб вам было ясно…
– Значит, они нас все время… – охнула Вика.
– Надо полагать, – сухо бросил Мазур. – Шевелитесь! Чтобы ни одной такой воши не просмотрели…
Взялся за рюкзак и очень скоро сделал печальное открытие: его небольшой пёстрый «сидор» был прямо-таки нашпигован этими крохотными жёсткими ниточками, как селёдка – икрой. Они были повсюду, за подкладкой, в лямках, в клапане. Чтобы избавиться от всех до единой, понадобится пара часов – и труд будет сизифовым, потому что придётся и подкладку вырвать полностью, и весь рюкзак изрезать в полосочки, так и так станет совершенно непригодным…
– Рюкзаки, пожалуй, придётся бросить – сказал он сквозь зубы. – Это не рюкзаки, а Останкинская телебашня в миниатюре…
– А как же нести…
– Так и нести, – сказал Мазур. – Тушёнку в карманы, хлеб наломать – и в карманы, благо карманы вместительные, фляги – в зубы… Нету другого выхода, господа. Или предпочитаете оставаться и дальше ходячими передатчиками?
Куда ещё можно засунуть микромаячки? Уж конечно, не в трофейный бинокль.
И не в трофейный нож. И не в трофейное ружьё – вряд ли кто из охотников предполагал, что эту экипировку захватят в качестве трофея. Остаются выданные ножи…
Мазур изучал рукоятку собственного, как восхищённый ювелир, заполучивший в руки редчайший бриллиант. Осматривал, водил пальцами, прощелкивал ногтем.
Показалось ему, или закруглённый конец рукоятки в самом деле отзывался каким-то другим звуком? Показалось Ольге, что она нащупала подушечками пальцев шов на чёрной пластмассе?
Положив нож на опустошённый рюкзак, тщательно прицелился и ударил прикладом. Странный какой-то звук… Ещё сильнее обрушил приклад.
Треск. Навершие рукоятки лопнуло. Мазур склонился над добычей. Примерно на две трети рукоятка была нормальная, сплошной кусок цельнолитого чёрного пластика, а вот треть – пустотелый колпачок, искусно приваренный к основанию и скрывавший какое-то хитрое устройство величиной с крупную вишню – по расстеленному рюкзаку разлетелись крохотные электронные чипсы, сверкающие трубочки в полсантиметра длиной, нечто напоминавшее конфетти с проволочными ножками…
– Вот так, – сказал Мазур удовлетворённо. – Арсенал браконьера. Давайте второй.
Во всех ножах рукоятки оказались с начинкой. Ай да Прохор… или это мистер Кук постарался перед тем, как спиться на русский манер? Теперь пользоваться ножами с укоротившимися рукоятками будет не в пример неудобнее, да что делать… Зато уверенности в себе прибавилось, игра пойдёт хоть и не на равных, но гораздо более честно…
На радостях Мазур двумя ударами ножа вспорол одну из своих банок и распорядился;
– Подставляйте хлеб, орлы, пора и пожевать малость…
В три прикуса разделался со своим бутербродом, лишь раздразнив этим аппетит – и, чтобы хоть как-то обмануть желудок, напился вдосыт воды. Все равно его изобретение, презерватив-фляга, оказалось бесполезным – в руках этот пузырь не потащишь, значит, и водяной паёк будет голодным…
Толстяк возился с консервной банкой, извлекая пальцами остатки жира, пока не порезался.
– Мать твою так, – сказал Мазур. – Как дите, не отберёшь игрушку вовремя… Что кривишься? Сними трусы, отхвати кусок и затяни палец, больше нечем… Ну? Потуже затягивай, будешь кровью капать на ходу – прибью…
С кривой улыбкой кандидат сообщил:
– У меня от вида крови голова всегда кружиться начинает…
– Вот врежу – не так закружится, – пообещал Мазур. – Ты у меня, признаюсь честно, давно в печёнках сидишь, смотри, чтобы окончательно не рассердил… Так. Теперь я пойду осмотрюсь, а вы все вытаскивайте из курток начинку. И чтоб до единой…
Он так и остался в одних трусах. Повесил на шею бинокль, надел пояс трофейный нож кое-как уместился в старых ножнах, когда Мазур отломал у них конец. Представил, как выглядит со стороны, невольно хихикнул – Маугли, бля… Ничего, на большом расстоянии загорелое тело сольётся с тайгой, это вам не куртка ярчайшего спектрального цвета…
– И тщательнее! – напутствовал он, видя, что все принялись возиться с куртками. – Проверю потом. – Секунду подумав, он сунул Ольге в карман куртки наган и вручил ружьё. – Держи, патрон в стволе, с предохранителя снято. Посматривай тут…
И пошёл по гребню, к открытому месту. Босиком шагать было чуточку непривычно, однако тут нет ни битых бутылок, ни брошенных консервных банок, так что за ноги можно не беспокоиться…
Оказавшись на лысой вершине, невольно поёжился, ставши вдруг открытым всем взорам. Спрятался за сосну.
Прекрасный вид – на десятки километров, дикое приволье, хоть и угнетён ситуацией и своей ролью в ней, а дух захватывает… Как он ни всматривался, – и невооружённым глазом, и в бинокль, поворачиваясь во все стороны, – Шантары так и не увидел, и «заимки» впереди не углядел. А вот тайга, если идти по прежнему курсу, будет уже другой – впереди там и сям открытые пространства, равнины, и что-то похожее на болото, определённо скопище кочек. Если двигаться зигзагами, укрываясь в перелесках, чересчур уж размашистые зигзаги придётся выписывать, кучу времени потеряешь. Придётся рискнуть и переть почти что напрямик – может, и не станут они поднимать вертолёт в первый же день охоты. Часа четыре придётся шлёпать, держа ушки на макушке – зато совсем уж далеко впереди вновь начинаются чащобы, сопки, спасительные дебри… Пиранья на ветке кедра – сюрреалистическая, конечно, картина. Для того, кто не просекает, что наша, родная пиранья и на твёрдой сухой земле может быть смертельно опасна…
Без особого труда Мазур узнавал пройденный ими путь – будто читал карту.
Вон там перевалили подножие сопки, ага, а это и есть та речушка. Отличный бинокль достался от импортного жмурика – двадцатикратный, но не больше нашей «десятки»…
…Он чисто случайно поймал окулярами это шевеление зелёных точечек на зеленом фоне, сами, можно сказать, вылезли под взгляд… Повертел рубчатое чёрное колёсико, но это ничем не помогло – судя по нанесённой на линзы разметке-масштабу, до погони более чем десять километров, ну да, часа на два и оторвались, не так уж плохо, но и не прекрасно, кровь из носу, разрыв нужно увеличивать.
Он едва различал крохотные силуэты – но все же видел, что это шагающие вереницей люди, числом не менее десяти, а впереди, не удаляясь особенно, маячат два пятнышка, белое и бело-чёрное. Лайки, конечно. А это хуже, чем любая овчарка, – овчарка, как ни крути, остаётся служебной, а лайка – здешнее животное, таёжное. Огромная разница меж службой и образом жизни, сравните любого, самого ретивого вертухая и охотника-эвенка…
Время от времени там вспыхивали крохотные солнечные зайчики – солнце играло на стволах ружей, значит, они даже не озаботились навести тусклость на стволы, чувствуют себя хозяевами, банкомётами в игре… Что ж, самому Мазуру солнце светит почти в спину, так что бликов от окуляров не будет. До темноты остаётся часов шесть. Вряд ли охота двинет по тайге ночью… или все же станут устраивать игры с приборами ночного видения? Как поступил бы на их месте он сам? Пожалуй что, не рискнул бы охотиться ночью на ловкого «майора», в первые же часы столь изобидевшего засаду… или тебе просто хочется так думать?
Он все ещё стоял с прижатыми к лицу наглазниками из мягкой резьбы, когда поодаль, там, где оставил людей, раздался оглушительный выстрел.
Чисто инстинктивно Мазур крутнулся в ту сторону, присел за стволом. Новых выстрелов не было. По звуку – охотничье ружьё. То самое, что он оставил Ольге.
Не было времени раздумывать и колебаться. С ножом в руке он рывком преодолел неширокое открытое пространство и бесшумно, как призрак, заскользил меж деревьев, забирая чуть вниз и вправо, чтобы подойти к стоянке со стороны, противоположной той, в какую уходил. Давал изрядный крюк, но иначе нельзя было. И не слышал ни новых выстрелов, ни криков, ничуть не походило на налёт азартных охотников – неужели кто-то опять стал показывать характер, настолько, что Ольге пришлось…
Тихонько стал продвигаться вверх, ага, меж коричневыми стволами яркими пятнами показались жёлтые костюмы. Затаил дыхание, держа нож для броска. Ещё дерево, ещё одна перебежка, вот они уже метрах в десяти, и никто его не видит…
Мазур осторожно выглянул из-за кедра. Ольга сидела на корточках, привалившись спиной к стволу, зажимая обеими руками живот, морщилась от боли, но на раненую и умирающую, ликующе отметил Мазур, не походила.
Прошипела что-то, с ненавистью глядя снизу вверх – а над ней, ухватив французское ружьё за ствол, возвышался старый знакомый, неугомонный штабс-капитан. Как и Мазур, он был гол и загорел – только не в чёрных семейных трусах, а в коротких пёстрых. Мазур мысленно провёл траекторию, совмещавшую шею штабса с зажатым в руке ножом – и остался ею доволен.
– Где он, спрашиваю? – прорычал штабс.
Замахнулся. Ольга ответила ему словами, которым Мазур её, безусловно, не учил. Ну, как только ружьё дёрнется…
Нет, штабс отвернулся. Мазур великолепно представлял ход его мыслей и нисколечко не ошибся: штабс направился к трём остальным, сбившимся в кучку чуть поодаль. Снова рыкнул:
– Где майор, мать вашу?
Замахнулся разряженным ружьём, как дубиной, состроив невыразимо зверскую гримасу, определённо рассчитанную на моральное подавление, – Мазур видел, что этот гад насторожён, но спокоен и собран. И рассчитал мерзавец отлично: почти сразу же толстяк Чугунков торопливо вытянул руку, тыкая пальцем как раз в ту сторону, куда Мазур уходил, забормотал:
– Пошёл сверху в бинокль посмотреть…
Мазур видел, как Ольга медленно-медленно, все ещё морщась от боли, опускает правую руку к карману. И мысленно охнул: дурёха, там же против ствола – два пустых гнёзда…
– У неё пистолет в кармане! – взвизгнул толстяк, услужливо тыча пальцем.
Штабс резко развернулся – но Мазур уже отделился от ствола, коротко взмахнул рукой, и нож с роговой ручкой, жужжа, крутясь, на мгновение ослепительно сверкнул, поймав лезвием случайный солнечный лучик…
Он ещё падал, когда Мазур вырвался на поляну, выхватил из рук врага ружьё, замахнулся было, но тут же сообразил, что правки не требуется. И отступил на шаг, чтобы падающий его не задел.
Истерически вскрикнула Вика – неподвижно застывшее тело с торчащей из горла жёлтой рукояткой ножа оказалось к ней ближе, чем к другим, она встретилась взглядом с тускнеющим взором «его благородия». «Ну вот и точка», без всяких эмоций и уж тем более сожалений подумал Мазур, одним прыжком оказался рядом с Ольгой:
– Что? – присел рядом на корточки.
– Да ничего, – сказала она, то морщась, то пытаясь улыбнуться. – Когда он выскочил, я в него бабахнула – и промахнулась, конечно. А он мне ногой под дых, ружьё вырвал…
– А остальные где были? – громко спросил Мазур, оборачиваясь.
Остальные торопливо изобразили лицами и фигурами виноватое смущение, причём больше всех старался, естественно, кандидат бесполезных сейчас наук.
– И чего я вас до сих пор не бросил? – совершенно искренне спросил Мазур вслух.
Ответа, разумеется, не дождался да и какой тут может быть ответ? Руки чесались устроить толстяку детское наказание, но удержали не соображения гуманизма, а недостаток времени. Мазур лишь смерил его взглядом, от которого Чугункова бросило в пот, устало фыркнул и сказал:
– В общем, так – охота на хвосте. Так что в темпе продолжайте выбирать блох из одежды, на крыло подниматься пора…
Сделал два шага, выдернул нож и несколько раз воткнул его в землю, очищая от крови. Виктория принялась было закатывать глаза, но Мазур уже оказался рядом с ней и процедил веско:
– Я т-те покажу истерику… Шевелись!
Сунув в рот сигарету, присел рядом с Ольгой, погладил её по голове:
– Порядок, малыш, ты-то у меня настоящая скво… Болит ещё?
– Не особенно.
– Ну, если не особенно, тогда бери-ка все свои невеликие пожитки, да и мои тоже, завяжи все в куртку, чтобы получился приличный узел. Я тебя люблю и обожаю, но некогда утешать, жива – и слава Богу…
Выпрямился, кинув мельком взгляд на мертвеца, – сволочь, конечно, был покойный, но в качестве напарника, честно говоря, подошёл бы. Пер следом – и достал-таки, почти достал…
– Готово, – сказала Ольга. – Я всех «червей» вытащила, не сомневайся, чуть ли не на зуб пробовала… А колышки ты возьмёшь?
– Ага, – кивнул Мазур.
Он за время пути успел уже заострить все колышки с обоих концов попадётся подходящее местечко, можно и «заминировать». Если понатыкать в высокой траве десятка три – глядишь, кто-нибудь в горячке погони и напорется, споткнётся, вьетнамцы в своё время неплохой урожай собирали с помощью таких вот немудрящих подручных средств…
Будь это в кино, непременно следовало бы сгрести за шкирку пробегающую росомаху, украсить её маячками и отпустить на волю, чтобы завела погоню в непроходимые чащобы. К сожалению, в жизни росомахи шмыгают мимо не столь уж часто, а толстяк, совершенно вышедший из доверия, играть роль приманки ни за что не согласится, хоть ты его режь…
Вон он, родимый, со страдальческим видом сгорбился над курткой, вороша её одной рукой и вздыхая так, словно не шкуру свою спасает, а выполняет тяжкую повинность, совершенно ему ненужную…
– Все, кажется, – осторожно заметила Вика, и почти сразу же распрямился её незадачливый муженёк.
Мазур тщательно проверил работу – ну, прошляпили, конечно, в Викиной куртке отыскались ещё две «ниточки», а у мужа целых три. Мазур ничего им не сказал, молча вырезал «маячки», оставив рваные дыры, мотнул головой;
– Пошли.
– Подождите! – вскрикнул Чугунков. – Я ещё как следует и не проверил…
Мазур молча подошёл, отобрал у него куртку и швырнул в кусты. Подтолкнул ногой:
– Вставай. Пошли.
– А если дождь?
– Будешь мокнуть. Некогда с тобой возиться.
– Куда ж я все это… – он указал на валявшиеся у ног пожитки.
– Снимай, – Мазур дёрнул его за рукав пронзительно-жёлтой курточки. – Заворачивай и тащи…
– Но…
– А, в бога душу мать! – заорал Мазур, уже не в силах более сдерживаться. – Долго ты мне нервы мотать будешь?
И замахнулся – но перехватил осуждающий взгляд Ольги и малость поостыл.
Бросил неприязненно:
– Даю минуту на сборы. Вика, помоги ему, что ли…
– Да чтоб он провалился, – сказала Вика сердито. – Одно от него беспокойство…
– Ладно, – сказал Мазур. – Не будем дичать и звереть – чует моё сердце, у нас ещё впереди масса возможностей… Помогите обормоту, – и с умыслом добавил:
– Доберёмся до цивилизации – все вместе будем смеяться над лесными страстями…
Вика, немного просветлев лицом, опустилась на корточки и стала увязывать нехитрые пожитки. Мазур нетерпеливо ждал. Наконец она справилась, протянула толстяку узел и даже сделала книксен по всем правилам:
– Битте…
Но оглянулась на мирно почивающего в папоротниках мертвеца и моментально помрачнела. Мазур показал направление:
– Шагаем туда, и в темпе. Надо оторваться…
Под гору шагалось легко.
Ольга чуть задержалась, чтобы оказаться рядом с Мазуром, печально вздохнула:
– Такое впечатление, что на этом свете вовсе не существует ни Кваренги, ни Фальконе… Поверить сейчас трудно, что где-то за горами, за долами есть Петергоф…
– Лишь бы мы существовали, – отмахнулся Мазур. – А все остальное приложится, малыш…
Глава 11
МИНУС ОДИН
Через час Мазур разрешил привал и вновь поделил на всех банку тушёнки на сей раз справедливости ради забрав её у толстяка. Не следовало перегибать палку и в первый же день загонять свой аргиш до полной вымотанности. Ольга у него претензий не вызывала, супруги, в общем, тоже – но вот Чугунков… Мало того, что он открыто являл собою слабейшее звено, у Мазура родилось нехорошее предчувствие, что это звено в самом скором времени лопнет. На пути им встретилось нехорошее место – распадок, где прямо-таки клубился гнус, с превеликой охотой набросившийся на взопревшую добычу. Вот тут уж пришлось по-настоящему паскудно – невесомые твари так и льнули к голой коже, лезли в глаза, в уши, в рот, Мазур извёл полпачки сигарет в попытках обрести пусть слабую, но защиту. Даже некурящие пыхали табачком, мотая на ходу головами, как лошади. Гнус прямо-таки доводил до безумия – и хуже всего приходилось толстяку, он сильнее всех потел и был гол по пояс. Беспрестанно отмахивался свободной рукой, а потом и узлом, даже взвыл в голос, за что немедленно получил от Мазура по шее, легонько, впрочем. Хорошо ещё, в этой пытке была и светлая, если можно так выразиться, сторона – никого не приходилось понукать, все показывали чудеса спортивной ходьбы, чтобы побыстрее миновать поганое место.
Миновали. С полчаса шли по ровному месту, потом перевалили сопку – и угодили в великолепный малинник. Грех упускать такой случай, и Мазур объявил, что даёт полчаса на обед. Благо и трудиться не пришлось – на кустах красовалось неисчислимое множество сизо-рубиновых ягод, переспевшие, они отваливались от малейшего прикосновения, оставалось пихать горстями в рот.
На высившиеся вокруг кедры Мазур поглядывал с затаённой тоской: в этом году на шишку был урожай, а орех – штука питательная. Увы, с их подручными средствами слишком долго пришлось бы возиться с колотом[8], а лезть на дерево и стряхивать по шишечке – чересчур тягомотно, да и добыча выйдет мизерная…
Он махнул рукой и стал набивать пузо малиной, проглатывая заодно и попадавшие в пригоршню листья, чутко прислушиваясь: если поблизости обитает косолапый, он мимо такого дара природы ни за что не пройдёт, будет сюда наведываться, как в столовую…
Правда, следов ему не попадалось и не встречалось ничего похожего на звериные тропы. Лишь однажды с дерева зацокала белка, по летнему времени рыжая, да пронёсся, треща крыльями, невеликий табунок рябчиков. Рябчики, вообще-то, подпускают человека довольно близко, но эта стайка явно осторожничала. И Мазур окончательно пришёл к убеждению, что людьми сии места посещаются частенько, и живность давно наработала печальный опыт…
Примерно через четверть часа он уже глотал сладкую ягоду через силу – но желудок следовало набивать всем пригодным в пищу, что только встретится на пути. Хлеб с тушёнкой очень быстро кончатся, а начавши слабеть, человек в тайге весьма скоро падает духом, и тайга его одолевает… Есть риск, что от малины прохватит понос, но лучше понос, чем голод. Потом он заметил, что Егоршин с явным умыслом старается присоседиться к нему поближе, так и крутится рядом, больше косится, чем рвёт ягоду. Мазур подошёл вплотную и тихо спросил:
– Что, разговор есть?
Доктор оглянулся на остальных, мрачно и сосредоточенно обиравших ягоду метрах в десяти, ответил ещё тише:
– Может, мы попробуем засаду устроить?
– Мы? – усмехнулся Мазур.
– А что? – лицо у доктора было злое и отчаянное. – У вас вроде хорошо получается… А я бы ножом, тряхнул шпанистой юностью. Я ж врач, анатомию знаю…
– А сможете? – пытливо посмотрел на него Мазур.
– Смогу.
Он произнёс это довольно уверенно – что Мазура ничуть не убедило. Даже если доктор в юности кого-то пёрышком и оцарапал слегка – ох, многие из нас через это прошли… – это ещё не означало, что он годится для серьёзного дела. Уж кто-кто, а Мазур прекрасно знал, как трудно впервые убивать человека, даже откровенного врага. Опыт юношеских драк на дискотеках и танцплощадках тут нисколечко не годится. Кроме того, доктора чересчур уж старательно ломали в тюрьме, и кое-какие рефлексы, ручаться можно, уже въелись в подсознание…
– Рано, – сказал Мазур. – Погодим. Боюсь, это их территория, их игровое поле, они тут давно освоились. Нужно добраться до диких мест, где они тоже будут новичками…
– Не доверяете?
– Горячку не хочу пороть, – не без уклончивости сказал Мазур. – Тех, на ручье, только потому удалось смять, что они лихой контратаки ничуть не ожидали. Теперь-то труднее будет… У них, знаете ли, ружей до черта.
– А у вас ведь пистолет.
– Толку от него мало против полудюжины стволов.
– Я-то от всей души…
– Понимаю, – сказал Мазур. – И от всей души отвечаю: рано… Вы мне лучше скажите – массаж делать умеете?
– Да немного.
– Вот это уже лучше, – сказал Мазур, – Это гораздо полезнее. На привале, вечерком, непременно нужно будет нашим дамам вкатить хороший массажик, я умею, но коли и вы – совсем даже хорошо.
– Может, ещё и этому массажик делать? – Егоршин неприязненно покосился на толстяка. – Ведь задерживает только… Что бы тут придумать…
– Это вы насчёт бросить, а? – прищурился Мазур. Доктор завилял взглядом:
– Как колода на ногах…
– Логично и рационально рассуждая, мне бы следовало вас всех троих с хвоста сбросить, – сказал Мазур, дружески улыбаясь. – Ох, как мне полегчало бы… Враз и несказанно.
И улыбнулся ещё шире, увидев в глазах доктора откровенный страх. Похлопал его по плечу:
Миновали. С полчаса шли по ровному месту, потом перевалили сопку – и угодили в великолепный малинник. Грех упускать такой случай, и Мазур объявил, что даёт полчаса на обед. Благо и трудиться не пришлось – на кустах красовалось неисчислимое множество сизо-рубиновых ягод, переспевшие, они отваливались от малейшего прикосновения, оставалось пихать горстями в рот.
На высившиеся вокруг кедры Мазур поглядывал с затаённой тоской: в этом году на шишку был урожай, а орех – штука питательная. Увы, с их подручными средствами слишком долго пришлось бы возиться с колотом[8], а лезть на дерево и стряхивать по шишечке – чересчур тягомотно, да и добыча выйдет мизерная…
Он махнул рукой и стал набивать пузо малиной, проглатывая заодно и попадавшие в пригоршню листья, чутко прислушиваясь: если поблизости обитает косолапый, он мимо такого дара природы ни за что не пройдёт, будет сюда наведываться, как в столовую…
Правда, следов ему не попадалось и не встречалось ничего похожего на звериные тропы. Лишь однажды с дерева зацокала белка, по летнему времени рыжая, да пронёсся, треща крыльями, невеликий табунок рябчиков. Рябчики, вообще-то, подпускают человека довольно близко, но эта стайка явно осторожничала. И Мазур окончательно пришёл к убеждению, что людьми сии места посещаются частенько, и живность давно наработала печальный опыт…
Примерно через четверть часа он уже глотал сладкую ягоду через силу – но желудок следовало набивать всем пригодным в пищу, что только встретится на пути. Хлеб с тушёнкой очень быстро кончатся, а начавши слабеть, человек в тайге весьма скоро падает духом, и тайга его одолевает… Есть риск, что от малины прохватит понос, но лучше понос, чем голод. Потом он заметил, что Егоршин с явным умыслом старается присоседиться к нему поближе, так и крутится рядом, больше косится, чем рвёт ягоду. Мазур подошёл вплотную и тихо спросил:
– Что, разговор есть?
Доктор оглянулся на остальных, мрачно и сосредоточенно обиравших ягоду метрах в десяти, ответил ещё тише:
– Может, мы попробуем засаду устроить?
– Мы? – усмехнулся Мазур.
– А что? – лицо у доктора было злое и отчаянное. – У вас вроде хорошо получается… А я бы ножом, тряхнул шпанистой юностью. Я ж врач, анатомию знаю…
– А сможете? – пытливо посмотрел на него Мазур.
– Смогу.
Он произнёс это довольно уверенно – что Мазура ничуть не убедило. Даже если доктор в юности кого-то пёрышком и оцарапал слегка – ох, многие из нас через это прошли… – это ещё не означало, что он годится для серьёзного дела. Уж кто-кто, а Мазур прекрасно знал, как трудно впервые убивать человека, даже откровенного врага. Опыт юношеских драк на дискотеках и танцплощадках тут нисколечко не годится. Кроме того, доктора чересчур уж старательно ломали в тюрьме, и кое-какие рефлексы, ручаться можно, уже въелись в подсознание…
– Рано, – сказал Мазур. – Погодим. Боюсь, это их территория, их игровое поле, они тут давно освоились. Нужно добраться до диких мест, где они тоже будут новичками…
– Не доверяете?
– Горячку не хочу пороть, – не без уклончивости сказал Мазур. – Тех, на ручье, только потому удалось смять, что они лихой контратаки ничуть не ожидали. Теперь-то труднее будет… У них, знаете ли, ружей до черта.
– А у вас ведь пистолет.
– Толку от него мало против полудюжины стволов.
– Я-то от всей души…
– Понимаю, – сказал Мазур. – И от всей души отвечаю: рано… Вы мне лучше скажите – массаж делать умеете?
– Да немного.
– Вот это уже лучше, – сказал Мазур, – Это гораздо полезнее. На привале, вечерком, непременно нужно будет нашим дамам вкатить хороший массажик, я умею, но коли и вы – совсем даже хорошо.
– Может, ещё и этому массажик делать? – Егоршин неприязненно покосился на толстяка. – Ведь задерживает только… Что бы тут придумать…
– Это вы насчёт бросить, а? – прищурился Мазур. Доктор завилял взглядом:
– Как колода на ногах…
– Логично и рационально рассуждая, мне бы следовало вас всех троих с хвоста сбросить, – сказал Мазур, дружески улыбаясь. – Ох, как мне полегчало бы… Враз и несказанно.
И улыбнулся ещё шире, увидев в глазах доктора откровенный страх. Похлопал его по плечу: