Страница:
– Милый, предупреждал же нас мистер Смит, что русская контрразведка работает безукоризненно…
– А? – капитан уставился на неё, набычился. – Вы это, гражданочка… с мужем хаханьки. У нас служба. В армии служили?
– Было дело, – сказал Мазур. – До майора дошёл, а потом вот сократили, когда всех вероятных противников в невероятные друзья записали.
Капитан немного подобрел, но не особенно:
– Тогда сами должны понимать, служба есть служба…
– Да я все понимаю, – сказал Мазур. – Не пойму только, что мы такого сделали.
Небо было безоблачное, от вертолёта тянуло разогретым маслом и гарью.
Ситуация складывалась самая идиотская, но Мазур не спешил раздражаться он сам за четверть века проникся мудрой армейской философией, гласившей, что никогда не стоит суетиться без нужды.
Капитан запихал все документы обратно в пластиковый футляр, а футляр по-хозяйски упрятал в набедренный карман.
– Эй! – негромко вякнул Мазур.
– Придётся пройти, – сказал капитан, ничуть не повысив голоса. – То бишь подлететь немножко.
– Куда это?
– Куда надо, – сказал капитан с тем веским и непреклонным видом, какой обычно принимают военные люди, когда им и самим в точности непонятно, что стоит за отданным приказом.
– В особый отдел, что ли?
– Там объяснят, – отрезал капитан.
Ох, я тебе потом объясню, подумал Мазур. Когда свяжутся ваши особисты с нашими, и наши внесут полную ясность. Если подумать, капитан ни в чём не виноват, выполняет приказ – но до чего ж не хочется терять время на дурацкие разборки… В особенности если ты привык, что надёжно защищён чином и положением, и за последние десять идиотских лет статус твой почти не изменился…
– Ладно, – сказал Мазур. – А назад как прикажете?
– Там будет видно. Если не задержитесь, назад отвезём… – он повернулся к Ольге. – А вы тоже, гражданочка, пройдёте, так что не рассаживайтесь…
– Обуться-то хоть можно? – фыркнула она.
– Сделайте одолжение.
– Плот нужно закрепить, – сказал Мазур. – Чтобы не унесло.
– Давайте в темпе.
Мазур быстренько выкинул на берег три конца – нейлоновые тросы с полуметровыми заострёнными металлическими штырями – надёжно вколотил штыри обухом топорика. Окинул критическим взором. Надёжно. Приливов и отливов здесь не бывает, так что не унесёт…
Отвернувшись от капитана, он ободряюще подмигнул Ольге, первым спрыгнул на берег и бодро направился к вертолёту. Солдаты оживились. Один бросил:
– Руки за спину. Вы тоже.
– Орлы, – сказал Мазур, выполняя приказ – А ещё говорят, что нынешняя армия распустилась хуже некуда…
На запястьях у него сомкнулось холодное железо. Щёлкнули наручники. Сзади удивлённо пискнула Ольга – её тоже заковали.
– Ну, ребятки, что-то вы тут нервные, – сказал Мазур, шагая к вертолёту и усиленно пытаясь не рассердиться. – С чего бы это, когда кругом столь умиротворяющая природа?
Его молча подтолкнули к вертолёту, и Мазур, пригнув голову, шагнул внутрь. Без приглашения уселся на железную решётчатую скамейку и тут же ещё двое, сидевшие прежде в кабине, набросили ему на голову глухой чёрный мешок.
Вышло так ловко и моментально, что он опомниться не успел. Рядом ойкнула Ольга.
– Спокойно, – сказал Мазур, коснувшись её бедром. – Чует моё сердце, ребятам шпиона поймать охота, отпуск, должно быть, обещали…
– Душно же…
– Потерпите, – раздался голос капитана. – Лететь-то всего ничего. Вот муж у вас человек грамотный, все понимает…
Кто-то из солдат заржал, но одёрнут не был. Мазур сердито сопел в жарком капюшоне – пожалуй, когда все кончится, пару матерков капитан от него все же огребет… Чтобы не путал служебное рвение с дурацким усердием.
Над головой возник, крепчая, свистящий вой вперемешку с металлическим клёкотом. Мазур точно уловил миг, когда машина оторвалась от земли. Шума и грохота было гораздо меньше, чем на вертолётах, с которых он учился прыгать два десятка лет назад – все же далеко вперёд шагнула техника… Нет, интересно, что за точка? И откуда такое усердие не по разуму? Впрочем, мы в юные годы были не лучше, и пойманные нами «шпионы» на годы прописывались во флотском фольклоре, вспомнить хотя бы Кирюшу Шмырева и его незабвенную оплошку…
Судя по шуму мотора, вертолёт шёл по прямой в горизонтальном полёте.
Определить направление не было никакой возможности – клятый капюшон напялили на совесть. Нет, рано лить слёзки по упадку боевой подготовки: если отвлечься от личных хлопот, придётся признать, что ребятки работают чётко…
Рядом дёрнулась, сердито вскрикнула Ольга.
– Что? – напрягая голос, спросил Мазур.
– Лапает кто-то, вот что! Внаглую в штаны лезет!
Судя по тону, она не шутила.
– Эй, орлы! – воззвал Мазур в окружающий мрак. И получил кулаком под горло так, что дыхание на миг вовсе пресеклось. Тут же рядом прозвучал чей-то до чрезвычайности наглый голос:
– Сиди смирно, блядь такая, а то сейчас за косу в дверь вывешу…
– Капитан! – рявкнул Мазур, отдышавшись.
– Да ладно, ребята, – послышался рядом голос капитана. – Делать нечего?
Рядом, задевая Мазура всем телом, билась Ольга. Судя по звукам, ей зажали рот.
– Толя! – послышался тот же наглый голос. – Может, расстелим крошку, пока тащимся?
– Капитан, мать твою! – сказал Мазур, задыхаясь от гнева. – Я тебе сейчас устрою бой на ограниченном пространстве! У меня ещё ноги есть…
– Ну, кончили, – распорядился капитан погромче. – Что вы, как дети малые…
Мазур приготовился влепить ногой на звук первому же неосмотрительно подставившемуся, но возня рядом прекратилась. Ольга придушенно выругалась словами, каких юной даме с престижным питерским образованием вроде бы не полагалось и знать. Звенящим, обиженным тоном протянула:
– Солдафоны хреновы…
И Мазуру впервые пришло в голову, что в происходящем есть нехорошая странность.
Глава 2
– А? – капитан уставился на неё, набычился. – Вы это, гражданочка… с мужем хаханьки. У нас служба. В армии служили?
– Было дело, – сказал Мазур. – До майора дошёл, а потом вот сократили, когда всех вероятных противников в невероятные друзья записали.
Капитан немного подобрел, но не особенно:
– Тогда сами должны понимать, служба есть служба…
– Да я все понимаю, – сказал Мазур. – Не пойму только, что мы такого сделали.
Небо было безоблачное, от вертолёта тянуло разогретым маслом и гарью.
Ситуация складывалась самая идиотская, но Мазур не спешил раздражаться он сам за четверть века проникся мудрой армейской философией, гласившей, что никогда не стоит суетиться без нужды.
Капитан запихал все документы обратно в пластиковый футляр, а футляр по-хозяйски упрятал в набедренный карман.
– Эй! – негромко вякнул Мазур.
– Придётся пройти, – сказал капитан, ничуть не повысив голоса. – То бишь подлететь немножко.
– Куда это?
– Куда надо, – сказал капитан с тем веским и непреклонным видом, какой обычно принимают военные люди, когда им и самим в точности непонятно, что стоит за отданным приказом.
– В особый отдел, что ли?
– Там объяснят, – отрезал капитан.
Ох, я тебе потом объясню, подумал Мазур. Когда свяжутся ваши особисты с нашими, и наши внесут полную ясность. Если подумать, капитан ни в чём не виноват, выполняет приказ – но до чего ж не хочется терять время на дурацкие разборки… В особенности если ты привык, что надёжно защищён чином и положением, и за последние десять идиотских лет статус твой почти не изменился…
– Ладно, – сказал Мазур. – А назад как прикажете?
– Там будет видно. Если не задержитесь, назад отвезём… – он повернулся к Ольге. – А вы тоже, гражданочка, пройдёте, так что не рассаживайтесь…
– Обуться-то хоть можно? – фыркнула она.
– Сделайте одолжение.
– Плот нужно закрепить, – сказал Мазур. – Чтобы не унесло.
– Давайте в темпе.
Мазур быстренько выкинул на берег три конца – нейлоновые тросы с полуметровыми заострёнными металлическими штырями – надёжно вколотил штыри обухом топорика. Окинул критическим взором. Надёжно. Приливов и отливов здесь не бывает, так что не унесёт…
Отвернувшись от капитана, он ободряюще подмигнул Ольге, первым спрыгнул на берег и бодро направился к вертолёту. Солдаты оживились. Один бросил:
– Руки за спину. Вы тоже.
– Орлы, – сказал Мазур, выполняя приказ – А ещё говорят, что нынешняя армия распустилась хуже некуда…
На запястьях у него сомкнулось холодное железо. Щёлкнули наручники. Сзади удивлённо пискнула Ольга – её тоже заковали.
– Ну, ребятки, что-то вы тут нервные, – сказал Мазур, шагая к вертолёту и усиленно пытаясь не рассердиться. – С чего бы это, когда кругом столь умиротворяющая природа?
Его молча подтолкнули к вертолёту, и Мазур, пригнув голову, шагнул внутрь. Без приглашения уселся на железную решётчатую скамейку и тут же ещё двое, сидевшие прежде в кабине, набросили ему на голову глухой чёрный мешок.
Вышло так ловко и моментально, что он опомниться не успел. Рядом ойкнула Ольга.
– Спокойно, – сказал Мазур, коснувшись её бедром. – Чует моё сердце, ребятам шпиона поймать охота, отпуск, должно быть, обещали…
– Душно же…
– Потерпите, – раздался голос капитана. – Лететь-то всего ничего. Вот муж у вас человек грамотный, все понимает…
Кто-то из солдат заржал, но одёрнут не был. Мазур сердито сопел в жарком капюшоне – пожалуй, когда все кончится, пару матерков капитан от него все же огребет… Чтобы не путал служебное рвение с дурацким усердием.
Над головой возник, крепчая, свистящий вой вперемешку с металлическим клёкотом. Мазур точно уловил миг, когда машина оторвалась от земли. Шума и грохота было гораздо меньше, чем на вертолётах, с которых он учился прыгать два десятка лет назад – все же далеко вперёд шагнула техника… Нет, интересно, что за точка? И откуда такое усердие не по разуму? Впрочем, мы в юные годы были не лучше, и пойманные нами «шпионы» на годы прописывались во флотском фольклоре, вспомнить хотя бы Кирюшу Шмырева и его незабвенную оплошку…
Судя по шуму мотора, вертолёт шёл по прямой в горизонтальном полёте.
Определить направление не было никакой возможности – клятый капюшон напялили на совесть. Нет, рано лить слёзки по упадку боевой подготовки: если отвлечься от личных хлопот, придётся признать, что ребятки работают чётко…
Рядом дёрнулась, сердито вскрикнула Ольга.
– Что? – напрягая голос, спросил Мазур.
– Лапает кто-то, вот что! Внаглую в штаны лезет!
Судя по тону, она не шутила.
– Эй, орлы! – воззвал Мазур в окружающий мрак. И получил кулаком под горло так, что дыхание на миг вовсе пресеклось. Тут же рядом прозвучал чей-то до чрезвычайности наглый голос:
– Сиди смирно, блядь такая, а то сейчас за косу в дверь вывешу…
– Капитан! – рявкнул Мазур, отдышавшись.
– Да ладно, ребята, – послышался рядом голос капитана. – Делать нечего?
Рядом, задевая Мазура всем телом, билась Ольга. Судя по звукам, ей зажали рот.
– Толя! – послышался тот же наглый голос. – Может, расстелим крошку, пока тащимся?
– Капитан, мать твою! – сказал Мазур, задыхаясь от гнева. – Я тебе сейчас устрою бой на ограниченном пространстве! У меня ещё ноги есть…
– Ну, кончили, – распорядился капитан погромче. – Что вы, как дети малые…
Мазур приготовился влепить ногой на звук первому же неосмотрительно подставившемуся, но возня рядом прекратилась. Ольга придушенно выругалась словами, каких юной даме с престижным питерским образованием вроде бы не полагалось и знать. Звенящим, обиженным тоном протянула:
– Солдафоны хреновы…
И Мазуру впервые пришло в голову, что в происходящем есть нехорошая странность.
Глава 2
ВПЕРЁД, В ПРОШЛОЕ
Мазур без малого четверть века, как расстался с последними крохами романтического взгляда на скопище вооружённых людей, именуемое вооружёнными силами. Армию он видел не просто изнутри, а глазами засекреченного офицера подводного спецназа, имевшего доступ к кое-каким насквозь неприглядным сводкам. Он прекрасно знал, что подозрительные штатские субъекты, сцапанные охраной секретного объекта, сплошь и рядом рассчитывать не могут не то что на кофе с пирожными, но и на минимум вежливого обращения. По крайней мере, пока не будет внесена ясность.
И всё равно, происходящее смахивало не на хамский произвол недалёких службистов, а именно на нехорошую странность. По любым критериям. Ольга прижалась к нему всем телом, и сквозь неумолчный свистящий клёкот над головой, сквозь плотный жаркий капюшон он все же слышал лениво-циничную болтовню бравых ребятушек, в голос комментировавших Ольгины стати и то и дело подначивавших командира на предмет позволения испробовать пленницу.
Кавказскую пленницу, как они выразились, чуть не задохнувшись со смеху.
Командир их вяло одёргивал – вот именно, что вяло.
Можно сделать все и всяческие поправки. На то, что служба в этой глуши, на охране суперсекретного объекта развращает и даёт возможность всплыть на поверхность самому дешёвому, что таилось в душе. На то, что вояки пошатались по «горячим точкам», где давно распрощались и с видимостью гуманизма. На то, что начальник из капитана хреновый, и расшалившиеся орлы его не видят в упор. На то, наконец, что свистопляска последних десяти лет сама по себе покалечила военные души до полного уродства.
И всё равно, кусочки мозаики никак не желали складываться. Сплошные противоречия и логические нестыковки. Именно потому, что Мазур всю сознательную жизнь провёл при погонах и в рядах.
Во-первых, они с Ольгой не вторгались в пределы какого бы то ни было запретного объекта, даже не видели издали ничего, напоминающего забор с развешанными повсюду грозными предупреждениями. Вертолёт чешет над тайгой уже добрых четверть часа без намёка на снижение – что же это за объект такой, к которому нельзя приближаться даже на десятки километров?
Во-вторых, в капитане словно бы уживались два совершенно разных человека.
На берегу он производил впечатление твёрдого служаки, способного заставить себя уважать любого дёрганого разгильдяя. Здесь же, в вертолёте, он смаху обернулся этаким благодушным и терпимым корешем, не отдававшим приказы, а чуть ли не упрашивавшим. Это не менее странно.
И наконец – до Мазура только сейчас дошло со всей пронзительной ясностьюникто даже не попытался осмотреть поближе их вещи. Коли уж сонар вызвал подозрение, логично было предположить, что его прихватят с собой, чтобы продемонстрировать изнывающему в тайге от безделья особисту. Но плот преспокойно бросили, не обыскав толком.
Ну, и все происходившее в вертолёте – на десерт. Не будем лукавить и представлять армию лучше, чем она есть. Двое подозрительных типов вполне могли испытать на своей шкуре и хамское обращение вплоть до затрещин для мужика и лапанья для женщины. Где-нибудь на окраине государства, где братья-славяне осатанели и остервенели, усмиряя буйное чужое население. Но не здесь, в мирной Сибири, где нет и намёка на чрезвычайное положение, а народ и армия по старинке едины. Здесь такое обращение с проплывающими туристами поневоле выглядит нехорошей странностью. Положим – если снова вернуться к окрестностям объекта – и мирные туристы, угоразди их напороться на пьяный или обкуренный караул, рискуют набрать полное лукошко неприятностей. Но эта троица не выглядела ни пьяной, ни обкуренной. Она словно бы охотилась, такое впечатление. Группа захвата. Не особенно утруждавшая себя мотивировками и соблюдением этикета.
Вообще-то, всякое бывало. От часового, спьяну резанувшего очередью проходившего совершенно в стороне от «грибка» пастуха до угодившего в приказ по военному округу майора, спьяну вздумавшего потренировать своих орлов на реальном объекте и бросившего взвод парашютистов захватить правление колхоза (куда некстати прибыл инкассатор с милицейской охраной, началась пальба и получились два трупа). Когда Мазур был ещё курсантом, рядом с их частью располагалась тренировочная школа КГБ – и наглые чекисты взяли моду подползать ночью к часовым и снимать их по всем правилам. Бросили они эту забаву лишь после того, как часовой-первогодок вопреки уставу повесил на плечо автомат с примкнутым штыком – и очередной феликсовец в прыжке напоролся грудью на острие, да так удачно, что тут же отдал богу душу…
Словом, в армии возможно всякое. И тем не менее в душе у Мазура начало зарождаться глухое беспокойство. Он не смог бы сформулировать свои тревогине нравилось происходящее, и все тут…
Хорошо ещё к Ольге больше не лезли с руками. А там им и надоело нести жеребятину, притихли. Вертолёт все так же нёсся по прямой… а может, и не нёсся? Может, он висел над берегом? И решивший вдосыт покуражиться капитан собрался после «полёта в неизвестность» высадить их в том же месте, где сцапал? Скука толкает на самые идиотские шутки, Мазур сам бы мог припомнить парочку схожих…
Нет, что-то затянулась шутка. Он прекрасно умел определять время и мог с уверенностью сказать, что прошло не менее получаса. Столь затянутый розыгрыш – уже не розыгрыш. Правда, в царствование Анны Иоанновны какого-то проштрафившегося вельможу упрятали в кибитку без окон и две недели возили вокруг его собственного дома, уверяя, что мчат в Сибирь, – но в конце двадцатого века столь затянутые розыгрыши вышли из моды…
Он ощупью нашёл руку Ольги и ободряюще пожал тонкие пальцы. Насколько мог судить, пальцы не дрожали – уже хорошо. Мозг работал на полных оборотах, перебирая варианты и версии. И в какой-то миг Мазуру пришла в голову оскорбительная для него, но вполне вероятная гипотеза…
Проверка.
Очередная проверка. Есть категории вояк, которые избавляются от проверок только вместе с погонами – и Мазур, на своё везение, к ним как раз и принадлежал…
Операция «Меч-рыба», которой предстоит невидимо и неслышно для всего мира грянуть через полтора месяца, взята на контроль в самых высоких кабинетах.
Как учит жизненный опыт, в таких случаях дело не ограничивается круглосуточным подслушиванием твоих разговоров, где бы ты ни находился…
Некое морское ведомство некоей страны – боже упаси, никто и не заикается об отменённом перестройкой термине «вероятный противник!» – привлекло свои лучшие мозги к созданию некоего аппарата, способного самостоятельно передвигаться под водой. Не столь уж важно, что это за аппарат. Гораздо важнее, что он являет собою революционный прорыв вперёд в данной области, а в родном Отечестве, признаемся с грустью, пока что нет и намёка на аналог, но адмиралы и их консультанты в штатском в один голос твердят, что аналог окажется нашему флоту как нельзя более кстати…
Дальше – совсем просто. Догадается любой школьник, если он заядлый читатель детективов. Для чего в таком случае существует разведка, господа?
Предположим, угнать аппарат не удастся, тут вам не фильм о Джеймсе Бонде.
Совершенно нереально – те, кто этот аппарат испытывает, изначально питают недоверие ко всему остальному человечеству и заранее приняли все мыслимые меры против угона. Можно допустить, что он, будучи угнан, быстренько взорвётся если, скажем, не нажимать каждые четверть часа какую-нибудь незаметную кнопочку без всякой маркировки.
Однако, если очень постараться, можно установить на трассе испытаний кое-какие датчики. Информация о ходе испытаний – сама по себе невероятная ценность. Конечно, все это будет происходить в нейтральных водах – но это лишь усложняет задачу «морских дьяволов», которыми предстоит командовать Мазуру. Потому что ни одно посольство в мире не заявит протест, если группа лопухнется, и на глубину уйдут несколько свежих трупов, чью национальную и государственную принадлежность не сможет определить по снаряжению ни одна разведка. Как никто не заявил протест, когда ребята Мазура, в ту пору ещё капитан-лейтенанта, потопили неподалёку от Эль-Бахлака две мини-подлодки и отправили к морскому черту полдюжины неопознанных аквалангистов… Таковы уж игры – что на суше, что на море.
Схватившие их люди никак не могут оказаться спецгруппой вражеской разведки. В самом сердце Сибири такие штучки не проходят. Как бы необозрима ни была тайга, как бы ни подкосили армию и её спецслужбы реформами последних лет, как бы ни лобызались с бывшим «вероятным противником» господа министры – всё равно иностранец не устроит посередь Сибири засекреченную базу. Тут вам не Голливуд. Мы тоже не смогли бы оборудовать такую базу где-нибудь в орегонских чащобах даже в лучшие времена противостояния блоков…
А вот проверка… Версия вполне вероятная.
Абверовцы из «Бранденбурга-800», устраивавшие своим агентам «десантирование на вражескую территорию» и ребятки из ГПУ, оборудовавшие на Дальнем Востоке «японскую границу», ничего нового не открыли. Вскоре после окончания первой мировой войны один хитроумный чин из венгерской контрразведки впервые и применил «ложную границу» для проверки тех, кого подозревал в шпионаже в пользу сопредельных держав, но доказать не мог.
Привозил провалившихся шпионов к ложному пограничному переходу, старательно оборудованному неподалёку от настоящей границы, и передавал в руки «сопредельных пограничников». Как пишут в засекреченном учебнике, срабатывало неплохо. Иные так и не расколовшиеся шпионы, едва оказавшись на «родной» земле, с ходу начинали осыпать насмешками незадачливого, как им казалось, противника…
После второй мировой идею творчески развили. Американцы во Вьетнаме устраивали своим кадрам проверку в «застенках Вьетконга» – с нешуточным мордобоем и взаправдашними крысами в камерах. Так что описанный в «Джине Грине неприкасаемом» ложный «кусочек советской земли» не был таким уж плодом авторской фантазии. Менее известно, что наши ничуть не отставали, ибо опыт имелся, а дурные примеры заразительны. Мазур сталкивался с таким, слава богу, лишь однажды, двенадцать лет назад, и все прошло классически: долгий полет в ночи, высадка в отвечавшей описанию бухте вот только полет, как оказалось через три дня, был по кругу, а бухточка лежала в пределах Отечества. Но декорации были убедительнейшими. И ему, в отличие от менее везучих коллег, здорово повезло – у него-то сломался лишь один из группы…
Ладно, предположим, проверка. Но на все прежние она никак не похожа – он твёрдо знает, что по-прежнему находится в Сибири, что никаких границ не пересекал. В чем тогда смысл и цель? На «экстремальные обстоятельства»? На «непредвиденные опасности»? На «нештатную ситуацию»? Фантазии у проверяющих бывают самыми что ни на есть вывихнутыми. Кирюше Шмыреву подставили на маршруте группу «беглых, вооружённых зэков». Кавторанг Яцук на шестой день тренировочного рейда принял по рации сообщение о начале ограниченной ядерной войны. Задачу-то он выполнил, но пил потом неделю. И это ещё не самые весёлые примерчики – от иных, бывало, седели…
Как бы там ни было, информации пока мало. Чуешь наработанным звериным чутьём нехорошую странность, а подкрепить дурные предчувствия пока нечем, так что стоит подождать…
Прошло не менее часа, прежде чем вертолёт пошёл на посадку. Блудливые шуточки и ржанье смолкли, как по волшебству. Когда двигатель умолк, кто-то, невидимый Мазуру, ткнул его под ребро и громко осведомился:
– Мужик, а ты быстро бегать умеешь?
Грянул всеобщий хохот, словно в нелепой для Мазура реплике был точный смысл, развеселивший похитителей до икоты. Мазур спокойно спросил:
– Колпак-то снимете наконец?
– Потерпишь, – ответили ему без особой насмешки. – Вставай-ка, двигай ножками…
Его грубо подняли за локти со скамьи и подтолкнули. Он прекрасно помнил где расположена дверь, ухитрился, пригнувшись, не удариться макушкой о железный косяк. В лицо повеяло свежим ветерком, сквозь топливную гарь пробивался аромат диких трав. Мазур, напрягшись, прыгнул. Удержался на ногах. Судя по ощущениям, он приземлился подошвами на бетонку либо асфальт.
Аэродром?
Тут же, держа за предплечия, энергично поволокли. Подошвы стучали по этой твёрдой поверхности, но вдруг она кончилась, Мазур от неожиданности пошатнулся. Под ногами была неровная земля, поросшая высокой травой.
– Сесть! – рявкнул над ухом голос.
Неуклюже изогнувшись, Мазур сумел опуститься наземь, не встав на колени и не упав. Чьи-то руки легли на плечи, несильно пригибая к земле, и тут же ногу дёрнули – это расшнуровывали кроссовки, которые тут же содрали вместе с носками.
– Ольга! – громко позвал Мазур.
Думал, врежут. Нет, не стали. Ольга отозвалась откуда-то поблизости:
– Я-а!
– Как жизнь?
– Они меня разули.
– Наркоманы, – сказал Мазур. – Носки нюхать собрались, – он говорил громко и бодро, подбадривая её. – Они тут…
Замолчал, получив ощутимый подзатыльник. Прислушался к окружающему, изо всех сил напрягая слух – в ушах ещё вязнул грохот двигателя.
Он мог и ошибаться, но не похоже, чтобы их привезли на большой аэродром, в какое-то шумное место, где много техники и людей. Очень уж покойная тишина вокруг – слышно, как переговариваются несколько человек, как негромко стукнул какой-то предмет – вероятнее всего, положенный на землю автомат. И все. Ни одна машина не проехала, ни один авиадвигатель не шумит.
Зато вскоре послышались другие звуки, свойственные скорее деревне, чем военной базе любого размера – стук тележных колёс и размеренный лошадиный топот. Ошибиться Мазур никак не мог. Это была телега, и она ехала прямо к ним. Скрип, топот… И громкое: «Пр-р-р!» Пахнуло лошадиным запахом. Новый, незнакомый голос с интересом спросил:
– Как поохотились, ребятки?
– На высший класс, – рядом с Мазуром произнёс капитан. – Ещё одна парочка, и мужик тебе не какой-нибудь интеллигент, а отставной майор. Это плюс?
– Может, Толенька, и плюс. Там посмотрим, – голос был не особенно приятный, елейно-ехидный. – Девочку не трогали?
– Да вы что, Кузьмич…
– Ну смотри, Толик, смотри. Ты уж не подводи старика, а то мне за тебя холку свою собственную подставлять неохота, своя, не у дяденьки…
– Кузьмич, в натуре…
– Верю, милый. Только отчего это у неё на чистой тельняшечке грязная пятерня отпечатана? Вы бы хоть ручки блудливые мыли поутру… Кто? – в голосе, определённо принадлежавшем пожилому человеку, прорезался металл. – Ну что, я вас уговаривать буду?
– Ну, я потрогал чуток…
– Мишенька, сокол мой, – металл вновь сменился елеем. – А объясни-ка ты этому обезьяну заморской породы орангутан, что если хозяин сказал «этак», то и быть должно этак, но уж никак не «так»…
Х-хэк! Судя по звукам, кому-то влепили увесистую плюху, может, даже не голой рукой. Кто-то рухнул, застонал-заскулил, сдерживая вопли, давясь.
– Нар-роды… – грустно произнёс Кузьмич над самым ухом Мазура. – Сколько вам ни объясняй, что гнилой Запад силён дисциплиной, все по расейскому обычаю гнёте… Толенька, ты его убери с глаз моих, пока я не осерчал окончательно, в кандидаты его не назначил…
Слышно было, как ушибленного торопливо уволакивают.
– А поехали, пожалуй что, – произнёс Кузьмич – Усадите-ка дорогих гостей на повозку со всем вежливым бережением…
Мазура подняли, повели вперёд. Почти сразу же он ткнулся животом во что-то похожее на шлагбаум. И догадался – край телеги.
– Ну, лезь, – подтолкнули его. – Чего корячишься?
Мазур, не шелохнувшись, бросил:
– Колпак снимите.
Колпак и не подумали снять, но несколько рук подхватили его, дёрнули вверх и не особенно грубо опустили на сено, под которым угадывались доски.
Короткое ойканье Ольги и Мазур почувствовал её рядом. Кто-то причмокнул, вожжи хлопнули по лошадиному боку, и повозка тронулась, чуть подпрыгивая на невысоких ухабах.
Судя по дыханию и случайным прикосновениям, кроме Мазура с Ольгой на телеге сидели ещё двое-трое мужчин. От них пахло хорошим одеколоном, ненашенской туалетной водой и послабее неповторимым, въевшимся в подсознание за долгие годы ароматом ружейной смазки. Колёса определённо на резиновом ходу – очень уж мягко идёт повозка.
Все молчали, только возница порой покрикивал на лошадь порядка ради.
Когда прошло минут десять, Мазур решился:
– Кузьмич, а Кузьмич!
– Чего тебе, голубь? – почти сразу же отозвался над самым ухом уже знакомый голос – спокойный, чуточку усталый.
– Колпак бы снял.
– А что, невтерпёж?
– А кому понравится?
– Охо-хо… Колпак, конечно, можно и снять, дело нехитрое. Только ты уж, голубь, давай без глупостей. Побежишь ещё, а ребятки по тебе и пальнут сгоряча, бегущий – мишень азартная… Жену молодую вдовушкой оставишь посреди тайги. Да и куда тебе бежать, сам подумай… Ты глаза зажмурь, чтобы с отвычки светом не резануло.
Мазур зажмурился. Грубая ткань поползла вверх по его лицу. Упоительной волной ударил свежий воздух. Втягивая его полной грудью, словно редкое лакомство, Мазур медленно-медленно приоткрывал веки, но все же свет ослепил, пришлось заново зажмуриться. Понемногу растаяли мельтешившие перед глазами радужные пятна, и он смог разглядеть нежданных попутчиков.
Их оказалось целых четверо. Лица возницы он не видел – одну широченную спину. Кузьмич и в самом деле был пожилой, лет шестидесяти, а из-за длинных усов и окладистой бороды казался ещё старше. С морщинистого лица смотрели с извечным мужицким лукавством ярко-синие, как бирюзовые шарики, глаза.
Физиономия невероятно благообразная – отчего-то сразу верилось, что и нож под ребро этот старичок божий загонит словно бы нехотя, изображая всеми морщинами печаль и тягостную необходимость поскорее покончить со столь неприятным делом. Врагов с такими физиономиями нужно убивать непременно в первую очередь, оставляя остальных на потом…
Остальные были – два ражих молодца лет под тридцать, один с вполне современными усиками, другой чисто выбритый. С первого взгляда ясно, что это не более чем шестёрки, а главный тут – старикан, опасный, как гремучая змея.
Но самое удивительное – одежда. Все трое одеты так, словно вынырнули из года этак девятьсот шестнадцатого – или приехали прямиком со съёмок сибирского боевика прошлых лет вроде «Угрюм-реки» или «Тени исчезают в полдень». Длинные рубахи навыпуск, кручёные пояски, долгополые поддёвки, заправленные в начищенные сапоги шаровары, чёрные картузы с лаковыми козырьками. Кузьмич ещё при чёрной жилетке с часовой цепочкой поперёк живота. Не бутафорские наряды из крашеного ситчика, а настоящая, добротно сшитая из хорошей ткани одежда старинного фасона. Однако под полой у Кузьмича, под мышкой чернеет вполне современная кобура, весьма смахивающая на неподдельную «Бианчи», модель Х-88, и из неё торчит внушительная пистолетная рукоятка, судя по эмблеме на щёчках и головке курка «Кольт-коммандер». Это не зацепка, нынче в частных руках масса импортных стволов – у молодого бритого, в синей рубашке в белый горошек, на коленях лежит, кстати, вполне отечественный АКСУ…
И всё равно, происходящее смахивало не на хамский произвол недалёких службистов, а именно на нехорошую странность. По любым критериям. Ольга прижалась к нему всем телом, и сквозь неумолчный свистящий клёкот над головой, сквозь плотный жаркий капюшон он все же слышал лениво-циничную болтовню бравых ребятушек, в голос комментировавших Ольгины стати и то и дело подначивавших командира на предмет позволения испробовать пленницу.
Кавказскую пленницу, как они выразились, чуть не задохнувшись со смеху.
Командир их вяло одёргивал – вот именно, что вяло.
Можно сделать все и всяческие поправки. На то, что служба в этой глуши, на охране суперсекретного объекта развращает и даёт возможность всплыть на поверхность самому дешёвому, что таилось в душе. На то, что вояки пошатались по «горячим точкам», где давно распрощались и с видимостью гуманизма. На то, что начальник из капитана хреновый, и расшалившиеся орлы его не видят в упор. На то, наконец, что свистопляска последних десяти лет сама по себе покалечила военные души до полного уродства.
И всё равно, кусочки мозаики никак не желали складываться. Сплошные противоречия и логические нестыковки. Именно потому, что Мазур всю сознательную жизнь провёл при погонах и в рядах.
Во-первых, они с Ольгой не вторгались в пределы какого бы то ни было запретного объекта, даже не видели издали ничего, напоминающего забор с развешанными повсюду грозными предупреждениями. Вертолёт чешет над тайгой уже добрых четверть часа без намёка на снижение – что же это за объект такой, к которому нельзя приближаться даже на десятки километров?
Во-вторых, в капитане словно бы уживались два совершенно разных человека.
На берегу он производил впечатление твёрдого служаки, способного заставить себя уважать любого дёрганого разгильдяя. Здесь же, в вертолёте, он смаху обернулся этаким благодушным и терпимым корешем, не отдававшим приказы, а чуть ли не упрашивавшим. Это не менее странно.
И наконец – до Мазура только сейчас дошло со всей пронзительной ясностьюникто даже не попытался осмотреть поближе их вещи. Коли уж сонар вызвал подозрение, логично было предположить, что его прихватят с собой, чтобы продемонстрировать изнывающему в тайге от безделья особисту. Но плот преспокойно бросили, не обыскав толком.
Ну, и все происходившее в вертолёте – на десерт. Не будем лукавить и представлять армию лучше, чем она есть. Двое подозрительных типов вполне могли испытать на своей шкуре и хамское обращение вплоть до затрещин для мужика и лапанья для женщины. Где-нибудь на окраине государства, где братья-славяне осатанели и остервенели, усмиряя буйное чужое население. Но не здесь, в мирной Сибири, где нет и намёка на чрезвычайное положение, а народ и армия по старинке едины. Здесь такое обращение с проплывающими туристами поневоле выглядит нехорошей странностью. Положим – если снова вернуться к окрестностям объекта – и мирные туристы, угоразди их напороться на пьяный или обкуренный караул, рискуют набрать полное лукошко неприятностей. Но эта троица не выглядела ни пьяной, ни обкуренной. Она словно бы охотилась, такое впечатление. Группа захвата. Не особенно утруждавшая себя мотивировками и соблюдением этикета.
Вообще-то, всякое бывало. От часового, спьяну резанувшего очередью проходившего совершенно в стороне от «грибка» пастуха до угодившего в приказ по военному округу майора, спьяну вздумавшего потренировать своих орлов на реальном объекте и бросившего взвод парашютистов захватить правление колхоза (куда некстати прибыл инкассатор с милицейской охраной, началась пальба и получились два трупа). Когда Мазур был ещё курсантом, рядом с их частью располагалась тренировочная школа КГБ – и наглые чекисты взяли моду подползать ночью к часовым и снимать их по всем правилам. Бросили они эту забаву лишь после того, как часовой-первогодок вопреки уставу повесил на плечо автомат с примкнутым штыком – и очередной феликсовец в прыжке напоролся грудью на острие, да так удачно, что тут же отдал богу душу…
Словом, в армии возможно всякое. И тем не менее в душе у Мазура начало зарождаться глухое беспокойство. Он не смог бы сформулировать свои тревогине нравилось происходящее, и все тут…
Хорошо ещё к Ольге больше не лезли с руками. А там им и надоело нести жеребятину, притихли. Вертолёт все так же нёсся по прямой… а может, и не нёсся? Может, он висел над берегом? И решивший вдосыт покуражиться капитан собрался после «полёта в неизвестность» высадить их в том же месте, где сцапал? Скука толкает на самые идиотские шутки, Мазур сам бы мог припомнить парочку схожих…
Нет, что-то затянулась шутка. Он прекрасно умел определять время и мог с уверенностью сказать, что прошло не менее получаса. Столь затянутый розыгрыш – уже не розыгрыш. Правда, в царствование Анны Иоанновны какого-то проштрафившегося вельможу упрятали в кибитку без окон и две недели возили вокруг его собственного дома, уверяя, что мчат в Сибирь, – но в конце двадцатого века столь затянутые розыгрыши вышли из моды…
Он ощупью нашёл руку Ольги и ободряюще пожал тонкие пальцы. Насколько мог судить, пальцы не дрожали – уже хорошо. Мозг работал на полных оборотах, перебирая варианты и версии. И в какой-то миг Мазуру пришла в голову оскорбительная для него, но вполне вероятная гипотеза…
Проверка.
Очередная проверка. Есть категории вояк, которые избавляются от проверок только вместе с погонами – и Мазур, на своё везение, к ним как раз и принадлежал…
Операция «Меч-рыба», которой предстоит невидимо и неслышно для всего мира грянуть через полтора месяца, взята на контроль в самых высоких кабинетах.
Как учит жизненный опыт, в таких случаях дело не ограничивается круглосуточным подслушиванием твоих разговоров, где бы ты ни находился…
Некое морское ведомство некоей страны – боже упаси, никто и не заикается об отменённом перестройкой термине «вероятный противник!» – привлекло свои лучшие мозги к созданию некоего аппарата, способного самостоятельно передвигаться под водой. Не столь уж важно, что это за аппарат. Гораздо важнее, что он являет собою революционный прорыв вперёд в данной области, а в родном Отечестве, признаемся с грустью, пока что нет и намёка на аналог, но адмиралы и их консультанты в штатском в один голос твердят, что аналог окажется нашему флоту как нельзя более кстати…
Дальше – совсем просто. Догадается любой школьник, если он заядлый читатель детективов. Для чего в таком случае существует разведка, господа?
Предположим, угнать аппарат не удастся, тут вам не фильм о Джеймсе Бонде.
Совершенно нереально – те, кто этот аппарат испытывает, изначально питают недоверие ко всему остальному человечеству и заранее приняли все мыслимые меры против угона. Можно допустить, что он, будучи угнан, быстренько взорвётся если, скажем, не нажимать каждые четверть часа какую-нибудь незаметную кнопочку без всякой маркировки.
Однако, если очень постараться, можно установить на трассе испытаний кое-какие датчики. Информация о ходе испытаний – сама по себе невероятная ценность. Конечно, все это будет происходить в нейтральных водах – но это лишь усложняет задачу «морских дьяволов», которыми предстоит командовать Мазуру. Потому что ни одно посольство в мире не заявит протест, если группа лопухнется, и на глубину уйдут несколько свежих трупов, чью национальную и государственную принадлежность не сможет определить по снаряжению ни одна разведка. Как никто не заявил протест, когда ребята Мазура, в ту пору ещё капитан-лейтенанта, потопили неподалёку от Эль-Бахлака две мини-подлодки и отправили к морскому черту полдюжины неопознанных аквалангистов… Таковы уж игры – что на суше, что на море.
Схватившие их люди никак не могут оказаться спецгруппой вражеской разведки. В самом сердце Сибири такие штучки не проходят. Как бы необозрима ни была тайга, как бы ни подкосили армию и её спецслужбы реформами последних лет, как бы ни лобызались с бывшим «вероятным противником» господа министры – всё равно иностранец не устроит посередь Сибири засекреченную базу. Тут вам не Голливуд. Мы тоже не смогли бы оборудовать такую базу где-нибудь в орегонских чащобах даже в лучшие времена противостояния блоков…
А вот проверка… Версия вполне вероятная.
Абверовцы из «Бранденбурга-800», устраивавшие своим агентам «десантирование на вражескую территорию» и ребятки из ГПУ, оборудовавшие на Дальнем Востоке «японскую границу», ничего нового не открыли. Вскоре после окончания первой мировой войны один хитроумный чин из венгерской контрразведки впервые и применил «ложную границу» для проверки тех, кого подозревал в шпионаже в пользу сопредельных держав, но доказать не мог.
Привозил провалившихся шпионов к ложному пограничному переходу, старательно оборудованному неподалёку от настоящей границы, и передавал в руки «сопредельных пограничников». Как пишут в засекреченном учебнике, срабатывало неплохо. Иные так и не расколовшиеся шпионы, едва оказавшись на «родной» земле, с ходу начинали осыпать насмешками незадачливого, как им казалось, противника…
После второй мировой идею творчески развили. Американцы во Вьетнаме устраивали своим кадрам проверку в «застенках Вьетконга» – с нешуточным мордобоем и взаправдашними крысами в камерах. Так что описанный в «Джине Грине неприкасаемом» ложный «кусочек советской земли» не был таким уж плодом авторской фантазии. Менее известно, что наши ничуть не отставали, ибо опыт имелся, а дурные примеры заразительны. Мазур сталкивался с таким, слава богу, лишь однажды, двенадцать лет назад, и все прошло классически: долгий полет в ночи, высадка в отвечавшей описанию бухте вот только полет, как оказалось через три дня, был по кругу, а бухточка лежала в пределах Отечества. Но декорации были убедительнейшими. И ему, в отличие от менее везучих коллег, здорово повезло – у него-то сломался лишь один из группы…
Ладно, предположим, проверка. Но на все прежние она никак не похожа – он твёрдо знает, что по-прежнему находится в Сибири, что никаких границ не пересекал. В чем тогда смысл и цель? На «экстремальные обстоятельства»? На «непредвиденные опасности»? На «нештатную ситуацию»? Фантазии у проверяющих бывают самыми что ни на есть вывихнутыми. Кирюше Шмыреву подставили на маршруте группу «беглых, вооружённых зэков». Кавторанг Яцук на шестой день тренировочного рейда принял по рации сообщение о начале ограниченной ядерной войны. Задачу-то он выполнил, но пил потом неделю. И это ещё не самые весёлые примерчики – от иных, бывало, седели…
Как бы там ни было, информации пока мало. Чуешь наработанным звериным чутьём нехорошую странность, а подкрепить дурные предчувствия пока нечем, так что стоит подождать…
Прошло не менее часа, прежде чем вертолёт пошёл на посадку. Блудливые шуточки и ржанье смолкли, как по волшебству. Когда двигатель умолк, кто-то, невидимый Мазуру, ткнул его под ребро и громко осведомился:
– Мужик, а ты быстро бегать умеешь?
Грянул всеобщий хохот, словно в нелепой для Мазура реплике был точный смысл, развеселивший похитителей до икоты. Мазур спокойно спросил:
– Колпак-то снимете наконец?
– Потерпишь, – ответили ему без особой насмешки. – Вставай-ка, двигай ножками…
Его грубо подняли за локти со скамьи и подтолкнули. Он прекрасно помнил где расположена дверь, ухитрился, пригнувшись, не удариться макушкой о железный косяк. В лицо повеяло свежим ветерком, сквозь топливную гарь пробивался аромат диких трав. Мазур, напрягшись, прыгнул. Удержался на ногах. Судя по ощущениям, он приземлился подошвами на бетонку либо асфальт.
Аэродром?
Тут же, держа за предплечия, энергично поволокли. Подошвы стучали по этой твёрдой поверхности, но вдруг она кончилась, Мазур от неожиданности пошатнулся. Под ногами была неровная земля, поросшая высокой травой.
– Сесть! – рявкнул над ухом голос.
Неуклюже изогнувшись, Мазур сумел опуститься наземь, не встав на колени и не упав. Чьи-то руки легли на плечи, несильно пригибая к земле, и тут же ногу дёрнули – это расшнуровывали кроссовки, которые тут же содрали вместе с носками.
– Ольга! – громко позвал Мазур.
Думал, врежут. Нет, не стали. Ольга отозвалась откуда-то поблизости:
– Я-а!
– Как жизнь?
– Они меня разули.
– Наркоманы, – сказал Мазур. – Носки нюхать собрались, – он говорил громко и бодро, подбадривая её. – Они тут…
Замолчал, получив ощутимый подзатыльник. Прислушался к окружающему, изо всех сил напрягая слух – в ушах ещё вязнул грохот двигателя.
Он мог и ошибаться, но не похоже, чтобы их привезли на большой аэродром, в какое-то шумное место, где много техники и людей. Очень уж покойная тишина вокруг – слышно, как переговариваются несколько человек, как негромко стукнул какой-то предмет – вероятнее всего, положенный на землю автомат. И все. Ни одна машина не проехала, ни один авиадвигатель не шумит.
Зато вскоре послышались другие звуки, свойственные скорее деревне, чем военной базе любого размера – стук тележных колёс и размеренный лошадиный топот. Ошибиться Мазур никак не мог. Это была телега, и она ехала прямо к ним. Скрип, топот… И громкое: «Пр-р-р!» Пахнуло лошадиным запахом. Новый, незнакомый голос с интересом спросил:
– Как поохотились, ребятки?
– На высший класс, – рядом с Мазуром произнёс капитан. – Ещё одна парочка, и мужик тебе не какой-нибудь интеллигент, а отставной майор. Это плюс?
– Может, Толенька, и плюс. Там посмотрим, – голос был не особенно приятный, елейно-ехидный. – Девочку не трогали?
– Да вы что, Кузьмич…
– Ну смотри, Толик, смотри. Ты уж не подводи старика, а то мне за тебя холку свою собственную подставлять неохота, своя, не у дяденьки…
– Кузьмич, в натуре…
– Верю, милый. Только отчего это у неё на чистой тельняшечке грязная пятерня отпечатана? Вы бы хоть ручки блудливые мыли поутру… Кто? – в голосе, определённо принадлежавшем пожилому человеку, прорезался металл. – Ну что, я вас уговаривать буду?
– Ну, я потрогал чуток…
– Мишенька, сокол мой, – металл вновь сменился елеем. – А объясни-ка ты этому обезьяну заморской породы орангутан, что если хозяин сказал «этак», то и быть должно этак, но уж никак не «так»…
Х-хэк! Судя по звукам, кому-то влепили увесистую плюху, может, даже не голой рукой. Кто-то рухнул, застонал-заскулил, сдерживая вопли, давясь.
– Нар-роды… – грустно произнёс Кузьмич над самым ухом Мазура. – Сколько вам ни объясняй, что гнилой Запад силён дисциплиной, все по расейскому обычаю гнёте… Толенька, ты его убери с глаз моих, пока я не осерчал окончательно, в кандидаты его не назначил…
Слышно было, как ушибленного торопливо уволакивают.
– А поехали, пожалуй что, – произнёс Кузьмич – Усадите-ка дорогих гостей на повозку со всем вежливым бережением…
Мазура подняли, повели вперёд. Почти сразу же он ткнулся животом во что-то похожее на шлагбаум. И догадался – край телеги.
– Ну, лезь, – подтолкнули его. – Чего корячишься?
Мазур, не шелохнувшись, бросил:
– Колпак снимите.
Колпак и не подумали снять, но несколько рук подхватили его, дёрнули вверх и не особенно грубо опустили на сено, под которым угадывались доски.
Короткое ойканье Ольги и Мазур почувствовал её рядом. Кто-то причмокнул, вожжи хлопнули по лошадиному боку, и повозка тронулась, чуть подпрыгивая на невысоких ухабах.
Судя по дыханию и случайным прикосновениям, кроме Мазура с Ольгой на телеге сидели ещё двое-трое мужчин. От них пахло хорошим одеколоном, ненашенской туалетной водой и послабее неповторимым, въевшимся в подсознание за долгие годы ароматом ружейной смазки. Колёса определённо на резиновом ходу – очень уж мягко идёт повозка.
Все молчали, только возница порой покрикивал на лошадь порядка ради.
Когда прошло минут десять, Мазур решился:
– Кузьмич, а Кузьмич!
– Чего тебе, голубь? – почти сразу же отозвался над самым ухом уже знакомый голос – спокойный, чуточку усталый.
– Колпак бы снял.
– А что, невтерпёж?
– А кому понравится?
– Охо-хо… Колпак, конечно, можно и снять, дело нехитрое. Только ты уж, голубь, давай без глупостей. Побежишь ещё, а ребятки по тебе и пальнут сгоряча, бегущий – мишень азартная… Жену молодую вдовушкой оставишь посреди тайги. Да и куда тебе бежать, сам подумай… Ты глаза зажмурь, чтобы с отвычки светом не резануло.
Мазур зажмурился. Грубая ткань поползла вверх по его лицу. Упоительной волной ударил свежий воздух. Втягивая его полной грудью, словно редкое лакомство, Мазур медленно-медленно приоткрывал веки, но все же свет ослепил, пришлось заново зажмуриться. Понемногу растаяли мельтешившие перед глазами радужные пятна, и он смог разглядеть нежданных попутчиков.
Их оказалось целых четверо. Лица возницы он не видел – одну широченную спину. Кузьмич и в самом деле был пожилой, лет шестидесяти, а из-за длинных усов и окладистой бороды казался ещё старше. С морщинистого лица смотрели с извечным мужицким лукавством ярко-синие, как бирюзовые шарики, глаза.
Физиономия невероятно благообразная – отчего-то сразу верилось, что и нож под ребро этот старичок божий загонит словно бы нехотя, изображая всеми морщинами печаль и тягостную необходимость поскорее покончить со столь неприятным делом. Врагов с такими физиономиями нужно убивать непременно в первую очередь, оставляя остальных на потом…
Остальные были – два ражих молодца лет под тридцать, один с вполне современными усиками, другой чисто выбритый. С первого взгляда ясно, что это не более чем шестёрки, а главный тут – старикан, опасный, как гремучая змея.
Но самое удивительное – одежда. Все трое одеты так, словно вынырнули из года этак девятьсот шестнадцатого – или приехали прямиком со съёмок сибирского боевика прошлых лет вроде «Угрюм-реки» или «Тени исчезают в полдень». Длинные рубахи навыпуск, кручёные пояски, долгополые поддёвки, заправленные в начищенные сапоги шаровары, чёрные картузы с лаковыми козырьками. Кузьмич ещё при чёрной жилетке с часовой цепочкой поперёк живота. Не бутафорские наряды из крашеного ситчика, а настоящая, добротно сшитая из хорошей ткани одежда старинного фасона. Однако под полой у Кузьмича, под мышкой чернеет вполне современная кобура, весьма смахивающая на неподдельную «Бианчи», модель Х-88, и из неё торчит внушительная пистолетная рукоятка, судя по эмблеме на щёчках и головке курка «Кольт-коммандер». Это не зацепка, нынче в частных руках масса импортных стволов – у молодого бритого, в синей рубашке в белый горошек, на коленях лежит, кстати, вполне отечественный АКСУ…