Страница:
– Вот он ты кто…
Больше ничего интересного не нашлось. Вернувшись к женщинам, присевшим у ствола, он плюхнулся рядом и осведомился:
– В миллионерши кто-нибудь хочет?
– Да ну, неинтересно, – сказала Ольга. – Домой бы добраться…
Вика бледно улыбнулась, пожала плечами.
– Я серьёзно, – сказал Мазур, продемонстрировал им полную ладонь крохотных камешков и тяжёлых песчинок, большей частью серовато-грязных, но кое-где тускло-жёлтых. – Тут, на глазок, крупки будет килограмма два. Люди гибнут за металл…
– Что, золото? – равнодушно спросила Вика.
– Ага, – сказал Мазур. – Оно, бешеное. Самородное, Так оно в натуре и выглядит. Хорошее местечко где-то отыскал бедняга, да впрок не пошло… Сломанную ногу в тайге ни за какое золото не залечишь. Ну что, никто в миллионеры не хочет? На особняк тут не хватит, а на машину – запросто…
Глянув на их безучастные лица, фыркнул, завязал кисет, хорошенько раскрутил его, как пращу и, не глядя, запустил в кусты. Сказал:
– Нехай будет клад. Авось повезёт кому… Пошли?
Однако, пройдя метров пятьдесят, хлопнул себя по лбу, рявкнул:
– Ну, я дурак! Пошли назад, искать будем…
Они послушно повернули следом. Мазур с хрустом копошился в сухом кустарнике, как кабан в камышах.
– Что, золотая лихорадка? – с любопытством спросила Вика.
– Да нет, здравый смысл проснулся, – ответил Мазур, раздвигая старательно жёсткие ветки у самой земли. – Мы тут как-то приобвыклись, что денег платить ни за что не надо. А нам ведь примерно через недельку денежки понадобятся. Хорошо, если нужный человек на месте. Да и он не миллионер… Прикиньте-ка по нынешним ценам, сколько понадобится, чтобы троих одеть, пусть и скромненько, билеты купить… А золото, что характерно, всегда в цене.
– На базар с ним пойдём? – спросила Вика.
– На базар, конечно, не сунешься. Но попытаемся, придумаю что-нибудь, благо времена нынче рыночные. Не с автоматом же на большой дороге разбойничать. Я бы не погнушался, честно тебе признаюсь, но, как Бендер говорил, проклятый телеграф всюду натыкал своих столбов с проволоками. Это в старые времена вольготно было…
Ольга выпрямилась с ликующим воплем. В руке у неё тяжело болтался чёрный мешочек.
– Спрячь в карман, – сказал Мазур. – Будешь потом за коньячком врать романтически… Ну, шагом марш и прежним курсом?
Легонько поддал Вике ладонью пониже талии, и она ответила мимолётной улыбкой. Мазур удовлетворённо проводил её взглядом – положительно, даже походка изменилась, бедра пишут раскованную амплитуду… Возвратить ей душевное равновесие оказалось, как Ольга и предугадала, предельно просто, как только осознала, что она теперь чья-то, что Мазур как бы и её мужик тоже, – попёрла по тайге с завидным темпераментом, ни утешать, ни подгонять больше не нужно. Правда, прошлая ночь, проведённая в кедровнике, в примитивном шалаше, амурам не способствовала, племя ещё не достигло той свободы нравов, где непринуждённо начинается «амор де труа»[12] – но все ещё действовал полученный в пещере заряд бодрости. А вообще-то, в мусульманском многожёнстве что-то есть, подумал Мазур с извечным мужским цинизмом. Вот только попробуй прокорми двух на нынешнее жалованье каперанга – это вам не старые времена, хоть и Андреевский флаг вновь развевается…
Он одним движением сорвал с плеча автомат, волчком крутнувшийся на ремне, выстрелил, держа его одной рукой. Метрах в двадцати от него несущийся во весь опор рыжевато-бурый ком вмиг покатился по земле, застыл.
– Ну не мог я такой случай пропустить, – сказал Мазур чуть виновато, увидев, как от неожиданности шарахнулись женщины. – Вон какой зайчище и пер прямо на меня, как чумной… – он вынул нож и стал отрезать очередную полосу от своей многострадальной куртки, чтобы приторочить зайца к поясу. Ободрать и выпотрошить можно на привале, они и так задержались, разбираясь с наследством незадачливого старателя.
Словно какая-то заноза засела в мозгу – то ли вспомнить о чём-то следовало, то ли догадаться. Он так и не понял. Быстро управился с тяжеленным, отъевшимся ушаном, встал во главе отряда.
Лиственниц становилось все меньше, а кедрача понемногу прибавлялось. По чистой случайности Мазур раздобыл крупную спелую шишку, поддел её носком кроссовки. Сунул в карман – пригодится.
…Серовато-бурое пятно неслось прямо на него, Мазур не успел бросить руку к автомату – узнал марала. Рогатый мчался, делая огромные прыжки, хрипя, в последний миг Мазур сообразил, что уступать дорогу зверь лесной не намерен, и, схватив за локти своих амазонок, оттащил за ближайшее дерево.
Марал промчался так близко, что Мазур ощутил прикосновение жёсткой шерсти, вдохнул душноватый звериный запах – чуть копытом не звезданул по ноге, право слово, шашлык рогатый… Слева, подальше, мелькнул ещё один олень, так же слепо, напрямик мчавшийся, не разбирая дороги.
Лось, Заяц. Марал. Ещё марал. И всем, такое впечатление, на человека решительно плевать.
Он поднял голову – шелестели крылья, над головой неслись птицы.
– Ну и дурак я… – сказал Мазур громко. – Идиот…
Отчаянно раздувая ноздри, принюхался – нет, гарью пока что не тянет, но справа и слева хрустят кусты, трещит валежник, над головой уже безостановочно шумят крылья, потоком несётся птичий крик. Так бывает в одном-единственном случае…
– Назад! – выдохнул он. – К реке!
– Да что такое? – подняла брови Ольга. Мазур дёрнул её за руку, разворачивая лицом в сторону реки, без всякой деликатности подтолкнул Вику:
– Пожар!
Сколько до реки километров? – прикидывал он, тяжёлой рысью трюхая в арьергарде, проламываясь сквозь кусты. Шли часа полтора, не больше, значит, шесть-восемь… Погода почти безветренная, но это роли не играет, если пожар верховой… Хорошо, что скоро пойдёт лиственница, она хуже горит, хоть немного, да выиграем…
Над головой неслись птицы. С обоих сторон катился неумолчный треск и хруст, очередной заяц ошалевшим клубком промчался прямо меж Ольгой и Викой.
Бежать было неудобно, ушастый трофей болтался сзади, колотил по ногам, по заднице, словно язык спятившего, пустившегося в пляс колокола, но не было времени от него избавляться, он попробовал было раз, на бегу выхватив нож, полоснуть по тесёмке, но промахнулся и решил перетерпеть. Только сбросил с плеча автомат, нёс в руке, чтобы не колотил по боку.
Ольга шарахнулась от пронёсшегося впритирку оленя – рога мелькнули над самой её головой, – сбилась с темпа. Догнав её в два прыжка, Мазур проорал в ухо:
– Вперёд! Вперёд, мать твою! Все зажаримся!
Лихо перепрыгнул через поваленное дерево, протянул руки, помог перебраться женщинам, закричал:
– Только без паники тут! Спокойно бежим!
Попробуйте бежать спокойно, когда по пятам ползёт лесной пожар… То и дело он оглядывался. И никак не мог определить – в самом деле настигает волна раскалённого воздуха или это его бросило в жар. Пахнет гарью, или мерещится? Мелькали шершавые стволы, корявые сучья, кусты…
– Глаза берегите! – орал он придушенно, делая огромные прыжки.
В очередной раз вывернув голову за плечо, Мазур увидел стелющийся меж стволов дымок – пока ещё почти прозрачный, робкий, жиденький… Завопил:
– Наддай, кому говорю!
Резкий запах гари лез в ноздри, но впереди уже голубела спокойная, неспешная вода. Сам Мазур поневоле шарахнулся, когда совсем рядом, обдав душной вонью, высоко подбрасывая зад, целеустремлённо пронёсся бурый хозяин тайги. Медведь с разбегу бухнулся в воду – оглушительный плеск, фонтан брызг, словно мина рванула! – вытянув оскаленную морду, извиваясь, то прыгая по дну, то пытаясь плыть, рванул на противоположный берег. Преодолел речку в молниеносном темпе и, не отряхиваясь, ломанулся в тайгу.
Сзади наплывал жар, густеющий дым, удушливая гарь.
– Некогда! – крикнул он, увидев, как Вика припала на одно колено и потянулась к шнуркам. – Давай так!
Она соскользнула в воду с обрывистого бережка – Мазур успел заметить, что они вышли к реке совсем в другом месте, – балансируя поднятыми руками, двинулась наперерез течению. За ней пошла Ольга. Тут было чуточку поглубже, и вскоре обе затоптались на середине.
Мазур прыгнул «солдатиком», ногами вперёд, вытянув руку с автоматом на всю длину. В веере брызг стал продвигаться к ним, догнал, большим и указательным пальцем, словно ухватом, захватил не умевшую плавать Вику за шею под затылком, изо всех сил напрягши мускулы, приподнял над водой и стал толкать вперёд, отталкиваясь от твёрдого дна обеими ногами, подпрыгивая.
Ольга плавала прилично, и за неё он не беспокоился – ну да, загребает одной рукой, коса стелется по воде…
Слева, шумно фыркая, проплыло что-то длинное, обдало брызгами – но Мазур даже не посмотрел в ту сторону, кто бы там ни был, сейчас не опасен…
Провалился – ямка, видимо, – на миг ушёл с головой, хлебнул водички, шумно выплюнул.
Вот и все дно пошло вверх. Отпустил Вику, оглянулся на Ольгу – порядок,обогнал их, первым вылез на берег, протянул руку. Все трое, обессиленные, распластались на траве.
На том берегу трещало пламя. Мазур лежал лицом к воде и прекрасно все видел – как огонь стелется понизу, пепеля высохший кустарник, как лижет стволы деревьев, проникает к кронам. Повсюду сухой треск, словно взрываются брошенные в костёр патроны – сгорает хвоя, шипя, брызгая искрами, ползут потоки горящей смолы. Последний заяц, оказавшийся везучим, вылетел буквально из пламени, кинулся в реку, прижав уши к спине, поплыл…
Отдуваясь и отфыркиваясь, Мазур поднялся и сел – не настолько он был вымотан, чтобы валяться пластом, да и бодрость духа следовало показать. На том берегу стояла сплошная стена рыжего пламени, вся пронизанная чёрными колоннами-стволами, уже, лишившимися веток и крон. Куда ни глянь, дым медленно поднимается в небо. Как и в прошлый раз, он долго не мог отвести взгляда. Одна из колонн, совсем неподалёку, медленно накренилась, рухнула.
Взлетел широкий сноп искр. Ещё два дерева с некоторой даже величавостью обрушились в пламя. Даже сюда долетал жар, припахивало гарью, резким запашком сгоревшей смолы.
Мазур не особенно беспокоился: ветра нет, пылающие головешки через реку не перелетят. Можно отсидеться. И тут же послышался Ольгин голос:
– Что, будем сидеть?
– Ага, – сказал он, не сводя глаз с того берега. – Сюда, похоже, не перекинется, скоро прогорит… А если и перекинется, нам тем более нужно тут сидеть – чуть что, в речку полезем, не будет другого выхода…
Однако в реку лезть не пришлось – пожар, распространившийся на том берегу, насколько хватало взгляда, помаленьку утихал. Ещё горела кора на лиственницах, кое-где великанскими свечами пылали высохшие, мёртвые деревья и повсюду стелился дым – но огонь, упёршись в речку, потерял разбег, неторопливо дожирал добычу и наполеоновских планов определённо не питал.
Вика молча тронула его за локоть, показала назад – там, метрах в ста от реки, лежал марал, видно было, как тяжело ходят бока. Он не мог не заметить людей, но усталость, сдаётся, пересилила.
– А… – великодушно махнул рукой Мазур, Наконец-то отцепил от пояса тяжеленного зайца, хозяйственно положил рядом. – Пусть живёт, рогатый, не до него…
И подумал: интересно, отчего полыхнуло? Может, Прохору пришла в голову та же идея – поджарить немножко везучих беглецов из охотничьего рая? Или доктор постарался? То ли по оплошности не справился с костром, то ли… Точно, Мазур при нем как-то обсуждал эту задумку, насчёт пожара, аккурат за сутки до того, как сучий эскулап решил отколоться… А в принципе, какая разница?
Главное, ноги унесли. Обходить стороной пожарище не стоит и пытаться – кто знает, насколько широко раскинулось? Придётся подождать пару-тройку часов и переть напрямик, огонь на глазах утихает, оставшись без пищи…
На том берегу стелился над землёй белесоватый дым. Марал наконец поднялся, постоял на широко расставленных ногах и, не оглянувшись на людей, побрёл в тайгу. Мазур тщательно проверил автомат и, убедившись, что вода в него не попала, сказал:
– Ну, пора подвести итоги?
Оказалось, у них осталась одна фляга из трех, а невеликий запас барсучатины пропал весь. Мазур своих амазонок ругать не стал – тут не до мелочей. Он сам лишился початой коробки спичек и початой сигаретной пачки, все размокло в воде, а из десятка торчавших за поясом стрел сломались четыре. И тетиву лука теперь придётся долго сушить. Осталась коробка спичек, сбережённая сухой благодаря двум презервативам, и запечатанная пачка сигарет. Ну, и ножи, конечно. И барсучьи шкуры, тоже нуждавшиеся в сушке.
Цифирки на табло Ольгиных электронных часов превратились в загадочные иероглифы, за пластиковым окошечком переливалась вода.
– Ничего, – Мазур ободряюще похлопал её по плечу. – Ну на кой нам тут часы, если солнышко есть… Зато иголки-нитки уцелели. И леска с крючками, рыбный день объявлять можно. И золота навалом – свой золотой запас, как у приличного государства… Это ж не жизнь, а малина! Сейчас костерчик разведу, обутку будем сушить…
…Мазур, едва переправившись на погорелый берег, задал ударные темпы марша. Он боялся, что пожарище окажется вовсе уж не обозримым, и ночевать придётся посреди пепла – не то чтобы боялся, просто это было бы чертовски неуютно. Его настроение легко передалось амазонкам, летели как на крыльях.
Вокруг раскинулся словно бы инопланетный пейзаж, угрюмый, зловещий, угнетающий. Повсюду лишь чёрное и серое. Чёрные опалённые столбы, прямые, покосившиеся, рухнувшие, чёрная земля, серый пушистый пепел… От него першило в глотке, при каждом шаге взметались невесомые облачка. До сих пор кое-где дотлевало и дымило. Ничего живого. Мёртвый мир. Лунная поверхность.
Возьмись охотнички выслеживать их с воздуха – засекут без особого труда, за ними тянется приметная борозда… Но не было другого выхода. Взобравшись на полысевшую сопку, черно-белую, как все вокруг, Мазур убедился, что поступил правильно, – пожар шёл чересчур уж широкой полосой, вдали, позади, по обеим сторонам ещё виднелся стелющийся к небу дым, там огонь пока что не встретил препятствий…
Не было бы счастья, да несчастье помогло – наткнувшись на обгоревшую маралью тушу, придавленную рухнувшим деревом, Мазур откромсал несколько приличных кусков вполне подходящего мяса. А в другом месте нарвал с упавшего кедра полдюжины шишек – они изрядно обгорели, но молодой орех в пищу годился.
Конечно, время по солнцу можно было определять лишь приблизительно. Но часа четыре они по черно-серому инопланетному миру отшагали, это точно.
Потом потянулись каменистые скалы, уже без следов пожара, а за ними нетронутая тайга, за которую как раз опускалось солнце. Никто и не думал, что сможет испытать столь бурную радость при виде самой обычной чащобы из-за того как раз, что она была обычная, живая, что в ней пахло хвоей и смолой, а на деревьях посвистывали бурундуки, шебаршили белки…
Все приободрились. Мазур даже замурлыкал неофициальный гимн своей группы:
– Ничего, – громко поощрил он подчинённых. – Скоро и на привал можно будет, мы и так сегодня отдыхали черт-те сколько…
И вновь забубнил под нос:
Его спас лишь отточенный рефлекс – едва почувствовав, что потерял равновесие и падает, собрался в комок, перевернулся через голову по всем правилам, пребольно ушиб плечо, тут же вскочил, обернулся, перекрывая громкие стоны Вики, крикнул Ольге, уже вплотную подошедшей к дереву:
– Стоять!!! Осторожно!!!
Положил автомат, нагнулся над Викой – она каталась по земле, схватившись обеими руками за левую ногу у колена, стонала вовсе уж непереносимо, по-звериному. Придавив ладонями плечи, заставил замереть, глядя в искажённое болью, неузнаваемое лицо, выговорил как мог ласковее:
– Не шевелись, лежи, только больнее будет… Ну, успокойся, сейчас пройдёт…
Глянул вверх – действительно, западня… Сразу за толстым поваленным стволом – небольшая, но довольно глубокая яма с бугристыми каменными стенками, прикрытая кустарником, пока не подойдёшь вплотную, не разглядишь, очень уж лихо Вика перемахнула, провалилась по пояс, на камень…
Перевалившись животом через ствол, осторожно спустилась Ольга. Вика не шевелилась, закрыв глаза, охая, – сгоряча ещё успела выползти из ямы, тут и свалилась…
– Милая, не шевелись… – сказал Мазур насколько мог убедительнее. – Больно?
– Ой, мама… – она дёрнулась, захлебнулась криком.
Мазур придержал за плечи, уговаривая, утешая. Он ещё не мог понять, насколько серьёзна травма, но видел, что ступня неестественно вывернута.
Сердце захолонуло, он мысленно воззвал неизвестно к кому: только бы не перелом! Это ж конец…
Глаза у неё закатывались, лицо вмиг покрылось испариной. Вынув нож, Мазур, как мог осторожнее, разрезал штанину от низа к колену – получилось ловко, как встарь. Вика почти и не кричала. Крови нет, но от этого не легче, наоборот, вовсе даже наоборот…
Он не хотел верить, но вокруг был не сон, а доподлинная жизнь… Чтобы окончательно увериться, Мазур самым деликатнейшим образом прикоснулся кончиками пальцев – но и от лёгкого касания Вика издала звериный вопль, дёрнулась…
Казалось, он мгновенно постарел от навалившегося на плечи невидимого, тяжкого груза. Хрипло выдохнул:
– Полежи, не шевелись… – неверными движениями достал пачку сигарет, зажёг одну и сунул ей в рот. – Пару затяжек – и легче станет, верно тебе говорю…
Ольга, растерянно глядя, сидела рядом на корточках. Она ничего ещё не поняла, панически пронеслось в голове у Мазура, может, оно и к лучшему…
«Бог ты мой! – мысленно взвыл он. – Ну зачем мне ещё и это?! Ну сделайте вы как-нибудь, чтобы все вернулось назад на пять минут, душу берите, что ли!!!»
Если его и слышал кто посторонний, не отреагировал никак. Время не вернулось – медленно ползло дальше из прошлого в будущее, как ему и положено.
Вика – волосы на висках слиплись от горячечного пота – глотала дым, стараясь шевелить только рукой, замерев, как статуя.
– Что? – прошептала она, отыскав Мазура замутнённым от боли глазами.
– Ерунда, – сказал он, найдя в себе силы искривить лицо в достаточно убедительной, судя по её взгляду, улыбке. – Вывих паршивый, только и делов. Полежи спокойно, сейчас начнём тебя лечить…
Врал, как сивый мерин. Это был классический закрытый перелом, полный.
Каким-то чудом осколки кости не пробили кожу, только и всего. Ошибиться он не мог.
Конец. Идти им ещё неделю, как минимум. Даже если он наложит шину – у него это неплохо получалось, учен, – даже если поволочёт Вику на себе с предельной осторожностью, дорога превратится в ад. Она будет кричать от малейшего толчка, а он будет тащиться с черепашьей скоростью – не говоря уж о вполне возможном болевом шоке, от которого запросто остановится сердце и у тренированного мужика, поставь его в такие условия. И заражение крови – это как пить дать, нога уже нехорошо отекает, там порваны кровеносные сосуды, мышцы… А ведь нужно учитывать возможную погоню – и то, что при выходе из тайги за ними начнут охотиться люди Прохора. Если случится чудо, через месяц они доползут до дальних подступов к Пижману. Листва уже желтеет, скоро могут начаться затяжные осенние дожди, дичина попрячется…
Мазур физически ощущал, как на горле у него стискиваются ледяные пальцы,что хуже всего, те же пальцы душили сейчас и Ольгу, осторожно гладившую Вику по щеке, ни о чём и не подозревавшую. Мозг лихорадочно перебирал варианты, но все они, какой ни возьми, приводили в тупик. К простой и предельно ясной истине.
Если они обременят себя Викой – гибель всем троим. Девяносто девять шансов из ста за такой именно исход. Никакой ошибки. Слишком долго его учили, слишком хорошие учителя были и слишком долго применял знания на практике, чтобы не ошибиться и теперь…
И такой развязке его тоже учили. В отличие от множества обыкновенных людей Мазур обучен был незатейливой и жестокой математике, где уравнение звучало пугающе просто: «Или один, или все».
Претворять его в жизнь случалось лишь единожды – но капитан Никанович был свой, все прекрасно понимал и сам поступил бы с любым из них точно так же, как они поступили с ним, когда капитан словил пулю в живот на иной географической широте, под другими звёздами даже… И Мазур надеялся тогда, что такого не повторится. Все они надеялись.
Он сидел, свесив руки меж колен, закрыв глаза, но и с опущенными веками явственно видел Ольгу, единственную и любимую, которую поклялся беречь от всех опасностей ещё в те времена, когда решительно не представлял эти опасности.
Все ясно и просто, как постановка шрайг-мины на двадцатиметровой глубине.
Только не думать, ни о чём не думать…
– Глупости, – сказал он, выпрямляясь. – Вывих лечится до смешного просто… Оля, держи ножичек, мотай на склон в темпе и срежь палку. Молодое деревце выбери. Вот такой длины, – он показал разведёнными ладонями. – И чтобы с рогулькой, непременно с хорошей крепкой рогулькой. И толщиной с твоё запястье. Желательно без больших сучков, – он старательно отвлекал внимание обеих массой точных деталей. – Хорошо запомнила? Повторить?
– Не надо, – она прямо-таки выхватила у него нож с роговой ручкой и кинулась в тайгу.
Мазур обречённо посмотрел ей вслед. Стиснул зубы – из глотки так и рвался звериный вой. Нагнулся. Вика, тяжело дыша, встретила его взгляд, глядя с такой доверчивостью, что у него что-то неповторимо и навсегда сломалось в душе.
Он молниеносно нанёс удар – обеими руками по сонным артериям. И знал, что она не успела ни о чём догадаться. В такой ситуации никто не успел бы догадаться, на то приём и рассчитан. Прикованный непонятной силой, он не отводил взгляда.
Её лицо ничуть не изменилось, просто стало другим.
В мгновение ока что-то исчезло из глаз, следующего вздоха не последовало.
Вика лежала, глядя в небо, но её здесь уже не было, она ушла.
Сколько прошло времени, он не знал. Очнулся, услышав за спиной Ольгины торопливые шаги. Поднял голову и даже смог встретить её взгляд. Тяжело выговаривая слова, словно силился совладать с чужим, незнакомым языком, произнёс:
– Болевой шок. Сердце остановилось. Я такого в жизни уже насмотрелся…
Ольга выпустила бесполезную палку – надлежащей толщины, с рогулькой, рванулась к мёртвой, упала на колени:
– Ну так сделай что-нибудь! Что ты сидишь?!
Повернула к нему испуганное лицо. Неким прозрением Мазур понял, откуда этот страх: она ничего не знала, но боялась догадаться. Чтобы сбить её с этой дорожки, он рывком встал, распорядился:
– Голову ей держи… так…
Эта жуткая комедия продолжалась бесконечно долго – Мазур старательно, не допуская ни малейшей фальши, притворялся, будто делает искусственное дыхание по всем правилам. Да не притворялся, если прикинуть, в самом деле проделал на три круга все необходимые манипуляции. И был момент, когда его прошил дикий, безотчётный страх; что, если у него дрогнула рука, удары оказались неточны, сейчас Вика откроет глаза, все вспомнит и пожалуется…
И ещё был миг, когда он ощутил лютую ненависть к Ольге, потому что из-за неё пришлось через такое пройти. Но это столь же молниеносно схлынуло – и страх, и ненависть. Осталась тупая усталость да ещё ощущение надлома в душе.
Он старательно прощупал ногу, уже остывающую. И убедился, что был прав: кость полностью переломилась. Долго повторял про себя: гангрена была неизбежна, неизбежна, неизбежна… Потом перескочил какой-то порог, за которым все переживания отсекаются – есть в мозгу такой предохранитель…
Ольга долго плакала над мёртвой – не только о ней, обо всём сразу, думал Мазур, угрюмо сидя поодаль. Ещё один предохранитель. Или клапан. Когда не смог больше этого плача выносить, отошёл, разыскал подходящее место и принялся рыть обоими ножами неглубокую могилу, чтобы хоть что-то для неё сделать, своей самой неожиданной женщины и самой мимолётной.
В какой-то миг, толчком, вспомнил: третий пожар. И не удивился, ничто не ворохнулось в душе, вяло подумал, что нужно было тогда пристрелить чёртова шамана. Прямо на базаре. В те суматошные дни и не такое с рук сходило. Майор Нуруддин, местный, а значит, верующий и в официального тамошнего бога, и во все древнее, потаённое, так и говорил неделей раньше – если убить колдуна, предсказания не сбудутся, неважно, хорошие или плохие…
Не было никакой дощечки с надписью, конечно, – чем бы он смог писать?
Больше ничего интересного не нашлось. Вернувшись к женщинам, присевшим у ствола, он плюхнулся рядом и осведомился:
– В миллионерши кто-нибудь хочет?
– Да ну, неинтересно, – сказала Ольга. – Домой бы добраться…
Вика бледно улыбнулась, пожала плечами.
– Я серьёзно, – сказал Мазур, продемонстрировал им полную ладонь крохотных камешков и тяжёлых песчинок, большей частью серовато-грязных, но кое-где тускло-жёлтых. – Тут, на глазок, крупки будет килограмма два. Люди гибнут за металл…
– Что, золото? – равнодушно спросила Вика.
– Ага, – сказал Мазур. – Оно, бешеное. Самородное, Так оно в натуре и выглядит. Хорошее местечко где-то отыскал бедняга, да впрок не пошло… Сломанную ногу в тайге ни за какое золото не залечишь. Ну что, никто в миллионеры не хочет? На особняк тут не хватит, а на машину – запросто…
Глянув на их безучастные лица, фыркнул, завязал кисет, хорошенько раскрутил его, как пращу и, не глядя, запустил в кусты. Сказал:
– Нехай будет клад. Авось повезёт кому… Пошли?
Однако, пройдя метров пятьдесят, хлопнул себя по лбу, рявкнул:
– Ну, я дурак! Пошли назад, искать будем…
Они послушно повернули следом. Мазур с хрустом копошился в сухом кустарнике, как кабан в камышах.
– Что, золотая лихорадка? – с любопытством спросила Вика.
– Да нет, здравый смысл проснулся, – ответил Мазур, раздвигая старательно жёсткие ветки у самой земли. – Мы тут как-то приобвыклись, что денег платить ни за что не надо. А нам ведь примерно через недельку денежки понадобятся. Хорошо, если нужный человек на месте. Да и он не миллионер… Прикиньте-ка по нынешним ценам, сколько понадобится, чтобы троих одеть, пусть и скромненько, билеты купить… А золото, что характерно, всегда в цене.
– На базар с ним пойдём? – спросила Вика.
– На базар, конечно, не сунешься. Но попытаемся, придумаю что-нибудь, благо времена нынче рыночные. Не с автоматом же на большой дороге разбойничать. Я бы не погнушался, честно тебе признаюсь, но, как Бендер говорил, проклятый телеграф всюду натыкал своих столбов с проволоками. Это в старые времена вольготно было…
Ольга выпрямилась с ликующим воплем. В руке у неё тяжело болтался чёрный мешочек.
– Спрячь в карман, – сказал Мазур. – Будешь потом за коньячком врать романтически… Ну, шагом марш и прежним курсом?
Легонько поддал Вике ладонью пониже талии, и она ответила мимолётной улыбкой. Мазур удовлетворённо проводил её взглядом – положительно, даже походка изменилась, бедра пишут раскованную амплитуду… Возвратить ей душевное равновесие оказалось, как Ольга и предугадала, предельно просто, как только осознала, что она теперь чья-то, что Мазур как бы и её мужик тоже, – попёрла по тайге с завидным темпераментом, ни утешать, ни подгонять больше не нужно. Правда, прошлая ночь, проведённая в кедровнике, в примитивном шалаше, амурам не способствовала, племя ещё не достигло той свободы нравов, где непринуждённо начинается «амор де труа»[12] – но все ещё действовал полученный в пещере заряд бодрости. А вообще-то, в мусульманском многожёнстве что-то есть, подумал Мазур с извечным мужским цинизмом. Вот только попробуй прокорми двух на нынешнее жалованье каперанга – это вам не старые времена, хоть и Андреевский флаг вновь развевается…
Он одним движением сорвал с плеча автомат, волчком крутнувшийся на ремне, выстрелил, держа его одной рукой. Метрах в двадцати от него несущийся во весь опор рыжевато-бурый ком вмиг покатился по земле, застыл.
– Ну не мог я такой случай пропустить, – сказал Мазур чуть виновато, увидев, как от неожиданности шарахнулись женщины. – Вон какой зайчище и пер прямо на меня, как чумной… – он вынул нож и стал отрезать очередную полосу от своей многострадальной куртки, чтобы приторочить зайца к поясу. Ободрать и выпотрошить можно на привале, они и так задержались, разбираясь с наследством незадачливого старателя.
Словно какая-то заноза засела в мозгу – то ли вспомнить о чём-то следовало, то ли догадаться. Он так и не понял. Быстро управился с тяжеленным, отъевшимся ушаном, встал во главе отряда.
Лиственниц становилось все меньше, а кедрача понемногу прибавлялось. По чистой случайности Мазур раздобыл крупную спелую шишку, поддел её носком кроссовки. Сунул в карман – пригодится.
…Серовато-бурое пятно неслось прямо на него, Мазур не успел бросить руку к автомату – узнал марала. Рогатый мчался, делая огромные прыжки, хрипя, в последний миг Мазур сообразил, что уступать дорогу зверь лесной не намерен, и, схватив за локти своих амазонок, оттащил за ближайшее дерево.
Марал промчался так близко, что Мазур ощутил прикосновение жёсткой шерсти, вдохнул душноватый звериный запах – чуть копытом не звезданул по ноге, право слово, шашлык рогатый… Слева, подальше, мелькнул ещё один олень, так же слепо, напрямик мчавшийся, не разбирая дороги.
Лось, Заяц. Марал. Ещё марал. И всем, такое впечатление, на человека решительно плевать.
Он поднял голову – шелестели крылья, над головой неслись птицы.
– Ну и дурак я… – сказал Мазур громко. – Идиот…
Отчаянно раздувая ноздри, принюхался – нет, гарью пока что не тянет, но справа и слева хрустят кусты, трещит валежник, над головой уже безостановочно шумят крылья, потоком несётся птичий крик. Так бывает в одном-единственном случае…
– Назад! – выдохнул он. – К реке!
– Да что такое? – подняла брови Ольга. Мазур дёрнул её за руку, разворачивая лицом в сторону реки, без всякой деликатности подтолкнул Вику:
– Пожар!
Сколько до реки километров? – прикидывал он, тяжёлой рысью трюхая в арьергарде, проламываясь сквозь кусты. Шли часа полтора, не больше, значит, шесть-восемь… Погода почти безветренная, но это роли не играет, если пожар верховой… Хорошо, что скоро пойдёт лиственница, она хуже горит, хоть немного, да выиграем…
Над головой неслись птицы. С обоих сторон катился неумолчный треск и хруст, очередной заяц ошалевшим клубком промчался прямо меж Ольгой и Викой.
Бежать было неудобно, ушастый трофей болтался сзади, колотил по ногам, по заднице, словно язык спятившего, пустившегося в пляс колокола, но не было времени от него избавляться, он попробовал было раз, на бегу выхватив нож, полоснуть по тесёмке, но промахнулся и решил перетерпеть. Только сбросил с плеча автомат, нёс в руке, чтобы не колотил по боку.
Ольга шарахнулась от пронёсшегося впритирку оленя – рога мелькнули над самой её головой, – сбилась с темпа. Догнав её в два прыжка, Мазур проорал в ухо:
– Вперёд! Вперёд, мать твою! Все зажаримся!
Лихо перепрыгнул через поваленное дерево, протянул руки, помог перебраться женщинам, закричал:
– Только без паники тут! Спокойно бежим!
Попробуйте бежать спокойно, когда по пятам ползёт лесной пожар… То и дело он оглядывался. И никак не мог определить – в самом деле настигает волна раскалённого воздуха или это его бросило в жар. Пахнет гарью, или мерещится? Мелькали шершавые стволы, корявые сучья, кусты…
– Глаза берегите! – орал он придушенно, делая огромные прыжки.
В очередной раз вывернув голову за плечо, Мазур увидел стелющийся меж стволов дымок – пока ещё почти прозрачный, робкий, жиденький… Завопил:
– Наддай, кому говорю!
Резкий запах гари лез в ноздри, но впереди уже голубела спокойная, неспешная вода. Сам Мазур поневоле шарахнулся, когда совсем рядом, обдав душной вонью, высоко подбрасывая зад, целеустремлённо пронёсся бурый хозяин тайги. Медведь с разбегу бухнулся в воду – оглушительный плеск, фонтан брызг, словно мина рванула! – вытянув оскаленную морду, извиваясь, то прыгая по дну, то пытаясь плыть, рванул на противоположный берег. Преодолел речку в молниеносном темпе и, не отряхиваясь, ломанулся в тайгу.
Сзади наплывал жар, густеющий дым, удушливая гарь.
– Некогда! – крикнул он, увидев, как Вика припала на одно колено и потянулась к шнуркам. – Давай так!
Она соскользнула в воду с обрывистого бережка – Мазур успел заметить, что они вышли к реке совсем в другом месте, – балансируя поднятыми руками, двинулась наперерез течению. За ней пошла Ольга. Тут было чуточку поглубже, и вскоре обе затоптались на середине.
Мазур прыгнул «солдатиком», ногами вперёд, вытянув руку с автоматом на всю длину. В веере брызг стал продвигаться к ним, догнал, большим и указательным пальцем, словно ухватом, захватил не умевшую плавать Вику за шею под затылком, изо всех сил напрягши мускулы, приподнял над водой и стал толкать вперёд, отталкиваясь от твёрдого дна обеими ногами, подпрыгивая.
Ольга плавала прилично, и за неё он не беспокоился – ну да, загребает одной рукой, коса стелется по воде…
Слева, шумно фыркая, проплыло что-то длинное, обдало брызгами – но Мазур даже не посмотрел в ту сторону, кто бы там ни был, сейчас не опасен…
Провалился – ямка, видимо, – на миг ушёл с головой, хлебнул водички, шумно выплюнул.
Вот и все дно пошло вверх. Отпустил Вику, оглянулся на Ольгу – порядок,обогнал их, первым вылез на берег, протянул руку. Все трое, обессиленные, распластались на траве.
На том берегу трещало пламя. Мазур лежал лицом к воде и прекрасно все видел – как огонь стелется понизу, пепеля высохший кустарник, как лижет стволы деревьев, проникает к кронам. Повсюду сухой треск, словно взрываются брошенные в костёр патроны – сгорает хвоя, шипя, брызгая искрами, ползут потоки горящей смолы. Последний заяц, оказавшийся везучим, вылетел буквально из пламени, кинулся в реку, прижав уши к спине, поплыл…
Отдуваясь и отфыркиваясь, Мазур поднялся и сел – не настолько он был вымотан, чтобы валяться пластом, да и бодрость духа следовало показать. На том берегу стояла сплошная стена рыжего пламени, вся пронизанная чёрными колоннами-стволами, уже, лишившимися веток и крон. Куда ни глянь, дым медленно поднимается в небо. Как и в прошлый раз, он долго не мог отвести взгляда. Одна из колонн, совсем неподалёку, медленно накренилась, рухнула.
Взлетел широкий сноп искр. Ещё два дерева с некоторой даже величавостью обрушились в пламя. Даже сюда долетал жар, припахивало гарью, резким запашком сгоревшей смолы.
Мазур не особенно беспокоился: ветра нет, пылающие головешки через реку не перелетят. Можно отсидеться. И тут же послышался Ольгин голос:
– Что, будем сидеть?
– Ага, – сказал он, не сводя глаз с того берега. – Сюда, похоже, не перекинется, скоро прогорит… А если и перекинется, нам тем более нужно тут сидеть – чуть что, в речку полезем, не будет другого выхода…
Однако в реку лезть не пришлось – пожар, распространившийся на том берегу, насколько хватало взгляда, помаленьку утихал. Ещё горела кора на лиственницах, кое-где великанскими свечами пылали высохшие, мёртвые деревья и повсюду стелился дым – но огонь, упёршись в речку, потерял разбег, неторопливо дожирал добычу и наполеоновских планов определённо не питал.
Вика молча тронула его за локоть, показала назад – там, метрах в ста от реки, лежал марал, видно было, как тяжело ходят бока. Он не мог не заметить людей, но усталость, сдаётся, пересилила.
– А… – великодушно махнул рукой Мазур, Наконец-то отцепил от пояса тяжеленного зайца, хозяйственно положил рядом. – Пусть живёт, рогатый, не до него…
И подумал: интересно, отчего полыхнуло? Может, Прохору пришла в голову та же идея – поджарить немножко везучих беглецов из охотничьего рая? Или доктор постарался? То ли по оплошности не справился с костром, то ли… Точно, Мазур при нем как-то обсуждал эту задумку, насчёт пожара, аккурат за сутки до того, как сучий эскулап решил отколоться… А в принципе, какая разница?
Главное, ноги унесли. Обходить стороной пожарище не стоит и пытаться – кто знает, насколько широко раскинулось? Придётся подождать пару-тройку часов и переть напрямик, огонь на глазах утихает, оставшись без пищи…
На том берегу стелился над землёй белесоватый дым. Марал наконец поднялся, постоял на широко расставленных ногах и, не оглянувшись на людей, побрёл в тайгу. Мазур тщательно проверил автомат и, убедившись, что вода в него не попала, сказал:
– Ну, пора подвести итоги?
Оказалось, у них осталась одна фляга из трех, а невеликий запас барсучатины пропал весь. Мазур своих амазонок ругать не стал – тут не до мелочей. Он сам лишился початой коробки спичек и початой сигаретной пачки, все размокло в воде, а из десятка торчавших за поясом стрел сломались четыре. И тетиву лука теперь придётся долго сушить. Осталась коробка спичек, сбережённая сухой благодаря двум презервативам, и запечатанная пачка сигарет. Ну, и ножи, конечно. И барсучьи шкуры, тоже нуждавшиеся в сушке.
Цифирки на табло Ольгиных электронных часов превратились в загадочные иероглифы, за пластиковым окошечком переливалась вода.
– Ничего, – Мазур ободряюще похлопал её по плечу. – Ну на кой нам тут часы, если солнышко есть… Зато иголки-нитки уцелели. И леска с крючками, рыбный день объявлять можно. И золота навалом – свой золотой запас, как у приличного государства… Это ж не жизнь, а малина! Сейчас костерчик разведу, обутку будем сушить…
…Мазур, едва переправившись на погорелый берег, задал ударные темпы марша. Он боялся, что пожарище окажется вовсе уж не обозримым, и ночевать придётся посреди пепла – не то чтобы боялся, просто это было бы чертовски неуютно. Его настроение легко передалось амазонкам, летели как на крыльях.
Вокруг раскинулся словно бы инопланетный пейзаж, угрюмый, зловещий, угнетающий. Повсюду лишь чёрное и серое. Чёрные опалённые столбы, прямые, покосившиеся, рухнувшие, чёрная земля, серый пушистый пепел… От него першило в глотке, при каждом шаге взметались невесомые облачка. До сих пор кое-где дотлевало и дымило. Ничего живого. Мёртвый мир. Лунная поверхность.
Возьмись охотнички выслеживать их с воздуха – засекут без особого труда, за ними тянется приметная борозда… Но не было другого выхода. Взобравшись на полысевшую сопку, черно-белую, как все вокруг, Мазур убедился, что поступил правильно, – пожар шёл чересчур уж широкой полосой, вдали, позади, по обеим сторонам ещё виднелся стелющийся к небу дым, там огонь пока что не встретил препятствий…
Не было бы счастья, да несчастье помогло – наткнувшись на обгоревшую маралью тушу, придавленную рухнувшим деревом, Мазур откромсал несколько приличных кусков вполне подходящего мяса. А в другом месте нарвал с упавшего кедра полдюжины шишек – они изрядно обгорели, но молодой орех в пищу годился.
Конечно, время по солнцу можно было определять лишь приблизительно. Но часа четыре они по черно-серому инопланетному миру отшагали, это точно.
Потом потянулись каменистые скалы, уже без следов пожара, а за ними нетронутая тайга, за которую как раз опускалось солнце. Никто и не думал, что сможет испытать столь бурную радость при виде самой обычной чащобы из-за того как раз, что она была обычная, живая, что в ней пахло хвоей и смолой, а на деревьях посвистывали бурундуки, шебаршили белки…
Все приободрились. Мазур даже замурлыкал неофициальный гимн своей группы:
Хотя ландшафт для пения и не особо подходящий – пологий склон, заросший низким, стелющимся багульником, цеплявшимся за ноги, словно противодиверсионные стальные силки, какими окружают иные объекты. Даже Мазур пару раз чуть не пропахал землю носом, что уж говорить о женщинах.
Эй, моряк, ты слишком долго плавал,
я тебя успела позабыть.
Мне теперь морской по нраву дьявол,
его хочу любить…
– Ничего, – громко поощрил он подчинённых. – Скоро и на привал можно будет, мы и так сегодня отдыхали черт-те сколько…
И вновь забубнил под нос:
Впереди послышался такой крик боли, что он оцепенел на миг, первым делом схватился за автомат, но тут же опомнился, высоко подпрыгивая над переплетёнными кустами, кинулся вниз, обогнал Ольгу. Перескочил через поваленное дерево, ища взглядом Вику, – только что шагала впереди всех и словно сквозь землю провалилась…
Нам бы, нам бы, нам бы
всем на дно,
там бы, там бы, там бы
пить вино.
Там, под океаном,
трезвым или пьяным…
Его спас лишь отточенный рефлекс – едва почувствовав, что потерял равновесие и падает, собрался в комок, перевернулся через голову по всем правилам, пребольно ушиб плечо, тут же вскочил, обернулся, перекрывая громкие стоны Вики, крикнул Ольге, уже вплотную подошедшей к дереву:
– Стоять!!! Осторожно!!!
Положил автомат, нагнулся над Викой – она каталась по земле, схватившись обеими руками за левую ногу у колена, стонала вовсе уж непереносимо, по-звериному. Придавив ладонями плечи, заставил замереть, глядя в искажённое болью, неузнаваемое лицо, выговорил как мог ласковее:
– Не шевелись, лежи, только больнее будет… Ну, успокойся, сейчас пройдёт…
Глянул вверх – действительно, западня… Сразу за толстым поваленным стволом – небольшая, но довольно глубокая яма с бугристыми каменными стенками, прикрытая кустарником, пока не подойдёшь вплотную, не разглядишь, очень уж лихо Вика перемахнула, провалилась по пояс, на камень…
Перевалившись животом через ствол, осторожно спустилась Ольга. Вика не шевелилась, закрыв глаза, охая, – сгоряча ещё успела выползти из ямы, тут и свалилась…
– Милая, не шевелись… – сказал Мазур насколько мог убедительнее. – Больно?
– Ой, мама… – она дёрнулась, захлебнулась криком.
Мазур придержал за плечи, уговаривая, утешая. Он ещё не мог понять, насколько серьёзна травма, но видел, что ступня неестественно вывернута.
Сердце захолонуло, он мысленно воззвал неизвестно к кому: только бы не перелом! Это ж конец…
Глаза у неё закатывались, лицо вмиг покрылось испариной. Вынув нож, Мазур, как мог осторожнее, разрезал штанину от низа к колену – получилось ловко, как встарь. Вика почти и не кричала. Крови нет, но от этого не легче, наоборот, вовсе даже наоборот…
Он не хотел верить, но вокруг был не сон, а доподлинная жизнь… Чтобы окончательно увериться, Мазур самым деликатнейшим образом прикоснулся кончиками пальцев – но и от лёгкого касания Вика издала звериный вопль, дёрнулась…
Казалось, он мгновенно постарел от навалившегося на плечи невидимого, тяжкого груза. Хрипло выдохнул:
– Полежи, не шевелись… – неверными движениями достал пачку сигарет, зажёг одну и сунул ей в рот. – Пару затяжек – и легче станет, верно тебе говорю…
Ольга, растерянно глядя, сидела рядом на корточках. Она ничего ещё не поняла, панически пронеслось в голове у Мазура, может, оно и к лучшему…
«Бог ты мой! – мысленно взвыл он. – Ну зачем мне ещё и это?! Ну сделайте вы как-нибудь, чтобы все вернулось назад на пять минут, душу берите, что ли!!!»
Если его и слышал кто посторонний, не отреагировал никак. Время не вернулось – медленно ползло дальше из прошлого в будущее, как ему и положено.
Вика – волосы на висках слиплись от горячечного пота – глотала дым, стараясь шевелить только рукой, замерев, как статуя.
– Что? – прошептала она, отыскав Мазура замутнённым от боли глазами.
– Ерунда, – сказал он, найдя в себе силы искривить лицо в достаточно убедительной, судя по её взгляду, улыбке. – Вывих паршивый, только и делов. Полежи спокойно, сейчас начнём тебя лечить…
Врал, как сивый мерин. Это был классический закрытый перелом, полный.
Каким-то чудом осколки кости не пробили кожу, только и всего. Ошибиться он не мог.
Конец. Идти им ещё неделю, как минимум. Даже если он наложит шину – у него это неплохо получалось, учен, – даже если поволочёт Вику на себе с предельной осторожностью, дорога превратится в ад. Она будет кричать от малейшего толчка, а он будет тащиться с черепашьей скоростью – не говоря уж о вполне возможном болевом шоке, от которого запросто остановится сердце и у тренированного мужика, поставь его в такие условия. И заражение крови – это как пить дать, нога уже нехорошо отекает, там порваны кровеносные сосуды, мышцы… А ведь нужно учитывать возможную погоню – и то, что при выходе из тайги за ними начнут охотиться люди Прохора. Если случится чудо, через месяц они доползут до дальних подступов к Пижману. Листва уже желтеет, скоро могут начаться затяжные осенние дожди, дичина попрячется…
Мазур физически ощущал, как на горле у него стискиваются ледяные пальцы,что хуже всего, те же пальцы душили сейчас и Ольгу, осторожно гладившую Вику по щеке, ни о чём и не подозревавшую. Мозг лихорадочно перебирал варианты, но все они, какой ни возьми, приводили в тупик. К простой и предельно ясной истине.
Если они обременят себя Викой – гибель всем троим. Девяносто девять шансов из ста за такой именно исход. Никакой ошибки. Слишком долго его учили, слишком хорошие учителя были и слишком долго применял знания на практике, чтобы не ошибиться и теперь…
И такой развязке его тоже учили. В отличие от множества обыкновенных людей Мазур обучен был незатейливой и жестокой математике, где уравнение звучало пугающе просто: «Или один, или все».
Претворять его в жизнь случалось лишь единожды – но капитан Никанович был свой, все прекрасно понимал и сам поступил бы с любым из них точно так же, как они поступили с ним, когда капитан словил пулю в живот на иной географической широте, под другими звёздами даже… И Мазур надеялся тогда, что такого не повторится. Все они надеялись.
Он сидел, свесив руки меж колен, закрыв глаза, но и с опущенными веками явственно видел Ольгу, единственную и любимую, которую поклялся беречь от всех опасностей ещё в те времена, когда решительно не представлял эти опасности.
Все ясно и просто, как постановка шрайг-мины на двадцатиметровой глубине.
Только не думать, ни о чём не думать…
– Глупости, – сказал он, выпрямляясь. – Вывих лечится до смешного просто… Оля, держи ножичек, мотай на склон в темпе и срежь палку. Молодое деревце выбери. Вот такой длины, – он показал разведёнными ладонями. – И чтобы с рогулькой, непременно с хорошей крепкой рогулькой. И толщиной с твоё запястье. Желательно без больших сучков, – он старательно отвлекал внимание обеих массой точных деталей. – Хорошо запомнила? Повторить?
– Не надо, – она прямо-таки выхватила у него нож с роговой ручкой и кинулась в тайгу.
Мазур обречённо посмотрел ей вслед. Стиснул зубы – из глотки так и рвался звериный вой. Нагнулся. Вика, тяжело дыша, встретила его взгляд, глядя с такой доверчивостью, что у него что-то неповторимо и навсегда сломалось в душе.
Он молниеносно нанёс удар – обеими руками по сонным артериям. И знал, что она не успела ни о чём догадаться. В такой ситуации никто не успел бы догадаться, на то приём и рассчитан. Прикованный непонятной силой, он не отводил взгляда.
Её лицо ничуть не изменилось, просто стало другим.
В мгновение ока что-то исчезло из глаз, следующего вздоха не последовало.
Вика лежала, глядя в небо, но её здесь уже не было, она ушла.
Сколько прошло времени, он не знал. Очнулся, услышав за спиной Ольгины торопливые шаги. Поднял голову и даже смог встретить её взгляд. Тяжело выговаривая слова, словно силился совладать с чужим, незнакомым языком, произнёс:
– Болевой шок. Сердце остановилось. Я такого в жизни уже насмотрелся…
Ольга выпустила бесполезную палку – надлежащей толщины, с рогулькой, рванулась к мёртвой, упала на колени:
– Ну так сделай что-нибудь! Что ты сидишь?!
Повернула к нему испуганное лицо. Неким прозрением Мазур понял, откуда этот страх: она ничего не знала, но боялась догадаться. Чтобы сбить её с этой дорожки, он рывком встал, распорядился:
– Голову ей держи… так…
Эта жуткая комедия продолжалась бесконечно долго – Мазур старательно, не допуская ни малейшей фальши, притворялся, будто делает искусственное дыхание по всем правилам. Да не притворялся, если прикинуть, в самом деле проделал на три круга все необходимые манипуляции. И был момент, когда его прошил дикий, безотчётный страх; что, если у него дрогнула рука, удары оказались неточны, сейчас Вика откроет глаза, все вспомнит и пожалуется…
И ещё был миг, когда он ощутил лютую ненависть к Ольге, потому что из-за неё пришлось через такое пройти. Но это столь же молниеносно схлынуло – и страх, и ненависть. Осталась тупая усталость да ещё ощущение надлома в душе.
Он старательно прощупал ногу, уже остывающую. И убедился, что был прав: кость полностью переломилась. Долго повторял про себя: гангрена была неизбежна, неизбежна, неизбежна… Потом перескочил какой-то порог, за которым все переживания отсекаются – есть в мозгу такой предохранитель…
Ольга долго плакала над мёртвой – не только о ней, обо всём сразу, думал Мазур, угрюмо сидя поодаль. Ещё один предохранитель. Или клапан. Когда не смог больше этого плача выносить, отошёл, разыскал подходящее место и принялся рыть обоими ножами неглубокую могилу, чтобы хоть что-то для неё сделать, своей самой неожиданной женщины и самой мимолётной.
В какой-то миг, толчком, вспомнил: третий пожар. И не удивился, ничто не ворохнулось в душе, вяло подумал, что нужно было тогда пристрелить чёртова шамана. Прямо на базаре. В те суматошные дни и не такое с рук сходило. Майор Нуруддин, местный, а значит, верующий и в официального тамошнего бога, и во все древнее, потаённое, так и говорил неделей раньше – если убить колдуна, предсказания не сбудутся, неважно, хорошие или плохие…
Не было никакой дощечки с надписью, конечно, – чем бы он смог писать?