Страница:
Никакой внутренней тревоги, беспокойства, неудобства, ничего подобного. Не болит, не свербит…
А с места не стронешься. Такого с ним прежде не случалось. Бывают, конечно, – любой военный человек подтвердит – неописуемые словами предчувствия. Предвиденья опасности, ранения, смерти. И тогда командир бомбардировщика на свой страх и риск отменяет боевой вылет, а потом техник, которого попросили проверить моторы, растерянно чешет в затылке и объявляет, что правый мотор, точно, сдох бы аккурат над вражеской территорией…
Примеров множество, рассказывать можно дотемна.
Мазур и сам мог бы добавить к этой коллекции немало случаев – иные происходили с ним, иные с его друзьями. Но в том-то и соль, что всегда что-то чувствуешь, пусть и не можешь это описать.
Сейчас он не чувствовал ровным счётом ничего. Но твёрдо знал, что в долину не пойдёт. И точка.
– Пошли, – сказал он, стряхнув оцепенение.
И стал забирать влево, где под тупым углом смыкались два крутых склона.
– Опять наверх карабкаться? – возмутился доктор.
Ничего не ответив, Мазур упрямо двигался вперёд, иногда тыкая палкой в заросли папоротника. Женщины почти сразу же двинулись за ним, да и доктор, ворча и крутя головой, все же не осмелился на открытый бунт. От сердца помаленьку отлегло. Они спустились, стали подниматься.
Треск валежника. Мазур моментально прицелился в ту сторону. Меж деревьями мелькнуло серовато-белое пятно – это уносился марал, закинув голову, промчался вниз по гребню, показался в долине…
Сухой хлопок, неяркая вспышка! Взлетело плотное облачко серого дыма.
Олень осел на задние ноги, рывком вскочил и кинулся бежать странными скачками, вихляя, качаясь. Снова негромкий взрыв, под передней ногой, – и рогатый покатился кубарем, забился, уже не смог встать, катался по земле, крича надрывно и жутко.
– Стоять всем! – рявкнул Мазур.
И двинулся в ту сторону, пригнувшись, зорко глядя под ноги. Олень бился на том же месте, хотелось зажать уши, но Мазур помаленьку продвигался, ощупывая палкой дорогу, как слепец. Остановился, поднял бинокль к глазам, изучая широкую полосу примятой травы.
Он уже примерно догадывался, что увидит. Так и есть: меж сочных стеблей высокой травы торчали почти неотличимые по цвету, но слегка выделявшиеся изгибом и наклоном жёсткие усики. Не будь ветерка, заметить их было бы гораздо труднее, но лёгонький ветерок дул, и настоящая трава колыхалась вовсю – а вот зеленые тугие усики, смахивавшие на листья ананаса, почти не шевелились.
Ещё одно пакостное изобретение пытливого ума: лёгкие противопехотные мины, на иных театрах военных действий их высевали как раз с вертолётов, сотнями, с приличной высоты. Входит глубоко в землю, выбрасывает усики, достаточно мимолётного прикосновения… Модель устаревшая, но весьма эффективная. В иных уголках земного шара их можно закупать хоть вагонами, были бы денежки.
Мина-крошка, конечно же, не убивает – кишка тонка. Даже специальные ботинки с особой стелькой от неё уберегут. Но человеку в нормальной обуви покалечит ступню. На то и рассчитано нехитрое противопартизанское оружие: чтобы было как можно больше раненых, становящихся обузой для затерянного в джунглях отряда…
А для Мазура и один-единственный раненый – несказанная обуза. В особенности если этим раненым стал бы он сам. Тогда осталось бы пустить пулю в лоб, предварительно посоветовав то же остальным…
Прохор даже серьёзнее, чем Мазур думал. Впрочем, ничего удивительного зарубежные связи, международный клуб для избранных… Мазур с ходу мог бы назвать города, где купить такие мины не труднее, чем стаканчик кедровых орешков в Шантарске. То-то и вертолёт появлялся… Расчёт был точен, любой, умученный бесконечными подъёмами и спусками, с радостью рванёт в долину.
Он поднял автомат и послал пулю в голову оленю. Тот моментально умолк, перестал биться. Задняя половина тела лежала на каменистом склоне, где любой сюрприз заметён издали, и Мазур решился, вынув нож, осторожненько пошёл туда.
Возился он минут пятнадцать, вернулся к своим с ободранной от шкуры задней ногой, ещё капавшей кровью. Притворился, будто не видит печальных женских взглядов, сунул свою ношу доктору:
– Вот и мясцо… Понесёте, Пошли, нужно это поганое местечко обойти подальше. И смотрите под ноги, душевно вас прошу. Если кто подорвётся, не знаю, что и делать…
– Мины?!
– Ценное наблюдение, Вика, – сказал Мазур. – Они, клятые. Хоть и слабенькие, а настоящие.
– Боже мой… – то ли вздохнула, то ли всхлипнула она. – А завтра на нас бомбы бросать начнут?
– Сначала нас найти надо, – веско сказал Мазур. – За мной шагайте, след в след…
Он ступал медленно, как по тонкому льду, то и дело пробуя дорогу сосновым дрыном. Вообще-то «высевать» такие игрушки на густую тайгу – вещь безнадёжная: запутаются в кронах, не уйдут в землю, как надлежит, будут валяться как попало, одна из сотни встанет на боевой взвод. Тут вам не равнина, тут климат иной… Но это – рассуждение военного, профи. А в окружении Прохора такого может и не оказаться, ещё сыпанут наугад лишнюю жменю – так что осторожность не помешает. Логика непрофессионала – тёмный лес…
Мазур старался выбирать каменистые участки, их, слава богу, хватало. И часто оглядывался. Слабосильная команда старательно топала за ним, след в след. Доктор нёс оленью ногу на отлёте, ухитряясь даже сейчас сохранять брезгливую физиономию. Зато жрать будет, как миленький…
Сзади вдруг ойкнула Ольга. Мазур мгновенно развернулся на полусогнутых, но там все обстояло благополучно она стояла целая и невредимая, показывая рукой куда-то вверх.
– Что? – окликнул он.
– Интересное что-то на суку болтается…
Мазур вернулся к ней. Точно, среди темно-зелёных пышных сосновых лап виднелось что-то продолговатое, чуть более светлого оттенка. И оно не походило ни на животное, ни на птицу, и уж тем более на вороньё гнездо или гайно[11]. Скорее уж на мятую тряпку… или на небольшой парашютик, ну да, что-то вроде тоненьких строп просматривается, а пониже виден черно-рифлёный шарик…
– Мина? – спросила Ольга пугливо-любопытно.
– А черт её знает. – Мазур поднял бинокль, теперь эта штука была словно перед глазами.
Мина может выступать в любом облике, что да, то да – но все же это походило больше… Вот именно, на микрофон.
– Пошли! – рявкнул Мазур.
И первым направился в самую чащобу. Руки чесались сбить этот поганый шарик камнем из пращи – но вряд ли он один такой. Ещё одна вьетнамская наработочка такие штуки тысячами высыпали на джунгли, они вылавливали малейший шорох, а уж тренированное ухо оператора-слухача выхватывало звуки шагов, тихие разговоры…
А потом прилетали самолёты. И бомбили от пуза…
Ну, предположим, у Прохора нет бомбардировщиков, и все же лучше пересолить, чем недосолить…
Ага! Он упёрся ладонью в скользкую, зеленовато-замшелую поверхность огромного поваленного ствола, перепрыгнул. Подал руку Ольге, потом Вике.
Доктор перебрался самостоятельно. Место было самое подходящее – несколько таёжных исполинов давно рухнули, вероятнее всего, от дряхлости, причудливо навалились друг на друга, словно просыпанные из полного коробка спички.
Вокруг давно уже выросли новые деревья, соприкасаясь кронами так, что неба не видно.
– Туда! – показал Мазур, присев на корточки и обозрев укрытие, попробовал покачать рукой ближайший ствол – нет, не шелохнётся.
Вика первой проползла на четвереньках, немилосердно пачкая спину влажным мхом. Следом юркнула Ольга. Мазур жестом отправил за ними доктора. Остался стоять, насторожив уши. Лучше выглядеть потом живёхоньким дураком, чем лежать грустным и холодным…
Проходили томительные минуты. Он уже решил было, что угодил пальцем в небо, начал обдумывать, как выбраться из этого положения с наименьшим уроном для репутации орла-командира, но тут явственно расслышал тоненькое железное зуденье, приближавшееся примерно с северо-востока.
На карачках прополз под стволом, присоседился к остальным, сбившимся в тесном пространстве. Вертолёт приближался, теперь уже никаких сомнений не осталось. Значит, сидел где-то тут, неподалёку, на ровном месте – и там был оператор, прилежно бдивший в наушниках…
Железное гуденье превратилось в шелестящий грохот, опускавшийся сверху, как мощный пресс. Мазур инстинктивно сжался, захотелось стать маленьким-маленьким, крохотулечкой… Обзора не было никакого – словно мышь под поленницей. Совсем рядом – побледневшее лицо Вики. Мазур постарался подмигнуть ей как можно более ухарски.
Они замерли, стиснутые со всех сторон замшелыми стволами.
Возле лаза, сквозь который они проникли в середину завала, виднелась зелёная травка – единственное, что Мазур мог разглядеть со своего места.
Сочно-зелёная трава, почерневшая, встопорщившая чешуйки сосновая шишка…
Все это виделось нереально чётко, играло десятком красок и оттенков – бывает такое в минуту смертельной опасности…
Могучее лопотанье вертолётного винта, казалось, вот-вот вырвет деревья.
Трава перед глазами Мазура заколыхалась – значит, и кроны переливаются тяжёлыми волнами, вертолёт висит над самыми верхушками, там пытаются хоть что-то разглядеть…
Посреди травы брызнули фонтанчики – стреляют! Треска очередей не слышно за рёвом мотора. Тут же он до предела обострившимся чутьём уловил вереницу звонких ударов по нависшему сверху бревну – ничего, не прошьёт, даже в столь прогнившем стволе автоматная пуля застрянет, как в подушке…
Мощное гуденье то отдалялось, то вновь повисало над самой головой – вертолет маневрировал короткими зигзагами, тупо, упрямо обрабатывая сопку огнём. Понемногу Мазур опытным ухом стал различать в гуле длинные очереди словно стрекотанье швейной машинки. Патронов они не жалели, твари. И автомат там не один.
Казалось, это продолжается целую вечность. Гул накатывался, отплывал, возвращался. Прижавшуюся к Мазуру Вику прямо-таки колотило, а сам он хладнокровно прикидывал шансы. И вскоре понял, что нет ни единого. Не с его дюжиной патронов пытаться наугад подстрелить «железную птицу» или хотя бы кого-то из тех, кто азартно опустошал магазин, высунувшись за борт.
Осторожненько высунул голову, взглянул вверх и не увидел ничего лишь тяжёлое колыхание пышных веток.
Внезапно обожгла пугающая мысль: а что, если не он один такой умный? Что, если они додумаются до того же нехитрого фокуса: поджечь лес? Заимку, в принципе, можно обезопасить без особых хлопот: пустить встречный пожар или удачно выбрать место. Они-то прекрасно знают эти места, никаких сомнений…
Секунду он старался об этом не думать, мелькнул совершенно шизофренический страх, что кто-то там, наверху, прочтёт его мысли, как тот танк в давнем фантастическом рассказе. Сделает именно то, чего жертва панически боится…
Вздор! Взять себя в кулак!
Снова полоса рыжеватых фонтанчиков прошла по доступному взгляду лоскутку поросшей травой земли. И вновь отдалился железный гул. Вертолёт, похоже, ходил по расширяющейся спирали. Значит, они не в силах локализовать точное место… Вообще-то, аксиома для данной ситуации – высадка десанта. Роты у них нет, но десятка полтора головорезов найдётся. Правда, вертолёту здесь негде сесть – не полезут же на собственные мины? – но это не помеха, можно опустить людей на тросах, при столь плотном заградительном огне головы не поднимешь. И потому Мазур, обратясь в слух, пытался не пропустить момент, когда стихнут очереди, – это будет означать, что десант пошёл вниз…
Нет, ничего похожего. Вертолёт мотался над сопкой, не прекращая огня.
Что, не нашлось умной головы, способной сообразить насчёт высадки? Ох, не верится… Ответ один: десант они высаживать боятся. Помнят, что дважды с ним сходились в открытом бою, и оба раза получали жмуриков с ранеными. Так что рисковать шкурой не хотят, предпочитают действовать наверняка. Он думал об этом без всякой гордости или триумфа – просто привычно взвешивал все гипотезы.
Он покосился вправо и увидел, что отражается в огромных от ужаса, бессмысленных глазах Вики. Она то ли прижалась всем телом, неосознанно ища спасения, то ли пыталась пролезть наружу, чтобы опрометью кинуться, не разбирая дороги. Такое бывает под обстрелом с воздуха, непривычные себя теряют сплошь и рядом…
Мазур чуть передвинул голову – Вика напирала, как бульдозер без водителя, и в самом деле пыталась выползти на открытое место, – изловчился и укусил её за мочку уха, больно, грубо. Она дёрнулась – вскрика не слышно было за пригибающим к земле гулом лицо исказилось от боли. И, похоже, чуточку опамятовалась. По щекам потекли слезы. Осторожно придерживая её одной рукой, чтобы, чего доброго, наружу не выпихнула, как пробку из бутылки, Мазур неожиданно для самого себя поцеловал в щеку. Видел, что она и это почувствовала, обмякла, вжалась лицом в его шею. Шея моментально стала влажной.
И вдруг все кончилось. Гул вертолёта отдалялся. То ли патроны кончились, то ли горючее было строго рассчитано – ну да, до заимки далековато, вряд ли у них разбросана по тайге куча аэродромов подскока…
Сначала казалось, что уши заткнуты ватой. Ни один звук не прорвался.
Прошло какое-то время, прежде чем он стал слышать всхлипывания Вики.
Посмотрел вглубь поверх её плеча. Ольга и доктор, забившиеся вглубь, испуганно таращились оттуда, но не заметно, чтобы кто-то был ранен.
На четвереньках Мазур выбрался наружу, сделав остальным знак сидеть тихонько. Пригнувшись, держа автомат наготове, бесшумно стал красться меж деревьев. По расширяющейся спирали, как только что вертолёт. Потом опустился в папоротники и долго сидел там, замерев. Но противник так и не появился. Не рискнули они высадиться, козлы…
Вернулся к завалу, наклонился и свистнул. Первой вылезла Вика, окинув её взглядом, Мазур покачал головой, взял за плечи и встряхнул как следует.
Потом светским тоном предложил:
– Оплеуху? Правда, здорово помогает…
– Н-нет, – она помотала головой. – Все уже… – и машинально потрогала вспухшую мочку уха. – Ничего, да…
– Вот и прелесть, – сказал Мазур и в воспитательных целях добавил самым убедительным тоном:
– Вика, ты молодец, прекрасно держишься, я от тебя без ума…
Она слабо улыбнулась, бедолажка, и Мазур побыстрее от неё отодвинулся: из завала показалась любимая жёнушка, а женщины, даже самые лучшие, – народ своеобразный, как им ни объясняй, что тобой движут исключительно интересы дела и принципы психотерапии…
– Доктор, вы там мясо забыли, – сказал он. – Слазьте, а?
– Как-кое мясо…
– Оленья ножка, – ещё мягче сказал Мазур. – Вы её там забыли. – Когда доктор, очумело помотав головой, уполз назад, улыбнулся Ольге:
– Вот так, милая, я и развлекался все эти годы до тебя. Примерно так. Увлекательно, а?
Его тошнило от роли дешёвого супермена, которую приходилось разыгрывать, но старался изо всех сил, подавая отточенные, небрежные реплики, выдумывая их на ходу. Они должны не просто в него верить – искренне считать простым отечественным сверхчеловеком, тогда и любую команду выполнят нерассуждающе, и следом шагнут в любое болото, не раздумывая… Вожак обязан быть суперменом, и все тут.
И потому он вновь шагал впереди, с бодрой улыбкой и молодецким разворотом плеч, шутил с обеими своими красавицами, следя при этом, чтобы в адресованных Вике шуточках её долбаный муженёк, мужебаб хренов, не усмотрел ни малейшего эротического подтекста, а также небрежно помахивал автоматом, насвистывал бодрые песенки и не забывал угостить камнем по башке незадачливую белку, чтобы запасти провианта впрок. А вдобавок до рези в глазах высматривал в траве и в кронах возможные сюрпризы.
Сюрпризов пока не попадалось, но в душе он был мрачен, как туча. Его смогли вычислить. Вряд ли минами и микрофонами усыпаны столь уж значительные пространства тайги просто они набрели на своеобразную засаду. Чересчур уж удобна для прохода была та долина, сокращавшая путь и связывавшая меж собой две миниатюрных «горных страны». Несомненно, в штабе противника вдумчиво изучали карты. Они видели шахматную доску, а Мазур – нет.
Что он мог им противопоставить? Да какой-нибудь нестандартный ход. Вот только какой? Пожар устроить? Свернуть к Шантаре, запастись подножным кормом и торчать в виду берега, пока не покажется попутный теплоход, на борту которого Прохоровых соглядатаев может и не оказаться? А вот речная милиция окажется непременно, в крайнем случае засадят под замок и повезут разбираться в губернский город… Подкинуть хохму – заявить, что они, все трое, смылись из-под стражи в Шантарске, но теперь, измученные робинзонадой, решили сдаться областным стражам правопорядка? Слишком велика Шантарская губерния, чтобы Прохор мог купить всех, кто стоит на ключевых постах… Но ведь как-то же они устроили, что туристы два сезона пропадают безвестно?
Положеньице…
Остановился, предупреждающе поднял руку и спрятался за ствол. Взял бинокль.
Избушка стояла в распадке, над ручьём – неказистое строение из ошкуренных брёвен, с невысокой острой крышей и, вот диво, с застеклёнными окнами. Для таёжного охотничьего приюта стекло в окнах – примерно такая же роскошь, как «роллс-ройс» для Британии…
Он водил биноклем. Нет, решительно не похоже на обычное зимовье – изба хоть и неказистая, но бревна обтёсаны слишком уж старательно, венцы выложены идеально, словно патроны в обойме, крылечко аккуратное, над ручьемскамейка. А совсем рядом, на открытом пространстве, брёвнами выложен контур огромного прямоугольника, внутри буйно растёт трава…
– Ждать здесь, – распорядился он. И двинулся вперёд, заходя с тыла по широкой дуге. Гробовая тишина. Ничего, похожего на мины. Загодя подобранный камень он нёс в левой руке.
Тыльная стена была глухая. Осторожно выглянув из-за угла, Мазур беззвучно, как призрак, переместился к окну, присел под ним на корточки.
Долго слушал – ни звука, ни шороха. Отсюда он хорошо видел бревна, отмечавшие то, что вполне походило на посадочную площадку для вертолёта.
Судя по их виду, были срублены самое малое год назад, полежали и под дождём, и под снегом.
С вывертом кинул камень, и окно звонко разлетелось. Отпрянул, держа наготове автомат. Ни звука. Только резко пискнул какой-то зверёк, и снова тишина.
Решившись, прокрался к приотворённой двери, распахнул её пинком на всю ширь и ворвался в избушку, повёл стволом по сторонам.
Опустил автомат и долго стоял, бормоча ругательства.
Никогда ещё в жизни не испытывал столь яростной жажды убийства – даже тогда, в порту по имени Порт, когда они вернулись и нашли то, что осталось от Володи Чемякина и местного сержанта, оставленных стеречь катер. Там были мужики, прекрасно знавшие, на что идут, – и сами, заметим в скобках, способные поступить с врагом не гуманнее. И поступавшие, кстати…
Изба состояла из одной-единственной большой горницы. В углу – кирпичная печь, открытая сверху. Посреди комнаты – стол и деревянные стулья, опять-таки отделанные с тщанием, излишним для охотничьего зимовья.
А у противоположной стены, откуда и потягивало противным запашком разложения, скорчился скелет. Когда-то человек явно был распят, привязан сыромятными ремешками на четырех костылях, вбитых в бревна. Потом пришли мелкие хищники, слопали и ремешки (на одном костыле остатки видны), поработали над трупом. Похоже, тело оставили здесь ещё в прошлом году – было время обработать его до костей…
Близко Мазур подходить не стал. Он и так видел длинные пряди волос – при жизни светлых. А в углу, кучей – жёлтый спортивный костюмчик и красная куртка. Это была женщина, и её пытали – Мазур обнаружил возле печки целый набор малость проржавевшего инструмента, служить такой ассортимент мог одной-единственной цели…
Слышал он о таком развлечении для богатеньких импортных Буратин, вошедшем в моду в последние годы, – подпольные видеофильмы, где жертву, ни о чём таком не подозревавшую вначале, пытают и убивают всерьёз. «Актёров» вербовали подальше от цивилизации, в «третьем мире». Ну, и здесь, очень похоже, развлекался один из таких гурманов: клиент всегда прав, бля… И «эстет» похоже, был исключением, то-то приржавело все…
Он прилежно осмотрел углы, но ничего интересного не нашёл – несколько пустых бутылок из-под хорошего заграничного спиртного, ржавые консервные банки, горсть пальчиковых батареек. И побыстрее вышел, хлопнув дверью, не оглядываясь на то, что лежало у стены.
– Ну, что там? – спросила Ольга.
– Ерунда, – сказал он, чувствуя, как кожу на лице стянуло застывшей маской. – Хижина наших друзей, водочку там пили, только и всего…
Глава 15
А с места не стронешься. Такого с ним прежде не случалось. Бывают, конечно, – любой военный человек подтвердит – неописуемые словами предчувствия. Предвиденья опасности, ранения, смерти. И тогда командир бомбардировщика на свой страх и риск отменяет боевой вылет, а потом техник, которого попросили проверить моторы, растерянно чешет в затылке и объявляет, что правый мотор, точно, сдох бы аккурат над вражеской территорией…
Примеров множество, рассказывать можно дотемна.
Мазур и сам мог бы добавить к этой коллекции немало случаев – иные происходили с ним, иные с его друзьями. Но в том-то и соль, что всегда что-то чувствуешь, пусть и не можешь это описать.
Сейчас он не чувствовал ровным счётом ничего. Но твёрдо знал, что в долину не пойдёт. И точка.
– Пошли, – сказал он, стряхнув оцепенение.
И стал забирать влево, где под тупым углом смыкались два крутых склона.
– Опять наверх карабкаться? – возмутился доктор.
Ничего не ответив, Мазур упрямо двигался вперёд, иногда тыкая палкой в заросли папоротника. Женщины почти сразу же двинулись за ним, да и доктор, ворча и крутя головой, все же не осмелился на открытый бунт. От сердца помаленьку отлегло. Они спустились, стали подниматься.
Треск валежника. Мазур моментально прицелился в ту сторону. Меж деревьями мелькнуло серовато-белое пятно – это уносился марал, закинув голову, промчался вниз по гребню, показался в долине…
Сухой хлопок, неяркая вспышка! Взлетело плотное облачко серого дыма.
Олень осел на задние ноги, рывком вскочил и кинулся бежать странными скачками, вихляя, качаясь. Снова негромкий взрыв, под передней ногой, – и рогатый покатился кубарем, забился, уже не смог встать, катался по земле, крича надрывно и жутко.
– Стоять всем! – рявкнул Мазур.
И двинулся в ту сторону, пригнувшись, зорко глядя под ноги. Олень бился на том же месте, хотелось зажать уши, но Мазур помаленьку продвигался, ощупывая палкой дорогу, как слепец. Остановился, поднял бинокль к глазам, изучая широкую полосу примятой травы.
Он уже примерно догадывался, что увидит. Так и есть: меж сочных стеблей высокой травы торчали почти неотличимые по цвету, но слегка выделявшиеся изгибом и наклоном жёсткие усики. Не будь ветерка, заметить их было бы гораздо труднее, но лёгонький ветерок дул, и настоящая трава колыхалась вовсю – а вот зеленые тугие усики, смахивавшие на листья ананаса, почти не шевелились.
Ещё одно пакостное изобретение пытливого ума: лёгкие противопехотные мины, на иных театрах военных действий их высевали как раз с вертолётов, сотнями, с приличной высоты. Входит глубоко в землю, выбрасывает усики, достаточно мимолётного прикосновения… Модель устаревшая, но весьма эффективная. В иных уголках земного шара их можно закупать хоть вагонами, были бы денежки.
Мина-крошка, конечно же, не убивает – кишка тонка. Даже специальные ботинки с особой стелькой от неё уберегут. Но человеку в нормальной обуви покалечит ступню. На то и рассчитано нехитрое противопартизанское оружие: чтобы было как можно больше раненых, становящихся обузой для затерянного в джунглях отряда…
А для Мазура и один-единственный раненый – несказанная обуза. В особенности если этим раненым стал бы он сам. Тогда осталось бы пустить пулю в лоб, предварительно посоветовав то же остальным…
Прохор даже серьёзнее, чем Мазур думал. Впрочем, ничего удивительного зарубежные связи, международный клуб для избранных… Мазур с ходу мог бы назвать города, где купить такие мины не труднее, чем стаканчик кедровых орешков в Шантарске. То-то и вертолёт появлялся… Расчёт был точен, любой, умученный бесконечными подъёмами и спусками, с радостью рванёт в долину.
Он поднял автомат и послал пулю в голову оленю. Тот моментально умолк, перестал биться. Задняя половина тела лежала на каменистом склоне, где любой сюрприз заметён издали, и Мазур решился, вынув нож, осторожненько пошёл туда.
Возился он минут пятнадцать, вернулся к своим с ободранной от шкуры задней ногой, ещё капавшей кровью. Притворился, будто не видит печальных женских взглядов, сунул свою ношу доктору:
– Вот и мясцо… Понесёте, Пошли, нужно это поганое местечко обойти подальше. И смотрите под ноги, душевно вас прошу. Если кто подорвётся, не знаю, что и делать…
– Мины?!
– Ценное наблюдение, Вика, – сказал Мазур. – Они, клятые. Хоть и слабенькие, а настоящие.
– Боже мой… – то ли вздохнула, то ли всхлипнула она. – А завтра на нас бомбы бросать начнут?
– Сначала нас найти надо, – веско сказал Мазур. – За мной шагайте, след в след…
Он ступал медленно, как по тонкому льду, то и дело пробуя дорогу сосновым дрыном. Вообще-то «высевать» такие игрушки на густую тайгу – вещь безнадёжная: запутаются в кронах, не уйдут в землю, как надлежит, будут валяться как попало, одна из сотни встанет на боевой взвод. Тут вам не равнина, тут климат иной… Но это – рассуждение военного, профи. А в окружении Прохора такого может и не оказаться, ещё сыпанут наугад лишнюю жменю – так что осторожность не помешает. Логика непрофессионала – тёмный лес…
Мазур старался выбирать каменистые участки, их, слава богу, хватало. И часто оглядывался. Слабосильная команда старательно топала за ним, след в след. Доктор нёс оленью ногу на отлёте, ухитряясь даже сейчас сохранять брезгливую физиономию. Зато жрать будет, как миленький…
Сзади вдруг ойкнула Ольга. Мазур мгновенно развернулся на полусогнутых, но там все обстояло благополучно она стояла целая и невредимая, показывая рукой куда-то вверх.
– Что? – окликнул он.
– Интересное что-то на суку болтается…
Мазур вернулся к ней. Точно, среди темно-зелёных пышных сосновых лап виднелось что-то продолговатое, чуть более светлого оттенка. И оно не походило ни на животное, ни на птицу, и уж тем более на вороньё гнездо или гайно[11]. Скорее уж на мятую тряпку… или на небольшой парашютик, ну да, что-то вроде тоненьких строп просматривается, а пониже виден черно-рифлёный шарик…
– Мина? – спросила Ольга пугливо-любопытно.
– А черт её знает. – Мазур поднял бинокль, теперь эта штука была словно перед глазами.
Мина может выступать в любом облике, что да, то да – но все же это походило больше… Вот именно, на микрофон.
– Пошли! – рявкнул Мазур.
И первым направился в самую чащобу. Руки чесались сбить этот поганый шарик камнем из пращи – но вряд ли он один такой. Ещё одна вьетнамская наработочка такие штуки тысячами высыпали на джунгли, они вылавливали малейший шорох, а уж тренированное ухо оператора-слухача выхватывало звуки шагов, тихие разговоры…
А потом прилетали самолёты. И бомбили от пуза…
Ну, предположим, у Прохора нет бомбардировщиков, и все же лучше пересолить, чем недосолить…
Ага! Он упёрся ладонью в скользкую, зеленовато-замшелую поверхность огромного поваленного ствола, перепрыгнул. Подал руку Ольге, потом Вике.
Доктор перебрался самостоятельно. Место было самое подходящее – несколько таёжных исполинов давно рухнули, вероятнее всего, от дряхлости, причудливо навалились друг на друга, словно просыпанные из полного коробка спички.
Вокруг давно уже выросли новые деревья, соприкасаясь кронами так, что неба не видно.
– Туда! – показал Мазур, присев на корточки и обозрев укрытие, попробовал покачать рукой ближайший ствол – нет, не шелохнётся.
Вика первой проползла на четвереньках, немилосердно пачкая спину влажным мхом. Следом юркнула Ольга. Мазур жестом отправил за ними доктора. Остался стоять, насторожив уши. Лучше выглядеть потом живёхоньким дураком, чем лежать грустным и холодным…
Проходили томительные минуты. Он уже решил было, что угодил пальцем в небо, начал обдумывать, как выбраться из этого положения с наименьшим уроном для репутации орла-командира, но тут явственно расслышал тоненькое железное зуденье, приближавшееся примерно с северо-востока.
На карачках прополз под стволом, присоседился к остальным, сбившимся в тесном пространстве. Вертолёт приближался, теперь уже никаких сомнений не осталось. Значит, сидел где-то тут, неподалёку, на ровном месте – и там был оператор, прилежно бдивший в наушниках…
Железное гуденье превратилось в шелестящий грохот, опускавшийся сверху, как мощный пресс. Мазур инстинктивно сжался, захотелось стать маленьким-маленьким, крохотулечкой… Обзора не было никакого – словно мышь под поленницей. Совсем рядом – побледневшее лицо Вики. Мазур постарался подмигнуть ей как можно более ухарски.
Они замерли, стиснутые со всех сторон замшелыми стволами.
Возле лаза, сквозь который они проникли в середину завала, виднелась зелёная травка – единственное, что Мазур мог разглядеть со своего места.
Сочно-зелёная трава, почерневшая, встопорщившая чешуйки сосновая шишка…
Все это виделось нереально чётко, играло десятком красок и оттенков – бывает такое в минуту смертельной опасности…
Могучее лопотанье вертолётного винта, казалось, вот-вот вырвет деревья.
Трава перед глазами Мазура заколыхалась – значит, и кроны переливаются тяжёлыми волнами, вертолёт висит над самыми верхушками, там пытаются хоть что-то разглядеть…
Посреди травы брызнули фонтанчики – стреляют! Треска очередей не слышно за рёвом мотора. Тут же он до предела обострившимся чутьём уловил вереницу звонких ударов по нависшему сверху бревну – ничего, не прошьёт, даже в столь прогнившем стволе автоматная пуля застрянет, как в подушке…
Мощное гуденье то отдалялось, то вновь повисало над самой головой – вертолет маневрировал короткими зигзагами, тупо, упрямо обрабатывая сопку огнём. Понемногу Мазур опытным ухом стал различать в гуле длинные очереди словно стрекотанье швейной машинки. Патронов они не жалели, твари. И автомат там не один.
Казалось, это продолжается целую вечность. Гул накатывался, отплывал, возвращался. Прижавшуюся к Мазуру Вику прямо-таки колотило, а сам он хладнокровно прикидывал шансы. И вскоре понял, что нет ни единого. Не с его дюжиной патронов пытаться наугад подстрелить «железную птицу» или хотя бы кого-то из тех, кто азартно опустошал магазин, высунувшись за борт.
Осторожненько высунул голову, взглянул вверх и не увидел ничего лишь тяжёлое колыхание пышных веток.
Внезапно обожгла пугающая мысль: а что, если не он один такой умный? Что, если они додумаются до того же нехитрого фокуса: поджечь лес? Заимку, в принципе, можно обезопасить без особых хлопот: пустить встречный пожар или удачно выбрать место. Они-то прекрасно знают эти места, никаких сомнений…
Секунду он старался об этом не думать, мелькнул совершенно шизофренический страх, что кто-то там, наверху, прочтёт его мысли, как тот танк в давнем фантастическом рассказе. Сделает именно то, чего жертва панически боится…
Вздор! Взять себя в кулак!
Снова полоса рыжеватых фонтанчиков прошла по доступному взгляду лоскутку поросшей травой земли. И вновь отдалился железный гул. Вертолёт, похоже, ходил по расширяющейся спирали. Значит, они не в силах локализовать точное место… Вообще-то, аксиома для данной ситуации – высадка десанта. Роты у них нет, но десятка полтора головорезов найдётся. Правда, вертолёту здесь негде сесть – не полезут же на собственные мины? – но это не помеха, можно опустить людей на тросах, при столь плотном заградительном огне головы не поднимешь. И потому Мазур, обратясь в слух, пытался не пропустить момент, когда стихнут очереди, – это будет означать, что десант пошёл вниз…
Нет, ничего похожего. Вертолёт мотался над сопкой, не прекращая огня.
Что, не нашлось умной головы, способной сообразить насчёт высадки? Ох, не верится… Ответ один: десант они высаживать боятся. Помнят, что дважды с ним сходились в открытом бою, и оба раза получали жмуриков с ранеными. Так что рисковать шкурой не хотят, предпочитают действовать наверняка. Он думал об этом без всякой гордости или триумфа – просто привычно взвешивал все гипотезы.
Он покосился вправо и увидел, что отражается в огромных от ужаса, бессмысленных глазах Вики. Она то ли прижалась всем телом, неосознанно ища спасения, то ли пыталась пролезть наружу, чтобы опрометью кинуться, не разбирая дороги. Такое бывает под обстрелом с воздуха, непривычные себя теряют сплошь и рядом…
Мазур чуть передвинул голову – Вика напирала, как бульдозер без водителя, и в самом деле пыталась выползти на открытое место, – изловчился и укусил её за мочку уха, больно, грубо. Она дёрнулась – вскрика не слышно было за пригибающим к земле гулом лицо исказилось от боли. И, похоже, чуточку опамятовалась. По щекам потекли слезы. Осторожно придерживая её одной рукой, чтобы, чего доброго, наружу не выпихнула, как пробку из бутылки, Мазур неожиданно для самого себя поцеловал в щеку. Видел, что она и это почувствовала, обмякла, вжалась лицом в его шею. Шея моментально стала влажной.
И вдруг все кончилось. Гул вертолёта отдалялся. То ли патроны кончились, то ли горючее было строго рассчитано – ну да, до заимки далековато, вряд ли у них разбросана по тайге куча аэродромов подскока…
Сначала казалось, что уши заткнуты ватой. Ни один звук не прорвался.
Прошло какое-то время, прежде чем он стал слышать всхлипывания Вики.
Посмотрел вглубь поверх её плеча. Ольга и доктор, забившиеся вглубь, испуганно таращились оттуда, но не заметно, чтобы кто-то был ранен.
На четвереньках Мазур выбрался наружу, сделав остальным знак сидеть тихонько. Пригнувшись, держа автомат наготове, бесшумно стал красться меж деревьев. По расширяющейся спирали, как только что вертолёт. Потом опустился в папоротники и долго сидел там, замерев. Но противник так и не появился. Не рискнули они высадиться, козлы…
Вернулся к завалу, наклонился и свистнул. Первой вылезла Вика, окинув её взглядом, Мазур покачал головой, взял за плечи и встряхнул как следует.
Потом светским тоном предложил:
– Оплеуху? Правда, здорово помогает…
– Н-нет, – она помотала головой. – Все уже… – и машинально потрогала вспухшую мочку уха. – Ничего, да…
– Вот и прелесть, – сказал Мазур и в воспитательных целях добавил самым убедительным тоном:
– Вика, ты молодец, прекрасно держишься, я от тебя без ума…
Она слабо улыбнулась, бедолажка, и Мазур побыстрее от неё отодвинулся: из завала показалась любимая жёнушка, а женщины, даже самые лучшие, – народ своеобразный, как им ни объясняй, что тобой движут исключительно интересы дела и принципы психотерапии…
– Доктор, вы там мясо забыли, – сказал он. – Слазьте, а?
– Как-кое мясо…
– Оленья ножка, – ещё мягче сказал Мазур. – Вы её там забыли. – Когда доктор, очумело помотав головой, уполз назад, улыбнулся Ольге:
– Вот так, милая, я и развлекался все эти годы до тебя. Примерно так. Увлекательно, а?
Его тошнило от роли дешёвого супермена, которую приходилось разыгрывать, но старался изо всех сил, подавая отточенные, небрежные реплики, выдумывая их на ходу. Они должны не просто в него верить – искренне считать простым отечественным сверхчеловеком, тогда и любую команду выполнят нерассуждающе, и следом шагнут в любое болото, не раздумывая… Вожак обязан быть суперменом, и все тут.
И потому он вновь шагал впереди, с бодрой улыбкой и молодецким разворотом плеч, шутил с обеими своими красавицами, следя при этом, чтобы в адресованных Вике шуточках её долбаный муженёк, мужебаб хренов, не усмотрел ни малейшего эротического подтекста, а также небрежно помахивал автоматом, насвистывал бодрые песенки и не забывал угостить камнем по башке незадачливую белку, чтобы запасти провианта впрок. А вдобавок до рези в глазах высматривал в траве и в кронах возможные сюрпризы.
Сюрпризов пока не попадалось, но в душе он был мрачен, как туча. Его смогли вычислить. Вряд ли минами и микрофонами усыпаны столь уж значительные пространства тайги просто они набрели на своеобразную засаду. Чересчур уж удобна для прохода была та долина, сокращавшая путь и связывавшая меж собой две миниатюрных «горных страны». Несомненно, в штабе противника вдумчиво изучали карты. Они видели шахматную доску, а Мазур – нет.
Что он мог им противопоставить? Да какой-нибудь нестандартный ход. Вот только какой? Пожар устроить? Свернуть к Шантаре, запастись подножным кормом и торчать в виду берега, пока не покажется попутный теплоход, на борту которого Прохоровых соглядатаев может и не оказаться? А вот речная милиция окажется непременно, в крайнем случае засадят под замок и повезут разбираться в губернский город… Подкинуть хохму – заявить, что они, все трое, смылись из-под стражи в Шантарске, но теперь, измученные робинзонадой, решили сдаться областным стражам правопорядка? Слишком велика Шантарская губерния, чтобы Прохор мог купить всех, кто стоит на ключевых постах… Но ведь как-то же они устроили, что туристы два сезона пропадают безвестно?
Положеньице…
Остановился, предупреждающе поднял руку и спрятался за ствол. Взял бинокль.
Избушка стояла в распадке, над ручьём – неказистое строение из ошкуренных брёвен, с невысокой острой крышей и, вот диво, с застеклёнными окнами. Для таёжного охотничьего приюта стекло в окнах – примерно такая же роскошь, как «роллс-ройс» для Британии…
Он водил биноклем. Нет, решительно не похоже на обычное зимовье – изба хоть и неказистая, но бревна обтёсаны слишком уж старательно, венцы выложены идеально, словно патроны в обойме, крылечко аккуратное, над ручьемскамейка. А совсем рядом, на открытом пространстве, брёвнами выложен контур огромного прямоугольника, внутри буйно растёт трава…
– Ждать здесь, – распорядился он. И двинулся вперёд, заходя с тыла по широкой дуге. Гробовая тишина. Ничего, похожего на мины. Загодя подобранный камень он нёс в левой руке.
Тыльная стена была глухая. Осторожно выглянув из-за угла, Мазур беззвучно, как призрак, переместился к окну, присел под ним на корточки.
Долго слушал – ни звука, ни шороха. Отсюда он хорошо видел бревна, отмечавшие то, что вполне походило на посадочную площадку для вертолёта.
Судя по их виду, были срублены самое малое год назад, полежали и под дождём, и под снегом.
С вывертом кинул камень, и окно звонко разлетелось. Отпрянул, держа наготове автомат. Ни звука. Только резко пискнул какой-то зверёк, и снова тишина.
Решившись, прокрался к приотворённой двери, распахнул её пинком на всю ширь и ворвался в избушку, повёл стволом по сторонам.
Опустил автомат и долго стоял, бормоча ругательства.
Никогда ещё в жизни не испытывал столь яростной жажды убийства – даже тогда, в порту по имени Порт, когда они вернулись и нашли то, что осталось от Володи Чемякина и местного сержанта, оставленных стеречь катер. Там были мужики, прекрасно знавшие, на что идут, – и сами, заметим в скобках, способные поступить с врагом не гуманнее. И поступавшие, кстати…
Изба состояла из одной-единственной большой горницы. В углу – кирпичная печь, открытая сверху. Посреди комнаты – стол и деревянные стулья, опять-таки отделанные с тщанием, излишним для охотничьего зимовья.
А у противоположной стены, откуда и потягивало противным запашком разложения, скорчился скелет. Когда-то человек явно был распят, привязан сыромятными ремешками на четырех костылях, вбитых в бревна. Потом пришли мелкие хищники, слопали и ремешки (на одном костыле остатки видны), поработали над трупом. Похоже, тело оставили здесь ещё в прошлом году – было время обработать его до костей…
Близко Мазур подходить не стал. Он и так видел длинные пряди волос – при жизни светлых. А в углу, кучей – жёлтый спортивный костюмчик и красная куртка. Это была женщина, и её пытали – Мазур обнаружил возле печки целый набор малость проржавевшего инструмента, служить такой ассортимент мог одной-единственной цели…
Слышал он о таком развлечении для богатеньких импортных Буратин, вошедшем в моду в последние годы, – подпольные видеофильмы, где жертву, ни о чём таком не подозревавшую вначале, пытают и убивают всерьёз. «Актёров» вербовали подальше от цивилизации, в «третьем мире». Ну, и здесь, очень похоже, развлекался один из таких гурманов: клиент всегда прав, бля… И «эстет» похоже, был исключением, то-то приржавело все…
Он прилежно осмотрел углы, но ничего интересного не нашёл – несколько пустых бутылок из-под хорошего заграничного спиртного, ржавые консервные банки, горсть пальчиковых батареек. И побыстрее вышел, хлопнув дверью, не оглядываясь на то, что лежало у стены.
– Ну, что там? – спросила Ольга.
– Ерунда, – сказал он, чувствуя, как кожу на лице стянуло застывшей маской. – Хижина наших друзей, водочку там пили, только и всего…
Глава 15
МИНУС ДВА
Туман скользил меж деревьев зыбкими молочно-сизыми клочьями, и все вокруг, как в это время всегда случается, казалось чуточку нереальным. Мазур примостился на корточках в зарослях какого-то высохшего кустарника названия он не знал, в его родных местах такого не произрастало – держал наготове лист огромного мягкого таёжного лопуха (лучше любой туалетной бумаги, если кто понимает). Автомат, как заведено, висел на шее. Поскольку занятие, которому он сейчас предавался, даёт массу времени для философских раздумий, Мазур сделал вывод, что думал о докторе гораздо хуже, чем дело обстояло. Все последние дни, включая и сутки, прошедшие со времени лихого обстрела с вертолёта, Егоршин держался если не молодцом, то по крайней мере дисциплинированным солдатом: с пререканиями не лез, концертов не устраивал, приказывали шагать влево – шагал, приказывали держать рот на замке – держал.
Мазур пришёл к выводу, что инстинкт самосохранения делает чудеса даже с истериками.
Лёгок на помине… Справа послышался хруст – это доктор, забредший по большой нужде чуть подальше, ломился напрямую сквозь скопище желтоватых сухих стеблей. Шуму от него было, как от носорога.
Отбросив использованный лопух, Мазур встал с корточек и окликнул сердитым шёпотом:
– Сдурел? Как лось, прёшь…
Увидев его, доктор круто свернул, подбежал, хрустя ломкими стеблями и зашептал в ухо:
– Там кто-то ходит…
– Где? Кто? – спокойно спросил Мазур. Привычным движением большого пальца сдвинул предохранитель до «одиночного».
– Вон там, – доктор вытянул руку. – Меж деревьями проскользнул, человек в комбинезоне.
– А вам, часом, не почудилось? В такую пору…
– Говорю вам, крался, И в руках что-то вроде автомата…
– Один? – спросил Мазур, бесшумно разворачиваясь в том направлении.
– Один. Других я не видел. Очень ловко шёл, ни хруста, ни шороха…
– Марш к женщинам, – сказал Мазур. – Разбуди быстренько, пусть готовятся драпать, если что… Да не шуми ты так! Кустарник обойди…
Доктор кивнул и кинулся в обход кустарника, сразу же исчезнув за деревьями. Мазур, держа автомат стволом вверх, беззвучно двинулся по зарослям так, чтобы перерезать дорогу неизвестному в комбинезоне.
На ночлег они расположились неподалёку от ручейка, в крохотной котловине, где с одной стороны был непролазный бурелом, а с другой – длиннющий обрывчик высотой в полтора человеческих роста, за которым круто поднимался склон сопки. Обрывчик был творением природы, но выглядел столь аккуратно и ровно, словно без бульдозера не обошлось. Если только Егоршин ничего вгорячах не напутал, незнакомец как раз и пробирался так, чтобы зайти к нескладному шалашику со стороны обрыва – с другой стороны всё равно не подберёшься, они вчера обходили этот бурелом, дав крюк в пару километров…
Небо на востоке уже порозовело, украшенное снизу тончайшей золотой каёмочкой. Вокруг помаленьку светлело, серая рассветная мгла неуловимо таяла, и в тайге напуганно гомонили ранние пташки. Одна особенно настойчиво чвиркала: «Вити-вить! Вити-вить!». Как заведённая механическая игрушка, Этот-то птичий хор и убеждал, что с той стороны все спокойно: ни одна из многочисленных птах не поперхнулась, не оборвала трели, а ведь минут пять назад, когда он сам проходил тут, сидевшие низко птицы предусмотрительно перелетели подальше, как раз туда, где сейчас заливались… Обязательно хоть парочка, да отлетела бы прочь, крадись там кто…
Мазур минут десять перемещался короткими пробежками, прислушиваясь к птичьему щебетанью, к тайге. Сменил несколько наблюдательных пунктов, до рези в глазах всматривался в редеющие струи тумана – и ничего подозрительного не увидел и не услышал.
Не вытанцовывается что-то. У преследователей Мазур, ручаться можно, уже заработал кое-какой авторитет, и они вряд ли стали бы выпускать одиночек. Да и вертолёта он не слышал – откуда же смог придти пешком загадочный незнакомец? Разве что они по неведению остановились в двух шагах от бивуака погони? Или это шлёпает по тайге какой-нибудь отчаянный одиночка, не имеющий никакого отношения к здешним охотничьим забавам? Одиночек в тайге всегда хватало, их и сейчас бродит никем не считанное количество – «левые» соболятники, не утруждающие себя выправленным по всей форме охотничьим билетом и оплаченной лицензией, доморощенные старатели, бродящие по местам былых золотых разработок, копатели «золотого корня», искатели мумие и вовсе уж непонятный народец, неведомо зачем меряющий немереные таёжные версты. До сих пор, откровенно говоря, действует старое правило: человек в тайге опаснее зверя. Вот кто-то, странствуя в одиночку и увидев доктора, решил от греха подальше обойти неизвестную стоянку…
Мазур пришёл к выводу, что инстинкт самосохранения делает чудеса даже с истериками.
Лёгок на помине… Справа послышался хруст – это доктор, забредший по большой нужде чуть подальше, ломился напрямую сквозь скопище желтоватых сухих стеблей. Шуму от него было, как от носорога.
Отбросив использованный лопух, Мазур встал с корточек и окликнул сердитым шёпотом:
– Сдурел? Как лось, прёшь…
Увидев его, доктор круто свернул, подбежал, хрустя ломкими стеблями и зашептал в ухо:
– Там кто-то ходит…
– Где? Кто? – спокойно спросил Мазур. Привычным движением большого пальца сдвинул предохранитель до «одиночного».
– Вон там, – доктор вытянул руку. – Меж деревьями проскользнул, человек в комбинезоне.
– А вам, часом, не почудилось? В такую пору…
– Говорю вам, крался, И в руках что-то вроде автомата…
– Один? – спросил Мазур, бесшумно разворачиваясь в том направлении.
– Один. Других я не видел. Очень ловко шёл, ни хруста, ни шороха…
– Марш к женщинам, – сказал Мазур. – Разбуди быстренько, пусть готовятся драпать, если что… Да не шуми ты так! Кустарник обойди…
Доктор кивнул и кинулся в обход кустарника, сразу же исчезнув за деревьями. Мазур, держа автомат стволом вверх, беззвучно двинулся по зарослям так, чтобы перерезать дорогу неизвестному в комбинезоне.
На ночлег они расположились неподалёку от ручейка, в крохотной котловине, где с одной стороны был непролазный бурелом, а с другой – длиннющий обрывчик высотой в полтора человеческих роста, за которым круто поднимался склон сопки. Обрывчик был творением природы, но выглядел столь аккуратно и ровно, словно без бульдозера не обошлось. Если только Егоршин ничего вгорячах не напутал, незнакомец как раз и пробирался так, чтобы зайти к нескладному шалашику со стороны обрыва – с другой стороны всё равно не подберёшься, они вчера обходили этот бурелом, дав крюк в пару километров…
Небо на востоке уже порозовело, украшенное снизу тончайшей золотой каёмочкой. Вокруг помаленьку светлело, серая рассветная мгла неуловимо таяла, и в тайге напуганно гомонили ранние пташки. Одна особенно настойчиво чвиркала: «Вити-вить! Вити-вить!». Как заведённая механическая игрушка, Этот-то птичий хор и убеждал, что с той стороны все спокойно: ни одна из многочисленных птах не поперхнулась, не оборвала трели, а ведь минут пять назад, когда он сам проходил тут, сидевшие низко птицы предусмотрительно перелетели подальше, как раз туда, где сейчас заливались… Обязательно хоть парочка, да отлетела бы прочь, крадись там кто…
Мазур минут десять перемещался короткими пробежками, прислушиваясь к птичьему щебетанью, к тайге. Сменил несколько наблюдательных пунктов, до рези в глазах всматривался в редеющие струи тумана – и ничего подозрительного не увидел и не услышал.
Не вытанцовывается что-то. У преследователей Мазур, ручаться можно, уже заработал кое-какой авторитет, и они вряд ли стали бы выпускать одиночек. Да и вертолёта он не слышал – откуда же смог придти пешком загадочный незнакомец? Разве что они по неведению остановились в двух шагах от бивуака погони? Или это шлёпает по тайге какой-нибудь отчаянный одиночка, не имеющий никакого отношения к здешним охотничьим забавам? Одиночек в тайге всегда хватало, их и сейчас бродит никем не считанное количество – «левые» соболятники, не утруждающие себя выправленным по всей форме охотничьим билетом и оплаченной лицензией, доморощенные старатели, бродящие по местам былых золотых разработок, копатели «золотого корня», искатели мумие и вовсе уж непонятный народец, неведомо зачем меряющий немереные таёжные версты. До сих пор, откровенно говоря, действует старое правило: человек в тайге опаснее зверя. Вот кто-то, странствуя в одиночку и увидев доктора, решил от греха подальше обойти неизвестную стоянку…